Прочь из моей головы

Бонусная повесть «Мосты Сен-Жюстена»

Примерно спустя полгода после того как Йен Лойероз – к глубочайшему неудовольствию многих и многих – стал садовником, я осознала, что «чертовски занят» и «до смерти устал» не просто метафоры. Мы могли не видеться несколько дней кряду, угадывая присутствие друг друга в нашем общем доме по завтраку, оставленному на плите, или свежим цветам в спальне, или смятым подушкам на второй половине кровати. Сначала меня это забавляло – первые раз пять, но потом… Апофеозом абсурда стала прошлая неделя, когда Йен бесследно исчез во вторник, а появился только в ночь на воскресенье, и вымотан был настолько, что напоминал, скорее, собственный призрак, чем существо из плоти и крови.

– Урсула, – простонал он, перекатываясь по кровати под покрывалами и утыкаясь лбом мне куда-то в бок. – Давай сбежим куда-нибудь и устроим себе медовый месяц?

Я откинула угол одеяла; Йен рефлекторно зажмурился, уклоняясь от скудного света, и попытался закопаться поглубже.

– Предложение заманчивое, но ты не пробовал, ну, не знаю, начать хотя бы с отпуска?

– Отпуск – это всего две недели, – донёсся из-под одеяла исполненный страданий ответ. – А медовый месяц…

У меня вырвался смешок:

– Можешь не продолжать, суть я уловила.

Шутки шутками, но проблему нужно было как-то решать. Запретный Сад по-прежнему лихорадило – продолжался передел власти, и совсем устраниться от политики в такой момент означало поставить себя в заведомо невыгодное положение, чем и пользовались многие из тех, для кого в другое время Йен был недостижим. Противоборствующие фракции буквально рвали его на части, и отказ от очередной «необременительной просьбы» без железных контраргументов мог повлечь за собой серьёзные неприятности в будущем…

Однако помощь пришла с неожиданной стороны.

Мы тихо и спокойно завтракали – точнее, ужинали, если судить по кромешной темноте за окнами – когда свет вдруг зловеще замерцал, замки открылись сами собой, а на пороге появился гость – припозднившийся, но для нас всегда желанный.

– Хорхе! – Йен так обрадовался, что даже немного ожил, хотя выглядел со вчерашнего дня бледной пародией на себя самого. – Надеюсь, у тебя достаточно хорошие новости, чтобы взломать мои защитные чары и заявиться без предупреждения?

– Я предупреждал, – спокойно ответил тот, кивнул мне в знак приветствия, бросая пальто на спинку стула, и присел рядом с нами. Из буфета выпорхнула чашка из тонкого фарфора, которую я там точно раньше не видела, сделала тактическую дозаправку у чайника и осторожно приземлилась на столешницу. – Но почему-то ни одно сообщение, даже посланное с ночной стражей, не могло к тебе пробиться… О, какой изысканный вкус. Успокоительный настой?

– Вроде того. Чёрный чай с коньяком, – хмыкнул Йен и откинулся на спинку стула. Полы халата неприлично разошлись, открывая самые красивые ноги Запретного Сада по версии авторитетного жюри… ну, по моей. – И зачем ты так старался ко мне пробиться? Ни за что не поверю, если скажешь, что просто соскучился.

Хорхе покрутил чашку в руках и отставил, так и не пригубив во второй раз. Затем немного ослабил воротник рубашки, распуская узел галстука, вздохнул…

У меня появились крайне нехорошие подозрения, которые, разумеется, тут же оправдались.

– Йен, заканчивай с ужином и собирайся. Для тебя есть срочное задание.

Лицо у непревзойдённого – по крайней мере, официально – гения последнего столетия вытянулось.

– Издеваешься?

– Немного, – уголки губ у Хорхе слегка дрогнули. – Бери Урсулу и поезжай в Сен-Жюстен.

Воцарилась странная пауза.

Лично мне это название не говорило ровным счётом ничего, но взор у Йена вдруг просветлел, и залом между бровями разгладился.

– Значит, исчезающие мосты.

– Именно, – подтвердил Хорхе, продолжая едва заметно улыбаться. – Давно хотел этим заняться, но руки никак не доходили. И не дойдут, вероятно, так что придётся поработать тебе. Понимаю, что сейчас ты нарасхват, но я по-прежнему, смею напомнить, остаюсь твоим наставником – и отказов не приемлю. Через месяц отчитаешься по результатам, – добавил он невозмутимо.

– Старый хрыч! – восхищённо протянул Йен. – Я тебя люблю, иди сюда! Нет, правда! – и полез к нему обниматься. – Да не вертись…

Хорхе ледяным тоном пригрозил ему розгами за фамильярность, но когда Йену угодно выразить благодарность – сопротивление бесполезно. Под шумок я смылась в спальню – собирать вещи для путешествия, позволяя этим двоим обсудить подробности предстоящего дела.

В конце концов, отпуск – или отложенный на полгода медовый месяц – мы получили, а каким образом – не так уж важно.

…И всё-таки иногда я начинала скучать по чёткому, размеренному режиму дня, за который ратовала Салли – в то время, когда у меня ещё не было шансов не прислушаться к её ценному мнению. Ранний подъём, гимнастика, насыщенный рабочий день и, наконец, отбой – всё по чёткому расписанию.

С Йеном так не получалось.

Нет, физических нагрузок с ним хватало, хотя и не в том смысле, к которому я привыкла, но о слове «режим» можно было забыть. И если в делах, связанных с Хорхе и с Запретным Садом, он оставался хотя бы пунктуальным, то в личной сфере… Мы взяли билеты на полуденный экспресс, естественно, пропустили его, и чуть не опоздали на следующий, четырёхчасовой – потрясающее достижение, как по мне, если учесть, что речь идёт о всемогущем чародее.

– Не дуйся, – хмыкнул Йен, с комфортом располагаясь в кресле и сдвигая розовую маску для сна на глаза. – Сен-Жюстен – город с многовековой историей. Он ждал нас восемьсот лет – подождёт и ещё, никуда не денется. И мосты, кстати, тоже.

С одной стороны, я ещё кипятилась из-за того, что мы пропустили свой поезд из-за кое-чьего раздолбайства, а с другой – прекрасно понимала, как всё это по большому счёту смешно.

– Да? И почему тогда их называют исчезающими? – буркнула я сердито, хотя, надо признать, бедные мосты ничего мне лично не сделали.

– Потому что там пропадают люди. Потом находятся, но сам факт… – Йен заразительно зевнул и немного сполз в кресле. – Я тут немного посплю, раз ночью не получилось, ладно? – добавил он неразборчиво.

И – привалился к моему плечу. Нахал.

– Кто в этом виноват, как думаешь? – пробормотала я и накинула на него часть своего пледа – хотя бы для того, чтобы на полоску кожи между задравшимся свитером и джинсами перестала таращиться, рискуя заработать косоглазие, женщина в соседнем ряду. – Впрочем, тебе можно. Тебе всё можно…

Наконец поезд выбрался за пределы города и начал ускоряться; за окном замелькали облезлые рощи – голые чёрные ветки, словно росчерки тушью, сделанные наспех, серая акварель тумана, редкие яркие пятна зелени – кряжистые сосны, тис, можжевельник и, кажется, олеандр, разросшийся вдоль железной дороги. Кое-как притерпевшись к тяжести на плече и к размеренному дыханию, которое щекотало кожу, я листала на планшете статьи про Сен-Жюстен, благо в сети их хватало. Местечко оказалось популярное. Сейчас, в хмурое затишье между летними и зимними праздниками, поток туристов несколько оскудел, но весной, судя по отзывам, забронировать отель раньше, чем за три месяца, можно было и не мечтать. Основной контингент составляли влюблённые парочки и молодожёны – а также фотографы, ревнивые бывшие, журналисты свадебных изданий, начинающие писатели и студенты с факультета архитектуры.

Последних, разумеется, интересовала не романтика, а мосты – как и нас с Йеном.

Их было девять – плюс так называемый «Старый мост», закрытый для посещения, а потому как бы не существующий. Между реками, впадающими в озеро Сен-Жюстен, они делились почти что поровну: четыре пересекали Аржан и пять – Стилу. Течение Стилы в черте города расходилось в свою очередь на два рукава, так называемый Южный и Северный каналы, а остров между ними назвался Торговым – судя по всему, именно там и располагалась знаменитая круглогодичная ярмарка, фотографиями которой пестрели отзывы счастливых путешественников. Туда можно было попасть по одному из трёх действующих мостов: Мост Встреч и Мост Поцелуев тянулись через Северный канал, самый протяжённый в городе Мост Разлук – через Южный; там же, с юга, располагался и полуразрушенный Старый мост. Выше по течению Стилы, до развилки, был Автомобильный мост, а ниже, после слияния – Новый Пешеходный.

Аржан тоже дробился на два рукава, но уже ближе к озеру, и они, видимо, считались слишком маленькими, чтобы давать им отдельные названия. Прогулочный мост выводил к крохотному запущенному берегу, усыпанному крупной галькой – к Собачьему пляжу, как называли его местные. Дальше начинался заброшенный парк без названия, за которым прятался узенький, буквально на одного человека, воздушный и ажурный Мост Фей. Чуть выше по течению, прямо перед развилкой, возвышался живописный Садовый мост, выгнутый крутобокой аркой – аккурат напротив городских садов. С него открывался, как писали, шикарный вид на старую плотину и водохранилище, а в ясную погоду просматривалась самая используемая горожанами переправа – Мост у Рынка, или попросту Рыночный.

Тут я уже не выдержала и фыркнула.

Опыт путешествий у меня был не большой, но одно правило я для себя вывела: чем более вычурные и красивые названия у местных достопримечательностей, тем больше вероятность, что это новодел, сооружённый специально для туристов. Так и здесь: короткий поиск по сайту администрации показал, что мосты Поцелуев, Разлук и Встреч действительно были возведены сравнительно недавно, даже позже Автомобильного. Но вот самым древним, к моему удивлению, оказался не Мост у Рынка, а тот, на который я подумала бы последним.

Мост Фей.

Он выглядел точно так же, как на фотографиях полуторавековой давности – обманчиво тонкие опоры, теряющиеся в тёмной глубине Аржана, воздушные арки, кружевные перила из светлого камня, странный поворот-излом посередине и беседка без крыши аккурат на нём… С одного из чёрно-белых снимков растерянно смотрела барышня с парасолем, одетая в траур, а ногу её обнимал ребёнок, мальчик трёх-четырёх лет в матроске. Его взгляд казался гораздо более осмысленным, чем у матери – или сестры? – и, пожалуй, даже немного пугал.

– Старые фотографии – зло, – пробормотала я и закрыла вкладку.

Глаза уже болели от перенапряжения.

У меня оставалась ещё пара дел, например, подтвердить бронирование номера или заказать на вечер столик где-нибудь в ресторане у рынка, но в сон клонило неимоверно. К тому же Йен был таким бессовестно расслабленным, тёплым, так тихо дышал…

Я сама не заметила, как провалилась в сон.

«…будешь моей мамочкой?»

Голос прозвучал так отчётливо, так близко, что на секунду меня парализовало от ужаса. Мышцы на ногах свело судорогой, и от боли сон раскололся, сложился внутрь себя – с хлопком, как лопнувшая лампочка; всё, что от него осталось – зудящая точка в мозгу, навязчивое, но почти неразличимое воспоминание.

Мы с Йеном очнулись и зашевелились почти одновременно. И – уставились друг на друга, как-то совершенно одинаково хлопая глазами. Вот только я спросонья напоминала злую ведьму в саване, восставшую из гроба, а Йен – миллионера в шёлковом халате после вечеринки с безобразной оргией. То, что на нём были джинсы и свитер крупной вязки с распродажи, а на мне – брюки и мужская рубашка, к сожалению, ничего не меняло.

Как всегда, впрочем.

– Кошмарный сон? – заспанно пробормотал Йен, жмурясь по-кошачьи.

– Да подцепила чьё-то воспоминание по дороге, похоже, – вздохнула я, приваливаясь к его плечу и позволяя гладить себя по волосам. Поезд только отъехал от очередной станции и начал снова разгоняться, так что нас слегка вжимало в кресла и друг в друга; пахло растворимым кофе и горячими сэндвичами, и вагон гудел от тихих, слитных разговоров там и сям. – Ребёнок. Какой-то мальчик, мёртвый, наверное… Ты как относишься к детям?

– К мёртвым?

– Ну Йен!

– Не сердись, – примирительно поцеловал он меня в лоб и усмехнулся. – Вот ты была очаровательным ребёнком, но сейчас я бы не рискнул взять на себя ответственность за такое крошечное и прелестное создание. Не в ближайшие тридцать лет.

В принципе я понимала, что Йен имел в виду. Запретный Сад штормило: у Крокосмии осталось немало живых сторонников, между разными ветвями Роз шла ожесточённая борьба за власть, мелкие семьи цапались друг с другом в надежде оттяпать кусок побольше в воцарившемся хаосе… Меня стабильно пытались похитить дважды в месяц, как по расписанию – ещё бы, такой удобный рычаг давления на самого сильного чародея. Ни одно покушение, конечно, успехом не увенчалось, но поток идиотов не иссякал.

– Арто сболтнул на днях, что пещеры Кровавых Безумцев недавно встряхнуло, и в глубинах кто-то зашевелился. Или что-то, – добавил Йен в унисон с моими невесёлыми мыслями. – Если честно, я опасался, что Хорхе меня отправит к ним разбираться, но пронесло.

– Пронесло, – эхом откликнулась я, искоса глядя на мелькающие за окном смутные тени; казалось, что мы стоим на месте, а голые чёрные деревья бегут сквозь морось и сумерки, заполошно потрясая тоненькими ветками. – А мимо чего не пронесло?

– Ты насчёт Сен-Жюстена? – откликнулся Йен, ощутимо расслабляясь. – Красивый город, тебе понравится. Я там, правда, лет шестьдесят не бывал, но в таких местах обычно ничего не меняется. Толпы отдыхающих на променаде, влюблённые парочки, адюльтер на каждом шагу, прекрасное вино и ужасные гостиницы.

Я прыснула со смеху:

– Звучит немного, э-э… устарело?

– Тогда туристы, селфи, случайные связи и хостелы? Вино-то не устаревает, – фыркнул он. – К тому же самое любопытное в Сен-Жюстене отнюдь не вся эта мишура, а его мосты.

Он прервался и сделал знак проводнице; та отреагировала сразу – не удивлюсь, если рассматривала его украдкой. Вообще, насколько я знала, в экспрессах не было услуг по доставке из вагона-ресторана, и приличные люди на ужин ходили сами, ножками; но Йен как-то умудрился договориться, не прибегая к чарам, и нам пообещали – за щедрые чаевые – принести чего-нибудь горячего и чего-нибудь съедобного.

