Никто не знает, сколько человек по разным причинам скрывает свои контакты с Неведомым. Можно предположить, что как раз заслуживающие доверия люди склонны умалчивать о том, что непонятно им самим.Тут играет роль нежелание оказаться в центре обывательского внимания, подвергнуться насмешкам, прослыть несерьезным человеком.
Но есть люди противоположного склада, которым чужды эти переживания, и как раз поэтому им тоже можно верить. Таким нет дела до общества, безразлично мнение окружающих. Они ничего, кроме плохого, от жизни не ждут, и все, что с ними ни случается, − к худшему:
Что ж, зачерпнем и из этого источника.
Выйдя из тюрьмы, в которую попал ни за что − ударил милиционера доской по голове, − Женька Чмес задержался на свободе и даже устроил свою жизнь. Теперь по утрам он принимал от жильцов улицы Вятской помойные ведра и опорожнял их в кузов бортовой машины. Такой профессии в спецавтохозяйстве по уборке города не значилось, но машин-контейнеровозов с подъемниками не хватало, и на окраинах мусор собирали именно так.
До недавнего времени эту работу поручали 15-суточникам, но они просыпали отходы на мостовую − жильцы жаловались. Поэтому руководство хозяйства потихоньку наняло нескольких ханыг без прописки и было теперь довольно − такие работники брались за что угодно, а перед выплатой 13-й зарплаты их увольняли.
До поступления сюда Чмес, после трех лет отсидки несколько месяцев терся под пивными, сдавал пустые бутылки и ночевал где придется. Потом недолго жил у кореша в котельной, потом ездил сезонником на сакман, где пьяные колхозники чуть не выбили ему глаз. А прежде, до тюрьмы, он строил Байкало-Амурскую магистраль и был даже представлен к ордену. Получить награду не пришлось − военкомат добрался и загреб в армию. Уже там из случайной газеты он узнал, что прокладываемый его бригадой участок дороги оказался на дне сооружавшегося в том же районе водохранилища.
Весь опыт 30-летней жизни убедил Чмеса в том, что находится он в окружении сволочей, причем чем благополучнее выглядит человек, тем он хитрей и поганей. Одних пьяниц можно было жалеть, но и то не всех, а только конченых.
Сам Чмес попил изрядно, пил он и сейчас, но с умом − в медвытрезвителе оказался только раз, а в психушку попасть не боялся, поскольку после трудоустройства участковый от него отвязался.
Устроилось и с жильем. Теперь Чмес квартировал у Нюрки − учетчицы из того же спецавтохозяйства. Это было лучше, чем коротать ночи в электричках, но у Нюрки не он первый находил кров и на такое жительство мог рассчитывать только пока. Хотя мужиком был завидным − крупного сложения и черноволосым.
Нельзя сказать, чтобы Чмес имел претензии к жизни. Все было нормально, даже лучше, чем прежде. Работу никто бы не назвал тяжелой, начальство, само на чем-то прежде погоревшее, в хозяйстве почти не показывалось, втихую занималось своими делами. У таких, как Чмес, тоже находились свои интересы, иногда капали радости, которых хватало на час, но и этого было довольно.
Как раз таким удачным мог стать день, когда армяне, купившие на Вятской дом, вынесли с чердака к машине груду тряпья. Вместе с шофером навьючив сзади кабины большую связку старых пальто, валенок и рваных занавесок, Чмес теперь предвидел удачный заезд к знакомому приемщику вторсырья. Набиралось на бутылку, и эту надежду омрачало только то, что предстояло делиться со жмотом-шофером, который при 300-рублевой зарплате вполне мог купить себе выпивку за собственные деньги.
Впрочем, жадность была не в натуре Чмеса. Легко оставив бесплодные сожаления, он лопатой разровнял в кузове мусор и большой ловкой обезьяной перебрался через борт в кабину машины. Было еще не поздно − начало двенадцатого. Вполне хватало времени до перерыва в магазине обернуться и на свалку, и к старьевщику.
