Призванный хранить

Глава 9 СТЕНА

— Он дрожит, — сообщил кто-то. Голос был смутно знакомым, только Антон никак не мог определить, кому он принадлежал.

— Дрожит — значит, жив, — отозвался другой, тоже знакомый. — Разотрите его как следует и оденьте в сухое.

— А...

— Потом расспросим, когда в себя придёт. Долго он пробыл под водой?

— Долго, — в первом голосе почувствовалось уважение. — Я уж и считать устал.

— Подумаешь, — внятно сказал третий голос, пренебрежительный и слегка уязвлённый тем, что выпал из центра всеобщего внимания. — Я мог бы и дольше...

— Вот сейчас и докажешь.

— Лоза, — хмуро осадил его второй голос. — Он никуда не пойдёт. Мы не можем рисковать.

— А вот возьму и пойду! Я сын царя, мне никто не имеет права приказывать!

Лоза... Антон напряг память. Ах, ну да, юноша из племени кингитов. Капище в толще горы, подземное озеро, статуи из чёрного камня — кой чёрт заставил меня вляпаться в это дерьмо...

— Тебе никто не имеет права приказать, — терпеливо произнёс Заур. — Но пока ты здесь, пока мы не достигли Тебриза, ты будешь слушаться меня беспрекословно. Как и остальные.

Антон ждал, что вздорный царевич возмутится и опять начнёт бегать вокруг озера, но тот внезапно притих — то ли совесть начала просыпаться, то ли он сообразил, что лезть в холодную воду и искать на дне какой-то вшивый слив — себе дороже. На то есть холопы, смерды и крепостные крестьяне — числом аж три души.

Лоза споро скинул одежду, готовясь к очередному погружению. Баттхар сосредоточенно проследил за ним и вдруг несмело тронул за руку.

— Позволь всё же мне...

Тон его был непривычно смиренен. Таким тоном разве что выпрашивать у старшего брата поиграть — всего минуту! — его пожарной машиной. Или плюшевым медвежонком с оторванной передней лапой.

— Ты разве умеешь нырять? — сварливо спросил Лоза.

— Умею, — обрадованно сказал Баттхар. — Отец много раз брал меня с собой к Великому морю и заставлял нырять со скалы. Правда, та скала была невысокой...

Заур думал долго — целую минуту, в течение которой царевич совершенно извёлся. А Антону вдруг пришло в голову, что, может быть, Баттхар, сын Исавара, не такая уж скотина, какой иногда кажется. Просто вся его предыдущая жизнь была таковой: суровой, конечно, без всяких телевизоров, компьютеров, игровых приставок и джипа, подаренного папой ко дню ангела. Зато с личным дворцом, войском, табунами чистокровных лошадей и всенародной любовью — тоже немало...

— Обвяжи его, — наконец велел Заур Антону. — Будешь страховать. Досчитаешь до тридцати ударов сердца — и тащи наверх.

— Я могу и дольше, — подал голос Баттхар.

— Я сказал: до тридцати.

— Ладно, — покладисто отозвался царевич и подхватил с земли конец верёвки. Антон взялся было помочь — Баттхар отмахнулся: «У меня и самого пока руки не отсохли».

...Он и вправду неплохо нырял, этот аланский царевич. Трудно сказать, насколько простиралась в высоту та скала на берегу Великого моря, где он тренировался, но войти в воду он сумел почти без всплеска — у Антона это получалось намного хуже.

Нырнул, дёрнул пятками — и ушёл на глубину, скрывшись из глаз (это тоже была одна из загадок озера: вода там была прозрачной и чистой, словно хрусталь, но дно не просматривалось, терялось в непонятных и неподвижных завихрениях, похожих на звёздные туманности). Только верёвка, плавно скользящая сквозь пальцы, говорила о том, что Баттхар погружается всё глубже.

— Странно, — пробормотал Лоза, будто подслушав Антоновы мысли. — Плавает как рыба, а на коне ездит — как мешок с опилками...

— Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, — считал Антон, шевеля губами.

Пора. Он потянул верёвку, давая понять, что нужно возвращаться. И — от неожиданности едва не сел на копчик. Верёвка подалась легко и невесомо, напрочь лишённая груза. Выплыла — и закачалась в толще воды, у самой поверхности.

