Просто мы научились жить

Глава 24.

– Оль, отнеси сумки на кухню. Леш, тащи детей в спальню. Да слушаю я тебя, слушаю! Не самый удобный момент, честно говоря!

Инна одной рукой держала у уха мобильный, другой пыталась снять с себя босоножки. Из глубины квартиры доносились громкие крики – это выспавшиеся в пути Даша и Лека соревновались в том, кто кого переорет.

– Инна, пакеты разобрать или оставить так?

В многоголосье влился Ольгин голос, и стало совсем невыносимо. Захотелось сесть на кровать и принять участие в соревновании детей.

– Так. Кристин, подожди секунду, – велела Инна, убрала трубку от щеки и наконец смогла разуться. Дальше она прошла в кухню, за плечи усадила растерянную Ольгу на стул в углу, отодвинула подальше пакеты, и проследовала в спальню. Там она схватила одной рукой Дашу и Леку одновременно, повалила на кровать, защекотала, и заявила, – предлагаю конкурс. Кто быстрее переоденется и отправится играть в веселые игры, тот получит вкусное мороженое, сказку на ночь и мультик про золушку.

Сработало – дети немедленно возжелали переодеваться, более того – Даша принялась помогать Леке.

– Мама, – сказала она, стягивая с сестры комбинезон, – а давай она будет жить с нами?

Инна бросила тревожный взгляд на Лешу, поймала такой же – не менее тревожный, и, вздохнув, ответила:

– Я подумаю, зайка. Давайте переодевайтесь и брысь играть. Я попью чаю с папой и тетей Олей и приду к вам с мороженым и сказкой.

Под радостные детские вопли она вышла из комнаты, и только тут вспомнила о молчащей до поры до времени трубке. Вздохнула и поднесла ее к уху.

– Я здесь.

– Что у тебя там за дурдом? – Поинтересовалась трубка Кристининым голосом.

– Мы забрали детей с дачи, и они немного возбудились. Кристина, я, честно говоря, очень устала, поэтому если у тебя ничего срочного…

– Эй! Не смей от меня избавляться! Я от тебя недалеко кстати – хочешь, заеду?

Инна не хотела. И честно сказала:

– Нет, не хочу.

– Категорически? Или полчаса выдержишь? Я ж все равно не отстану, ты знаешь – не живьем, так по телефону придется со мной поговорить.

На нее было невозможно сердиться – со своей убийственной откровенностью, Кристина могла вызвать только улыбку.

– Ладно, – решила Инна, – но только учти, через полчаса ровно я уйду к детям, и развлекайтесь сами как хотите.

– О, ты не одна? Отлично! Через пять минут буду.

Усталость огромным шкафом упала на Иннины плечи.

Ничего. Ничего. Еще полчаса, и все кончится.

Она прошла на кухню, улыбнулась сидящей в углу Ольге, и принялась разбирать сумки. Следом на кухне появился Леша – уже одетый.

– Уходишь? – У Инны не осталось сил даже удивляться.

– Поеду домой, надо убраться и подготовить все к Лекиному приезду. Я не самый расторопный хозяин, ты знаешь… Ольга, рад был познакомиться. Ин… Завтра я ее заберу, ладно?

– Ладно.

Он помахал рукой, и вышел. Через секунду Инна услышала звук захлопнувшейся двери. Услышала и даже не дернулась – стояла перед включенным чайником, оперевшись руками о столешницу, и набиралась сил.

Мягкие пальцы, опустившиеся на плечи, застали ее врасплох, и, не давая опомниться, принялись разминать уставшие мышцы. Она почувствовала горячее дыхание на своем затылке, и едва заметное касание груди к спине.

Сопротивляться не было никакой возможности, и она просто расслабилась, чувствуя, как постепенно утекает усталость под этими сильными умелыми пальцами.

Постепенно руки Ольги сместились ближе к шее, убрали в сторону волосы, и начали свои мягкие движения от ушей вниз. Грудь прижалась к спине чуть сильнее, чем следовало бы, а дыхание – Инна слышала – немного сбилось.

– Спасибо, – строго сказала она, уворачиваясь от нового прикосновения, и отходя к холодильнику, – мне гораздо легче.

Их взгляды встретились. Ольгин – недоуменный, возбужденный и злой одновременно. И Иннин – холодный и спокойный. Несколько секунд продолжалась молчаливая борьба, а после Ольга кивнула, и вернулась на свое место – за стол.

– У тебя славная дочь, – заявила она, будто продолжая прерванный разговор, – очень на тебя похожа.

– Спасибо, – улыбнулась Инна. Она уже потянулась за вскипевшим чайником, как раздался протяжный звонок в дверь.

Кристина.

