Прочь из моей головы

ГЛАВА 12. Запретный Сад

Ночь была освежающей.

Мне казалось, что суд и последовавшее за ним сражение тянулись многие часы, но когда мы вышли, то небо на западе ещё пылало – узкая красная полоса над самым горизонтом. После чудовищной какофонии взрывов, криков, грохота обрушающихся трибун и многоголосья чар тишина казалась оглушительной. На траве лежала роса: проведёшь рукой – ладонь станет мокрой, но от земли шло тепло, как в самые жаркие летние ночи.

Издали я почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, заметила группу чародеев, которых вела старуха в тёмно-зелёном балахоне до самых пят. Мужчины, женщины, дети, все одеты либо старомодно, либо бедно; девочка чуть старше тринадцати лет замыкала шествие, баюкая на руках младенца, и вокруг неё вращались полупрозрачные планеты, звёзды и туманности.

– Тисовая ветвь, – чуть слышно пояснил Хорхе, тронув меня за плечо. – Когда-то очень давно вся власть была сосредоточена у них в руках, а ныне их голоса едва слышны в общем хоре… Дуб и Омела, впрочем, вовсе не пришли. Нам сюда, Урсула.

Мы прошли через рощу, где было темно и одуряюще пахло лилиями; иногда в прогалах между деревьями виднелись поляны, где мертвенный лунный свет выхватывал из мрака очертания продолговатых, похожих на стелы камней, деревянных столбов и невысоких земляных насыпей. Потерянные души плыли над ними, как светлячки, бесцельно и беспечально. В какой-то момент заросли стали почти непроходимыми, но стоило отвести в сторону гибкие лозы, точно занавес – и за ними открылся путь, точнее, узкий коридор, обитый деревом и освещённый масляными лампами.

Огоньки трепетали на сквозняке, но не гасли.

– Самая короткая дорога к большому городу, – произнёс Хорхе с полуулыбкой. – Хотя и не слишком комфортная для вас в нынешнем состоянии, пожалуй. Скажите, если устанете.

Я послушно кивнула, но за весь последующий путь так и не проронила ни слова. Было нечто умиротворяющее в том, чтобы идти по лестницам то вверх, то вниз, петлять в лабиринте туннелей, ощущая честную и простую физическую усталость. Дыхание немного сбилось; все силы уходили на то, чтобы не отставать от проводника и не спотыкаться на ступеньках. А когда очередная дверь привела нас не на новый виток каверны, а в город, полный жизни и полночной суеты, на меня нахлынуло разочарование.

Хорхе что-то спросил; я то ли пожала плечами, то ли кивнула, и его это вполне удовлетворило. Мы прошли на вокзал, практически пустой в это время, дождались поезда и заняли свои места, на сей раз в купе. Когда передо мной появился бумажный стаканчик с кофе, я на автомате взяла его и отпила, почти не чувствуя вкуса; пёстрая лента огней за окном летела всё быстрее, как на ускоренной промотке, а затем начала гаснуть – мы выехали из города, и из освещения остались только фонари на станциях.

Наверное, у меня было очень странное лицо, потому что Хорхе вдруг спросил ни с того ни с сего:

– Урсула, вы хотели бы причинить Йену боль?

Вопрос прозвучал столь абсурдно, что даже выбил меня из состояния оцепенения.

– Нет! – откликнулась я испуганно и едва не опрокинула на себя кофе – чёрный, но сильно разбавленный водой, как выяснилось, выбрать такой мне самой бы и в голову не пришло. – Нет, конечно! Зачем?

– Это было бы логично, – откликнулся Хорхе невозмутимо. – Ведь его появление разрушило вашу жизнь. Ваши родители мертвы, дом, скорее всего, разрушен, друзья до сих пор в опасности… А теперь Йен ещё и нанёс вам удар в спину.

Я вздохнула, прислоняясь виском к стеклу. Поезд шёл плавно, вот только стыки на рельсах всё равно чувствовались – размеренные толчки, похожие на удары сердца.

– Скорее, отдавил ногу. Он ведь не хотел.

– Продолжая аналогию – наступил с размаху в подкованном сапоге, – поправил меня Хорхе. И вдруг улыбнулся: – Но я рад, что вы не держите на него зла.

На секунду я прикрыла веки; всё вокруг казалось нереальным, кроме холода стекла у лица и редких вспышек огней в темноте.

– Знаете, – наконец сказала я, с трудом размыкая веки. – Всё было бы гораздо проще, если бы он сделал это нарочно, а я бы злилась. А сейчас… У меня в голове бардак. Наверное, просто нужно время, чтобы разложить всё по полочкам. Много-много времени наедине с собой.

– Да, рядом с Йеном сделать это не получится. Понимаю, – кивнул Хорхе, отчего-то глядя на злосчастную веточку олеандра, так и приколотую к моему пальто. И внезапно произнёс: – Урсула, я могу вас поцеловать?

От неожиданности у меня рот приоткрылся и вырвался какой-то совершенно идиотский мявкающий звук. Я часто заморгала, а потом зажмурилась; на затылок мне легла прохладная ладонь, под пальто, на спину, скользнула другая… А затем чужие губы очень бережно прикоснулись к моему лбу.

– Бедный ребёнок, – пробормотал Хорхе, прижимая меня к себе. – Такая сильная и такая умная… И он такой же, увы. Были бы глупые – и стольких проблем удалось бы избежать. Бедные мои дети…

Какое-то время мы так и сидели, слегка покачиваясь в такт поезду, набирающему скорость, а затем меня как прорвало. Я выложила Хорхе всё, что случилось с тех пор, как мы вынужденно расстались в логове Крокосмии. Рассказала про встречу с Тильдой, и про тот ужас, который я пережила из-за Николетт, про лабиринт и Мёртвый Сад, даже про нашу с Йеном неудачную попытку переспать… Неловко не было, и больно тоже – наоборот, на словах всё выглядело не таким уж страшным и трагичным.

– То, что вы до сих пор невинны, Урсула, говорит о том, что Йен очень вас бережёт, – вдруг произнёс Хорхе, и в лицо мне бросилась краска. М-да, насчёт неловкости я точно погорячилась… – Потому что понимает, насколько это большой шаг для вас. А для него нет разницы между тем, чтобы переспать с кем-то или разделить трапезу.

Мне стало горько.

– Это значит, для него всё ерунда, что ли?

Хорхе ущипнул меня за ухо и усмехнулся.

– Это значит, что он дорожит… да что там, задумывается только о том, что связано с его близкими. И для Йена одинаково сокровенное действо и разделить с любимым человеком постель, и выпить чашку кофе вместе. Кофе он ведь вам делал?

Я хотела сказать, что он всех нас там баловал волшебными завтраками, но вовремя прикусила язык. И поняла вдруг, что Хорхе имел в виду.

Если бы Йен до сих пор любил Флёр, то он не стал бы её обнимать вот так бездумно.

– Горячий шоколад, – вздохнула я, ворочаясь в кресле и поудобнее пристраивая голову у Хорхе на плече. – Он делал мне горячий шоколад.

– Сладко было?

– Очень.

Разговор так истощил мои силы, что где-то на час я провалилась в сон, а когда очнулась, то всё оставалось по-прежнему: редкие огни за окном, пустой бумажный стаканчик на столе и Хорхе, листающий рекламный журнал, от страниц которого пахло глянцем и женскими духами.

– Куда мы едем, кстати? – спросила я заторможенно, пытаясь занять вертикальное положение… ну, относительно вертикальное, насколько позволяла спинка кресла.

– Я собирался пригласить вас к себе на несколько дней, пока не уляжется суета, – откликнулся Хорхе, тут же откладывая журнал.

– Чтобы меня не пристукнули? – мрачно поинтересовалась я. – Так, на всякий случай, превентивно. Души, как выяснилось, опасное оружие.

Хорхе искренне рассмеялся:

– Опасное? Не переоценивайте себя, Урсула – на Запретный Сад не так просто произвести впечатление. Во-первых, вы не способны самостоятельно защититься от простейших чар. Во-вторых, вы даже не сможете передвигаться по кавернам… Да и вряд ли кто-то понял, что Крокосмию уничтожили вы, так что на некоторое время всё внимание сосредоточится на Йене. Нет, я хотел оградить вас от Флёр де ла Роз.

Опять эта женщина… Моего самообладания хватило на короткий вопрос:

– Почему?

– Потому что она попытается вас использовать, так или иначе, – ответил Хорхе и потёр виски, хмурясь. – Думаю, она сама уже не отличает свои спектакли от настоящих чувств, а движения души – от холодного расчёта… Впрочем, неважно. Давайте сперва заберём ваших друзей у Маллори, там все вместе решим, как лучше поступить.

– Точно! – с готовностью ухватилась я за первый же повод сменить тему и задвинуть личные переживания в самый дальний ящик. – За Дино я не очень беспокоюсь, он с кем угодно общий язык найдёт, а вот Гэб…

– О, да, вспыльчивая особа, – усмехнулся Хорхе. – Кстати, давно хотел спросить, почему у вас такая маленькая разница в возрасте. Вы, скорее, похожи на сестёр.

