Провинциал. Книга 8 (СИ)

Глава 7 С той стороны мушки

Павел Григорьевич Сирота сидел в кресле и смотрел на Петра Сергеевича Овечкина, который припёрся к нему сегодня почти с самого утра.

Павлу Григорьевичу это совсем не нравилось. Он не без оснований считал, что Пётр Сергеевич в последнее время стал токсичен, и уже подумывал о том, чтобы максимально от него дистанциироваться.

А ещё лучше, да и вообще, правильнее, было бы в очередной раз внезапно исчезнуть, но на этот раз не ставя Овечкина в известность ни о своём новом месте жительства, ни, тем более, о своей новой личности.

Чуйка, которая позволила ему в своё время сделать правильные выводы из информации, полученной от того же Овечкина, сейчас уже не намекала, а прямо и недвусмысленно указывала на то, что счёт пошёл на часы, и на то, что находиться рядом с дражайшим Петром Сергеевичем сейчас смерти подобно… Да и вообще, пришло время линять, что-то нехорошее назревает, а может уже и назрело…

— Петя, ты бы прекратил метаться по моему кабинету из угла в угол, словно… — тут господин Сирота, к которому прислуга почему-то обращалась не иначе, как «герр Шольц» попытался подобрать подходящее слово, — загнанный крыс, — тут он поднял глаза на Овечкина, и, встретив его возмущённый взгляд, пояснил, — извини, дорогой, но ни на кого, кроме крыса ты сейчас не тянешь. Львом, пусть даже и в клетке, язык не поворачивается тебя назвать, да…

— Павел Григорьевич, — Овечкин действительно, за последнее время сильно сдал, вальяжность его осталась в прошлом, а в глазах прочно поселилась безысходность затравленного зверя, да и вообще… — что мне делать?

— Я тебе каждый раз говорю одно и то же — беги, — невесело ухмыльнулся Сирота, бывший член правления фонда «Недра», всё ещё пребывающий в добром здравии, чего о прочих членах правления этого фонда сказать нельзя, мир их праху… — хотя, представители шестой службы обещали же тебе защиту? Неужели они в тебе разочаровались и отказывают в покровительстве? — он брезгливо скривил губы, — да сядь ты уже, наконец, не мельтеши перед глазами. А то у меня голова болеть начинает от этого твоего мелькания…

Овечкин внялнастоятельной просьбе собеседника и устало опустился в одно из кресел. Похлопав себя по карманам, извлёк обнаруженную в одном из них сигару и нервно закурил, попутно закашлявшись от ядрёного дыма.

— Павел Григорьевич… — начал было Овечкин.

— Шольц, — Сирота строго посмотрел на окутанного синеватым дымом Овечкина, — герр Олаф Шольц, и никак не иначе…

— Простите, кха, — Овечкин смахнул выступившие в уголках глаз слёзы, — простите великодушно, ну, конечно же, герр Шольц… Мне нужен ваш совет…

— Прежде, чем я что-нибудь смогу тебе посоветовать, — Павел Григорьевич недовольно скривился, — расскажи мне, что у тебя с демократами. Не кажется ли тебе, что тебя решили слить?

— К сожалению, в последнее время как раз такое чувство у меня и появилось, — Овечкин заозирался, — а есть что-нибудь выпить? — и он с надеждой во взоре опять уставился на Павла Григорьевича.

— С утречка пораньше? — глумливо ухмыльнулся Сирота, — ну, ну… — но не поленился и дотянулся до панели селектора, стоявшего в углу его обширного стола.

— Извините, — Овечкин манерно смахнул батистовым платочком со лба появившиеся там капли пота, — нервишки ни к чёрту…

— Ну так пил бы не виски, а чай с ромашкой, — всё так же глумливо отозвался Сирота, — ну, ладно, вискарик твой любимый сейчас принесут… Рассказывай давай, почему на тебе лица нет. Но только толком говори, не виляй. Чем больше буду я знать о твоей ситуации, тем больше вероятность, что дам тебе действительно дельный совет.

