29

Служебная машина, за рулем которой сидел Леваллуа, выехала на трассу Аба, ведущую к Фонтенбло. Этим поздним утром движение было относительно свободным — на взгляд парижанина, — и полицейским не пришлось включать спецсигнал, чтобы проложить себе дорогу.

Перед тем как отправиться в путь, Шарко заехал на набережную Орфевр поделиться своими открытиями и ближайшими задачами с другими членами команды, которым предстояло разыскать и допросить близких и коллег Стефана Тернэ.

А они с Жаком взяли курс на Шапель-ла-Рен, крохотный городишко на южной окраине леса Фонтенбло. Там их ждал жандармский капитан Клод Линьяк, в ведении которого еще несколько часов назад находилось следствие по ужасающему своей гнусностью делу: о двойном убийстве, совершенном в лесу преступником, ДНК которого обнаружилась в книге Тернэ. Но ввиду необычности и особой жестокости преступления дело было у него изъято и передано в более авторитетную инстанцию — разыскную группу Версаля.

Разумеется, кроме офицеров с набережной Орфевр, никто на свете не подозревал, что генетический код преступника, совершившего шесть дней назад двойное убийство, записан на страницах самой обычной книги, увидевшей свет четыре года назад. Дабы избежать утечки информации, особенно — в прессу, полицейские решили пока держать все в тайне. Официально это убийство интересовало их потому, что, возможно, было связано с одним из их дел, сведения о котором в интересах следствия на данный момент засекречены.

Шарко поискал на шкале приемника другую станцию, наткнулся на песню «Зомби» в исполнении группы «Крэнберис». Леваллуа улыбнулся:

— В последнее время ты явно стараешься выглядеть лучше. Костюм надел, подстригся… Да и вообще стал как-то повеселее. У тебя появилась женщина?

— Какого черта ты меня об этом спрашиваешь?

— Мне говорили, что с тех пор, как не стало твоей жены, ты так и не заводил ни одной, жил, как отшельник в пустыне. Ну, я и предположил…

— Оставь свои предположения при себе. Так будет лучше.

Леваллуа пожал плечами:

— Мы коллеги. Коллеги обычно разговаривают друг с другом о таких вещах. А у меня ощущение, будто я работаю с автоматом. Никто не знает, почему ты на самом деле ушел из управления. Непонятно, почему ты никогда ни о чем не говоришь, кроме дела. Почему, например, ты ни разу не расспрашивал меня, например, о… о моей жизни?

— Потому что так тоже будет лучше. Хватит и того, что работа пролезает в твою жизнь, не допускай, чтобы твоя жизнь стала частью работы. Оставь свою жену, своих детей, если они у тебя есть, в стороне, держи их подальше от дома тридцать шесть. Повторяю: так будет лучше.

— У меня пока нет ребенка, но… — он поколебался, — но моя жена беременна. У нас будет девочка.

— Вот и прекрасно.

Холодный, сухой ответ. Раздосадованный Леваллуа покачал головой и сосредоточился на дороге, на их деле. Оно с каждым днем захватывало молодого полицейского все сильнее, и каждый день он возвращался домой немножко позже, чем накануне. И удивлялся, чувствуя, что чем глубже погружается во мглу, тем большее возбуждение испытывает. Неужели когда-нибудь и он станет таким, как Шарко? Нет уж, лучше об этом не думать, лучше думать о деле. Жак решил поделиться с комиссаром своими последними заключениями:

— Стефан Тернэ выпустил свою книгу в две тысячи шестом, то есть четыре года назад. И в то время ему были уже известны генетические коды Царно и убийцы из Шапель-ла-Рен, между тем как в НАКГО такие не значились. На лбу у нас генетические отпечатки не стоят, значит, он встречался с этими людьми, чтобы взять у них образцы крови, слюны, волос или чего там еще? Кроме того, Тернэ явно использовал такие же машины, какие стоят у наших экспертов-генетиков, иначе как бы он извлек из образцов тот или иной генетический профиль и поместил его в книгу? — Шарко кивнул, соглашаясь. — Дальше. В книге опубликовано семь генетических профилей. Два из них представлены в НАКГО. Это профили двух жестоких безжалостных преступников. Об одном из семерки нам уже точно известно, что он был психом, совершил убийство год назад, и его самого уже нет в живых. Простая логика подсказывает, что шестеро остальных — тоже потенциальные психи, но они гуляют на свободе. Трупы в Фонтенбло — доказательство того, что теперь уже и один из этих шести взялся за дело. Что же до других, то это бомбы замедленного действия, которые, если так пойдет, не преминут взорваться.

