— Оказывается люди подразделяются всего на две породы. — Два свежих трупа, к тому же обгоревшие. — Размеренный образ жизни и другие достоинства Билли. — Можно ли полагаться на курдов? — Нельзя скупиться на «ахи» и «охи». — Когда Билли в напряжении, то даже алкоголь его не берет. — Убийцы отправляются на рыбалку в идиотских красных кепочках.
Когда Чак проснулся, Билли уже плескался в ванной. Он набирал полный рот воды и громко полоскал горло.
— Билли, ты не можешь потише! — крикнул с кровати Чак.
— Могу, но тогда мне не будет так приятно, — Билли вновь набрал воды и принялся булькать.
— Какой ужасный звук, — Чак остановился в дверях комнаты, — такое впечатление, что ты, Билли блюешь.
— Чак, я же тебе говорил, я блевал только один раз в тюрьме, когда меня отравили аргентинской бараниной.
Чак не ответил. Билли скептичным взглядом посмотрел на своего приятеля.
— Я начинаю подозревать, Чак, что ты из другой породы людей.
— Как, ты уже разделил людей на породы? — удивился Чак. — Ну и к какой из них ты отнес меня? К цветном или к белой?
— Цвет кожи тут ни при чем, — сказал Билли, принимаясь чистить зубы, потом еще раз прополоскал рот, — тут все дело в другом, — он постучал себя по голове, — все люди разделяются на две категории: одна — это те, которые блюют при виде полуразложившегося трупа и другая — те, которые не блюют. Так вот, я отношусь к первой категории, а ты, Чак, по-моему, слюнтяй и относишься ко второй.
— Не знаю, Билли, честно говоря, я не проверял ни себя, ни тебя по этой классификации.
— Сегодня, надеюсь, представится хороший случай. Правда, полу разложившегося трупа я тебе не обещаю, но два свежих — это обязательно, к тому же они будут, скорее всего, обгоревшими.
Билли расхохотался. Чаку от его смеха сделалось не по себе и он вновь вышел в номер.
За окном послышался звук заводящегося двигателя автомобиля. Чак согнул планку жалюзи и выглянул на улицу. Джип Стефани и Джона стоял на месте. Никого за рулем не было. Это всего-навсего отъезжала машина, которая привозила продукты в бар.
Чак вздохнул с облегчением и в то же время почувствовал нерешительность: ведь сейчас он еще мог все исправить, стоило лишь пройти несколько десятков шагов по коридору, постучать в номер Стефани Харпер и объясниться.
Нет, Чак не думал ни о деньгах, ни о возможных последствиях, просто ему хотелось спасти эту женщину, которая с каждым днем ему нравилась все больше и больше.
«Как плохо, когда занимаешься тем делом, которое не любишь», — подумал Чак.
Ведь он вообще-то не любил убивать, но обстоятельства всегда складывались так, что он был вынужден заниматься этим делом. Лишь однажды в жизни Чак нажал спусковой крючок винтовки с удовольствием: тогда он убил сорокалетнего мужчину, который изнасиловал двух шестилетних девочек, но на суде его вину не смогли доказать и выпустили на свободу. Отец одной их этих девочек нанял Чака, чтобы тот отомстил, прикончил насильника. Чак выполнил этот заказ и потом даже отказался от денег.
Билли вышел из ванной уже одетым и причесанным.
— Ну что, Чак, я хорошо выгляжу? Я даже причесался.
— Да у тебя и причесывать-то нечего, разве что уши, — сказал Чак.
— А что, они у меня такие волосатые? — забеспокоился Билли, подходя к зеркалу.
— Да нет, они у тебя помятые после сна.
Чак улыбнулся при виде отутюженных брюк Билли. Тот окинул себя придирчивым взглядом.
— Чак, не понимаю, почему ты на меня так смотришь?
— «Так» — это как?
— Ну, как на невесту, — засмеялся Билли.