И, пока мы ждали – развлекал меня историями о Сен-Жюстене.

Оказывается, люди там действительно пропадали, но не так, как можно было бы подумать. Никаких трагедий, скорее, комедия положений. Как правило, события развивались по одному и тому же сценарию: влюблённые приходили к одному из знаменитых мостов, повязывали на перила ленточку на счастье… а потом вдруг оказывались на противоположных берегах. И каждый раз это легко объяснялось чем-то вполне реалистичным: карнавальное шествие прошло мимо с барабанами и конфетти, стая птиц пролетела, разукрашенные лодки проплыли, солнечное затмение началось – и всё, загляделись в разные стороны и сами разошлись.

Всё бы ничего, но такие случаи ежегодно исчислялись сотнями.

В эпоху интернета и социальных сетей, конечно, можно было бы часть историй списать на подражательство и попытки накрутить лайки на горячей теме, но Йен утверждал, что люди терялись на мостах Сен-Жюстена и раньше.

– Значит, стоило их называть не «исчезающие мосты», а «исчезательные»? – подытожила я, отпивая какао из фирменной кружки с логотипом железной дороги. На вкус так себе, никакого сравнения с домашним, но в пути многое кажется лучше, чем оно есть на самом деле – или уместнее, что ли. – Или там разлучающие.

– Возможно, стоило бы, – ответил Йен, и улыбка у него стала откровенно трикстерская. – Но иногда они действительно исчезают. Представь, ты спускаешься на берег, а потом оборачиваешься – а там ни моста, ни твоего спутника.

Наверное, я представила это даже слишком хорошо, потому что в горле у меня резко пересохло. От глотка остывшего какао стало только хуже; я закашлялась и оставила полупустую чашку. Темнота за окном сгустилась настолько, что деревьев уже не было видно, но некоторые её участки казались темнее прочих. Они проносились, растягиваясь, как чернильные оттиски на пористой бумаге – неуловимо иные по текстуре и свойствам, чужие, не принадлежащие миру…

…мёртвые, да.

Иногда мне казалось, что с ними у меня было даже больше общего, чем с живыми.

– А почему Хорхе сам не занялся этими мостами? – спросила я через силу, чтобы сбросить с себя вязкую депрессивную одурь. – Ну, кроме того, что он хотел тебе отпуск устроить.

Йен хмыкнул, словно в вопросе было что-то очень смешное.

– Во-первых, для того чтобы разлучиться, нужны как минимум двое, а мой прекрасный наставник – одиночка и мизантроп…

– …Салли легко это исправит, хочет он того или нет…

– …а во-вторых, и люди, и мосты исчезают только днём.

– Шах и мат, – улыбнулась я и машинально потянулась к кружке. – Действительно, обстоятельства непреодолимой силы. Солнце – штука на редкость неподкупная.

Как ни странно, какао на сей раз мне даже понравилось; всё-таки контекст решает многое. К тому же вдали, чуть левее головы поезда, разгорались цветные огни, голубые, розоватые и жёлтые.

Мы подъезжали к Сен-Жюстену.

Город оказался именно таким, каким его описывал Йен: парочки, разврат, глинтвейн и бардак. Едва сойдя с поезда, мы застукали двоих за страстными поцелуями перед табло прибывающих рейсов; звуки были такими откровенными и громкими, что перекрывали даже приятный голос диктора, зачитывающего объявления, и развесёлую музыку.

– Да уж, – нервно хохотнула я, скрывая неловкость. – Начинаю догадываться, почему Хорхе сбагрил это задание на тебя. Такая обстановка явно не в его вкусе.

– И не в моём, – уверил меня Йен весело. Мой неподъёмный чемодан у него в руке казался не столь уж большим – и совершенно невесомым, судя по тому, как он им помахивал в такт шагам. – Я предпочитаю нечто более утончённое.

– Например?

– Например, тебя, – невинно откликнулся он.

Меня кинуло в жар.

– Подхалим.

– О, что ты, солнышко, я всего лишь говорю правду, – Йен склонился и прижался своим лбом к моему. В желтоватом полумраке вокзала серо-голубые глаза слабо светились розоватым серебром. – И, дабы я сумел как можно скорее подтвердить вескими делами громкие слова, скажи, где ты забронировала для нас номер. М-м-м?

Мне потребовалось, наверное, секунд пять, чтобы усилием воли свернуть мысли с романтических рельсов и перекинуть на более-менее практичное направление.

– Значит, номер… – пробормотала я и рефлекторно сглотнула: губы Йена были слишком близко, и целоваться хотелось со страшной силой. Останавливало меня одно: фоном для нас стала бы та самая неугомонная парочка под табло, к которой уже направлялись гвардейцы. – Тебе говорит о чём-нибудь название «Монреми»? Нет? Тогда слушай. Это гостиница на правом берегу Стилы, там, где сходятся Северный и Южный каналы. Довольно популярная и безбожно дорогая… Но интересно другое. Несколько лет назад всплыл забавный факт: кто-то не поленился пересчитать количество бронирований в месяц на количество дней, и выяснилось, что хозяева каждый раз сдают в два с половиной раза больше номеров, чем имеют. Но при этом жалоб на овербукинг нет.

Йен задумчиво отстранился и причесал пятернёй волосы, как часто делал в лаборатории.

– То есть все заселяются в итоге куда-то? Может, большая часть гостей отменяет бронирование в последний момент? – предположил он.

– Сомнительно, – отмела я версию. – Когда резервируешь там номер, у тебя сразу просят полную оплату, а в случае отмены возвращается только половина. Кто захочет терять деньги?

– Аргумент, – с усмешкой согласился Йен. – Что ж, пойдём в твою загадочную гостиницу. Неплохое начало расследования, как на мой взгляд, – и он наконец двинулся с вокзала, раздвигая толпу в стороны, кажется, одним усилием мысли.

Я направилась следом, пряча довольную улыбку: мои раскопки в горах материалов по Сен-Жюстену пришлись всё-таки ко двору, и благородная жертва в виде утреннего сна – самого сладкого, как водится – не прошла даром.

– Ты серьёзно – насчёт расследования? – вырвалось у меня. И я смутилась, поясняя: – Ну, всё-таки гостиничные номера не имеют никакого отношения к исчезающим мостам…

Йен только улыбнулся:

– Вот и посмотрим. В маленьких городках, знаешь ли, тайны обычно связаны между собой. Хватайся за всё необычное – и не прогадаешь.

Подальше от вокзала городские кварталы уже не казались такими шумными, хаотичными и переполненными. Грязноватое жёлтое освещение постепенно сошло на нет; после неширокого пояса темноты – между железной дорогой и историческим центром расположились в несколько вихляющихся рядов частные дома за высокой оградой – фонари стали такими низкими, что их можно было достать рукой, а свет – мягким и каким-то чистым, что ли. От переулка к переулку оттенки разнились – голубоватый, бледно-лиловый, бело-золотистый, оранжевато-розовый, как от лампочки под старым абажуром с бахромой…

– Надо же, плафон сделан из сплавленных кусочков бутылочных стёкол, – Йен заворожённо прикоснулся к фонарю, склонившемуся над тихой улицей, как нераспустившийся ночной цветок. – Наверно, он мой ровесник.

Я невольно улыбнулась:

– Выходит, это вековые битые бутылки? Романтично звучит.

– Даже негодный хлам через сто лет приобретает ореол благородства, – задумчиво протянул Йен и щёлкнул ногтем по плафону. Стекло отозвалось долгим гудящим звоном, от которого сыроватая осенняя свежесть и пронзительная тишина стали будто бы ещё глубже, ещё полнее. – Как я, например.

– Шутки у тебя…

– Столетние?

Мы рассмеялись.

Брусчатка под ногами постепенно становилась всё более вытертой, плотно подогнанной – ближе к центру за мостовыми следили. То там, то здесь стали появляться заманчивые открытые двери, за которыми звенели бокалы, пахло кофе, грилем и подгорелым хлебом. Мне понравилось одно кафе, расположенное в холле городской библиотеки: оно, пожалуй, немного напоминало «Нору» с поправкой на провинциальный шик. Но закрываться таким свежим, оглушительным вечером в каком-то душном помещении не хотелось, так что Йен взял нам у уличной торговки два бумажных стакана с глинтвейном – картонный краешек и швы почти сразу же промокли, но зато ладони согрелись, да и в желудке стало теплее и веселее.

Мы кружили по городу, то отдаляясь от берега реки, то снова приближаясь к нему. На площади напротив моста поцелуев стояли две детские карусели, вокруг них грудились ларьки с уличной едой, а напротив завлекательно подмигивал иллюминацией вход в стриптиз-клуб.

Йен заглянул туда – и сразу же вернулся, разочарованный.

– Что там? – полюбопытствовала я, но он только цокнул языком и поджал губы.

От площади до гостиницы «Монреми» было уже рукой подать.

Само строение, кстати, выглядело вполне симпатично: симметричный фасад а-ля старый особняк, две башенки и дикий виноград, увивший всё вплоть до крыши. Лозы к зиме уже почти оголились, но кое-где на коричневато-бежевой, как крем-брюле, облицовке кровенели растопыренные пятерни листьев и чернели гроздья мелких ягод. Немного жутковато, если честно, но вообще местечко оказалось на редкость мирным – ни одной потерянной души, даже самой завалящей, медиуму вроде меня и ловить нечего. В холле было гулко и пусто; немного пахло старым деревом и пыльной тканью, но ближе к стойке всё забивал синтетический аромат сандала из курильницы. У телефона дремала женщина лет сорока, укутанная в безразмерную шаль.

– Добрый вечер, – кашлянула я, приблизившись к стойке, и протянула документы. – У меня зарезервирован номер на имя Урсулы Мажен.

Женщина сонно заморгала, а потом чуть поправила монитор и принялась щёлкать мышкой.

– Третий этаж, вид на город?

Я, хоть убей, не помнила, что там отметила в форме бронирования, поэтому кивнула на всякий случай.

– Следуйте за мной.

И мы скорбной процессией двинулись наверх.

Вообще на дорогой отель это походило мало – откровенно старые ковры, кое-где облупившиеся косяки… Но в целом здесь было чисто, и запах пыльного дерева на втором этаже сменился чем-то цветочным, свежим и томным одновременно, как жасмин на берегу моря. Я шла почти впритык к нашей провожатой – наверное, инстинктивно боялась отстать, а Йен наоборот глазел по сторонам и не особенно торопился. Минут через пять хождений по коридорам мне стало слегка не по себе; чувство сначала свербело на фоне, почти неощутимое, но потом усилилось, превращаясь в душную тревогу, как в ночном кошмаре. Мы шли уже слишком долго и, кажется, злосчастный третий этаж осматривали уже по второму разу. Женщина, которая вела нас, всё время молчала и куталась в шаль, не особенно заботясь, следуем ли мы за ней, и даже на Йена не заглядывалась.

Последнее было откровенно подозрительно.

– Пришли, – наконец остановилась она так резко, что я едва не врезалась в её костлявую спину. На секунду меня обдало кисловато-конфетным запахом, характерным для детской игрушечной косметики, и в горле запершило. – Номер три-один-шесть. Не забывайте запирать дверь, когда вы внутри. Когда будете съезжать, оставьте ключ в замочной скважине снаружи. Доброй ночи.

И, вложив мне в руку тяжёлый бронзовый ключ, она, зевая, поплелась обратно. Я задумчиво посмотрела на него – и торжественно вручила Йену со словами:

– Ты первый.

– Потому что меня не жалко? – полюбопытствовал он искренне.

– Ну что ты, милый. Это потому что ты у нас большой, – ответила я в тон и погладила его пресс сквозь свитер. Мышцы под моей рукой ощутимо напряглись. – И сильный.

Он накрыл мою ладонь своей и, склонившись, поцеловал меня в щёку – легко, но долго, так, что его жар успел проникнуть мне под кожу и остаться невидимой меткой.

– Что же ты делаешь, Урсула? – мурлыкнул Йен, едва не касаясь губами моей шеи. – Ты хочешь в коридоре?

– Хочу – что? – откликнулась я, с трудом унимая приятную дрожь, но он уже отстранился, провернул ключ в замке и шагнул в номер.

Щёлкнул выключатель.

– А тут миленько.

– Миленько, – согласилась я, поднырнув под его руку и наспех окинув комнату взглядом. Почти всё пространство занимала одна огромная кровать, кажется, составленная из двух сдвинутых двуспальных, с роскошным деревянным изголовьем, похожим на кружево. – Шкаф есть?

– Вроде есть, стенной, – откликнулся Йен весело и потрепал меня по волосам: – Заглянуть в него и проверить, нет ли внутри монстров?

– Да, будь любезен. И под кровать тоже.

Он бессовестно расхохотался, но просьбу выполнил.

Кровожадных чудовищ в тёмных гардеробных недрах, по счастью, не обнаружилось – ну, или они все попрятались куда подальше, почуяв наше приближение. Зато под кроватью завалялось несколько конфетных фантиков и надкушенная шоколадка, просроченная на четырнадцать с половиной лет. Странно, конечно, особенно если учесть, что в остальном комната была достаточно чистой… Но Йен уверил меня, что взрослых людей фантики опасности не представляют, если только не засовывать их в непредназначенные для этого места.

– И шоколадки тоже, – добавил он убедительно и, видимо, просто на всякий случай испепелил кучку подозрительного мусора щелчком пальцев. – Но вот кое-что меня всё-таки озадачило…

Я тут же отвлеклась от раскопок в таинственных глубинах чемодана – где-то там покоилась шёлковая ночная сорочка, та самая, которая пережила наш безумный вояж по Запретному Саду и вокруг него – и настороженно переспросила:

– Ты что имеешь в виду?

Несколько секунд Йена очевидно штормило между желанием поделиться наблюдениями и нежеланием меня беспокоить, но победил, ясное дело, исследовательский азарт.

– Наш номер, солнышко. Три-один-шесть – шестнадцатая дверь на третьем этаже. Мы совершенно точно проходили мимо неё, но тогда она была закрыта. А когда зашли на второй круг, то в дверях торчал ключ. Но не думаю, что тут опасно, – тут же добавил он и развалился на кровати, закинув ногу на ногу. – Просто непонятно, а непонятное…

– Твоя слабость, – понимающе хмыкнула я и наконец нашарила на дне сорочку. – Итак, кто первый в душ?

Глаза у Йена коварно вспыхнули:

– Может, вместе?

Мысль была, безусловно, заманчивая, но я её решительно отмела:

– О, нет, после долгой дороги в первую очередь мне нужная горячая вода. А только потом горячее всё остальное, включая тебя.