Верёвка была — а Баттхара на её конце не было.

Их словно пронзил удар током — всех троих. Даже Заур вскочил с места, забыв о своих ранах. Яростно выдернул верёвку из рук остолбеневшего Антона, осмотрел её и смачно плюнул себе под ноги.

— Он отцепился, — наконец вынес он вердикт. — Сам. То-то не хотел, чтобы ему помогли привязаться...

— Я за ним! — дёрнулся было Лоза.

— Стой, — резко сказал Заур. — Подождём ещё. Не мог же он в самом деле...

«Месяц на небосклоне увеличился и снова прогнулся серпом, а сын Исавара, несмотря на жестокие побои, пел песни, прославляющие свой народ, и встречал смехом своих палачей...»

Если эта падла ушла через подводный тоннель, если этот хренов двоякодышащий всё-таки не вынырнет передо мной в ближайшие полминуты, я сам стану его палачом, со злостью подумал Антон. Уж у меня-то он песенки не попоёт. Я ему песни устрою...

А потом в голову ни с того ни сего вдруг пришла мысль, показавшаяся абсурдной. Однако чем дольше он обдумывал её, тем ярче и объёмнее она становилась. И — тем сильнее походила на, мать её, правду. Мысль звучала так:

А что, если это было задумано с самого начала?

— Что ты бормочешь? — напряжённо спросил Лоза.

— Хотел узнать, — медленно отозвался Антон. — Ты знал раньше Баттхара в лицо?

Лоза озадаченно наморщил лоб.

— Откуда? Он всё-таки царевич, а я кто?

— Ну, может, видел его на портрете или где-то ещё?

— На портрете?

Антон вздохнул. Лоза пристально вгляделся в его лицо и вдруг сделался очень серьёзным.

— К чему ты об этом спрашиваешь?

— Да так... Пришло в голову. Если никто из вас раньше не видел Баттхара, то почему вы решили, что это именно Баттхар?

Брови Лозы взметнулись вверх и приобрели форму домика. Совсем как у Светочки Аникеевой, когда Антон перед зачётом по инглишу пытался объяснить ей инфинитивную форму глагола.

— Что за глупости ты несёшь?

— А ты подумай. Вдруг настоящий царевич на самом деле умер в плену? Сначала отказывался от еды, пел песни и смеялся, а потом окочурился — всё в соответствии с рукописью...

— Какой рукописью?

— Не важно... Представь себя на месте Тимура. Для него этот парень — ключ ко всем богатствам Кавказа (выражение Заура). И вдруг этот «ключ» умирает (ломается, теряется...). Что делает хозяин в таком случае? Идёт к слесарю и заказывает дубликат.

Мысль, искрой мелькнувшая в сознании, в соответствии с известной теорией поднапряглась и раздула небольшой пожар. И в игривых язычках пламени вдруг заплясали недавно виденные картинки: Баттхар верхом на лошади. («Как мешок с опилками» — это сын своего народа! Где все, от мала до велика, воины в чешуйчатой броне, на звонконогих конях!) Возмущённый Баттхар, наматывающий круги вдоль озера: «У монголов было, кстати, не так уж плохо...» Знамо дело, неплохо, если на тебя возлагают такие большие надежды — и кушанья будут подносить, и в туалет водить под ручку, и девушек приводить совершенно бесплатно...

Ах, как всё логично. До ужаса, до смеха логично. Коли знатный заложник умер — необходим другой. Не обязательно алан — парня наверняка взяли из какого-нибудь дружественного племени, что обитает в приморье («Отец заставлял меня нырять со скалы» — ха-ха-ха. Пожалуй, заставишь тебя!). И всё остаётся по-прежнему. Царя Исавара можно шантажировать, как и раньше, чтобы не лелеял мечты об объединении с Грузией. И лишь Заур со своими «спецназовцами» портит всю малину и крадёт лжецаревича из охраняемого лагеря. Впрочем, этот вариант тоже предусмотрен: «царевич» заманивает своих спасителей в мышеловку (чем древнее капище не мышеловка?) и исчезает под водой. Исчезает, чтобы никогда не появиться. Можно считать хоть до миллиона.