В этот момент дверь кабинета приоткрылась, и в дверном проёме появилась девчонка, одетая в строгий наряд горничной, со стоячим воротником под горло и длинной чёрной юбкой до пола. Хотя, наряд был скроен таким образом, что совершенно не скрывал деталей рельефа девичьей фигуры, а белый фартучек придавал костюму некую игривость.

Хоть у Овечкина и было совершенно похоронное настроение, но и он, глядя на эту козочку с некоторой завистью подумал, что старый деляга, расположившийся в кресле напротив, продолжает брать от жизни всё, до чего может дотянуться.

И до упругой попки этой феечки, да и до прочих выпуклостей её фигуры он, скорее всего, дотягивался с завидной регулярностью. По крайней мере, те взгляды, которые шустрая шалунья бросала на своего босса из-под чёлки, это неопровержимо подтверждали.

— Виски, герр Олаф, — пропела ангельским голоском феечка. В её руках был поднос, на котором теснились два толстостенных широких стакана, вазочка с колотым льдом и литровая бутыль, наполненная выдержанным односолодовым виски.

— Это нашему гостю, — Сирота кивнул в сторону Овечкина, думая, между тем, что переводить дорогостоящий напиток на этого лузера — это неоправданные траты. Всё равно Овечкин плохо кончит.

Овечкин же, увидев большую бутыль с любимым пойлом, заметно оживился, заулыбался и начал нетерпеливо ёрзать в кресле, не в силах дождаться, когда девушка в строгом чёрном наряде поставит перед ним свой волшебный подносик.

Он настолько преобразился и забыл о своей депрессии, что даже попробовал хлопнуть девчонку по упругим ягодицам, но та, словно чувствуя это, неожиданно вильнула бёдрами, и в последний момент убрала свою подтянутую задюшку с траектории, по которой пронеслась растопыренная пятерня Овечкина.

Ещё раз стрельнув глазками в довольно улыбающегося хозяина, она удалилась из кабинета.

— Ну, ты готов говорить то? Или мне подождать, пока нальёшь? — Сирота явно издевался над гостем. Но тот, похоже, просто не обратил на это внимания, так как был занят действительно важным делом. Он наливал в свой стакан янтарный напиток, и ноздри его трепетали с вожделением, уловив характерный запах этой элитной выпивки.

— Герр Олаф, — Сирота хмыкнул, отметив про себя, что на этот раз Овечкин таки обратился к нему правильно, — демократы явно недовольны тем, что мне пока не удалось ни одно из мероприятий, направленных на постановку под контроль имущества пропавших Антоновых.

— А, в чём это их недовольство проявляется? — поинтересовался его собеседник.

Начнём с того, — неуверенно произнёс Пётр Сергеевич, — что представители Шестой службы стали общаться со мной, всем своим видом показывая, что это им никакого удовольствия не доставляет…

— А что, раньше они делали вид, что испытывают оргазм от того, что им довелось поговорить с тобою? — хихикнул Сирота.

— Ну, не так, конечно, — замялся Овечкин, — но, всё-таки, у меня в процессе разговора с представителями службы не возникало чувства, что они явно тяготятся этим разговором.

— Ну, это слишком как-то незначительно, — Павел Григорьевич покрутил пальцами в воздухе, — а ещё что? Может быть, финансирование урезали, и ты теперь ходишь побираться на паперть местной протестантской церкви? — Тон у него был откровенно издевательским, но Овечкин и это проглотил — слишком уж он сейчас неуверенно себя чувствовал.

— Нет, слава Богу, финансирование продолжает поступать в прежних объёмах, — Овечкин чуть не поперхнулся виски — так его задели предположения собеседника, и тон, каким они были высказаны.

— Тогда я не вижу поводов для беспокойства, — Сирота таким образом попытался успокоить своего старого подельника, хотя, следует отдать его предусмотрительности должное, своего мнения относительно того, что настало время сматывать удочки не изменил. Он даже укрепился в том, что делать это надо как можно быстрее. Хотя явных предпосылок для этого, кроме сигналов его чуйки, для этого пока не было. Но тут Овечкин предъявил эти самые предпосылки:

— Есть повод для беспокойства, — вдруг обречённо выдал Пётр Сергеевич. Прозвучало это трагично, с эдаким надрывом.