Он согласился неожиданно легко, без дополнительных уговоров – похоже, и предложил только для вида, а сам собирался без меня увешать номер защитными чарами, чтобы ни одна враждебно настроенная тварь не проскочила. Собственно, за чародейством я его и застала, когда вышла из душа с полотенцем на голове – Йен размахивал руками над подоконником и напевал что-то с таким вдохновенным видом, что мне совестно стало мешать. Минут пятнадцать я честно поковыряла блог, а когда услышала в ванной комнате звуки льющейся воды, то переставила ноут на тумбочку и закопалась под одеяло. В тепле, на мягких ситцевых простынях меня запоздало накрыло глинтвейном, трёхчасовой прогулкой по городу, длинной дорогой, нервным напряжением всей последней недели, предшествующей нашему незапланированному отпуску…

В общем, я вырубилась.

Сон был вязким, как желе, и затягивающим, как болото; сквозь него едва пробивались прикосновения, слова и, кажется поцелуи, но разбудил меня – и то не до конца – жест, которым Йен бережно подтянул одеяло повыше, укрывая нас обоих.

В окно бесстыже пялилась луна; холодный свет лежал между нами, как обнажённый клинок. В это мгновение Йен, остающийся в полутени, без улыбки, сосредоточенный и тихий, выглядел намного старше меня – не на семьдесят лет, а на целую жизнь.

…и целую смерть вдобавок.

– Жаль, что я не встретила тебя лет пятнадцать назад, – вырвалось у меня.

– Прости, что разбудил, – повинился он. И усмехнулся: – Ну, технически ты меня встретила даже раньше.

– Нет, в другом смысле… – Я запнулась, думая, в какие слова облечь ту странную, кипящую нежность у меня в груди. – Старшая школа, параллельные классы, случайное знакомство, первое робкое свидание где-нибудь подальше от родных кварталов. Понимаешь?

– В пятнадцать лет мои свидания уже не были робкими, – фыркнул Йен. И вдруг взгляд у него стал шкодливым. – А вообще… Прекрасная идея! Если ты, конечно, не против.

Наверное, во всём было виновато дурацкое сонное состояние и острый приступ любви, потому что я даже не стала уточнять, что он имеет в виду, и просто ответила:

– Дерзай.

И снова заснула.

Очень опрометчиво с моей стороны.

Разбудил меня дробный, громкий звук, словно кто-то в деревянных башмаках пробежался этажом выше, и неприятный, истерический смех. Я резко села на кровати, часто моргая – сердце колотилось как бешеное. Из щели между шторами беспощадно лепило утреннее солнце, кажется, нарочно целясь в глаза. Йена нигде не было. Аккуратно сложенное второе одеяло лежало в ногах вместе с халатом; из приоткрытого окна отчётливо тянуло табаком, осенним холодом и палыми яблоками; забытая на тумбочке кружка с кофейными разводами намекала на то, что кое-кто не поленился встать раньше меня и, возможно, позавтракать… При мысли о завтраке в желудке отчётливо заурчало, я рефлекторно приложила руку к животу – и поняла, что любимая сорочка вдруг стала великовата.

Не в талии, к несчастью, а в груди.

«Не могла же я резко отощать за ночь», – пронеслось в голове паническое.

Я вскочила, ощупывая себя, ни черта не поняла и рванулась в ванную, к зеркалу. Успела по дороге стукнуться коленкой о тумбочку, повалить кружку, поймать в последний момент, поскользнуться на собственных тапочках, задеть локтем дверной косяк, навоображать себе ужасов на жизнь вперёд, вроде перемещения в чужое тело или внезапной смертельной болезни…

Однако всё оказалось куда проще.

Массивное зеркало над раковиной по-прежнему отражало меня – но такую, какой я была пятнадцать лет назад, в старших классах. Тощую, бледную, с короткой стрижкой – короче, ночной кошмар родителей, мечтавших о миленькой девочке-принцессе, а получивших злобного эльфа.

– Тебе нравится? – донеслось у меня из-за спины заинтересованное.

Ну, Йен!

Я уже набрала было воздуха, чтобы сказать своё громкое и веское «нет», но обернулась – и все слова застряли в горле, потому что он изменился тоже. По-прежнему высоченный, хотя и пониже ростом, чем раньше, с длинными волосами, собранными в хвост, неуклюже-грациозный, как кошачий подросток, он сидел на подоконнике, подобрав под себя одну ногу. Идиотские резанные джинсы и простая чёрная футболка подходили ему идеально, словно их и придумали-то ради него.

– Нравится, – осипшим голосом откликнулась я и уставилась в пол, неудержимо краснея.

Йен соскочил с подоконника, поймал меня за руку, крутанул – высоченный всё-таки, метр восемьдесят как минимум – и обнял. С полминуты мы смотрели друг на друга, точно впервые, и сердце у него колотилось даже громче моего, а потом он вдруг спросил очень серьёзно и тихо:

– Как тебя зовут?

– Урсула, – ответила я рефлекторно, не успев удивиться.

– А меня Йен, и говорят, что я здесь самый неотразимый, – тем же уморительно серьёзным тоном продолжил он. – Пойдёшь со мной на свидание? Учти, мне ещё никто не отказывал.

Слова были идиотские, ситуация – невообразимо нелепой, но в горле у меня резко пересохло, а голову повело. Потому что это по-прежнему был Йен – восхитительный, подавляющий, невероятный.

– И что, – услышала я себя словно со стороны, – девчонки правда на это клевали?

– Ну да, – улыбнулся он. – Сам удивляюсь. Так что насчёт свидания?

– Если в него входит завтрак – я только за.

Из отеля мы сбежали через окно, чтобы не выбиваться из образа безбашенных подростков. Йен прекрасно справлялся с акробатическими трюками и без чар, а меня пришлось ловить – леггинсы, длинный свитер и кроссовки на размер больше не очень подходили для того, чтобы карабкаться по карнизам…

И всё-таки ничего не бояться и знать, что тебя обязательно поймают, было круто.

Вчерашние ледяные плюс шестнадцать сегодня представлялись мне тропической жарой, пицца с жирными, острыми колбасками – пищей богов, раздражающая толкотня в туристических кварталах – той самой настоящей жизнью, которой так не хватало долгие и долгие годы. Вернулась и подростковая неуклюжесть, видимо, в качестве компенсации за всё хорошее. Первую порцию «матча латте голубика» – это, кстати, оказалась совершенно восхитительная сине-зелёная полосатая штука с нежной белой пенкой – я щедро подарила вельветовому пальто какого-то прохожего.

Который, кстати, совершенно не разозлился – чудеса.

– Потому что ты прелесть, любовь моя, – легко объяснил Йен, вернувшись со второй порцией напитка. Вовремя – в пиццу покрошили многовато чили. – Как можно сердиться на такую хорошую девочку?

– Выходишь из образа, – фыркнула я, с благодарностью забирая стакан. – Или в ваше время это клише ещё не было таким устаревшим?

– Ну, судя по тому, что нечто подобное я слышал ещё от Хорхе, оно вообще древнее времени…

Мы обосновались на улице, за одним из высоких барных столиков, вполне комфортно обходясь без стульев. Ветер кувыркал по мостовой конфетти и пакеты, похожие на фрагменты потерянных душ; солнце скрылось, но в разрывы между серыми облаками сквозило такое яркое синее небо, что в жар бросало от одного его вида. По соседству наслаждался микроскопической порцией эспрессо лысый дедуля в невообразимом клетчатом шарфе, жмурясь от удовольствия, а нахальный воробей вертелся вокруг его пальцев и аккуратно выклёвывал орехи из булки, обсыпанной сахарной пудрой.

Я чувствовала себя лёгкой, почти невесомой, и какой-то невероятно влюблённой. То есть я и раньше была по уши влюблена, но…

– Как ты это сделал? – вырвалось у меня. Я понизила голос и добавила, неопределённо поведя пальцами вдоль собственного тела: – Всё как настоящее.

Йен, немного – ладно, очень сильно – рисуясь, откинул прядь с лица и довольно ухмыльнулся:

– Оно и есть настоящее. Правда, пришлось повозиться…

Что-то такое было в его голосе, что мне слегка подурнело от нехороших предчувствий. Это сколько же я проспала на самом деле…

– Сколько?

– Четыре дня, – сразу раскололся он. И примиряюще поднял руки: – Да, я надеялся управиться быстрее, но возникли непредвиденные трудности. Я хорошо знаю, как воссоздать с нуля своё собственное тело любого периода жизни, но с твоим знаком недостаточно хорошо. Можно было бы, конечно, слепить что-то более-менее похожее на пятнадцатилетнего подростка и удовлетвориться этим, но…

Внезапно Йен осёкся и окинул меня тяжёлым, знойным, откровенно взрослым взглядом.

– Но?.. – переспросила я хрипловато, чувствуя, как дурацкий румянец заливает всё – лицо, шею, даже грудь.

– Скажем так, мне тоже хотелось познакомиться с тобой лет в пятнадцать, – признался он задумчиво. – С настоящей тобой. И добраться до «той тебя» через всё это время, опыт и взросление было нелегко. Не бойся, вернуть твой возраст обратно куда проще, нескольких минут хватит, только намекни, – сменил он резко тему и опустил глаза.

Повисла неловкая пауза. По-настоящему неловкая, словно Йен сказал больше, чем хотел, и теперь страшно хотел забрать половину слов назад.

– Да куда спешить, мы ведь не всё попробовали, что хотели, – отшутилась я. И улыбнулась: – И какие у нас планы на ближайшее будущее?

Он взял свой стакан и легонько чокнулся картонным краем о мой, усмехаясь:

– Ты ещё спрашиваешь? Конечно, гулять по мостам и теряться в своё удовольствие!

Когда я протискивалась между столиками, старикан в шарфе поймал мой взгляд и подмигнул. Вроде бы ерунда, но сердце тут же затрепыхалось, беспомощно и мерзко, словно свечной огонёк на ветру. Небо рывком сдвинулось ниже, почти падая на мостовую, улицы растрескались, раскололись, разбегаясь в стороны, как ручьи – множество отражений, таких похожих, но неуловимо отличающихся… Но стоило моргнуть, и наваждение исчезло.

– Ну и померещится же такое, – пробормотала я, ускоряя шаг; Йен уже ушёл вперёд и теперь бессовестно вымогал у лоточницы ядовито-красное яблоко в карамели.

…и всё-таки, почему здесь нет потерянных душ? Ведь не может же быть, чтобы здесь никто не умирал.

– Ты идёшь? – крикнул Йен весело.

В руке у него было два яблока на палочках.

Ну, кто бы сомневался.

Ближайшая к «Монреми» достопримечательность – Мост Поцелуев. Точнее, чисто технически он расположен дальше, чем Новый Пешеходный, но зато прямо с него можно попасть на ярмарку. В путеводителе писали, что она круглосуточная – охотно верю, вчера ночью на том берегу что-то подозрительно шумело. Раньше я не особенно любила подобные места, но сейчас меня буквально тянуло поскорее окунуться в шум и суету, и даже толчея у прилавков и аттракционов нисколько не смущала.

Вот к чему меня жизнь не готовила, так это к тому, что на мост продавали билеты. Сувенирные, но всё-таки…

– Может, приобрести парочку? – коварно поинтересовался Йен, проследив за направлением моего взгляда. – Смотри, можно попросить, чтоб на них пропечатали наши имена.

– Обойдусь, – вздохнула я.

Он хмыкнул и пошёл покупать.

Пока я его ждала, то волей-неволей рассматривала злополучный Мост Поцелуев, вокруг которого витало больше всего слухов об исчезновениях. Вообще за исключением толп туристов он мне даже нравился: решётчатый, ярко-красный, выгнутый изящной асимметричной волной, как потягивающаяся кошка. По краям крест-накрест торчали фонари с остроконечными плафонами, похожими то ли на цветы, то ли на шутовские колпаки. Перила были плотно увешаны замками всех форм и размеров, но особенно выделялся один, у самого начала – огромный, золотой, в форме сердца.

– Хочешь? – выдохнул Йен мне на ухо и осторожно вложил в руку два билета, на которых действительно стояли наши имена.

Видимо, мой ответный взгляд был достаточно выразительным, чтобы больше не поднимать эту тему.

Когда мы ступили на мост, внезапно выглянуло солнце. Вода внизу раздробилась слепящими бликами, как в калейдоскопе – пришлось отвернуться. Люди хаотически метались между высокими, по грудь, перилами, и от широкой дороги фактически почти ничего не оставалось: постоянно кто-то резко останавливался прямо на пути, начинал фотографироваться, разворачивался и шёл назад, бежал куда-то наперерез… Многие действительно целовались, никуда не торопясь – этакие живые статуи, замершие в безвременье, и их надо было огибать. У самого входа сидела гадалка и предлагала предсказать судьбу по линиям на ладони, чуть дальше колоритный шарманщик в красном кафтане наяривал бодрый марш, откуда-то летели мыльные пузыри, огромные, штук по сто за раз…

От всего этого великолепия у меня резко закружилась голова.

– Уф… Постоим немного? – взмолилась я, инстинктивно прижимаясь к перилам.

Йен кивнул – и как-то непринуждённо встал между мной и толпой, отсекая бурный человеческий поток. Показалось даже, что стал потише; мыльные пузыри летели над нами, ещё выше – птицы, а над ними – крохотный, то и дело пропадающий за облаками самолёт. Река внизу плескалась, играла, переливалась, и блики отражённого света изменчивыми пятнами скользили по лицу Йена, склонившегося так близко…

– У тебя карамель на щеке, – произнёс он взрослым низким голосом и вдруг провёл языком по моей коже – горячее, размашистое, влажное прикосновение.

Я даже не поняла, когда это переросло в поцелуй, и очнулась только тогда, когда поняла, что лезу ему в джинсы.

– Стоп, – отстранилась я, тяжело дыша, и стёрла пальцами влагу в уголке рта. И пошутила неловко: – Это вообще законно? Мы вроде сейчас несовершеннолетние.

Глаза у Йена пылали, как фонари, а губы были алыми, словно накрашенными. Длинные волосы рассыпались по плечам, и с запозданием я осознала, что чёрную ленту с них сдёрнула сама, своими руками.

И до сих пор держу.

– Тебе всё равно тридцать один, а мне – сто четыре, – ответил он наконец и щёлкнул меня по кончику носа. – А если говорить о чистой физиологии, солнце моё, то сейчас мы ровесники. Никакого криминала, всего лишь невинные гормоны.

