46

Если все пойдет нормально, они улетят в Манаус послезавтра, в воскресенье, в полдень. Так у Люси остается время подготовиться к поездке, а главное — хотя бы немножко побыть с Жюльеттой. Прежде чем уехать из Парижа три часа назад, она взяла мобильник Шарко (ее телефон совсем разрядился) и позвонила матери — предупредить, что будет дома где-то в районе половины пятого.

Часы показывали без четверти пять. Она прекрасно понимала, что занятия давно кончились, но тем не менее припарковалась на бульваре Вобан и со всех ног помчалась к школьному зданию. Конечно же ворота оказались заперты до понедельника, а родители с детьми давно ушли: впереди выходные. Она постояла, глядя на безнадежно пустой школьный двор. Ладно, ничего! Люси нравилась эта школа, она сама с удовольствием проводила бы тут долгие часы, вспоминая собственное детство, и сейчас разглядывала асфальтированную площадку даже с какой-то радостью.

А теперь надо поторопиться. Она добралась до дома и впервые за много месяцев почувствовала, как счастлива видеть эти привычные стены из кирпича, лица студентов, обитавших поблизости. Неужели из-за Шарко — из-за ночи любви, из-за признаний, которые они шептали друг другу? Неужели потому, что она оказалась способна любить, все еще способна? Любить и думать, что далеко не все потеряно?

Войдя в квартиру, она увидела мать, сидящую на диване перед включенным телевизором. Как обычно, повсюду, даже на полу, валялись игрушки, куклы, тетрадки с заданиями на каникулы — все в двойном количестве. Здесь пахло детством, смехом, радостью.

Люси поздоровалась с Кларком, который всю ее вылизал, потом поспешила к дивану, поцеловала мать в щеку.

— Привет, мама!

— Привет, Люси!

Они обменялись несколько натянутыми улыбками.

— Сейчас вернусь, пойду гляну сама знаешь на кого, — сказала Люси.

Мари заметила в руках у дочери пакет с подарком — настольной игрой «Модница». Сердце Люси билось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Она бросилась к детской, распахнула дверь… Жюльетта сидела на кровати, окруженная мишками и другими мягкими игрушками, и спокойно нанизывала на длинную нейлоновую нитку разноцветные бусинки. По полу было рассыпаны, наверное, сотни таких бусинок. Когда девочка подняла глаза, посмотрела на мать и улыбнулась, Люси почувствовала, что сердце подступило куда-то к горлу. Какая чудесная у ее девочки улыбка!

А просиявшая дочка подбежала к ней и, заставив пригнуться, надела на шею бусы.

— Вот! Сначала — тебе. А потом сделаю для Клары.

Они обнялись, тесно прижались одна к другой, теперь их сердца бились в унисон.

— Как мне тебя не хватало, — вздохнула Люси.

И отдала Жюльетте подарок.

— Ты сможешь делать куклам самые модные платья. Тебе нравится?

Девочка кивнула:

— Еще как. И Кларе тоже понравится. Я подожду пока открывать, ладно?

— Ладно, моя птичка.

Люси заметила в углу комнаты мобильник, который купила дочери, встала, подошла к нему, взяла в руки, посмотрела на экранчик.

— Ты не прослушала ни одного сообщения из тех, что я тебе оставляла? Почему?

Жюльетта, которая вернулась к нанизыванию бусинок на нитку, пожала плечами:

— Бабуля не показала мне, как надо слушать сообщения. Наверное, она не хотела, чтобы телефон разговаривал, мне так показалось. Она вообще ненавидит такие штуки и злится на них.

Люси подмигнула дочери:

— Бабуля иногда ведет себя как старушка!

Дочка подмигнула ей в ответ, они снова обнялись и стали разговаривать — обо всем: о школе, об учительницах, о новых подружках. Жюльетте столько надо было рассказать, и она рассказывала с таким пылом, что они не заметили, как в комнату вошла Мари Энебель.

Серьезная, даже, пожалуй, суровая.

— Прости, что прерываю ваш разговор, но мне надо сказать тебе важное: сегодня утром сюда приходил один полицейский. Приезжий. Из Парижа. Ты не считаешь, что пора объяснить, что происходит?

Люси обернулась, нахмурилась. Потом, улыбнувшись Жюльетте, сказала: «Сейчас вернусь к тебе, дорогая! А ты сделаешь для меня еще бусики?» — вышла из детской и плотно закрыла за собой дверь.

Мать и дочь вернулись в гостиную.

— Что еще за полицейский? — тихо спросила Люси. — Как его зовут? Зачем он приходил?

— Сказал, что он — Бертран Маньян, что приехал из Парижа поговорить, и задал мне кучу вопросов о Франке Шарко и о тебе. О том, что было в прошлом году.

Люси вспомнила: Шарко называл такое имя.

— Маньян — бывший начальник Франка Шарко. Но зачем он все-таки приезжал?

— Понятия не имею. Ничего конкретного не сказал. Только спрашивал и спрашивал.

— И что? Ты ему все рассказала?.. О наших отношениях и… и о том, что случилось после?