Антон даже улыбнулся самому себе — своей идиотской проницательности. Или проницательному идиотизму. И в следующую секунду вдруг увидел, как на поверхности озера всплыл и лопнул большой пузырь.

А ещё через секунду, двести восьмую по счёту, всплыл Баттхар Нади.

Он дышал громко и жадно. Так жадно, что глаза совершенно вылезли из орбит. Он с трудом держался на воде, и мокрая рубашка, облепившая тело, безжалостно тянула назад, на дно. Сейчас его всё тянуло на дно — даже собственная кожа. Даже одеревеневшие мышцы и кости. Даже желудок и сведённые судорогой лёгкие. Это было видно.

Антон с Лозой, не сговариваясь, бултыхнулись в воду, в два мощных гребка достигли царевича и потянули его к берегу.

— Уйдите, — слабо просипел Баттхар синими губами. — Я сам в состоянии...

— Заткнись, — ласково сказал Лоза. — Чёрт, я уже думал, что ты утонул!

Царевич хмыкнул:

— Размечтался...

Они трудом вытащили его на сушу. Его тело, лёгкое вначале, казалось теперь тяжёлым, как изваяние богини Тенгри. И ледяным, как Антарктида. Как сразу сто Антарктид. Недаром туман стоял над водой, под которой Баттхар провёл двести восемь секунд...

Лоза бросился было растирать, но вздорный царевич резко, даже, почудилось, зло отбросил его руку.

— Я ж сказал, оставь!

— Красна девица, — сквозь зубы пробормотал Заур. И вдруг рявкнул: — А ну, марш вокруг озера! Бегом!

Баттхар безучастно сделал пару шагов и снова сел. Двигаться ему совсем не хотелось. Антону уже было известно это состояние, когда даже холод перестаёт ощущаться, а самое сокровенное желание, предел всех мечтаний, выражается одной короткой фразой: «Да пошли вы все...»

Заур подошёл и безжалостно вытянул царевича по спине верёвкой.

— Встать, волчий выкормыш! Сын жабы, ослиный помёт, навозный червяк... Бегом, я сказал!!!

И царевич побежал. Вернее, сначала побрёл. Затем пошёл. И наконец побежал — да так, что Заур, пристроившийся сзади и лупцевавший спину Баттхара верёвкой, постепенно отстал, следя лишь за тем, чтобы его подопечный не сбавлял темпа.

Царевич пробежал десяток кругов и остановился, переводя дыхание. Щёки его порозовели, глаза приобрели утраченный блеск, и он снова стал похож на девчонку (кабы не мужские шаровары и чёрные усики над верхней губой).

— Какого чёрта ты отцепил верёвку? — спросил Антон.

— Сам виноват, — устало огрызнулся Баттхар. — Я почти донырнул до слива, а ты дёргаешь, как сумасшедший.

— Ты нашёл выход?!

Баттхар сразу погрустнел и покачал головой.

— Вода и вправду проточная, ты не ошибся. Она уходит сквозь дыру у самого дна. Только эта дыра забрана решёткой. Толстой — прутья в два пальца толщиной, не сломать.

— Решётка? — вырвалось у Антона. — Но как её сумели установить?

— Это же жрецы, — со значением ответил Заур. — Для них нет невозможного.

Антон горестно кивнул. Действительно, чего проще: собрались мужики, надели водолазные костюмы, прихватили аппарат для подводной сварки (наплевать, что на дворе четырнадцатый век), поставили решётку на дне, пошли отдыхать. Зачем нужна решётка? А чтобы не лазал кто ни попадя.

Они сидели молча, подавленно, сбившись в кучу, но стараясь не глядеть друг на друга, — будто каждый считал себя виновным в неудаче. Будто именно он украл у остальных последний шанс на спасение.

— Остаётся одно, — задумчиво сказал Баттхар. — Выходить и драться. По-моему, это лучше, чем сдохнуть тут от голода.

— Ты ещё можешь сдаться, — равнодушно проговорил Лоза. — Тебя наверняка пощадят — тем более что ты, возможно, вовсе и не Баттхар...

— Не Баттхар? — вежливо удивился Баттхар. — А кто же я?