Вот ведь… ловкач. Ещё и улыбается…

– Знаешь что, милый? – с нежностью откликнулась я и очень осторожно повязала ленту ему на шею, соорудив роскошный бант. – Тебе надо запретить употреблять слово «невинный». Вообще, в принципе, в любом контексте. Дабы не создавать дисбаланса в мире и не вызывать у собеседника когнитивный диссонанс. И давай хотя бы в первый день попытаемся сделать вид, что мы приехали сюда ради расследования.

– Технически это уже пятый день, – машинально возразил Йен и зажмурился, когда очередной солнечный блик попал ему на глаза. – Мы не занимались любовью почти неделю. Какое-то катастрофическое начало медового месяца.

Я честно пыталась не засмеяться, но, разумеется, не преуспела.

Как он меня не пришиб – даже не знаю.

Исключительно для очистки совести – и чтобы поскорее освободить время для более приятных дел – Йен внимательно изучил мост, но никаких подозрительных чар на нём не обнаружил, кроме «примитивного деревенского» заговора для хорошего настроения да пары прелестных зачарованных замочков с ноготь размером, видимо, повешенных отнюдь не простыми смертными. Пока он осматривал их, пытаясь угадать, кто из романтично настроенных обитателей Запретного Сада успел смотаться в Сен-Жюстен и когда, я прошла немного вперёд. У спуска с моста обнаружился источник мыльных пузырей – улыбчивый молодой человек, который выпускал их с помощью странной конструкции – сетки с ячейками разных размеров, насаженными на палки. Он просто макал её в ведро, потом распрямлял, а дальше ветер делал всё остальное.

Просто и эффектно.

Заглядевшись, я упустила счёт времени. И, лишь записывая пятое по счёту короткое видео для блога, осознала, что Йен до сих пор меня не нагнал. Около решётки с зачарованными замочками его не было, и над толпой нигде не возвышалась розовая макушка… Он что, пропал?

Серьёзно?

– Дурацкая шутка, – пробормотала я, по двадцатому разу проходя коротенький отрезок между местом, где мы расстались, и точкой съёмки. – Совершенно идиотская… Йен? Йен!

На мои крики обернулась большеглазая малявка с огромным мотком сахарной ваты – но и только.

Честно говоря, ощущала себя персонажем какого-то малобюджетного фильма ужасов. Бравурная шарманка чуть в отдалении; солнце, которое то ослепляло, то скрывалось за рваными облаками; река внизу, похожая на раздроблённое зеркало; запах сырости, камня и металла; мост, будто бы дрожащий и гулко вибрирующий, эхом откликающийся на тысячи шагов… Всё было таким ирреальным, что холодок пробегал по спине.

Минут через пять до меня дошло, что Йен исчез по-настоящему, и тогда я наконец взяла себя в руки и собралась с мыслями.

В конце концов, случались вещи и похуже.

Немного беспокоило то, что на телефонный звонок он не отвечал – механический женский голос раз за разом упорно сообщал, что вызываемый номер не существует. Наверное, если б я не прочитала чуть раньше несколько похожих историй на форуме, то перепугалась бы всерьёз, а сейчас просто собралась с духом и набила сообщение: «Перезвони, как сможешь». И – начала прогуливаться по мосту, от одного берега до другого, без особой цели и никуда не торопясь. Вскоре накатило ощущение зыбкого, вязкого безвременья – наверное, из-за однообразной музыки, которая снова и снова повторялась по кругу, и даже сбивалась мелодия в одних и тех же местах.

– Естественно, это же шарманка, – пробормотала я обессиленно и облокотилась на перила. Ленты, повязанные к прутьям, трепетали на ветру. Надо мной пролетела целая стая мыльных пузырей – на тонких, влажных боках дрожала радуга, а внизу, по брусчатке, скользили призрачные тени. – По сути – большая музыкальная шкатулка… А я в ней заперта. Или всё-таки он?

Логично было бы уйти с моста и поискать Йена в другом месте, но мной овладел противоестественный страх: казалось, что если не выдержу и сбегу сейчас, то мы больше не встретимся. От приступа тревоги зрение начало искажаться; мир словно отразился в кривом зеркале – я смотрела на него глазами медиума, не обычного человека, и рефлекторно пыталась отыскать потерянные души. Но, похоже, в Сен-Жюстене действительно никто не умирал на улицах, потому что я так ничего и не увидела…

Стоило мне так подумать, как на периферии видимости проскочил чёрный пушистый шарик размером с мяч для тенниса.

Я тут же рванулась за ним, пытаясь не упустить, и сама не заметила, как сошла на берег. Толпа между прилавками стихийной ярмарки была ещё более плотной, чем на мосту, и вскоре прыгучий чёрный шарик затерялся среди множества ног. Я остановилась, чтобы перевести дух, и тут в кармане пиликнул телефон.

И – померещилась вдали розовая макушка.

– Йен, – выдохнула я с облегчением и, протолкавшись локтями через толпу, обняла его со спины. – Слушай, у меня чуть сердце не остановилось, хотя знала же, что всё закончится хорошо… Йен?

Лицо у него было таким сосредоточенно-задумчивым, что от этого кожа мурашками покрылась.

– Итого два с половиной часа, – отстранённо произнёс он и крепко обнял меня в ответ, пристраивая подбородок на моей макушке. – Не самый приятный опыт в моей жизни, но зато весьма познавательный.

– Да уж, соглашусь, – откликнулась я рассеянно, и тут до меня дошло. – Так. Погоди. Два с половиной часа?

Не отвечая, Йен сгрёб меня в охапку и потащил куда-то прочь, кажется, проходя прямо сквозь торговые ряды и не задумываясь о том, заметит ли это кто-нибудь. Сувениров, к моему удивлению, на прилавках не было; зато мелькали по сторонам горы оранжевых апельсинов, жёлтых лимонов и розоватых от спелости грейпфрутов, душистые веники из лавра и лаванды, полосатые яблоки, сочащиеся сладостью груши. Одну я схватила по пути, то ли из озорства, то ли затем, чтоб проверить, настоящая ли она, а теперь она согрелась в ладони и немного смялась.

Сердце у Йена, крепко прижимавшего меня к груди, колотилось, как бешеное: тук-тук-тук-тук…

Наконец прилавки закончились. После шума и суеты открытое пространство оглушало – короткий лабиринт из шиповника, несколько скамей под белёсыми платанами, широкая полоса песка и много воды, тёмной и спокойной. Ближе к берегу сновали по волнам туда-сюда пёстрые утки, видимо, рассчитывая на угощение, а чуть дальше плавно покачивалась, склонив шеи друг к другу, пара чёрных лебедей.

Тут меня озарило.

– Это не Стила, – выдохнула я. И, сощурившись, добавила: – И не Мост Поцелуев. Он тоже красный и металлический, но совсем другой.

– Река – Аржан, точнее, водохранилище по течению Аржана, вон она, дамба, вдали, – подтвердил Йен мою догадку и присел на скамью; я оказалась у него на коленях, но нас обоих такое положение более чем устраивало. – А вот там, – указал он налево, – Мост у Рынка, где ты и сошла на берег. Чуть дальше, соответственно, рынок. Больше двух часов я носился по всему городу и пытался тебя разыскать, но не мог – даже чары не помогали. Такое случается, если человек попадает в каверну… но каверны я не нашёл. Ни одной. А потом чары тебя зацепили, я сразу же переместился на рынок – и тут ты сама меня отыскала.

Я зажмурилась, откидывая голову ему на плечо, и ощутила слабые, почти невесомые поглаживания – шея, скулы, веки… Тревога потихоньку отпускала.

– Странно. По моим прикидкам, прошло около получаса, и всё это время я бегала по Мосту Поцелуев, пока не заметила потерянную душу и на автомате не пошла за ней к торговым рядам. Но мне казалось, что те прилавки – часть Торгового острова, – пробормотала я, воскрешая в памяти карту. – Нет, много можно списать на рассеянность, можно даже перепутать берег. Но незаметно для самой себя пройти насквозь через Ботанический сад и очутиться на рынке… Вряд ли я настолько отвлеклась.

– Вижу тут два варианта, – задумчиво протянул Йен. – Либо тебя отвлекли, либо переместили. И оба они мне не нравятся, потому что я ничего не заметил.

С закрытыми глазами мне мерещилось, что плеск воды слышался совсем рядом, будто бы у самых ног, а рынок, наоборот, остался где-то далеко-далеко. После пережитого беспокойства и бестолковой беготни тянуло в сон. Ветер почти стих, выглянуло солнце, уже ласковое, незлое, клонящееся к горизонту… А потом я вдруг услышала отчётливый мерный шорох – заплетающиеся мелкие шажки по песку – и хихиканье.

Близко.

Я распахнула глаза и резко выпрямилась, едва не зарядив Йену башкой в челюсть.

– Что случилось? – спросил он, неуловимо собираясь: его выдавала не мимика, а неявное чародейское свечение по кромке радужки, пока бледное, розоватое, как лепестки олеандра. – Приснилось что-то?

Поблизости никого не было – ну, кроме уток, но они занимались своими птичьими делами и на мой покой не покушались. И ещё вдали, метрах в двухстах от нас, у дамбы, по песку ходила девочка лет двенадцати с чёрным лабрадором на поводке, но хихикала явно не она.

Поколебавшись, я всё-таки рассказала Йену о своих странных глюках – и о голосе в поезде, и дробящейся на зыбкие отражения реальности, и о призрачных шагах. И затем добавила, уже сомневаясь:

– Знаешь, можно было бы и забить на всё это, мне ведь часто мерещится что-то, когда я случайно прикасаюсь к душам мёртвых… Но здесь никого нет. Город чистый, словно потерянные души из него веником вымели. Я только одну и встретила, и ту какую-то безобидную.

Йен сузил глаза; губы у него дрогнули в довольной ухмылке.

Похоже, додумался до чего-то, но мне пока говорить не хочет, пока не убедится до конца.

– Нет потерянных душ, говоришь… – пробормотал он. И скосил на меня взгляд: – Медиумы более чувствительны к миру, чем кто-либо иной, так что тебе стоит больше доверять своему чутью, солнышко, – он ласково взъерошил мне волосы, и я инстинктивно подалась за его большой тёплой ладонью. – Мосты Сен-Жюстена – уникальное явление, потому к их тайне и сложно подступиться: слишком много вариантов разгадки, не знаешь, за какой хвататься первым.

– Но сейчас ты определился? – предположила я, уже прекрасно зная ответ.

– Скажем так, я вспомнил об одной важной истине. – Улыбка Йена стала однобокой и какой-то зловещей; хотя я знала, что этот азарт хищника предназначается не мне, но всё равно на мгновение ощутила слабость жертвы, медленно загоняемой в ловушку, и голова слегка закружилась. – Не надо выбирать самые реалистичные объяснения. Потому что истиной, мой прелестный цветок, окажется самое простое и очевидное объяснение, каким бы невероятным оно не казалось на первый взгляд. Я примерно понимаю теперь, что с нами произошло, но осталось выяснить кое-какие дополнительные условия – и выманить, собственно, виновника. Ты со мной?

– Надо подумать, – протянула я с деланым сомнением. – Но если ни одна девчонка тебе ещё не отказывала, наверное, не стоит портить статистику?

До словесных перепалок Йен не опустился – он просто завалил меня на лавочку и целовал до тех пор, пока из будки на пляже заикающийся голос по громкой связи не напомнил робко, что развратные действия в общественных местах запрещены, близко к воде подходить опасно, а уток нельзя кормить хлебом.

– А так хотелось, – разочарованно протянул Йен, выпрямляясь и стягивая волосы в хвост. – Может, вернуться ночью? Как думаешь?

– Зачем? Утки будут уже спать, – невинно откликнулась я.

Он фыркнул, но снова нарушать общественный порядок не стал. И правильно – в конце концов, нам нужно было ещё довести расследование до конца, чтобы оставшееся время, отведённое Хорхе на работу, честно провести в блаженном безделье.

Оставшуюся половину дня мы угробили на то, чтобы пройти по каждому из десяти мостов Сен-Жюстена хотя бы раз. Ситуация с исчезновением повторилась ещё дважды: на Садовом мосту через Аржан и на Мосту Разлук через Стилу. К концу прогулки ноги, если честно, отваливались, несмотря на то, что тренировки я не забрасывала – по ощущениям, навернуть пришлось километров тридцать, а это существенно больше моей нормы. Когда солнце опустилось за гряду холмов на западе, мы обосновались в кафе с открытой верандой, расположенном аккурат между «Монреми» и Ботаническим садом, и заказали себе что-то там на гриле.

Втайне я надеялась, что прожарка будет слабой: после всех стрессов и приключений хотелось пустить кровь хотя бы стейку, если уж добраться до виновника наших неурядиц не вышло.

– Вот это аппетит, – восхищённо присвистнул Йен, наблюдая за тем, как я ожесточённо терзаю ножом кусок у себя на тарелке. – Скинуть год-другой явно пошло тебе пользу, ты так не считаешь?

– Что за дискриминация? – ненатурально возмутилась я, слишком занятая стейком, для того чтобы сердиться на подколы. – Слышать ничего не хочу про аппетит от человека, который расправился с порцией в полтора раза больше моей и ещё заказал десерт… м-м, закажи и мне, кстати. И что там с мостами? Ты вроде хотел вычислить закономерности.

Взгляд у него стал холодным и рассеянным, как свет, который проходит сквозь тонкую ледяную пластину – похоже, закономерности оказались не слишком приятные.

– Начнём с простого, – произнёс Йен наконец, когда отловил официантку и обновил наш заказ. – Во-первых, цвет. Мосты Встреч, Поцелуев, Разлук, Садовый, Прогулочный и тот, что расположен у рынка – все красные. Разные оттенки, материал тоже отличается, но на определённом отдалении их можно принять друг за друга. Например, если оборачиваешься в панике, чтобы найти своего партнёра.

– Справедливо, – согласилась я со вздохом.

Сейчас у меня уже не было такой уверенности, что всё время после первого исчезновения меня носило именно по Мосту Поцелуев. Например, я припоминала, что в какой-то момент заметила на поручнях ленты – точь-в-точь, как на Мосту Встреч, а вот были ли там навесные замки, принесённые влюблёнными парами… Честно говоря, из головы это вылетело напрочь.

– Автомобильный мост и Новый Пешеходный совсем другие, – продолжил Йен, постукивая пальцами по столешнице. – Туристы ими редко пользуются, чаще местные.

– И на форумах практически нет историй об исчезновениях, связанных с ними, – добавила я, с сожалением отставляя тарелку, и подпёрла голову кулаком. – Те, что есть, вполне могут оказаться выдумкой. Ещё радикально отличается Старый мост, но он закрыт для посещений. И Мост Фей… Жаль, кстати, что там ничего интересного не произошло.

