Пруд гиппопотамов

6. ЕЩЁ ОДНА РУБАШКА ИСПОРЧЕНА!

Вновь появившийся двигался медленно и осторожно. К тому времени, когда его голова появилась в отверстии туннеля, Эмерсон уже был наготове.

Мой муж выглядел на редкость жутко: лицо, исказившееся в рычании, поднятые кулаки, обагрённые кровью – торопясь в неудобном положении, он при попытках освободиться достаточно сильно порезал себе запястья, и я ничуть не удивилась, когда Селим взвизгнул и попятился, словно черепаха, прячущаяся под панцирь. Эмерсон протянул руку и вытащил его.

– Какого дьявола ты к нам подкрадываешься? – завопил он.

– Эмерсон, пожалуйста, понизь голос, – умоляюще попросила я. – В этом замкнутом пространстве шум просто оглушает. И не следует делать такие скоропалительные выводы, а просто посмотри на себя – ты залил кровью все древности. Я и так могла бы сказать тебе, что приближается Селим.

– Тогда почему молчала? – Эмерсон поднял нож и освободил мои руки и ноги.

– Ты не дал мне возможности, вот почему. К счастью, я захватила два платка. Дай-ка я перевяжу тебе запястья, а то ты не сможешь взобраться по верёвке, если руки будут скользкими от крови.

– А, чушь, – отозвался Эмерсон. И больше ничего не мог сказать, потому что Селим рассыпался в вопросах и оправданиях. Он не знал, как поступить. Он задержался слишком долго? Появился слишком рано? Что ему теперь делать?

– Убраться отсюда и дать мне подумать, – ответила я на последний вопрос. – Надеюсь, что ты не примешь мои слова за критику, Селим, потому что ты действовал совершенно правильно, но если кто-то перережет эту верёвку, мы окажемся в крайне затруднительном положении.

– Исключительно затруднительном, – согласился Эмерсон. – Селим, прошу прощения за то, что кричал на тебя, мой мальчик, я вышел из себя. Как ты ускользнул от джентльменов, которые взобрались по той же верёвке несколько минут назад?

– Никто не поднимался по ней, Отец Проклятий. Я никого не видел. Я слышал ужасный шум, грохот падающих камней, голоса демонов из глубин, а потом они угасли. Ситт Хаким, я не колебался от страха, а ждал только потому, что…

– Невозможно! – воскликнула я.

– Хм-м, – промычал Эмерсон, теребя подбородок. – Я предлагаю отложить дальнейшее обсуждение до тех пор, пока мы не ответим на твоё разумное предложение, Пибоди. Я пойду первым, потом ты, моя дорогая. Загаси лампу, прежде чем следовать за ней, Селим; некоторые из этих обломков такие же сухие, как трут.

Эмерсон ждал меня у входа с зажжённой свечой в руке.

– Это объясняет одну загадку, – указал он на другую верёвку, свисавшую с края. – Наши друзья отправились через чёрный ход. Последовать ли их примеру?

Я взяла у него свечу и выглянула наружу.

– Но это тупик, Эмерсон; Я вижу дно расщелины, всего в нескольких футах ниже.

– Полный бред. Верёвку не привязали бы здесь, если бы она никуда не вела. Проклятье, Пибоди, не стой так близко к краю. Я спущусь и посмотрю.

Уцепившись за верёвку, он полез вниз.

– Ах, – удовлетворённо выдохнул он. – Я так и думал. Есть проход. Узковат, но я уверен, что смогу... Оставайся там, где стоишь, Пибоди, и не шевелись, пока я не разрешу.

Он медленно скрылся из виду; сначала ноги, затем тело и, наконец, голову полностью поглотили тени. Селим, по-прежнему ожидавший в туннеле моей команды, начал скулить:

– О, Ситт, что происходит? О, Отец Проклятий, не оставляй меня здесь!

– Успокойся! – отрезала я, потому что и сама стала нервничать. Тени внизу были такими густыми, что мне показалось, будто Эмерсон тонет в чёрном зыбучем песке. И тут из глубины поднялась его голова.

– Всё в порядке, Пибоди, – весело бросил он. – Подожди, пока я три раза не дёрну за верёвку, прежде чем следовать за мной; я бы предпочёл не рисковать, испытывая её двойным весом. Через это узкое пространство пройти достаточно легко, дорогая; ты справишься? – Лицо, смотревшее на меня, сияло ободряющей улыбкой, но нахмуренный лоб свидетельствовал о беспокойстве. – Я спустился слишком далеко, верно?

– О, Эмерсон, будь осторожен, – ответила я.

– И ты моя любовь.

– Ситт Хаким, – раздался дрожащий голос из туннеля. – Что-то держит мою ногу. Наверно, это африт.

Стоя на коленях и не отрывая глаз от натянутой, дрожавшей верёвки, я бросила через плечо:

– Дай мне руку, Селим. Моя сила пройдёт через тебя к твоей ноге, и африт отпустит тебя.

Конечно же, Селим смог освободиться от африта (на самом деле – от упавшего камня), и я помогла ему выйти на уступ, предполагая, что парень не будет двигаться, поскольку пространство было ограничено. Едва он появился, верёвка обмякла.

– Эмерсон! – завизжала я, не в силах сдержать свою тревогу.

Последовали три рывка, а затем голос Эмерсона, странно искажённый:

– Давай, Пибоди.

Как только я пролезла через отверстие – достаточно большое по размеру для меня, хотя, должно быть, мой мощный супруг справился с трудом – то, к вящему удивлению, обнаружила наклонную поверхность вместо отвесной стены. Эмерсон зажёг свечу и устроил её на выступе скалы. Его руки ждали, чтобы схватить меня за пояс и поставить на землю.

Пока мы ждали, появления Селима, я зажгла свою свечу и огляделась. Пространство занимало всего несколько футов, и казалось, что оно может сжаться и исчезнуть в любой момент: с обеих сторон и сверху нависали валуны разных размеров. Если бы я не знала, что выход должен быть, сомневаюсь, что смогла бы его найти, потому что пришлось протискиваться мимо одного камня и перегибаться через выступающий угол другого, прежде чем последнее усилие не вывело нас на прохладный ночной воздух. Мы стояли на склонах Дра-Абу-эль-Нага, всего в нескольких сотнях ярдов от Дейр-эль-Бахри. Его колоннады мерцали в свете звёзд.

