Пророчество Золотого Перуна

Глава 24

Сергей зажмурился, опустил голову, что бы не видеть происходящего. Но жалобный девичий крик врывался в уши, пронзал все тело, и ядовитым жалом впивался в сердце, а душу выворачивал на изнанку. Кожа на костяшках сжатых кулаков побелела, а ногти до крови впились в ладони.

Только сиди, только не вылезай, уговаривал он себя. Девчонка знала на что шла. Ничего с ней не произойдет. Помнут и отпустят. А с тебя шкуру снимут, едва появишься. И Лику не спасешь, и себя погубишь, и доверенное тебе дело коту под хвост!

Внизу, буквально на расстоянии вытянутой руки, два жлоба пытались изнасиловать девушку. Трещала разрываемая одежда, жалобные крики обрывались, когда одному из насильников удавалось заткнуть Марфуше рот. Только сиди, уговаривал себя Сергей, только не смотри…

— Пустите! — сдавленно кричала девушка.

Она изловчилась, и ловко ударила коленом прямо между ног лысому. Он зашипел как разъяренный кот, и что было сил, ударил ее по лицу раскрытой ладонью. Губа лопнула как переспелая вишня, и крупные алые капли, часто закапали с дрожащего подбородка.

— Вали ее! — зло рыкнул лысый.

Они опрокинули Марфушу на пол. Одноглазый, усмехаясь, крепко держал руки девушки, над ее головой. Лысый, коленом раздвинул обнажившиеся бедра, и, ругаясь под нос, принялся развязывать завязки штанов.

— Что тут у вас за визг?

Лысый дернулся, но узнав зашедших в овин, лишь ощерил щербатый рот.

— Девку хорошую споймали. Пробу снимаем. Ежели тоже хотите — вставайте в очередь, да не забудьте меня брагой отблагодарить.

— Токмо опосля меня! — ревниво вставил одноглазый. Он перехватил руки девушки одной рукой, посасывая прокушенный до крови палец другой. — Оглашенная девка! Вона как меня покалечила! Чуть пол руки не откусила!

— Так мы держать поможем! — радостно заржали вошедшие мужики.

И сразу перешли от слов к делу. Теперь, девушка с трудом могла даже пошевелиться.

Под ободряющие смешки, лысый навис над посеревшей от страха Марфушей. Девушка задергалась, но держали крепко, умело. В горящих похотью глазах лысого, она видела свое отражение, искаженное, как в воде при свете лучины. Белое лицо, закушенные окровавленные губы, и безжизненный взгляд, словно уже простилась с жизнью…

Лысый вздрогнул. Хрустнуло. Глаза выпучились пуще прежнего, и тут же застыли холодными каплями. Из уголка рта, к подбородку сбежала темная ниточка крови. Рубаха на груди треснула, выпуская из себя стальное жало клинка, и моментально пропиталась черной кровью.

Что-то неразборчиво прохрипев, лысый упал на Марфушу, придавив ее своим грузным телом.

Девушка подняла зареванное лицо, и сердце в который за сегодня раз захолонуло от страха. Над ней стоял Сергей, обеими руками сжимая рукоять меча. Острие подрагивало, роняя на землю мелкие капельки крови. Но не кровь испугала девушку, а его лицо. Перекошенное гримасой ярости, белое как мел, а глаза, словно окна в подземный мир, через которые выглядывает сам Чернобог!

Хватка на руках и ногах ослабла, и Марфуша смогла вскочить на ноги, неуклюже комкая на груди разорванный сарафан. Ее насильники замерли, как и она попав под подавляющее душу действие взгляда.

— Иди домой, — коротко бросил Сергей, и повернулся, к тем, кто еще мгновение назад мнил себя охотником, оказавшись на деле добычей.

Марфуша не оглядываясь, выскочила из овина, мечтая лишь об одном, что бы больше никогда в жизни не услышать тихий свист разрубаемого тонкой полоской булата воздуха, хруст разрубаемых костей и сдавленный предсмертный стон.

Она бежала не разбирая дороги, в кого-то врезаясь, шарахаясь от смутных теней, в которые жгучие слезы превратили окружающий мир. Лишь, когда одна из теней крепко ее обняла, и строгий отцовский голос спросил что случилось, она позволила себе обмякнуть, и захлебываясь рыданиями, рассказать чего ей только что повезло избежать.