— Почём я знаю. Вон спроси у него. — Лоза кивнул на Антона.

Антон ждал, что царевич снова разозлится и начнёт стращать своим могущественным папашей (ау, где же ты, могущественный папаша, прилетел бы сюда на голубом вертолёте, вытащил бы непутёвых чад, всыпал бы их обидчикам от души...). Однако царевич посмотрел в глаза Антону и чрезвычайно серьёзно сказал:

— Я — Баттхар Нади, сын Исавара, царя аланов. И пусть навеки погаснет мой очаг, если я лгу тебе, чужеземец.

— Да я что... — Антон вдруг почувствовал смущение. — Я верю...

— Он действительно сын Исавара, — подал голос Заур. — Я бывал в их дворце в Сенхоране три года назад.

— Вот как? — удивился Баттхар. — А я тебя не запомнил...

Заур усмехнулся.

— Меня трудно было запомнить. Я был лишь одним из телохранителей грузинского посла, князя Гаука, — и без всякого перехода добавил: — У нас есть ещё одна возможность выбраться отсюда.

И указал глазами наверх.

Туда, где в сводчатом потолке, метрах в пятнадцати от пола, виднелось круглое отверстие. Откуда точно в середину набившего оскомину озера стекал прозрачный луч света, теряясь в облачке тумана над его поверхностью. И куда озеро, словно гигантский прожектор, посылало ответный луч — где-то посередине, на уровне головы богини Тенгри, эти два луча сливались друг с другом, точно обезумевшие от страсти любовники.

Лоза, Антон и Баттхар Нади разом задрали головы. И кто-то из них неуверенно пробормотал:

— Невозможно...

Невозможно, согласился Антон. Так же невозможно, как и близко, всего пятнадцать шагов. Несколько секунд — если бы эта чёртова стена легла горизонтально. Или — все они, все четверо, вдруг превратились бы в птиц. Или в летучих мышей, которых Антон никогда не встречал, но которых заочно боялся. Он согласился бы превратиться сейчас в любую летучую тварь — лишь бы выбраться из этого бутылочного горлышка...

Он придирчиво осмотрел стену и зачем-то погладил её ладонью. Стена была даже не шершавой. Она была абсолютно, восхитительно гладкой. По её поверхности, словно застывшая рябь на воде, сбегали вертикальные складки. Нечего было и думать уцепиться за них.

Что ни говори, они были мастерами, эти древние строители. Даже если бы какие-нибудь придурковатые воры и забрались бы сюда, не погибнув под обвалом, они не смогли бы найти дорогу назад.

— Вон те две складки позади статуи, — сказал Заур, — выступают вперёд чуть сильнее остальных.

Можно поставить руки и ноги враспор. Эти складки тянутся до самого верха.

Глаза Лозы загорелись.

— Я попробую!

— Он разобьётся, — тихо сказал Антон Зауру. — Даже верёвка не поможет.

Заур шагнул к мальчишке. Видно было, что он слабеет с каждой минутой — слишком много крови потерял и продолжал терять, несмотря на тугие повязки.

— Я учил тебя этому, — негромко проговорил он. — И у тебя получалось.

Лоза улыбнулся.

— Ты говорил другое. Ты говорил, что я неуклюж и ленив, как медведь. И что толку от меня...

— Я врал, — ответил Заур. — Я просто раззадоривал тебя и не позволял, чтобы ты слишком задирал нос. На самом деле ты всегда был лучшим из всех, у кого я когда-либо был наставником.

— Правда? — несмело спросил Лоза.

— Правда. — Заур помолчал. — Когда почувствуешь, что вот-вот сорвёшься, хорошенько оттолкнись ногами от стены. Тогда полетишь в воду, а не на камни. Крепко запомни это, потому что падать тебе придётся, чувствую, не раз и не два...

...Они следили за Лозой не отрываясь — так, что плечи, руки, кончики пальцев сами собой ходили в такт движениям скалолаза. Тот карабкался вверх медленно, по миллиметру, и видно было, как от напряжения подрагивают его ноги, разведённые в шпагат — иначе меж двух складок было не удержаться. Никто не издавал ни звука — малейшее колебание воздуха, казалось, было способно сбросить Лозу со стены.

