Пруд гиппопотамов

10. МУЖЧИН МОГУТ СИЛЬНО ПРИВЛЕКАТЬ КАЧЕСТВА, КОТОРЫЕ НЕ СРАЗУ БРОСАЮТСЯ В ГЛАЗА

Хотя мне никогда особенно не нравились мумии, я за свою профессиональную карьеру научилась эффективно и беспрепятственно справляться с неприятными моментами. Но на сей раз пришлось достаточно быстро изменить своим принципам. Был поздний час, когда мы вернулись на «Амелию», но я признала необходимость обсуждения и целительных возлияний. После случившегося невозможно было попросту спокойно отойти ко сну.

Мы все видели мертвеца, кроме Эвелины, утверждавшей, что наших описаний вполне достаточно. Эмерсон, которого тянет к мумиям, как к магниту, был готов ползти по горящим углям ради этой. С помощью Абдуллы ему удалось достаточно расширить пространство, чтобы протиснуться, и он оставался там так долго, что я пожалела, что не обвязала его верёвкой. Пришлось снова заползать в туннель и угрожать собственноручно вытащить его, чтобы он согласился вернуться. Эмерсон не особенно чувствителен к атмосфере, и на меня это подействовало так же, как и всё отвратительное, связанное с мумией: тусклый свет, колышущиеся тени, зловонный запах – и тот факт, что простой белый гроб с его ужасным обитателем охранял погребальную камеру королевы. При поспешном отступлении я заметила за гробом дверной проём, забитый массивными камнями.

Презрительно созерцая принесённый мной стакан тёплого молока, Рамзес заметил:

– Вот и причина отказа кошек войти в гробницу. Их обоняние, гораздо более острое, чем у нас, должно быть, учуяло этот мерзкий запах.

– Рамзес, это слишком фантастическая гипотеза, – возразила я. – Представление кошки о том, что представляет собой мерзкий запах, определённо не совпадает с нашим. Но я подозреваю, что мы должны поблагодарить мумию за то, что воры не вошли в погребальную камеру.

– Удивительно! – воскликнул Уолтер. – Рэдклифф, помнишь историю, которую мы слышали несколько лет назад в Гурнехе? О затерянной гробнице, в которой исчезли три человека, и больше их никто не видел?

– Детские сказки, – нетерпеливо отмахнулся Эмерсон.

– Это случилось совсем недавно, – настаивал Уолтер. – Парень, рассказавший нам об этом, утверждал, что приходится братом одному из пропавших.

– Типичная сказка, без сомнения, – задумчиво откликнулся Рамзес. – Но было бы интересно, не так ли, если бы некоторые кости, раздавленные ногами в преддверии, оказались современными?

– Чушь собачья, – отмахнулся Эмерсон. – Впервые увидев подобное зверство, они могли, конечно, завопить и скрыться, но вообще-то грабители гробниц привыкли ко всяческим кошмарам.

– Я никогда не видела настолько ужасный труп, – пробормотала я.

Эмерсон осторожно подлил виски в мой стакан.

– Я видел. В Королевском тайнике в Дейр-эль-Бахри.

– Эмерсон, этот бедняга был похоронен заживо!

– На сей раз, Пибоди, твоя мелодраматическая интерпретация, судя по всему, верна. У этой мумии те же характеристики, что и у другой, которую мне разрешили изучить несколько лет назад. Фактически, видимые параллели настолько точны, что я могу догадаться, что мы найдём, когда закончу осмотр, который мне не разрешили провести сегодня вечером.

Я проигнорировала это провокационное замечание и сопровождавший его взгляд. Пусть дразнится.

– Да, я помню образец из Дейр-эль-Бахри, – присоединился Уолтер. – Его руки и ноги тоже были связаны.

– Вместо обматывания пеленами его зашили в овечью шкуру, – произнёс Эмерсон. – Внутренние органы были на месте, и не имелось никаких доказательств того, что проводился процесс мумификации. То же самое относится и к нашей мумии. Я отодвинул овчину от обнажённого тела и не увидел никаких следов разреза, через который обычно удаляли внутренности. Выражение мучительной агонии похоже на выражение в том, другом случае, и оно, безусловно, свидетельствует, что оба человека умерли... не самым приятным образом.

– Преступление должно было быть отвратительным, раз его настигла такая участь, – вставила Нефрет.

Я задалась вопросом, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к контрасту: девушка, обладающая изысканной английской чистотой и безмятежностью светлого лица, говорила о вещах, одна лишь мысль о которых заставила бы английскую девицу содрогнуться или упасть в обморок.

– Хорошо подмечено, – кивнул Эмерсон. – Мало того, что метод казни – поскольку это, очевидно, казнь – особенно жесток, но человека лишили имени и личности и завернули в кожу животного, которое считалось ритуально нечистым. И всё же тело было не уничтожено, а захоронено с королевскими мертвецами – к которым, очевидно, принадлежал этот человек. Признаюсь, объяснение ускользает от меня.

– Вот тебе и загадка, Амелия, – усмехнулся Уолтер. – В этом сезоне у вас не было убийства. Почему бы не использовать свои детективные таланты на бедном парне?

– Сомневаюсь, что даже таланты любимых литературных сыщиков Рамзеса помогли бы им разобраться в подобном случае, – ответила я тем же шутливым тоном. – Столько лет прошло...

– Ха, – вмешался Эмерсон. – Кажется, я когда-то слышал, как ты говорила, что не существует неразрешимых тайн. Вопрос, по твоему мнению, заключается лишь в том, сколько времени и энергии готов потратить дознаватель.

– Я позволила себе прихвастнуть, – призналась я. – Тем не менее...

