Призраки чужого небосвода

Чертовщина

Восстанавливая, как сейчас, очередное загадочное происшествие задаюсь вопросом − а нужна ли таким историям отгадка? Интерес людей все больше перемещается с самих аномальных явлений на даваемые по их поводу еще более ошеломляющие объяснения. Фантазия мироздания в этом случае соединяется с фантазией человека и являет дивный, распу­стившийся на границе реальности цветок под названием Тайна. Не мне срывать его. Давайте только посмотрим.

Кап, кап, кап... Звук падающих капель да еще скрип раскачи­ваемой ветром входной двери − вот что отравляло Эльдару Михайло­вичу часы ночного дежурства. И капало-то в соседнем помещении, в специально подставленный для этого тазик, бульканье можно было услышать, только специально настроив слух, но поди ж ты − уши сами безжалостно улавливали треплющие нервы звуки.

Такими были неприятности, не входящие в сравнение с прежни­ми, которыми Эльдара Михайловича одарила жизнь, но и их оказалось довольно, чтобы лишить его желанного покоя.

Поначалу Эльдара Михайловича озадачило, а затем заставило злиться то обстоятельство, что в первые дни и недели работы в котель­ной он этой капели не слышал. Хотя тазик стоял там же, под стыком проржавевших труб, и в конце каждой смены он выливал из него в раковину набравшуюся горячую воду.

Сейчас он сидел в маленькой, лишенной дверной створки комнат­ке и через голый проем смотрел в машинный зал. Там в тусклом свете двух покрытых пылью ламп ломано переплелись трубы. Сочленений казалось больше от отбрасываемых ими на голые кирпичные стены теней. Приподнято над полом стояли два изношенных, покрытых облупившейся краской котельных агрегата. Внутри у них шипело, гудел в форсунках огонь. И, будь оно неладно, − капало.

В котельную онкологического института, разместившуюся в кир­пичном флигеле с высокой железной трубой в дальнем конце инсти­тутского двора, Эльдар Михайлович устроился работать полтора ме­сяца назад. До этого три года преподавал военное дело в строитель­ном техникуме, где убедился в невозможности привить армейский порядок без таких разумных вещей, как наряды вне очереди и гаупт­вахта.

− Подождите, еще узнаете службу! − обретая силу в своей правоте, грозил он соплякам, веселящимся от представления, что ив армии им будет позволено так же безнаказанно вести себя с офицером.

А еще раньше он служил в Вооруженных Силах. Служил стара­тельно, но трудно, не по своей вине испортив карьеру в самом начале, когда еще молоденьким лейтенантом был командирован в Египет. Там с ним случилась одна неприятность, о которой Эльдар Михайлович не давал себе вспоминать. После нее на биографии осталось пятно, и его рапорты о направлении на учебу в академию неизменно заворачива­лись до тех пор, пока он не понял, что и подавать их не стоит. Представления к очередному званию задерживались, так что завер­шить службу пришлось капитаном. Майора дали только при выходе в отставку.

Проведя лучшие годы и растеряв надежды в дальних гарнизонах − не то что за границу, а даже в крупные города не назначали, − Эльдар Михайлович устал душой и рад был, сняв форму, осесть с семьей в купленном у двоюродного брата домике на окраине богатого южного города. Встречая других отставников в полковничьем даже звании, теперь работающих по найму у кооператоров, а то и гардеробщиками в ресторанах, он глубоко презирал этих потерявших офицерское до­стоинство людей, но из-за них и себе вынужден был сбавить цену. Чтобы не сидеть дома, пошел сперва военруком в техникум, а наму­чившись там, уже не посчитал зазорным стать и газооператором в котельной.

Принять последнее решение помогло то обстоятельство, что на­чальником отдела кадров в онкологическом институте оказался тоже отставник, седой как лунь офицер-подводник Кизилов.

− Такой человек, как вы, нам и нужен, − убедил он Эльдара Михай­ловича. − Работа самостоятельная, на доверии. А то сидел там один, так спился, стал алкашей водить. На вас положусь вполне − лучшей кандидатуры и желать нечего.

Тронутый уважительным отношением, Эльдар Михайлович за­крыл глаза на несоответствие высказываемого ему доверия простоте предлагаемой работы. С помощью Кизилова за неделю формально сдал экзамены и вот обосновался здесь, имея сутки дежурства и трое − выходных.

Первым делом он при равнодушном согласии, но без содействия сменщиков привел в порядок дежурную комнату. Побелил стены, покрасил вытребованной у завхоза зеленой краской обшарпанный и прожженный окурками стол. На стене прикрепил кнопками вырезан­ный из журнала портрет маршала Жукова. Чтобы читать по ночам газеты, принес с обнаруженной неподалеку свалки старую, на мраморной подставке, настольную лампу и смастерил для нее абажур из рентгеновских пленок.