– А название сулило интересную загадку, – разочарованно протянул Йен. Его красивое лицо за трепещущими огоньками свечей немного расплывалось, и хотелось подвинуть их в сторону, чтобы видеть лучше – но шевелиться было лень. – Шарманка играла на четырёх мостах, и на трёх из них парень устраивал аттракцион с мыльными пузырями – парень один и тот же, хотя в разных костюмах. Я знакомился с ним трижды со словами «Сегодня мы уже встречались», но узнал он меня только один раз.

– Вот как? – удивилась я. – Неожиданно. Ты, знаешь ли, не из тех, кого легко забыть, даже если увидишь хотя бы однажды.

– Сочту за комплимент, – улыбнулся Йен. Тут подошла официантка с нашими десертами, и пришлось ненадолго прерваться. – С учётом того, что потерянных душ ты больше не видела, хотя умирают в Сен-Жюстене так же часто, как в любом другом городе… У меня есть одна идея, как объяснить всё это, но нужно будет проверить ещё кое-что. Во-первых, наш отель: я хочу наконец разобраться с комнатами. А во-вторых… Завтра тебе предстоит трудный день, любовь моя. – Улыбка у него стала шкодливой. – Нам придётся поцеловаться на всех мостах, которые мы упустили сегодня.

Я прыснула со смеху и уткнулась в своё пирожное.

– Страшная угроза, о великий чародей. Не смею, впрочем, противиться, спрошу только: а зачем, собственно?

Вопрос был шуточный, но Йен ответил неожиданно серьёзно:

– Потому что ты пропадала только на тех мостах, где мы с тобой целовались.

– О! – Брови у меня сами собой выгнулись. – Мистическая полиция нравов? Высокоморальный патруль? Потусторонняя гвардия на страже целомудрия?

Он откинулся на стул, размышляя, и машинально стёр пальцем бледно-розовый крем с нижней губы.

– Вряд ли, милая. Я бы, скорее, ставил на ревность. Вот только остаётся узнать, кого ревнуют – тебя или меня.

– А это важно? – растерянно переспросила я, не зная, как реагировать.

Йен иногда говорил что-то такое мимоходом, отчего меня пробирало холодком. Потому что чувствовалось: за каждым его выводом стоит некий опыт, причём скорее всего неприятный.

– Разумеется, – последовал ответ. – От этого зависит, кто из нас будет в опасности, когда начнётся настоящая игра с высокими ставками. Впрочем, в моей компании тебе нечего опасаться: я всё ещё самый могущественный чародей столетия.

«Ага. Половину которого ты был мёртв», – хотела сказать я, но промолчала.

Мне опять стало не по себе. И, наверное, поэтому, я цеплялась за него всю обратную дорогу, делая вид, что глинтвейн ударил мне в голову, хотя что такое полстакана разбавленного вина для взрослой женщины?

У отеля пришлось экстренно «протрезветь», потому что Йен не шутил, когда сказал, что хочет разобраться с комнатами. Оставив меня у стойки с ключом, он поднялся наверх и исчез – я надеялась, что ненадолго, потому что на месте регистратора сидела та самая женщина с шалью пыльного цвета, что и в день нашего заезда. Сомневаюсь, что она узнала меня в образе пятнадцатилетнего подростка, но вот при виде Йена явно что-то заподозрила – ещё бы, розовые волосы не так уж часто встречаются – и теперь заинтересованно косилась то на лестницу, то в мою сторону.

Чего сейчас хотелось меньше всего, так это дежурных разговоров из вежливости, но деваться было некуда.

– Вы давно здесь работаете? – спросила я обречённо и изобразила дружелюбную улыбку.

В старшей школе с улыбками у меня дела обстояли паршиво – только родителей пугать или учителей, но с возрастом вроде бы навык развился достаточно, чтобы посетители в «Норе» не шарахались от мрачной баристы и не принюхивались к своему кофе с подозрением.

– Да давненько, – буркнула женщина, кутаясь в шаль. – Я хозяйка вообще-то.

– О, здорово! – вполне искренне обрадовалась я: следующий формальный вопрос, о том, местная ли она, отпадал. – И много у вас посетителей в это время года?

– Да хватает…

– А летом места бывают? Или заранее надо бронировать?

– Да от года зависит…

– Нравится вам здесь?

– Да по-разному…

Через три или четыре «да» я заметила, что собеседница расслабилась, и рискнула задать один из вопросов, которые меня действительно интересовали:

– У вас тут такие мосты интересные… Их делал один архитектор?

Женщина посмотрела на меня странно:

– Да нет, какой один? Самому старому лет триста, новый уже при мне построили. Все разные.

– Самый старый… – протянула я, опираясь на стойку, и уставилась на хозяйку гостиницы в упор. – Это который, Мост Фей? Почему он так называется, кстати? Там феи живут?

Как известно, если у вас есть идиотские вопросы – задавайте их с максимально серьёзным выражением лица, чтобы собеседник постеснялся заржать в ответ.

– Да какие-то живут, – огорошила меня хозяйка, поддёрнув шаль на плечах. – Сама не видела, только слышала.

От удивления я даже забыла изобразить приличествующие случаю чувства и застыла истуканом секунд на десять.

– И… что именно вы слышали?

– Да смех, – откликнулась женщина так же равнодушно. – Хи-хи да хи-хи. Ну его, что про чертовщину на ночь разговаривать, – и она нагнулась, чтобы постучать по дереву.

После этого беседа как-то не клеилась, и я обрадовалась, когда вернулся Йен – тоже, кстати, подозрительно довольный.

– Нашёл что-то? – не удержалась я и шепнула на лестнице.

– Кое-что, – мурлыкнул он, приобнимая меня. – В комнате покажу.

Очутившись в номере, мы сразу завалились на кровать – вовремя, потому что ноги уже не держали. Йен тут же втиснул меня в подушки и прижался щекой к щеке, но не успела я настроиться на нежности, как он интригующе шепнул:

– Смотри, – и принялся пролистывать фотографии на экране телефона.

Их было немного, с дюжину, и почти сразу я уловила закономерность, но не смогла в неё поверить.

– Говори, – подначил он меня. – Ну же, будь смелее. Больше доверяй своим глазам.

Я выдохнула на раз-два и ещё раз пролистала снимки, уже вдумчиво, а потом предположила осторожно:

– Это три номера, да? Наш и два соседних. Но почему в дверях всё время разные люди? Не могут же восемь человек в одной комнате жить…

Мой ответ изрядно развеселил Йена.

– И да, и нет, смотря с какой точки зрения. Одновременно – да, тесновато будет, но вот если раскидать их во времени…

Намёк был таким прозрачным, что сложно было не догадаться, но столь невероятным, что я никак не решалась озвучить выводы.

– Значит, раскидать, – вырвался у меня нервный вздох.

– Именно, сладкая.

– Но отсутствовал ты четверть часа.

– Совершенно верно. Двенадцать минут, если быть точным – не так уж много надо, чтобы вскрыть дверь чарами и заглянуть внутрь.

Я перевернулась на бок, чтобы поощрительная улыбка и сияющие глаза не сбивали меня с толку, но совершенно напрасно: поцелуи в шею столь же прекрасно выполняли отвлекающую функцию.

– То есть ты хочешь сказать, – очень медленно начала я, – что ты четыре раза постучался в эти три комнаты, и каждый раз внутри были другие люди?

– Не стучался, а взламывал, и не четыре раза, а больше, – откликнулся он охотно и запустил нахальные руки под мой свитер. Очень нахальные… ох. – Но разные постояльцы закончились на четвёртом круге. А жаль, было интересно. Но это объяснило, почему бронирований в несколько раз больше, чем комнат. И почему здесь не подают завтрак. Это была бы весьма, м-м, разорительная статья.

Самоконтроль у меня начал неторопливо уплывать в дальние края, но занудство пока было сильнее.

– То есть… объяснило?

– Здесь есть не только разные номера, но и разные варианты одних и тех же номеров, мой любопытный котёночек. Параллельный мир, только в масштабах одной комнаты. И с мостами, подозреваю, то же самое, хотя и в иных масштабах… А теперь, когда интерес удовлетворён, самое время удовлетворить что-нибудь другое… как полагается взрослым, м-м… совершеннолетним, хм-м… законным супругам. Что думаешь?

Честно говоря, думать у меня в таком состоянии, как сейчас, не получалось в принципе. Свет в номере померк – не выключился, а точно размазался по стенам и потолку, размывая их; воздух в комнате сгустился и будто бы стал потрескивать – беззвучно, на уровне фантомных ощущений. Йен нависал надо мной, упираясь руками в подушки, и просто смотрел – но этого хватало, чтобы дыхание стало рваным.

Я уже не могла понять, вернул ли он себе привычный возраст – или накинул пару лет для приличия, или просто он всегда так менялся, когда становился серьёзным, и призрачный розовый дурман расходился от него волнами, накатывал – плотный, как вода, тёплый, трепещущий…

– Оставь себе длинные волосы, у меня новый фетиш, – попросила я хрипло.

Йен опустил ресницы – и медленно стянул чёрную ленту. Шёлк волос рассыпался по плечам; одна прядь свесилась и чиркнула мне по лицу. Я, кажется, вовсе забыла, как дышать, а Йен склонился ниже и шепнул:

– Мне понравилось, как ты обошлась с этой лентой днём. Может, повторим?

– Что именно? – бездумно ответила я, и тут взгляд уткнулся в решётку-кружево в изголовье кровати.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – интригующе шепнул Йен и перекатился так, что я оказалась сверху, а потом поднял руки к решётке. – Но знаешь, милая, тогда тебе придётся взять инициативу на себя.

Меня бросило в жар.

«Придумал тоже чем угрожать», – подумала я, но вслух ничего не сказала.

…наверное, даже чародеи не изобрели ещё способ целоваться и говорить одновременно.

Проснулись мы опять подростками и очень по-подростковому: в обнимку, с перепутанными, как лианы, руками и ногами, на скомканных простынях и с обострением лени в той стадии, когда лежать уже невозможно, но первым вставать никто не хочет. Нет, глобально проблема решалась в два счёта словами: «А что у нас на завтрак?»

Но тогда я осталась бы в кровати одна.

Дилемма.

– Выспалась? – поцеловал меня Йен в щёку. – Доброго утра, солнышко, точнее, доброго полудня. Пожалуй, мне надо извиниться за то, что я вымотал тебя вчера… или уже сегодня?

– Сегодня, – фыркнула я, поворачиваясь, и прижалась лбом к его лбу. – Теоретически, если скажу, что вымотал, это должно польстить некоторым твоим частям. Но тогда тебе придётся извиняться, а извиняются обычно за что-то неприятное… Так себе вариант, если честно.

– На чём сойдёмся? – заинтересованно откликнулся Йен после красноречивой паузы.

– На том, что мы крепко должны Хорхе за наш медовый месяц?

Йен рассмеялся.

– Хорошая идея, только ему не говори. Он не любит бывать третьим в чьей-то постели, даже виртуально… Кстати, чего бы ты хотела на завтрак?

– Что-нибудь сытное, – пробормотала я, зарываясь в одеяла. – Всё-таки подросткам нужно больше ресурсов, чем взрослым.

– Я видел неплохое кафе с континентальным завтраком на ярмарке, – тут же отреагировал Йен. – Что же насчёт аппетита, то не в возрасте дело: манипуляции с телом сжигают много энергии.

– А это не опасно?

Он закатил глаза.

Пожалуй, все эти штучки по перестройке тела – единственное, на чём мы не сходились, но, к счастью, Йен никогда не настаивал на экспериментах и не пытался модифицировать меня тайком, чем, насколько я успела узнать, грешили многие в Запретном Саду.

Повезло, можно сказать – прославленный гений столетия оказался ещё и весьма деликатным.

– Сама оденешься или тебе помочь? – коварно отвлёк меня Йен от размышлений. – Боюсь, правда, что с моей помощью процесс может неоправданно затянуться…

Деликатный? Ага, как же.

– Справлюсь, – махнула я рукой из-под горы одеял.

Погода сегодня откровенно не радовала, и то и дело небо закрывали плотные дождевые тучи – возможно, вставать не хотелось именно поэтому. Нужное кафе – на верхнем этаже небольшого семейного отеля – мы отыскали быстро, но свободных столиков не оказалось – пришлось ожидать, когда хоть один освободится. Пока Йен убалтывал официантку, я от нечего делать пялилась с террасы вдаль, поверх беспорядочного нагромождения прилавков, тентов и ларьков, между которыми сновали бесконечные туристы. Чуть дальше блестела лента реки, перечёркнутая алым мостом, за ней торчали горбатые крыши исторического центра, ещё дальше – виднелась кромка озера Сен-Жюстен, и над ней в пелене облаков изредка проступала бледная, неявная радуга.

Всего три цвета – красный, зеленовато-жёлтый, иссиня-фиолетовый.

«Под радугой живут феи», – промелькнула в голове вдруг строка из какой-то книги, и вдруг стало зябко.

Тем временем чародейское обаяние, похоже, победило здравый смысл, и хозяева кафе выволокли на террасу пару табуретов и ещё один столик, раскладной, судя по отпечаткам от цветочных горшков – явно позаимствованный с личного балкона. Официантка сноровисто застелила его скатертью, разложила приборы и, бросая на Йена заинтересованные взгляды, удалилась на кухню – надеюсь, за едой, а не за приворотным зельем.

– Новая поклонница? – елейным голосом поинтересовалась я, присаживаясь за столик.

– Посмотрим на её поведение – я кому попало поклоняться себе не позволю, – с достоинством ответил Йен. И, заговорщически понизив голос, перегнулся через столешницу: – Кстати, эта милая девушка рассказала мне кое-что весьма любопытное. Иногда на Мосту Фей слышится…

– Хихиканье?

– Умеешь испортить сюрприз, – с обожанием взглянул на меня он. – Можно, я тебя поцелую?

– До того как нам принесли блюда? На глазах у только что завербованной поклонницы? – заломила я брови. – Спасибо, но нет, я не самоубийца.

– Ревнуешь? – искренне заинтересовался Йен.

– А тебе бы это понравилось?

– Ну…

– Тогда ревную.

Обмен комплиментами пришлось экстренно прервать, когда появилась официантка и поставила перед нами пищу богов: омлет с грибами, поджаренные колбаски, фасоль в томатном соусе, всё горячее, ароматное и острое. Практически идеал, если бы не гора мелко порубленной зелени на этом великолепии – впрочем, любому трезвомыслящему человеку известно, что нет совершенства на земле.

Ну, по крайней мере, до первой чашки кофе.

– Кстати, – вдруг заговорил Йен, когда я уже с головой ушла в статью для «Шери», которую хорошо было бы сдать к концу недели. – А кто тебе рассказал о смехе, который слышно у Моста Фей? Мужчина или женщина?

