Проект Деметра

Глава 24

Самара с трудом пил зелье Хелехарна. На грудь будто звездолет уронили – не пошевелиться. Мало радости-то в теле больным, а и вне – тоже мрачно. Вот, выбор-то…

И нахмурился – Лань привиделась: вздернутый носик, коса, глаза лучистые, наивные и доверчивые. Ласковая, смелая, красивая. Ей бы жить – любить, с мужем миловаться, детей ростить, а она полегла. Из-за него, бегемота чужеземного.

Легкая рука по лбу прошлась – мокрый. Самер неласково глянул на Лалу:

– Нормально все, – буркнул, как "отвали". Девчонка ладная, что и говорить, только ему что? Пусть другого поищет.

Лала огорчилась:

– Обидела чем?

Самер промолчал, в сторону смотрел.

Пока думал, что Лань жива, баловался, а как узнал, что нет ее – словно сам убил, себя чувствует.

"Ну и зря, светлая задорная", – влез Прохор.

"А Лань боевая! И кончай сватать!" – отрезал. Баста с заигрываниями с аборигенками.

"Тю! А сам-то кто"? – скривился хранитель: "Тож мне, Махамар Гесшера нашелся".

"Это еще что за чучело?"

"Род самых красивых. Их даже убить не могли – рука не поднималась. Глянешь на лик и…"

"… в осадок выпадаешь – "о, Боже, какой я лапонька". Сам ты мухомор!" – скривился. Лала на свой счет приняла, не ведая о неслышной беседе Сабибора с закором. Ушла обиженная и растерянна, не понимая, зачем же изначальный ее надеждой манил, если теперь отталкивает. Не ведала, что можно и просто так флиртовать, что в том мире откуда прибыл лейтенант иная мораль и иные понятия о многих вещах.

Столкновение менталитетов подводило не только Самарина.

Эрлан огладил Эрику по лицу и спросил:

– Выйдешь за меня?

Формальность, но с ней нужно поторопиться. Сладились уже, а узами не закрепились. Случись дитю Эю и его как родителей приглядеть – долго Эйорике мучиться придется да и ребенок передумать может.

Он был уверен – скажет "да", и насторожился, увидев, что любимая мало не торопится с ответом – отодвинулась. Только прижималась, только вроде мил ей был, а тут как черту провела.

– Эя? – приподнял за подбородок, в глаза заглядывая и не понимая, что же он плохого сказал, отчего столь странная реакция.

Девушка и не смотрела на него – вообще ушла. Рубаху натянула, к оконцу прошлась, постояла, к столу двинулась. И замерла спиной к мужчине:

– Нет.

Эрлан подумал, что ослышался – повторил:

– Нас помолвят сегодня же, а завтра…

– Нет! – отрезала.

Мужчина опешил, сердце будто сжали и вырвали. С минуту в себя приходил – вскочил, развернул к себе девушку:

– Эйорика…

– Нет, я сказала, – тон категоричный, взгляд жесткий и немного злой, а на дне зрачков тоска гиблым озерком плещется.

"Как подменили", – мелькнуло, а отпустить ее не может.

– Не понимаю.

– И не надо. Не знаю, как у вас, а у нас секс не повод подавать заявления в ЗАГС и бежать за букетом флердоранжа.

Эрлан потерялся – секс? Секс?!

И слов нет. Затоптался, нервничая и силясь понять, что происходит – она ли не в себе – он? Брюки подхватил, натянул, даже не заметив, рубаху, и опять к Эрике:

"Почему?"

Отвернулась.

– Эйорика…

– Хватит давить очарованием своего голоса!

"В этом дело? – развернул ее к себе: я молчал пока мы не сладились – все по- честному".

Молчит, в сторону смотрит, и ясно, что голос как повод использовала. Но почему?!

"Эя, ты все равно моя жена, уже жена", – щеки ей ладонями накрыл, заставляя посмотреть на себя: "ты сказала, что любишь".

Эя посерела, оттолкнула и отвернулась:

– Уходи, – процедила. Эрлан в конец потерялся, и уйти не мог, и остаться не смел, и как дурак, оглушенный отказом крутился по комнате то к выходу, то обратно, и все надеялся на что-то.

– Уходи! – вдруг закричала. Лой вздрогнул. Постоял, с тоской ей в спину глядя и, вышел. Ноги вниз по лестнице несли, а душа в комнате с Эйорикой осталась.

