Проклятые Благословением. Часть 1

Глава 21

Моросящий уже несколько часов подряд дождь навевал Наллару нор Керрано воспоминания о Гальтии.

О небольшом поселке в раскинувшейся между двух гор долине, оставшемся где-то там, в сотнях миль к северу.

О доме.

В родном королевстве, особенно в горных провинциях, дожди — дело обыденное, тем более весной и осенью. В тот день, когда Наллар покидал дом, чтобы отправиться в миссию, небеса с самого утра ревели навзрыд. Гальтиец хорошо запомнил, как сидел у очага, играя с ничего не подозревающими о его скором уходе дочками, пока Кельта в спешке готовила завтрак, одновременно подшивая к его походной накидке оторвавшийся капюшон. Он помнил, как она, всегда твердая и непоколебимая, точно горная скала, едва сдерживала слезы при прощании на пороге дома. Как после долгого и в то же время немыслимо короткого поцелуя стала умолять его послать Гильдию Всевидящей Башни ко всем чертям и остаться.

«Ты ведь понимаешь, что я не прощу ни тебя, ни себя, если ты не вернешься из этой клятой Триамны?» — спрашивала она, шмыгая носом. Трехлетние малютки мотались под ногами, не понимая, куда в такую дождливую погоду собирается папа и почему мама плачет.

«Я обещаю, что выживу. — Наллар знал, что никто — даже самый умелый соглядатай — не мог бы поручиться за такое, но это были те слова, которые Кельта хотела услышать. — Выживу и вернусь. Я не позволю никакому триамнийцу разделить нас. Ты же мне веришь?»

Не разжимая объятий, Кельта кивала и прижималась к тему, так близко, что он слышал биение ее сердца.

Сколько они простояли на том пороге? Четверть часа? А, может, часа четыре? Наллар не мог бы поручиться. Он только помнил, как напоследок наказал дочкам слушаться маму, поцеловал жену в лоб и, не оглядываясь, зашагал по дороге. Кажется, это было его самое тяжелое прощание.

Усилием воли Наллар отогнал непрошеные воспоминания о доме — как показывал его же опыт, они влияли на него не самым положительным образом — и залпом допил чашу с разбавленным вином. После паромной переправы на Полуостров и еще полутора суток езды они с Ойлегером, наконец, достигли точки, когда их пути расходились, и теперь в последний раз совместно обедали в придорожной харчевне. Харчевня называлась «Пять всадников», в очередной раз подтверждая зацикленность триамнийцев на арканах.

«Интересно, какая харчевня или трактир будет следующим? — подумал Наллар, дожидаясь, пока Ойлегер догрызет баранью ногу. — Может, «Заботливая дева»? «Быстрый слуга»? Или… «У всемудрого архонта»?»

Наллар оперся локтем о стол и огляделся — после того ночного инцидента у переправы он старался всегда быть начеку, опасаясь, что неожиданно из ниоткуда появятся люди в военной форме и начнут задавать вопросы, причем явно не о погоде. Пока что ничего такого не происходило; на отсутствие Гелледана никто не обратил ни малейшего внимания, да и на дорогах Полуострова им с Ойлегером пока что не встретилось ни одного патруля. В харчевне также не обедал никто подозрительный: за соседним столиком сидели средних лет женщина и двое юношей, на вскидку лет четырнадцати. Наллар предположил, что мать везет их в столицу для прохождения Ритуала Преображения. Мимоходом гальтиец задумался, многих ли детей жителям далеких от Полуострова городов удается свозить в столицу, когда тем исполняется четырнадцать. Наверное, нет. Все же путешествия по стране — удел, в первую очередь, торговцев и пилигримов. Ну и, пожалуй, шпионов.

Ойлегер, наконец, бросил в миску идеально обглоданную кость и, опустошив чашу с вином, похлопал себя по чуть выпирающему животу.

— То, что надо, — довольным тоном произнес он. — Ну что, пилигрим. Как насчет недолгой прогулки? Мне показалось, тут неподалеку озеро.

Чуть поразмыслив, Наллар кивнул. В конце концов, и дождь почти что прекратился.

Поблагодарив хозяйку за вкусный обед, они покинули харчевню. Под высоким навесом их ждали две лошади и повозка Ойлегера и, у отдельной коновязи, купленная с утра за восемь серебряных жаворонков кляча, на которой Наллар рассчитывал проделать оставшийся рывок до столицы, где его уже наверняка заждались. Они свернули в другую сторону от харчевни и вышли к небольшому озерцу, поросшему по краям высокой травой. У дальнего берега к небесам вздымались стволы платанов; Наллар предположил, что весной и летом здесь очень красиво. Почти так же, как на горных лугах рядом с домом…

«Прекращай это», — сказал он самому себе.