Отец не сказал ни слова. Даже когда девушка закончила, он лишь нежно поцеловал ее в соленую от слез щеку, и осторожно передал ревущей белугой жене. Зашел в кузню, и вышел обратно, сжимая в крепких, закаленный работой руках, тяжелый кузнечный молот.

Женка вскинула руку к губам, в тщетной попытке сдержать испуганный стон. Но Микола даже не обернулся. Вскинув молот на плечо, он решительно направился к дому войта.

Ругая себя самыми нецензурными словооборотами, из своего далекого мира, Сергей стоял перед сотрясающейся от сильных ударов дверью, и прикидывал, сколько она еще сможет продержаться. За окно на втором поверхе он не переживал. Первым делом, закрыв дверь, метнулся туда, и остался доволен осмотром: ставень сколочен на славу, из толстых, крепких досок, засов перед ним голень толщиной, скобы тоже внушают уважение. В общем, стоя на хрупкой приставной лесенке, такую преграду не выбьешь, тут как минимум таран нужен.

Примерно такой, каким и долбили сейчас в дверь. Дерево жалобно скрипело. Ломается как первокурсница, подумал Сергей, медленно, но верно.

Вторя его мыслям, дверь хрустнула, и упала на пол овина. Теперь времени на мысли не осталось. Сергей шагнул вперед, вскидывая клинок.

Узкий дверной проем был ему на руку, и очень сильно осложнял жизнь нападающим. Сергей вовсю воспользовался преимуществом, понимая, стоит дать себя оттеснить от дверей, и все, капец котенку! Сомнут, задавят массой, и столько дырок понаделают, что ни один портной не залатает.

Он уворачивался от длинных жердин, которыми его пытались оттеснить в глубь овина, и рубил каждого смельчака, который рисковал ступить за порог. Низкая притолока не давала замахнуться, в то время, как Сергею ничего не мешало. Хорошо, хоть щитов у ватажников не было. Вот только, ни что не мешало найти что-нибудь их напоминающее. И, осознание того, что это лишь вопрос времени, портило и без того плохое настроение.

Клык устало опустился на лавку, и снова хлебнул браги. Пот градом катился по помидорно-красному лицу. Паскудная девка, даже находясь на грани беспамятства, брыкалась так, что удержать не было никакой возможности. Не звать же помощь — засмеют! Скажут, совсем Клык стал плох, сперва позволил какому-то пацану сломать ему ногу, а сейчас с хилой девкой справиться не может. Нужен ли такой главарь?

А девка — просто кремень. Сколько уже ударов получила, а все на чистом упрямстве держится, сознание не теряет. Другая б уже померла десять раз! Видно, не зря так за ней Черный охотился. Не простая девка, ой, не простая! Жаль, ни от нее, ни от Черного, правды не добиться. Вдруг, да выкуп за нее хороший получить можно?

Лика завозилась на полу, кое-как села, оперлась спиной на печь. Лицо девушки представляло собой один сплошной синяк. Глаза заплыли, нос от щек не отличить, губы как толстые оладьи… Но через щелки глаз, остро смотрят колючие глаза, так и ждет, подлюка, момента, не упустит, вцепится в горло. Такая и без оружия, зубами загрызет. Клыку даже стало не по себе от ее взгляда.

Девушка скривилась от боли, и сплюнула на чистые доски пола, сгусток крови.

Клык покрутил головой, разминая толстую, бычью шею. Через силу встал, и подернул засученные рукава, на толстых, сплошь заросших черным волосом, запястьях.

— Последний раз спрашиваю, будешь со мной ложе делить? — спросил Клык. Для себя он уже решил, даже если промолчит, отправит обратно в овин.

Только вот чего Лика не умела, так это молчать.

— С тобой ложе? — неразборчиво, словно беззубая старуха, прошамкала разбитыми губами девушка. — Да тобой даже коза побрезгует! Мужичок с ноготок, это ж про тебя сказка.