Нагрев в котельной осуществлялся газом, следить за тепловым режимом не составляло труда, и до недавнего времени Эльдар Михай­лович вполне был доволен удачно найденной работой. Но в последние дежурства надоедливое капанье изводило его совершенно, доводя по ночам до мученического состояния. Он передвигал тазик так и этак пробовал обматывать тряпками ржавый стык − по горячей трубе все равно упорно пробивался рыжий ручеек, и − капало неумолимо.

Сидя в дежурке, Эльдар Михайлович с болезненным напряжени­ем смотрел в проем двери. Свет убранной костями лампы делал его лицо измождённым, лишенным жизни. Кстати, оно и при обычном освещении оставалось таким же вне зависимости от здоровья, как раз отменного. Но сейчас испытываемое страдание подчеркивалось напряжением приподнятых плеч и застывшим поворотом головы. В Эльдаре Михайловиче копилось безысходное раздражение, памятное по дням преподавания в техникуме. Оно толкало на безрассудные действия, обуздываемые только армейской выдержкой много послу­жившего офицера.

Все же сидеть так дальше было невмоготу, и, скрипнув стулом, Эльдар Михайлович поднялся. Решительным шагом, но без намере­ния что-либо предпринять направился к выходу. Во дворе пахнуло прохладой. Светила луна, по небу рассыпались звезды. Метрах в ста девятиэтажный главный корпус института прорезали два вертикаль­ных ряда освещенных окон − свет горел на лестничных маршах. Пус­тынно было вокруг. Только где-то далеко без устали лаяла собака.

Постояв в темноте и найдя оправдание расшатанным нервам в тяжело прожитой жизни, Эльдар Михайлович решил вернуться в ко­тельную. Закрывая дверь на длинный железный крючок, он теперь преисполнился жажды деятельности. Взяв по дороге две еще влажные от прошлого употребления тряпки, ухватил с их помощью края тазика и осторожно приподнял его с земляного пола. До рукомойника в углу было шагов десять, но воды в посудине набралось под края, от нее поднимался пар, и двигаться следовало с опаской. Держа тяжелый тазна вытянутых руках, Эльдар Михайлович отвернул голову и медленно зашагал вдоль стены.

Поскольку эту операцию он проделывал не раз, затруднений она не вызывала. Главное было − не подставить лицо неприятному влаж­ному пару, который не обжигал, но мог заставить зажмуриться − тогда какое-то время пришлось бы стоять с закрытыми глазами.

Все же, чтобы не задеть тазом за стену, время от времени следо­вало посматривать вперед. Что Эльдар Михайлович и сделал − на этот раз очень неудачно.

Устремясь неожиданно вверх, пар теплым языком лизнул лицо. Его клубы застлали глаза. Окружающее пропало. Эльдар Михайлович быстро отвернул голову, но все равно потерял ориентировку.

Казалось, ничего страшного не произошло − до рукомойника ос­тавалось несколько шагов, а пар был не настолько устойчив и густ, чтобы помешать их сделать. Но Эльдар Михайлович не просто потерял из вида стену, облупившуюся трубу на ней, остальную котельную. Не в том было дело, что какое-то время он не видел всего этого. Он видел другое!

Пытаясь уразуметь случившееся, растерявшийся отставник за­мер с тазом в подрагивающих руках и повернутым к стене лицом. Пар колыхнулся в сторону, снова открывая обзор. Стена была на месте. Из швов между кирпичами неряшливо выступал застывший раствор. Бли­же к полу на кладке косо лежала тень − его собственная. Но вернувшееся зрение только убеждало, что всего этого только что не было. Столь же отчетливо минуту назад Эльдар Михайлович видел на месте стены пустое пространство. Померещился огромный зал. Высокое окно вид­нелось в его дальнем конце...

«Какое окно? − ошеломленно подумал Эльдар Михайлович. − Нет в котельной окон. Чертовщина какая». Он снова почувствовал тяжесть удерживаемого в руках таза и собрался нести его дальше. Но... было страшно. Только проволочив ногой по полу, сделал следующий шаг, потом еще один, и таким осторожным манером добрался до рукомой­ника.

Поставив таз на край раковины, Эльдар Михайлович сразу накло­нил его, чтобы слить воду. От этого движения новый густой клуб пара ударил в лицо.

...Эльдар Михайлович увидел большой пустынный зал с окном впереди и еще двумя, незамеченными прежде, − по сторонам. Поме­щение было круглым, пол в нем маслянисто блестел, отражая падаю­щий из окон неяркий свет. Остальное пространство тонуло в полумра­ке, из которого приметно выступали две тонкие колонны. Они соеди­нялись с высоким потолком за центром зала, ближе к расположенному впереди окну. Колонны высвечивались на общем фоне, словно фосфо­ресцировали, а между ними мерцающей паутиной было натянуто нечто вроде гамака из тоже светящихся нитей.