— Или уже взорвались: вполне возможно, эти неизвестные преступники уже убивали, но не оставили на месте преступления следов, которые позволили бы выделить их ДНК. Или, например, они делали свое черное дело в другой стране. Мало ли…

Они замолчали, углубившись в размышления. Что это за армия теней? Кто посеял в обычных людях зерна жестокости, кто подтолкнул их к чудовищным преступлениям? Шарко, сидевший справа от водителя, прижался лбом к оконному стеклу и потихоньку зевнул. Даже сейчас недосып, как кислота, разъедал его изнутри. Впереди тянулись белые линии дорожной разметки, за окнами сменялись пейзажи. Ряды некрасивых серых домов уступили место ярким полям, а следом за ними у дороги вырос лес Фонтенбло — гигантский массив, вплотную подступивший к асфальту и поглощавший свет, напоминая о могуществе природы.

Пока Шарко дремал, встряхиваясь, когда голова его падала вперед, и тут же снова закрывая глаза, они свернули с трассы и минут через десять были в Шапель-ла-Рен. Три тысячи жителей, кругом поля, в двух километрах — опушка леса. Жандармерия представляла собой ничем не примечательное унылое здание. Серая бетонная коробка, украшенная трехцветной табличкой с надписью. На стоянке два темно-синих служебных автомобиля, далеко не новых.

Леваллуа поставил машину под углом к тротуару, похлопал Шарко по плечу:

— Приехали. Но я решительно не понимаю, зачем нас сюда занесло. Следствие поручено версальской группе, там все досье, ну и почему было не отправиться прямо туда, выиграть время?

— Этот парень, к которому мы приехали, Клод Линьяк, наверняка обижен, что у него отобрали дело. Держу пари, что знает он о нем больше кого бы то ни было, и к тому же не станет задавать лишних вопросов. А я очень люблю людей, которые не задают лишних вопросов.

— А я не очень-то люблю нарушать порядок: шеф хотел, чтобы мы поехали в Версаль, значит, надо было ехать туда.

— Версальские сыщики подкинут нам какие-нибудь крохи, не более того. Война между жандармерией и полицией — отнюдь не легенда. Ну и, стало быть, надо уметь обойти установленный порядок и доверять собственной интуиции.

Они вошли в здание. Молодой человек в голубой рубашке с погончиками бригадира поздоровался с ними и проводил в кабинет капитана Клода Линьяка. У тридцатипятилетнего капитана была внешность типичного английского сыщика: круглые очки, тонкие усики, жизнерадостное выражение лица. Они обменялись несколькими фразами, гости объяснили причины своего интереса к делу, и капитан, взяв со стола ключи от машины и папку с бумагами, спросил:

— Насколько я понимаю, вам хотелось бы увидеть место преступления?

— Если вы можете нам его показать, конечно! Там и поговорим. Вы следите за тем, как сейчас продвигается следствие у версальцев?

Жандарм пожал плечами:

— Разумеется, слежу. Версальцы могли забрать у нас дело, но сейчас мы на моей территории, и все, что здесь происходит, меня касается.

Линьяк повел посетителей к выходу, а Шарко подмигнул Жаку. Капитан сел в машину, тронулся с места, Леваллуа — за ним, и не прошло пяти минут, как они оказались в лесу. Свернув с шоссе, идущего на Фонтенбло, жандарм проехал по вилявшей туда-сюда дороге еще минут пять, и остановился. Хлопнули дверцы, зашуршали под ногами листья. Шарко застегнул куртку: здесь веяло холодом, будто природе хотелось напомнить, свидетелями какой страшной трагедии стали эти стоявшие вокруг деревья. В тишине изредка раздавался писк какой-то птицы или хруст надломленной ветки.