Клык потихоньку выходил из себя, но Лика не унималась:

— Ты не переживай, что достоинство маленькое. Зато то, на чем сидишь большое! Сразу видно, любят тебя твои ватажники, и ценят! Ты б их к себе в ложе позвал, я-то тебе зачем?

Клык замахнулся. Плевать на все предупреждения Черного. Сейчас мозги этой паскуды растекутся по выбеленной печи, ибо заслужила своим языком. Еще как заслужила!

Лика подалась всем телом вперед, готовая с достоинством принять удар.

— Клык, Клык, — ворвался в горницу один из поставленных у крыльца ватажников. — Там это… Ну…

— Что там еще? — недовольно спросил Клык, не сводя с пленницы взгляда полного ненависти.

— Наших посекли там!

— Кто посмел?! — рявкнул Клык, моментально забывая о наглой девчонке.

Ватажник втянул голову в плечи.

— А я почем знаю? Вроде, говорят, аккурат тот, который тебе колено… тово… значить…

— ТОТ?! — ярость Клыка была такой сильной, что дрогнули стены избы, сложенные из толстых, в обхват, бревен.

Он бросился к дверям, но спохватился, обернулся, подозвал ватажника. Мужик опасливо приблизился. Дыхнув ему в лицо сивушным перегаром браги, Клык сипло приказал:

— Девку связать, и стеречь! Как зеницу ока! Пропадет — будешь мать проклинать, за то, что родила! Понял?!

Мужик мелко закивал.

Грохнув дверью, Клык поспешил во двор. Лика откинулась назад, снова опираясь на печь, и едва сдержала рвущиеся слезы: он все-таки пришел! Он пришел за ней! Ее душа ликовала. А боль от побоев? Да что такое боль тела, когда душа рвется ввысь!

Она безропотно дала себя связать, ибо знала — теперь, все будет хорошо!

Клык выскочил на крыльцо, и сразу увидел своих людей, столпившихся у овина. Зажженные по всему подворью костры, отогнали ночь от дома и овина, но уже за забором тьма стояла такая, что вытянутой вперед своей руки не разглядишь!

— Чего пялитесь? — не успев подойти, закричал Клык. — Выкурите этого сукина сына, любым способом!

Увидев грозного вожака, ватажники засуетились, сунулись в овин, но тут же отступили, унося двоих раненых.

Раненых положили в сторонку, к остальным. Только сейчас, Клык заметил, что уже пятеро из его людей, постанывая, лежат у костра. И трое из них, вряд ли доживут до восхода солнца. Где-то в ночи, раздался протяжный волчий вой, прокатившийся над лесом, и замерший где-то вдали. Клык едва сдержался, что бы не завыть точно так же — сколько он уже потерял людей, связавшись с этим щенком, а сколько еще предстоит потерять? Всех надежных людей собрал он в этот поход. Пять десятков — не малая сила, когда вся городская стража — два с половиной десятка! Если и этих не убережет — лучше в Волосов и не возвращаться. Без поддержки большой ватаги, горожане мигом вздернут на виселицу. Слишком многим он дорогу перешел.

Клык перевел безумный взгляд с раненых на уцелевших, сгрудившихся вокруг него, как поросята вокруг матки.

— Поджигай, к лешему! — хрипло сказал он.

— Дык, это, всю весь попалить можем… — раздался чей-то робкий голос.

— Плевать мне на эту весь! Пусть к Ящеру отправляется! Раз не можете живым этого щенка взять, возьмите мертвым! Но что б дальше этой веси, он не ушел!

Ватажники, почесывая затылки, разошлись к кострам, подхватывая горящие головни.

— Дурное дело затеяли. Охолоните, пока не стало поздно! — угрожающе донеслось из темноты.

— Это кто там такой смелый развякался? — рявкнул Клык. — А ну, вы ходи, сейчас мигом тебе кишки на шею намотаю!

Ответом была тишина. Усмехнувшись в усы, Клык скомандовал:

— Завалите двери, что б выбраться не смог!

Приказ моментально исполнили. Оглядели дело рук своих, и тут кто-то спохватился:

— С той стороны оконце есть! Он жиж, через него, наверняка, и забрался!

Несколько человек метнулись за овин. Дятлами застучали топоры. И скоро все вернулись обратно.

— Порядок! — довольно похвастался один из них. — Заколотили так, что теперь ни в жисть не выберется!