– Вполне естественно, что это место так долго оставалось необнаруженным, – выдохнула я. – Вход в гробницу нельзя увидеть ни сверху, ни снизу. Кто бы мог подумать, что эта куча камней скрывает проход?

– Я подозреваю, что до недавнего времени здесь не было прохода, – задумчиво прокомментировал Эмерсон. – Но давайте отложим такие рассуждения до более подходящего момента. Нам следует собрать детей и вернуться на дахабию.

Оставив Селима, чтобы отметить место, мы пошли, рука об руку. Эмерсон соразмерял свои более длинные шаги с моими.

– Холодно, дорогая? – спросил он, когда дрожь пробежала по моему телу.

– В такую ​​прекрасную ночь? Только посмотри на звёзды! Я трепещу от волнения. Какое открытие! Какую смелость и какой яркий ум ты проявил, совершив его! Странно, что ты не прыгаешь от счастья.

– Это чудесное зрелище ещё впереди. Не углубляйся в лесть, Пибоди; удача имела такое же отношение к нашему успеху, как и мои способности. Причём у этого вечернего приключения имелось несколько странных аспектов. Когда я прибыл в гробницу, я попал в центр маленькой войны.

– А можно поточнее, Эмерсон?

– Замеченные нами люди, спускавшиеся в гробницу, принадлежали к прославленной семье воров-гурнехцев. Я узнал кое-кого из них. Но это были не те, кого видела ты, поскольку к моменту твоего появления на сцене гурнехцы оказались в плену у другой группы людей, должно быть, пробравшихся ранее через нижний вход. Когда я вошёл в преддверие погребальной камеры, некто из второй группы ожидал меня с пистолетом в руке, и я не видел причин возражать, когда они вытащили гурнехцев через туннель. Очевидно, последних убедили спуститься по нижней верёвке, а ты спускалась по верхней.

– Вполне логично. Но как необычайно, Эмерсон! А ты не узнал кого-нибудь из второй – или первой? – я хочу сказать, кого-то из мужчин, подстерегавших меня.

– Как? Они были закутаны по самые брови и старались говорить как можно меньше. Что заставляет предположить...

– … что мы могли узнать их при встрече, будь они менее осторожны. Да, Эмерсон! Сэр Эдвард…

– О чем, чёрт побери, ты болтаешь? Я познакомился с ним в прошлом году; он типичный, надоедливый молодой аристократ, но, насколько мне известно, вполне респектабельный. А также, – со смешком добавил Эмерсон, – мисс Мармадьюк. (Ты же собиралась предложить её кандидатуру, не так ли?) Я хотел сказать, пока ты меня не перебила, что желал бы знать, кто из них египтяне – некоторые или все.

– Это объясняет их маскировку и скрытность, – кивнула я. – По крайней мере, мы можем быть уверены, что ни один из них не был синьором Риччетти.

– Невозможно замаскировать такую массу, – согласился Эмерсон. – Но он завяз в этом по самую свою жирную шею, я в этом не сомневаюсь.

– Он может быть столь же бесчестным, сколь и тучным, Эмерсон, но разве события нынешнего вечера не подтверждают его слова – существуют те, кто поможет нам, если сможет? Нет, дорогой, пожалуйста, не надо кричать, – ибо я знала, что именно предшествует этому действию, – просто выслушай. Вторая группа людей не причинила нам вреда. Они даже не обыскали меня в поисках оружия. И честно говоря, если бы их не было там, когда ты вошёл в гробницу, гурнехцы могли убить тебя или серьёзно ранить. А эти люди стали, если можно так выразиться, нашими Хранителями.

– Я не могу помешать тебе называть их как угодно, – яростно огрызнулся Эмерсон. – Но эта мысль ещё фантастичнее, чем твои обычные теории. Закончим обсуждение, Амелия, будь любезна.

Я так и поступила, поскольку не хотела, чтобы раздор омрачил удовольствие от нашей прогулки под звёздами. Через некоторое время Эмерсон начал свистеть. Это был оговорённый сигнал – волнующие звуки «Правь, Британия»[125] – и в ответ из тьмы материализовалось трио призрачных фигур.

Рамзес был крайне раздосадован тем, что пропустил «забаву», как он выразился. Нефрет больше интересовали загадочные люди. В промежутках между жалобами Рамзеса она засыпала нас вопросами, пока мы не дошли до лодки, и Эмерсон завершил обсуждение напоминанием о том, что есть ряд предметов, которыми необходимо заняться без промедления.

– Совершенно верно, – согласилась я. – Я должен увидеть, как дела у Давида, и убедиться, что Гертруда благополучно пребывает в постели. Далее, следует уведомить Говарда Картера и месье Масперо. И я очень переживаю за Селима – он остался один, в темноте.

– Ему недолго придётся оставаться одному, – бросил Эмерсон.

Когда я зашла в нашу комнату, то не удивилась, узнав, что он намерен немедленно вернуться за Селимом. Попытка отговорить его была бы пустым сотрясением воздуха.

– По крайней мере, возьми с собой Абдуллу и Дауда, – умоляла я.

– Дорогая, к утру от усердных помощников отбоя не будет, – ответил Эмерсон, снимая грязную окровавленную рубашку. Бросив её на пол, он улыбнулся мне. – «Ещё одна рубашка испорчена»[126], – процитировал он.

Я не могла шутить. Предчувствие опасности было настолько сильным, что застыло на моих губах, как привкус горьких трав. Я вцепилась в него.

– Позволь мне пойти с тобой.

Он осторожно ослабил мои окаменевшие руки.

– Хватит, Пибоди, не продолжай. Абдулла пошёл собирать людей. Я встречусь с ними в Дейр-эль-Бахри, а тем временем разбужу Картера. Жду не дождусь, чтобы увидеть его лицо.

– Но ты забираешь Рамзеса. Почему я не могу...

– Потому что ты нужна здесь. И здесь ты можешь подвергнуться самой большой опасности, Пибоди. Мы до сих пор не знаем, почему на мальчика напали. Если для того, чтобы не дать ему рассказать нам о гробнице, то ему ничего не угрожает, но я сомневаюсь, что это и есть настоящий мотив. Маловероятно, что ему бы удалось узнать такой важный секрет. Его нужно охранять, а также следить за мисс Мармадьюк.

