Проект «Феникс»

37

Полицейские машины съехались к особняку Ламберов, когда солнце уже начинало клониться к закату.

Фургончик криминалистов, автомобиль фотографа, служебные машины офицеров судебной полиции. К вечеру этого знойного четверга все были на пределе. Каждый из них с понедельника вдоволь насмотрелся кошмаров, каждый надеялся, что они закончились, а, оказывается, ситуация ничуть не улучшилась: два новых трупа и жилище, в котором, похоже, разыгрывалось действо, достойное ужаса Амитивилля.

Шарко, обхватив голову руками, сидел у дерева перед домом. На него опускались тени, опускались и теснились вокруг него, словно желая поглотить. Он молча наблюдал за суетой, напоминавшей какие-то дикие пляски — обычная картина места преступления.

Криминалисты сделали все, что положено, труп Феликса Ламбера накрыли простыней, погрузили в машину судмедэкспертов и увезли. Одновременно с телом его отца. Судя по степени трупного окоченения, расположению и характеру трупных пятен, смерть Бернара Ламбера наступила как минимум сорок восемь часов назад. Двое суток труп отца лежал на полу столовой в луже крови, в комнате работал телевизор, а из крана в ванной на втором этаже текла и текла вода…

О Господь милосердный! Что же такое происходило в голове Феликса Ламбера? Какие демоны побудили юношу совершить подобное?

Шарко вздохнул и встал. Его лихорадило, он чувствовал себя опустошенным, вымотанным до предела этим слишком долгим днем, этим запутанным следствием. Еле волоча ноги, он подошел к Белланже, о чем-то ожесточенно спорившему с Леваллуа у входа в особняк. Чувствовалось, что оба взвинченны, что напряжение между ними возрастает, — еще бы: чем дальше, тем сильнее люди устают, тем больше у них расшатываются нервы. В результате кто-то разводится, кто-то ищет забвения у стойки бара.

Закончив разговор с Леваллуа, Белланже отвел комиссара в сторону, к большому кусту белой гортензии.

— Ну, ты как, отошел? — спросил он.

— Да, немного отошел, просто слишком устал, знаешь. Кофе, который привезли ребята, помог. Правду сказать, я и ел-то не помню когда.

— И не помнишь, когда высыпался! Тебе надо хоть немного отдохнуть, Шарк.

Комиссар кивнул в сторону участка, огороженного лентой с надписью «Национальная полиция», — именно на это место рухнул Феликс Ламбер, несколько минут назад здесь еще лежал его труп.

— Отдых отложим на потом. Вам удалось связаться с их близкими?

— Нет еще. Но мы знаем, что старшая сестра Феликса живет в Париже.

— А мать?

— А вот о матери пока ничего не известно. Никаких следов. Ладно, сейчас поедем.

Белланже вздохнул, было видно, что он подавлен. Шарко понимал его как никто, он сам не так уж давно командовал бригадой и знал: должность эта — хуже не бывает, потому как пинают тебя все кому не лень, что снизу, что сверху.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь?

Шарко посмотрел вверх, на разбитое стекло.

— Что я думаю? Я на секунду встретился глазами с Ламбером-младшим. Как раз перед тем, как он сиганул в окно. И я увидел в его глазах что-то такое, чего раньше не видел никогда: страдание как таковое, без всяких примесей. Он сдирал себе кожу со щек, он писал, не снимая штанов, как животное, что-то точило его изнутри, доводя до безумия, доводя до того, что он отключался от реальности. Прямо какой-то демон зла, который толкал его к жестокости, который заставил его убить ребят-туристов, а потом и родного отца. Не знаю, в чем тут дело, но чем дальше, тем больше убеждаюсь: то, что мы ищем, скрыто в нем, в его организме. Нечто генетическое. И Стефан Тернэ знал, что это такое.

Франк замолчал. Белланже тоже не сразу ответил: он смотрел в пустоту, потирая подбородок.

— В таком случае посмотрим, что скажет вскрытие, — произнес бригадир после затянувшейся паузы.

— А когда оно начнется?

— Ммм… Шене начнет часов в восемь… Начнет с отца, потом перейдет к сыну. Дивный вечерок ему предстоит!

Подошел Леваллуа, кашлянул, комиссару показалось, что тот встревожен, и он спросил:

— Ну, что еще не так?

— Насчет книги Тернэ «Ключ к замку»… Генетические отпечатки привлекли наше внимание к Грегори Царно, последнему из заключенных в списке Евы Лутц. Ну и Робийяр сам позвонил в вивоннскую тюрьму. И угадай…

Шарко почувствовал, что бледнеет. Так, они попались! Белланже, не дожидаясь, пока комиссар что-нибудь скажет, вмешался:

— Ему там сказали, что ты не просто звонил, но во время отгула приезжал поговорить с заключенным. И ты же знаешь Робийяра: он копнул чуть глубже и обнаружил, что в тот же день приезжала еще одна особа. Мать девочек-двойняшек, которых похитил Царно. Ее зовут… — Он достал из кармана бумажку. — Ее зовут Люси Энебель. Знакома тебе такая?

Кровь Шарко застыла в жилах, но он не дрогнул.

— Нет. Я ездил туда, чтобы поговорить с тюремным психиатром об одном из их арестантов, числящемся в списке Евы Лутц. Вот и все.