Вопрос потянул за собой непрошенные воспоминания – крохотная съёмная квартирка, выделенная отцу на службе, двухъярусная кровать, шумные завтраки на маленькой кухне, где все сталкивались локтями… Я прикусила губу, запрещая себе углубляться в эти дебри, тем более что два тёмно-синих камня – всё, что осталось от родителей – до сих пор лежали в кармане пальто.

– Гэбриэлла старше меня на пять лет, – произнесла я, рефлекторно прижимаясь к плечу Хорхе – костистому и неудобному, но, кажется, самому надёжному во всём мире. По крайней мере, теперь. – Но она действительно моя тётка. Дед преподавал в университете, завёл там роман со своей студенткой и развёлся с бабушкой, когда отцу было уже почти двадцать пять. Через год родилась Гэбриэлла. А ещё через несколько лет деда прямо на лекции прихватил инсульт. Студентка быстро выскочила замуж второй раз, а Гэб сбагрили папе – вроде как только на время медового месяца. Потом родилась я.

– Но потом Гэбриэллу мать так и не забрала? – понимающе кивнул Хорхе. – Вероятно, новый супруг был против.

– Что-то вроде того, – вздохнула я. – Хотя иногда бабушка увозила Гэб к себе на несколько месяцев, когда жива была… Вообще у нас тогда жизнь была не сахар. Папу несколько раз переводили из одной части в другую, и мы скитались по съёмным квартирам, крохотным, часто без отопления. Наконец мы осели недалеко от столицы – папе выделили субсидию на постройку дома по выслуге лет… или как это там называется. Ну, а потом мама занялась торговлей, и вроде бы дела наладились – в плане финансов, я имею в виду. Гэб, как только поступила, съехала в университетское общежитие. В общем, я понимаю её – она просто привыкла вечно всем доказывать, что она взрослая, самостоятельная и успешная. А на пользу характеру это не идёт.

– Зато у вас мягкий нрав, Урсула.

Мне стало смешно.

– Ну да. Почему-то если чаще молчать, чем говорить, люди будут считать, что у вас мягкий характер.

– Мягкий – не значит слабый, – возразил Хорхе с улыбкой. И погладил меня по голове: – Поспите, Урсула. Я разбужу вас, когда мы подъедем к станции.

Я хотела возразить, что после такого количества кофе усну разве что завтра, но вырубилась прежде, чем толком сформулировала фразу. Забытьё было неглубоким, тревожным; после каждого пробуждения пейзаж за окном менялся, а стопка книжек на столике росла. Мне мерещились то жуткие, нечеловеческие рожи, то зловещие вспышки, то крошечные люди, убегающие от монструозных марионеток. Порой – наверное, по случайности – я соприкасалась во сне с потерянными душами и видела фрагменты чужих воспоминаний, и из них выбираться было сложнее всего. Какие-то тривиальные вещи: переполненный рынок в воскресенье и отчётливый запах хлорки в рыбном отделе; яркое окошко голубого неба среди туч; бельё, которое размеренно плюхается в стиральной машине и вызывающий чёрный носок среди белых простыней; завернувшееся ухо у кошки, дремлющей на капоте… Когда Хорхе меня растолкал, я уже сама не понимала, где моя жизнь, а где чужая.

Всё, что было связано с Запретным Садом, казалось тяжёлым, невозможным, мучительно сладким сном.

Возвращались в убежище вампиров мы тем же путём, что и уходили – через трущобы маленького приморского городка. Подвальные бары, переполненные даже сейчас, ближе к утру; граффити на стенах – чёрные, фиолетовые, жёлтые линии и рисунки, слегка напоминающие наскальную живопись; крысы на мусорных баках, запах крепких сигарет, опускающийся с балконов, этническая музыка и бормотание телевизора за тонкими, линялыми шторами. Казалось, ничего не изменилось за минувшие две недели. А закурить у Хорхе попросили два разгильдяя в сдвинутых на затылок вязаных шапочках, точь-в-точь как у той парочки в Суоне – и так же бодро наехали, когда зажигалки у него не оказалось.

– Затрудняюсь ответить – то ли их штампуют где-то на подпольной фабрике, то ли они бессмертные божества, что скитаются по городам, – вздохнул он, пристраивая два бесчувственных тела в закутке, не продуваемом сквозняками. – И ладно я, но тем же путём ходит Маллори…

Лично я считала, что добрый, благовоспитанный Хорхе недооценивает общее количество дураков, но промолчала, чтобы его не обидеть.

Проход в каверну был скрыт за цифровой афишей. Длинный извилистый туннель выводил в полутёмный зал, где ощутимо попахивало кровью. Встречать нас, впрочем, никто не спешил; шагая по мрачным коридорам и через анфилады комнат, я думала о том, как волновалась в прошлый раз перед встречей с вампирами. Сейчас же это казалось не более опасным, чем прогулка до ближайшей булочной – глупая иллюзия, потому что любой из здешних обитателей всё ещё мог прибить меня одним мизинцем.

И всё-таки, если сравнивать с Сетом… или хотя бы с Арто…

– Ты вернулся, – раздался знакомый голос совсем рядом и, подняв глаза, я увидела босую рыжую девочку в джинсовом комбинезоне. – До терновника доходили разные слухи. Хорошо, что ты живой.

– Маллори, – улыбнулся Хорхе и погладил её по волосам. Хозяйка Тернового Сада застыла, и только тогда я заметила, что губы у неё дрожат, а кулаки стиснуты слишком сильно. – Пора бы уже привыкнуть. Меня таскают на суд примерно каждые сто лет.

– Не хочу привыкать.

– В этот раз было даже забавно, – усмехнулся он. – Пришло много… интересных гостей. К слову, о гостях. Где те люди, которых я тебе доверил?

Когда Маллори ответила не сразу, у меня в воображении, честно говоря, промелькнули все возможные и невозможные ужасы. Но, выдержав мучительную паузу, она кивнула:

– Живы.

Хорхе, видимо, знал её достаточно хорошо, чтобы сразу после этого приготовиться к худшему и настороженно спросить:

– Но?..

– Но женщина не выходит из комнаты и почти не ест, а мужчина… – и Маллори снова замолчала, круглыми глазами поглядывая то на меня, то на Хорхе.

– А Дино выходит слишком часто. Понятно, – вырвалось у меня. М-да, а я-то уже решила, что приключения закончились… – Где он сейчас?

– Я отведу! – пообещала она с явным облегчением в голосе, так, что даже стало её жалко.

Ещё бы – получить ответственное задание лично от уважаемого наставника и покровителя и едва не провалить из-за того, что кто-то оказался слишком коммуникабельным. По идее, раз была ночь на дворе, то, согласно строжайшим наставлениям Хорхе, Дино полагалось оставаться в том гостевом бункере, но отправились мы явно куда-то не туда. По пути я уже успела представить разные дикие варианты, начиная с разнузданной оргии и заканчивая местным лазаретом… И совершенно упустила из виду, что в университете Дино был бессменным старостой факультета со второго семестра первого года и загадочным образом держал в узде и хулиганов-прогульщиков, и преподавателей-фанатиков, не позволяя им перегрызть друг друга.

Что ему какие-то вампиры.

– …мафия засыпает, город просыпается… Так! Не подглядывать, я всё вижу! Итак, кто же умер за прошедшую ночь… О, Урсула! – заметил он меня и просиял радостной улыбкой. – Живая! Целая!

В комнату без окон, напоминающую размерами небольшой переговорный зал, набилось десятка полтора вампиров разной степени лохматости и цивилизованности. Дино сидел на подлокотнике кресла, привалившись спиной к плечу какого-то черноволосого мрачного красавчика в рокерской футболке и бодро командовал всем этим бедламом, не испытывая ни малейшей неловкости.

Ну да, что может быть естественнее – усадить толпу кровопийц за настольные игры.

– Вижу, ты не скучал, – улыбнулась я в ответ. Вообще выглядел Дино потасканным – синяки, следы укусов, правая рука забинтована почти до плеча – и бледным в прозелень. Но вроде бодрым и живым, а это куда важнее. – Познакомишь со своими новыми друзьями?

Если у меня и оставались какие-то сомнения, то они развеялись после того, как он без запинки выдал больше дюжины имён с короткими характеристиками типа: «Это Ларри, представляешь, он застал первые гастроли «Моро Бэнд»! У него даже билет сохранился, представляешь?». А среди вампиров, похоже, сформировалась «подушка безопасности» – прослойка из тех, кому интереснее было просто болтаться с Дино, чем жрать его… что не отменяло всевозможных «несчастных случаев» в процессе общения и добавляло Маллори седых волос.

Метафорических, разумеется.

– Надеюсь, ты в результате слишком тесной дружбы в вампира сам не превратишься, – вздохнула я наконец.

Дино при этих словах почему-то покраснел пятнами, как чахоточный, и Хорхе осторожно вмешался, сглаживая неловкость:

– Для того чтобы лишиться человечности, нужно выполнить несколько довольно сложных условий. Например, оказаться при смерти. Вряд ли ваш друг, Урсула, сумел бы совершить такой значительный шаг незаметно для самого себя.