– Да, я знаю. Но…

– Я возьму Анубиса. Устроит?

– Большое утешение, – кисло отозвалась я. Услышав своё имя, кот, лежавший на кровати, сел. Эмерсон щёлкнул пальцами. Анубис спрыгнул и последовал за ним к двери. Сказать по чести, то, что кот пойдёт вместе с Эмерсоном, меня немного утешило. Пёстрая шерсть Анубиса и тяжёлое мускулистое тело, не говоря уже об угрюмом характере, принадлежали дикому зверю, всецело преданному Эмерсону.

– Поспи немного, Пибоди.

– О, конечно. Самая лёгкая вещь в мире.

После того, как он ушёл, я сменила свою одежду, которая была немногим лучше, чем у мужа. Спуск со скал по верёвке и ползание по гуано летучей мыши оказывают вредное воздействие на гардероб. Затем я вернулась к Давиду. Когда я несколько раньше заглянула к нему, он спал, и я оставила Нефрет присмотреть за ним. Теперь он не спал; огромные чёрные глаза смотрели на Нефрет, которая сидела, скрестив ноги, на полу и с достоинством взирала на мальчика.

– Он проснулся, – сказала она.

– Да, вижу. – Я села на кровать и пощупала лоб Давида. Холодный. Лихорадка исчезла, но мальчик по-прежнему оставался очень слабым.

– Где он ушёл? – спросил Давид.

Я поняла, кому задан вопрос, но, прежде чем успела ответить, вмешалась Нефрет:

– Куда он ушёл.

Давид затряс головой.

– Куддда он ушшёл?

– Он пытается выучить правильный английский, – объяснила Нефрет, когда я критически взглянула на неё. – Он просил меня поправлять его.

– Ясно. Ну, Давид, Рамзес ушёл со своим отцом. Мы нашли гробницу. Ты знаешь, какую я имею в виду.

Давид покачал головой.

– Много могил. Я их не знаю.

– Могила, о которой я говорю, находится в Эль-Дира. Часть жителей Гурнеха знает о ней уже несколько лет. Мы с Отцом Проклятий нашли её сегодня вечером. Они с Рамзесом вернулись, чтобы охранять её вместе с нашими людьми. Ну вот, Давид, но уже поздно, и тебе нужно отдохнуть. Ответь только на один вопрос. Если ты не знал о гробнице, почему Хамед пытался тебя убить?

– Я не... – Он заколебался, взглянув на Нефрет, и медленно продолжил: – Я не знаю. Я ушёл от него. Он пытался заставить меня остаться. Я сказал, что он...

Он снова заколебался – на этот раз, подумала я, потому что вспомнил слова Эмерсона по использованию несоответствующих выражений в присутствии женщин. У мальчика был быстрый восприимчивый ум и похвальные амбиции. Мы могли бы что-то сделать из него – если бы удалось сохранить ему жизнь.

Оставив Юсуфа, ещё одного из бесчисленных отпрысков Абдуллы, на страже, я отослала Нефрет поспать несколько часов, хотя сомневалась, что она последует моему совету. Что касается меня – где взять силы закрыть глаза, когда Эмерсон мог подвергаться опасности?

Но я заснула, ибо знала, что должна, однако проснулась с рассветом в полной готовности к действиям. Эмерсон оставил мне массу важных поручений, и я выполнила их с обычной эффективностью, хотя каждая частица моего существа страдала от желания пренебречь обязанностями, чья важность бледнела по сравнению с захватывающей деятельностью, которой наслаждался мой муж. Лишь в середине утра[127] я смогла сесть на осла и направить его (одними словами, так как я никогда не била животных) к холмам, что к северу от Дейр-эль-Бахри. Меня сопровождали Нефрет и Гертруда; я считала, что последнюю отныне желательно постоянно держать под моим наблюдательным взором.

Я с лёгкостью нашла место, которое искала. Благо там собралась изрядная толпа. Я удивилась, увидев среди зрителей членов нескольких наиболее известных гурнехских семей-расхитителей гробниц, безуспешно пытавшихся выглядеть довольными. Хуссейн Абд эр Расул, скрежеща зубами, рассыпался в приветствиях и поздравлениях и предложил помощь – свою и своих братьев. Я отклонила предложение.

В толпе выделялись европейские наряды Эмерсона и Говарда Картера, чьи глаза сияли от волнения. Говард вначале поздравил меня, а затем начал распекать:

– Послушайте, миссис Э., вы не должны так поступать! Это невероятно опасно. Почему вы не пришли ко мне?

– Вы знаете Эмерсона, – ответила я.

– Да. И вас знаю, – с ударением произнёс Говард.

– Не сейчас, Говард. – Я повернулась к мужу, выкрикивавшему приказы Абдулле. – Доброе утро, Эмерсон.

– О, – сказал Эмерсон. – Наконец-то, Пибоди. Почему ты так копалась? – Не дожидаясь ответа, он приставил руки ко рту и заорал: – Рамзес, спустись сию же минуту! Я ведь говорил тебе, что придётся подождать, пока не приедут мама с Нефрет, прежде чем войти в гробницу.

– Значит, вы не заходили внутрь? – спросила я. – Спасибо, Эмерсон. С твоей стороны было очень любезно подождать меня.

С рукавами, закатанными до локтя, и сиявшей на солнце непокрытой черноволосой головой, Эмерсон выглядел таким же свежим, будто спал восемь часов подряд, но мои чувства вызвали к жизни следующее предложение:

– Я принесла чай и еду, дорогой; можешь поесть и рассказать мне о своих планах.

Эмерсон небрежно обнял меня и утащил с пути валуна, с грохотом летевшего вниз по склону холма. Зрители рассеялись, а затем снова собрались, как группа муравьёв вокруг просыпанного сахара.

– Как видишь, Пибоди, я расчищаю нижний вход. Мы не можем по-прежнему ползать туда-сюда по этой ч… э-э… чахлой верёвке. Если проход будет расширен, мы сможем использовать имеющиеся лестницы или построить новые.

Он налил чашку чая, и Рамзес, присоединившийся к нам, заметил:

– Вполне возможно полностью открыть нижнюю часть прохода, отец. Я полагаю, что в древние времена его закрыли лавина или землетрясение. Доброе утро, мама. Доброе утро, Нефрет. Доброе утро, мисс Мармадьюк.