Капитан жестом пригласил парижан следовать за собой, и они двинулись гуськом по мягкой влажной земле через кустарники, между буками и каштанами. Потом почва под ногами стала тверже, Линьяк вывел их на поляну и показал на выстеленную мхом и опавшими листьями площадку:

— Вот здесь их и нашел один наездник. Мальчика и девочку. Кароль Бонье и Эрика Мореля из Малешерба, это километрах в двадцати отсюда. По словам родителей, ребята собирались прожить три дня в лесу дикарями, лазая по скалам.

Шарко присел на корточки. На листьях и в нижней части ствола дерева виднелись пятна засохшей крови. Было ясно, что брызгала кровь с силой, и это говорило о ярости преступника. Линьяк вынул из папки фотографии, протянул их Леваллуа:

— Передавая дело сыщикам из Версаля, я оставил снимки себе. Вы только посмотрите, что этот мерзавец сделал с ребятами!

В голосе жандарма прозвучала такая ненависть, что даже Шарко удивился. Леваллуа совсем замкнулся в себе, а Линьяк продолжил свой рассказ:

— Эксперты утверждают, что этот душегуб бил их сначала с дикой силой по лицу и животу — уже этого было почти достаточно, чтобы уложить ребятишек на месте. Вскрытие показало множество подкожных гематом и разрыв некоторых кровеносных сосудов, что свидетельствует о силе ударов.

— Он их бил чем-то? Палкой?

— Нет, сначала только руками, только потом взял у кого-то из них в рюкзаке скальный молоток, чтобы, так сказать, завершить работу. Мы тут сроду ничего похожего не видали!

Леваллуа, все так же молча, протянул снимки комиссару. Шарко внимательно рассмотрел их, один за другим. Общие планы места преступления, крупные планы лиц, отдельных ран, изуродованных конечностей. Бойня.

— Он разделался с ними, как мясник, — все с той же ненавистью в голосе произнес жандарм. — Парижский судмедэксперт насчитал сорок семь ударов молотком, нанесенных мальчику, и пятьдесят четыре — девочке. Он бил куда попало, с ожесточением и со страшной, невероятной силой. Кажется, даже кости кое-где переломаны.

Шарко вернул Линьяку фотографии, уставился на запятнанную кровью землю и некоторое время простоял так, не говоря ни слова. Два непохожих одно на другое чудовища, Царно и этот убийца, действовали с разницей в год, но почти одним и тем же способом и с почти одинаковой жестокостью. Два диких зверя, поставленные на учет Тернэ еще в 2006 году.

Двое из семи… Семь генетических отпечатков, которые, совершенно очевидно, принадлежат убийцам одного племени. Шарко задал вопрос, который, он предвидел это, мог показаться жандарму странным:

— Не знаете, убийца был левшой?

Линьяк действительно удивился:

— Левшой? Хм… Надо спросить у версальцев, но, насколько я помню, в протоколе вскрытия ничего на этот счет не было. Оружие, которое он использовал, симметричное, то есть годится для любой руки, а по ране — как это поймешь? Но почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что этот убийца, вполне возможно, левша. Он должен быть довольно высоким, крепким, молодым — от двадцати до тридцати лет. Отпечатки подошв на земле — его?

— Да. Ботинки сорок пятого размера. Но откуда вы…

— Высокий парень, думаю, за метр восемьдесят пять. Вам удалось точно реконструировать обстоятельства, при которых было совершено преступление?

Шарко внимательно осматривал поляну, особенно стволы деревьев. Он искал рисунки. А вдруг этот убийца, как кроманьонец и Царно, рисует вверх ногами? Но нет, его наметанный глаз так ничего и не обнаружил.

— В общем-то да. Почти точно, — ответил жандарм. — Определено время смерти: восемь утра шесть суток назад. Мы приехали сюда примерно четверть часа спустя после звонка наездника в жандармерию, то есть в девять тридцать. На портативной газовой плитке стояла кастрюля, вода в ней полностью выкипела. По-видимому, жертвы готовили себе завтрак. Оба были в спортивных костюмах: шортах и майках. Палатка стояла на месте, спальные мешки еще разложены, велосипеды-вездеходы привязаны к дереву.