– Вы его недооцениваете, – ответила я мрачно. – Он очень талантливый.

– Он хороший. Разбирается в моде, – вдруг начала перечислять Маллори. – Умеет плести косы, знает хорошее кино, музыку, рассказывает истории, играет и не жульничает, бесстрашен, но не глуп, имеет сладкую кровь, не храпит во сне, знает, где брать купоны на скидки…

К концу её тирады бедняга Дино не только стал равномерно красным, но и закрыл лицо руками.

Пришлось спасать.

Так как снаружи уже занимался рассвет, день мы решили провести в убежище вампиров, а уходить уже вечером. Если честно, я немного беспокоилась за Гэб – для неё было немного несвойственно вот так замыкаться в себе. Вот если бы она со всеми рассорилась, попыталась сбежать и в процессе сломала ногу… Дино, впрочем, не выглядел сколько-нибудь встревоженным, а на вопросы отвечал уклончиво и загадочно – мол, сама увидишь.

Гэбриэлла действительно обнаружилась в той самой комнате, которую отвоевала для себя с самого начала. Но вот в каком виде! Одетая в какой-то задрипанный халат, по виду – антикварный, с небрежно собранными волосами, на ворохе одеял, с книжкой в одной руке и с огромным яблоком – в другой.

– Гэб? – тихо позвала я, ожидая худшего. – Всё в порядке?

– Улла? – отвлеклась она от книжки… и вдруг улыбнулась: – Да, как ни странно. Нет, я сначала, конечно, была в бешенстве. А потом вдруг поняла: да это мой первый нормальный отпуск за последние шесть лет.

Нет, резон в этом был… Но в первый момент у меня вырвалось только не слишком интеллектуальное:

– Чего?

– В смысле – я ведь просто могу валяться в постели и вообще ничего не делать, – охотно пояснила Гэбриэлла и с хрустом откусила от яблока. – Совсем ничего. И никаких, прости, Господи, курсов по самообороне, сёрфингу, яхтингу, экстремальному вождению и горным лыжам. Тишина, воздух, солнце, тонна свежих фруктов и здоровенная библиотека.

Повисла неловкая тишина. Не знаю, о чём думала Маллори и чему там улыбался Дино – до ушей, как за ним водится, но у меня в голове царила оглушительная пустота, пока Хорхе деликатно не пришёл на помощь и не подвёл итог:

– Что же, рад, что короткая остановка в Терновом Саду всем пошла на пользу.

Время было позднее – точнее, уже раннее, поэтому вскоре вампиры нас оставили. Напоследок «группа поддержки» Дино притащила две пиццы, еле-еле тёплые, четыре килограмма яблок и сумку-холодильник, набитую газированным кофе в жестяных банках, среди которых затесалась одна бутылка шампанского.

– Про штопор никто не подумал, конечно, – пробормотала Гэбриэлла и зевнула. – Режим дня ни к чёрту, конечно, с этими ночными ребятами… Красивое платье, кстати. Похоже на подвенечное.

Это было как удар под дых.

– Спасибо, – с трудом выговорила я, сглотнув, и отвела взгляд, чтобы не слишком палиться перед чересчур внимательным Дино. – Наверное, какая-то чародейская мода. Йен нарядил меня перед судом на свой вкус.

– Суд? Что-то новенькое, – хмыкнула Гэб, лениво роясь в яблоках. – Кстати, как там твои проблемы с головой? Решились?

– Никаких проблем, – соврала я уверенно. – Салли получила новое тело, и Йен тоже. Так что теперь у каждого своя жизнь.

Взгляд у Гэбриэллы стал задумчивым.

– Понятно, – протянула она с сомнением. – Значит, хэппи-энд. А что с Герардом и Руни? Смогла что-нибудь разузнать?

…вот оно. Тот самый вопрос.

Надо заметить, что новости о смерти моих родителей тётя Гэб восприняла гораздо спокойнее, чем я боялась. О подробностях она, впрочем, не спрашивала и до двух тёмно-синих прозрачных камней так и не дотронулась; дослушав рассказ, надолго замолчала, а затем подняла на меня глаза и негромко произнесла:

– Так вот почему на тебе лица не было всё это время… Прости. Получается, что теперь в семье я старшая… И вообще нас только двое. Улла…

Гэбриэлла обняла меня крепко и погладила по волосам. А я не могла обнять её в ответ, потому что чувствовала себя последней мерзавкой, ведь «лица не было» на мне вовсе не из-за родителей.

Покинуть Терновый Сад вечером не получилось, да и следующим тоже. Хорхе исчез на несколько дней, сославшись на срочные дела; но Маллори, к её чести, не бросала нас без присмотра и заглядывала время от времени, чтобы составить компанию за разговором. Правда, рассказывала в основном я – то, что могла, не затрагивая болезненные темы. Наибольшим успехом предсказуемо пользовались истории о Кровавых Безумцах. В качестве ответной благодарности Маллори поведала мне, что знала об Арто – он оказался немногим менее знаменитым, чем Сет, и равным ему по силе, если верить легендам.

Дино продолжал ненадолго уходить, чтобы пообщаться со своим фан-клубом, но с каждым разом возвращался всё раньше. Иногда у него появлялись новые прокусы или бинты, но он на них внимание не акцентировал, а я не спрашивала: не мне упрекать кого-то за лишние риски.

Йен не появлялся и никак не давал о себе знать.

Я надеялась, что Хорхе расскажет что-нибудь, когда вернётся, однако он лишь обмолвился вкратце, что в Запретном Саду большие перемены: скоро должны избрать нового садовника, а значит начнётся очередной передел власти.

– Но вас это не коснётся, Урсула, – пообещал он спокойно. И добавил: – Вы готовы?

Собирать нам, в общем-то, было нечего, и через десять минут мы наконец очутились в реальном мире. Путь обратно в столицу занял на удивление мало времени: двухчасовой перегон на вечернем поезде, несколько переходов через каверны и такси… И у дома Гэбриэллы нас настиг первый сюрприз.

– Да-а, – протянула она, задумчивым взглядом обводя пепелище, растянутые красно-белые ленты оцепления и остов каминной трубы. – Кто-то не мелочился, заметая следы. Полагаю, я числюсь погибшей, а где-нибудь в морге лежит обгорелый труп, который невозможно опознать даже по зубным коронкам?

У Хорхе дёрнулись уголки губ.

– Пожар – эффективное, но грубое решение, – произнёс он сухо, так, что и дураку стало бы понятно, какого он мнения о таких «решателях». – Как садовник, я обязан взять на себя ответственность и разрешить ваши временные затруднения, Гэбриэлла. Вам есть где переночевать? Могу предложить апартаменты в моих владениях…

В глазах тёти Гэб ясно читалось, в каком гробу она видела чародеев, вампиров и весь Запретный Сад, но Дино, к счастью, предотвратил катастрофу, великодушно предложив погостить у него.

– До моей квартиры добраться не должны, я переехал недавно и толком пока никому не рассказал, – добавил он. И снова покраснел: – Если вас не смутит, конечно, что ночевать придётся в моей спальне. То есть я сам на диван переберусь…

– Дино, – терпеливо вздохнула Гэбриэлла, поворачиваясь к пепелищу спиной. – Мы же, кажется, были на «ты»?

Я хотела сказать, что он такой робкий только до второго свидания, но сдержалась.

В конце концов, это было уже не моё дело.

Квартира Дино и впрямь оказалась в полном порядке, за исключением забытой в раковине чашки, в которой выросла удивительно развитая плесневая цивилизация: кажется, им оставался всего один шаг до того, чтобы осознать своё всемогущество и отправиться завоёвывать мир. Гэбриэлла так устала в пути, что сразу забралась на кровать, не интересуясь даже тем, насколько свежие там простыни.

– А ты как? – неловко спросил Дино. – Твои апартаменты ведь точно разгромили, я сам видел…

– Переночую в гостинице, – улыбнулась я. – Не беспокойся, побыть одной – как раз то, что мне сейчас нужно. Ты же меня знаешь.

Возражать он не стал. А я только на улице вспомнила о том, что моя кредитка вместе с рюкзаком и немногими уцелевшими вещами осталась у Йена.

«Интересно, что он с ними сделает? Просто выбросит?» – пронеслось в голове.

Думать про это не хотелось, а не думать – не получалось.

– Может, всё же воспользуетесь моим предложением, Урсула? – ненавязчиво напомнил Хорхе. – Признаться, я бы хотел заодно обсудить с вами кое-что относительно вашей дальнейшей жизни…

Собственно, мне ничего и не оставалось, кроме как согласиться.

Втайне я надеялась, что в разговоре всплывёт какая-нибудь информация о Йене, но напрасно. Быстрее всего было бы спросить самой, но фразы точно в горле застывали; приходилось делать вид, что мне и не интересно, а в глубине души надеяться, что ситуация разрешится сама собой. А вскоре молчать на эту тему стало гораздо проще: Гэб захотела организовать похороны, хотя бы и с пустыми гробами. Хорхе использовал чары, чтобы упростить наше общение с гвардией и чиновниками, но всё равно на формальности и выправление необходимых документов ушло несколько недель. Ещё какое-то время потребовалось, чтобы обзвонить маминых подруг, папиных сослуживцев и некоторых дальних родственников – и сообщить им печальные новости… А когда всё закончилось, то я внезапно обнаружила себя в доме своих родителей – с тремя небольшими коробками, в которых уместились все мои вещи, и с двумя котами.