В этом воздушном коконе лежала женщина и, подперев голову рукой, смотрела на него. Густые черные волосы гладко ниспадали вдоль светлого лица, на котором выделялись большие темные глаза. Женщина была молода и красива. Кокон составлял всю ее одежду как русалка на детских картинках, она не выглядела обнаженной. Спокойный, выжидательный взгляд был направлен на Эльдара Михайловича. Незнакомка легко пошевелилась, приподнимаясь в гамаке.

В дверь застучали, задергали. Вздрогнув, Эльдар Михайлов сместил лицо и сразу увидел обитую эмаль рукомойника, край таза который через грязную тряпку сжимали его побелевшие от напряжения пальцы. Лицо горело. По нему стекал пот − слишком обильный чтобы быть вызванным теплым дыханием пара. Он до конца опрокинул таз в раковину и, отшатнувшись от нового клуба пара, почти бегом устремился к входной двери.

Во дворе все так же светили луна и звезды. Из высокой, на металлических растяжках трубы тек по небу недлинный белый ручеек. Ночной ветерок шевелил темные кроны деревьев у забора. За дверью никого не было.

Еще не придя в себя, на ватных ногах, Эльдар Михайлович вер­нулся в дежурку. Для успокоения сев за стол и избегая смотреть в сторону котельной, попробовал собраться с мыслями. Не так-то легко это оказалось сделать. Хотелось помыть и насухо обтереть руки, все еще хранившие прикосновение сырых, комкастых тряпок. Но для этого надо было идти к рукомойнику.

Отвлекаясь от неприятного зуда в ладонях, Эльдар Михайлович вспомнил о недавнем визите в котельную своего предшественника. Человек этот в старомодных круглых очках мог иметь вполне благо­пристойный вид, если бы его воспаленные щеки не заросли неопрят­ной седой щетиной, а ворот несвежей рубахи не был расстегнут на голой груди по причине отсутствия пуговиц.

Насколько тот не в себе, Эльдар Михайлович сперва не понял и потому впустил гостя в котельную. Тем более − тот сообщил о своей прежней работе здесь, да и время еще было не позднее.

Сперва они мирно поговорили, и уволенный дал дельный совет по регулированию режима работы первого, особенно капризного аг­регата. После этого Эльдар Михайлович совсем расположился к собе­седнику и, улавливая запах перегара, склонен был пожалеть его за достойный сочувствия порок. Но последующий разговор заставил его резко переменить мнение о визитере.

Наверное, от стоящей в котельной жары гостя разом развезло, и вдруг он, подмигивая и криво усмехаясь, спросил Эльдара Михайло­вича:

− А что гости? Ходят ночами?

Эльдар Михайлович сразу вспомнил слова Кизилова о собутыль­никах, собиравшихся раньше в котельной, и намеревался решительно оборвать разговор на эту тему. Но странный посетитель, продолжая кривляться и оглядываться по сторонам, допытывался с нарастающим возбуждением:

− Стучат, да? Просятся, да?

Эльдару Михайловичу стало не по себе. Невольно он вспомнил о непонятных стуках, действительно раздававшихся по ночам у входной двери. Первое время, памятуя предупреждение Кизилова, он считал, что это ломятся к своему уволенному дружку местные выпивохи. Потому к двери не подходил. Но потом, когда ночная возня у входа стала действовать на нервы, он с куском трубы в руке как-то выскочил наружу. И... никого у двери не застал. Может быть, над ним шутили дети? Но какие могли быть дети в два часа ночи!

Невнятные слова подвыпившего гостя заставили Эльдара Михай­ловича задуматься. Сам он ночные шумы у двери не очень убедительно объяснял себе сквозняками, возникающими из-за разности темпера­тур внутри и снаружи котельной. А на всякий случай и для обретения уверенности принес из дома сохранившуюся со времен армейской службы саперную лопатку. Но теперь, после туманных речей бывшего работника котельной, ему захотелось прояснить, что тот подразуме­вает под своими многозначительными вопросами.

Увы, к этому времени собеседник Эльдара Михайловича оконча­тельно раскис. Осклабясь так, что в полутьме стали видны красные десны, он с совсем уже гнусной ухмылкой спросил:

− А женщина тут? С тобой? Ты ее видишь − видишь ведь?

− Иди ты, браток, спать, − сказал ему тогда Эльдар Михайлович, переключив мысль на сожаление по поводу того, что может сделать с человеком водка.

И вот теперь он сидел за столом у своей «рентгеновской» лампы и − боялся войти в котельную. Значит, многозначительные слова рабо­тавшего здесь прежде не были плодом его одурманенного вином ума, заключали в себе непонятный и пугающий смысл.

Там, брошенный в раковину, сейчас валялся таз. Его все равно надо будет поставить на место. В таз начнет капать вода, скоро она наберется, от нее пойдет пар, И тогда...

В дверь снова застучали. Но Эльдар Михайлович не пошел откры­вать. Он знал, что там никого нет.