Клык махнул рукой:

— Раз так, то жги!

Ватажники замялись. Переглядываясь, каждый ожидал, что первым начнет не он. Положение спас верный Порошка. Сплюнув под ноги трусам, он размахнулся что было сил, собираясь метнуть дымящуюся головню, на крытую дранкой крышу овина. Едва успел он отвести руку назад, как вылетевший из темноты топор, с глухим стуком проломил ему череп. Не издав ни звука, Порошка качнулся назад, упал, приминая спиной пылающую головню. Противно зашипело, и в воздухе разлился противный запах горелого мяса.

— Ах, так?! — выкрикнул кто-то из ватажников, и метнул на крышу овина горящую палку.

Следом, черный ночной небосклон прочертили еще несколько огненных росчерков, упавших на покатую крышу. Сухая дранка моментально затлела — огонь начал свой страшный пир.

Ватажники моментально сомкнули кольцо, ощетинившись наружу мечами и топорами.

Из темноты, в очерченные кострами круги света, выпрыгнули местные мужики, вооруженные кто топорами, кто рогатинами, а кто и просто дубинами.

Мужиков было больше, но у ватажников был опыт, который позволил не просто отбить первую атаку, но и перейти в наступление, потеснив сиволапых прочь от занимающегося пламенем овина.

Отбиваясь от топоров и вил, Клык озабоченно оглядывался на крышу овина. Пламя, сожрав краешек крыши, никак не желало ползти дальше. Некстати начавшийся, мелкий моросящий дождик смочил дранку. Высохшее дерево жадно впитало капли, и загораться не хотело. Лишь поднимающиеся к рогатому месяцу струи дыма, говорили о том, что полностью огонь не погас. Дым, конечно, тоже не плохо, угорит щенок только так, но огонь все же надежнее.

— Еще огня, еще! — закричал Клык.

Новые искрящиеся в полете головни покатились по серой покатой крыше.

Сергей задыхался. Удушливый дым, забивал легкие и выедал глаза, серым туманом заполнив овин от пола до крыши.

Пока дыма было немного, Сергей пытался выбить закрывающий окно ставень, но все напрасно. Забили его снаружи надежно, со знанием дела. Если недавно Сергей славил умелые руки сделавшие такую надежную вещь, то сейчас, он сыпал проклятиями. Вот только проклятиями толстое дерево не сломаешь, а выбивать плечом, согнувшись в три погибели на низком поверхе, дело не менее безнадежное.

Вскоре, дым согнал его вниз. Горло немилосердно драло, разболелась голова. В отчаянии, Сергей забился в дальний угол пристройки, где дыма пока было поменьше. Сорвав рубаху, быстро порвал на длинные полосы, помочился на лоскуты, и, превозмогая отвращение, повязал их на лицо.

Отодвинув, таким образом, хоть на короткое время, проблему удушья, Сергей нашел у стены место, где, как казалось, чуть сквозит ветерок. Достав меч, он принялся острием клинка выковыривать мох, которым строители проложили толстые бревна. Не в надежде подышать свежим воздухом. Просто, умирать опустив руки, он не хотел.

От темного ночного неба, оторвался большой лоскут тьмы, и камнем упал на землю, в самый центр разгоревшегося во дворе боя. Клык вздрогнул, когда тьма, извиваясь и трепеща как прапор на ветру, сжалась до размеров человеческой фигуры. А может, все это был морок? И не тьма трепетала, а полы широкого темного балахона взметнулись вокруг иссушенного тела?

Недосуг Клыку было размышлять над загадкой. Важнее, что Черный вернулся.

— Что ты наделал? Что?! — закричал Черный, глядя как мужики и ватажники, разбившись на небольшие группки, пытаются лишить друг друга жизни.

Он схватился за голову. Всего два дня, и план, который он вынашивал не один месяц, ради которого терпел лишения, рухнул как гнилое дерево под порывом урагана!