Постановка вопроса меня несколько удивила, но всё-таки я ответила без запинки:

– Женщина. Хозяйка «Монреми».

– Значит, с тобой уже трое… Интересно, это закономерность или случайность? М-да, выборка недостаточная, – пробормотал Йен, постукивая пальцем по нижней губе. Он просто сногсшибательно смотрелся сейчас – эти манеры рассеянного учёного и смазливая физиономия подростка. – Ладно, толку сейчас гадать, по дороге проверю. Сколько тебе нужно времени, чтобы закончить?

Текст шёл бойко, даже если работать с мобильного, так что я прикинула срок по самому оптимистичному сценарию и уверенно заявила:

– Полчаса. И на ближайшие пять дней я полностью в твоём распоряжении. Ну, то есть, конечно, мне придётся всё равно вести блог и контролировать, что там происходит в моём кафе, но никаких больше статей на две страницы.

– Какие заманчивые перспективы, – протянул он томным голосом. И добавил уже нормально, с прищуром глядя с террасы вниз: – В принципе, можешь не спешить. Если всё пройдёт сегодня по моему плану, то времени у нас будет просто уйма. Целый, страшно сказать, медовый месяц.

– А если нет? – машинально переспросила я.

Почему-то Йен промолчал, и от этого сделалось не по себе.

Начать эксперимент мы решили с Моста Встреч – к кафе он располагался ближе всего, и вчера никто на нём не исчезал. Честно говоря, к поцелуйной теории Йена я отнеслась скептически, но в одиночку проверить её он бы не смог, так что пришлось соглашаться. Первый заход был пробный: мы бодро продефилировали вдоль правой стороны моста, старательно отставая друг от друга на несколько шагов, сделали с десяток идиотских фотографий в обнимку посередине, затем вернулись по левой стороне, целые и невредимые. Выждали несколько минут – мороженое с тимьяном и лавандой оказалось весьма и весьма достойным – и завернули на второй круг.

С трудом вытерпев треть пути, Йен толкнул меня к перилам и жарко поцеловал, удерживая одной рукой под затылок, а отпустил только тогда, когда мои бедные ноги стали подкашиваться.

– Тебе, похоже… нравится твоя версия, – тяжело дыша, пошутила я.

– Она практичная, – совершенно серьёзно ответил Йен. – Даже если мы не подловим местного хозяина мостов, то всё равно проведём чудесный день, полный плотских наслаждений.

Я фыркнула:

– Подростки так не говорят, фильтруй лексику.

– В моё время говорили, – усмехнулся Йен. И добавил, прежде чем я сама успела съязвить на тему возраста: – Всё-таки технически старый хрыч у нас не только Хорхе. Ну что, идём?

В этот раз он шёл первым, а я тащилась следом и сверлила его безупречную – нет, правда, кто ещё будет так сногсшибательно смотреться в клетчатой голубой рубашке? – широкую спину. Мы уже почти добрались до спуска на берег, и в голове успела промелькнуть торжествующая мысль: ага, ошибся!

Не то чтобы мне действительно хотелось, чтобы Йен оказался неправ…

Откуда-то сбоку порхнул белый голубь – страшная, перекормленная городская птица с бессмысленными оранжевыми глазами и бугристыми красными лапами. Я инстинктивно зажмурилась, отшатнулась – на долю секунды, не больше, а когда снова открыла глаза, то Йена поблизости не было.

– Я действительно редко ошибаюсь, – весело заявил он мне минут через двадцать субъективного времени, когда мы наконец нашлись; на сей раз никого не вышвырнуло на другой мост, просто я отчего-то оказалась на противоположном его конце.

– Интуиция? – вздохнула я, меняя на ходу время на экране мобильного: как всегда, после исчезновения цифры сбились.

– Обычно – логика, опыт, анализ, – откликнулся Йен странно-отстранённым голосом и нежно погладил меня по взъерошенным волосам. – Но сейчас действительно интуиция сработала. Я чувствую, как кто-то пытается увести тебя, и мне это не нравится.

– Ревнуешь? – вернула я ему шутку.

– Боюсь, – откровенно признался он. – Потому что до сих пор не понимаю, что этой твари нужно… Кстати, пока тебя не было, я поспрашивал людей в округе. Две женщины признались, что слышали смех на Мосту Фей, а ещё один мужчина ответил, что нечто подобное рассказывала его мать. Многовато совпадений, не находишь?

– Да уж…

В толпе туристов промелькнул запомнившийся клетчатый шарф – или просто похожий? Взгляд уцепился за него, выискивая знакомые очертания фигуры, но нет, это оказался не тот мутный дедок с эспрессо из пиццерии, а долговязый школьник в пальто. Я тяжело вздохнула и на секунду зажмурилась, массируя пальцами переносицу, а когда вновь открыла глаза – он смотрел прямо на меня, издали, сквозь людей, воздушные шары, суматошно мечущихся голубей и пар над тележкой с печёными каштанами.

Я невнятно вякнула и спряталась за Йена.

– Урсула? – тревожно спросил он, оглядывая толпу. – Ты кого-то заметила? Призрака или человека?

Сердце колотилось так, что к горлу тошнота подступала. Мальчишка в клетчатом шарфе бесследно пропал, словно и не было его вовсе, а так, померещилось что-то.

– Че… человека. Наверное, – хрипло выдохнула я, утыкаясь лбом в чужое плечо – тёплое, надёжное. – Не знаю. Может, вообще никого не видела, просто разнервничалась на пустом месте.

Руки у Йена ощутимо напряглись.

– Давай прекратим, – предложил он, обнимая меня крепче. – В принципе, я узнал достаточно, чтобы закончить это дело самому. А ты посидишь в отеле, с блогом поработаешь…

Предложение было разумным, но по самооценке оно било заметно.

– Шутишь? – улыбнулась я почти натурально, запрокидывая голову. – Ну, нет, вместе начали – вместе закончим. Где мы там дальше хотели целоваться? На Мосту у Рынка?

Йен откликнулся не сразу, но затем всё же кивнул, словно нехотя.

– Да, пойдём туда. И, признаюсь, мне тоже стало неуютно, мой бесстрашный медиум. Такое чувство, что хозяин мостов по какой-то причине выделил нас и, как бы это сформулировать… глаз на нас положил? Пожалуй, не стоило так дразниться с поцелуями.

Честно говоря, в глубине души мне хотелось, чтобы именно сейчас интуиция его подвела.

День тем временем перевалил за половину и медленно покатился к закату. Людей на улицах стало меньше. Зато все окрестные кафе и рестораны переполнились настолько, что хозяева начали выставлять запасные столы на улицу – человеческая масса выпирала из душных залов, как тесто, оставленное без присмотра, вылезает из кадушки. Из заведения, украшенного полумесяцами и звёздами, выплывал густой кальянный дым и цеплялся за мелкие, седоватые, жёсткие листья маслин. Стучали вилки и ложки, из открытых окон волнами, как жар от печи, расходилась немудрёная музыка; солнце дрожало, путаясь в облаках, обвисая в них, точно в паутине, намотанной в несколько слоёв…

Всё казалось нереальным – особенно на мосту, где в поредевшей толпе нельзя уже было спрятаться, и каждое действие привлекало внимание, будь то громкий смех, чья-то резкая остановка или неловкий жест.

– Значит, мы продолжаем? И ты уверена в этом? – то ли спросил, то ли просто пробормотал себе под нос Йен, но я на всякий случай кивнула и сжала его руку покрепче. – Ну, что ж, пеняй на себя.

И резким, почти грубым жестом припечатал меня к столбу.

Это было почти больно – позвоночником о металл, с такой силой, что даже плафон фонаря покачнулся от удара. На звук обернулась парочка дам в возрасте, степенно прогуливающихся под ручку. Они зашептались; раздался характерный звук срабатывания фотокамеры, и появилось ощущение, что снимают именно нас. Стало неловко; я попыталась отвернуться, но не тут-то было.

Йен зафиксировал пальцами мой подбородок и углубил поцелуй.

– Хн-н-н! – протестующе замычала я. Ничего более членораздельного сказать не получалось по понятным причинам. – Хфр…

Он и не подумал меня отпускать, и это уже было странно.

Вообще Йен обычно чутко ловил перепады чужого настроения и никогда не настаивал на нежностях. Ну, мог, конечно, потом изобразить смертельную обиду или трагически уйти в лабораторию на всю ночь, но мы прекрасно понимали, что это просто игра такая, устраивающая обе стороны… Единственный – и, по иронии, наш первый – раз, когда он проявил излишнюю настойчивость, можно было списать на побочный эффект после общения с Ратхой, древней вампиршей.

«А что, если и сейчас замешаны какие-нибудь дурманные чары? – пронеслась пугающая мысль. – Мало ли какие накопительные последствия у этих дурацких мостов…»

Я запаниковала самым идиотским образом – и оттолкнула Йена по-настоящему, со всей силы.

Он поддался неожиданно легко, просто взял и отпустил, но со стороны, наверное, всё похоже было на драку между любовниками. Дыхание у меня сбилось, а лицо, подозреваю, выглядело изрядно перекошенным – сложные чувства, все дела. Йен отступил на шаг, словно по инерции, затем ещё…

…и пропал.

Реально, растворился в воздухе.

Вот тут я перепугалась по-настоящему.

До сих пор все исчезновения вполне получалось объяснить естественными причинами: нечто мастерски отвлекало внимание одного из партнёров, а другой в это время пропадал. Ну, или наоборот, если верить теории Йена – перемещали именно меня. Вдобавок ко всему сейчас куда-то подевались и те две чопорные тётки, которые косились на нас из-за поцелуя, и человек с фотокамерой…

– Йен? – робко позвала я вслух. – Ты тут? Если прячешься, то выходи, пожалуйста.

Естественно, ничего не произошло.

Мобильный уверял, что сети здесь нет и отродясь не было; часы остановились. По уши в дурных предчувствиях, я вылетела с моста на берег, по-глупому надеясь, что этого, как обычно, хватит, чтобы выбраться из пространственно-временной петли.

Телефон сдавленно пискнул – и вырубился окончательно, словно батарея мгновенно разрядилась.

– Вот чёрт, – выругалась я, затравленно озираясь. Здесь, около рынка, людей было чуть больше, но звуки доносились как через стеклянную стену, глухо и искажённо. – Йен! Йен!

Я бессмысленно крутанулась на месте, пытаясь найти его глазами… и едва не села там, где стояла, потому что мост тоже исчез. Что вправо, что влево, насколько хватало глаз, простиралась девственная, не тронутая предприимчивыми человеческими руками гладь реки. От резкого, острого приступа ужаса у меня заложило уши. Тряся головой, как припадочная, я попятилась, попятилась… и врезалась спиной во что-то.

…в кого-то?

Прямо за мной стоял ребёнок в красном комбинезоне – то ли мальчик с чересчур нежным лицом, то ли девочка, слишком коротко остриженная. Аккурат между нами лежало мороженое на палочке, медленно растекающееся по асфальту – видимо, последствия нашего столкновения. Но прежде чем я пришла в себя и сообразила, что надо бы извиниться, ребёнок перешагнул через сливочно-шоколадное пятно, дёрнул меня за край толстовки, привлекая внимание, и тихо попросил:

– Ты не уйдёшь с дядей? Ты будешь моей мамочкой?

Глаза у него были белые, как у слепца.

Как я не заорала дурниной в тот момент – даже и не знаю. Растерялась, наверное, потому что в человека помещается только определённое количество ужаса, а излишки вываливаются сами собой. Колени зато подломились, как миленькие, и, не желая того, я очутилась с мнимым ребёнком на одном уровне, лицом к лицу. В глазах всё двоилось – река, розовеющий небосвод, городские постройки на другом берегу… всё, кроме этого существа.

А ещё оно точно светилось изнутри.

– Привет, кроха, – выдавила я из себя дружелюбно. Надеюсь, у него нет привычки жрать инициативных собеседников… – Как тебя зовут?

Несколько секунд оно молчало и таращилось на меня, а потом ощерилось – и расхохоталось басовито и хрипло, как прокуренный дед-культурист. Хватка маленьких пальчиков сделалась буквально стальной, край толстовки затрещал и стал расползаться.

«Хорошо, что я уже сижу, и дальше падать некуда», – пронеслось у меня в голове.

И тут миру вокруг наконец надоело двоиться, и он попросту развалился пополам; одна из половин вспыхнула розоватым бездымным пламенем – вместе с тварью в детском обличье, а вторая приняла уже знакомые очертания: тёмно-красная арка моста, ещё правее, на берегу – шумные рыночные ряды, левее, вдоль стремительного течения Аржана – разномастные частные домишки, огороженные заборами. А я обнаружила себя почему-то на склоне, в зарослях шиповника за остановкой трамвая, откуда ломилась через кусты знакомая долговязая фигура, которая на фоне светлого неба выглядела картонным силуэтом.

– Урсула… – Йен сгрёб меня в объятия и вытащил на свободное пространство. Теперь река бежала прямо у нас под ногами, внизу, под обрывом. – Великий Хранитель, ты же дрожишь вся… Прости.

– За что? – буркнула я, с удовольствием утыкаясь лицом в его плечо. – За то, что отказалась оставаться в гостинице и ждать, пока ты распутаешь дело до конца? Брось. Ничего же не случилось. Подумаешь, испугалась… Кстати, это ведь ты меня вытащил?

– Ну да, – откликнулся он рассеянно, поглаживая меня по спине. – Сразу не сообразил, что сделать, но потом разделил две реальности. И лишнюю уничтожил.

– Вместе с тем существом? – с надеждой спросила я.

При воспоминании о бельмах на условно-детском лице меня передёрнуло.

– О, если бы это было так просто, – цокнул языком Йен раздражённо. – Но ничего, справлюсь, сердце моё, не тревожься. Нужно всего лишь немного времени.

Перед тем как задать следующий вопрос, я помедлила.

– Слушай… А кто это был-то? Или что?

Солнце плавало в облачной дымке – яркое, но мутное пятно, и оттого казалось, что небо тоже равномерно светится от горизонта до горизонта. Судя по мобильнику, который наконец соизволил очнуться, из реальности я выпала всего на несколько минут, но по ощущениям прошло не меньше пары часов. Мышцы ломило, как после изматывающего забега, и хотелось в тёплый душ.

Или в ванну. Желательно вместе с Йеном.

– Это была фея, – наконец ответил он задумчиво и прижал меня к себе чуть сильнее.

Не то чтобы я возражала.

– Фея? Такая мелкая шкода с крылышками, обряженная в платьице из цветочных лепестков?