Капитан сделал несколько шагов и пошевелил носком ботинка листья.

— Жертвы были найдены здесь, у палатки. Им не хватило времени убежать или они даже не попытались бежать. Убийца наверняка пришел сюда тем же путем, каким мы сейчас. На дороге, по которой мы приехали, нередки пешеходы, велосипедисты, всадники. Негодяй свернул с этой дороги и прошел через заросли папоротника. Приблизился к ним и ударил. Использовал ли он какой-то предлог, чтобы к ним подойти, или просто напал неожиданно, этого мы не знаем. И разыскная группа тоже теряется в догадках.

Шарко подумал, что чутье его не обмануло: капитан бдительно следит за расследованием. Так ему проще доказать, что он хозяин на своей территории, а главное — так он может вырваться из обыденщины.

— Никаких свидетелей?

— Никаких. Для тех, кто приходит в лес погулять, было слишком рано, да они обычно и не сходят с тропы. Я сам позаботился о том, чтобы об обстоятельствах убийства было рассказано в местной прессе и чтобы там появилось обращение к возможным свидетелям, я же знаю людей.

— Отлично. Ну и что это дало?

— Ничего. Никто не отозвался. Повезло убийце.

— Им часто везет. Пока мы их не поймаем.

Шарко обошел несколько кустов и, выйдя на дорожку, спросил — громко, чтобы его услышали на поляне:

— Мне кажется или действительно палатку не было видно с дороги?

Жандарм поправил свои круглые очки.

— Нет, вам не кажется, так и есть. Ребята, должно быть, знали, что не имеют права разбивать лагерь в лесу, вот и поставили палатку подальше от посторонних глаз. Как убийца их обнаружил, если оказался в этих местах случайно? Возможно, он пошел на звук голосов, они же, наверное, разговаривали между собой. И не забудьте, что они кипятили воду, а значит, поскольку утром воздух влажный, над плиткой поднималась струя пара. Так что обнаружить их было легко.

Этот жандарм определенно дока по части деталей. Шарко почесал подбородок и снова стал осматривать окрестности. Деревья и кусты росли тут настолько тесно, что на расстоянии десяти метров ничего не было видно. Леваллуа потирал руки, словно замерз.

— А есть у вас какие-то мысли насчет профиля убийцы? — спросил он.

Линьяк кивнул и стал перечислять подробности, снова демонстрируя свое внимание к каждой детали и глубокое знание дела:

— Нам известно, что этот мерзавец носил ботинки для ходьбы сорок пятого размера. Наличие в ДНК игрек-хромосомы говорит о том, что это был мужчина. Поскольку отпечатки обуви глубокие, можно утверждать, что он плотного сложения. Как вы говорили, рост где-то в районе метра восьмидесяти пяти. Он ничего не украл, ничего не сломал. Сексуального насилия не было тоже, и тела после смерти не двигали. Все осталось, как было. Убийца не проявил ни малейшего желания уничтожить следы. Совершенно ясно, что не может быть и речи об организованном преступлении. — «Точно так же, как с Царно» — подумал комиссар. А капитан между тем продолжал: — В распоряжении версальской группы есть отпечатки подошв, отпечатки пальцев, образцы ДНК — даже больше, чем нужно, — на телах, на орудии преступления, на рюкзаке, из которого убийца достал скальный молоток. Нападение было внезапным, молниеносным, никто ничего не видел. Убийца продемонстрировал некоторую умственную недоразвитость. Судмедэксперт утверждает, что кое-какие удары были неловкими, движения некоординированными. Пришел и — в приступе ярости, причем какой-то ненормальной, необычной для человека ярости — убил. Эта парочка имела несчастье попасть ему на глаза.

Шарко и Леваллуа переглянулись. Как и в деле Царно, здесь не годилась гипотеза о том, что убийца долго выслеживал жертв, прекрасно знал, где и как они проводят время, куда ходят. Просто мальчик и девочка оказались в неудачное время в неудачном месте.