Порой воспоминания о доме лезли в его голову с навязчивостью портовой девки.

Они медленно шагали по размякшей после дождя земле. Наллар ожидал, что Ойлегер предложит ему сыграть напоследок партию в арканы, но тот не торопился. Вчера во время дневного отдыха они сыграли десять партий, и каждый выиграл по пять. Наллар втайне гордился этим достижением.

Какая-то часть разума гальтийца (скорее всего, та, что отвечала за его инкогнито) изредка, но настойчиво подбрасывала ему мысли о том, что все же не стоит рисковать и оставлять в живых человека, знающего правду о нем. Наллар эти мысли резко отметал. Хватит с него и одного трупа.

Впрочем, в отношении торговца была одна вещь, не дававшая ему покоя последнее время. И Наллар не собирался оставлять ее неразрешенной. Он поравнялся с Ойлегером и, кивнув на темно-серое озеро, сказал:

— Знаешь. Одним из самых удивительных открытий за мою жизнь было то, когда лет… не помню точно, кажется, где-то в пятнадцать… я внезапно понял, что цвет воды в озере или море не самостоятелен, а напрямую зависит от цвета неба над ней.

— Правда? — Ойлегер небрежно пожал плечами. — Мне это всегда казалось очевидным.

— Почему-то я в этом не сомневался, — Наллар улыбнулся тому, что угадал ответ торговца почти что слово в слово. — Твоей догадливости, знаешь ли, позавидовали бы многие королевские министры.

Когда Ойлегер в ответ на эту констатацию фактов лишь вновь пожал плечами, Наллар замедлил шаг и, взглянув ему в глаза, спросил напрямую:

— Кто ты, Ойлегер?

Тот и бровью не повел.

— Торговец пряностями. И контрабандой, если уж на то пошло. Странный вопрос, ты ведь и сам видел.

— Видел, — согласился Наллар. — Но я видел и кое-что другое.

— Да ну? — Ойлегер с интересом прищурился. — И что же, позволь узнать?

Некоторое время Наллар шагал молча. Наконец, заговорил:

— Я видел человека, не похожего на прочих триамнийцев. Человека, не спешащего, в отличие от большинства, судить остальных по накидке. Человека, что без труда вглядывается в суть многих вещей. Человека, повидавшего в этой жизни много всего, и составившего свое представление о ее смысле. Человека, который ни капельки не боится, что иноземный шпион направляется в столицу его государства в столь смутное время. Человека, который, если уж на то пошло, не боится спать рядом с этим самым шпионом, даже зная, что тот только что прирезал ни в чем не виноватого триамнийца. — Наллар остановился и смерил Ойлегера пронзающим взглядом. — Так ответь же мне. Кем ты был до того, как стал торговцем?

Остановившись, Ойлегер повел головой чуть в сторону. Затем, прищурив правый глаз, почесал щетину на шее и хмыкнул.

— Если ты такой догадливый, гальтиец, может, сам мне расскажешь? Будет даже интересно послушать, кто я, по-твоему, такой. — Ойлегер в притворной задумчивости поднял голову к небу. Дождевые капли медленно стекали по его лицу. — Может, я был ректором Университета, пока мне это не наскучило? Или несколько лет с бандой головорезов совершал пиратские набеги на триамнийские торговые суда, прежде чем раскаялся в содеянном и сам стал торговцем? Или, может, я и вовсе такой же шпион, как и ты? Только кирикийский или даньязский. Или…

— Не думаю. Можно твою колоду?

Ойлегер удивился, но не стал задавать лишних вопросов и, достав из кармана колоду аркан, передал ее Наллару.

Вскоре Наллар нашел ту аркану, что искал, и протянул ее Ойлегеру.

— Это твоя аркана, не так ли?

Ойлегер приподнял бровь.

— Утренний иерофант? Да ну? С чего бы это?

Наллар взял аркану и повертел ее в руках. С картонного пятиугольника на него глядел молодой жрец, целеустремленный и полный желания со всей искренностью, на которую только способен, послужить своей религии. Наллар сталкивался с такими, и не только в Гальтии. Даже в Сельвидийском султанате в культе Сына Неба и Земли находились подобные экземпляры.

— Поправь меня, если ошибусь, — наконец произнес Наллар. — Я подозреваю, что на заре своей молодости ты несколько лет — за точное число, увы, не поручусь — прослужил жрецом Богов Рассвета. Наверняка в Исхироне. Вполне возможно, что со своим умом и находчивостью ты даже попал в число членов Претории. — Наллар оторвал взгляд от арканы и взглянул на Ойлегера. Тот стоял, сложив руки на груди, и внимательно его слушал. Лицо торговца не выражало никаких эмоций, кроме любопытства. — А потом… Потом в твоей жизни что-то резко изменилось. Что-то случилось. Думаю, что-то трагическое и глубоко личное. Не могу сказать, что именно, да и бессмысленно гадать. Суть в том, что по определенным причинам ты утратил веру и ушел, сложив с себя сан, не в силах больше лицемерить себе и другим, и только после этого стал заниматься торговлей. У меня все.