– О, так у тебя есть теория, да?

– Ещё нет. Какая теория, когда нет полных доказательств? – Улыбка Эмерсона становилась всё шире. Перед вызовом, сверкавшим в насмешливых голубых глазах, было невозможно устоять. Я продолжила: – Прежде чем ты прервал меня, я хотела сказать, что на данном этапе нельзя утверждать, что задача неразрешима. Мне уже пришли в голову одна-две мысли.

Заметив, что Рамзес, никогда не испытывающий нехватку идей, готовится выступить с речью, Эмерсон быстро пробормотал:

– Час уже поздно. Пора спать. Никому ни слова об этом, запомните. Если О’Коннелл узнает об этом, он вытащит на свет Божий старую чепуху о проклятиях, и я не уверен, что мисс Мармадьюк сумеет противостоять его чёртову обаянию.

– Так мистер О’Коннелл обаятелен, вот как? – спросила я, когда мы вышли из салона.

– Совсем нет, – холодно отрезал Эмерсон. – Я имел в виду его влияние на восприимчивых существ женского рода, которое мне довелось наблюдать.

Характер Эмерсона подвергся испытаниям в последующие дни, поскольку «Миррор» прибыла по расписанию, за ней последовала «Таймс», и Кук добавил нас в свой маршрут («пароходы два раза в неделю в разгар сезона»). Лицо Эмерсона, когда он впервые увидел отряд туристов верхом на ослах, с грохотом спускавшихся вниз, представляло поистине выдающееся зрелище. Робкие души отступили, услышав первый рёв, но прочие оказались удивительно настойчивы и не двинулись с места, пока он не ринулся на них с доской.

Мало того, что нас осаждали журналисты и туристы, но приходилось испытывать и предсказанный Эмерсоном археологический натиск. Первым прибыл Сайрус Вандергельт, наш богатый американский друг. Квибелл и Ньюберри «заскочили по пути», Говард Картер провёл с нами столько времени, сколько смог высвободить от других своих обязанностей, и мы были даже почтены кратким визитом месье Масперо, несмотря на усилия Эмерсона прогнать его прочь.

Единственными из наших друзей, которые не явились, были преподобный Сейс, который, как я с огорчением узнала, страдал от приступа ревматизма (о чём Эмерсон совершенно не жалел), и мистер Питри. Чета Питри в тот год пребывала в Абидосе, что сделало их отсутствие ещё более удивительным. Говард объяснял этот факт навязчивыми привычками Питри. Эмерсон приписывал причину злобе и ревности.

– По крайней мере, – кисло заметил он, – нам не нужно бояться вмешательства местных воров. Они не смогут добраться до места, не споткнувшись о журналиста или археолога.

Наши известные и неизвестные враги действительно проявляли исключительное отсутствие интереса. Мы больше ничего не слышали о Риччетти; одна мирная ночь сменяла другую как в гробнице, так и на дахабии. Это было, на мой взгляд, зловещим знаком, но Эмерсон категорически отказался согласиться со мной (равно как вообще обсуждать этот вопрос). Воистину, нет более слепого, чем тот, который видеть не желает![167] Хотя частично это и моя вина. Работа целиком поглотила меня. Я стала самодовольной и беспечной. И со временем заплатила ужасную цену за это самодовольство.

Но какой египтолог мог устоять перед очарованием нашей гробницы! Окрашенные рельефы восхищали, краски едва выцвели, контуры были резко очерчены. Эмерсон и Уолтер потратили немало времени, споря об историческом значении различных сцен и переводах иероглифических надписей, но я избавлю неосведомлённого Читателя от дальнейших подробностей. (Читатель, желающий узнать подробности, найдёт их в нашей предстоящей публикации «Гробница Тетишери в Фивах»: четыре тома и цветные изображения в пятом, in-folio[168]).

Очистка преддверия заняла меньше времени, чем я ожидала. Нынешние воры интенсивно потрудились, разбрасывая обломки в поисках сколько-нибудь ценных объектов и нарушая стратиграфию[169] до такой степени, что даже Эмерсон признал: нет никакой надежды восстановить первоначальное расположение. Большинство оставшихся предметов оказались там гораздо позже, чем во времена Тетишери, и были низкого качества. Расхитители гробниц оставили очень мало, расчленяя мумии в поисках амулетов и разбивая хрупкие деревянные гробы. Воры попали в нашу гробницу, расхищая захоронения жреческой семьи Двадцать первой династии, которая использовала преддверие Тетишери в качестве своей семейной гробницы до того, как лавина или землетрясение скрыли вход.

Мы считали работу увлекательной, но журналисты – нет. Выждав некоторое время, в течение которого из гробницы не вынесли ни мумию, ни драгоценности, ни золотые сосуды, они удалились в отели Луксора, где в основном пили и слушали выдумки местных жителей. Наши друзья-археологи также рассеялись; у них имелись свои обязанности, и, как заметил мистер Квибелл с печальной улыбкой, Эмерсону потребовалось больше времени, чем Питри, чтобы очистить гробницу.

Даже коллегам-археологам Эмерсон не признался, что мы вышли за пределы преддверия. Он закрыл входное отверстие и отказался открыть его снова даже по прямому требованию директора Ведомства древностей.

Мы с любопытством наблюдали, как просветлело лицо Масперо, когда он увидел наши красивые деревянные лестницы. Как и Гамлет, бедняга был полноват и одышлив[170]. Осмотрев рельефы, он прервал лекцию Эмерсона о найденных нами артефактах.

– Mon cher colleague[171], я уверен, что вы проводите свои раскопки самым безупречным образом. Но как насчёт мумии королевы?