Беря с места, машина сильно дернулась, и Чмес тяжело, многообещающе глянул на водителя. Что ему не нравилось в напарнике, так это то, что от того всегда воняло помойкой − хотя водила только рулил и дела с мусором не имел. К тому же шофер − мелкий, редкой вредности мужичишка − был на пенсии, но не уступал место молодым ребятам, которым тоже хотелось подзаработать. Вообще Хмырь, как звали в спецавтохозяйстве старого водителя, числился бригадиром, и одного этого было довольно, чтобы Чмес испытывал к нему устойчивую неприязнь.
Разболтанный грузовик трясло − Хмырь торопился увенчать день бутылкой. Хотя себе, наверное, представлял дело так, что старается на работе. Был он передовиком, выступал на собраниях, а его портрет вместе с фотографией какого-то уволившегося Хабибуллина висел на забытом стенде. При всем том машину он водил плохо.
− Потише, ты, − не выдержав, процедил сквозь зубы Чмес, ударившись на подскоке коленом о жесть щитка.
− Молчи, гад − в азарте руления выпалил Хмырь, но, вспомнив о стати Чмеса, сгладил отношения: − Дорога видишь какая.
Дорога была обыкновенная, состоящая из рытвин и трещин на асфальте, − других на окраине не бывает. Но вскоре машина вытряслась на загородное шоссе и пошла мягче. Так бы и ехать, да у Хмыря другое оказалось на уме. Вскоре он свернул на проселочную дорогу, и машина загрохотала по грунтовке. Чмес понял, что напарник для экономии времени решил свалить мусор не на законной свалке, а на одной из окружающих город помоек. Отметку о рейсе он, значит, сделал в предыдущую ездку.
Предположение оправдалось. Как только шоссе осталось позади, по обочинам разбитой дороги начали попадаться кучи мусора. Они множились, соединялись в гряды и, в конце концов стали наступать на колею. Колеса все чаще подпрыгивали на расщепленных досках, прогнутых кроватных спинках, другом хламе − ржавом и грязном.
Опасаясь за целость без того лысых покрышек, Хмырь не стал заезжать дальше, начал разворачиваться. Место он выбрал подходящее − поблизости никого не было, только в пасмурном небе вились потревоженные вороны. От мусора следовало избавляться без свидетелей.
Но это уже была забота водителя. Чмес, зная, что в случае чего не ему платить штраф, выбрался из кабины и стал безмятежно озирать окрестности. Хмырь между тем, не теряя времени, нажал на рычаг подъема кузова, и мусор посыпался через задний борт.
− Останови, падла! − заорал Чмес, мгновенно преисполнившись ненавистью к подлой суетливости напарника. − Там лопата!
Но было поздно. Хмырь только окрысился в ответ:
− А ты чего ждал? Теперь разгребай говно руками.
Чмес сделал шаг к паскудному шоферюге и почувствовал, как от ярости задрожали ноги, Выдавил свистящим шепотом:
− Я тебе, старый козел, эту лопату на голове разобью. Ищи сам, морда.
После чего кое-как сдержался, облачив гнев в новые слова:
− Ищи, гнида. А то я тебя самого в этот мусор закопаю.
С тем повернулся и, нашаривая в карманах брезентовой куртки сигареты, подчеркнуто неторопливо направился прогуляться в глубь свалки.
Грузовик с задранным кузовом остался позади. Так и не было никого вокруг. Только издали доносилось воронье карканье. Еще тянуло дымом − наверное, где-то горел мусор.
Загребая мягкий хлам, Чмес шел между кучами, обходил что-то скользкое и, успокаиваясь, все внимательнее поглядывал по сторонам. Свалка не вызывала у него неприятных ощущений, пожалуй, она ему даже нравилась. Привлекали разнообразие окружающего, царящий здесь несуетный покой. Чмесу всегда казалось, что в таких завалах кроется много интересного. Это подтверждалось рассказами бывалых грузчиков о находках в россыпях мусора золотых часов, шкатулок с драгоценностями, матрацев с зашитыми в них деньгами.