– Должна тебя предупредить. Это моя подруга, и она бывает… несдержана на язык. Заранее прошу прощения.

Она прошла в прихожую, открыла дверь и посторонилась, пропуская стремительную и растрепанную Кристину.

– Привет, милая. Кто у тебя? Леха?

– Нет, – на руки Инны упала сумка, сверху – пакет, а еще сверху – коробка с печеньем.

– А кто? – Кристина на секунду прекратила разуваться и уставилась на подругу снизу вверх.

– Коллега по работе. Так что веди себя прилично.

– О, я просто верх приличия, милая. Где дети?

Не дожидаясь ответа, она забрала пакет, и проследовала в детскую, откуда незамедлительно раздались приветственные вопли.

Инна пожала плечами и вернулась на кухню. Ольга уже успела разлить по чашкам чай, и курила, сидя на подоконнике. Пришлось подходить к ней, отбирать сигарету и, затушив, выбрасывать в ведро.

– В нашем доме не курят, – объяснила Инна в ответ на возмущенный взгляд.

– Да? А чего еще не делают в вашем доме? – Ольгин палец нахально опустился на Иннину ключицу и провел дорожку вниз – вдоль выреза футболки. Инна отпрянула, и спиной налетела на неслышно вошедшую в кухню Кристину.

– Так-так-так, – протянула та, – интересно.

– Знакомьтесь. Кристина, Ольга. Кристина – моя подруга. Ольга – коллега по работе.

– Очень приятно, – само изящество, Ольга спрыгнула с подоконника и протянула руку.

– А уж мне как приятно, – хмыкнула Кристина, – Рубина, вынимай печенье и дай мне чаю. Ведь день в бегах – присесть некогда было.

Инна послушно подала чашку. Кристина уселась справа – у подоконника, Ольга снова расположилась слева. Они буравили друг друга насмешливыми взглядами, и Инна чувствовала себя между двух огней. И это при том, что общались обе исключительно с ней, но не друг с другом.

– От жены есть известия? – Спрашивала Кристина, старательно отслеживая на лице Ольги реакцию на слово «жена».

– Нет, – коротко отвечала Инна.

– Ты планируешь возвращаться на работу? – Ненавязчиво интересовалась Ольга.

– Да.

– Дети теперь будут жить у тебя?

– Нет.

– Хочешь, сходим как-нибудь все вместе в цирк?

– Да.

– Женька звонила?

– Нет.

– Отец твоей дочери – Алексей?

– Да.

После второй чашки чая терпение Инны лопнуло.

– Дамы, я прошу прощения, но мне нужно к детям. Если хотите – предлагаю вам продолжить общение без меня.

Как и следовало ожидать, Ольга тут же начала прощаться. Как и следовало ожидать, Кристина решила остаться. И не успел на щеке Инны остыть прощальный поцелуй, не успел стихнуть звук захлопнувшейся двери, как она приступила к допросу.

– Ну и как это понимать?

– Никак, – пожала плечами Инна, – Кристин, от твоих тридцати минут осталось десять. О чем ты хотела поговорить?

– Что происходит? Кто эта шикарная женщина, которая так откровенно к тебе клеится?

– Это коллега по работе.

– Это я уже слышала, – от Кристины так просто не отстанешь, – ты с ней спишь?

– Нет.

Инна демонстративно открыла входную дверь и кивнула в ее сторону.

– Мои десять минут еще не прошли! – Возмутилась Кристина.

– Верно, но лимит хамских вопросов на сегодня исчерпан. Брысь.

Возмущаясь и стеная, Кристина послушалась. Инна закрыла за ней дверь, прошла в гостиную и взяла в руки фотографию в рамке, на которой были сняты они втроем – она, Лиза и Даша.

Все трое выглядели удивительно счастливыми, да ведь и были такими, были.

Инна вздохнула, коснулась губами Лизиного лица на фото, и, сглатывая слезы, прошептала:

– Мне очень тебя не хватает, моя девочка. Очень.

Поставила фото на место и пошла кормить детей мороженым.

– Где у вас тут вход в онкологическое отделение? – Женя за рукав поймала пробегающую мимо медсестру.

– Налево, вдоль тополей, и вниз, – на ходу ответила та, и побежала дальше.

– Замечательно, – проворчала Марина, – лесом, полем, полем, лесом, третий справа от луны.

Женя молча кивнула и пошла в указанном направлении.

За сегодня они уже седьмой раз спрашивали дорогу, но к цели так и не приблизились – возникало ощущение, что при строительстве этой огромной больницы у инженеров была отдельная задача – сделать так, чтобы некоторые отделения было просто невозможно найти.

Они бродили вокруг, внутри, по коридорам, шли через соединяющие разные здания перешейки, но увы – им попадались какие угодно отделения, кроме нужного.