Ведовская уши зажала, зажмурилась, зубы сцепила, чтобы не слышать, как он уходит, не крикнуть вслед "вернись", не видеть пустоту в комнате.

Черт бы всех побрал и Нейлин в том числе! И природу – мать и себя не полноценную!

Любовь! Как было хорошо до того, как Эрика узнала, что это такое…

Эрлан, мрачный, как грозовая туча, сел рядом со стражем на ступень, булку отобрал, жевать начал, а вкуса не чувствует. Просто нужно было себя чем-то занять, зацепиться за какую-нибудь мелочь, чтобы не вернуться, не устроить как щенок скулеж – а что, а почему?

На душе слякоть стояла и больно так, что хоть вой.

У Лири улыбка с губ сползла, как только он лик светлого заметил. Озаботился, притих, гадая, что ж приключилось.

– Со жрецом-то договариваться? – спросил осторожно. И удостоился такого взгляда, хоть под половицы отползай.

Эрлан отдал ему недоеденную булку, свои ножны забрал, перевязь закрепил. И все молча, с лицом смертника, взглядом мертвеца.

Страж наверх посмотрел, на светлого, и ничего разуметь не мог.

– Стража для Эйорики нашли? – спросил мужчина глухо. Лири ресницами хлопнул:

– Так, к утру уж здесь был. Кейлиф, племянник Дамгара. Обучен чин по чину.

"Где он?"

– Ну, вон, – кивнул на выход из дома.

Эрлан хмуро уставился, куда страж указал – на лавке сидел мужчина их возраста и это Лой не понравилось. Примирил шрам на щеке – значит, обучен, в боях бывал.

Подошел вплотную. Страж встал не мельтеша, смотрел прямо – тоже хорошо.

Светлый минут пять пытал его взглядом, физиономию изучал и кивнул в сторону Лири: вопросы, инструкции – к нему. И вышел.

Стражи переглянулись. Кей к старшему подошел:

– Не по нраву?

– Нет, не то, – насупился мужчина. – Сдается разлад меж молодыми вышел, оттого светлый сам не свой.

И хлопнул парня по плечу – ладно, разберемся – двинул за своим хозяином.

Кейлиф проводил его задумчивым взглядом и заглянул вверх, в проем второго этажа: интересно, какая она, последняя изначальная из рода Лайлохов? Небось, характер скверный.

И одернул сам себя – его дело верно служить и защищать, а не судить.

Эрика одевалась, еле сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Так просто у нее "нет" сказать получилось, а ведь, по сути, душу себе вынула и вместе с ним выгнала. А скажи "да" – что будет? Она ведь бесплодная!

Ему еще попадутся нормальные бабы, будет свой род длить, пунктик тешить…

И всхлипнула, завыла сквозь зубы, кувшин с молоком, хлеб – все со стола долой. Мать ее природу, мать, мать!!

На полянке у опушки коней объезжали.

Эрлан встал за плечом Робергана, смотрел на белую кобылицу, что резво по кругу шла – грива шелковая, вьется по ветру, ноги тонкие, резвые, бока на солнце бликами играют – красавица. Смотрел на нее, а видел Эрику – живость порывов, глаза в которых огонь с водой сходились, день с ночью.

– Что-то ты не весел, – заметил лет, бросив на него взгляд. – А я за жрецом послал.

"Зря", – зубы сжал так, что хрустнули.

Роберган бровь выгнул, оглядел мужчину с ног до головы и плечами повел – вас, изначальных, и с хмельной головы не разберешь.

– Думал, гульнем… Помощь твоя нужна, – бросил без переходов.

"Какая"? – уставился на него Эрлан.

– С родичем твоим поговорить, если родич вообще, – придвинулся ближе, чтобы и птица на дереве не прослышала. – Мутный он больно, но сдается, может знать, где остальные. Попытать надо – что да кто и откуда. Он – не он, они – не они. Вроде с Лайлох знакомцы, и вроде как из оного теста, а так ли? Те ли?

Эрлан мрачнел от каждого слова. Вспомнилось, как Эйорику тот плененный обнимал, как они целовались.

"О чем ты?" – спросить вслух не мог – зубы свело от мысли, что не тот лишний, а он, что не с ним Эя сладилась – с тем.

Роберган к уху светлого качнулся:

– Не засланные ли? Эберхайм не на такое способен, не мне тебе объяснять. Приветим змей.