Черный взвыл. Взмахом руки откинув наседающих на Клыка пахарей, он схватил вожака за грудки, встряхнул что было сил. Клык испуганно затрепетал, когда капюшон балахона коснулся его лица. Впервые, Черный приблизился настолько, что Клык ощутил смрадное дыхание. Клык узнал запах. Так пах труп, который он в юности, выкопал с дружками из могилы, что бы снять золотые кольца, оставленные покойному глупыми родственниками. Со дня похорон, тогда, минуло две седьмицы…

— Ты! Ты! Я приказал тебе сидеть тихо! — орал Черный, и в голосе его явственно слышалось безумие. — Ты понимаешь, что я теперь с тобой сделаю?!

— Они сами напали! — оправдывался Клык. — Один из тех щенков, пробрался сюда, хотел девку освободить. Мы только его хотели схватить!

— Где он?

— В овине заперт. Мы его запалить хотели…

Черный отпустил Клыка, и повернулся к овину. Раздавшийся хохот, лишь убедил Клыка в безумии Черного Волхва. Пятясь, он стал осторожно отступать к конюшням.

Хохоча, Черный выбросил руки в сторону овина. И тут же, гудящее пламя охватило темные от времени бревна стен. Сражавшиеся, как один отшатнулись от колдовского огня, и в изумлении уставились на пылающий овин.

— Сгори! Сгори! Сгори! — притопывая от нетерпения бормотал Черный.

Но не успели языки пламени коснуться крыши, как загромыхал гром, невидимые на ночном небе, черные тучи, закрыли любопытный месяц, и хлынул ливень такой силы, что вмиг сбил со стен оранжевые языки огня.

Черный махнул рукой. Тучи отнесло в сторону, ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Он снова выбросил руки вперед. Пламя нехотя лизнуло мокрые стены, но, подпитываемое магией, медленно поползло вдоль стен.

И снова прогрохотал гром. Зашипело, и пламя испуганно погасло под холодными струями небесной воды.

Теперь и Черный, и наблюдавшие за ним селяне и ватажники, поняли, что не простой дождь потушил пламя. Столкнулись две силы, вот только, где она, эта вторая сила?

— Кто посмел?! — полным угрозы голосом спросил Черный.

Он медленно обернулся, и, под его взглядом, каждый старался стать меньше, а то и вовсе провалится под землю.

Лишь один, ответил твердым взглядом прищуренных синих глаз.

— Ты?! — изумился Черный.

Селяне во все глаза смотрели на незнакомого высокого юношу с длинной дубиной в руках, осмелившегося бросить вызов колдуну.

— Взять! — истерично рявкнул Черный.

Два ватажника рванулись к парню, но замерли как вкопанные, когда из темноты, с угрожающим рычанием, выступил большой волк. Презрительно оглядев людей круглыми, желтыми глазами, волк, словно обычный пес, сел у ног парня, и оскалил клыки.

Яросвет опустил руку, и погладил волка меж напряженных ушей.

Черный махнул рукой, снова зажигая овин, и сразу развернулся к Яросвету, обрушивая на того слепящие извилистые молнии.

Молодой волхв чуть присел, расставив ноги пошире, и, перехватив шалопугу двумя руками, выставил ее перед собой.

Голубые змеи молний порскнули в стороны, огибая Яросвета, и даже не моргнувшего волка. В ответ, с шалопуги сорвался огненный шар, с ревом устремившийся к Черному.

Черный легко отбил шар в небо, где тот взорвался, на миг осветив всю округу, и осыпая замерших зевак горячими искрами.

— Сдохни! — выдохнул Черный.

Руки замелькали в воздухе, сплетая заклинание, противостоять которому, молодой волхв бы не смог. Бормотание срывалось на визг, но разобрать слова не мог никто, а если б кто и смог, то повторить бы не смог, ибо заклинание говорилось на языке таком древнем, что и памяти о нем не осталось. Лишь слуги Кощея ведали те заклинания, выпивающие из них самих жизнь, но убивающих противника наверняка. И не было в мире защиты от них.

Яросвет напрягся, но лишь крепче сжал шалопугу. Бежать, как последний трус, он не хотел. Отбоялся свое. Хоть умереть как мужчина!

Черный захохотал, вскинул руки, и… Черный выгнулся дугой, откидывая плечи назад. Смех превратился в бульканье. Руки задрожали и медленно опустились. В гробовой тишине, Черный медленно обернулся, и все увидели торчащую меж лопаток рогатину, по которой толстой змеей сбегала густая, алая кровь.

