Противостояние I

Глава 13. Загорск. Антоша Успенская

4 апреля 1972 года. Утро 11-20

Антонина Успенская, семнадцатилетняя дочка протодиакона кафедрального собора города Вологоды, сунула в прорезь церковной кружки заранее приготовленный пятиалтынный, повернулась к притвору, привычно осенила себя крестным знамением, поклонилась в пояс распахнутым по случаю тёплой погоды дверям притвора, сквозь которые виднелся краешек висящей на колонне иконы Варвары Великомученицы и спины немногочисленных молящихся, выпрямилась и на лёгких ножках пролетела отделяющее её от высоких и тяжёлых выходных дверей пространство. Шагнув на каменное крыльцо часовни, она сощурилась от ударившего в глаза яркого солнечного света, сделала ещё шажок и остановилась.

Слева доносилось громкое голубиное гульканье. В паре метров от неё отставив назад худенький зад висел подмышками на когда-то крашенной голубой краской а теперь облупившейся железной трубе перил ограждения темноволосый мальчишка. Одет он был в серенькую демисезонную куртку с невысоким стоячим воротничком поверх тёмно-синего свитера с раскатанной почти под подбородок горловиной, чёрные брючки и чёрные же ботинки. Какого-нибудь головного убора на его густых, тёмных волосах не наблюдалось.

Мальчишка дёргал левой коленкой в такт ему одному слышной музыке и кормил суетящихся под ним на асфальте голубей и воробьёв. В руке он держал горбушку белого хлеба, от которой отщипывал крошки и бросал в эту толкающуюся, хлопающую крыльями, скачущую и подпрыгивающую, громко гулькающую и ещё громче чирикающую, грязноватую и блохастую, но зато беззаботную и весёлую толпу.

На спине у мальчишки в районе лопаток топтался, крутился, гукал и важно раздувал зоб крупный сизарь. Ещё один хлопал крыльями невысоко над его головой, время от времени делая попытки сесть на эту голову. Мальчишка нетерпеливо отмахивался от него, и тогда голубь подлетал вверх и продолжал кружить, выбирая следующий подходящий для посадки момент. В полуметре от правого плеча мальчишки сидела на перилах большая ворона. Посверкивая бусинками чёрных глаз, она крутила головой, с любопытством поглядывая то на мальчишку, то на птиц на асфальте внизу, то на замершую у дверей черноволосую девушку в туго подпоясанном тёмно-синем модном плащике и цветастом головном платке, который она не успела развязать и снять, выйдя из часовни.

Картина была настолько необычной, что Антонина затаила дыхание. Она наблюдала за поведением птиц. Даже голубь — птица давно живущая рядом с человеком — избегает физического контакта с ним. С воронами дело ещё сложнее. Человека они подпускают к себе не ближе, чем на расстояние броска камня. Причём, что интересно, человека с пустыми руками они подпустят к себе гораздо ближе, чем человека с палкой. Умная и осторожная птица.

Антонина сделала осторожный шажок к мальчишке. Ворона резво отошла по перилам подальше и присела на напружиненных лапах, готовясь подпрыгнуть в воздух и улететь. Мальчишка заметил перемещение птицы. Повернул к ней голову, буркнул что-то негромко — за шумом, производимым голубями и воробьями было не разобрать, что именно, — и ворона тут же вернулась на место. На Антонину она продолжала поглядывать, но испуганной уже не казалась.

Мальчишка коротко оглянулся через плечо, облетел её взглядом своих тёмных глаз, отлепился от перил, выпрямился и развернулся к ней лицом. Горбушку он не глядя отбросил назад, произведя этим короткий переполох в стае птиц на асфальте. Ворона не осталась безучастной к произошедшим переменам. Она тут же придвинулась ближе к локтю парнишки и тоже уставилась на Антонину.

— Она ручная? — спросила Антоша с любопытством разглядывая её.

— Кто?

— Ворона.

— Нет, обычная ворона. Уличная.

— А почему она тебя не боится?

— Потому что любит, — усмехнулся мальчишка.

