Провинциал. Книга 8 (СИ)

Глава 23 Главгад

Всё таки, кресло, в котором меня пытались допрашивать, по уровню комфорта серьёзно отставало даже от кухонной табуретки, а потому полноценно поспать мне не удалось.

Покуда господин Скуратов-Бельский выяснял, примет ли меня его шеф, мне только вполглаза подремать удалось.

Хорошо хоть то, что мордовороты, на попечение которых меня оставил уважаемый Григорий Лукьянович, вели себя тихо и ненавязчиво.

Но дрёма моя длилась не долго, и была прервана тем же дверным скрипом, который относительно недавно и возвестил о приходе палача-дознавателя.

И в этот раз дверь проскрипела, словно приветствуя его.

Меня даже немного развеселила мысль о том, что о входе короля в зал, где собрались высшие придворные, как правило, провозглашают фанфары, а вот о входе палача в пыточную точно так же возвещает противный скрип не смазанных дверных петель.

Физиономия вошедшего маньяка-садиста была несколько расстроенной, так как, я подозреваю, что его шеф, в процессе собеседования по результатам моего допроса, вполне прозрачно намекнул ему о возможном увольнении в связи с неполным служебным соответствием.

А покинуть своё рабочее место по причине увольнения конкретно этот господин может только вперёд ногами, так как обладает очень большим массивом информации, чувствительной для нанимателя.

Как это говорилось в одной древней голопостановке: «Он слишком много знал». И да, там эти слова были произнесены человеком, которого тоже величали шефом. Это тоже вызвало у меня непроизвольную улыбку.

А потомок Малюты, увидев, что я ухмыляюсь, болезненно скривился, хотя глаза его смотрели на меня всё так же холодно и отрешённо.

— Отстёгивайте его, — скомандовал он своим вертухаям, которы тут же ринулись ко мне, и приступили к освобождению моей тушки от многочисленных фиксаторов, — но смотрите за ним в оба, — это он сказал подчинённым, видимо для того, чтобы они сильно не расслаблялись.

Когда мне, наконец, позволили подняться с этого пыточного кресла, я с нескрываемым удовольствием начал потягиваться, разминая затёкшее тело. Даже подпрыгнул разок.

Этот мой прыжок здорово всполошил обоих мордоворотов, и они тут же вцепились в мои руки. Похоже, они всерьёз решили, что это была попытка улететь, хе-хе.

— Так, сопроводите его на минус второй, в переговорную, — распорядился Скуратов, тем самым давая понять, что в планируемом разговоре меня с шефом он участия принимать не будет.

Хотя то, что мне известно его имя, уже как бы само по себе намекает на то, что один из нас в скором времени должен будет умереть. И, что характерно, у каждого из нас двоих есть железобетонная уверенность, что это будет другой.

Но, как мне кажется, дражайший Григорий Лукьянович здорово переоценивает свои шансы.

— Сам пойдёшь? — со слабой надеждой спросил меня один из его быков, на которых Скуратов возложил обязанность проконвоировать меня к шефу, — или опять тебя тащить, как мешок с дерьмом?

Я, посмотрев на его физиономию, совершенно не обезображенную никакими признаками интеллекта, ответил:

— Сам пойду, — несли меня они в прошлый раз действительно, как мешок с известной субстанцией. Грубо и неаккуратно.

— Тогда следуй за мной, и не отставай, — голос его был уже более довольным, — а Фёдор пойдёт замыкающим. И, смотри, не балуй тут у меня.

— Не буду, — успокоил я мордоворота, — мне лень.

Тот не удостоил меня ответом, а развернулся к двери, и только после этого неразборчиво буркнул:

— Пошли.

И мы пошли. Впереди меня маячила широченная сутулая спина первого вертухая, а сзади доносилось сопение второго, который должен был пресекать мои попытки скрыться, если мне вдруг такая блажь в голову взбредёт.

Переходы, спуски, подъёмы, лестницы, лифт, потом опять коридоры, переходы, переходы…

И вот, наконец я стою перед металлической дверью. Похоже, толстой и надёжной. А сзади сопят и в пол-голоса переругиваются мои конвоиры.

Наконец дверь с лёгким шипением начала уползать в стену.

— Ну ни фига себе, — подумал я, — переговорная.

— А чего ты удивляешься? — это Зоэ вдруг ожила, — тут, похоже о важных вещах с важными людьми разговаривают… Гордись! — как всегда, с подковыркой сказала она.

Дверь открылась, явив моему взору не особенно большую комнату, которую делил на две половины длинный металлический стол. От середины столешницы и до самого потолка поднималось толстое, похоже пуленепробиваемое, стекло.