Коварной стены. Гладкой и скользкой, словно застывший водопад. И всё же мальчишка полз по ней, там, где и муха, поди, сорвалась бы.

Он тоже сорвался. Он успел одолеть где-то четверть пути — это было очень много. Оттолкнулся ногами, как учил наставник, и рухнул в озеро, подняв тучу брызг. Вынырнул, отплёвываясь, доплыл до берега...

Сразу пять рук (по две у Баттхара и Антона, одна — у Заура) подхватили его, быстро растёрли, накинули одежду на худенькое тело... И опять никто не сказал ни слова. Любые слова казались сейчас пустыми и только раздражали. Лоза посидел несколько минут, давая себе отдых, и полез снова.

Во второй раз он слетел, пройдя больше на пару сантиметров. И всё пошло по кругу: падение в воду, краткий отдых, путь наверх — безнадёжный и беспросветный. Когда Лоза совершенно выдохся, настала очередь Антона. Потом его сменил Баттхар...

— Я кое-что видел под водой, — сказал царевич, когда выпал его черёд отдыхать. — Это было похоже на склеп... Сверху лежала плита из зелёного камня, а на ней были высечены письмена, только я их не понял. И знак: сидящий лев с человеческой головой. А на голове — венок из лавровых листьев.

— Ты не ошибся? — спросил Заур.

— Думаю, нет. Я попробовал приподнять плиту — вдруг под ней скрывается ход... Но понял, что мне это не по силам. И даже всем нам четверым.

Заур поджал губы и после паузы произнёс:

— Что ж, поздравляю. Возможно, ты отыскал могилу царя Давида.

— Как, — не поверил Баттхар. — Того самого?!

Царь Давид, подумал Антон (ноги враспор... босые ступни немеют и уже ничегошеньки не чувствуют, не ступни, а арестантские колодки...).

В прошлый раз он слетел где-то с середины: захотел рывком преодолеть лишние сантиметры, но рывок обошёлся дорого: чуткая стена мгновенно обиделась и сбросила «восходителя» в ледяную воду. У Антона даже рассердиться не хватило сил.

Он равнодушно подплыл к берегу, растёрся докрасна, до малинового свечения, и растянулся на рваной рогожке, которая нашлась в мешке у Заура.

Давид. Знакомая личность. Сколь знакомая — столь и таинственная: не с твоей ли подачи, дружок, меня занесло в этот «мир за околицей»[16]?

— Как же получилось, что его копьём завладел царь Гюрли? — спросил он с видом знатока.

— Копьё Давида наш народ хранил много веков. Гюрли получил его от своего деда, а тот — от своего деда, а тот в свою очередь — от отца, когда ещё был молодым и ходил в поход против абастов. Абасты в те времена жили на берегу Великого моря и слали свои боевые корабли на Византию.

Говорят, будто Самфий, их царь, брал каждую ночь новую жену, а предыдущую душил своими руками, потому что кто-то сказал ему, что таким способом можно сохранить мужскую силу до глубокой старости. Не знаю, так ли оно было, но хитрости и коварства ему было не занимать.

В ту пору в этих горах жил один большой народ, и правил им царь Давид. Государство его было столь могущественно, что ни один враг не смел даже близко подойти к его границам. Однажды к Давиду прибыли послы от абастов и сказали: «Мы пришли к тебе не с доброй вестью. Византийские полчища готовы напасть на нас, и наш господин Самфий смиренно просит у тебя помощи. И клянётся быть тебе верным союзником до могильного кургана».

Давид поверил послам. Он оставил трон на попечение старшего сына, а сам с сотней воинов отправился в столицу абастов, чтобы скрепить дружбу с их царём. Войдя к Самфию, он сказал: «Вот тебе моё копьё и моё слово: позовёшь, и я приду, а со мной — весь мой народ. Будем драться спина к спине. Ты клялся быть мне вечным союзником. Я клянусь тебе в том же».

— А потом Самфий убил царя Давида и завладел его копьём, — утвердительно проговорил Антон.

Заур посмотрел исподлобья.

— Тебе и это известно?

Антон покачал головой.