– Изумительные звери, – улыбнулся Хорхе, сидя на корточках и умудряясь гладить обеих зверюг одновременно. – Сперва забрели в каверну, потом пережили сражение настоящих чародеев, несколько недель кормились подачками – и всё равно сохранили такие роскошные шубы. Иногда мне кажется, Урсула, что кошки куда более живучие, чем люди. Вы уверены, что вам больше не нужна помощь?

Я посмотрела на коробки, вещи в которых были свалены как попало.

Да, мне нужна была помощь, компания, дружеское участие – а ещё больше мне нужен был Йен. Но, видимо, стоило уже начать привыкать к новой жизни; если он до сих пор не появился… Жаль только, что не удалось попрощаться с ним по-человечески.

– Нет, – качнула я головой и улыбнулась через силу. – Спасибо, Хорхе. Вы и так сделали для меня очень много. Прибраться в доме и развесить одежду в шкафу – вполне мне по плечам.

Он ответил мне странным взглядом, долгим и словно бы виноватым, а затем вздохнул:

– Не стану спорить. Но я непременно навещу вас на днях, Урсула, и не вздумайте возражать. А если что-то понадобится срочно – звоните, – добавил он и положил на стол самую обычную визитку.

Я мельком посмотрела на прямоугольный кусочек картона с изящными вензелями и рефлекторно выгнула брови.

– Книжный магазин?

– Для особенных клиентов, – усмехнулся Хорхе. – Правда, звонить лучше ночью, но вас, разумеется, это правило не касается.

Затем он ушёл. Пару часов я действительно занималась уборкой и старательно распределяла своё скудное имущество по шкафам, но затем решила большую часть дел отложить на завтра. В конце концов, торопиться мне было некуда… Этот дом казался слишком просторным для меня одной, а ведь оставался ещё магазин на первом этаже, с которым тоже требовалось что-то решить, причём в ближайшее время. От усталости клонило в сон; по инерции я развела горячим молоком немного какао и уселась с кружкой на кухне. Посреди стола стоял стакан, а в нём – веточка розового олеандра, та самая; вянуть она не собиралась и вообще, кажется, планировала цвести вечно. Выбросить её рука не поднималась, задвинуть в тёмный угол – тоже…

Обессиленно я уронила голову на руки, скрещённые на столешнице, и глухо пробормотала:

– Прочь из моей головы, Йен Лойероз. Хватит уже, ну пожалуйста…

Но никто, разумеется, не ответил – даже коты, которые бродили где-то в саду.

Пожалуй, тот вечер был худшим, гораздо хуже, чем после похорон. Затем постепенно всё как-то наладилось, вошло в колею; в блоге неожиданно прибавилось подписчиков, колонку в «Шери» перевели в новый формат, в помещениях магазина на первом этаже продолжался ремонт. Я планировала устроить там кофейню – дело более привычное, чем торговля органическим салатом и бугристыми «экологически чистыми, без ГМО» яблоками. Через день ко мне заглядывала Гэбриэлла, иногда вместе с Дино. Они вроде бы продолжали жить в одной квартире и, кажется, начали встречаться, пока втайне от всех – что ж, им можно было только позавидовать.

Йен так и не давал о себе знать. Мне постоянно мерещилось его незримое присутствие – в том, что всегда находились улыбчивые незнакомцы, готовые помочь с сумками; в том, что иногда в опустевшей чашке снова появлялся горячий шоколад или кофе, когда сложно было оторваться от работы с блогом или от интересного фильма; в том, что в холодильнике иногда обнаруживалась тарелка с оладьями, коробка шоколадных конфет или ещё что-нибудь вкусное, но точно купленное не мной; даже в том, что за три месяца на книжных полках не осела пыль, да и полы выглядели подозрительно чистыми… Хотя, конечно, всё это легко можно было списать на собственную забывчивость и рассеянность после тяжёлого потрясения.

Порой заглядывал Хорхе – с маленькими подарками, вроде книг или полевых цветов, с незамысловатым угощением или просто для того, чтобы переброситься перед сном парой фраз. Но в последнее время мы виделись всё реже. Возможно, ему наскучила возня с обычным человеком, но я предпочитала думать, что просто выгляжу теперь более уверенной – как женщина, которая не нуждается в опеке или защите.

Близилось лето; дни становились жарче.

Раза четыре меня навестили Салли и Тильда. Первый их визит, конечно, был фееричным: они до смерти напугали томного мальчика-дизайнера, с которым я поспорила из-за цветового решения столешниц и пуфов. Впрочем, кто угодно ужаснулся бы, увидев, как в окно лезут две мрачные, сосредоточенные бандитки в одинаковых кожаных комбинезонах с заклёпками. На резонный вопрос, почему они не воспользовались дверью, Салли ответила коротко и предельно ясно:

– Закрыто, – указала она на входную дверь, действительно запертую на щеколду. И ткнула пальцем в окно у себя за спиной: – Открыто.

Но я так им обрадовалась, что простила даже изгнание дизайнера – с которым, впрочем, в любом случае вряд ли бы получилось найти общий язык. Вечер в итоге вышел чудесный – с кучей вредной еды, кастрюлей глинтвейна и ворохом свежих новостей. Тильда выглядела откровенно уставшей и с ходу пожаловалась на Бальдехильду, которая безжалостной рукой втянула её в управление кланом Непентес.

– Встречи и переговоры, встречи и переговоры, сожрать никого нельзя – политика, – пожаловалась она, раскачиваясь на стуле. – Бабуля, видать, хочет, чтоб я стала преемницей.

– А ты? – спросила я.

После чашки горячего вина никакие проблемы уже не казались мне достойными долгих переживаний… ну, кроме одной, двухметровой, чьё имя я решила временно не упоминать.

– А я не знаю, – честно призналась Тильда. – В Запретном Саду сейчас хаос. Разные семьи двигают своих кандидатов в садовники, Розарий распустили до осени – будут как-то менять процесс обучения и приглашать новых наставников. Франческа Датура второй месяц делает вид, что она при смерти, после того как попыталась предъявить нам с тобой обвинения в убийстве Николетт и огребла. Но лаяться за власть с Розами ей это не мешает. А Розы… – и она вдруг резко умолкла и закашлялась, потирая бок.

Салли невозмутимо положила на стол вилку с погнутыми зубчиками и уставилась на меня невинными глазами.

– Ты грустишь?

Выпитое вино от этого вопроса словно испарилось из меня – а жаль.

– Нет, – солгала я уверенно. – Дел слишком много. Кстати, обязательно заглядывайте на открытие кофейни, где-то в середине лета, думаю, Правда, надо ещё название придумать…

Но сбить с толку мою чудесную сестрёнку было невозможно.

– Грустишь, – кивнула она задумчиво. – Хорхе запретил к тебе ходить. Говорит, нужен покой. Говорит, позовёшь сама, когда придёт время. Думаю, не прав.

Что-то в её словах неприятно меня царапнуло, но я трусливо предпочла не задумываться, что именно, и только пожала плечами:

– Ему виднее, с таким-то опытом… Хотя я рада, что вы его не послушались и пришли.

– Скучала? – расплылась в улыбке Тильда.

– Ну, кто мне ещё тут дизайнеров приструнит? Я одна не справляюсь.

Это была, разумеется, шутка, но крылась в ней некая гаденькая истина: справляться с собственной жизнью получалось как-то не очень. Правда, после того вечера времени на печальные размышления осталось ещё меньше, потому что гости ко мне зачастили. В основном, правда, такие, какие обычно являются в кошмарах: пару раз заглядывала Маллори – якобы инспектировала молодняк в столице и решила заскочить по дороге, как-то вечером завалился Дино в компании с тем самым зубастым «молодняком». А однажды на пороге у меня нарисовался сногсшибательный зеленоглазый блондин, облачённый сплошь в белое – футболка, джинсы и кеды, хоть бы где какое пятнышко было.

Арто я в нём опознала не сразу, а когда узнала, то сердцебиение ускорилось раза в два.

– Не бойся, страшная женщина, Хорхе нас пасёт, – хмыкнул он, длиннющим пальцем указывая на пышный куст шиповника, в котором при желании могла целая рота спрятаться. – И я ненадолго, да.

– Э-э… – я сглотнула и наконец с трудом совладала с эмоциями. – Проходи, конечно. Я тебя просто не узнала.

Он повздыхал, явно горюя о своём чудесном – и слегка инопланетном – облике, но потом горделиво выпрямился и слегка стукнул себя кулаком в грудь, скалясь:

– Я велик, да? Мастер скрытности. Обладаю всем, чем обладает человек, – и он зачем-то похлопал себя по задним карманам.

Стало смешно.

– Пройдёшь? – предложила я любезно. – Дино в прошлый раз оставил у меня пару настолок, в некоторые можно сыграть вдвоём…

Глаза у Арто загорелись от азарта.

