Просто мы научились жить

Глава 22.

Первое из списка кладбищ встретило их разочарованием. Оказалось, что в нужном году на нем не было похоронено ни одной женщины с именем Александра. Замороченная и испуганная женщина из конторы, куда отправил их кладбищенский сторож, долго всматривалась в экран старенького монитора, водила туда-сюда мышкой, но в решении своем осталась непреклонна: ни одной.

Женька злилась, требовала посмотреть еще раз, и отстала только когда женщина разрешила ей самой перелистать список. Ни одной.

– Перестань, это же только первое, – утешила Марина, когда они вышли наконец на улицу.

Но со вторым все оказалось еще хуже. Там было целых четырнадцать Саш, и по какой-то неведомой причине похоронены они оказались в разных концах кладбища.

Очередная женщина за несколько зеленых купюр выдала им список с номерами могил, и вдвоем они долго бродили среди крестов и обелисков в поисках нужных.

Стояла жара. Ноги то и дело выскальзывали из шлепок и ударялись о потрескавшуюся и спекшуюся землю. Номера шли не по порядку, а как-то очень странно, а на некоторых обелисках их и вовсе не было.

Марине было еще хуже, чем Жене – она опрометчиво надела босоножки на шпильках, и они соскальзывали с мокрых от пота ног, так и норовя вывернуться и отломать каблуки.

– Господи, если б ты только знала, на ЧТО я ради тебя иду, – думала Марина, рассматривая очередной обелиск в поисках номера. Ей было не по себе – столько свидетельств чужой беды кругом, и хорошо если на фотографии старик или старуха, а ведь попадались совсем молодые, и даже дети!

– Все, – Женька махнула рукой и присела на скамейку около очередной могилы, – привал.

Она уперлась локтями в колени, опустив голову низко-низко, так, что кудри упали на лоб и скрыли лицо. А потом подняла голову и посмотрела на стоящую Марину.

– Мне кажется, нам надо кое-что прояснить.

Марина оцепенела. Она ждала, что однажды это случится, но не сегодня, не сейчас, не так!

– Что именно? – Голос ее дрогнул.

Женя сжала губы, и вдруг протянула руку и сплела пальцы с Мариниными. Потянула к себе, и усадила рядом. Теперь она была совсем близко.

– Посмотри на меня, – попросила мягко.

И Марина выполнила просьбу. Их взгляды пересеклись, встречаясь, и утонули друг в друге.

Глупое, глупое сердце, ну почему же ты так стучишь, куда так рвешься?

– Чего ты боишься? – Спросила Женя, продолжая смотреть. И от этого ее взгляда мурашки пробежали по Марининой спине. – Не думай, просто ответь – чего?

– Что у нас не получится, – быстро ответила Марина.

– Чушь. Чего ты боишься на самом деле? Почему ты приехала за помощью именно ко мне? Зачем ты ищешь Ленку?

Вопросы сыпались один за другим, и взгляды продолжали проникать друг в друга точнее и жестче, чем сложенные в замок руки. И Марина не смогла солгать.

– Я боюсь остаться одна.

– Что? – Женя встала со скамейки, и опустилась на колени перед Мариной, заглядывая снизу вверх в ее глаза. – Как?

– Это мой последний шанс, Жень. Другого у меня уже не будет. Мы же встречаем очень многих людей в жизни, и каждый занимает свое место. Кому-то ты отдаешь свое тело, кому-то кусочек души, кому-то часть разума. А взамен тебе отдают что-то другое. И не бывает так, что ты меняешь душу на душу, а тело на тело. Нет. Ты отдаешь сердце, а получаешь разум. Ты получаешь душу, а отдаешь тело. И это не может продолжаться вечность, потому что рано или поздно тебе становится много того, что отдают тебе. И мало того, что отдаешь ты. И ты идешь искать недостающее. А потом снова, и снова, и снова. А потом появляется та, которой ты отдаешь все. Разум, тело, душу. И получаешь взамен то же самое. Целиком. Это сравнимо по ощущениям с вечностью, если, конечно, она вообще существует. И я хочу испытать это снова. Знаю – я потеряла это сама, это было мое наказание, мой крест за все, что я сделала. Но я так же знаю и то, что я уже расплатилась по счетам, и готова бороться до последнего, лишь бы не упустить этот шанс. Шанс снова стать счастливой.

– Но ты же понимаешь, что шансов почти нет, – сказала Женя, продолжая смотреть снизу вверх.