Эрлан глянул поверху сосен: видиться с соперником, что самого себя на ремни резать. Второе, пожалуй, и лучше.

Но есть резон в словах лета, да и самому определенности хочется.

Почему же она отказала, почему?!

– Что хоть сказала? – поинтересовался Роберган, видя, что далек мыслями светлый от земных дел.

– Что секс не повод для свадьбы, – бросил глухо.

– А секс это?…

"Постель!" – бросил, как в зубы дал, и пошел к дому лета. Тот бровь выгнул ему вслед: надо же. Вот зараза – баба.

А вдуматься – неужто изначальная судьбу веселухи выбрала? Совсем мир сказился.

Впрочем, быть не может чтобы светлая да… Это надо чтоб звезды на земь пали, и то не случится. Нееет, не то здесь что-то, не та светлая, чтоб даже думать такое.

– Чудны дела твои, Мать Небесная, – протянул и потопал за Лой.

Мысли свои при себе оставил, зная, что озвучь и своими же словами подавится, а Эрлан ему заклятым врагом станет, если тут же на месте не убьет. И будет прав.

– Я стража нашел, дай время – он узнает, что к чему, а через него и мы, – бросил светлому. Тот глянул, тоски не утаив – видно не верил. И Роберган заподозрил, что все банальнее – тот щенок, что в подполе сидит.

Лой мысли лета уловил, остановился, и вдруг прихватил за грудки, без труда от земли отрывая:

– Не лезь, – процедил.

– Понял, – поспешил заверить и вновь на траву встал. А ведь вроде вровень по росту и массе, он даже и выше и помощнее будет…

Шах сидел в углу, в потолок глядел – пусто на душе и желаний ноль, на все ровно. Даже на звук открывающейся двери голову не повернул – похрену кто и зачем пришел.

Лет табурет поставил, сел напротив светлого:

– Поговорим?

Не шевельнулся.

Лой с трудом заставил себя пройти, встал у стены напротив, уставился на мужчину. Тот приметил его, очнулся и взгляд изменился – ненависть появилась, жгучая смесь ревности и жажды мести.

Эрлан же смотрел на Шаха и чувствовал, что сходит с ума, что уже сошел. Вернее – пришел – замкнулся круг, спасибо Майльфольму.

Шах поднялся, взгляда с Лой не спуская:

– Ну, что, невесел смотрю? Не обломилось? А может, по-взрослому все решим, как мужики?

Роберган вздохнул: ну, рог вам в задницу! Самое время для боев и плясок! Были б людьми – послал бы их… к бабке Веге по навоз. Обеих!

Но не ему в дела изначальных лезть – отодвинулся на всякий случай и мысленно поставил на Лой. Пришлый-то супротив него – сосунок однолеток. И засомневался – баб-то не разберешь, что им и кто надобен, а уж куда изначальную. Может и пришелся ей этот безволосый щеня.

Эрлан руки на груди сложил, лицо спокойное, а в глазах боль и кручина.

– За что биться будем?

Шах моргнул, замирая. Тихо в душе стало, и злость улетучилась, а по венам покой и сладость побежали.

– За нее, – выдавил.

Эрлан молчал, разглядывая его – силен, ладен – вымахал, возмужал. А все такой же норовистый и поперечный. Брат…

Брат – соперник. Брат, которому должна по праву сговора принадлежать Эйорика Лайлох, но принадлежит Эрлану, которому должна принадлежать Нейлин Лайлох… но та принадлежит миру предков, потому что всего за день до помолвки ее собственный страж взял ее и тем смыл всякую надежду, всякую возможность сладится с молодым Эрланом Лой.

Один проступок бесчестного стража, а какие последствия…

Глаза мужчины остекленели. Он пошатнулся и вышел.

Роберган проводил его удивленным взглядом и нахмурился: а дело -то куда хуже, чем думалось.

Эрлан сел на траву у "темницы" лета, спиной к камням кладки прислонился и глаза закрыл – тошно. И ни выхода, ни входа.

Как он вчера не заметил родовой знак?

А что он вообще, кроме Эйорики видит? Ведь, как встретил ее, словно ослеп и оглох, не то что мир – себя потерял.

Он старший брат и проклят, как и младший закором – любить одну. Но как старший должен беречь младшего и помогать ему. Где выход?

Необученный ни собой, ни правом не владеющий, не знающий правил и законов, забывший мир и предков своих – положен Эйорике и завяз в ней, как в болоте.