В общем это помещение очень смахивало на тюремную комнату, оборудованную для бесед заключённых с посетителями.

— Это комната для важных разговоров не с важными, а с очень подозрительными людьми, — подумал я.

— Ну почему у тебя противопоставление звучит? — удивилась Зоэ, — важный человек может во многих случаях быть и подозрительным, и просто опасным.

— Ну да, ну да, — согласился я, отмечая про себя, что моя паранойя вовсе не такая уж и чрезмерная. У меня, например, такой комнаты ещё нет… Но, надо будет, наверное, завести. Она может оказаться очень полезной. Но защиту нужно будет усилить, серьёзно усилить. И от магии, и от астральных воздействий…

В комнате, кстати, не было никого.

— Заходи, — рыкнул мне в спину конвоир.

Я хмыкнул и переступил через порог. Теперь я обратил внимание на то, что с моей стороны стола стоит стул, единственный в той половине комнаты, где я сейчас находился. И, не долго думая, на него уселся.

Хотел его переставить немного в сторону, но обломался, обнаружив, что он надёжно к полу привинчен.

— Не доверяют, не доверяют тут посетителям, — подумал я, — даже стулья к полу прикручивают… Не иначе, как во избежание кражи…

— Гордись, — это опять Зоэ, — тебя считают опасным, и это должно греть твоё тщеславие. Ведь ежели тебя боятся — то наверняка уважают.

— Какое-то тут уважение… — сморщился я, — очень так себе. Могли бы и поставить что-нибудь… Выпить-попить… Печенек каких-нибудь, опять же… Скрасить, так сказать, ожидание того момента, когда по самые ушки занятый шеф соизволит выкроить минутку, чтобы перекинуться со мною парой слов.

Надо сказать, что ожиданием я томился очень недолго. С той стороны бронированного стекла открылась дверь. Кстати, я отметил, что дверь на той стороне была совершенно обычной, не створкой шлюза, через которую зашёл в эту комнату я, а обыкновенной, на петлях.

И вошёл в эту дверь высокий широкоплечий старик. Такой весь из себя благообразный, с длинными белоснежно-седыми волосами, седыми же кустистыми бровями и роскошными усищами.

И одет он был, кстати, очень дорого, хоть и не броско совсем. Важный, видать, дед. Не из простых.

Вошедьший глянул на меня сквозь стекло. И не понравился мне его взгляд. Смотрел он на меня, как натуралист-энтомолог смотрит на какое-нибудь экзотическое насекомое. Смотрит, и уже прикидывает, как бы половчее проткнуть его специальной иголкой, и засушить для последующего размещения под стеклом.

И показывал этот взгляд то, что этот старикан считал для себя, что моя судьба уже решена.

Ну, думать он может всё, что угодно, а о своей судьбе я буду сам заботиться.

— Это лицо есть в базе, — прошелестела в моём мозгу мысль, сгенерированная Зоэ, — хочешь узнать, с кем дело имеешь?

— Да не помешало бы, — подумал я, — в любом случае, мне будет легче… Но ты, на всякий случай, всё фиксируй и записывай.

— За кого ты меня держишь? — возмутилась псевдоличность. — я, вообще, всё, что происходит с того момента, как гостиница подверглась нападению, скрупулёзно фиксирую. У меня, знаешь ли, объём памяти не меньше, чем у тебя, так что ничего упущено не будет.

— Ну, это хорошо, — подумал я, — значит, господина Скуратова мы уже по любому прищучим.

— Ну да, — отозвалась Зоэ, — у меня записана масса эпизодов издевательств над твоей тушкой, производимых как им самим, так и его подручными по его прямым указаниям. Правда, весь ужас происходящего смазывается тем, что ты, вместо того, чтобы верещать от боли, понимающе и смиренно так улыбаешься. Хоть иконы с тебя пиши.

— А что, — подумалось мне, — козломордые черти себе секты организуют, а я чем хуже? Организую собственную религию.

— Несолиден ты для бога, — язвительно прокомментировала меня Зоэ, — даже древний летающий макаронный монстр выглядит гораздо более божественно, нежели ты.

— А вот сейчас уже обидно было, — возмутился я, — ладно бы ты сравнивала меня, предположим, с наводящим на своих последователей трепет Ктулху… Но сравнение с переваренными и спутанными в клубок макаронами, это уже слишком…

— Ты это, — с деланным беспокойством обратилась ко мне Зоэ, — так уж не нервничай… А то, того и гляди, кишка на улицу выскочит…

— Я геморроем не страдаю, — отрезал я.