— А ты как думаешь? Это же полицейский! Причем довольно настырный и язвительный. Самое интересное, что ему хотелось знать все не только о вас, но и о Кларе и Жюльетте, об их отношениях с Шарко.

— О девочках? Господи, что за бред! А он один приезжал?

— Один… — Мари покусала губы. — Франк Шарко вернулся в твою жизнь, да? Каким образом? Да как вообще такое возможно?

— У нас все так непросто…

— Разве ты не догадываешься, что я не пожалею времени на то, чтобы тебя выслушать? Ты это знаешь, но после четырех дней отсутствия, едва войдя в квартиру, отправляешься в детскую и закрываешься там. А мне — ни слова.

— Но я же имею право хоть немножко побыть с дочерью, правда?

Люси разволновалась. Она принялась вынимать вещи из сумки, параллельно обдумывая, что происходит. Маньян не поленился приехать сюда из Парижа, пришел сюда, к ней, один… Что это? Расследование, параллельное основному? Что ему надо? Откуда вдруг этот интерес к ее двойняшкам? Что от нее скрывает Шарко?

Немного успокоившись, она пошла на кухню, взяла из холодильника банку кока-колы. Ладно, она обсудит эту историю с комиссаром в самолете, а сейчас, пока Жюльетта так увлеченно нанизывает бусины, надо поговорить с матерью и обрисовать ей положение хотя бы в общих чертах.

Люси забралась в кресло с ногами и стала рассказывать — не скрывая ни того, что их с Франком самодеятельное расследование поглотило ее целиком, ни того, что чувствует себя обязанной пройти настолько далеко, насколько сможет. Мари слушала, и лицо ее менялось. Заметно было, что иногда ей хочется закричать, заплакать, надавать дочери пощечин за безрассудство, за битву, которую та ведет вслепую. А когда Люси сообщила, что послезавтра снова отбывает, еле сдержалась, чтобы не взорваться.

— Ну и куда же опять? — зло спросила Мари. — В какую дыру на этот раз?

— В Амазонию.

Мари вскочила, закрыла лицо руками:

— Боже мой! Ты сумасшедшая, ты совершенно ненормальная!

Люси постаралась ее успокоить — насколько могла.

— Я же буду там не одна. Со мной летит Франк, и мы купили тур, так что летим с группой, с туроператором. И вообще, знаешь, это вполне заурядный маршрут. Я заказала электронный билет, наверное, уведомление уже в моей почте. Франк все прекрасно организовал, он это умеет. С ним я буду в полной безопасности. Прилетим в Манаус, съездим встретиться с одним антропологом и вернемся назад. И все.

— И все? Ты хоть понимаешь, что говоришь?!

Люси стиснула зубы.

— Да. Я прекрасно понимаю, что говорю. Можешь психовать, можешь кричать, но ты не помешаешь мне уехать. Никто не может мне помешать.

Мари заглянула в глаза дочери:

— Никто? Даже твоя дочурка, которая ждет тебя в соседней комнате? Даже ради нее ты не останешься?

Люси уставилась в пол и ответила печально:

— Прости, мама. Тебе… тебе придется повозиться с Жюльеттой еще несколько дней.

Мари вздохнула, руки у нее дрожали. Силы покинули ее, и она дала волю чувствам — расплакалась. Слезы потекли по ее щекам, и слова, которые она так долго таила внутри, вырвались наружу сами собой:

— Посидеть с Жюльеттой? Ты что, еще не поняла, что уже год я не с Жюльеттой вожусь, а только с тобой? Что только тебя одну пытаюсь защитить от… от твоих же собственных фантазий?

Люси удивленно посмотрела на мать:

— Что ты такое говоришь?

Мари долго молчала, стараясь взять себя в руки.

— Я хочу сказать, — наконец произнесла она, — что в мозгах у тебя каша и что я не знаю, хорошо это для тебя или плохо. Ну ладно, может быть, тебе действительно надо полететь на край света, чтобы наконец самой все прояснить. Может быть, в конце концов именно там ты излечишься.

— Излечишься? От чего это я должна излечиться, черт возьми?

Мари, не отвечая, отправилась за сумкой и уличными туфлями, которые стояли у входной двери.

— Делай что хочешь. Я сейчас соберу кое-какие вещи, которые давно пора отнести домой, и пойду. Вернусь к твоему отъезду, чтобы попрощаться с тобой и пожить с твоей… с твоей собакой.

Она разрыдалась бы, но не могла себе этого позволить и в конце концов совладала с собой. Прошла в свою комнату и принялась складывать вещи в сумку на колесиках.

А Люси долго стояла у закрытой двери детской и вздыхала. Там снова пиликал этот чертов мобильник — сколько можно! Наверное, он пиликает до бесконечности, пока кто-нибудь не прочтет сообщение.

Она открыла дверь.

Подошла к кровати и взяла в руки мобильник. Не прослушав, удалила все сообщения. Подняла с пола нераспакованную игру «Модница», которая лежала рядом со школьным ранцем и кучей новеньких товаров — коробкой с разноцветными бусинками, самокатом, купленным к Рождеству, с платьями в прозрачных чехлах, на которых еще болтались этикетки с ценами.

В этой комнате не было ребенка.

Как и во всей квартире.

Загрузка...