Допустить, чтоб они сладились? Что он может ей дать? Он же даже не знает ничего о ней! Он о себе-то не знает! Погубит он ее, погубит!

Но Эрлан ему старший брат, и долг никто не отменял.

Отдать ее? Ведь право за ним и это так!… Но как жить самому?

Эрлан ком сглотнул, ворот рубахи рванул, дурея от ситуации. И увидел кружку с молоком перед лицом.

Лири сидел на корточках перед ним, испить протягивал, видя, что совсем светлому худо. Взгляд у стража мрачный – чует беду с хозяином, его маяту и отчаянье.

Лой выпил, кусок амина проглотил:

– Что, светлый? – озаботился страж.

– Вейнер, – только и смог сказать, с трудом губы разжав.

А больше ничего говорить и не надо было. Лири сел, голову ладонью огладил, оскалившись и, вдруг, запустил кружкой в колья ограды.

– Поэтому отказала?

Эрлан затылком о камень в отчаянье ткнулся, чтоб хоть боль отрезвила, чтоб перекрыла боль душевную.

Шах головой помотал, гоня чары, а они будто в кровь проникли.

– Без толку, паря, – бросил Роберган. – Против Лой и Эберхайм – мальчишка.

– Пошли вы всем составом, – беззлобно посоветовал мужчина – звенело в ушах хрусталем ласково, приятно и сознание оттого как в невесомости плыло. Осел у стены, глаза закрыл – хорошо. Мезидан по вене – фигня…

Лет понял, что разговора пока не будет – вышел. Глянул на Лой с "благодарностью". А тот не в лучшем состоянии, чем пришлый, хоть и с другого конца – у того блаженство, у этого горе вселенское.

Мужчина сплюнул с досады. Попер в дом и услышал в спину тихое, словно через силу сказанное:

– Он мой брат – Вейнер.

Роберган застыл: ой, рог да в дышло…

Развернулся на пятках и встретился с больным взглядом светлого. И поверил сразу.

Отошел к дому, сел на пень: "дела-а-аа".

Эра ремень затянула на брюках и как ножом в живот дали – скрутило до испарины от боли. Рухнула на колени, затрясло. Ремень ослабила с трудом – дух перевела. Немного и только непонятное эхо дискомфорта осталось бродить по организму.

Нервы или заболела чем?

Волосы поправила, встала – качает, перед глазами туман и в ушах звенит. Зажмурилась, глаза открыла – нормально. Только вот слабость…

Форму потеряла?

Девушка размяла мышцы, головой повертела и двинулась вниз.

У лестницы стоял молодой мужчина и путь ей преграждал. Сам загорелый, а глаза голубые и волосы белые. Косы у висков, на щеке шрам. И перевязь через грудь, из-за плеча витая рукоять меча видна.

Симпатичный, только вот смотрит исподлобья и, не пойми как.

Ни слева, ни справа не обойти – бугай. Драться да ругаться не в настроении была, потому устало прислонилась плечом к стене и спросила:

– Пройти дашь?

Молчит. Смотрит не мигая и хоть бы бровью повел.

– Немой?

Кейлиф даже губы разжать не мог. Когда его ночью подняли и сообщили что есть изначальная, да вот стража у нее нет и теперь ему ее беречь, как по праву дано – не поверил, потерялся. Слышал краем, что собратья за сказкой ушли, но и секунды не верил, что, то правда. А тут выходило что действительность, и за нее уже троих положили. И не жаль, а вот что изначальная одна осталась – хуже нет. И сдюжит ли, оправдает доверие?? вздрагивал, собираясь и, боялся что упустить. Шутка ли – изначальную деву беречь! Чьего рода не пытал – понятно, не скажут. Брякни – беды добавь. Прознает, кто и страж уж не понадобиться – без защиты светлая-то. А ведь тонкость немалая по родам, он же только своему обучен.

В дороге-то в себя пришел и только о себе в сомнениях плавал да гадал чьего рода ему честь и заботу блюсти достанется. Но как увидел да понял, что мало не брехня, что мало изначальная, так еще и Лайлох, подопечная его рода – онемел, оробел.

– Ты вроде страж, если не ошибаюсь, так защищай хозяина, а не меня сторожи, – сказала Эра, надеясь, что дойдет до него, поймет и отойдет. А у мужчины будто ступор – стоит изваянием, пялится.