— Знаешь, приятель, я смотрю на тебя и удивляюсь. Удивляюсь уже не в первый раз.
— А чему, собственно, ты удивляешься, Чак?
— Я удивляюсь, что тебя, такого вот урода, любят девочки.
Билли вскинул брови.
— Меня? Я совсем не урод. Это тебе только кажется, Чак, у тебя извращенный вкус.
— Да нет, у меня нормальный вкус и красивого человека от некрасивого я всегда смогу отличить. Так вот, Билли, я не могу понять, за что тебя любят бабы? Они бегают за тобой целыми легионами.
— Чак, ты этого никогда не поймешь, потому что…
— Почему?
— Потому что ты, Чак — скряга, а Билли — щедрая душа.
— Да ты что, хочешь сказать, эти девицы любят тебя за щедрую душу?
— Конечно, но любят не только за душу, но и за остальное.
Чак скептично осмотрел своего приятеля.
— Что-то я не вижу, что у тебя из «остального» — выдающееся.
— У меня? У меня есть очень выдающаяся вещь.
— Ну-ну, эту вещь я знаю, слышал о ней рассказы в баре.
— Вот за это они меня и любят, Чак. А тебя вообще никто не любит, потому что ты мрачный и угрюмый тип. А девочкам нужны такие веселые и бесшабашные, как я, — Билли постучал себя кулаком в грудь и закашлялся. — О черт, простудился, наверное.
— Я думаю, это от сигарет.
— Да, сигареты какие-то дрянные попадаются в последнее время.
Билли подошел к окну.
— Чак, наши любовники еще не уехали.
— Я это уже заметил, — холодно сказал Чак.
— А у меня, приятель, такой зверский аппетит, когда я при деле, что просто можно умереть. Давай пойдем позавтракаем?
Чак ухватился за эту возможность, словно бы она могла отвлечь его от тяжелых мыслей.
— Конечно, Билли.
Он первым вышел из номера, и Билли его догнал уже только в баре. Чак сел за стол, подошла Луиза и весело улыбнулась.
— А мы сегодня ночью хотели к тебе придти.
— Кто это «мы»? — поинтересовался Чак, угрюмо глядя на девушку.
— Мы? Ну, я, Билли и еще моя подружка.
— Она, наверное, цветная, — едко сказал Чак.
— Ну да, цветная, ну и что? Она все равно замечательная девчонка.
— И что же вы не пришли? — спросил Чак.
— Не пришли? Нас не пустил Билли. Он сказал, что Чака не надо трогать, что он очень нервный и может побить. А мне кажется, что ты не можешь никого ударить, — девушка заглянула в глаза Чаку.
— Почему не могу ударить? Еще как могу, и Билли это подтвердит.
— Конечно, Луиза, он может заехать так, что потом будут долго складывать. В этом деле он большой мастер и я не ровня ему.
— Вот так-то, Луиза, — сказал Чак, а теперь принеси нам чего-нибудь поесть.
— Пить будете?
Билли посмотрел на Чака, как бы взглядом прося разрешения. Чак пожал плечами.
— Ну, тогда мне виски, а ему апельсиновый сок. Но мне сразу же двойной виски, чтобы тебе, Луиза, не пришлось ходить дважды.
— А я могу сходить и два, и три, и четыре раза — сколько попросит клиент.
— Тогда для начала принеси двойной, — повторил Билли.
Девушка пошла выполнять заказ.
— А она ничего, тебе нравится, Чак?
— Ничего, не знаю, мне такие девицы не очень-то нравятся.
— Не нравятся… А мне — самое то. Подружка у нее — огонь.
— Слушай, Билли, ты даже на работе постоянно думаешь о бабах.
— А о чем мне еще, Чак, думать? Я один, у меня нет семьи.
— У тебя ее, Билли, никогда не будет, если ты будешь вести такой образ жизни.
— Какой это такой? Я веду правильный образ жизни, очень размеренный и регулярный, в отличие от тебя.