Комиссар бросил взгляд на ветку, где какая-то птичка чистила клюв о кору. Попытался вспомнить ее название, не вспомнил. А вот Линьяк — тот наверняка знает. Хороший мужик. И хитрый, ловкий, умный, толково рассуждает… Как такой парень может жить в подобной дыре, штампуя протоколы о нарушениях? Копни Шарко чуть глубже — получит от него куда больше информации, чем от всех сыщиков Версаля вместе взятых!

— Думаете, он местный?

Жандарм зашел глубже в папоротники, остановился неподалеку от дерева.

— Мы в этом уверены. Есть еще одна очень важная и очень интересная деталь, о которой я пока не сказал. Подойдите-ка сюда.

Полицейские подошли. Линьяк указал на землю:

— Здесь, у подножия ствола, мы обнаружили десяток жженых спичек и коробок с картинкой-рекламой спиртного для молодежи под названием «Витамин Икс». Сыщики из Версаля считают, что убийца, совершив преступление, уселся тут и стал чиркать спичками: сидел и жег одну за другой, глядя на трупы. Большая часть спичек была надломлена или сломана, и это доказывает, что преступник сильно нервничал, ему надо было спустить пар, как кастрюле-скороварке: надо было посидеть, снять напряжение, может быть, он плохо себя почувствовал и не мог уйти сразу. А может, у него совсем крыша поехала. В любом случае, повторяю, убийца этот не из аккуратистов, которые стараются уничтожить все следы.

Он посмотрел на место преступления и вздохнул. Никогда он уже не сможет пойти погулять в лес и не вспомнить при этом об убийстве. И никогда он больше не позволит своим детям играть одним, пусть даже и в собственном саду. Трагедия наложила неизгладимый отпечаток на жизнь капитана Линьяка.

— Этот спичечный коробок — просто дар небесный. Он точно принадлежал убийце, потому что жертвы пользовались зажигалкой. И он снабдил нас бесценной информацией, потому что таких спичек никогда не было в продаже: их примерно месяц назад раздавали на дискотеке в Фонтенбло в клубе «Голубая река» во время рекламной кампании. Отсюда можно сделать вывод о том, что убийца скрывается в этом городе и бывает в этом клубе.

— А разве он не мог приехать в клуб из какого-нибудь соседнего городка?

Линьяк покачал головой:

— Тогда — нет. В тот вечер дискотеку устраивали только для жителей Фонтенбло и на входе всех строго проверяли.

Шарко и Леваллуа снова переглянулись: вот неожиданная информация!

— А… а у версальцев есть что-нибудь интересное насчет этой дискотеки? Потенциальные подозреваемые?

— Пока никакие опросы населения ничего не дали. Эта рекламная акция привлекла огромное количество людей, почти всю молодежь города. Здание клуба трещало по швам — собралось больше пяти тысяч человек. И при этом единственное, полностью достоверное, чем версальцы на сегодняшний день располагают, — это ДНК убийцы. Вероятно, им придется взять образцы ДНК у некоторых молодых людей, которые бывают в этом ночном клубе и носят сорок пятый размер обуви. Но представляете, сколько времени это займет и сколько будет стоить!

— Особенно если убийца пришел туда в тот вечер первый раз…

Шарко принялся шагать из конца в конец поляны, потирая подбородок. Жандармы охотятся за призраком, чудовищем, не имевшим никакого мотива преступления, монстром, который, вполне возможно, сидит сейчас дома и выйдет наружу только тогда, когда ему снова захочется крови. Да, им известно, как он сложен, но больше ничего — ни о внешности, ни о том, что побудило его к действиям. И совершенно очевидно: никто понятия не имеет о том, что у убийцы должны быть общие черты с Грегори Царно. А между тем для того, чтобы взять в клещи неизвестного душегуба, надо воспользоваться тем, что известно об убийце Клары Энебель.