От ее голоса у него мурашки по коже прошлись и в ушах далекий звон, нежный и ласковый, как колыбельная матери, и хорошо так стало, что хоть душу нараспашку да под ноги светлой. Интересно, сама-то ведает, что творит?

И волосами тряхнул, брови свел на переносице. Взгляд изменился – глубоким и пронзительным стал.

– Кейлиф меня нарекли, род…

– Да мне-то, – огрызнулась, не слушая – не немой, значит – тупой. И отодвинула с дороги, он только рот открыть успел. Она лишь задела вскользь, а у него по телу волной тепло, в щеку кольнуло, страж и застыл опять. Смотрел, как девушка выходит и очнулся от хлопка двери. Двинулся следом на ватных ногах, уже понимая, что ей не одного стража надо – трех минимум. И не его слабость того требует – ответственность.

Эрика на крыльцо вышла, глянула на немую пантомиму во дворе в исполнении трех мужчин, и кулаки сжала, ногтями в ладони впиваясь, чтобы устоять, не полететь к Эрлану. А тот сидел у "каземата" ноги вытянув, безвольный и как больной, смотрел на нее не мигая из-под опущенных век.

Нет, значит – нет, – напомнила себе и огляделась – туб слева высокий, с водой. Вот в ней и охалануться, всю заразу и мысли об Эрлане смыть!

Но странное дело – к нему б полетела, а в другую сторону ноги не несли, и все тело словно бунтовало.

Зубы сцепила, доползла до воды и голову в туб. Холод и влага отрезвили, пила не думая, что за вода, пригодна ли к питью. Ладонью влагу стряхнула, млея – можно жить. И вспомнилось, что вчера в объятьях Эрлана смыло – Шах. Как раз сидит, где Эрлан.

И уперлась руками в края туба: не пройти мимо – снесет ведь ее!

И увидела перед глазами кубик амина. Взгляд подняла – тот "немой" на нее смотрит.

– Я твой страж, – сказал тихо.

Эра через плечо на Эрлана покосилась:

– Понятно, позаботился.

Взяла амин, под язык сунула. Как растаял – легче стало.

– У меня был страж – Майльфольм. Теперь его нет. Не заставляй грех на душу брать – иди домой поздорову, – посоветовала и решилась – пошла к Эрлану. Встала напротив и специально на край ограды уставилась, только чтоб его не видеть:

– В этой камере – Шах. Он пришел со мной, он свой. Его надо отпустить.

Эрлан не шевельнулся – смотрел, не мигая и бледнел. Лири еще надеялся на лучшее, но как увидел, что светлая и не смотрит на Лой, сник, сообразив, что дело хуже некуда. Но может, не ведает она, что творит?

– Выпусти Шаха, – процедила Эя, раздражаясь больше на себя, чем на угнетающее молчание Лой.

"Он тебе дорог"?

– И не смей лезть ко мне в голову, телепат хренов! – взвилась девушка. Его близость, его голос даже в голове – с ума сводили, мешали мысли, рвали душу и рождали лишь одно желание – быть рядом. И она впервые не могла с собой справиться, не могла противостоять самой себе, а он не помогал, наоборот мешал.

Эрлан опустил взгляд, услышав ее крик, закрыл глаза, сдерживаясь и, с трудом поднялся. Как во сне открыл дверь, приглашая – вперед. И замер, чтобы не видеть, как Эйорика ринется к Вейнеру, обнимет его.

Еще бы не знать… не знать…

А сам невольно вслушивается в ее шаги и умирает с каждым удаляющимся от него звуком. Удаляющемся от него, приближающимся к брату.

Лири подошел к Кейлифу:

– Поговорить надо.

Страж уже оценил происходящее и еле заметно качнул головой:

– Не сейчас.

И двинулся за светлой.

– Привет.

Шах вскинулся:

– Ты?

Эя улыбнулась:

– Извини, что вытащить не сразу получилось. Они тут в ГРУ поиграть решили, вот на карантин тебя и прикрутили.

Мужчина заулыбался, обнял ее, но девушке отчего-то стало неприятно и, она отодвинулась.

– Пошли, – повела за руку, проигнорировав взгляд стража. Впрочем, тот был инертен и просто наблюдал, может не только любопытство, но и доля насмешки в нем была, но Эрика внимание заострять не стала.

– Как ты? – спросила у Шаха.