— Нет... Просто предположил. У нас, там, где я живу... То есть буду жить... Такое тоже случается сплошь и рядом. А предок царя Гюрли, видимо, напал на абастов и отобрал копьё назад?

— Так говорит древнее сказание, — задумчиво отозвался Заур. — Была великая битва между грузинскими племенами и абастами. Разбитый Самфий пытался бежать, но его конь утонул при переправе, а его самого схватили на берегу. И наверное, он пожалел, что не ушёл на дно вместе с конём... С тех пор Копьём Давида владеет род Гюрли и передаёт его от отца к сыну. Хромой Тимур очень хотел бы заполучить его. Произойди это — и весь Кавказ склонит перед ним голову.

— А почему ты сказал, будто я, возможно, нашёл могилу Давида? — спросил Баттхар. — Разве не известно точно, где он был похоронен?

— Это ещё одна тайна. Когда Давид умер, в стране началась смута. Когда-то единый народ распался на отдельные княжества, вожди рассорились меж собой, вспомнив давние обиды, внешние враги вторглись в границы... Поэтому жрецы храма богини Тенгри решили похоронить Давида тайно, чтобы никто не надругался над его останками. Они построили несколько внешне одинаковых захоронений в разных местах. Сколько существует таких мест и в каком из них покоится Давид — не знает никто. Жрецы убили рабочих, строивших склепы, а потом — сами себя, чтобы никто не мог проговориться. Похоже, что ты наткнулся на одно из таких захоронений. Скорее всего, оно пусто, а может быть...

Царевич помолчал, обдумывая услышанное. Потом сказал:

— Когда-нибудь я вернусь сюда и велю осушить озеро. И узнаю, пуста ли эта могила.

— Зачем? — спросил Заур.

Баттхар своенравно дёрнул плечом.

— Не люблю, когда от меня что-то скрывают.

...Антон чуть не отдёрнул руку.

Потому что его ладонь, вытянутая вверх, наткнулась на что-то острое и ранящее, как бутылочный осколок. Помня о сволочном нраве стены, он очень осторожно поднял голову и едва не заорал — не от боли, а от радости. Да что там от радости — от самого натурального счастья. Ибо то, за что он ухватился, было кромкой отверстия в своде пещеры.

Окоченевшие ноги потеряли опору, и Антон повис на руках, приблизительно на высоте пятиэтажного дома. Свались он отсюда — не спасла бы и вода... Однако он не упал. Глупо было упасть, уже добравшись до цели. Лоза внизу буквально взвыл от ревности: стена покорилась не ему... И — от радости, что пришло наконец неожиданное спасение.

Антон зарычал от натуги и отчаянным рывком перевалил себя через край пролома наружу, на пронизывающий ветер и свет. И без сил распластался на припорошённых снегом камнях.

Однако разлёживаться было ещё рано. Следовало найти опору понадёжнее, закрепить верёвку, которую он принёс с собой, и помочь выбраться остальным. И пока Антон отыскивал подходящий валун, пока вязал узлы, налаживая страховку, холод донял его окончательно. Голая спина совершенно одеревенела, посиневшие пальцы отказались слушаться, будто принадлежали кому-то постороннему. Отчаявшись удержать верёвку в руках, он обвязал её несколько раз вокруг пояса и лёг на землю, упёршись ступнями в валун. Ступни тоже давно потеряли чувствительность, но сейчас это было не важно. Уж в таком-то положении он удержит и Лозу, и царевича. А Заура они потом вытянут втроём. Если тот, конечно, позволит им это сделать, подумал Антон. А не то сам выскочит наверх впереди остальных.

Первым, однако, над кромкой пролома показался Лоза. Его почти не пришлось вытаскивать: ловкий, как обезьяна, мальчишка вылез сам, и его губы подрагивали в самодовольной улыбке — видал, мол, и мы можем не хуже!

Вынув из заплечного мешка ветровку, свитер и брюки Антона, Лоза бросил их ему и усмехнулся:

— Одевайся. Ишь, разжарило его...