Эмерсон прервал поток любезностей:

– В любом случае, мы не сможем начать работу в самой могиле ещё несколько дней. Да, вот твой зонтик, Пибоди. Вчера ночью ты оставила его наверху.

– Спасибо, дорогой, я рада, что он снова со мной. Ты послал нескольких мужчин охранять верхний вход?

– Нет необходимости, – ответил Эмерсон, ударяя варёным яйцом по ближайшей скале. – Наши парни будут здесь внизу. Если кто-то попытается сползти по этой верёвке, они услышат его, и... Ну, я бы не хотел оказаться на его месте. А теперь, Пибоди, расскажи мне новости. Как Давид? Телеграфировала ли ты Масперо и отправила ли сообщения всем остальным?

В этом весь Эмерсон: сначала – больной мальчик, и тут же – дела. Нежно улыбнувшись, я успокоила его в отношении Давида и продолжила:

– И вот что самое удивительное, Эмерсон. На телеграфе меня ожидало сообщение от Уолтера. Должно быть, он отправил его через несколько минут после прибытия наших телеграмм.

– Значит, они приезжают?

– Они намерены отправиться сегодня. Что ты им сказал? Упоминание Уолтера о «сильном беспокойстве» вряд ли могло относиться к могиле.

– Я сказал им, что Рамзес болен, – хладнокровно ответил Эмерсон. – А ты находишься в состоянии сильнейшего упадка духа.

– Эмерсон, как ты мог?!

– Я не стесняюсь применять радикальные меры, когда они требуются, Пибоди. А в этом случае они были необходимы. – Он сунул ещё одно яйцо в рот и, лишившись таким образом дара речи, изобразил вопросительный жест.

– О Господи, – пробормотала я. – Бедная Эвелина; представляю, каково ей придётся. Ну, теперь с этим уже ничего не поделаешь. Как ты и просил, я оставила сообщение для сэра Эдварда, повторяя наше приглашение к ужину.

Эмерсон сглотнул.

– Проклятье, Пибоди, я же говорил, чтобы ты сразу же привела его сюда. Я хочу иметь полный фотографический отчёт о нашей работе, от начала до конца.

– Тогда почему ты не подождал, прежде чем двигать эти камни? Первоначальный вид…

– Валуны – это естественное явление. Я говорю о...

– Откуда ты знаешь, что их там не поместили намеренно? Такие сведения…

– Потому что я осмотрел чёртовы глыбы! – завопил Эмерсон. – Они не могли быть…

– Эмерсон, пожалуйста, прекрати…

– Пибоди, если ты собираешься продолжать…

Осознав, что нахожусь на грани недостойного поведения, я умолкла. Эмерсон умолк одновременно со мной, потому что у него перехватило дыхание. Рамзес, ожидавший затишья в разговоре, только охнул, потому что Нефрет, вставая, наступила ему на ногу.

– О, прости, Рамзес! – воскликнула она. – Я такая неуклюжая! А на этой скале очень жёстко сидеть. Профессор, я захватила свою новую карманную камеру[128]. Конечно, её возможности ограничены, но, если хотите, я попробую сделать несколько фотографий.

– О, вы одна из тех?[129] – воскликнул Говард. – И я тоже. Это очень хорошо на улице, при ярком солнце, но в тени или темноте…

– Эту проблему придётся решить, – заявил Эмерсон. – Уверен, что отражатели с ней справятся. Вперёд, Нефрет, и посмотрим, что выйдет.

Баюкая свою ногу, Рамзес заметил:

– Сэр, вы сказали, что мы можем войти в гробницу после появления матери.

– Матери и Нефрет, – сладко улыбнувшись Эмерсону, уточнила юная девица.

– Это трудный подъём, – возразил Рамзес. – Даже с верёвкой.

– А ты-то откуда это знаешь? – разозлилась Нефрет. – Уже попробовал? Тебе ведь приказывали подождать.

– Нет причин бояться, мисс Нефрет. – Говард восхищённо смотрел на её вспыхнувшее, возмущённое лицо. – Мы доставим вас внутрь тем или иным способом.

– Это не составит никаких трудностей. – Эмерсон поднялся на ноги и потянулся. – Я заставил Мохаммеда соорудить верёвочную лестницу. Я возьму её с собой, когда поднимусь по верёвке, и прочно закреплю. Остальные смогут последовать за вами – по двое, пространство ограничено.

Абдулла, всё понимавший лучше остальных, но не издававший до сих пор ни звука, прочистил горло.

– Я пойду первым, Эмерсон, и займусь верёвочной лестницей.

Эмерсон улыбнулся ему.

– Жди своей очереди, Абдулла. Сначала Рамзес и… э-э… нет, дамы в первую очередь. Ты и Нефрет, Пибоди, потом Рамзес и Картер, потом... Простите, мисс Мармадьюк, я и не думал игнорировать вас.

Поведение мисс Мармадьюк весьма способствовало тому, чтобы Эмерсон её не заметил. Сидя на небольшом расстоянии от нас, склонив голову и сложив руки, как скромная гувернантка в изысканном обществе, она не вымолвила ни слова. И лишь теперь подняла голову.

– Как любезно с вашей стороны вспомнить обо мне, сэр. Я жажду увидеть это чудесное место, но предпочла бы воздержаться от созерцания, пока всё не будет готово.

– Можно также подождать, пока мы не устроим ступеньки, – сказал Эмерсон с видимым облегчением. – Что ж, хорошо. Абдулла и Дауд после Рамзеса и Картера. Абдулла, скажи людям, чтобы они не работали, пока мы идём туда; вся конструкция крайне нестабильна, и я не хочу, чтобы кого-то убило падающим камнем.

Мне казалось, что успели сделать очень мало, но теперь я поняла, почему Эмерсон продвигается так медленно. Умышленно ли заблокировали вход (и я была уверена, что так и есть, несмотря на догматические заявления Эмерсона об обратном), или причиной явилась случайная лавина, но камни оставались неустойчивыми; устранение не того валуна могло привести к обрушению других.