— И что же это за повод-то такой? — голосом, который буквально сочился презрением к потерявшему контроль над собой подельнику осведомился Сирота.

— Они слежку за мной установили, — пояснил Овечкин всё так же трагично, — они мне не доверяют.

— Та-а-ак, а с этого места давай по подробнее, — уже совершенно серьёзно произнёс хозяин.

Гость сделал большой глоток из своего стакана, глубоко затянулся сигарой, словно в последний раз, и начал вещать:

— Уже, наверное, с месяц, я замечаю нескольких человек, которые непрестанно крутятся около меня, сопровождая, буквально, всюду.

— Ага, а ты пытался задавать вопросы куратору? — Сирота хотел прояснить ситуацию, так как наличие слежки его не обрадовало совсем. И не факт, что следят только за Овечкиным. Надо проверить, не крутятся ли подозрительные личности и вокруг его уютной норки…

— Я спрашивал его… — пробормотал Овечкин, заворожено глядя в стакан.

— И что? — Павел Григорьевич начал ощутимо нервничать, что и выразилось в его следующих словах:

— Ну не молчи, говори, — он даже хлопнул ладонью по столешнице, — а то сейчас прикажу выпивку унести.

Угроза возымела своё действие. Овечкин тряхнул головой и оторвался от созерцания остатков виски, плещущихся на донышке стакана.

— Он сказал, что никто за мной не следит, — жалобно проныл Овечкин.

Некогда сильный, жёсткий и беспощадный делец сейчас напоминал опустившегося бомжа. Вот что значит зависеть от доброй воли представителей Шестой службы.

Овечкина подкосило именно то, что относительно порядочности этих господ у него никаких иллюзий не было. И он прекрасно понимал, что как только надобность в его услугах отпадёт, то сотрудники Шестой службы в лучшем случае просто забудут о его существовании. А в худшем случае — подставят на последок, чтобы получить свой последний профит от ставшего бросовым, актива.

Но деваться ему было решительно некуда, а потому он и лез из кожи вон, стараясь убедить этих хладнокровных джентльменов в том, что он ещё может принести какую-то пользу. Хотя, сам, признаться, в этом уже здорово сомневался.

— Ага, — Сирота пристально посмотрел на пригорюнившегося Овечкина, — значит, так и сказал, что, мол, никто не следит?

— Да, — обречённо ответил Пётр Сергеевич.

— А тех парней, что тебя охраняют, отозвали, что ли? — продолжал наседать Павел Григорьевич

— Нет, — Овечкин выразительно посмотрел на уже почти пустую бутыль и перевёл взгляд на собеседника.

— Допивай, — сказал хозяин кабинета, — допивай и говори, а я ещё прикажу принести.

— Спасибо, — пробормотал Овечкин, язык которого стал вдруг заметно заплетаться.

— Хрон, — раздражённо подумал Павел Григорьевич, — а ведь месяца три назад был ещё вполне приличным человеком… Надо побыстрее из него информацию выжимать, он же минут через сорок вообще лыка вязать не будет… Литр уже выкушать изволил, и, похоже, останавливаться не собирается… А если отрубится тут, то придётся этому поросёнку и такси вызывать, и за погрузкой его тушки проследить…

— Так вот, все охранники мои на месте, — продолжил Овечкин, — но слежку, которую я ясно вижу и чувствую, они замечать не хотят…

— Друг мой, — вдруг по доброму улыбнулся Павер Григорьевич, — а может это у тебя обострение?

— Герр Шольц, невесело ухмыльнулся Овечкин, — вы же знаете, что если вы параноик, то это вовсе не означает того, что вас никто не преследует…

— Но охрана-то слежки не видит же? — Сирота честно попытался воззвать к здравому смыслу собеседника.