Антона не хватило, чтобы ответить на подначку. Он влез непослушными ногами в штанины, натянул грубый шерстяной свитер прямо на голое тело и почувствовал блаженство, которого не испытывал никогда в жизни. Тепло — колючее, как муравейник или как целое стадо сердитых ежей, коснулось омертвевшей кожи, защекотало издалека, будто поддразнивая, заставляя бездумно потянуться навстречу... Антон мечтательно улыбнулся, но тут же, устыдившись, снова схватился за верёвку.

— Давай, — скомандовал Лоза. — Насчёт «три»...

Тянуть царевича было сложнее. Он постоянно срывался, пытаясь при этом раскачаться и снова зацепиться за стену, но только мешал. Наконец его макушка показалась над землёй, Лоза и Антон одновременно крякнули от натуги, и Баттхар упал рядом с ними, пробормотав:

— Знал бы я, что меня будут спасать таким варварским способом, руки бы на себя наложил, а в плен не пошёл.

— Ещё не поздно, — успокоил его Лоза. — До Тебриза ещё ой-ой сколько. И не по ровной дороге. И монголы вряд ли оставят нас в покое.

— Не накаркай, — сердито сказал Антон и сбросил в пролом конец верёвки. — Твоя очередь, Заур!

Заур ловко завязал узел левой рукой, подёргал верёвку, проверяя её на прочность и предупредил:

— Тяжело вам будет меня тащить. Я постараюсь помочь, но на многое не рассчитывайте.

Они находились высоко, на границе снегов. Как они ухитрились попасть сюда, было для Антона загадкой. Они никак не могли преодолеть такой длинный путь внутри горы — по самым смелым подсчётам они поднялись на сотню-полторы метров. Надо будет спросить об этом Заура, решил он. Хотя — что тот ответит? Жрецы, — и вся недолга. Как можно постичь деяния жрецов?..

— Как у вас принято спускаться по крутому склону? — осведомился Антон.

Лоза красноречиво шлёпнул себя по мягкому месту. Что ж, вздохнул про себя Антон, не самый плохой способ. Он оглянулся кругом в поисках подходящего пути вниз — и это спасло ему жизнь.

Длинная стрела с чёрным оперением на ладонь разминулась с его грудью и звонко стукнулась головкой о камень. Накаркал-таки Лоза, равнодушно подумал Антон. Он не боялся: наверное, отучился бояться за несколько суток, проведённых в чужом мире — страшноватом, но по-своему притягательном, словно... Он запнулся, отыскивая подходящее сравнение.

Словно боевой нож.

Да, точно. Словно боевой нож, которым никогда не режут хлеб.

Господи, неслышно взмолился он, ну почему Я? Почему ТЫ не послал в этот мир какого-нибудь крутого спецназовца с опытом войны в Афгане, Чечне и народной республике Никарагуа? Почему не увешал его с ног до головы всеми видами оружия — от стреляющей авторучки до переносной баллистической ракеты? Уж он-то натворил бы здесь дел — не мне чета. И царевича бы спас, и Хромого Тимура разгромил вместе с его туменами, кошунами и китайскими осадными машинами, а походя завоевал бы любовь прекрасной дамы — воинственной аланки на звонконогом коне или утончённо-луноликой монголки с этим, мать её, сямисеном...

Монголы меж тем карабкались по склону, оставив лошадей внизу. Их было множество — не менее полусотни. Их предводитель — тот самый, со шрамом через всё лицо, что-то прокричал, указывая на беглецов. То ли «взять живьём», то ли, наоборот, «пленных не брать»...

— Тяни!!! — заорал Лоза, вцепившись в верёвку.

Они тянули изо всех сил и понимали, что им не успеть. Если бы Заур не был тяжело ранен — он сейчас бы, наверное, сам вытаскивал из пещеры-ловушки своих спутников, всех троих враз, намотав верёвку на одну руку, а другой — отбиваясь от монголов.

Если бы жизнь не утекала из его мощного тела — потихоньку, по-воровски, унося из разграбленного и подожжённого дома последние медные копейки... Он вкладывал в это чёртово восхождение всё своё мастерство, до которого было далеко даже Динаре и Казбеку, и ухитрялся подтягиваться на одной руке, потому что вторая была перебита в кости.

Не успеть.

По ним уже не стреляли — видно, тот, со шрамом, приказал своим псам сохранить беглецов для допроса. И для казни пострашнее. Что ж, тем лучше.