Теперь она смогла рассмотреть его. Симпатичный. Даже очень. И не мальчишка, а уже паренёк. Лет пятнадцать, может, даже шестнадцать. Пожалуй на пару сантиметров пониже её будет.

— За что любит? — улыбнулась ему Антонина.

Мальчишка смешливо фыркнул.

— Смешной вопрос! Ты вон свою маму за что любишь? Уж наверно не за то, что она тебя кормит и одевает, верно? Просто так любишь. Так и ворона. Любит меня просто так.

— Верно, родителей я люблю не за то, что они меня кормят, но я же не птица. У меня душа имеется, а у неё нет души. Ей нечем любить.

— Ошибаешься! У животных души имеются. И любить они умеют не хуже нас с тобой.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда! Меня все звери любят!

— Ну уж все!

— Все! Вот интересно: ты меня совершенно не знаешь, я тебя ни разу не обманывал, а ты мне почему-то не веришь. Почему? Что в моём облике есть такого, что делает тебя недоверчивой?

Вопрос был сложным и ответ нужно было обдумать, но в этот момент к лестнице подошла интересная парочка. Точнее, подошли сразу четверо. Впереди шагали двое: женщина лет тридцати пяти с ловко прыгающим рядом с ней на костылях мальчиком инвалидом лет десяти от роду. На несколько метров отстал от них монах в рясе и скуфье с нательным серебряным крестиком, который он невесть зачем вытащил из-под рясы и пустил поверх неё. Замыкал шествие мужчина лет сорока. Последний вертел головой по сторонам, разглядывал стены и купола церквей и всем своим видом показывал, что он сам по себе, но по взгляду, который через плечо бросила на него женщина, было понятно, что они всё же вместе.

Внимание вороны тут же переключилось на вновь прибывших. Их появление не оставило равнодушным и мальчишку. Он локтем отпихнул от себя чересчур тесно прижавшуюся к нему ворону, оторвался от перил, и не спеша подошёл к ступенькам вниз. Оставшись в одиночестве, ворона громко каркнула, подпрыгнула в воздух и расправила мощные крылья. Впрочем, далеко она не отлетела. Сделав круг над маленькой площадью, она пристроилась метрах в пяти над их головами на опоясывающем часовню узком карнизе.

Четверо вновь прибывших остановились перед лестницей, не делая попыток подняться ко входу в часовню. Мальчик инвалид с любопытством наблюдал за вороной и голубями, а взрослые озирались по сторонам. Мужчина встал рядом с женщиной, и та молча взяла его под руку. Было ощущение, что все они кого-то или чего-то ждут.

Первым заговорил парнишка. Он громко спросил женщину:

— Вы Смирновы?

Та кивнула, выпустила локоть мужа и шагнула на первую ступеньку лестницы.

— Смирновы. Где он? Нам сказали, что он здесь ждать будет.

— Правильно сказали. Я и есть тот, кто вам нужен. Обувь на левую ногу захватили?

У мальчика инвалида не было левой ноги. Сантиметров на десять выше того места, где должно было быть колено, нога заканчивалась тупым обрубком. Левая штанина была обрезана и аккуратно зашита снизу, чтобы укрыть от холода оставшуюся культю.

— Обувь? А зачем обувь? — растерялась женщина.

— Как зачем? Как он домой пойдёт? Босиком? Ты чего, тётка, не поняла, что сейчас произойдёт?

В их разговор вмешался монах. Он присоединился к женщине на лестнице.

— Ты кто, отрок?

— Я Саша Кузнецов, а ты?

— Зови меня братом Михаилом. Это моя старшая сестра с мужем и сыном. Что ты затеял? Какая-то шутка?

— Какая шутка? Ты что спятил, брат? Я люблю пошутить, но шутить над матерью больного ребёнка — это последнее свинство! Таких шутников ещё в детстве расстреливать нужно! Из рогатки! Сейчас верну твоему племяннику ногу. Буду раз в неделю здесь появляться и лечить безнадёжных больных. Сегодня появился в первый раз.

— Не врёшь?