Эмерсон повесил верёвочную лестницу на спину, ухватился за конец верёвки и начал подниматься. Стоявшая рядом со мной Нефрет заметила:

– Зачем нам лестница, тётя Амелия? Склон не круче сорока пяти градусов, а с верёвкой…

– Всё не так легко, как показывает Эмерсон, милая, – ответила я, с беспокойством наблюдая, как тьма поглотила моего мужа. – Ты молода и проворна, но не обладаешь его силой рук и плеч. Когда он… – Я резко замолчала, прикрыв лицо рукой, когда сверху посыпался дождь из каменных обломков.

– Осторожно! – закричал Эмерсон – с некоторым опозданием. – Простите, мои дорогие; этот проклятый щебень рассыпается под пальцами.

Я боялась не рушившихся скал. Отчаянные люди поджидали нас прошлой ночью, а положение Эмерсона сейчас в высшей степени уязвимо. Камень, выпущенный сверху из пращи, может ослабить его хватку; острый нож, перерезающий верёвку, вызовет тот же эффект – падение, которое почти наверняка приведёт к летальному исходу. И самая большая опасность грозит в тот момент, когда Эмерсон приблизится к входу. Я затаила дыхание, пока не услышала, как он повторил своё предупреждение, и верёвочная лестница спустилась вниз по склону в сопровождении грохочущих камней. Само собой разумеется, что моя нога уже стояла на самой нижней ступени, едва эта лестница оказалась в пределах досягаемости.

Как только я просунула голову сквозь самую узкую часть, то сразу же увидела Эмерсона. Он зажёг несколько свечей и укрепил их на скала. Наклонившись, он схватил меня за запястья и поднял на уступ.

– Продолжай, моя дорогая, но берегись летучих мышей. Они обеспокоены и зашевелились.

– Ты уже входил внутрь?

– Ещё до того, как опустил лестницу, Пибоди. Ты думаешь, что я позволю вам с Нефрет рисковать, пока я не буду уверен, что здесь нет незваных гостей? Тебе придётся идти на ощупь, я не хотел оставлять открытый огонь без присмотра.

Многие археологи сочли бы беспокойство Эмерсона по поводу пожара пустым, и мало кто из мужчин отправил бы своих жён в тёмную, как смоль, погребальную камеру, заполненную летучими мышами и фрагментами мумии. Я соглашалась с принятыми им мерами предосторожности, и его бесспорная уверенность в моих способностях была прочной основой, на которой зиждился наш брак. Ползя в темноте, по острым камням, вонзавшимися в мои колени и руки, я признавалась себе, как часто и в прошлом, что я – самая счастливая женщина в мире.

Моё появление в комнату вызвало беспокойство нескольких летучих мышей, и мне пришлось резко поговорить с ними, прежде чем они снова утихли. Я зажгла свечу. Когда Нефрет и Эмерсон присоединились ко мне, я продолжала недоверчиво смотреть на объект, который сразу привлёк моё внимание.

И прервала вступительное слово Эмерсона.

– Посмотри-ка. Я не видела её прошлой ночью. Она уже была здесь, когда ты заходил сюда перед нами?

– Кто, где? – раздражённо переспросил Эмерсон. – Я не проводил детальную проверку, Пибоди, я только убедился, что здесь никого нет... О Всемогущий Боже…

Статуя, вырезанная из чёрного базальта, была примерно двух футов высотой. Её поставили рядом с дверью, ведущей в погребальную камеру. Раздвинутые челюсти, демонстрирующие грозные зубы, раздутый живот, обрамлённый полосами отражённого света – гротескная богиня-гиппопотам, Таурт.

К тому времени, когда каждый побывал в гробнице, наступил полдень, и даже Эмерсон признал, что нам лучше вернуться на дахабию. Однако, пока мы бок о бок тряслись на ослах, он продолжал ворчливый монолог:

– У нас не хватает мужчин, чтоб всем провалиться. Им придётся круглосуточно караулить, и я не смею оставлять менее пяти человек. Ты видела выражение лица Мохаммеда Абд эр Расула сегодня утром? Я бы не стал сбрасывать со счетов ни его, ни его братьев…

– Эмерсон, ты знаешь, что сделал всё, что мог, так что перестань беспокоиться об этом.

Я убедила его поспать несколько часов. И надеялась, что это улучшит его настроение, потому что устроила небольшой званый ужин – то, что Эмерсону особенно не по вкусу. Поскольку было необходимо присутствие сэра Эдварда, я решила также пригласить и нескольких наших коллег, шумно требовавших новостей о новой могиле.

Ванна и смена одежды очень меня освежили, и я отправилась посмотреть, чем заняты другие. Гертруда сидела в салоне, переписывая заметки Эмерсона, сделанные этим утром. Она выглядела уставшей и хотела бы поболтать, но я, извинившись, отказалась. Её несчастный взгляд заставил меня испытать некое чувство вины. Я ошибалась насчёт неё? В качестве врага противной стороне от неё было мало пользы. До сих пор я не могла обвинить её ни в чём, кроме увлечённости моим мужем, а в этом не было ничего необычного.

Рамзес и Нефрет находились у Давида. Все трое сидели на полу вокруг подноса с едой – явно собранной Рамзесом, поскольку она состояла из невыносимой для желудка комбинации египетских и английских блюд. Увидев меня, Рамзес встал, как я его и учила. Давид быстро последовал его примеру, и я поспешила сказать:

– Тебе не следует вставать с постели, а тем более стоять. Дай-ка я посмотрю на ногу.

Густая зелёная паста покрывала повреждённый палец ноги. Когда я спросила, откуда появился этот ужас, Давид указал на окно. Дауд, добродушно улыбавшийся, поспешно убрал голову. Я приказала ему вернуться. Из допроса выяснилось, что «бальзам» был старым семейным средством, состоявшим в основном из различных трав и бараньего жира.

– В основном? – повторила я с подозрением.

– Кажется, он не причинил вреда, мама, – сказал Рамзес. – Хотя, несомненно, именно твоё лечение привело к такому замечательному результату. Как видишь, опухоль спала, и он может стоять без боли. – И продолжал, не переводя дыхания: – Ты не присоединишься к нам? Мы беседуем с Давидом о гробнице и о военном совете.

Более польщённая, чем я собиралась продемонстрировать, я взяла предложенные мне печенье и стакан с сиропом из сахарного тростника и уселась на стул.

– С чего вы взяли, что нужен военный совет? – спросила я.

– Но это же вполне очевидно, – ответил Рамзес. – Нам ещё предстоит объяснить непонятное поведение человека, посетившего вас в Каире, столь же странный визит синьора Риччетти и ещё более странный случай двумя группами грабителей гробниц.