На лице Эмерсона появилось выражение, часто предшествовавшее бестактному замечанию, и я вмешалась, смягчая ситуацию:

– Мы ещё не исследовали погребальную камеру, месье. Вам известны методы моего мужа.

Масперо кивнул и вытер пот со лба. Беседуя с любым другим археологом, он мог бы настаивать на том, чтобы очистить проход, но Эмерсона он знал слишком хорошо.

– Вы уведомите меня, прежде чем войти в погребальную камеру? – мечтательно произнёс он

– Конечно, месье, – ответил Эмерсон на беглом французском языке, но с издевательски преувеличенным акцентом. – Как вы могли предположить, что я поступлю иначе?

Масперо что-то промычал и, пыхтя, отправился вниз по лестнице.

Единственным гостем, не оставлявшим нас в покое, был Сайрус. Его предложение о помощи было решительно отклонено Эмерсоном, после чего он начал собственные раскопки в Долине Царей; но так как его дом в Луксоре находился у входа в Долину, Сайрус мог «висеть у нас на хвосте днём ​​и ночью», как грубо выразился Эмерсон. Дом, который местные жители называли замком, представлял собой большую элегантную резиденцию, оснащённую всеми современными удобствами. Сайрус пригласил нас на чай, завтрак, обед и ужин, и предложил приютить кого-либо или всех нас.

– Мистера и миссис Уолтер Эмерсон, по крайней мере, – настаивал он. – Они не привыкли мириться с лишениями, как мы, стреляные воробьи, миссис Амелия, и дахабия, должно быть, слишком мала для шестерых.

Я отказалась от приглашения, но учла его. Замок был полностью укомплектован и неприступен, как крепость. Может наступить время...

В тот вечер, когда мы ужинали с Сайрусом в отеле «Луксор», обманчивое спокойствие нашего существования нарушилось первой зловещей рябью, указавшей на присутствие враждебной жизни под поверхностью. Эмерсон неохотно согласился принять приглашение, больше основываясь на том, что следующий день – пятница и, следовательно, выходной ​​для рабочих, чем на моих уверениях в том, что нам всем стоит сменить обстановку. Эвелина выглядела явно уставшей, и даже Нефрет казалась более тихой и поглощённой своими мыслями, чем обычно.

Со своей обычной щедростью Сайрус пригласил весь наш персонал, а также молодого египтолога, которого он нанял, чтобы контролировать собственную работу. В результате получился пышный званый ужин, и морщинистое лицо Сайруса расплылось в улыбке, когда он взглянул на собравшихся со своего места во главе стола.

– Разве это не замечательно? – спросил он у меня (конечно, сидевшей справа от него). – Чем больше, тем лучше, вот мой девиз. И очень красиво, если не принимать во внимание такую подержанную старую развалину, как я.

Пришлось согласиться. Никто так не украшает обеденный стол (или любую другую обстановку), как мой любимый Эмерсон, как всегда, загорелый и подтянутый, с чётко очерченными губами, изогнувшимися в добродушной улыбке, когда он увидел, что Нефрет пытается быть вежливой с Рамзесом. У неё появился талант к утончённому сарказму, который, конечно, Эмерсон не заметил. Заметил Рамзес, но пока не решил, что с этим делать.

Сэр Эдвард решил не рисковать и отказался от вечернего платья в пользу костюма вересковой окраски[172], подчёркивавшего голубые глаза и светлые волосы. Кевин… Что ж, даже лучший друг не мог бы назвать его красавцем, но веснушчатое лицо сияло от удовольствия, поскольку он оказался в такой компании. Раздражение «Таймс», «Миррор» и «Дейли мейл», сидевших за дальним столом, несомненно, лишь усиливало это удовольствие. Уолтер казался помолодевшим на десять лет, его лицо покрылось загаром, а в осанке появилась твёрдость.

Мистер Амхерст, новый помощник Сайруса, был приятным молодым человеком с песчаными волосами и аккуратно подстриженными усами. Никто из нас не встречал его раньше, так как он недавно закончил Оксфорд, где изучал классику. Он болтал с Эвелиной, которая никогда ещё не выглядела такой красавицей.

Однако самое счастливое лицо принадлежало мисс Мармадьюк. Как единственная незамужняя взрослая женщина, она, очевидно, посчитала, что ей выпала отличная возможность, и расцвела от внимания джентльменов. Её чёрное платье изменили так, чтобы демонстрировать руки, горло и плечи, и с помощью какого-то устройства, которое я не могла разглядеть, ей удалось соорудить высокую причёску. Худые щёки покраснели – а может, нарумянены. Метаморфоза была настолько существенна, что мне стало интересно, не собирается ли сэр Эдвард...

– В этом году немало туристов в Луксоре, – прервал Сайрус ход мыслей, не делавших мне чести. – Интересно, скольких из них привлекли новости о могиле.

– Во всяком случае, некоторые пытались её увидеть, – ответила я, узнав несколько знакомых лиц. – Лорд Лоури-Корри и его жена угрожали Эмерсону увольнением, когда он отказался позволить им подняться по лестнице.

– Каким увольнением? – озадаченно улыбнулся Сайрус.

– Одному Богу известно. По-моему, они уверены, что археологов нанимает британское правительство. – Я кивнула леди Лоури-Корри, издалека посылавшей мне убийственные взгляды.

Сайрус, наблюдавший за дуэлью, от души рассмеялся.

– Надеюсь, вы простите меня за такие слова, миссис Амелия, но у демократической формы правления есть свои преимущества. Аристократия может стать помехой.