В целом, ночь получилась нескучная, но вот утром, распрощавшись с гостем, я поняла, что так и не спросила его про Йена.

Дни сменялись так быстро, что календарь за ними явно не успевал. Вскоре наступила такая жара, что спать без кондиционера было невозможно; затем неделю бушевали грозы, так, что к жаре прибавилась ещё и влажная духота… А потом в саду через улицу расцвели розы – крупные, медово-пьяные, хищного тёмно-красного цвета, и это означало, что лето наконец наступило на город – с размаху, всей своей тяжестью. До открытия кофейни оставалось всего ничего, а толковое название так и не придумывалось; настроение у меня портилось стремительно.

И в одно далеко не прекрасное утро в мой дом заглянула гостья, видеть которую мне хотелось бы меньше всего на свете.

Она была похожа на акварель – мягкие линии, много света, ускользающая улыбка. Высокий рост не мешал ей выглядеть хрупкой. Свободная шёлковая блуза с высоким горлом, брюки цвета топлёного молока с широким поясом, мокасины и тёмные очки – кое-кто явно не чурался глянцевых журналов… Единственное украшение, выбивающееся из общего стиля – насыщенно-красный цветок в волосах. На её фоне я, в чёрных джинсах, футболке и шлёпанцах смотрелась неопрятной вороной.

Ещё и с садовыми ножницами в руках. Блеск – не хватало только демонстративно срезать бутон у соседской розы.

– Привет, – улыбнулась гостья, остановившись в полушаге от меня. Я неловко спрятала руки за спину, не зная, куда девать садовый инвентарь. – Найдётся полчаса?

– Флёр, – вырвалось у меня бессмысленное.

– Да, заочно мы уже знакомы. Урсула, верно? – склонила она голову набок и протянула небольшую белую коробку. – Скромный подарок.

Я неловко подхватила его свободной рукой и на автомате пригласила Флёр в дом. В голове царил полный бардак, и где-то на границе между интуицией и сознанием звенел тревожный звоночек.

В коробке, кстати, оказались две тарталетки, украшенные тонко нарезанными красными яблоками.

Мы остались на первом этаже – приглашать Флёр на второй, жилой, отчего-то не хотелось. Будущая кофейня, впрочем, была уже обставлена почти полностью, только стойку в очередной раз пришлось выкорчевать, как пень, и заказать новую, чтобы она лучше вписывалась в мрачные интерьеры. Но кофемашина, конечно, появилась давно, практически в самом начале моего бесконечного ремонта, и прекрасно функционировала. Пока я делала для нас две чашки капучино, глупая паника отступила, и сознание прояснилось.

– У вас ко мне дело? – спросила я прямо, поставив перед гостьей кофе.

– М-м… Не сказала бы. – Флёр взяла одну из тарталеток прямо руками и откусила, демонстрируя великолепные белые зубы. – Скорее, любопытство. И, кстати, обращайся ко мне на «ты», я не возражаю.

Мои возражения, вероятно, в расчёт не принимались… Ну и ладно. Не принципиально.

– И как впечатления? – поинтересовалась я мрачно, глядя исподлобья, и оперлась спиной на рабочий стол.

Отходить от кофемашины далеко не хотелось, словно привычные предметы давали какую-то защиту; впервые за долгое время стало жаль, что поблизости не видно потерянных душ, ни одной… На редкость мирное место, где пока никто не умирал.

Пока.

– Ты похожа на злую ведьму, – неожиданно прямо ответила Флёр и снова улыбнулась, смягчая сомнительный комплимент. – Но тебе, наверное, об этом уже говорили?

– Никогда, – честно призналась я.

– Вся эта тёмная одежда, суровое выражение лица, глубокий голос, – она неопределённо повела пальцами, и вдруг взгляд у неё стал острым. – Способность повелевать мёртвыми.

– Я ими не повелеваю, – возразила я. Правильнее было бы соглашаться и поддерживать дружелюбную болтовню, но меня буквально распирало от раздражения. Потому что Флёр мне нравилась – и по-человечески, и внешне; я всегда мечтала выглядеть так же элегантно и в то же время естественно. Действительно, королева Запретного Сада. – Им приятно выполнять мои просьбы. И не все они мертвецы, некоторые просто… просто эхо. То, что осталось, когда человек ушёл навсегда.

Она сощурилась.

– Любопытный ответ. Неудивительно, что Йен так тобой заинтересовался.

Я едва не расплескала кофе и с трудом сумела поставить чашку, а потом сцепила пальцы в замок – чтоб не видно было, как они дрожат. Нет, с самого начала и сомнений не оставалось в том, что болтовнёй о моде, природе и погоде мы не отделаемся – и что вряд ли великолепная Алая Роза наведалась в моё скромное жилище исключительно из любопытства. Причём с геральдическим цветком в волосах… Видимо, тем самым, который стащила из лаборатории. Ну, естественно, неувядающая роза – наиболее ценный трофей, потому что он стал символом власти. А ещё – символом неочевидной, тайной связи между влиятельным кланом и сильнейшим чародеем столетия, чем-то вроде обручального кольца, которое нарочно выставляют напоказ.

– Что тебе нужно от Йена? – спросила я прямо, скрестив руки на груди, чтоб не было так заметно тремор. – Думаю, после всего, что он пережил, пора уже оставить его в покое.

Последняя фраза прозвучала откровенно жалко. Лучше было б обойтись без неё; я прикусила язык, но, к сожалению, уже поздно; в мыслях появился сразу с десяток крайне убедительных вариантов ответа, которыми её можно было бы разбить в пух и прах. Например, что вряд ли сам Йен удовлетворился бы покоем и изоляцией – не в его природе тихо сидеть на окраине. Конечно, он помешан на науке и наверняка неделями пропадает в лаборатории, но для того, чтобы отдохнуть, ему нужна публика, желательно восхищённая – и сцена, залитая софитами.

И куча фанатов, естественно.

Однако Флёр, к моему удивлению, спорить не стала.

– Вот как происходящее выглядит со стороны… – задумчиво произнесла она, опустив взгляд. – Да, пожалуй, некрасиво. Но если кто-то и имеет неоспоримые права на Йена Лойероза, то это я. Точнее, мы – семья де ла Роз.

Первым порывом было напомнить кое-кому, что «в Запретном Саду рабства нет» – и что вообще-то один человек не может обладать другим. Но Флёр ведь не назовёшь идиоткой… Она явно намекала на некие обстоятельства, известные лишь посвящённым, в число которых я не входила.

Пришлось снова переть напролом.

– И что же это за права?

– Кровные, – улыбнулась Флёр, невесомо проводя пальцем по кромке чашки. – Чуть больше ста лет тому назад жила одна женщина, гордая своей принадлежностью к древнему и славному, но практически угасшему роду. Ей не повезло родиться амбициозной, однако совершенно бесталанной. Бедняжка даже не смогла унаследовать родовое имя и чары, и потому решила пойти к власти другим путём и завела роман с моим кузеном, тогда главным претендентом на титул главы клана. Именно тогда стало ясно, что власть ему доверять нельзя – он слишком неосторожен и самоуверен. От мимолётной интрижки появился ребёнок; женщина стала претендовать на то, чтобы и дитя, и её саму признали частью семьи де ла Роз со всеми полагающимися привилегиями. Увы, во главе клана тогда стоял мой дядя, а он не отличался терпимостью ни к бастардам, ни к шантажу. Догадываешься, что было дальше?

Я оперлась на стол двумя руками, чувствуя сильное головокружение, и с трудом кивнула.

– Примерно… – Язык не слушался. – Однажды эта женщина пришла к воротам Розария и оставила там ребёнка. Она сказала, что уладит разногласия с его отцом и вернётся… но не вернулась.

– Верно, – у Флёр вырвался вздох, а глаза под опущенными ресницами слабо засветились. – Дело, к счастью, не получило огласки. Но нежеланное дитя оставалось бельмом в глазу, сорняком посреди безупречного цветника. Розарий взялся опекать мальчика; мою семью такое положение вещей не устраивало. И так как я подавала… определённые надежды, назовём это так, меня попросили восстановить справедливость. Было бы идеально, если бы мальчик бежал из Запретного Сада и смешался с простыми людьми, ведь отдавать бастардов на попечение в обычную человеческую семью – давняя традиция. Я очень уважала дядю и тщательно исполняла его указания… некоторое время, а затем у меня появилось своё мнение на этот счёт. Йен – редкий талант, драгоценность; может, и поздно принять его в лоно семьи, но упустить будет непростительным расточительством.

Мне хотелось заорать, что это неправда, но я вспоминала образ высокой женщины из видений Йена – кольцо с розой на среднем пальце, розовое-розовое платье и жёлтые розы в чёрных волосах.

О, да, его мать определённо старалась подчеркнуть принадлежность к семье де ла Роз.

– Даже если это правда, – тихо произнесла я, глядя в пол. – Вы всё равно не имеете на Йена никаких прав. Он сам по себе.

Когда Флёр посмотрела на меня, то выражение её лица было каким-то странным… сочувственным, что ли, но не совсем.