– Не совсем так, – вмешалась Нефрет. – Если бы они пошли туда, чтобы ограбить гробницу, они бы не обошлись с тобой и профессором так по-доброму. Я думаю, что они пошли туда, чтобы защитить тебя.

– Зачем, к дья… зачем им это делать? – взорвалась я.

Рамзес скрестил ноги и серьёзно посмотрел на меня. Многолетний опыт снабдил меня подсказками о том, как читать загадочное выражение его лица, и в его глазах мелькнуло некое выражение, серьёзно озадачившее меня.

– Разве синьор Риччетти не упомянул две разные группы людей – тех, кто будет вам помогать, и тех, кто будет мешать?

Меня захлестнуло облегчение. Рамзесу полагалось не знать этого, но его сведения причиняли меньшее неудобство, чем некоторые другие факты, которые ему не полагалось знать.

– Полагаю, ты выпытал это у отца, – смиренно произнесла я.

– Отец ввёл меня в курс дела, – поправил Рамзес. – По его мнению, сведения стали актуальны с учётом того, что произошло прошлой ночью. Эти события, кажется, подтверждают заявление, которое первоначально...

– Рамзес, неужели обязательно выражаться именно так? – требовательно спросила Нефрет. – Давид не понимает половину слов, которыми ты пользуешься, а твои скучные, напыщенные речи чертовски надоедливы и нудны.

Даже я не могла бы сказать лучше. Рамзес моргнул – невероятное проявление эмоций для него – и Нефрет продолжила:

– События доказывают то, что мы с тётей Амелией и так знали всё это время. Человека, у которого было кольцо, послал лидер одной группы – возможно, Риччетти – и он был убит кем-то из другой группы.

– Но как ему это удалось? – спросила я.

– Именно ты высказала предположение, тётя Амелия, – сказала Нефрет. – Убийца стоял на балконе. Он застрелил мистера Шелмадина ядовитым дротиком.

– Всемогущий Боже! – воскликнула я. – Естественно, я думала об этом, Нефрет, но это действительно кажется... м-да... немного театральным, не так ли?

– Это единственное объяснение, – настаивала Нефрет. – Убийца, возможно, подкупил суфраги, чтобы тот впустил его, или, что более вероятно, перелез на ваш балкон с соседнего. Было темно, и наши комнаты располагались высоко над улицей; никто бы его не увидел. Затем, после того, как он ударил профессора, либо сам он, либо сообщник отправили суфраги по поручению и вынесли тело в соседнюю комнату – ту же, из которой он перелез на ваш балкон. Оставалось только попозже избавиться от тела, засунув его в сундук или ящик.

– Хм-м, – промычала я. – Что скажешь, Рамзес?

– Это разумная гипотеза… э-э… мысль, – запнулся Рамзес. – Итак, мы обсуждали, кем могут быть эти загадочные индивидуумы… э-э... люди. У кого имелся мотив… э-э… причина препятствовать нам раскопать... э-э… очистить... э-э…

Он принял критику Нефрет близко к сердцу, но его попытки упростить свой словарный запас явно не имели успеха. Нефрет покровительственно улыбнулась:

– Позволь мне, Рамзес. Очевидно, что эти люди хотят держать нас подальше от гробницы, чтобы они могли украсть её содержимое. Это означает, что они связаны или были связаны с нелегальной торговлей древностями. Риччетти, безусловно, один из них. Далее, есть человек по имени Сети... В чём дело, тётя Амелия?

– Крошка попала мне в горло, – прокашлялась я. – Откуда ты знаешь Сети, Нефрет?

– От Рамзеса, конечно. Он предупредил меня не говорить об этом парне ни вам, ни профессору, но я не могу понять, почему, – фальшиво-невинно протянула Нефрет. – Кажется, он просто очарователен. Мне жаль, что я с ним никогда не сталкивалась.

– Я очень рада, что этого не случилось, – пробормотала я. – Прошло пять лет с тех пор, как мы слышали о Сети, и, как известно Рамзесу, в последний раз мы узнали о том, что он навсегда покидает Египет.

– И у нас нет причин сомневаться в этой уверенности, – произнёс Рамзес. Как утверждение, а не вопрос, но его холодные чёрные глаза сфокусировались на моём лице, словно ожидая ответа.

– Нет, – твёрдо сказала я. – Сети не может быть вовлечён в эту деятельность.

– Тогда, – сказал Рамзес после долгой напряжённой паузы, – его империя осталась без лидера. Возможно, мы столкнулись с некоторыми из его бывших подчинённых… э-э… сообщников… проклятье, людей, которые работали на него. – Он жалобно посмотрел на Давида, который энергично кивнул.

Рамзес продолжал, уже с большей уверенностью.

– У Сети было много помощников, всех национальностей и обоих полов. Поскольку большинство из них известно нам, надлежит спросить...

Он сконфуженно замолчал. Нефрет спокойно продолжила:

– Мисс Мармадьюк – шпион группы, которая хочет ограбить гробницу?

– Она – не единственная возможность, – сказал Рамзес, злобно глядя на свою «сестру». – Сэр Эдвард – очень подозрительный тип.

– Я могу вспомнить, по крайней мере, две причины, по которым сэр Эдвард мог бы укрепить своё знакомство с нами, – пробормотала Нефрет. – Ни одна из них не связана с преступностью.

Давид следил за диалогом – в который превратилась беседа – разинув рот, голова только и успевая поворачиваться от одного оратора к другому. Насколько он понял суть, я не знала, но у меня не имелось иллюзий относительно того, куда движется дискуссия.

Рамзес что-то промычал, как сделал бы Эмерсон, столкнувшись с неопровержимой женской логикой, и Нефрет улыбнулась ему.

– Я согласна, дорогой брат, что мы ничего не должны принимать, как должное. Нас двое – и двое подозреваемых. Я предоставляю тебе возможность любезничать с мисс Мармадьюк и вытягивать из неё её секреты. Сэр Эдвард – на моей ответственности. Я с нетерпением жду вызова.