— И ничего нам не сказал! Меня просто бесит, что ты давным-давно знаешь о самоубийстве Царно в камере и молчишь. Почему? Почему никому — никому! — не рассказал об этих его перевернутых картинах, о приступах ярости и непереносимости лактозы?

— Это детали. Я думал, они не имеют отношения к нашему делу. Лутц действительно приходила к нему, но задавала стандартные вопросы — точно такие же, как другим заключенным в других тюрьмах.

— Детали? Ничего себе детали, если они привели тебя сюда! Ты врал, ты умалчивал о важных вещах, ты придерживал их для себя, как последний эгоист, во вред следствию и коллегам, которые работают с тобой в одной команде. Ты превратил наше расследование в свое личное!

— Неправда. Я хотел поймать убийцу и понять его мотивы, как любой из нас.

Белланже замотал головой:

— Ты выходишь за рамки, ты слишком уж часто выходишь за рамки, Шарко! Ты позволяешь себе проникнуть на территорию, находящуюся в частной собственности, без разрешения, и никого об этом не проинформировав. Ты настолько грубо нарушил правила, что может полететь к чертям вся наша работа. И к тому же ты пробрался в этот дом, разбив окно, а теперь у нас на руках два трупа. Теперь придется как-то оправдывать твои действия.

— Но я не…

— Помолчи, дай мне закончить. Из-за тебя куча неприятностей у Леваллуа, и, вполне возможно, он получит выговор. Версальская бригада выбивается из сил, работает, не зная отдыха ни днем ни ночью, и они вот-вот явятся сюда, чтобы разобраться, с какой радости мы здесь. Какая муха тебя укусила, с чего ты вдруг решил обогнать версальцев?

Белланже, нервничая, бегал взад-вперед перед домом.

— И уж совсем меня добило то, что сообщил Маньян.

Шарко рассвирепел — от одного только упоминания этого подонка ему хотелось блевать.

— Ну и что же он такого сообщил?

— Он просто уложил меня на обе лопатки, рассказав, как ты вел себя на месте преступления, когда убили Фредерика Юро. Как тебе было плевать на все и всех, как ты нарушал правила. Он сказал, что ты тогда нарочно все там истоптал и везде оставил свои отпечатки — только из-за того, что вы друг друга терпеть не можете.

— Маньян просто идиот! И непременно воспользуется ситуацией и постарается меня утопить.

— Ему и стараться не надо. — Бригадир посмотрел Шарко в глаза. — Ты понимаешь, что я не могу сделать вид, что ничего не было?

Комиссар молча направился к дому, но почти уже с порога бросил, не оборачиваясь:

— Потом поговорим, а сейчас надо работать.

Тем не менее обернуться ему пришлось, потому что на плечо легла тяжелая рука.

— Похоже, ты ничего не понял, — заорал Белланже.

Шарко высвободился:

— Ошибаешься, я прекрасно все понял. Но прошу тебя, дай мне еще несколько дней. У меня нюх на это дело, и я знаю наперед все, что может случиться. Позволь мне присутствовать на вскрытии, позволь покопаться в новых направлениях, которые сейчас открываются. Дай мне несколько дней, чтобы я мог разобраться до конца. А потом, обещаю, сделаю все, что скажешь.

Бригадир покачал головой:

— Уже не могу. Знай обо всем этом только ты и я, может, мне бы и удалось спустить все на тормозах, но…

— Опять Маньян?

Николя Белланже кивнул:

— Он. Бертран уже в курсе насчет того, что было здесь, что было в Вивонне, он донесет начальству… он не оставил мне выбора.

В этот момент комиссар увидел Марка Леблона, правую руку Маньяна: тот вдалеке разговаривал с кем-то по телефону, глядя в их сторону. Шарко сжал кулаки:

— И тут его шпионы!

— Что поделаешь? Стало быть, я обязан принять меры — все, какие положено в таких случаях. Я обязан защитить бригаду, да и себя самого. Я не хочу, чтобы из-за тебя досталось всем, и прежде всего — Жаку.

Шарко печально посмотрел на парня, тот стоял неподалеку, сложив руки на груди и опустив глаза. Наверное, тоже опасается за свое будущее, за свою карьеру, которая вот-вот полетит в тартарары.

— Да, конечно. Он — хороший полицейский.

— Знаю… Но и для тебя ничего еще не потеряно. Наверняка, вынося решение, примут в расчет твои заслуги, вспомнят, сколько преступников было задержано благодаря тебе. Всем известно, сколько ты сделал для уголовки за эти годы…

Шарко с нервным смешком пожал плечами:

— Какие годы? Последние пять лет я провел, болтаясь между кабинетом и психушкой, где меня лечили от чертовой шизофрении. Каждую неделю по понедельникам и пятницам мне приходилось являться к психиатру, чтобы тот разобрался, какая гайка слетела в моей голове. А если сейчас я здесь, то только потому, что мне помог большой начальник, который теперь в отставке. Так что никакой поддержки мне ждать не приходится, я погорел окончательно и бесповоротно.

Белланже протянул руку. Шарко вздохнул, достал служебное удостоверение, служебное оружие и отдал все бригадиру. Сердце у него разрывалось. Он смотрел на собеседника, не пытаясь этого скрыть.

— Работа — все, что у меня было. Хорошо бы тебе понять, что сегодня ты похоронил человека заживо.

Сказав это, он ушел по дорожке в парк и ни разу не обернулся.