— Это они следят за мной, — ожесточённо пробормотал себе под нос Овечкин, после чего молодецки махнул остатки вискарика, крякнул, и потянулся к пепельнице, где дотлевал сигарный окурок, — а куратор мне в глаза врёт. Наверное ждут подходящего момента, чтобы несчастный случай мне устроить.

— Так беги тогда, — невозмутимо сказал Сирота, — быстрый бег спасает от очень многих угроз…

— Некуда, — Овечкин начал затравленно озираться, — некуда мне бежать… Всё… Край…

— Приплыли, — невесело подумал Сирота, — а ведь крепкий мужик был… — он опять тронул сенсор вызова, и через минуту вошла всё таже девчонка с подносом, на котором стояла ещё одна бутылка с благородным янтарного цвета напитком.

Сирота кивнул на изучающего дно своего стакана Овечкина. Девушка понятливо улыбнулась, и поставила перед ним ёмкость с вискариком.

Уже здорово набравшийся Овечкин что-то благодарно её промычал, и начал с некоторым остервенением откручивать крышку, закрывавшую горлышко бутылки. Он прикладывал значительные усилия, но проклятущая крышка не поддавалась. Может быть потому, что была очень плотно закручена. А может быть и потому, что уже пьяный в дупелину Пётр Сергеевич крутил её в другую сторону.

— Иди, Сара, — кивнул девушке Сирота, — пускай трудится болезный…

Девушка улыбнулась, и пошла к двери, плавно вращая вздёрнутой попой.

— И это, Сара, такси вызови, — тихо сказал Павел Григорьевич, провожая взглядом стройные девичьи ножки.

Овечкин, так и не сладив с упорной пробкой, задремал в кресле. Он уже тихонько посапывал и пускал носом пузыри. Зато на лице его воцарилась блаженная улыбка, а это значит, что ему таки удалось пусть и временно, но, всё-таки, утопить свой страх в алкоголе.

Павел Григорьевич Сирота, с некоторой завистью посмотрев на пребывающего в объятиях Морфея подельника, крепко задумался.

Дело в том, что если слежка, о реальности которой с таким жаром говорил Овечкин, это плод его воспалённого воображения, то это одно дело. А вот если она действительно реальна, то это дело совсем другое. Дело, которое пахнет керосином. И чуткий нос господина Сироты сейчас явственно ощущал этот очень стрёмный запах.

Дело в том, что если слежка действительно была, а охрана, опекавшая Овечкина, её не заметила, то слежку установили профессионалы, и лишь паранояльное чутьё Овечкина смогло их почувствовать…

Но подобные профессионалы, способные натянуть нос парням из Шестой службы — это вполне себе реальные люди. И служить они могут только в одной организации, а именно в Разведочном департаменте ГУГШ РИ, с которым господин Шольц, он же Сирота, никаких дел иметь не желал.

А это значит только одно. Надо срочно перебираться на новое место. Создавать себе новую личность, и обрубить все контакты. Начать жизнь с чистого листа, благо ресурсы есть. Их хватит ещё на очень долгую, и, главное, вполне себе обеспеченную жизнь.

— Герр Олаф, — прозвучал мелодичный голосок шалуньи Сары, — такси подано…

— Пригласи водителя, — хмыкнул Сирота, пусть берёт пассажира. И аккуратно грузит, хе-хе… И да, дай ему денег, что бы он не бухтел…

Девушка упорхнула, чтобы передать хозяйские распоряжения таксисту, а Павел Григорьевич, гляде ей вслед с лёгким сожалением подумал, что и от упругого тела этой затейницы тоже придётся отказаться. Но ничего, деньги есть, а свято место… Свято место пусто не бывает. Найдём такую же упругую. А может даже и получше.

Думая эти оптимистичные мысли Павел Григорьевич пошёл в столовую, где за обильной трапезой собирался обдумать в деталях своё очередное исчезновение.

Уважаемые читатели! У автора некоторые временные проблемы со здоровьем (давление). В связи с этим график выкладки проды в течение недели (14.09–21.09) может нарушаться.