– Эмерсон согласится с вами. Но, если вы простите меня за такие слова, Сайрус, некоторые американцы совсем не против аристократов – не только наших, но и американской аристократии богатства. Исходя из того, как дамы пресмыкаются перед джентльменом за тем столом, я делаю вывод, что он принадлежит к этой группе, поскольку его внешний вид не настолько приятен, чтобы вызывать подобную ​​степень восхищения.

– Верно, миссис Амелия. – Сайрус нахмурился, глядя на маленького человечка с огромными усами, громко разглагольствовавшего с сильным американским акцентом. – Он житель Нью-Йорка и мой старый деловой конкурент. По-видимому, он очень увлёкся Египтом, потому что набрался невероятной наглости, навестил меня и попытался присоединиться к моим раскопкам. Берегитесь его. В следующий раз он попытается прорваться в вашу гробницу, и я бы за его слова гроша ломаного не дал.

– Вы могли бы дать ему ещё меньше, Сайрус.

– А Эмерсон – и того менее[173]. – Сайрус расслабился и предвкушающе улыбнулся. – Я просто надеюсь, что окажусь на месте, если он испробует свои уловки на вашем муже.

Я встретилась глазами с другим джентльменом, который сразу встал и подошёл к нашему столу.

– Как поживает ваш сын, миссис Эмерсон? Поскольку вы больше не посылали за мной, я допускаю, что всё обошлось без осложнений.

– Как видите, он – воплощённое здоровье. – Повернувшись к Сайрусу, я сказала: – Вы помните доктора Уиллоуби, Сайрус. Я рада возможности снова поблагодарить вас, доктор, не только за своевременную помощь при неприятности с Рамзесом, но и за заботу о моём муже прошлой зимой[174].

– Похоже, он полностью выздоровел, – заметил Уиллоуби, глядя на Эмерсона, который, судя по яростным жестам, спорил с Уолтером о филологии.

– Так, как вы и предсказывали, – ответила я. – Когда физическое здоровье улучшилось, то… э-э… нервное расстройство исчезло.

– Рад это слышать. И мои пациенты были бы рады, – добавил он с улыбкой, – если бы я оказался настолько непрофессионален, что обсуждал бы другие мои случаи с кем-либо, кроме пациента и его семьи. Но могу сказать вам, миссис Эмерсон, что случай вашего мужа вызвал у меня интерес к… э-э… нервным расстройствам, и я помог нескольким людям, консультировавшимся со мной по аналогичным проблемам. Моя практика постоянно растёт.

– Луксор становится известным как курорт, – согласилась я, – и присутствие врача с вашей репутацией должно привлечь в город многих инвалидов.

После дальнейшего обмена комплиментами доктор вернулся к своему столу, и Сайрус, с любопытством изучавший меня, заметил:

– Значит, с Рамзесом произошла небольшая неприятность – но настолько серьёзная, что потребовался хирург?

– Материнский инстинкт довольно часто реагирует преувеличенно, – ответила я и, в надежде сменить тему, продолжила без остановки: – Интересно: те, кто сидит за столом доктора – тоже его пациенты? Некоторые из них, кажется, страдают разве что от обжорства.

– Этому парню в красной феске, конечно, станет только лучше от нескольких недель на хлебе и воде, – рассмеялся Сайрус. – Он голландец, миссис Амелия, и редкостный бонвиван. Дама в чёрном рядом с ним – подданная императора Австрии. Недавно она потеряла своего мужа в результате трагического несчастного случая: он был страстным спортсменом, споткнулся о корень и застрелился вместо оленя, за которым охотился. Бедняжка крайне хрупкого здоровья; эта неприступная женщина слева от неё – сиделка, которая повсюду её сопровождает.

– Вы так осведомлены, Сайрус. Вы всех в Луксоре знаете?

– Я не знаком с другими дамами за столом Уиллоуби. Но не возражал бы против того, чтоб меня представили им. Ничего страшного в этом не вижу.

– Слишком много денег и слишком мало мозгов, без сомнения. Кто вам нравится, Сайрус, темноволосая леди или та, у которой тициановские волосы[175]? Я сомневаюсь, что это оригинальный цвет.

– А почему лишь одна? Я не скрываю восхищения представительницами прекрасного пола, миссис Амелия, и, поскольку вы недоступны, мне приходится искать утешения в другом месте.

Я уверена – не нужно объяснять Читателю, что причиной моих вопросов было отнюдь не вульгарное любопытство. За последние дни я не видела никаких признаков существования стервятников, но не сомневалась, что они по-прежнему кружат над нами, намереваясь получить контроль над империей, которую Сети оставил без правителя. Беда с неведомыми врагами в том, что их чрезвычайно сложно распознать[176]. И этими врагами могли оказаться, казалось бы, невинные туристы – от одного до всех.

После ужина мы удалились в сад выпить кофе. Фонари, висевшие на деревьях, бросали мягкое сияние на пышную зелень и нежные цветы; прохладный чистый воздух принёс долгожданную свежесть после многолюдной атмосферы столовой. Эмерсон немедленно приступил к загрязнению воздуха трубкой, а Сайрус, вежливо спросив разрешения, зажёг одну из своих чёрных сигарок.

– Итак, – приступил к делу последний, – когда вы рассчитываете добраться до погребальной камеры?

Бросив взгляд на Кевина, сидящего за соседним столом, Эмерсон сказал:

– Кто-то насторожил уши, да? Не вытягивайте шею, О’Коннелл. Ответ на вопрос мистера Вандергельта однозначен: «Откуда, чёрт побери, мне знать?» Пройдёт ещё несколько дней, прежде чем я закончу с преддверием, и затем на очереди проход неизвестной длины, который также требуется очистить от обломков. Если нам повезёт добраться до погребальной камеры, где бы она ни находилась, то не раньше марта.