Эмерсон места себе не находил от злости, когда я сказала ему о званом ужине. Он не просто отказался одеть вечерний костюм (чего я и ожидала) – он вообще отказался переодеваться, появившись в салоне в мятой рабочей одежде и сапогах. Он был единственным из джентльменов (я не включаю моего сына в эту категорию), который и пальцем не пошевелил для соблюдения приличий[130]. Говард и другие археологи приоделись как можно лучше, а сэр Эдвард явился в полном вечернем костюме, слишком хорошо подчёркивавшем светлые волосы и стройную фигуру.

Однако он не смог монополизировать Нефрет, потому что её окружили другие джентльмены (и Рамзес). Месье Легрен[131], отвечавший за работу в Карнакском храме, нашёл её особенно привлекательной. Естественно, ведь он был французом.

В таком обществе и по такому случаю праздная светская болтовня вскоре сменилась профессиональной беседой. Нас засыпали вопросами о могиле, но Эмерсон, обычно решительный до догматизма, был на удивление уклончив в ответах.

– На данном этапе я предпочитаю не связывать себя обязательствами. Вы знаете мои взгляды на раскопки. Коридор заполнен мусором; потребуется некоторое время, чтобы очистить его и изучить материал.

– Но погребальная камера! – возопил Говард. – Вошли ли воры внутрь? Мумия не повреждена? Конечно, вы проверите это, прежде чем...

– Конечно, нет, – пристально взглянул на него Эмерсон. – Мы с миссис Эмерсон руководствуемся научным принципом, а не праздным любопытством.

– Значит, миссис Эмерсон будет работать с вами? – Реплика принадлежала сэру Эдварду. Подняв одну бровь, он перевёл взгляд с меня на Эмерсона и обратно на меня. – А чем вы займётесь, если мне разрешено спросить?

– Раскопками, – сообщила я. – Осмотром обломков, фиксацией любых артефактов, которые мы сможем найти, и их точного местоположения.

– В самой гробнице?

– Было бы трудно выполнять эти действия где-либо ещё.

Бровь поднялась ещё выше. Затем он засмеялся и поднял свой бокал вина.

– Мои почтительные приветствия, миссис Эмерсон. Я начинаю понимать, что леди может быть... короче говоря, дама – со всей грацией, красотой и очарованием её восхитительного пола – может быть, тем не менее, такой же смелой и способной, как любой мужчина. Мои предрассудки поколеблены; смею ли я надеяться, что продолжение общения с вами разрушит их полностью?

– Поговорим об этом, – сказал Эмерсон и отвёл молодого человека в сторону.

Это достаточно резкое окончание общего обсуждения привело к тому, что общество распалось на более мелкие группы. Рамзеса было не оторвать от беседы с месье Легреном; когда я подошла, то поняла, что последний с по-галльски оживлённой жестикуляцией описывает событие, случившееся в Карнаке несколькими месяцами ранее. Несколько монолитных колонн Гипостильного зала рухнули, и авария потрясла весь город Луксор[132].

– Это было грандиозное событие! – восклицал Легрейн.

– Должно быть, – вежливо согласился Рамзес. И задумчиво добавил: – Мне повезло – в то время меня там не было.

– Pardon?[133] – недоумённо спросил месье Легрен.

Я остановилась и уставилась на затылок моего сына. Я не намеревалась просить его повторить фразу – благо слышала её довольно чётко – но не могла поверить в услышанное. У меня была склонность (вполне понятная, учитывая прошлое) обвинять Рамзеса во всём, что происходило в непосредственной близости от него, но не мог же он предполагать, будто я заподозрю его в том, что он взорвал храм в Карнаке!

Может быть, у Рамзеса появляется чувство юмора?

Рамзес повернулся и увидел меня. Его глаза блестели. Если бы это был не Рамзес, я бы назвала отблески в глазах мерцанием.

К концу вечера (после бессонной ночи и весьма напряжённого дня) даже я немного ослабела, но, усевшись перед зеркалом для традиционной сотни расчёсываний[134] и мысленно пересмотрев события прошедшего дня, почувствовала удовлетворение. Всё в порядке. В комнату Рамзеса поставили ещё одну лежанку. Месье Легрен предложил свою помощь и помощь своих людей. (Эмерсон, не собиравшийся делиться нашим открытием с другими археологами, отклонил предложение.) Начали поступать послания – от Масперо, содержавшие поздравления; от Сайруса Вандергельта, только что прибывшего в Каир и выказавшего намерение как можно быстрее «отстреляться» (если дословно); от других друзей-археологов с вопросом, чем они могут помочь. Эмерсон предложил сэру Эдварду должность официального фотографа, добавив, что предложение может быть отменено, если сэр Эдвард не прекратит глазеть на его жену…

– Во имя Неба, Эмерсон! – воскликнула я, уронив расчёску. – Он был всего лишь учтив. Надеюсь, ты не выразился без обиняков?

– За кого ты меня принимаешь, Пибоди? Я не помню точных слов, но был предельно тактичен, как и всегда.

Его руки легли мне на плечи, и лицо отразилось в зеркале передо мной. Я не могла удержаться от смеха, настолько самодовольным он выглядел.

– Молодой человек и гроша не даст за твою жену, Эмерсон. Он заинтересован в Нефрет.

– Он почти и не разговаривал с ней за весь вечер.

– Вот именно. Эмерсон, что ты делаешь?

– Я удостоверяюсь, – заявил Эмерсон, – что тебя не собьёт с толку внимание молодого болтливого аристократа.

– Но, Эмерсон, ты, должно быть, устал, а я ещё не закончила сто расчёсываний, и уже поздно...

– Тогда почему мы тратим время на разговоры?

Безусловно, разумный аргумент. Кроме того, я намеревалась использовать все возможные средства, чтобы не дать Эмерсону вернуться в гробницу нынешней ночью. И средства эти оказались достаточно эффективными, полностью оправдав мои надежды.

Однако нам не пришлось насладиться спокойным ночным сном. Было уже два часа ночи, когда меня разбудили уже знакомые звуки ожесточённой борьбы. Долгие годы практики приучили меня к бдительности и молниеносной реакции. Я схватила ночную рубашку и скользнула в неё, не успел Эмерсон проснуться. Я позволила себе напомнить: «Не забудь брюки, милый», схватила зонтик и рванулась к двери[135].

Сначала я немного растерялась, потому что, конечно, инстинктивно бросилась в комнату Рамзеса, находившуюся через коридор от нашей. Его дверь была приоткрытой, как и другая – дверь комнаты Нефрет. Сквозь дверную щель второй каюты проникал свет и доносились продолжавшиеся звуки побоища.