Так, словно сочувствие это адресовалось вовсе не мне.

– Ты говоришь – «сам по себе», – печально повторила она. – Но имеешь в виду – «я хочу его для себя», так ведь, Урсула?

Щёки у меня вспыхнули.

Прямое попадание, бинго.

– Я… я не претендую на него. Вообще… – Голос у меня резко сел, и пришлось откашляться, чтобы продолжить. – Вообще глупо даже пытаться его присвоить.

– Но можно желать этого, – с теми же странными интонациями произнесла Флёр. – Ты ведь понимаешь, что я могу дать Йену гораздо больше, чем ты. Розы могут. Напряжение, которое копилось десятилетиями, наконец-то получило разрядку: Запретный Сад обрёл нового злодея и нового героя, а прежние прегрешения забыты. При поддержке Роз теперь Йен может занять то место, которого он всегда был достоин. Получить уважение, покой или сцену, чтобы блистать – что ему нужнее. Может, всё сразу.

Она была, конечно, права. Но отчего-то я вспоминала сейчас наш с Хорхе путь с Арены – мимо старого кладбища и заповедной рощи, наполненной тенями и таинственным мерцанием светлячков, группу бродяг, словно бы отрешённых от мира, а ещё фразу, брошенную вскользь: «Тисовая ветвь… Когда-то очень давно вся власть была сосредоточена у них в руках, а ныне их голоса едва слышны в общем хоре… Дуб и Омела, впрочем, вовсе не пришли».

– Йен бессмертен, – возразила я упрямо, вцепляясь пальцами в столешницу. – Никакая семья не может находиться у власти вечно, а он не ограничен ничем. Может, это вы получаете преимущество, когда забираете Йена? Может, это он – ваш ключ к успеху, а не наоборот?

Вопрос прозвучал почти хамски, и меня уже откровенно трясло. Отчего-то было страшно, практически на физиологическом уровне, как если смотреть с большой высоты без перил – или слышать гром очень близко, или идти вплотную к работающей строительной технике, или видеть, как глубокой раны толчками выплёскивается кровь. Но Флёр, кажется, была готова к обвинениям и заранее их признавала; вот и сейчас она только улыбнулась вновь и пробормотала, словно бы только для себя:

– Ты любишь его так сильно… Так сильно, что готова любое суждение выносить в его пользу. Но так мало знаешь, – продолжила она громче и прямо посмотрела на меня: – Ты была с Йеном по меньшей мере двадцать пять лет. А представляешь ли ты, что такое чары? Как чародеи видят мир? Или хотя бы догадываешься, кого называют «Великим Хранителем»?

И ещё одно попадание в болевую точку.

Вообще-то большую часть сознательной жизни я старалась заткнуть Йена или хотя бы не вслушиваться в его болтовню. В последний месяц всё перевернулось с ног на голову, но нам по-прежнему было не до разговоров на культурологические темы – выжить бы… Если так подумать, то даже с Хорхе я больше узнала о тайнах Запретного Сада, хотя до сих пор не представляла, как Йен творит чары и чем, например, занимается в лаборатории.

А он обо мне знал всё. Даже то, чем я не хотела бы делиться под угрозой смертной казни… впрочем, чего теперь жалеть.

– Ну, если не вдаваться в семантические дебри… – Я сглотнула, усилием воли изгоняя упаднические мысли. – Судя по примерам употребления, это что-то типа вашего божества? Ну, там Единый Творец, Великий Хранитель?

– Что-то типа, – эхом откликнулась Флёр, и уголки губ у неё дрогнули. – Когда-то давно люди не знали ни чар, ни хитроумных устройств. Всюду был простор и дикость – нетронутые луга, холмы, леса, реки и горы. Но один человек нашёл прекрасный сад, полный благоухания, и привёл туда других; сад был пуст, и лишь некто спал под сенью большого древа. «Чей это сад?» – спросили люди. «Он ничей, но я был ему хранитель, – ответил некто. – А ныне ваш черёд». Некоторые люди были напуганы и убежали. Другие остались, и каждый из них стал подобен цветку, и каждый стал благоуханием. А сад тот есть тайна.

– Этиологический миф, – автоматически подытожила я и тут же почувствовала себя идиоткой, словно влезла грязными руками во что-то сокровенное и священное. – Ну… по классификации.

– Что-то типа, – снова повторила Флёр и замолчала.

Стало неловко.

Она допила кофе. Логично было бы предложить ещё, пусть чисто из вежливости, но для этого потребовалось бы снова запустить машину, то есть устроить адский шум, сейчас совершенно неуместный. Мой же капучино остыл, да и в горло не лез, честно говоря; грудь сдавило, и отчего-то стало очень холодно.

– Я устала, – внезапно произнесла Флёр хрустальным, ясным голосом. – Я очень, очень устала. Последние месяцы были тяжёлыми. Да, Йен мне крайне благодарен за помощь на суде и не отказывается, когда я прошу отложить его дела на потом, а пока исполнить очередную мою маленькую просьбу. Или сделать мне одолжение. Или… Но всё когда-то заканчивается. Было бы гораздо проще, если бы он от тебя отрёкся, Урсула. Ты ведь мне нравишься. Ты ведь правда нравишься мне очень сильно.

В этот самый момент я отчётливо поняла: мне конец.

Нужно было не пускать её на порог – или изобразить амнезию, или вызвать Хорхе как-нибудь, или попросить зайти вечером, после заката, когда в гости завалится кто-нибудь вроде Арто или Маллори с молодняком… Но вот только не пытаться переспорить, не изображать закадычную подружку – и уж точно не заявлять на Йена права.

Я слишком упорно доказывала Флёр, что само моё существование – помеха, а с сорняками в Запретном Саду не церемонились.

– Мы можем договориться, – вырвалось у меня, пока я боком, не надеясь на успех, отступала к выходу. – Просто договориться…

– Конечно, можем, – с улыбкой солгала Флёр, поднимаясь, и элегантным жестом собрала волосы в хвост, чтоб не мешались.

А дальше всё произошло слишком быстро, чтоб осознать.

Окна резко стали тёмными, будто в одно мгновение сгустилась ночь. Флёр воздела руку, точно благословляя, воздух разом потяжелел, я вслепую ломанулась куда-то, уже не разбирая пути…

…и очутилась в чужих объятиях – таких желанных и родных, что из глаз брызнули слёзы.

– Йен, – прошептала я, вжимаясь в него всем телом. Сказать что-нибудь осмысленное не получалось. – Йен, Йен…

– Тихо, тихо, – погладил он меня по голове, продолжая обнимать. – Тс-с… Извини, что так долго. Правда, прости… Привет, Флёр.

Её имя, произнесённое невозможным, чарующим голосом Йена было для меня как стакан холодной воды за шиворот. Подступающая истерика прекратилась; я вцепилась в чужую рубашку ногтями, готовая сражаться до конца, и очень осторожно обернулась.

Удивлённой Флёр не выглядела. Ну, ещё бы.

– Йен, – улыбнулась она пленительно и жестоко, склоняя голову на плечо. – Ты ведь знаешь, что это бесполезно. Не сейчас, так потом.

Он ответил не сразу; хватка его стала крепче, почти причиняя боль.

– Да, – наконец произнёс Йен без улыбки. – Я очень хорошо знаю тебя. И потому, смею надеяться, поступил правильно. Хотя бы теперь.

Его ответ сбил Флёр с толку. Она непонимающе нахмурилась, оглянулась по сторонам – а затем глаза у неё резко распахнулись, точно явилось вдруг ужасающее осознание. Медленно, очень медленно Флёр подняла руку и оглядела её в тусклом сиянии технической подсветки над рабочим столом.

Кончики пальцев были уже абсолютно прозрачными.

– Что ты сделал? – хрипло спросила она, и самообладание, кажется, впервые ей изменило. – Это ведь… это…

– О том, что происходит, тебе лучше знать, – так же ровно ответил Йен. – Ведь это твои чары. Я просто отразил их, как зеркало… Полагаю, ты собиралась обставить всё так, чтобы от Урсулы не осталось следов – и, зная, насколько ты талантлива, охотно верю, что у тебя получилось бы. И алиби ты себе, разумеется, обеспечила – вряд ли хоть кто-то знает, где ты сейчас и чем занята.

Флёр покрутила запястьем – кисть исчезла уже почти наполовину, и граница небытия продвигалась всё быстрее – и снова нахмурилась, прислушиваясь к себе, а когда вновь посмотрела на нас, то лицо её стало удивительно мирным и светлым.

– Йен, – произнесла она серьёзно; глаза у неё были прекрасными, холодными, как нездешние звёзды. – Ты убил меня.

Технически это была неправда, Флёр умирала от рикошета собственного заклинания. Но Йен ответил:

– Да.

Сердце у него билось неровно, то очень быстро, то практически замирая, и я ощущала его трепет всем телом.

– Ты убил меня, – повторила Флёр отрешённо. – Я исчезну без следа, но ты вечно будешь помнить меня.

– Да, – согласился Йен. – Я буду.

Я отвернулась, уткнулась в его плечо, не в силах наблюдать больше, но успела заметить, как Флёр улыбнулась и закрыла глаза.