– Насчёт шкоды – верно, а всё остальное мимо, – улыбнулся Йен. – Хотя… помнишь Королеву Лабиринта?

У меня перед глазами возник образ стервозной миниатюрной женщины в полметра ростом, облачённой в цветочное платьице.

– Это та, которая заявилась по твоей просьбе на суд и сдала Крокосмию и его опыты с потрохами?

Поцелуй в макушку подтвердил, что вспомнила я правильно.

– Именно, любовь моя. Так вот, Королева Лабиринта – фея, рождённая из суммы человеческих ожиданий и представлений о ней. Сначала, лет двести назад, появились истории о крошечной красавице со скверным характером, которые ученики Розария пересказывали друг другу. Затем истории обросли подробностями, впитали силу, страхи… и в Лабиринте родилось нечто, ставшее его Королевой. Со временем оно набралось могущества, и теперь сладить с этой капризной дрянью непросто даже наставникам Розария, поэтому с ней предпочитают просто не связываться.

Я повертела сказанное в голове и подытожила:

– В общем, если чародеи сотворили что-то страшненькое сознательно – это называется химерой, а если оно само, никто ни при чём – это фея. Так?

– Вроде того, если опустить примерно миллион нюансов, – с непередаваемой иронией согласился Йен. – Все феи разные, однако можно выделить некоторые яркие закономерности. Во-первых, силу эти существа набирают очень медленно, к счастью. Во-вторых, к людям они настроены, как правило, не враждебно, а их «шалости» – следствие того, что человек нарушил некое правило, – он сделал выразительную паузу. – Или наоборот, выполнил условие. Так Королева Лабиринта нападает только на женщин… Точнее, на мужчин нападает тоже, но по-другому, – быстро поправился он и почему-то закашлялся. – Ну, неважно. Условия обычно связаны с тем, как фея появилась, с её истоками. У Королевы это страшилки, которые передавали друг другу шёпотом ученики Розария.

Йен замолчал, словно давая мне шанс своим умом дойти до правильных выводов… в принципе, сейчас это было уже несложно.

– Значит, то, что местная феечка не выносит поцелуев на мосту, как-то соотносится с тем, как она появилась на свет? – предположила я осторожно. И развила мысль, вспомнив, как он несколько раз подчёркивал это «чародеи рассказывали», «вливали силу» и прочее в том же духе: – И в образе белоглазого ребёнка она является не просто так, да? Значит, у нас есть разлучённая пара, условная «мамочка», которой фея симпатизирует, «дяденька», к которому «мамочка» не должна уходить, а ещё ребёнок и чародейские силы…

Йен неожиданно встрепенулся:

– Так-так, а что там с «мамочкой»? И почему это ребёнок белоглазый?

Я мысленно отругала себя за нерасторопность и наконец-то рассказала в подробностях, что происходило со мной, пока он взламывал и разделял реальности. Ушло на это куда больше времени, чем предполагалось – повествование было сбивчивым. Йен довольно спокойно выслушал, затем помолчал с минуту и произнёс с интонацией «я-так-и-знал»:

– Вот как, значит.

Тут терпение у меня закончилось, и я мстительно ущипнула его за бок:

– Если выстроил картину целиком – делись. Так причём там поцелуи?

Вопрос был простой, но Йен как-то разом помрачнел, что совершенно не подходило его легкомысленной подростковой физиономии.

«Ага, – догадалась я запоздало. – Значит, дело не только в поцелуях. И излишняя настойчивость на последнем мосту мне не померещилась».

– Насилие, да? – вырвалось у меня. Остальное домыслить было уже куда легче. – Ну да, сходится. Маленький ребёнок, скорее всего, чародей. Его симпатичная молодая мама или, возможно, старшая сестрёнка, навязчивый «дяденька», который пристаёт к ней на мосту, а потом забирает. И ребёнок, который остаётся один. И фея, которая, скорее всего, не разлучает влюблённых, а спасает «мамочку» от посягательств.

– Примерно так, – нехотя кивнул Йен. – Мне ещё в первый день пришло в голову, что катализатор – не столько поцелуи, сколько степень их добровольности, скажем так. С точки зрения маленького ребёнка или феи, разумеется.

– Мы могли бы сразу это проверить и разыграть ссору, – предложила я необдуманно и осеклась.

Разыгрывать-то пришлось бы не ссору в привычном смысле, а как минимум домогательства. А как максимум…

– Я надеялся, что получится выманить фею и без лишних спектаклей, – признался Йен тихо, поглаживая меня по спине, и легонько поцеловал в шею. – И, как видишь, оказался прав. Почти получилось.

Стало немного неуютно; с реки долетел холодный, сырой ветер, и запахло тиной.

– Вообще-то я могла бы подыграть.

– Вообще-то я бы не хотел делать вид, что беру тебя силой, – беззлобно передразнил меня Йен, но в его интонациях сквозило напряжение, которое прорвалось в следующей фразе: – Ты просто не понимаешь. Когда мужчина намного крупнее и сильнее тебя угрожает, пусть и понарошку, это не проходит без последствий.

Сперва я хотела возразить – но не стала.

По большому-то счёту он был прав. У меня до сих пор мурашки по коже пробегали, когда Йен нависал надо мной с пылающими глазами, весь в ореоле дурманного тумана. Нет, на девяносто девять процентов это была такая приятная дрожь, как говорят – сладкая: вот это, огромное и сильное, всё моё и только моё… Но оставался один дурацкий процент. Атавизм, паранойя, инстинкт, обзовите, как хотите – и на этот процент я боялась.

Подавляющее физическое превосходство, да. Оно самое.

– Я тебя люблю, Йен. Очень-очень, – еле слышно выдохнула я ему в плечо.

– И я тебя, – отозвался он нежно. – И до сих пор боюсь спугнуть.

– Тем, что ты такой невозможно прекрасный? – прыснула я.

– Без комментариев, – непринуждённо уклонился Йен от ответа, но, судя по голосу, моё предположение ему понравилось. – Ты как? Пришла в себя?

– Почти. Но для медиума, знаешь ли, полезно быть чуть-чуть не в себе, – отшутилась я. – Ну что, последний рывок? Разберёмся с феей, а дальше весь отпуск – наш, сколько его там осталось.

– Горячо поддерживаю ваше предложение, особенно в части отпуска, –сообщил Йен мне на ухо уморительно деловым тоном.

На том и порешили.

Следующая вылазка должна была стать финальной, поэтому к подготовке мы подошли серьёзнее. Защитные чары, чёткий план, расписанный по минутам, проработка разных вариантов развития событий… Единственное, на что мне не удалось уломать своего могучего чародея – так это на звонок Хорхе.

Печально, однако вполне понятно: не тот тип характера, чтобы бежать за поддержкой к уважаемому наставнику.

– Урсула, солнышко, ну подумай, что может случиться? – Йен закатил глаза. – Это же обыкновенная фея. Да, с интересными способностями – мало кто способен столь виртуозно манипулировать временем и пространством. Но по сути-то исчезающие мосты – всего лишь каверны, просто не оформленные до конца, только наметившиеся. Локальная аномалия, которая возникает в том момент, когда фея «спасает мамочку» от «дяденьки». Она хрупкая, неустойчивая и стремится к слиянию с реальностью – наша с тобой гостиница и то интереснее.

По моему скромному мнению, после слов «да что может случиться» случалось, как правило, исключительно что-то плохое, но я сдержалась и оставила сию ценную информацию при себе. В конце концов, у него своя голова на плечах, которая как-то там продержалась как минимум пятьдесят лет, прежде чем отвалилась.

Образно говоря, разумеется.

– Тогда оставь мне что-нибудь, чтобы экстренно связаться с ним, – попросила я, сдаваясь. – Просто на всякий случай. Я ведь не претендую на лавры великой чародейки, я просто хочу, чтоб всё хорошо закончилось.

Но, увы, вместо амулета или чего-то в том же роде Йен торжественно вручил мне уже знакомую визитку с номером книжного магазина. Я спрятала её в задний карман джинсов, искренне надеясь, что она не понадобится.

А за полчаса до заката мы стояли перед Мостом Фей, взявшись за руки – и, наверное, в первый раз были действительно похожи на двух подростков на пороге большого приключения. План включал всего три этапа: страстно поцеловаться на мосту, проникнуть в параллельную реальность, разобраться с феечкой. И предполагалось, что после этого нас выбросит обратно к парку или на Собачий пляж, как получится.

– Ну, естественно, что-нибудь пойдёт не так, – подмигнул мне Йен. – Но я справлюсь. И, да, не забудь двинуть мне посильнее, чтобы хозяин мостов проникся спектаклем.

«Интересно, почему двинуть мне – это насилие и риск для отношений, а двинуть тебе – увлекательный спектакль для феи», – угрюмо подумала я.

Нехороших предчувствий было выше крыши.

Мы совершенно точно что-то упускали из виду.

Первый этап, впрочем, прошёл гладко. Поцелуй тоже – Йен старательно дёргал меня за волосы, заставляя повернуться или откинуться назад посильнее. А я от нервов почти ничего не чувствовала и разглядывала опрокинутый пейзаж: тёмную, почти что чёрную реку; ажурные белые перила и остов беседки; заросли на берегах и листья, которые шелестели даже без ветра. Затем мы «поссорились» – с моей точки зрения, довольно вяло и неубедительно, однако благообразного старичка-туриста как ветром сдуло: люди терпеть не могут вмешиваться в чужие конфликты, особенно если есть риск огрести за вмешательство от дылды с розовыми волосами или от подозрительной истерички в чёрном. Затем мы выждали несколько секунд, с деланой сердитостью пялясь друг на друга – и разошлись в разные стороны… Подвох был в том, что на самом деле Йен продолжал приглядывать за мной, потому что шагал спиной вперёд, предварительно наложив на себя чары иллюзий.

И, когда я незаметно для себя самой ухнула в другое измерение, он отправился следом.

– Попалась, детка, – сцапал Йен меня за руку и развернул к себе, а затем поцеловал в губы, уже не скрывая удовольствия. – М-да, а миленькое тут местечко – мост висит фактически в пустоте и замыкается сам на себя, – добавил он, оглядевшись. – Интересно, фея выглянет добровольно, или придётся её вытаскивать силой.

– Если б ты её видел хоть разок, то не спешил бы на встречу, – припугнула я его, тоже озираясь. – И, кстати, пришло тут в голову кое-что… Способности феи управлять пространством и временем кое-как объясняют исчезновения на мостах. А с потерянными душами-то что?

Он вдруг застыл, точно врезался в стеклянную стену.

И – переменился в лице.

– В общем, феи обычно медленно копят силу, – произнёс он сдавленно и вдруг притянул меня поближе, словно заслоняя собой от удара. – За одним исключением: если только они не питаются, э-э, кем-то подобным себе.

– Но ведь потерянные души совсем не похожи по своей природе на фей… – возразила я и осеклась на полуслове. – Если только эта конкретная фея не происходит от души того самого брошенного ребёнка. В смысле, является отпечатком, воспоминанием или чем-то в этом роде.

– Похоже на то, – кивнул Йен настороженно. – По счастью, феи обычно не агрессивны и не вредят людям.

– За одним исключением? – пессимистично предположила я.

– Если только их не злить.

Он очень вовремя это сказал – небо как раз выразительно побагровело, воды реки забурлили, напоминая кипящую кровь, а заросли по берегам вспыхнули зловещим белым пламенем. Полуразрушенная беседка опасно накренилась, зато обрела утраченный прежде купол и теперь напоминала оскаленный череп.

Фея – кто бы сомневался – сидела аккурат в одном из окон-глазниц и ревниво пялилась из темноты.

– Урсула, беги на берег, – приказал Йен, отталкивая меня себе за спину. – Чисто теоретически, оно всего лишь заботится о «мамочке» и не должно тебе навредить.

– А тебе?

Он стиснул зубы и не ответил.

Существо в беседке сейчас на ребёнка не походило даже отдалённо. Да и на человека тоже – выпученные бельма, тощее костистое тельце в красном комбинезоне, длиннющие руки… Оно следило за нами, по-совиному поводя головой из стороны в сторону и хихикая, а когда потеряло меня из виду – приподнялось на тоненьких дрожащих ножках и заорало.

Честно, я думала, что барабанные перепонки лопнут, но каким-то чудом пронесло.

– Громкий какой, – прокомментировал Йен и тыльной стороной руки вытер кровь с носа и с подбородка. – И метил в меня, гадёныш… Урсула, ты чего?

Я прижала к лицу ладони, сложив их лодочкой – закрыла, как маской; неосознанный жест защиты, попытка запихать в себя обратно и слёзы, и сбившееся дыхание.

– Если… если… – глухо произнесла я, не в силах выговорить всю фразу целиком за раз. – Если ты все проблемы решаешь так, я против того, чтобы ты был садовником! У… у-у… увольняйся.

А этот… этот нехороший чародей расхохотался.

– Не бойся, Урсула! – крикнул он, делая шаг вперёд с расставленными руками, словно хотел обнять и беседку-череп, и чудовище в ней, и весь мост заодно. – Я справлюсь!

Фея снова атаковала воплем, и голова у меня закружилась от звука. Когда я проморгалась и сумела выпрямиться, то Йен уже пробежал половину моста. Реальность точно плавилась; небо закручивалось по спирали против часовой стрелки, и сквозь чёрно-багровое безумие проступали бледно-голубые пятна, расползались, как тлеющие подпалины. Дальний край моста встал, как на дыбы, что-то полыхнуло – и вдали, как мираж, завиднелся город в лиловой дымке заката. Беседка накренилась и рухнула.

Существо взвилось над обломками – и ринулось к Йену.

Он замахнулся ногой, почти не целясь.

Попал.

Феечка вместе с кроссовкой улетела по красивой траектории и впечаталась в обломки беседки; их разметало по всему мосту, реку тоже оросило порцией каменной дроби, и вода утробно забулькала, глотая осколки. Я инстинктивно зажмурилась, пока оседала пыль, хотя до меня почти ничего и не долетело-то. А когда снова открыла глаза, Йен уже держал в руках небольшой фонарь, похожий на птичью клетку, и шёл ко мне, едва ли не светясь от удовольствия.

– Поймал! – объявил он ещё издали и счастливо рассмеялся. Волосы у него, взлохмаченные и длиннющие, аж до лопаток, выглядели сейчас, скорее, серыми от грязи, чем розовыми. – А ты сомневалась. Всего лишь фея, подумаешь!

Поле битвы вроде осталось за нами – дома на том берегу выглядели всё более реальным, и небо сделалось уже почти сплошь голубым, а река посветлела. Но чем ближе он подходил, чем тревожнее мне становилось, и вскоре стало ясно почему.