– Ещё месяц? – возопил Кевин, придвигаясь вместе со стулом.

– По меньшей мере.

– Но я не могу так долго слоняться вокруг Луксора! Мой редактор не выдержит этого.

– Мне кажется, «Таймс» и «Миррор» тоже не смогут, – зловеще улыбнулся Эмерсон. – Даю разрешение передать им сведения, О’Коннелл. Итак, Вандергельт, вы спрашивали о следующем томе моей «Истории». В нём я хотел подробно обсудить развитие временного усиления власти жрецов Амона и его результат...

Пробормотав: «Begorrah![177]», Кевин встал и ушёл. Уловка удалась. Его и его читателей не интересовали теории Эмерсона о жрецах Амона. Я была настолько увлечена, что только после завершения непродолжительного, но оживлённого спора об Эхнатоне увидела, что некоторые из нашей компании исчезли.

– Проклятье! – воскликнула я. – Где Нефрет? Если девушка ушла с...

– С Рамзесом, очевидно, – простодушно ответил Эмерсон. – Прекрасная лунная ночь, Амелия, и кровь у молодых бурлит, и не даёт сидеть спокойно.

– Эвелина с Уолтером тоже отправились на прогулку под луной?

– Кажется, так. Присядь, Пибоди, что ты так волнуешься?

– Материнские инстинкты, – серьёзно заявил Сайрус. – Я сочувствую, миссис Амелия; ответственность за двух таких молодых людей должна быть колоссальной. Что же касается предрасположенности Рамзеса к несчастным случаям и красивого лица мисс Нефрет... Эмерсон, вскоре вы увязнете по… э-э… шею в заботах влюблённых.

– О, Всемогущий Боже, – поражённо вытаращил глаза Эмерсон. – Пибоди, возможно, тебе лучше поискать её… их.

Как будто он игнорировал все очевидные признаки, включая мои предупреждения, пока его внимание не привлёк случайный комментарий другого человека! Я холодно произнесла:

– Я именно так и собиралась поступить, Эмерсон. Пожалуйста, не затрудняй себя.

Подняв свой зонтик (малиновый, под цвет платью), я направилась по тропинке, ведущей на кустарниковую аллею.

Тропической красотой ночи наслаждались и другие – тёмные силуэты во мраке, многие – рука об руку. Шагая вперёд, я начала жалеть, что в порыве мгновенной обиды не стала убеждать Эмерсона сопровождать меня. Египетские ночи созданы для романтических встреч – звёзды, мягкий бриз, томный запах жасмина и роз, насыщающий воздухе. Почти полная луна отбрасывала на дорогу серебристые лучи. Могла ли я, до сих пор восприимчивая к подобным чувствам, сурово осуждать юную девушку, поддавшуюся изысканным ощущениям окружавшей её ночи?

Но ей всего пятнадцать лет, нет... она не такая зрелая, какой была я, когда меня покорили лунный свет и Эмерсон[178].

И тот же лунный свет выдал их, сверкнув в светлых волосах мужчины. Женская фигура оставалась в глубокой тени, наполовину скрытая цветущей лозой. Ветерок шелестел, и этот звук приглушил мягкое шуршание моих юбок по траве. Остановившись, я услышала женский голос:

– Что они говорят? Слово англичанина?

Голос не принадлежал Нефрет. Хотя достоверно распознать его было трудно, потому что женщина говорила шёпотом, слегка усмехаясь. Я решила, что это Гертруда – ещё до того, как услышала ответ, произнесённый таким же тихим, но безошибочно различимым голосом сэра Эдварда Вашингтона.

– Вы получили его. Вы сомневаетесь во мне?

– Тогда дайте мне свою руку – как поступают джентльмены, заключая сделку.

Единственным ответом было дыхание. Блеск светлых волос исчез при движении мужчины, и, поскольку я не знала, двигался он вперёд или назад ко мне, предпочла немедленно удалиться.

Вернувшись к столу, я с облегчением обнаружила, что часть исчезнувших вновь появилась в зале.

– Мы немного прогулялись, – объяснила Эвелина. – Вид на реку прекрасен.

– Вы видели других? – небрежно спросила я.

– Мы столкнулись с О’Коннеллом и Амхерстом, – ответил Уолтер. – Они искали табак. Знаете, во время Рамадана лавки работают до глубокой ночи.

– А сэр Эдвард и мисс Мармадьюк случайно не сопровождали вас? – Я-то знала, что нет – по крайней мере, не всё время – но добросовестный следователь ничего не принимает, как должное.

– Какое тебе дело? – вмешался Эмерсон. – Ты за них не отвечаешь, а они не отвечают перед тобой за то, чем заняты в свободное время. – Он вытащил часы. – Поздно. Пора возвращаться.

– Куда спешить? – Сайрус указал на проходившего мимо официанта. – Дамы имеют такое же право на отдых, как и рабочие. Если вы высвободите себе день, буду рад выступить в качестве сопровождающего. Храмы, могилы или магазины – всё, что пожелаете, леди; Сайрус Вандергельт, гражданин США, к вашим услугам. А как насчёт Долины Царей, а? Думаю, что могу утверждать – это мой особый участок, а мисс Нефрет говорит, что не видела его.

Обсуждение этого вопроса не затянулось – вернулись остальные. Вместе, все трое. О’Коннелл осыпа́л Гертруду улыбками и ирландскими комплиментами. Удалось ли ей поработить и его? Я решила, что лучше поговорить с Гертрудой.