– Смотри, тополя! – Марина схватила Женю за руку, и тут же отдернула, будто обжегшись. После вечера на корабле они по негласной договоренности избегали касаться друг друга – ограничивались только словами, без рук.

За тополями обнаружился пригорок, у подножия которого высилось небольшое трехэтажное здание, которое на поверку и оказалось онкологическим отделением.

Сердце Жени тревожно забилось. Они были близки к цели как никогда. Она осматривалась кругом, пытаясь представить, как жила здесь ее Ленка. Вот по этим аллеям она гуляла, на этих лавочках курила. А в какой-то из этих палат – спала.

– Идем же! – Видимо, Марина тоже почувствовала, что конец поисков близок. Она первая зашла в холл, поискала взглядом кабинет завотделением, и, постучав, решительно вошла внутрь.

Когда запыхавшаяся Женя вошла следом, Марина с пожилой толстой женщиной в белом халате уже листали вместе больничный журнал.

– Са-ви-на, – бормотала заведующая, перебирая фамилии, – да, есть такая. Лежала на третьем этаже, в триста второй палате.

– Как лежала? – Удивилась Женя. – Она не могла здесь лежать.

Марина не дала ей продолжить – схватила за руку, и потащила к выходу из кабинета, на ходу благодаря заведующую.

– Ну ты чего? – Возмущалась она всю дорогу наверх, на третий этаж. – Ей же надо было где-то спать, так? Значит, лежала конечно.

Об этом Женя как-то не подумала. Думалось вообще плохо – мысли отказывались выстраиваться в стройные цепочки, зато чувств было столько, что в груди не помещались.

На третьем этаже в их ноздри пахнул запах больницы – спирта, бинтов и лекарств. Марина пробежалась по коридору, отыскала сестринскую, и шагнула внутрь. Женя последовала за ней.

– Здравствуйте, – сказала Марина, останавливаясь перед заваленным бумагами и папками столом, – мы ищем Лену Савину.

– Леку? – Раздался из-за папок тонкий голос, и от того, что сказал этот голос, и КАК он это сказал, Женя чуть не рухнула в обоморок.

Нашли. Нашли, черт побери все на свете! Нашли!

– Да, Леку, – Маринина рука, вцепившаяся в Женину, дрожала как осиновый лист на ветру, – вы ее знаете?

– Кто ж ее не знает, – индифирентно заметил голос, – только почему вы ее тут ищете? Она у нас давно лежала, уж несколько лет как.

– Понимаете, – включилась в разговор Женя, – мы подумали, что она может сюда приходить, ну, по старой памяти…

– По старой памяти, девочки, на кладбище ходят, а не в больницу. Чего ей тут делать-то?

– На кладбище мы были… – Начала Марина, но Женя перебила:

– Понимаете, когда Саша умерла, это сильно на нее подействовало. И мы подумали – может быть, она ходит на могилку. Но саму могилу найти не смогли. Может быть, у вас сохранились записи, где ее похоронили?

За бумагами раздалось шебуршание, несколько папок упало на пол, и на свет божий появилась маленькая – метр с кепкой, не больше – девушка в белом халате и чепчике. Она посмотрела сначала на Женю, потом на Марину, шмыгнула носом и задала самый неожиданный вопрос, который только можно было себе представить в этой ситуации:

– Какая еще Саша?

Женя почувствовала, как у нее вскипает в голове что-то, путая и без того бессвязные мысли.

– Ну Саша. Александра. Женщина, которая лежала здесь одновременно с Лекой, у нее был рак, и они очень дружили. А потом она умерла, и…

– Вы чего, женщина? – Перебила малышка, покачивая чепчиком. – Лека тут вообще ни с кем не общалась. Какая еще Саша?

У Жени закружилась голова. Что за черт? Что за черт побери? Что за хрень, в конце концов, тут происходит?

Она сопротивлялась, но Марина все равно за руку вытащила ее из кабинета.

– Жень, пошли, Жень, – приговаривала она, спускаясь по лестнице, – пошли на улицу.

– Да какая улица? – Бормотала ничего не понимающая Женька. – Что за хрень происходит? Что она несет? Как это она ни с кем не общалась? Куда ты меня ведешь, мы же не распросили толком!

Но Марина не слушалась – силком вытолкала Женю на улицу, прижала к стене, и срывающимся от волнения голосом, сказала:

– Я все поняла, Жень. Я все поняла.

– Да что ты поняла? – Сорвалась на крик. – Что?

Правда – страшная, ужасная, дикая, уже стучалась в краешек ее сознания, но она не могла, не хотела ее впускать.

На глазах Марины выступили слезы. Она до крови впилась ногтями в Женину руку.

– Не было никакой Саши, – сказала, – понимаешь? Не было.