– Понимаю. Вот только это не имеет значения. Если ты умираешь и знаешь, что точно умрешь, нет никакой разницы, сколько шансов выздороветь от необычного лечения. Это просто шанс. И он теряет ширину, глубину и количество. Важным становится, что он просто есть.

Уже договаривая, Марина знала, что будет дальше. Знала, что она скажет последнее слово, и Женя встанет на ноги, наклонится и обнимет ее за плечи. Знала, что в этих объятиях будет новая для них обеих, и очень важная встреча. Встреча их – других. Настоящих.

И будет тепло, и забудется кладбище и тоска, льющаяся от серых обелисков. И будут теплые руки на спине, и крепкое плечо под щекой. Будет ровно и спокойно биться сердце, и память снова отпустит тиски и ослабит свою суровую хватку.

А потом, через много минут, они будут идти вдвоем по дорожке, держась за руку. Улыбаться и разговаривать о Леке.

Мир вокруг рушился. Стены потихоньку осыпались, покрывая все вокруг белесой строительной крошкой и запахом ветхого дерева. Женя не могла поверить в то, что слышала, но, кажется, это все же было правдой.

Первый звоночек – тот разговор, где она позволила сомнению закрасться в сердце – был только первым. Тогда она усомнилась в своей уверенности, тогда – на секунду – ей показалось, что она ошибалась, и Марина совсем другая, нежели она себе представляла. Теперь, после этого разговора на кладбище, она была почти уверена.

И зашевелилась где-то внутри маленькая и глупая обида – как же так? Я ведь так сильно любила ее, а растопить ее сердце смогла другая. Ленка.

Но – с другой стороны – ведь именно она, Женя, заложила ту искру, которую потом предстояло раздуть другой. Именно она первая показала Марине, что это такое – отдавать себя без остатка, растворяться в любви и любимой. И нет ее вины в том, что она тогда не умела собирать себя обратно, выходить из растворения и растворяться снова. Она отдавала себя всю, а забрать назад – не получалось.

– Тебя было слишком много, – сказала Марина, отвечая на незаданный вслух вопрос, – а ее – слишком мало. Твоя любовь давила, многого требуя. А она не хотела ничего. Вы как две полярности, две стороны одной и той же медали, одного и того же явления.

– Вот как, – хмыкнула Женя, скрывая обиду, – а мне казалось, все дело в том, что она лучше трахается.

Она почувствовала, как Марина крепче сжимает ее пальцы. Глупая. Неужели боится опять?

– Помнишь, как тебя раздражало это слово? Забавно, как все меняется в жизни.

– Оно меня не просто раздражало, – Женя перешагнула через слишком большой камень, и помогла перебраться через него Марине, – оно было грязным. Мне казалось, что оно оскверняет мою любовь к тебе. Теперь я понимаю, что, наверное, это было слишком…

– Слишком чистым для меня, – подхватила Марина, – ты сделала из меня ангела, поставила на пьедестал и воспевала своей любовью, а я… Я была обычной женщиной, Женька. Со своими плюсами и минусами. Черт, когда мы начали жить вместе, я долго боялась в туалет ходить, когда ты дома – вдруг ты узнаешь, что я тоже писаю, и это оскорбит твои чувства!

Женя расхохоталась, чувствуя, как разливается по щекам краснота. Марина даже не догадывалась, как была права. Наверное, ту ее это и правда оскорбило бы.

– А она была настоящая, живая. Сука, конечно, та еще, но рядом с ней не надо было притворяться, казаться лучше, чем ты есть. Она будто говорила: эй, эгегей, ты что? Я вижу тебя насквозь. Ты грязная, корыстная, развратная и туповатая. И именно такой я тебя и хочу. И это было… Невообразимо. Встретить человека, с которым можно быть без грима, без косметики. Который не ударит, не осудит, а примет тебя такой, какая ты есть.

– О, ну ладно тебе. Не ударит… Напоследок Ленка неплохо тебе врезала.

Марина помолчала немного, и даже сбавила шаг, глядя себе под ноги.

– Да. Врезала. Столкнуть меня лбами с твоим призраком – это было очень жестоко. Но я справилась, знаешь?

– Справилась? – Женю разобрал смех. Она не понимала, почему, но волнение наполнило все ее тело, отдаваясь дрожью в руках. – Хлопнуть дверью и смыться – это ты называешь «справилась»?

– Что? – Маринины глаза округлились. Она остановилась, развернула Женю лицом к себе и заглянула ей в лицо. – О чем ты? Что значит «хлопнуть дверью и смыться»?

– Ну а как это еще назвать? Она позвала тебя в гости, ты пришла, там были ребята из банды, ты увидела их, развернулась и убежала.