С зонтиком наготове я ворвалась в комнату – и застыла. В схватке сцепились двое. Как я и ожидала. Но даже не предполагала, что ими окажутся Нефрет и мисс Мармадьюк.

Шагнув вперёд, я приказала им немедленно прекратить. Они отпустили друг друга, задыхаясь и дрожа. Растрёпанные волосы Гертруды свисали на лицо, её ночная рубашка потеряла несколько пуговиц, но Нефрет пришлось гораздо хуже. Её рубашка распахнулась до пояса и слетела с одного плеча. Поймав мой взгляд, она поспешно поправила одежду и выпалила:

– Она ударила его, тётя Амелия! Она пыталась...

– О, небеса! – Гертруда осела на колени и тяжело прислонилась к стене. – Я не знала! Я думала… Господи Всеблагий! Он вернулся! Не позволяйте ему приближаться к ней!

«Он» оказался Давидом в сопровождении Ахмеда, который караулил за окном Рамзеса. Нефрет опустилась на колени у подножия кровати. Мне показалось, что сейчас не самый подходящий момент для молитвы, но, прежде чем я успела это прокомментировать, Нефрет повернулась ко мне с умоляющим жестом, и я с ужасом увидела, что её поднятая рука окрашена в малиновый цвет.

– Помоги мне, тётя Амелия. И не позволяй этой женщине...

– Разумеется, нет, – бросил Эмерсон из дверного проёма. – Амелия, тебе лучше сделать, как она просит. Никому не двигаться.

Я знала, что увижу. Не было видно только одного – того, кто обычно появлялся самым первым.

Рамзес свернулся калачиком на полу, полуприкрытый постельным бельём и самой кроватью. Нефрет пыталась тащить его за окровавленные руки, плотно прижатые к боку. Глаза Рамзеса были открыты.

Увидев меня, он сказал:

– Добрый вечер, мама. Это был не Давид.

– В самом деле? – Я оттолкнула Нефрет, пожалуй, сильнее, чем это было необходимо, и опустилась на колени перед Рамзесом. Он позволил мне поднять ему руки, заметив:

– Полагаю, было бы целесообразно остановить кровотечение. Я начинаю чувствовать лёгкое головокружение, но хочу кое-что сказать до того…

– Охотно верю, Рамзес.

Он держал кусок простыни прижатым к ране на боку. Я сложила другой кусок в плотный тампон и сильно прижала его.

– Ой, – сказал Рамзес. – Мама…

– Потише. Эмерсон, принеси мне аптечку. Нефрет, разорви эту простыню на полосы.

Эмерсон вернулся почти сразу.

– Как он?

– Счастливее, чем следовало ожидать. Лёгкое не проколото, вероятно, потому что нож скользнул по ребру. Рамзес, хватит корчиться. Я знаю, как болезненны примочки со спиртом, но должна продезинфицировать рану, прежде чем перевязать её.

– Я не корчусь, – возразил Рамзес слабо, но с негодованием. – Это был непроизвольный физический рефлекс. И позволь мне сказать, мама, что я возражаю против определения «счастливее». Наблюдая за вспышкой света, отразившейся от лезвия ножа, я смог…

– Помолчи, Рамзес.

– Во всяком случае, он может говорить, – издал Эмерсон глубокий вздох облегчения. – Что, чёрт возьми, здесь произошло?

– Мальчишка прокрался и попытался напасть на неё! – закричала Гертруда. – Я услышала её крик и сразу же побежала, но он, должно быть, вылез из окна раньше, чем я успела…

– Ложь, – перебила Нефрет. – Это был не Давид.

– Было темно! – Голос Гертруды поднялся чуть ли не до истерического визга. – Как ты могла видеть, кто это был? А я видела его силуэт у окна.

– Вы видели Рамзеса, – ответила Нефрет. – Он был первым, кто откликнулся на мой призыв о помощи. Человек, который... Человек отпустил меня и побежал к окну. Рамзес бросился за ним. – Её руки продолжали механически двигаться, отрывая полоски от простыни, но сама она не уступала бледностью своей ночной рубашке, а голос предательски прерывался.

– Так всё и было, милая, – кивнула я. – Эмерсон…

Он заключил её в отеческие объятия.

– Мы разберёмся с этим завтра, – прошептал он, неуклюже поглаживая светлую головку, упавшую ему на грудь. Руки Эмерсона, как я помнила, никогда не были неуклюжими. Их заставил дрожать гнев.

Ледяным тоном он продолжил:

– Мисс Мармадьюк, возвращайтесь к себе комнату. Я поговорю с вами позже. Нефрет, тётя Амелия отведёт тебя в нашу комнату, как только закончит с Рамзесом. Ему лучше остаться здесь. Я останусь с ним. Давид...

– Это был не Давид. – Глаза Рамзеса были полузакрыты, но он оставался в достаточном сознании, чтобы услышать, как ожесточился голос отца, когда произнёс имя мальчика. – Он просто последовал за мной, когда я выбегал из нашей комнаты. Человек был крупнее и сильнее Давида, хотя оделся так же. Кто-то пытается...

– Ты высказал своё мнение, Рамзес, – перебил Эмерсон. По-прежнему обнимая Нефрет, он подвёл её к подножию кровати и встал, глядя на сына. – Ну, Пибоди?

– Теперь можешь положить его на кровать, – сказала я, завязывая аккуратный узел. – Осторожно.

Завершив операцию, я накрыла Рамзеса и вытерла пот с его лица. Я считала, что он спит или лежит без сознания, но следовало помнить, что Рамзес вечно будет настаивать на том, чтобы оставить последнее слово за собой. Его губы приоткрылись.

– Теперь ты сможешь сохранить свою незапятнанную репутацию перед тётей Эвелиной. Когда она приедет, ты покажешь ей... настоящую...

Он бы и дальше продолжал, если бы не потерял сознание. Оставив Эмерсона застывшим в молчании у постели и заметив, что Давид обосновался в углу с выражением, говорящим мне, что выставить его отсюда удастся только силком, я обняла Нефрет и повела её в нашу комнату.

Не оставалось никаких сомнений: у Рамзеса появлялось чувство юмора. По моему мнению – чертовски странное чувство юмора.