– Йен, – позвала я тихо, когда до него оставалось всего несколько шагов. – А чего ты такой маленький?

Сейчас он едва-едва доставал мне макушкой до бровей. Когда мы оказались друг другу вплотную, разница в росте стала ещё более очевидной, хотя я сама оставалась пока в облике пятнадцатилетней школьницы. Рубашка на нём уже очевидно висела, да и джинсы держались только за счёт того, что, похоже, сидели изначально в обтяжку, как леггинсы.

«Понятно, отчего ботинок тогда слетел с ноги», – пронеслось в голове.

– Забавно… Я думал, процесс будет идти чуть медленнее, – немного растерянно сказал Йен и поставил фонарь на землю, точнее, на мост. За прозрачно-зеленоватым стеклом и проволочным кружевом парил крохотный светлячок. – Фея задела меня ещё первым ударом, но я надеялся, что так скоро критические последствия не проявятся. Два, нет, наверное, три года за минуту – впечатляет.

Нервы у меня, откровенно признаться, сдали. Я стиснула его за плечи так, что кости едва не хрустнули, и хорошенько встряхнула, а затем выговорила едва ли не по слогам:

– А теперь объясни нормально, что происходит?

Он спокойно вывернулся, уселся, подвернув под себя ноги, и только затем ответил:

– О, ничего особенно. Я исчезаю, но это вполне поправимо. Наверное. Скорее всего.

Я плюхнулась прямо там, где стояла, чувствуя сильное головокружение.

– Йен. Завязывай с шутками, пожалуйста.

– А я не шучу. – У него дёрнулся один уголок рта, но глаза оставались серьёзными. Они выглядели сейчас просто огромными на детском лице, нежном, но отнюдь не наивном. – Урсула, пожалуйста, успокойся. Я пока здесь. Помнишь, я говорил, что эта фея ловко управляется со временем и пространством? Так вот, выяснилось, что с моим личным временем она тоже может смухлевать. Наверное, потому что я за последние дни успел несколько раз изменить своё тело. И был небрежен… – он резко замолчал и медленно выдохнул, глядя в сторону. – Интересные ощущения.

На вид ему было лет двенадцать. Если три года шли за минуту, тогда, получается, у нас оставалось… четыре минуты? А что потом?

Меня прошибло холодным потом.

– А что будет, если ты не успеешь разобраться с чарами прежде, чем станешь младенцем?

– До младенцев лучше бы не доводить, – откликнулся он так же озадаченно. – Обычно дети начинают осваивать простейшие чары не раньше пяти лет. Хотя, безусловно, любопытно, что станет с моим сознанием, если тело деградирует до младенческого. И остановится ли процесс на этом – или я действительно исчезну. Урсула, не плачь, солнышко, – улыбнулся он мне ободряюще. – Я всё исправлю. Времени ещё полно.

«Ага. Две с половиной минуты до точки невозврата», – подумала я, но промолчала.

Просто не могла сказать такое вслух.

Не могла.

Я честно выдержала полминуты, глотая слёзы и стараясь не всхлипывать громко, чтобы не мешать. Смотрела, как рубашка ползёт у него с плеча, потому что расстёгнутый ворот становится слишком широким; как щёки по-детски округляются, а волосы темнеют, и блёклый розовый цвет сползает с них, вымывается, как акварель.

– Действительно интересно, – сказал вдруг Йен, рвано вздыхая, и нахмурился. – Всё-таки у фей нестандартные чары. Весьма.

– Насколько нестандартные? – голос позорно сорвался.

– На уровне хорошего урока на будущее. Но вообще верь в мою гениальность, милая.

Ответ мне совсем не понравился.

«Что я могу сделать? – стучало в висках. – Что, что, что…»

Цифры секундомера сменялись слишком быстро, и от этого становилось физически больно. А ведь я даже не понимаю, что на самом деле происходит – куда там обычному человеку вникать в тонкости чар. Хорошо, пусть медиуму, но невелика разница…

Йен поёрзал, прикусывая губы, и на лбу у него выступила испарина.

«Я ведь могу сделать хоть что-нибудь?»

Медиумы не разбираются в чарах. Только в душах, потерянных и не очень… А если извлечь душу из его тела до того, как он превратится в младенца, а потом найти подходящий сосуд? Хорхе говорил, что даже выдающийся чародей в чужом теле потянет разве что на середнячка… Но это ведь лучше, чем исчезнуть совсем?

Лучше ведь?

В горле у меня пересохло.

Полторы минуты. Значит, осталась ещё одна.

– Йен?..

Он не ответил.

…нет, конечно, я не сумею, не смогу. Вырвать душу из тела – это фактически убить, да? Своими руками. Как Флёр. Или она натравила на него толпу чародеев?

Не знаю. Просто не помню.

…полминуты. Или уже меньше? Вот такие маленькие дети – они ведь в пять лет бывают, да?

В глазах помутилось.

Надо решаться. Если упущу момент, то могу потерять Йена навсегда. Это ведь не будет считаться убийством, верно? Мы ведь всё равно останемся вместе.

Вдвоём, да.

А там он что-нибудь придумает, и…

– Получилось, – раздался слегка удивлённый голос. – Надо же. И, кстати, теперь я точно знаю, что мог создавать чары уже в четыре с половиной года… Урсула?

Йен смотрел на меня, не моргая – светлыми детскими глазами, серьёзным взрослым взглядом. Мои руки лежали на его плечах, и никогда, никому, ни за что на свете я не призналась бы, что только что чуть его не убила.

Мне было так плохо, что самой хотелось умереть.

– Прости, – произнёс он, явно раскаиваясь, обнял меня, и от этого стало только хуже. – Я просчитался. Расслабился слишком, больше рисовался, чем думал. Тебя вот напугал… Прости, Урсула. Ну прости, ладно?

Сейчас от него отчётливо пахло нежными розами. Наверное в детстве – в настоящем, а не начарованном – было так же. Ветер с реки был сырым и холодным; по кромке моста горели фонари – очень красивые, розовато-молочные.

Солнце, кажется, только что зашло.

– Девочка! Девочка, тебе помочь? Всё в порядке?

Я и не заметила, как мы снова очутились в реальном мире. Пространственно-временная аномалия и впрямь развеялась сама собой, и теперь о сражении напоминали только мои сбитые от падения коленки, зелёный фонарь на перилах и Йен, кутающийся в комично большую для него рубашку.

Появились на мосту и прохожие: окликнул меня бодрый дедок в клетчатом шарфе, похоже, тот же самый, с которым мы столкнулись в кофейне, но вряд ли он узнал нас.

– Спасибо, не надо… – ответила я еле слышно. Язык не слушался, точно опух, как назло.

– Ась? – участливый дед подошёл ближе, прислушиваясь. – Девчуля, говорю, случилось чего? Помочь надо?

– Дяденька, свали, а? – звонко попросил Йен, улыбаясь ангельски. – Без тебя проблем хватает.

Сердобольный турист ушёл куда-то в сторону собачьего пляжа, бормоча, что дети пошли не те, нет, не те… И меня отпустило. Я осознала наконец, что мы вырвались – и, к счастью, без потерь.

Если, разумеется, не считать моральные.

Возвращаться в гостиницу пришлось уже в сумерках. С наступлением вечера город оживился. Парочки ворковали на открытых верандах кофеен, в парках, на лавках вдоль набережной и, конечно, на мостах, которые никуда не делись. Пахло выпечкой, сладкой ватой, глинтвейном и печёными каштанами; со стороны площадки за рынком доносился треск фейерверков, но огней в небе видно не было.

Йен заснул у меня на руках почти сразу – успел только сообщить, что с фейскими чарами он героически разобрался, негативных последствий не будет, нужно просто подождать несколько дней, пока силы восстановятся, а с ними и биологический возраст вернётся к норме естественным образом.

– Фею убери в чемодан, ничего с ней не сделается, – пробормотал он, утыкаясь в моё плечо. Тяжеленный, кстати – интересно, сколько весят обычно дети в пять лет? – И Хорхе не… ну…

Что там надо было делать или не делать с его драгоценным наставником, я благоразумно уточнять не стала – и набрала заветный номер с визитной карты, как только очутилась в номере и уложила Йена в кровать.

Хорхе очень смеялся и обещал быть через три часа.

По факту он приехал даже раньше – я всего-то успела, что выпить бутылку минералки, прорыдаться в ванной, помыть голову, слегка подсушить волосы полотенцем и все нервы себе истрепать.

– Регрессия обыкновенная, тут беспокоиться не о чем, – развеял Хорхе мои сомнения, едва переступив порог. – Тело, кстати, по-прежнему бессмертное, так что можете не бояться его уронить… так себе шутка, верно?

– У-у, – согласно хлюпнула я носом, полагаю, порядочно уже опухшим. – А почему он, ну… спит?

– Устал, – последовал спокойный ответ. – Дети быстро утомляются, когда творят чары… Ну же, Урсула, взбодритесь. И расскажите мне, что здесь произошло.

С горем пополам я взяла себя в руки и сумела более-менее складно изложить последовательность событий, опуская только наши с Йеном развлечения в номере. Про свои мысли в той исчезающей реальности тоже умолчала – не потому, что стыдилась, а потому что сейчас не верилось уже, что это было взаправду. Но Хорхе, кажется, понял всё по оговоркам – и осуждать не стал.

– Право, не знаю даже, как бы я поступил, – задумчиво произнёс он словно бы между прочим. – С одной стороны, Йен не любит, когда кто-то пытается решить проблему за него, а с другой – ведь невыносимо просто смотреть, так, Урсула?

– Угу, – подтвердила я мрачно. – Слушайте, а надолго он останется, таким?

Хорхе покосился в сторону кровати, где сладко спал в ворохе подушек самый могущественный чародей последнего столетия, и улыбнулся:

– Три-четыре дня, не больше. И спать до тех пор, вероятнее всего, будет беспробудно. Кстати, Урсула, а не могли бы вы?..

Я, конечно, могла, о чём бы ему ни вздумалось попросить. Но когда выслушала просьбу, то невольно рассмеялась: Хорхе захотел сфотографироваться с очаровательным крошкой Йеном на руках.

Так у нас появился маленький общий секрет.

Три дня действительно пролетели быстро – всё-таки время весьма субъективная штука. Сперва я безвылазно сидела в номере, благо доставку пиццы и кофе можно было оформить практически до самых дверей; потом рискнула прогуляться до рынка и купить немного свежих фруктов. С нынешней хозяйкой гостиницы, Меленой, мы разговорились и даже успели подружиться. Она оказалась большой любительницей фантастики, суккулентов и старого кино, а ещё хохотушкой и страшной сплетницей – вот это было уже неожиданно. Впрочем, проводить с ней вечера мне понравилось; пожалуй, не хватало в моей жизни такой вот совершенно обычной подружки, не связанной с Запретным Садом, прирождёнными убийцами и древними вампирами.

На второй день она проболталась мне про тайну семейного бизнеса.

– Говорят, что моя пра-пра-пра… ну, в общем, самая первая хозяйка гостиницы нашла под мостом у реки маленького ребёнка, – заговорщически сообщила она, ополовинив свою пол-литровую кружку глинтвейна. Мне, формально несовершеннолетней, полагался, увы, только чай. – Подобрала его, когда он уже помирал почти, значит, и вырастила, как своего. Потом отыскались какие-то родственники и забрали парня с собой, но он, мне бабка рассказывала, навещал нас, помогал с гостиницей, с обустройством. И сделал так, что номеров теперь всегда хватает… – Мелена широко зевнула, прикрыв рот ладонью, и поправила шаль, сползающую с плеч. – Ну, в детстве мне ужасно интересно было это слушать. А однажды мы шли с ней на рынок, а она как остановится, как уставится на какого-то дедка и говорит: это, мол, он, запомни его, Меленочка. Ты, наверное, думаешь, что я брешу?

– Почему же, – эхом откликнулась я, думая о своём. – Всякое случается. Я вам верю.

А сама не могла отбросить мысль: что, если тот ребёнок действительно выжил? А потом вырос, попал в Запретный Сад… Что он чувствовал бы, зная о проказах феи, порождённой его чувствами, его беспомощностью и отчаянием? Почему не избавился от неё? Были бы исчезающие мосты Сен-Жюстена напоминанием о матери? Или просто занозой в сердце, которую и выдернуть страшно, и оставить больно?

Хотя что толку рассуждать – теперь уже и не спросишь. Скорее всего, больше и не у кого.

Йен проснулся аккурат на следующее утро – бодрый, энергичный и не испытывающий ни малейших угрызений совести из-за своего просчёта, который едва не стоил мне психического здоровья. Называется, садовник…

Впрочем, настроение его было заразительным, и к окончанию завтрака я уже и не помнила, из-за чего переживала последние дни.

– У нас ещё три недели отпуска! – глаза у него пылали от счастья в буквальном смысле. – Три недели безделья, разврата и сибаритства! Ну что, останемся здесь или ещё куда-нибудь поедем? Тут неподалёку был один город с проклятым поместьем, весьма знаменитым в определённых кругах…

– Никаких проклятых домов, – поспешно отказалась я, хотя идея переехать подальше от Сен-Жюстена звучала заманчиво. – И вообще, работа ещё не закончена. Нам надо заново посетить все мосты и убедиться, что теперь люди на них не исчезают.

Йен облизнул губы, покрасневшие от острого перца, и откинулся на спинку стула, поглядывая на меня из-под ресниц:

– Ну, если тщательно, всесторонне проверять каждый мост, то трёх недель может и не хватить… Кстати, – спохватился он. – А что насчёт феи? Сдадим её садовникам, отправим в Розарий на опыты, уничтожим?

Вот этот вопрос был вполне ожидаемым, и времени, чтобы продумать ответ, мне хватило с лихвой.

– Возьмём с собой в качестве сувенира, – предложила я. И пояснила в ответ на заинтересованно приподнятую бровь: – Ты только представь: кто-то снова врывается к нам в дом, чтобы похитить нечто ценное и шантажировать тебя, но случайно крадёт именно эту милую малышку…

– Да им конец тогда, – фыркнул Йен. – Даже без моего участия. И Хорхе будет рад сувениру. Куда пойдём после завтрака, солнце?

Я поразмыслила – и решила не мелочиться.

В конце концов, кто знает, когда нам получится урвать следующий отпуск, а купальник я зачем-то в чемодан затолкала перед отъездом.

– Может, на озеро? Конечно, осенью купаться слишком холодно, однако могущественный чародей ведь в состоянии разрешить это маленькое затруднение, м-м?

Глаза у Йена вспыхнули от предвкушения – похоже, что проблемы, трудности и просто нестандартные варианты он действительно любил.

Тот ещё извращенец, если подумать.

…Как раз в моём вкусе.