Зажмурившаяся от страха Марфуша, выпустила из ослабевших пальцев другой конец рогатины, и втянула голову в плечи. Вскрикнул кузнец, бросаясь к дочери. Но не успел, дрожащий палец Черного, обвиняющее уставился в лицо девушки. Но ни слова не сорвалось с окровавленных губ.

В тишине, громко прошелестел разрываемый сталью воздух, голова Черного дернулась, и изо рта, выбивая осколки гнилых зубов, высунулось острое лезвие тяжелого боевого ножа.

Над упавшим телом Черного Волхва, завыл ураган, рванул ставший невесомым балахон, и умчал высоко в небо, оставляя на вытоптанной земле подворья, выбеленный годами скелет, рядом с которым лежал изъеденный ржой нож, в котором лишь по рукояти, опознали любимый нож Клыка.

— Сергей! — Яросвет, расталкивая застывших людей, бросился к овину, изо всех щелей которого валил густой дым.

Он принялся растаскивать наваленные у дверей бревна, и прочий мусор, которым ватажники замуровали выход.

Опомнившиеся жители веси, бросились ему на подмогу, кто-то побежал за ведрами, опасаясь, что вырвавшееся пламя перекинется на соседние дома. Кто-то просто рубил топорами пристройку, сложенную из менее толстых бревен, чем сам овин.

Рядом с Яросветом, обдирая руки, старалась Марфуша. Закусив губу, девушка оттаскивала тяжелые бревна, но сдаваться и не думала.

Яросвет первым ворвался в задымленный овин.

— Сергей?! Ты где?! Сергей?!

Дыма было так много, и он так щипал глаза, что искать Сергея пришлось на ощупь. Задерживая дыхание, Яросвет метался от стены к стене, пока не наткнулся на обмякшее тело. Он подхватил друга на руки, едва не застонал, обжегшись о раскалившуюся кольчугу, но удержал, вынес наружу. Тот час же другие руки подхватили, Сергея, облили холодной водой.

— Жив! — раздался радостный голос. — Жив!

Бережно поддерживая под спину, его посадили, и поднесли к губам ковш холодной колодезной воды. Сергей отхлебнул, и его вырвало.

Первые его слова, после того, как желудок немного успокоился, были о Лике. Но как ни искали ее, так и не нашли. Как и не нашли сбежавших под шумок Клыка и уцелевших в схватке ватажников.

Волк, серой молнией, вновь стелился над желтой, пыльной дорогой, уверенно держа след. Происходящее вызывало у Сергея стойкое ощущение дежа вю.

Они выехали в погоню еще затемно, едва Сергей пришел в себя настолько, что смог держаться в седле. За это время, благодарный кузнец, отец Марфуши, начистил закопченные кольчугу и меч, и, вдобавок, подарил кожаную рубаху, специально подовдеваемую под кольчугу. В ней было еще жарче, но Сергей все еще стеснялся носить кольчугу на виду, и снова спрятал ее под верхней холщовой рубахой.

По прикидкам Яросвета, Клык опережал их не более, чем на четверть суток. Они гнали, не жалея коней, но ни в этот день, ни на следующий, так и не смогли догнать похитителей Лики.

Утром третьего дня, кони выскочили из леса, на открытый простор. После долгих путешествий по лесам, впору было испытать приступ клаустрофобии. Впереди и в стороны, до самого горизонта, раскинулось бескрайнее море, по которому ветер гонял изумрудные волны. То здесь, то там, зеленая гладь вздыбливалась холмами, между которых, желтой змеей извивалась дорога, теряясь где-то вдали.

— Вон, смотри, у самой кромки леса, на ночевке стояли! — привстав в стременах, Яросвет показал на еще дымящиеся остатки трех костров.

— Они рядом, — сквозь зубы бросил Сергей, и толкнул Буяна каблуками сапог.

Умный конь не заставил дважды повторять команду, и рванул с места в карьер.

Занятые мыслями о Лике, ни Сергей, ни Яросвет, не обратили внимание, на охватившее волка беспокойство. Он замедлял бег, нюхал воздух, и вопросительно оглядывался на людей, но люди угрюмо хмурились, и волк бежал дальше.