Вот и сейчас, недалеко отойдя от машины, он обнаружил исправный с виду утюг − только без шнура. Дальше на склоне одной из куч россыпью валялись вывернутые из сумок противогазы. В другом месте землю устилали полупрозрачные полиэтиленовые пеналы, на дне которых скопилась дождевая вода. Затем, после заляпанных цементом больших листов картона, пришлось перешагивать через связки старых счетоводных журналов.
Чмес давно достал мятую пачку «Примы» и, вытряхнув сигарету, сунул ее в рот. Но, обхлопав карманы, спичек не нашел. За ними надо было возвращаться к Хмырю. Делать этого не хотелось, и, постояв в раздумье, он решил направиться к источнику дыма. Там должен был быть и огонь.
Теперь кругом преобладали спутавшиеся клубки разноцветных проводов, части распотрошенных приборов, из которых опять-таки лезли рваные провода. Под ногами хрустели лампы дневного света, кем-то уже прежде раздавленные. Дым между тем сгущался, в его полосе усилилась резкая вонь. Стало щипать глаза. Отвернув голову, Чмес увидел невдалеке стаю ворон. Птицы показались необычайно крупными и черными. Оскальзываясь, они прыгали среди мусора и не обращали на человека никакого внимания.
Подивившись тому, что вороны облюбовали место, где не было пищевых отходов, Чмес обогнул валявшийся на боку ржавый сейф и за ним попал в полосу особенно густого дыма. Здесь он застаивался в низинке и имел сильный приторный запах.
Чмес попытался разглядеть источник огня, но ничего не увидел. Дым окружал со всех сторон. Явственно стал заметен его желтоватый оттенок. «Химия какая-то», − подумал Чмес и решил от греха выбираться на чистый воздух. Но, сделав несколько шагов, понял, что не знает, в какую сторону идти. Пока это не обеспокоило, но начинал душить кашель. Все сильнее слезились глаза, и Чмес вспомнил о противогазах. Не то, чтобы он вознамерился вернуться и надеть один из них, но отвлеченная мысль помогла понять − искать огонь ему совершенно расхотелось. Да и раскисшую в губах сигарету он выплюнул.
Надо было поскорее выбираться из дыма. Перемежая кашель с руганью, непрестанно протирая глаза, Чмес сделал несколько неуверенных шагов и почувствовал, что поднимается вверх, на какую-то кучу. Тогда повернулся и, выдернув ногу из зацепившихся проводов, направился в другую сторону. Под ногами давилось, хрустело. Чмес почувствовал дурноту и побежал в желтом тумане.
Все кругом исчезло. Он задохнулся и, больно споткнувшись о твердое, упал. В глазах пошли волны − сперва такие же желтые, как дым, потом красные. Кашель выворачивал внутренности, и Чмес лежа уткнул лицо в ладони. Он хотел было подняться, но тело содрогали конвульсии. К тому же пришел страх. Мелькнуло паническое: «Пропадаю!». Тогда он до гримасы на лице зажмурил глаза.
Однако у земли дыма было меньше, запах казался не таким сильным. Почувствовав это, Чмес пришел в себя. Он пополз неизвестно куда, просто вперед. И правильно угадал направление. Метров через 30 дым начал рассеиваться, потом сразу отступил в сторону. Возможно, его отогнал порыв ветра. Тогда Чмес сел и, размазывая текущие по щекам слезы, стал тереть глаза. Его еще тошнило, но на свежем воздухе кашель вызывал облегчение.
Почувствовав себя лучше, Чмес теперь застыдился того, что его могут застать в таком жалком состоянии-. Он осмотрелся. Дым сгустился в стороне, на удивление далеко. Или Чмес прополз больше, чем ему показалось, или желтую заразу отнесло ветром − хотя ветра как раз не чувствовалось. Но размышлять об этом было некогда. Главное теперь заключалось в том, чтобы подальше убраться от поганого места.