Прошла целая вечность, прежде чем за окнами снова стало светло. Послышался вдалеке стрёкот газонокосилки, невнятно заворчал радиоприёмник у глуховатой соседки напротив, и кто-то резко, натужно рассмеялся в конце улицы… В зале царил лёгкий беспорядок. Кофемашина подозрительно подмигивала красным индикатором, точно единственным глазом; осколки моей чашки, заляпанные подсохшим капучино, белели на полу, словно тонкие птичьи кости; стеклянную столешницу покрывала сеть мельчайших трещин, как паутина или изморозь. А рядом с выгнутыми металлическими ножками лежала крупная, полностью распустившаяся роза насыщенно-красного цвета, и что-то дрожало на её лепестках – жемчужная роса, сгустившиеся лунные блики? – постепенно истаивая.

От Флёр де ла Роз действительно не осталось и следа.

– Всё, – выдохнула я.

– Похоже на то, – откликнулся Йен, немного отстраняясь и моргая часто, подслеповато, точно рассеянный полуденный свет, сочащийся из-под жалюзи, обжигал его глаза. – Урсула, я… мне нужно умыться, кажется.

– Сделать тебе потом что-нибудь? – спросила я неловко и кивнула на кофемашину. – Ну, попить.

– А, да… Я сейчас, – добавил он скомканно, точно извиняясь, и наконец отпустил меня совсем.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он казался меньше обычного – может, оттого что оделся в чёрное с ног до головы, а может, оттого что слегка горбился. Его долго не было; я успела убрать осколки, протереть забрызганный пол бумажными полотенцами, поставить розу в стакан и сделать две чашки совершенно отвратительного кофе, за который в «Норе» мне бы руки оторвали. С умыванием Йен немного переборщил – с мокрых волос капало.

– Надо было освежиться, – добавил он тем же несвойственным ему виноватым голосом, и в груди у меня кольнуло.

– Не оправдывайся, как будто ты сделал что-то плохое, – через силу улыбнулась я и подёргала его за воротник, расправляя намокшую ткань. – Полотенце нужно?

Йен по-кошачьи фыркнул, на секунду становясь похожим на себя прежнего, и щелчком пальцев создал кусок белой махровой ткани с неровными, точно обгрызенными краями; почти не сопротивляясь, позволил усадить себя на стул и аккуратно промокнуть волосы полотенцем – раз, другой… Я, кажется, не столько пыталась убрать влагу, сколько гладила его, прикасалась украдкой, боясь поверить, что это по-настоящему.

– Что же я натворил… – вдруг прошептал Йен и, закрыв глаза, обнял меня, пряча лицо на груди. – Урсула, я…

И он замолчал, осёкшись.

Мы молчали. Кофе остывал, но и к лучшему. И вообще, раковина – вершина карьеры для такой откровенной гадости, которую по-хорошему следовало бы вылить в унитаз.

– Ты любил Флёр? – спросила я неожиданно для себя самой.

Сначала Йен заметно напрягся, так, что хватка на моих плечах стала почти болезненной – а потом так же резко расслабился.

– Да, – признался он. – Когда-то давно я очень сильно её любил.

Полотенце постепенно сползло на спинку стула. Я запустила пальцы в подсохшие пряди, сейчас всё ещё значительно более тёмные, чем обычно, с красноватым, ржавым оттенком.

– А теперь?

Честно говоря, спрашивать было страшно, потому что ответ мог оказаться любым… Но Йен мягко улыбнулся, глядя на меня снизу вверх:

– Нельзя любить боль, Урсула. Но можно к ней привыкнуть, и когда она исчезает, становится пусто.

В общем, я понимала, что ему сейчас нужна поддержка, однако последнюю фразу он зря сказал. Перед глазами, как киноплёнка, промелькнули кадры последних месяцев, наполненных бесконечным ожиданием, попытками справиться с новой-старой жизнью – и снова ожиданием… Я скользнула ладонями чуть ниже, накрывая его уши – и сжала пальцы, нарочно впиваясь ногтями в чувствительные места, а потом ласково пригрозила:

– И, кстати, об исчезновениях: только попробуй пропасть в ближайшее время.

Он скорчил уморительную рожу, одновременно и умоляющую, и провокационную, пока я продолжала терзать его уши, уже трогательно порозовевшие. А потом вдруг резко, без перехода, посерьёзнел и произнёс:

– Ты спасаешь меня уже второй раз.

От этих перемен меня бросило в жар. Теперь я ощущала его руки на своих плечах даже слишком ясно, и тепло чужого тела – тоже.

…а ещё то, что под футболкой у меня не было ничего.

– Да? – автоматически переспросила я, чувствуя, что тоже краснею. – И когда был первый?

Йен ответил не сразу. А когда заговорил, его слова на первый взгляд не имели отношения к моим вопросам.

– Когда я умер, то некоторое время ещё был способен воспринимать окружающий мир, – произнёс он с пугающим спокойствием. – Тот ещё познавательный опыт – смотреть на собственное тело со стороны, вновь и вновь пытаться вернуться, видеть, как оно переходит из рук в руки. Как трофей, как… как вещь, что ли. Но постепенно ощущений становилось всё меньше. Зрение, обоняние, слух – всё угасало медленно, но верно. Мой мир постепенно превращался в серый лимб, в марево, где изредка вспыхивали блики, и сознание тоже меркло. Нет, я всё ещё осознавал себя, пытался размышлять о чарах, но в какой-то момент промелькнула мысль: а зачем? Даже если получится отвоевать своё тело, то что потом? – Йен замер, на мгновение прикрывая глаза, а затем посмотрел на меня вновь – прямо, откровенно до того, что это смущало. – А потом я вдруг почувствовал яркий, оглушающий страх и такое одиночество… и не сразу понял, что они принадлежат не мне.

В горле как-то разом пересохло. И вспомнились те странные, словно бы чужие сны о серой пустоте… получается, они принадлежали Йену?

– То есть я была права? – вырвалось у меня беспомощное. И дальше слова полились потоком: – Ты появился в моей голове двадцать пять лет назад, да? Ну, конечно, спутался с Салли, когда она спёрла твоё тело… А почему молчал? Она тоже, конечно, редко подавала голос, но ты-то… – и я умолкла, окончательно сконфуженная.

Лицо у Йена приняло страдальческое выражение.

– Урсула, – проникновенно произнёс он моё имя этим своим божественным голосом и, видимо, дождался, пока ноги у меня начнут превращаться в кисель, а потом продолжил: – Я думал, за столько лет знакомства ты поняла, насколько я ужасающе безнравственное, эгоистическое трепло. И чему я мог научить пятилетнюю девочку? Да Салли – и то лучший пример для подражания.

– Салли – лучший пример для подражания безо всяких «и то», – серьёзно возразила я. И неловко пошутила: – Получается, мне повезло, что первым из всех чувств в тебе проснулась совесть?

– Не радуйся, – предупредил он заговорщическим тоном. – Её запасы были невелики и быстро истощились.

– О, ну это же хорошо? Иначе бы роман у нас не случился по техническим причинам.

Йен закашлялся. А я погладила его по волосам, уже совершенно сухим, нежным-нежным, как шёлк, и тихо спросила:

– Ты ведь навещал меня, верно?

Взгляд у него опять стал загнанным.

– А ты всё-таки заметила… Хорхе, конечно, говорил, что надо дать тебе немного времени, чтобы отдышаться, а уже потом вываливать свои чувства, но я не мог оставить тебя по-настоящему, – признался Йен, глядя в сторону. – К тому же опасно было привлекать к тебе внимание Флёр, хотя это не сработало в конце концов… И я некоторым образом провинился перед тобой, а потом хотел попросить прощения, но не как-то между прочим, а серьёзно подготовиться, и…

Я опять ущипнула его за уши – просто потому, что захотелось. А ещё он это заслужил, ну правда.

– Эй, прекрати. Мы, кажется, уже говорили о том, что ты не обязан быть идеальным, да?

– Ну…

– Вот и расслабься, – попросила я ласково. – До меня ещё с прошлого раза дошло, что разборок ты будешь избегать до последнего. Но я тоже, как ты, наверное, заметил, не фанатка драм, так что проехали… Я тебя люблю, – вырвалось у меня внезапно.

Он остолбенел.

М-да, нехорошо получилось. «Не фанатка драм», значит.

Лицо у него некоторое время менялось, как на скетче художника, который пытается изобразить разные эмоции в крайнем их проявлении. Я уже раз двадцать прокляла свою болтливость и то, что выбрала из всех неуместных моментов самый неудобный, когда Йен вдруг сделался мрачным, торжественным и крепко сжал мне плечи.

– Урсула, – произнёс он глухо. – Ты украла мой первый раз!

У меня, сказать по правде, голова как-то резко опустела.

– Чего?

– Ты украла мой первый раз, – уже с явным удовольствием повторил Йен и лукаво улыбнулся: – И теперь держись: я собираюсь сделать всё как положено!