Антон выпустил верёвку, мельком оглянувшись на Лозу с Баттхаром — ничего, справятся, — и медленно выпрямился навстречу врагам, сжимая в руке саблю. Жаль, Заур так и не сдержал обещания научить Антона владеть ею как подобает. Ну да ладно: тропа тут узкая, все скопом монголы не накинутся. Значит, сколько-нибудь он продержится, прежде чем его убьют.

— Эй чужеземец! — вдруг услышал он за спиной.

Антон отступил на шаг и заглянул в пролом. Заур ещё держался на стене. Голова его была запрокинута, и Антон увидел его глаза — пустые, уже подернутые белёсой дымкой...

— На юг и восток отсюда, в полудне пути, вы увидите реку, — торопливо заговорил Заур. — Она быстрая, но неглубокая, её можно перейти вброд. За ней меж двух холмов будет стоять старая мечеть, а чуть подальше, возле седловины — хижина, сложенная из камней. Там живёт мой брат, его зовут Аккер. Вы легко его узнаете.

— Как? — помимо воли вырвалось у Антона.

Заур внизу слабо улыбнулся.

— Он... Он очень похож на меня. В детстве мама различала нас с трудом. Ты должен рассказать ему всё, что произошло. И покажи ему уздечку, которую я снял со своего коня, — я спрятал её к тебе в котомку. Торопитесь!

Голова его безвольно качнулась вбок.

— Не смей! — закричал Антон в ужасе. — Не смей, слышишь? Мы тебя вытащим!

Заур не ответил. Рука его потянулась к поясу, и в следующую секунду в ней возник широкий нож. Тот самый, которым хозяин никогда не прикасается к хлебу. Острое лезвие скользнуло по верёвке — и она вдруг сделалась бездумно лёгкой. И покорной, словно дохлая змея.

Антон не видел, как тело Заура упало в воду, только услышал громкий всплеск, в котором явственно почудилось довольное урчание: дух озера благосклонно принял подарок.

Всё произошло быстро. Быстрее, чем это можно было описать. И гораздо быстрее, чем дошла до вмиг одеревеневшего сознания простая и ясная мысль: что Заура больше нет.

И что они остались одни.

Антон не чувствовал скорби — для скорби нужно время, которого тоже не было. Недоставало времени скорбеть и о Сандро, и о Торе Лучнике — абсолютно чужих, в общем-то, людях... И всё же Антон знал, что потом обязательно вспомнит их — когда закончится эта сумасшедшая гонка по горам, и возложенная на него миссия наконец будет выполнена. Где он окажется в тот момент — возле костра в пещере, возле очага в средневековом замке, примостившемся на верхушке скалы, в своей квартире перед телевизором — неизвестно. Но он вспомнит. И почувствует, как сердце вдруг пропустило удар...

Потом. А сейчас — он вздёрнул за шиворот зазевавшегося царевича, толкнул окаменевшего Лозу и страшно рявкнул:

— А ну, вниз по склону! Пулей!!!

Крутой склон разверзся перед ним во всей своей суровой красе, и он, отчаянно зажмурившись, бросился туда, как в пасть тигра, ногами вперёд.

Он тут же потерял из вида обоих своих спутников, лишь по шороху тел и сдавленным воплям догадываясь, что они где-то рядом. Склон летел навстречу, сливаясь в грязно-белую массу, больно колотя по спине камнями и рождая ощущение, будто кто-то недобрый сунул Антона в стиральную машину. Одно радовало: скорость у его преследователей была в этот миг намного ниже. Те ещё, должно быть, взбирались наверх с противоположной стороны. Пройдёт пять или десять минут — и они увидят на вершине горы пролом. Они обязательно заглянут в него, не могут не заглянуть. Они увидят там расставленных в круг языческих богов, которым уже много веков никто не приносит жертву, и чёрную гладь озера, скрытую в дымке испарений. И станут гадать, не туда ли спрыгнули беглецы. Конечно, это означало бы верную смерть, но, может быть, они предпочли смерть плену?

Потом кто-нибудь из монголов заметит следы на противоположном склоне, и они догадаются... Но это будет потом, через несколько минут. Ох, как нужны они были сейчас, эти минуты...