— То что регулярный — это правильно. Но мне кажется, что у тебя жизнь даже слишком регулярная, не так ли?
— Конечно, конечно, в этом деле нужно вести себя дисциплинированно и все делать регулярно, желательно каждый день.
— Билли, но не с двумя-тремя за раз!
— Чак, я уже давно не сплю сразу с тремя. Бывает, иногда с двумя, но это, когда слишком пьян. А обычно я довольствуюсь одной хорошей девочкой. Одной, понимаешь? Но хорошей.
— Понимаю.
— И кстати, Чак, зря ты вчера не пошел со мной. Они такое вытворяли, тебе и не снилось.
— Билли, давай за себя я буду решать сам, а ты решай за себя.
— Но не я первый начал этот разговор. Почему ты, Чак, считаешь, что вправе меня учить?
— Билли, мне интересно, кем ты им вчера представился.
Билли радостно засмеялся.
— Чак, лучше я тебе расскажу, как представил тебя.
Чак напрягся.
— Так вот, я представил тебя врачом-психиатром, — Билли, довольный своей выходкой, рассмеялся, скаля мелкие белые зубы.
— Ну, тогда все ясно, — сказал Чак, — они, Билли, и не спрашивали тебя, кто ты такой.
— Это еще почему? — изумился Билли.
— Они сразу поняли, что ты — мой пациент.
— Ну, ты и сволочь, Чак. Неужели я похож на психа?
— Так же, как и я похож на психиатра.
— Да нет, Чак, честно говоря, они и не спрашивали. Им не интересно, кто мы такие, им достаточно знать, что мы мужчины, а в этом они не сомневаются. Правда, насчет тебя, Чак, я не ручаюсь.
В другом конце бара сидели Стефани и Джон. Но как Чак ни напрягался, он не мог услышать, о чем они говорят. Луиза поставила перед ними французский сыр, омлет, ежевичный джем и чай.
Джон окинул взглядом сервировку.
— Стефани, тебе не кажется, чего-то в нашем заказе не хватает.
— Нам чего-то не хватает?
— По-моему, тут бы не помешал мед, — Джон облизнулся.
— Мед? — переспросила Стефани.
— Да, курдский мед.
— Ты фантазер, Джон, ведь курдского меда давно нет, идет война.
— В том-то и дело, что нет, — вздохнул Джон, — курды перестали поставлять мед. Если даже на курдов нельзя положиться, значит, дела в мире плохи.
— Джон, но все-таки это временное явление.
— Да нет, плохое бывает только постоянным. Это закон жизни, а постоянное — плохим.
— Джон, я понемногу начинаю думать, что нам лучше завтракать в номере.
— А мне, Стефани, все понемногу надоедает. Сегодня мы снова были как молодожены: я ворковал, ты ворковала.
— Ну, ты и слова подбираешь, Джон, — изумилась Стефани.
— А как иначе можно назвать наш разговор, — усмехнулся Джон, — по-моему, сплошное воркование.
— Ты имеешь в виду утренний разговор?
— Ну, конечно же, утренний. Ведь по ночам мы разговариваем очень уж серьезно. Вообще-то, Стефани, за завтраком разговаривать не полагается, давай лучше есть.
Стефани оглянулась и посмотрела на смеющихся Чака и Билли.
— А за другими столиками, Джон, даже смеются.
Джон нахмурил брови.
— Терпеть не могу, когда хихикают во время завтрака, поэтому и сказал, что лучше бы мы ели в номере.
— А мне больше нравится на воздухе.
— Ладно, Стефани, берись за сыр, ведь он мягкий, правда?
Стефани наколола на вилку кусок сыра и поднесла его к губам.
— Он неслыханно вкусный, Джон.
— А вот я тебя и поймал на том, что ты врешь. Ведь ты еще ни разу не откусила, а уже говоришь «неслыханно». Пожалуйста, Стефани, не жульничай.