Вскоре ему попался распахнутый сейф, от которого уже нетрудно было взять направление к машине. Чмес прытко припустил вперед, не забыв, однако, по дороге прихватить утюг − для Нюрки. Но спешил он напрасно. Машины на месте не оказалось. Сомнений быть не могло− воспользовавшись затянувшимся отсутствием напарника, Хмырь быстро освободил кузов и удрал, чтобы в одиночку сдать тряпье и не делиться выпивкой. Обругав водителя про себя и вслух, решив нещадно избить его при встрече, Чмес припрятал утюг в приметной куче и двинулся в сторону шоссе.
Спустя 20 минут он добрался до остановки, где и сел в ходящий на окраину автобус. Немногие пассажиры тут же уставились на его грязную робу, но, игнорируя внимание к себе, Чмес не стал даже платить за проезд. Весь путь он проделал в одиночестве на переднем сиденье.
Когда, зло щурясь, он миновал ворота спецавтохозяйства, первым навстречу попался подвижный и морщинистый здешний дворник − Мартышкин Брат.
− Ты где пропадал? Постой, что скажу... − увязался он следом, охотно бросив метлу посреди двора.
− Хмыря казнить буду, − многообещающе посулил Чмес, без задержки направляясь к Нюркиной диспетчерской. Там, как всегда, играли в домино ремонтники и свободные шоферы.
− В милицию попал? − спросил дядя Гриша − рихтовщик, и все остальные с сочувствием посмотрели на Чмеса. Все, кроме Нюрки.
− Где ты шлялся? − завелась она. − По тюрьме соскучился?
− Где, где, − счел нужным пояснить Чмес. − С Хмырем на свалку ездил − вот где. Он меня, шкура, там бросил, когда разгрузились.
− На свалке бросил, − подгавкнул сзади Мартышкин Брат. − Он там валялся.
− Две недели гулял. И врет... − Нюрка захлопнулась за фанерной перегородкой.
− Чего − две недели? − не понял Чмес.
− Так тебя же Хмырь две недели назад потерял, − пояснил дядя Гриша. − Мы решили, забрали тебя.
− Как − две недели? − снова повторил Чмес и подозрительно уставился на шоферов. − Да чего вы... Где Хмырь? Сговорились, гады!
Только с помощью диспетчерских журналов его, и то не до конца, убедили в том, что он действительно отсутствовал две недели. Ошарашенный случившимся, Чмес сперва бурно протестовал, порывался искать Хмыря, который, как оказалось, в тот день был в отгуле. Но водители подтвердили, что на проходной давно висит приказ об увольнении Чмеса за прогулы, и ему теперь надо идти в отдел кадров забрать трудовую книжку − если она ему нужна.
Окончательно сразило Чмеса то, что их машина стояла во дворе с замененными задними скатами. Он-то знал, что в спецавтохозяйстве такую работу никто сроду за два часа не делал.
Все еще подозревая в случившемся происки Хмыря и его вероятного сообщника − Мартышкиного Брата, Чмес устало направился в заводоуправление. Там он не стал по совету дяди Гриши объясняться с начальством, зато окончательно выяснил, что 17 июля и от проклятой поездки прошло не два с лишним часа, а 15 дней.
В сердцах затеяв скандал по поводу трудовой книжки, которую то ли затеряли, то ли вообще не заводили, Чмес добился выдачи на руки 25 рублей. Потом продолжал ругаться вообще. За это конторские выволокли его из управления и сделали вид, что идут звонить в милицию. Ничего не боясь, Чмес на улице все же поутих. И погрузился в равнодушие. Не обидело, когда вечером Нюрка через порог подала ему обвислую сумку с немногими вещами. С того дня он запил. Ночевал у кореша в котельной.
В первых числах августа Чмеса посадили. «За нанесение на улице побоев гражданину Хлебникову В.В.» − было написано в протоколе. Прежде Чмес и не знал, что фамилия Хмыря – Хлебников.