Он вскочил на ноги, быстро расправил рубашку, одновременно превращая её в нечто среднее между смокингом и сюртуком сказочного принца, затем крутанул меня – родные джинсы, футболка и носки аккуратной стопкой легли на стул, а вокруг бёдер взметнулась полукругом белая юбка, и грудь стиснуло затейливым корсетом. Я пискнула, пытаясь сообразить, как в этом дышать и откуда взялись вдруг кружевные перчатки, но Йен не дал мне опомниться – подхватил на руки и шагнул в стену.

Я инстинктивно зажмурилась, хоть и понимала, что никуда не врежусь и ничего лбом не снесу, а когда рискнула открыть глаза, то обнаружила, что мы очутились посреди сумеречного сада. Когда-то, вероятно, он был ухоженным и вычищенным, но ныне зелёные арки, образующие извилистые туннели, практически заросли плющом, и цветы рассеялись с отведённых им мест повсюду, смешивая ароматы, соприкасаясь лепестками. Некоторые из них выглядели знакомо: пышные хризантемы, в основном лиловые, розовые и рыжеватые; бледные высокие лилии; пышные гортензии, синие и пунцовые, и пурпурная астильба; яркие стрелы дельфиниума и гладиолусов, гроздья крапчатой наперстянки, тяжёлые пионы, источающие винный аромат, спирея и лаванда, энотера и звёздчатый тимьян… Но гораздо больше было фантастических, невозможных цветов, казавшихся порождением чьего-то воображения.

Благоухание опьяняло; сверхъестественная тишина немного пугала.

– Йен? – позвала я, слегка охрипнув от волнения.

Он осторожно поставил меня на землю – босые ступни утонули в мягкой, густой, прохладной траве – и затем сам опустился на одно колено, продолжая удерживать мою руку и глядеть снизу вверх.

– Урсула Мажен, – тихо произнёс Йен моё имя и сжал пальцы чуть сильнее. Глаза у него точно сияли, причём без всяких чар. – Когда-то давно ты спросила о моём сокровенном убежище, и я попросил тебя снова задать этот вопрос, когда я верну себе тело. И сейчас я готов ответить: моё убежище, мой сладостный дом – это ты. Когда я с тобой, мне всё равно, где я нахожусь, потому что я чувствую себя счастливым. Твоё существование дарит мне счастье; твоя улыбка даёт мне силы совершать невозможное. Я люблю тебя.

– Йен, это… – в горле у меня пересохло, и я будто бы напрочь забыла, как дышать. Руки подрагивали. – Это совсем как…

– Совсем, как ты мечтала? – улыбнулся он и поцеловал мои пальцы – по одному, лаская дыханием. – Знаю. А ещё ты мечтала, чтобы я оказался принцем из параллельного мира, но тут придётся довольствоваться тем, что есть.

Щекам стало горячо – подозреваю, румянец полыхал такой, что видно было из того самого другого мира.

– Ну да, мечтала. Одно оправдание – мне было пятнадцать лет, – пробормотала я, не зная, куда девать глаза. И пошутила неуклюже: – Вообще гениальный чародей, гроза всего Запретного Сада – неплохая замена принцу, я считаю.

– И даже лучше, – с хищной усмешкой заверил меня Йен и перевернул руку, целуя раскрытую ладонь, потом запястье… – У принцев, скажем так, гораздо меньше возможностей. Кстати, хочешь кольцо? Я помню, что в пятнадцать ты была категорически против брака, но что взять со старомодного чародея, м-м?

– Хочу, – согласилась я быстро, чувствуя, что жар распространяется по всему телу. – И предложение.

– Выйдешь за…

– Да! То есть ты договори, если хочешь, но всё равно – да!

Йен осторожно надел мне на палец кольцо – сплетение тонюсеньких, изящных серебристых веточек в россыпи сияющих камней, розовых и зелёных, как цветы и листья.

Олеандр. Ну, конечно же.

– А потом Хорхе нас поженит. Он ведь вроде как садовник, представитель власти, – сострила я, и Йен улыбнулся:

– Ну, я тоже с некоторых пор теперь садовник… Но предложение интересное, он оценит. Кстати, – он оживился и осторожно погладил мою ладонь. – А как насчёт брачной ночи?

– Да вроде бы день пока ещё, – с притворной задумчивостью протянула я, на всякий случай придерживая его за рукав, чтобы не передумал и не смылся.

– О, ну это не проблема! – Йен подскочил на ноги, крутанул меня в объятиях и крепко прижал к себе. – Ты знаешь, земля круглая. Где-то обязательно есть ночь.

Можно было ещё сказать, что дома остались некормленные коты, а в три часа назначена встреча с дизайнером, но я подумала: а, к чёрту.

В конце концов, коты вполне могут перекусить дизайнером, а счастливой за меня никто быть не сможет.

И я сказала:

– Пойдём.

Оказывается, к счастью привыкнуть очень легко – это горе постоянно давит и мучает, как ботинки не по размеру.

Йен переехал ко мне, и внезапно выяснилось, что ремонт и перестановка мебели – вообще не проблема, когда этим занимается кто-то другой, а ты просто набрасываешь идеи: хочу здесь цветок, а здесь книжный шкаф, и, кстати, Хорхе, спасибо за подарок, нет, два книжных шкафа, а лучше три. Барную стойку внизу мы сделали точь-в-точь, как я хотела, причём на следующий же день; бар, устроенный чисто для атмосферы, заполнился поздравительными бутылками от наших друзей и просто знакомых так быстро, что пришлось получать разрешение на торговлю алкоголем.

И, кстати, заведение – говорить «кофейня» с учётом новых обстоятельств язык не поворачивался – назвали «Запретный Сад».

Йен за стойкой смотрелся просто ох-ре-ни-тель-но.

До полуночи мы работали для обычных людей, а после заваливался народ поинтереснее – для него в углу на стеллажах постепенно скопилась целая коллекция настольных игр. Надо заметить, что вели себя молодые вампиры очень прилично и Дино слушались беспрекословно – он для них был кем-то вроде идола, воспитателя и поп-звезды. Гэбриэлла сперва относилась к этому неодобрительно, потом вроде бы привыкла. Кстати, от Дино она так и не съехала – и, похоже, их «мы просто встречаемся» стремительно перерастало в «мы подумываем о свадьбе».

И не только у них.

Видимо, наш с Йеном пример влиял на окружающих крайне отрицательно, потому что парочек вокруг стало как-то многовато. Ладно, Хорхе и Салли – в своей сестрёнке я не сомневалась, удивительно было другое – как он сумел продержаться больше полугода прежде, чем выбросить белый флаг. Догадываюсь, что финальная сцена перед решающим моментом выглядела примерно так: Салли обнимает предмет своего романтического интереса за ногу и монотонно повторяет: «Я тебя люблю, давай встречаться».

Хорхе, впрочем, на вопросы загадочно отмалчивался – и, что ещё более загадочно, выглядел при этом крайне удовлетворённым.

Но настоящий фурор произвели не они, а Тильда, которая как-то привела к нам в «Запретный Сад» своего парня, причём глубоко за полночь. Йен выглядел изрядно позабавленным; у меня, полагаю, выражение лица было куда как более красноречивым.

– А что? – ухмыльнулась Тильда, бесстрашно обнимая крылатого монстра на две головы выше её самой. – Впервые в жизни бегают не от меня, а за мной. Значит, надо брать!

Арто – а это был именно он, хотя прилично одетый и даже, кажется, подстриженный – посмотрел на свою новую подружку со слегка гастрономическим интересом, но пообещал заботиться о ней и беречь.

– Вот и береги, – посоветовал Йен по-дружески. – А то клан Непентес иногда бывает весьма обидчивым… А земля круглая, где-то всегда есть день – и солнце светит.

Древний вампир, конечно, фыркнул, но предупреждению, я надеюсь, внял. По крайней мере, Тильда на него не жаловалась – ни тогда, ни потом.

А в остальном мы жили… ну, пожалуй, на удивление обычно. Ходили в кино, иногда спонтанно срывались к морю или заваливались к кому-то в гости, но чаще всё-таки проводили время вдвоём. Йен всё-таки согласился стать садовником; ещё его активно уговаривали преподавать в Розарии, хотя бы раз в неделю, однако он пока успешно отбрыкивался. Иногда он увлекался не на шутку какой-то идеей и мог по несколько дней не вылезать из лаборатории, причём буквально – и даже тогда утром меня ждал на столе умопомрачительный завтрак.

Лишь одна вещь вызывала у меня смутное беспокойство: та бессмертная, неувядающая роза пропала.

Йен утверждал, что рассыпаться сама по себе она не могла, да и украсть её он бы тоже не позволил, но однажды мы спустились вниз, в «Запретный Сад» – и не увидели цветок на привычном месте. Прошло две недели, потом три, месяц, но никто не спешил обвинять нас в смерти Флёр. Постепенно происшествие забылось. Однажды приснилось только, как Флёр приходит и забирает розу сама, а затем уходит по сумрачной дороге, и странным образом это меня успокоило. Наверное, потому что я медиум, а медиуму в некотором роде легче иметь дело с мёртвым, чем с живыми…

Но именно живые делают нас счастливыми – и я, Урсула Мажен, могу за это поручиться.

END