— Я просто хотела сделать тебе приятное и не понимаю, Джон, почему ты злишься. И вообще, Джон, чуть больше выражения на лице, чуть больше жизни. Не поскупись и ты для меня на парочку «ахов» и «охов», можешь даже вздохнуть с наслаждением, а не то мне от завтрака не будет никакой радости.
Стефани отложила вилку в сторону.
— Джон, ты хочешь знать, за что я тебя люблю? Интересно, раньше по утрам у меня никогда не было такого аппетита, а теперь я смотрю на тебя и мне ужасно хочется вкусно поесть.
— Я здесь ни при чем, — ответил Джон, — это все любовь и океан.
— И ты, — добавила Стефани. — Джон, так мы поедем сегодня куда-нибудь? Или вечно будем говорить о еде, о выпивке?
Джон задумался.
— Конечно, если у нас есть машина, то можно куда-нибудь и поехать.
Но Стефани посмотрела в глаза мужу и поняла, что ехать ему никуда не хочется.
— Насколько я понимаю, ты решил поработать?
Джон молча кивнул.
— А я не хочу тебе мешать. Так что я поеду одна. Ты не обидишься на меня за это?
— Смотря куда ты поедешь.
— Я поеду одна, Джон, вдоль побережья. Мне говорили, что милях в десяти отсюда есть какой-то уникальный пляж с чудесным песком. Там никогда не бывает больших волн.
— Ты не любишь волны?
— Я уже почти оглохла от их шума, — призналась Стефани, — а там полностью закрытая бухта с узким проходом в скалах. Я хочу съездить туда и посмотреть. Если понравится, то мы съездим туда потом вместе.
Джон некоторое время колебался.
— Я не хотел бы отпускать тебя одну.
— Если хочешь, я могу прихватить с собой кого-нибудь из мужчин, — рассмеялась Стефани, — но думаю, тебе будет еще менее спокойно. Ну, хотя бы… — Стефани огляделась по сторонам, — одного из тех двух, скорее всего, маленького, лысого.
— Тебе, наверное, понравились его уши? — не оборачиваясь, сказал Джон.
Стефани присмотрелась и только сейчас заметила, какие у Билли огромные уши. Она даже улыбнулась.
— У него уши, как у кролика — такие же большие и прозрачные.
— Вот этого кролика и можешь взять с собой. Думаю, он сможет тебя развлечь. Так что же ты не идешь? Я жду.
Стефани так и не поднялась.
— Но если ты не хочешь приглашать сама, я могу подойти и попросить его.
— Давай не глупи, — попросила Стефани, — все это хорошо как шутка.
Если бы Билли знал, что Стефани хочет его пригласить на прогулку вдоль побережья на машине с полуотвинченным колесом, то он бы, наверное, сошел с ума от страха. Во всяком случае, не поедал бы с таким аппетитом креветок. А может быть, он широко улыбнулся бы Стефани и придумал какую-нибудь историю, чтобы отказаться: например, сослался бы на рези в животе.
Но Стефани так и не подошла к нему. Она потрепала Джона по плечу и тихо сказала:
— Так я поеду одна, Джон, ты не будешь в обиде?
— Конечно, нет. Тем более, у меня есть над чем поработать.
— Ну вот и отлично, — сказала Стефани, — тогда успехов тебе и я посмотрю, чем ты занимался в мое отсутствие. А если эта бухта на самом деле так хороша, как мне ее расписывали, то поедем туда вместе и будем загорать голыми. Ты не против, Джон?
— Если будет хорошая погода, то почему бы и не позагорать.
Стефани поцеловала мужа, поднялась и двинулась к машине. Джон проводил ее немного грустным взглядом.
Билли даже отставил стакан с виски в сторону.
— Чак, она садится в машину.
Чак заскрежетал зубами и сжал под столом кулаки.
— Сейчас, сейчас она поедет, — комментировал Билли, — лишь бы колесо не отвалилось до того, как она выедет из города.