Хочу прояснить во избежание недоразумений: моё беспокойство продиктовано всего лишь чувством долга. Эмерсон вечно жалуется на мою слабость к молодым влюблённым, как он её называет, и я последней буду отрицать, что заинтересована в содействии романтическим альянсам. (То есть брачным союзам.) Но в данном случае не может быть и речи о браке, а вот о заговоре – запросто. Мой долг перед семьёй – узнать, строят ли сэр Эдвард и Гертруда совместные козни (выражаясь лексиконом Сайруса), или же джентльмен просто развлекается. Если последнее –чувство моральной ответственности требовало от меня деликатно предупредить женщину, явно не имевшую моего опыта общения с мужским полом.

Я объяснила это Эмерсону позже, когда мы вернулись на «Амелию». С грустью замечу, что он ответил невероятно легкомысленными замечаниями и предложил другую теорию, которую я предпочитаю не цитировать буквально. Выражаясь менее вульгарно, чем он: Гертруда совсем не такая неопытная, как кажется; сэр Эдвард (легкодоступный, поскольку принадлежит к группе мужчин, считающих себя неотразимыми) обманут хитрой авантюристкой. Эмерсон добавил – позвольте подумать, как бы помягче выразиться – что мужчин могут сильно привлекать качества, которые не сразу бросаются в глаза.

Трудно было отрицать правдивость его заключений. Но, кажется, мне довольно изящно удалось противостоять им.

– Я полностью согласна, Эмерсон. Если помнишь, именно я первым указала, что Гертруда – не та, кем кажется. Она может быть больше, чем простой авантюристкой. Она может быть шпионкой и преступницей! Ну да, обрывки разговора, которые я услышала, убедительно свидетельствуют о том, что она пытается вовлечь сэра Эдварда в заговор!

– А мне они сильно напоминают идиотские словесные игры, которыми мужчины и женщины занимаются, когда устанавливают… э-э… романтические отношения.

– Возможно, – великодушно согласилась я. – Но мы обязаны выяснить правду и предупредить бедного сэра Эдварда, если его одурачили.

– Он не поблагодарит тебя за это, – пробормотал Эмерсон. – О, ч-чёрт побери. Не знаю, почему я трачу время на споры с тобой, Пибоди, ты всё равно поступишь по-своему, что бы я ни говорил. Напои мисс Мармадьюк чаем и сочувствием и загляни в её самые сокровенные помыслы. Я бы попытался помешать тебе, если бы подумал, будто существует хоть какая-то вероятность, что Гертруда – совсем не сентиментальная и достаточно глупая женщина, которая упадёт в обморок, когда случайно столкнётся с преступником или шпионом.

Естественно, он ошибался. Он не слышал женский голос – уверенный, многообещающий, соблазняющий – приглушённый голос самой искушённой женщины в мире.

На следующий день мы отправились на экскурсию в Долину Царей. Эмерсон согласился присоединиться к нам, не прекращая жаловаться на проклятых туристов и пропущенный день для работы.

– По крайней мере, Рамадан почти закончился, – утешала его я. – Нельзя ожидать, что мужчины будут добросовестно работать, если они постятся весь день.

– И объедаются всю ночь, – проворчал Эмерсон. – А потом придётся терпеть три дня излишеств и развлечений, пока они празднуют окончание Рамадана. Чёртова религия, от неё одни помехи!

Конечно, он настоял на том, что сначала посетит гробницу. Остальные поехали прямо в замок, где до начала экскурсии нас ожидал завтрак с Сайрусом. Общество было тем же, что и накануне ночью, поскольку Сайрус любезно пригласил всех. В ожидании Эмерсона он провёл нас по замку. Прогулка закончилась в библиотеке; наблюдая, как мистер Амхерст снимает с полки огромный том in-folio, чтобы Нефрет могла его осмотреть, я отвела Сайруса в сторону.

– Вы уверены, что мистер Амхерст – тот, за кого себя выдаёт, Сайрус?

– Моя дорогая миссис Амелия! Вам лучше избавиться от привычки думать, что все, с кем вы встречаетесь, носят личины.

– Кажется, его очень заинтересовала Нефрет.

– А кого из молодых она бы не заинтересовала? Он просто хвастается, миссис Амелия, поднимая этот том Лепсиуса[179] так, как другой парень поднял бы гири, чтобы произвести впечатление на симпатичную молодую даму. А вот и ваш муж. Идём завтракать.

Еда была превосходной, как и всегда у Сайруса. Наслаждаясь нашими похвалами, он повторил приглашение:

– Здесь много места, друзья. Как насчёт вас, мисс Мармадьюк? И сэр Эдвард?

– Пожалуйста, позвольте мне самостоятельно распоряжаться персоналом, Вандергельт, – прорычал Эмерсон.

– Нет смысла тратить изрядные деньги на отель, – настаивал Сайрус. – И это уберегло бы их от поездки через реку два раза в день. Мы с Уилли сутки напролёт болтаемся в этой старой громаде, а я – не лучшая компания для энергичного молодого парня. Разве не так, Уилли?

Амхерст вежливо улыбнулся.

– Ваше общество, мистер Вандергельт, никогда не может быть скучным. Но, конечно, всё зависит только от вас, сэр.

– Ошибаетесь, – поправил Эмерсон. – И от меня тоже. А, к чёрту. Поступайте, как знаете. Все вечно поступают по-своему.

Я ожидала, что Гертруда воспользуется предложением. Мало того, что близость расположения облегчит ей слежку за нами, но помещения, которые она видела ранее, были настолько элегантными, насколько могла лишь желать любая женщина. Однако она возразила, и когда сэр Эдвард также выразил своё нежелание воспользоваться приглашением Сайруса, я подумала, что знаю причину. Или примут оба, или ни один. Они хотели переговорить наедине, прежде чем принять решение.