Дорога сделала очередную петлю, огибая подножие одного из холмов. Волк встал как вкопанный, ощерился, и угрожающий рык, наконец-то привлек внимание друзей.

— Ты чего? — удивленно спросил Сергей, в то время как Яросвет, начал тревожно оглядываться.

— Сергей!

Сергей обернулся, и посмотрел в сторону, указанную Яросветом. Рука дернулась к рукояти меча, но медленно опустилась, под пристальным взглядом стального жала стрелы.

— Кто такие будете?

Стараясь не делать резких движений, Сергей чуть повернул голову, с трудом отводя глаза от замершего лучника, и посмотрел на вопрошающего.

Им оказался невысокий, бородатый ратник. За его спиной мялся еще один, по виду, совсем пацан.

Сергей перевел дыхание: в ватаге Клыка ни у кого не было даже кольчуг, не то что полного доспеха. Волк угрожающе зарычал. Сергей кончиками пальцев провел по серой шерсти, меж напряженных ушей, успокаивая. Ратники опасливо покосились на волка, но ничего не сказали.

— Мы обычные путники, — уклончиво ответил он.

— Ага, а мечом ты, значит, сыр и хлеб нарезаешь? — Усмехнулся молодой, за что заработал сердитый взгляд бородатого.

— Ну-ка, путники, слезайте с коней, да кидайте сюда мечи, да ножи. Отведем вас к боярину. А уж он сам решит, путники вы, али тати ночные!

Отрак, каган одного из славных половецких родов, задумчиво смотрел на темнеющую на горизонте полоску густого леса. Там заканчивается степь. Словно неведомый великан отрубил топором, так резко сухая земля превращалась в жирную, черную. Лишь там трава росла такая сочная и густая, что стада жирнеют прямо на глазах, не то что на сухой и колючей, желтоватой траве степи.

А за лесом раскинулись богатые города и веси, где много золота и серебра. Где амбары ломятся от зерна, где тучные стада пасутся на заливных лугах. Там живут ненавистные россичи, за которых рахдониты дают хорошую цену, как за выносливых рабов. А девки у них — кровь с молоком! Норовистые, как молодые кобылки, и такие же красивые. А если повезет такую объездить, то лучшей жены не найти! Смело можно назначать старшей женой, и будет и в стойбище порядок, и в юрте, и остальных жен к делу пристроит, и за детьми пригляд будет. В общем, во всем порядок организует. А коли порядок есть, то и род богатеет, обретает силу, над другими родами возвышается.

Отрак вздохнул. Жаль, что ко всему этому, русичи знают, с какой стороны за меч браться. И если уж берутся за мечи, то совладать с ними сложно. Каждый год уходят в набеги на богатые земли тысячи воинов. Уходят за добычей и славой. А возвращается не всегда и половина из них. Но видя богатую добычу вернувшихся, на следующий год новые воины готовы идти в набег. И каждый вернувшийся возьмет себе десяток жен. И каждая жена родит ему десяток сыновей. Настоящих воинов, что вырастут, и пойдут набегом на Русь, доказывая отцу и всему роду, что горячая кровь степняков, и не думает остывать в новых поколениях.

— Не грусти, каган, — раздался негромкий голос, от которого Отрака всегда пробирала дрожь. — Скоро копыта твоего коня простучат по пыльным дорогам тех земель. Хозяин не забывает доблесть и преданность.

Прежде чем ответить, Отрак ловко вспрыгнул в седло, и развернул коня к собеседнику. Черный Волхв, вестник Кощея, которому все половецкие роды поклялись хранить верность, застыл на фоне пронзительно синего неба степи, как вырезанный из песчаника идол. Даже легкий ветерок, казалось, боится прикоснуться к темному балахону, даже грива коня застыла, ни один волосок не дрогнет.

— Доблесть покажут те, кто в набег идет. А по краю степи гарцевать, вдалеке от опасности, доблести мало.

Черный сделал знак следовать за ним. Его конь медленно побрел в противоположную от виднеющегося вдали леса, сторону. Отрак сдавил коленями бока своего жеребца, заставляя двигаться следом.