И распахнулась дверь, и правда потоком хлынула внутрь.

Женю откинуло назад, к небрежно оштукатуренной кирпичной стене. Она прижалась к ней спиной, задышала тяжело и часто, а в голове, перед глазами, в глубине зрачков закрутились, связываясь в единое целое, картинки и события.

Значит, не было. Не было Саши, больной раком. Не было долгих бесед о смысле жизни. Не было великой Ленкиной любви. Но как же так? Как?

– Она была здесь совсем одна, – с ужасом прошептала Марина, и мозаика сложилась окончательно.

Это все она. Она – ее маленькое чудовище, маленькая глупая Ленка. Глупая и запутавшаяся, не сумевшая полюбить себя целиком и потому выделившая часть себя в другого, другого, другого человека – такого, какого она смогла бы полюбить. Отдавшая этому человеку все самое хорошее, что было в ней самой, и чего она не могла в себе принять – верность, веру, преданность, сочувствие, понимание…

– Боже мой… – шептало где-то рядом. – Боже мой…

Маленькая одинокая Ленка – совсем одна в этом суровом мире, не умеющая просить о помощи, выдумала себе друга. Выдумала себе того, кто принял ее целиком и полностью, кто поддерживал и помогал среди долгих месяцев борьбы…

Женя едва успела отвернуться и наклонить голову. Ее рвало – спазмами, судорожными толчками.

Это у Ленки был рак. Это ОНА лежала здесь, совсем одна, совсем одна ходила среди тополей и искала смысл. Смысл, который позволил бы ей захотеть жить дальше, захотеть бороться.

И она нашла его – сильное, сильное и сумасшедшее чудовище. С какими муками родился в ней этот смысл, и как много пришлось заплатить, чтобы он появился на свет. Умертвив образ, умертвив Сашу, она похоронила все самое хорошее, что в ней было, для того, чтобы возглавить крестовый поход памяти этому хорошему.

Боже мой…

Теперь она рыдала. Сжалась в комок, отталкивая Маринины руки, и не давая ей приблизиться.

Леночка, Леночка… Ленка…

И никого из них не было рядом. Через весь этот ад она проходила сама. А они? Что они? Кивали головами, рассказывали ей, как надо жить, как правильно поступать и как обращаться с людьми. Покачивая умными головами, поблескивая умными глазами, порицали, наказывали, давали направление.

И, черт возьми, никого из них не было с ней рядом!

Она задыхалась от боли, разрывающей изнутри. Она видела Леку, лежащую одну в палате – кривящуюся от боли, вычесывающую выпадающие волосы, морщащуюся от яркого света в окно, которое некому, некому зашторить!

Она видела Леку, в одиночестве бродящую среди деревьев, бормочущую что-то себе под нос, вырезающую символы на скамейках, едва передвигающую ноги.

– Кто я? Ты лучше всех можешь ответить на этот вопрос. Кто я? Зачем я живу? 


Она видела Леку, рыдающую от непонимания и невозможности, разговаривающую с собой, с деревьями, с небом – потому что, черт бы побрал все на свете, больше было не с кем!

И боль – ударами в виски, и чувство вины набатом. Леночка, Леночка, Леночка…

– Мне боль застилает глаза! Ты что, не понимаешь? Мне хочется орать, скрежетать зубами и кого-нибудь убить! Прямо сейчас! Я готова отнять жизнь у другого человека, чтобы спасти твою! Я готова отдать свою жизнь ради того, чтобы ты жила!


Она видела Леку, отчаявшуюся. День за днем убивающую в себе все хорошее, что только можно было там найти. Добро, свет – к черту. К дьяволу. Пусть провалится сквозь землю. Растворится.

Иначе, если это останется, если не уйдет… Зачем тогда ей будет жить?

Леночка моя…

Она видела, как Лека выдирала это из себя с кровью, с криками, ведь это непросто – взять и уничтожить то, из чего ты состоишь, что отрицаешь, но в глубине души без чего не можешь жить.

Леночка…

Я хочу всего лишь сказать, что я люблю тебя! Я буду тебя ждать. Ждать столько, сколько понадобится. И я объясню всем этим людям, где истина! Они увидят, поймут, слышишь? 
Я сделаю то, чего не смогла сделать ты. Я изменю этот мир! Я покажу им правду! И к черту истину, к черту ложки, я объясню так, что они поверят!

Моя Леночка…

Женя не помнила потом, сколько еще лежала вот так – скрючившись у стены больницы. Не помнила, как везла ее Марина в гостиницу, как приходил врач, как ее снова рвало, и как лились безостановочно из глаз слезы.

Все еще существо, все ее сознание было пронизано болью.

Сегодня она умирала вместе с Лекой.