– На удивление, – хмыкнул – жизнь налаживалась. – Ран словно не было, состояние бодрое. К подвигам готов.

И приостановился, увидев Эрлана, подтянул Эю к себе. Она руку скинула не думая, Шах опять – за талию. Скинула – он за руку. Потянулся в упор глядя в затылок Лой, и очнулся от стальной хватки. Уставился на смельчака, а у того взгляд ледяной и жесткий. Не слабак, встал меж Шахом и Эрикой, запястье как капкан сжимает.

– Это еще что за бледная поганка?

– Это мой страж, – не сразу поняла Эрика, выглянула из-за плеча мужчины. – Кей, отпусти его.

Эрлан закаменел, зажмурился, зубы сжав – оглохнуть бы.

Роберган увидел, как побелели скулы Эрлана, как он закаменел лицом и глаза пустыми стали, понял – миг и дел натворит. Успел подойти, руку его, что к рукояти меча потянул, перехватить так, чтоб никто не заметил. Сжал, давая время в себя прийти, и нарисовал на лице добродушие:

– Извини, светлый, здесь много кто шатается, проверить надо было.

– Да у меня вся документация на лбу вроде, – ничуть не поверил лету Шах, но интерес к Кейлифу у него пропал.

– Тогда поговорим? Не здесь.

Чуть кивнул в сторону дома. Шах покосился на Эрику: идем?

Ведовская понимала, что разговор нужен, что Шаху нужно подкрепиться, а потом они должны найти Родиона и Максима, что должны идти в Тоудер, что должны выяснить обстановку, еще лучше сложить все данные и наконец, ответить хотя бы себе на вопросы – что они здесь делают, правда ли, что говорят местные, те ли, за кого их считают, и как во всем замешан Стефлер, зачем замешал их… Но к ляду все! Ей было ровно, начхать. Мысли вязли и ничего не хотелось. Тошно, маята и хоть удавись, чтоб в себя прийти.

И силой заставила себя кивнуть, в дом пойти. Но у крыльца как бес вселился – рванула прочь со двора. Шах за ней качнулся, но Кей придержал:

– Не твоего ума дело, светлый, – бросил, взглядом предостерегая, и пошел за подопечной. Роберган Шаха в дом подтолкнул, не оставляя выбора.

Эрлан за Эрикой шагнул, минута, и заставил себя повернуть – лицо холодной водой умыл и в дом за остальными двинулся.

Эя пролетела мимо забора и остановилась, вцепилась в крайний кол. Тошно, душно, перед глазами плывет. Согнулась и рухнула бы, но кто-то перехватил через живот, мягко, но крепко, прижал к себе спиной. Дернулась вяло, ударить хотела, но не смогла.

– Тихо, светлая, тихо, – попросил знакомый голос.

– Кей?

– Я, светлая, я, – а сам ее в кусты, в сторону, чтобы приметить не успели. Взгляд по округе – никого вроде.

Эрику затошнило, сложило на руке стража. Тот другой рукой из-за пазухи плоскую шкатулочку достал, на траву и раскрыл. Взгляд скользнул по ряду цветных кубиков и склянок.

– Ничего, светлая, я тебя быстро подниму. Отец мой свое дело знал и меня всему обучил, так что не тревожься.

Взял склянку с синей жидкостью, зубами пробку вынул и силой пару капель девушке влил.

У Эрики мигом глаза открылись, дурнота прошла. Задохнулась, будто чистого спирта приняла.

– Бррр, – затрясла головой и фляжку с молоком получила. Пила как первый раз, и очухалась.

Губы вытерла, села.

– Не знаю, что у тебя там, но до пят продирает.

Кейлиф улыбнулся, положил лекарство на место и коробку за пазуху сунул. Сел на колени перед девушкой.

– Легче?

– Чуть глаза не вынесло, – фыркнула. – Чудеса, просто – минуту назад себя раздавленной скумбрией чувствовала, а сейчас – человеком. Что за зелье, эскулап- волшебник?

– Секрет рода, – заулыбался довольный.

– Да? – засмеялась: как же хорошо себя собой чувствовать!

И взъерошила ему волосы, поцеловала в лоб от души. И пошла обратно в дом.

Кейлиф же еще минут пять в себя приходил. От ее поцелуя лицо горело и тепло в кости пробиралось – вот и боялся пошевелиться и вспугнуть блаженные ощущения.

Потрогал щеку, опомнившись – кожа была ровной – рубца, как не бывало.