— Не вру. Ты, брат, чем вопросами меня засыпать, подумал бы лучше над тем, где здесь валенок небольшого размера раздобыть можно. Он подойдёт ещё лучше, чем ботинок. Я гляжу, штанину мать обрезала, после того, как подшила. Нога голой окажется, а на воздухе довольно прохладно. Лето ещё не скоро начнётся. Как бы пацан не простыл, пока вы его домой доставите.

— Найду валенок! Делай!

— Распарывайте швы! Нужно, чтобы культю видно было. Давай поторопись, мать!

***

Как Тоня ни готовилась к тому, что произойдёт, но сдержать вскрик всё-таки не сумела. Мать мальчика та и вовсе завизжала и отпрыгнула назад, выронив из рук костыли, когда сын её пошатнулся в руках у Саши, выпрямился и шагнул невесть откуда взявшейся босой ногой вперёд.

Брат Михаил и парочка вышедших из часовни на шум старушек повалились на колени. Саша не обращал на них внимания. Он боком вышагивал рядом с радостно смеющимся мальчиком и что-то негромко втолковывал ему. Мальчишка кивал, размахивал руками, как на параде, шагал и шагал вперёд. Когда они отошли метров на двадцать, Саша поймал его за воротник куртки, остановил, развернул лицом в сторону родителей и слегка подтолкнул в спину. Мальчик снова зашагал. На сей раз Саша не пошёл с ним рядом. Он неторопливо шёл следом, внимательно рассматривая его ноги. Мальчишка прихрамывал, но хромота эта объяснялась отсутствием на левой ноге ботинка.

К его родителям Саша больше не подошёл. Вместо этого он поднялся на крыльцо часовни к ней и спросил серьёзно:

— Мы ещё увидимся?

— Угу, наверно. Я завтра прямо с утра приду. А ты придёшь?

— Завтра? — Саша подумал немного и с сожалением вздохнул. — Нет, завтра не получится. Я здесь, наверное, только по вторникам появляться смогу. У меня по вторникам две пары. Пообедаю дома и прилечу.

— Прилетишь?

— Угу... Я далеко живу.

— На небе? — она неуверенно усмехнулась.

— Нет, ты что? Какое небо? Я в Иркутске живу и учусь. Только не говори никому, ладно? Не хочу, чтобы меня там преследовать начали.

— Учишься?

— Угу, в медицинском на первом курсе.

— А зачем? Ты же, наверно, всё умеешь?

— Нет, не всё. Например, не могу лечить врождённые заболевания головного мозга. А учусь я для того, чтобы диплом врача получить. Иначе мне не позволят лечить людей, а я хочу врачом стать. Ты сейчас куда?

— Домой пойду, наверно. Вернусь в часовню, ещё раз помолюсь и домой пойду. Мы с мамой здесь комнату снимаем. Может, она уже из Москвы вернулась. Расскажу ей о тебе.

— А, так ты христова невеста, наверно? Ждёшь выпуска духовной академии?

— Угу, жду. У меня папа по духовной линии служит. Хочет, чтобы я за священника замуж вышла. Только я не христова невеста. Ими у нас монахинь называют. Ты разве не знаешь?

— Нет, не знал. А ты сама этого хочешь?

Она не ответила. Посмотрела через его голову на собравшуюся внизу небольшую толпу и тихонько сказала.

— Люди чего-то ждут от тебе. Ты бы к ним повернулся?

Саша оглянулся на собравшихся людей, и между его бровей пролегла складочка. Он развернулся к ним и громко произнёс:

— Я с вами целый день не буду. Мне тоже отдых нужен. Идите по домам. В следующий вторник прямо с утра здесь появлюсь и другого ребёнка вылечу. Не приводите ко мне взрослых. Их лечить не буду. Слишком их много после последней войны осталось. Даже мне не справиться. И детей не всяких смогу вылечить. Не умею пока лечить врождённые аномалии головного и спинного мозга. Не представляю пока, как к таким болезням подступиться. Врождённые аномалии мозга, запомнили? Врождённые заболевания некоторых внутренних органов, например сердца, лечить умею. Таких ребятишек можете приводить. И ещё одно! За мной не таскаться! Не люблю я этого. Кроме того, у меня своих провожатых достаточно. Иногда мне и одному побыть хочется, чтобы подумать или просто от людей отдохнуть. Всё понятно?