Женя договаривала, видя, как после каждого ее слова у Марины размыкаются губы и все шире открывается рот. Изумление было настолько очевидным, что Женя засомневалась вдруг в своем психическом здоровье. Но она ясно помнила, как Лека в Таганроге рассказывала все именно так!

– Это она тебе рассказала? – Спросила Марина, хватая Женю за футболку и часто моргая. – Она?

На ее лбу выступили капли пота. Женя втянула в себя воздух и ответила:

– Она.

– Черт! – Крикнула Марина, отпуская футболку и всплескивая руками. И вдруг засмеялась. – Вот же чертова сучка! А говорила – «никогда не вру»!

– Подожди, – теперь пришла очередь Жени хватать Марину за руку, – хочешь сказать, все было не так?

Конечно, все было не так. Совсем не так. Не было ни приглашения в гости, ни «случайной» встречи с бандой, ни побега. Все было совсем по-другому.

Лека позвонила утром, сообщила, что репетиция с пятницы переносится на воскресенье, и предложила вместе пообедать.

В ресторане она была на удивление задумчивой – совсем не слушала щебетание Марины, ковырялась вилкой в салате и рассматривала столовые приборы. К моменту когда принесли десерт, Марина окончательно выдохлась и замолчала – смотрела на Леку, пытаясь поймать взгляд ее синих глаз, и наслаждалась теплом, проникающим в каждую клеточку тела.

Она была совершенно расслаблена, спокойна и благостна, и тем неожиданнее для нее прозвучал Лекин вопрос:

– Откуда ты знаешь Яну?

Ее будто ушатом холодной воды обдало. Это имя – «Яна» – было из другой, старой жизни, в которой были Олег, Женя и все то, что Марина давно и старательно пыталась забыть.

– К…какую Яну? – Запинаясь, спросила она.

– Ты знаешь, какую.

Лека взяла в руки вилку и принялась крутить ее между длинными красивыми пальцами. Весь ее вид выражал собой крайнюю степень напряжения – губы, сжатые в полоску, плечи под рубашкой, и сама поза – сжатая, настороженная.

– Мы дружили, – Марина решила отделаться дежурным ответом, – я не хочу об этом вспоминать.

Иногда это срабатывало. Лека, тщательно берегущая собственные границы, с уважением относилась к чужим. Но сегодня, похоже, ей было наплевать.

– Придется, – сказала она, и в ее голосе Марина расслышала грусть, – потому что дальше я спрошу про Женю.

– П…про… Женю? – Изумилась Марина. – Про какую Женю?

Стук сердца был слышен громче самого сурового грохота. Марина вцепилась в стул руками и боялась поднять на Леку глаза.

– Странная штука жизнь, – произнесла та, – чем дальше живу, тем больше изумляюсь. Веселая шутница. Знаешь, я бы выпила сейчас, если бы было можно.

Марина молчала, продолжая смотреть в стол.

– Женя Ковалева, Марусь. Моя первая настоящая любовь. Ты спрашивала про татуировку? Это ее имя наколото у меня на плече.

– Погоди, погоди, – перебила Женя, – Ленка называла тебя Марусей?

Они стояли у кладбищенской ограды, спрятавшись в тени огромной пальмы, курили одну на двоих сигарету, и Женька могла бы поклясться, что Марина врет и рассказывает чушь. Но что-то, маленькое, странное, мешало ей это сделать.

– Да, – кивнула Марина, затягиваясь, – не всегда, конечно, очень редко, но называла. А что тебя удивляет?

Женя помотала головой и отобрала сигарету.

– Продолжай, – попросила.

И она послушалась.

– Откуда ты знаешь? – только и нашлась что спросить Марина. – Я имею ввиду, откуда ты знаешь, что это та самая?…

– У Янки дома есть фотографии. Милые ребята показали мне, как славно проводили время со своими старыми друзьями. Забавно, правда – тебя нет ни на одной из них.

Лека ухмылялась, но Марине было наплевать – ее мозг лихорадочно работал, восстанавливая в памяти цепочки и соотнося все, что рассказывала ей Женька, с тем, что она поняла сейчас.

– Значит, ты – та самая Лека? Которую она любила всю свою жизнь?

– Да.

И соединилось вдруг все в единое целое, собралось и встало на свои места.

– Где она? – Марина вся подалась вперед, упираясь грудью в стол и проникая взглядом в синеву Лекиных глаз. – Ты знаешь, куда она делась? Она жива? С ней все в порядке?

Лека не спешила отвечать. Она достала из пачки сигарету, задумчиво прикурила, сделала несколько затяжек. Томила, сучка.