Ойлегер повернул голову в сторону озера и долгое время молчал, глядя в одну точку где-то на дальнем краю рябистой глади. Наллар терпеливо ждал, несмотря на нарастающее желание потребовать от Ойлегра сознаться. Наконец, тот вздохнул:

— И давно ты догадался?

Наллар не удержался и растянул губы в легкой победной улыбке. Для него наступала самая приятная часть подобных диалогов.

— Помнишь, еще в первый вечер нашего знакомства ты упомянул, что многие пилигримы — заядлые арканисты? Тогда я не придал значения этим словам… Но через несколько суток задумался, а многих ли пилигримов мы встретили по пути? Ни одного. Значит, либо нам просто не везло на них, либо они — не такое уж и частое явление в Триамне; и почему-то второй вариант показался мне более правдоподобным. В таком случае возникал закономерный вопрос: откуда ты так много знаешь о пилигримах? Я пришел к выводу, что есть только одна категория людей, которые много общаются с пилигримами. Но идем дальше. Пару раз я замечал, как во время наших партий на арканы иерофантов ты смотрел чуть дольше, чем на остальные, будто бы… как бы точнее выразиться… и с грустью, и с отвращением одновременно. — Наллар загнул два пальца. — Потом был тот комментарий в Квибаре, насчет того, что… каково нам, гальтийцам, когда в жизни все складывается не так, как в сказках. В той твоей фразе я почувствовал боль невосполнимой утраты. Ну и, наконец, — Наллар загнул четвертый палец, — позавчера ночью после того инцидента, когда я сказал, что у меня не было выбора…

— А я ответил, что как же часто мне в своей жизни приходилось слышать такую фразу, — закончил за него Ойлегер.

— Именно. Кто еще, кроме иерофанта, знающего, как никто другой, тысячи историй о людских прегрешениях и пороках, мог столь часто слышать эту фразу?

Задав риторический вопрос, Наллар взглянул в глаза человеку, когда-то носившему жреческий сан. Сейчас в них отражалась лишь безграничная пустота. Пустота человека, который однажды потерял все.

Ойлегер медленно нагнулся, поднял с земли правой рукой небольшой гладкий камушек и, отведя руку в сторону, запустил камушек в воду. Тот пять раз пропрыгал по поверхности, прежде чем погрузиться на глубину. Не разворачиваясь, Ойлегер сказал:

— Что ж. Сегодня ты, шпион, удивил меня даже еще сильнее, чем в тот день, когда забрал свою же аркану. Знаешь, если бы мы с тобой были королями и воевали между собой, эта война, я уверен, вошла бы потом во всех учебные военные хроники. — Ойлегер потянул было руку, чтобы поднять еще один камень, но передумал. — Да, Цэсэй, ты раскусил меня целиком и полностью, снимаю перед тобой шляпу. Несколько лет я служил иерофантом в столице. Потом я, в точности как ты и сказал, утратил веру, ушел из Претории и переквалифицировался в торговца. С твоего позволения, я не буду рассказывать о причинах, побудивших меня в корне изменить свое мировоззрение. К такому разговору… нужно подготовиться.

— Понимаю. — Помолчав, Наллар добавил: — Извини, если тебе неприятно вспоминать обо всем этом…

— Все нормально. От прошлого не сбежать. Оно — как больной зуб: может на время не давать о себе знать, но рано или поздно накроет тебя волной боли. — Ойлегер вздохнул. — Знаешь… Где-то в глубине души я, наверное, даже хотел, чтобы ты разгадал эту мою маленькую тайну.

Они помолчали, разглядывая тихую водяную гладь. Дождь, кажется, прекратился. Солнце вынырнуло из-за туч и слепяще отразилось на воде.

— Цэсэй.

— Да?

— Вот, возьми с собой эту колоду. Пусть она станет чем-то вроде небольшого подарка за приятную компанию в дороге.

Наллар помедлил, но все же принял подарок и спрятал колоду аркан в карман накидки. Увы, ответить взаимностью он не мог. Хотя хотел бы.

— Ты странный.

— Да ну? — хмыкнул Ойлегер.

— Совсем не переживаешь, что я сейчас возьму и прикончу тебя, как того Гелледана, а труп сброшу в озеро. Поблизости ведь никого.

Ойлегер рассмеялся.

— Ты опять за свое. Почему ты так хочешь, чтобы в тебе все видели грозного убийцу, а не человека, по долгу службы вынужденного скитаться по чужим краям?

— Может, потому, — предположил Наллар, — что мне слишком уж часто приходится совмещать обе эти вещи?