Комиссар остановился, понаблюдал немножко за тем, как птица кормит в гнезде птенчиков, и тут ему в голову совершенно неожиданно пришла сумасшедшая идея. Правда, ее проверка, скорее всего, займет весь день до вечера, но попробовать стоит. Ведь может случиться, что Ева Лутц с ее поисками, с собранным ею материалом поднесет им убийцу на блюдечке!

Шарко попытался скрыть волнение:

— Отлично, капитан, спасибо. Думаю, мы увидели все, что надо было увидеть.

На стоянке у жандармерии он распрощался с Клодом Линьяком, дал тому уйти и только тогда протянул руку Леваллуа ладонью вверх:

— Давай ключи. Я поведу машину.

Комиссар устроился на месте водителя, Жак рядом.

— Везде образцы ДНК, — проворчал он, не скрывая скепсиса, — и еще этот спичечный коробок. Тебе не кажется, что это уж слишком? Как будто преступник хочет, чтобы его поймали.

— Но ведь, может быть, так и есть! Может быть, он и впрямь показывает, где его искать, потому что сам не понимает своих действий. Знает лишь, что опасен и что это в любой момент может повториться.

— Тогда почему бы ему не сдаться жандармам?

— А кому охота доживать свои дни в тюрьме? Убийца, с одной стороны, оставляет себе шанс, с другой — как бы оправдывает себя: «Если я снова пойду убивать, это случится по вашей вине, потому что вы вовремя меня не арестовали».

Они выехали на департаментское шоссе, и Шарко свернул к Фонтенбло. Лейтенант нахмурился:

— Может, объяснишь, какую затеял игру? Что ты собираешься делать? Хочешь пойти в этот клуб и повторить все, что уже сделали ребята из Версаля? Ей-богу, у нас и без того полно дел!

— Вовсе нет. Сейчас мы оба отправимся на охоту за сокровищами. У нас огромное преимущество перед версальцами: из книги Тернэ нам известно, что общего у анонимного убийцы с Грегори Царно. Они оба не совсем нормальны, оба молодые, высокие, крепкие, и, бьюсь об заклад, оба — левши.

— Почему ты так решил?

— Мы же все время, чуть ли не с первого дня, в этом варимся. Лутц посещала в тюрьмах парней именно такого типа, пока не встретилась с Царно. Ее убили из-за того, что она изучала левшей. Тебе мало? Ладно, сейчас мы разделимся. Ты возьмешь в Фонтенбло напрокат машину до вечера и обойдешь всех врачей, какие практикуют в городе.

Лейтенант вытаращил глаза:

— Шутишь, что ли?

— Неужто я похож на шутника? Ты спрашиваешь каждого доктора, нет ли среди его пациентов высокого молодого мужчины плотного сложения, неуравновешенного и временами видящего мир перевернутым. Впрочем, может быть, этот симптом проявится чуть иначе: может быть, пациент жаловался на проблемы со зрением, на сильные головные боли… Короче, на что-то, что позволяет заподозрить галлюцинации и душевную болезнь.

— Бред какой-то! Зачем все это надо?

— У Грегори Царно, последнего, кого Лутц навестила из своего списка, наблюдались именно эти симптомы. Он иногда видел мир перевернутым. Такие периоды никогда не были у него долгими, но на то, чтобы он потерял равновесие, времени хватало. И такие периоды обычно были связаны с проявлением жестокости.

Леваллуа нахмурил брови:

— Почему ты не сказал нам об этом на совещании?

— Потому что тогда это не имело значения.

— Как это — не имело значения? Смеешься?

— Ладно, не сердись!

Лейтенант некоторое время молча смотрел на старшего коллегу, явно недовольный.

— Пусть так. Но что ты-то сам собираешься делать в Фонтенбло, пока я стану опрашивать врачей? Пить пиво?

— Если бы! Я попытаюсь погрузиться в прошлое и подойти поближе к гнезду нашей птички. Вернусь в детство убийцы в надежде, что он не только сейчас живет в Фонтенбло, но и всегда тут жил. Иными словами, я собираюсь повторить то, что делала Ева Лутц: обойду детские сады и поинтересуюсь левшами, все-таки они попадаются довольно редко.

Загрузка...