— Да замолчи ты, — прошипел Чак, — и без тебя тошно.
— Я могу и помолчать, — пожал плечами Билли, — но ведь тебе нравится получать деньги?
— И тебе тоже.
— Но их платят за работу, за хорошо выполненную работу.
Завелся мотор джипа, машина развернулась во дворе и медленно выехала на дорогу.
— Ну все, теперь остается только ждать, Чак. С этого момента мы должны оставаться на глазах у людей, чтобы потом никто ни в чем не мог нас упрекнуть.
Билли поднялся из-за стола и подозвал Луизу.
— Еще, пожалуйста, виски.
— Ты решил напиться сегодня? Я тебе запрещаю это делать.
— Нет, Чак, когда я в напряжении, алкоголь меня не берет. Могу выпить сколько угодно и хоть бы в одном глазу. Нам с тобой сидеть здесь долго, так что будем растягивать удовольствие.
Чак неохотно пригубил стакан с апельсиновым соком и скривился.
— Чем ты недоволен? — спросил его Билли, — по-моему, все идет отлично. Ну, понервничаем мы немножко, в конце концов, думаю, все обойдется.
— Для кого обойдется?
— Для нас с тобой, конечно.
Билли усмехнулся.
— Хорошо, что этот придурок с ней не поехал, — Билли кивнул головой через плечо на столик, за которым сидел Джон, — а то разбились бы оба. За его смерть нам никто не заплатит, да и на душе у тебя будет спокойнее, ведь правда, Чак?
Тот ничего не отвечал. Он сильно сжимал стакан в руке и казалось, тонкое стекло вот-вот лопнет.
— Да не нервничай ты, смотреть на тебя противно Бери пример с меня, — сказал Билли. — Раньте ты таким не был, это все твоя жена. Я знаю, Чак, можешь мне не возражать. Это она тебя испортила. Говорил тебе — не женись, а ты меня не послушал. Так что теперь пеняй на себя.
Чак зло посмотрел на Билли.
— Заткнись, придурок.
— Если мы будем сидеть в баре молча, то все подумают, что мы с тобой из похоронной процессии, а мне бы этого не хотелось, Чак. Пусть нас во Фрипорте запомнят веселыми парнями.
— Заткнись, Билли.
— Ну, Чак, это уже серьезно. Я смотрю на тебя — ты прямо-таки весь посерел, сделался таким же, как этот неспелый салат. Нет, Чак, оставлять тебя в баре нельзя, у тебя слишком постная физиономия, ты испортишь людям аппетит. Лучше давай-ка пойдем отсюда.
— Куда? Нам нужно быть на виду, — Чак даже немного растерялся.
— А мы и будем на виду, но в отдалении, так, чтобы никто не мог увидеть твоего кислого лица, а тем более, чтобы никто не услышал, о чем мы с тобой разговариваем. Я пойду возьму удочки и спиннинг. Мы пойдем на пристань удить рыбу. Пусть нас запомнят веселыми удачливыми рыболовами к пускай о нас рассказывают, что мы поймали с тобой самую большую рыбу.
Не дожидаясь согласия Чака, Билли поднялся в номер. Вскоре он вернулся в бар, сжимая в руках две удочки и спиннинг. На его голове была идиотская кепка ярко-красного цвета с прозрачным пластиковым козырьком. Билли перехватил ехидный взгляд Чака.
— Не беспокойся, я и тебе такую же прихватил. Не хочу один смотреться идиотом.
Он нахлобучил на голову Чаку такую же кепку с козырьком и подтолкнул приятеля.
— Пошли, рыба уже заждалась нас, того и смотри уплывет.
Чак неохотно поднялся и двинулся вслед за Билли.
Вскоре на конце причала уже маячили две фигуры: одна большая, другая маленькая. Каждый, кто проходил по набережной, смотрел на эту странную пару рыболовов.