– Тогда подумайте, – добродушно сказал Сайрус. – Предложение остаётся в силе; просто дайте мне знать.

И вскоре мы уже двигались через вади. Я, конечно, побывала в Долине бесчисленное количество раз, но она никогда не перестанет очаровывать меня. Пока мы ехали, ущелье постепенно сужалось между стенами из голых скал, залитое золотисто-жёлтым цветом солнца и совершенно лишённое жизни – только лениво скользящие над головой стервятники, редкие змеи, ползущие среди скалистых склонов и, конечно, мухи. Похоже, они беспокоили Гертруду больше всего. Она выглядела нелепо, подпрыгивая в седле и отмахиваясь метёлкой. Я снова спросила себя: может ли эта глупая женщина быть авантюристкой или шпионкой?

Ответ напрашивался сам собой: да, безусловно. Способность к действию и маскировке важна для обеих профессий.

Когда путь разветвился, мы направились по левой ветви через естественные каменные ворота и увидели перед собой Долину. Как и предсказывал Эмерсон, место кишело туристами.

«Бедекер»[180] считал, что только несколько королевских гробниц достойны быть отмеченными, и именно вокруг них собрались туристы. Игнорируя вульгарное сборище, Сайрус привёл нас к месту, которое выбрал для раскопок в этом сезоне. В тот день никто не работал, но ямы и кучи песка свидетельствовали о прошлых трудах.

– Я полагаю, что где-то здесь должна быть могила, – заявил Сайрус.

Мисс Мармадьюк с явным недоумением изучала бесплодную землю и груды щебня, а Эмерсон фыркнул:

– Вы бы лучше занялись, Вандергельт, проведением надлежащих раскопок одной из гробниц, которые никогда полностью не исследовались – номер 5, например[181]. Неполный план Бертона имеет несколько интересных особенностей.

– В чёртовой дыре полно мусора, – возразил Сайрус. – Потребуются месяцы, чтобы убрать его. Во всяком случае, это не королевская гробница.

– Типично, – пробормотал Эмерсон. – Всё, что вас волнует – королевские гробницы. Как и остальных.

После чего удалился, предоставив нам самим решать – остаться или следовать за ним.

– Куда ты, Эмерсон? – спросила я, пустившись вслед рысью.

Вежливый, как всегда (достаточно напомнить), он замедлил темп.

– Я хочу взглянуть на одну из могил, найденных Лоре[182] в прошлом году.

– Аменхотеп II? Там будет полно туристов, Эмерсон. Сам знаешь, как мумии привлекают толпу.

– Нет, – бросил Эмерсон.

Гробница, которую он искал, была вырыта в стороне от Долины. Как и большинство других, она был открытой и неохраняемой, и, когда мы начали спускаться по лестнице, я подумала, что Говарду следует этим заняться, если он надеется защитить гробницы.

Мы, конечно, захватили с собой свечи. В то время ни одна из гробниц не освещалась электричеством, а ступени были крутыми и разбитыми. Гертруда, которой галантно помогал Сайрус, тихо и тревожно вскрикивала, когда спотыкалась.

Лестница заканчивалась в квадратной комнате без украшений. Вторая каменная лестница вела в комнату, являвшуюся последним пристанищем короля. Саркофаг из красного песчаника, украшенный изображениями божеств-защитников, пустовал.

Эмерсон неопределённо хмыкнул, подошёл к правой стене и начал осматривать её.

Мне не требовалось разъяснять, почему он направился туда. Гробница принадлежала Тутмосу I, отцу царицы Хатшепсут, но Эмерсона их связь не интересовала. Это была самая ранняя королевская гробница в Долине – сооружённая несколькими поколениями позже, чем наша, но ближе к ней по времени, чем любая другая. По размерам она была намного меньше, чем длинные, тщательно продуманные усыпальницы более поздних периодов, и я поняла, что творится в голове у Эмерсона. Поскольку наша могила сооружена раньше, чем эта, она может быть устроена так же просто. Если так, заблокированный дверной проём в основании лестницы, которую мы видели, мог привести прямо в погребальную камеру.

Остальные собрались вокруг саркофага. Гертруда стояла в головах, склонив голову и сложив руки. Я заметила, что богиней, изображённой на этой части саркофага, была Нефтида[183] – не более прикрытая, чем Исида, поскольку обе дамы обычно изображаются в очень скудной, плотно облегающей одежде.

После изучения саркофага и перевода надписей (хотя никто не просил его об этом), Рамзес присоединился к отцу у стены.

– Её украшала расписная штукатурка, – догматично заметил он.

– Хм-м, – отозвался Эмерсон, идя боком и держа свечу близко к поверхности.

– Повреждена водой, – объяснил Рамзес Нефрет, подошедшей посмотреть, чем они заняты. – Комнаты часто затапливало. Поэтому с гробницами, расположенными у подножия скал, возникают трудности; можно было бы предположить...

– Хм-м, – сказала Нефрет вслед за Эмерсоном.

– Вы ещё не всё осмотрели? – нетерпеливо поинтересовался Сайрус. – Здесь нет ничего интересного.

Мне пришлось хлопнуть Гертруду по плечу, прежде чем она пробудилась от своей задумчивости – или медитации, или молитвы, или чем бы это ни было. Она повернулась ко мне с особенно глупым взглядом.

– Это прекрасно, – выдохнула она. – Увидеть Её здесь, в этой обстановке; воздух пронизан Её присутствием, силой веры.