– Кто ж знает. Янка и прочие не видели ее с тех пор, как умерла эта ее подруга. А я не видела ее гораздо дольше.

Вот так. Показали фантик, и тут же отобрали назад. Сегодня не твой день, детка, ох, не твой.

Марина разочарованно откинулась обратно на диван. Лека молчала. Ну и черт бы с ней, пусть молчит дальше!

И – вот чудеса-то, а? – заговорила.

– Я уезжаю завтра, Марусь. Нам… Не нужно больше встречаться.

Бог троицу любит, да? Марину третий раз окатило. Да что ж такое-то, а? Ну почему если наваливается – то все сразу?

– Почему? – В отчаянии крикнула она, не обращая внимания, как оглядываются на них остальные посетители ресторана.

– Потому что во всем этом больше нет никакого смысла.

Лека потушила сигарету и сделала глоток из стакана. Когда она вздохнула и продолжила, Марине показалось вдруг, что перед ней восьмидесятилетняя старушка – печальная от груза прожитых лет.

– Я тебя не люблю, Маруся, и ты хорошо это знаешь. Я использую тебя для того, чтобы пощекотать себе нервы и таким образом хоть что-то почувствовать. Потому что обычные, нормальные эмоции мне уже давно недоступны. А теперь, когда я все узнала про тебя, и про Женьку… Это нечто, через что я не смогу переступить. Она светлая, я – темная. И это нельзя смешивать. Особенно в тебе.

– Стой! Стой! Стой! – Женя схватила Марину за плечи и потрясла. – Скажи, что ты врешь. Немедленно скажи, что ты врешь и что все было не так!

– Жень, Жень, ты чего? Успокойся!

Но она не могла успокоиться. Господи, да что же это такое, а? Получается, все – вранье? Все – неправда? Что за волк в овечьей шкуре приезжал тогда в Таганрог и рассказывал все эти красивые истории, с трагедиями, заламываниями рук и литрами слез? Не могла Ленка ТАК врать! Не могла!

– Что было потом? – Спросила она, не опуская рук. – Говори!

– Да ничего не было! – Марина явно испугалась Жениного напора и попыталась вырваться. – Мы поругались страшно – я понять не могла, почему она так поступает со мной. А потом она сказала, что ей наплевать на то, понимаю я, не понимаю или понимаю, но не все. И ушла. Просто ушла. С тех пор я ее больше не видела.

Женя наконец выпустила Марину и закрыла лицо руками. Мир продолжал рушиться, так и норовя похоронить ее под обломками.

– Жень, – тихо сказала Марина, – она что… рассказывала тебе другое?

Другое? Другое? Женя истерически рассмеялась.

– Она рассказывала не просто другое! Она рассказывала мне кинофильм с собой в главной роли! Завязка! Кульминация! Катарсис! Аплодисменты! Туш! – Женя выплевывала слово за словом, сквозь зубы, сжимая кулаки. – Зрители плачут! Актеры плачут! Ленка, твою мать! Актриса фигова!

– Да погоди ты, успокойся! Что она рассказывала?

– Да наплевать, ЧТО, понимаешь? – Женино искаженное от злости лицо приблизилось к Марине. Теперь она кричала прямо ей в щеки, обдавая своим дыханием. – Какая разница, ЧТО она врала, ведь она же врала! Честная и настоящая Ленка сказала неправду, понимаешь? Она ли вообще это была? Или кто-то другой?

– Котенок, что она сказала?

– Да не скажу я тебе, ЧТО она сказала! Не скажу, ясно? Думаешь, я не понимаю, почему ты спрашиваешь? Лелеешь мечту о том, что в ее рассказе было место для любви к тебе? Так вот – не было! Ни хрена там не было! Только Ленка Савина – в главной роли раскаявшейся грешницы! А я-то, дура, уши развесила – изменилась Леночка, осознала… Как же! Осознала она!

Женя изо всех сил пнула ногой ограду, и согнулась от боли, пронзившей большой палец.

– Да что ж за блять-то, а! – Завопила из последних сил.

– Блядь у нас – это я, – грустно заявила Марина, присаживаясь рядом на корточки.

Женя повернула голову, посмотрела на нее – растрепанную, кареглазую, смущенную, и начала смеяться.

– Блядь, – сквозь смех бормотала она, – да теперь уже черт его знает, кто из вас больше заслуживает такого названия…

Через секунду они хохотали обе. Сидели на земле, у ограды центрального кладбища города сочи, и смеялись до слез.

Первый день поисков был окончен.