Яркое солнце заиграло на пластинках дорогого чешуйчатого доспеха, бросая солнечных зайчиков на твердый подбородок кагана. Тонкие черты лица, больше подходящие девушке а не суровому воину, резко контрастировали с холодными, водянистыми глазами пристально вглядывающимися в Степь. Плечи не очень широки, но спина прямая, не привыкшая сгибаться поклонах. Не только удалой воин, но и завидный жених, собой недурен. Многие девушки мечтают оказаться в его сильных объятиях, да только ему не до них. Мечтает лишь о славе, о величии рода. Одно его имя вселяет ужас во врагов, сам не боится ничего и никого… Не боялся, покуда не пришел в их стойбище посланец Кощея.

Никому и никогда, даже под страхом смерти, Отрак не признался бы, в какой ужас вгоняет его одно присутствие этого человека. Да и человека ли? Разное говорили старики про ближников Кощея. И не стыдились своего страха перед ним воины. Но только не Отрак.

Для Отрака, сына великого Шарука, от одного имени которого, другие каганы бледнели и мочились под себя, признаться в страхе было смерти подобно. Даже в страхе перед Черным. Потому и смотрели на него воины с обожанием, и были преданы всей душой и телом. Но оставаясь с собой наедине, в своем скромном шатре, подходящем больше обычному воину, нежели кагану, и наливал чашу кумыса, Отрак позволял сердцу дрогнуть от всепоглощающего ужаса.

Вряд ли на свете можно было найти второго человека, который так же трепетал бы перед Черным. Дед Отрака по матери, был шаманом, и кое-какие способности передались и молодому кагану. Лишь он, глядя на Черного, видел вместо безразмерного балахона, огромную черную тучу, клубящуюся, с просверками молний, и угрожающим рокотом грома. Безразличную настолько, что даже не заметит, уничтожив половину мира, со всеми его обитателями. Поэтому, Отрак был готов выполнить любой приказ Черного. Любой. Лишь бы не навлечь на себя его немилость.

А Черный, прекрасно чувствуя такое отношение кагана, выделял его из всех остальных. Привечал, приблизил к себе. Одарил таким теплом и лаской, каких тот от родного отца не видел. Потому и удивлен был Отрак, когда вместо набега, в котором можно завоевать славу и богатство, сам Черный приказал отобрать самых верных людей, и отправляться сюда, на границу Руси и Степи, и ждать, неизвестно чего.

— В набеге можно убить много врагов. Ты прав, — негромко сказал Черный. — Но что те враги для Хозяина? Мелочь, букашки, которых он, с высоты своей, даже не отличит друг от друга. Много ли за таких награду получить можно? А вот за тех, которых он знает, да считает опасными, можно получить многое. За одну голову столько, сколько другой за тысячу не получит. Понимаешь меня?

— Неужели… здесь мы ждем именно таких? — Отрак от удивления так сжал бока жеребца коленями, что бедный конь аж присел на задние ноги, и обиженно заржал.

— Именно, — в голосе Черного послышалась усмешка. — Именно таких.

Пораженный Отрак, медленно стащил обшитую дорогим мехом скуфью, утирая вмиг вспотевшее лицо. Ветер мгновенно растрепал длинные волосы цвета спелой пшеницы, за которые предки Отрака получили свое прозвание меж окрестных племен — половцы, от старого слова половь — желтый.

— Но хватит ли у нас сил? У меня всего сотня бойцов, — растерянным голосом сказал молодой каган. — Да, они свирепы, каждый стоит в бою десяток обычных воинов, они не боятся ничего, и пойдут за мной и в огонь и в воду, но… всего сотня!

Черный усмехнулся:

— Их будет всего трое. Если не двое…

— А велика ли свита? Конные, или пешие? Насколько хорошо вооружены? — в Отраке заговорил успешный полководец, которому прочили превзойти грозную славу отца.

— Никакой свиты. Всего три человека, или, как я уже сказал, может быть и двое.

— Великие воины или чародеи?

— Один плохенький шаман, второй кое-как умеет сражаться. Вот если девчонка с ними будет — ее, что бы ни случилось взять живой. А тех двоих, как получится.

Отрак почесал затылок. Сложно воину понять замыслы колдунов. Да и нужно ли?