— Будешь, — успокоила меня Зоэ, но после этого уже более по деловому продолжила, — дед на тебя как-то странно смотреть стал… Ты за лицом то следишь?

Тут она права, эмоции, возникавшие у меня по ходу нашей ней пикировки, похоже, находили отражение на моей физиономии, пусть даже и почти незаметное.

Но внимательный старик этого не упустил, и, усаживаясь в роскошное кресло, стоящее с его стороны переговорной, сердито смотрел на меня.

— Ты не в том положении, чтобы паясничать и корчить мне рожи, — сердито сказал он.

Голос его звучал из динамиков.

— И вам здравствуйте, — ответил я, одновременно отмечая, что таки начал паясничать.

Дед молча сверлил меня уничтожающим взглядом.

— Так говорить тебе, кто перед нами в кресле устроился? — своим фирменным голосом спросила Зоэ, отвлекая меня от начавшейся было игры в гляделки между мной и дедом.

— Да, говори, — подумал я, попутно отмечая, что дед не привык к тому, что его не воспринимают серьёзно, а потому начал потихонечку закипать. Правда, в движениях его никаких намёков на это пока не проскальзывало, но в глазах уже разгоралось тёмное пламя гнева.

Но то, что мне удалось вывести его из равновесия, это, несомненно, хорошо. Сделать он со мной всё-равно ничего не сможет, так что я почти ничем и не рискую.

А это значит, что мои попытки довести его до белого каления нужно продолжать. Чем больше я его раздразню, тем больше информации смогу у него вытянуть. Это он, хе-хе, думает, что будет получать информацию от меня. А на самом деле всё будет совсем наоборот.

Я, например, надеюсь услышать пространный монолог злодея, в котором он будет самоутверждаться, пытаясь внушить мне, что он велик и ужасен. А попутно будет швыряться всяческими угрозами, набивая себе цену и пытаясь произвести на меня впечатление, что лучше попасть под каток, чем ему под горячую руку.

— Так вот, — это опять Зо прервала ход моих мыслей, — сейчас ты имеешь сомнительное удовольствие наблюдать перед собой одного из столпов, не побоюсь этих слов, Российской Империи.

— А короче? — попробовал съязвить я.

— Если короче, то этот мощный старик…

— А, я понял, — продолжил веселиться я, — этот мощный старик — это отец русской демократии и особа, приближённая к императору.

— Насчет демократии не знаю, в базах про это ничего нет, — невозмутимо прокомментировала мои слова псевдоличность, — но вот сказав, что это особа, приближённая к императору, ты попал в самую точку.

— Так кто же это? — Зоэ тоже хороша, умеет нервы вымотать своими туманными намёками, откладывая конкретику напоследок.

— Это князь Сергей Трубецкой, — слова Зоэ прозвучали в моём мозгу зловещим заговорщическим шёпотом.

Я проникся. Этот человек действительно занимал одну из ключевых государственных должностей. Он был Канцлером. Фактически, он был вторым после Императора лицом. В его руках была сосредоточена огромная власть, и он был очень, очень влиятелен.

Это была персона, имя которой очень часто мелькало в новостях и было постоянно на слуху.

И этот человек устроил покушение на Пронина, а так же организовал нападение на то место, где проживала наша, так сказать, родовая делегация.

Он, вероятно, рассчитывал, захватить гораздо больше народу. Если бы это у него вышло, как он задумывал, то он получил бы бы гораздо более действенные рычаги воздействия на меня, любимого. Ведь только я могу своими силами в любой момент эвакуировать свою тушку подальше отсюда.

Все остальные члены моего рода для этого используют эвакуационные амулеты. Амулет — это вещь. А вещь всегда можно отобрать.

А без этого амулета сбежать их хорошо охраняемого места — задача невыполнимая…

Я лихорадочно соображал, и приходил к выводу о том, что он вполне мог настроить и Императора на то, чтобы получить нужные государству технологии путём вымогательства, выкручивания рук и прочими подобными способами.

Следует отметить, что для Императора, да правит он вечно, подобные приёмы не являются чем-то недопустимым. Цель, как известно, оправдывает средства. В вопросах государственного управления — это аксиома.

Но он этого не сделал. То есть предпочёл устранить Пронина, который вёл предварительные переговоры со мной. А что это значит?

А это значит одно. Это значит, что действия, предпринятые этим человеком предприняты не в рамках служения Империи, а в рамках служения себе любимому. Заговор? Вполне возможно.

Но, если так, то задача выдоить из этого деда как можно больше информации о нём и о целях, которые он преследует, становится ещё более важной.

Так что разговор, хоть и ожидался мною, как не простой, становится предельно не простым. И предельно же важным.