— Только когда у тебя не остается другого выбора, разве нет? Ты ведь сам в этом признался недавно. — На лице Ойлегера застыла странная улыбка. — Мы, триамнийцы, ведь тоже засылаем шпионов… прости, соглядатаев… в другие страны. Я больше чем уверен, что несколько таких, как ты, только рожденных в Триамне, сидят сейчас где-нибудь в вашем столичном трактире и ждут, когда же их, наконец, вызовут обратно. Ну, или не ждут. Кто как. — Бывший иерофант неспешно развернулся и зашагал в направлении харчевни. Наллар последовал за ним. — Так уж вышло, что мы следим друг за другом, чтобы по возможности избегать массовых кровопролитий; и, должен заметить, последние десятилетия у южных стран это неплохо получается. Все логично. Так устроен мир. Если бы я сдал тебя — тогда или сейчас — на смену тебе рано или поздно отправили бы другого — и далеко не факт, что он окажется лучше. Так что езжай в Исхирон и делай свою работу, Цэсэй. Я, знаешь ли, даже пожелаю тебе успехов.

Наллар улыбнулся, удивленный столь внезапным пожеланием.

— Тогда и тебе успешной торговли, Ойлегер. И это… не попадись.

— Аналогично.

Они остановились невдалеке от харчевни. Ойлегер приятельски похлопал Наллара по спине и негромко добавил:

— Уж постарайся там не убивать никого без лишней необходимости, ладно? Не хотелось бы, если приспичит заглянуть на ярмарку в столицу, обнаружить на ее месте обуглившееся пепелище и тебя, сидящего на руинах и причитающего, что у тебя не было выбора.

— Это уж какую аркану вытащу, — отшутился Наллар и пожал плечами. — Сам понимаешь, обещать ничего не буду.

«Слишком уж часто мне доводилось вытаскивать арканы, что ведут к неизбежному кровопролитию», — с горечью подумалось ему, когда в памяти всплыли образы сельвидийских пожаров, унесших тысячи жизней, и кровавой резни в Тар-Толтогге, распространившейся на весь Гергельяр.

— Это… разумная позиция, — задумчиво произнес Ойлегер. — Слишком уж часто я видел, как люди дают обещания, которые потом нарушают.

— Да, — кивнул Наллар. — Я тоже.

Перед тем, как окончательно покинуть озеро, Наллар нашел на земле плосковатый камушек и метнул его по воде. Тот пропрыгал шесть раз, прежде чем утонуть.

«На один больше», — с легким злорадством подумал гальтиец.

Когда они расстались и направились каждый своей дорогой, по краю небосвода пролегла радуга.

Наллар-то знал, что появляется она тогда, когда Всематерь сменяет негодование и гнев на милость, но внезапно ему стало интересно, как это явление объясняют триамнийские язычники. Что-нибудь вроде того, что Боги Рассвета по ней отправляются на прогулку на землю? Вполне возможно. Увы, тот, кто мог бы дать объяснение, отправился на запад. Его же путь лежал теперь строго на юг, все по тому же Северному Столичному Тракту.

Наллар почувствовал внутри себя легкую пустоту, оставшуюся после расставания с Ойлегером. Это казалось ему странным. Он ведь раньше никогда особо не привязывался к людям. Ну, не считая, само собой, ту, что впоследствии стала его женой. Милая Кельта…

Наллар прикрыл глаза. Воображение тотчас же нарисовало ему красивейшую из земных женщин, а рядом с ней — двух прекраснейших малюток.

«Чем ты сейчас занимаешься, Кельта? Справляешься ли одновременно с детьми и хозяйством? Вспоминаешь ли обо мне?..»

Наллар открыл глаза и тяжело вздохнул. Кельта далеко. Теперь и Ойлегер оставил его.

Почему же вместо облегчения оттого, что больше не придется терпеть этот едкий и пряничный запах, его обуяла грусть и тоска?.. Не из-за того же, что он больше не поиграет с Ойлегером в арканы? Не-ет, точно не из-за этого. Наллар резко взмотнул головой. Довольно раскисать. Последнее время он словно сам не свой. Возможно, все дело в резкой смене климата. Или еще в чем-нибудь таком, на первый взгляд незначительном… Неважно. У него есть цель, и ее нужно достичь. Именно ради этого он в Триамне.

«Милостивая Всематерь, — Наллар поднял взгляд на радугу, — прошу, сделай так, чтобы больше мне не пришлось никого убивать. И, желательно, даже калечить. Хотя насчет последнего — как сама решишь».

После этого Наллар крепко сжал поводья и направил лошадь по дороге легкой рысью. Впереди лежал последний отрезок пути.

Еще несколько суток, и перед ним приветливо распахнутся врата Исхирона.

Иначе и быть не может.