– Если, говоря о «Ней», вы имеете в виду Исиду, – заметила я, – то выбрали не ту богиню. Это Нефтида. Исида находится у подножия саркофага.

Гертруду это не смутило.

– Она проявляет себя во многих формах. Всё есть Она. Она есть всё.

– Да неужели? Идём, Гертруда, или мы останемся в одиночестве.

– Но ведь я здесь, – заявил Сайрус. – У меня есть рука для каждой из вас, дамы.

– Это не оставит вам руку для свечи, – ответила я. – Позаботьтесь о мисс Мармадьюк, Сайрус. Я пойду с... Эвелиной?

Она уже ушла – не знаю, с кем, но не с мужем.

– С Уолтером, – закончила я. – Могу ли я опереться на твою руку, дорогой?

Не то чтобы я в этом нуждалась. Однако пристыженный взгляд указывал на то, что его хрупкое мужское эго требовало некоторой поддержки, и я с удовольствием предоставила её. Мы были последними, кто поднялся по лестнице, после чего тьма снова заполнила пустынную заброшенную комнату.

По предложению Рамзеса, разделяющего интерес отца к мумии (я бы добавила, в преувеличенной степени), мы подошли к могиле Аменхотепа II, обнаруженной только в прошлом году. Как и в Королевском тайнике в Дейр-эль-Бахри, в ней находились останки фараонов и королев, вывезенные из собственных гробниц на сохранение. Королевские останки были недавно вывезены в Каирский музей, за исключением тела самого владельца гробницы. Он по-прежнему лежал в открытом саркофаге и, естественно, привлекал всё больше мерзких зрителей. Неподобающее зрелище: сохраняющееся достоинство закутанного тела, иссохший венок, лежавший на груди – в окружении болтливых, потных, любопытствующих зевак. Кто-то с претензией на юмор грубо шутил, а другие капали свечным воском на мумию. Я поторопилась увести Эмерсона.

Мы отступили в соседнюю комнату, где находилась одна из самых любопытных достопримечательностей Долины. Помимо закутанных и вытащенных из гроба королевских мертвецов, в гробнице находились ещё три мумии. Они лежали там, где их нашли, обнажённые и безымянные. Двое были изуродованы древними грабителями гробниц и выглядели не очень симпатично, хотя далеко не настолько ужасно, как наша безымянная мумия. Одна, женская, сохранила следы красоты. Её длинные тёмные волосы лежали вокруг головы.

Конечно, Рамзес уже находился там и склонился над мумиями. Рядом стояла Нефрет, и когда мы вошли, то услышали замечание Рамзеса:

– Техника мумификации, несомненно, относится к временам Восемнадцатой династии. Посмотри на разрез.

Нефрет последовала совету, её лицо чуть ли не касалось отталкивающей поверхности мумии. Эмерсон усмехнулся. (Самые необычные вещи приводят его в хорошее настроение.)

– Я рад, что вы оба усердно учитесь, – сказал он. – Ты сделал какие-либо выводы, Рамзес?

– Что касается возможной личности этих мертвецов, ты имеешь в виду? – Рамзес задумчиво провёл пальцами по подбородку. – Я полагаю, что пожилая женщина является великой Хатшепсут.

Нефрет слегка вскрикнула от интереса и встала на колени, чтобы осмотреть тело поближе.

– Могут ли молодые люди быть её детьми?

– Невозможно определить, – сказал Рамзес. – И нет больше оснований полагать, что это Хатшепсут, чем любая другая королева того периода, чья мумия ещё не найдена.

Громкое «Pardon, madame!» позади заставило меня отойти в сторону. Вошли два туриста, сопровождаемые сэром Эдвардом, чьи выразительные брови приподнялись при виде Рамзеса и Нефрет, полусидевших рядом с мумиями.

– Удивительная молодая женщина, – пробормотал он. – Большинство женщин, бросив лишь один взгляд на такое, завопили бы от страха.

– Большинство женщин обучены вести себя по-идиотски, – ответила я.

– Полностью разделяю ваше мнение, миссис Эмерсон. После дам, с которыми мне посчастливилось встретиться в этом сезоне, обычная молодая англичанка покажется глупой и несерьёзной.

Я улыбнулась, признавая скрытый комплимент.

Туристы, как, несомненно, уже заключил Читатель, принадлежали к французской нации. Кроме того, я сделала вывод, что они находились в свадебном путешествии. (Поскольку были молоды, одежда – новая и по последней моде, а девушка цеплялась за руку юноши в манере, типичной для невест.) Развязный и громкий голос молодого человека и пронзительное хихиканье, которым девушка отвечала на его слабые потуги остроумия, были не менее характерны.

Эмерсон просто кипел от ярости; он кричал на месье Масперо, протестуя против того, что мумия оставлена ​​без защиты. Грубые комментарии молодого человека отнюдь не успокаивали моего мужа. А когда молодожён ткнул в один из жалких трупов своей тростью с золотым набалдашником, Эмерсон оказался не в силах сдерживать себя.

– Sacrebleu! – завопил он. – Que le diable vous emporte! Aî ne maudit![184] – и другие, неизмеримо более решительные, выражения неодобрения.

Туристы буквально испарились. Я схватила Эмерсона за руку и помешала ему преследовать их. Сэр Эдвард рассмеялся.

– Очень красноречиво, профессор.

Напряжённые руки Эмерсона расслабились.

– О, проклятье. Не знаю, почему я волнуюсь. Но удивительно, что какой-то коллекционер ещё не исчез вместе с этими бедными трупами. Надо поговорить об этом с Картером.

Подниматься по грубой лестнице, усыпанной обломками, было ещё сложнее, чем спускаться, помощь предлагали только верёвочные перила. Мы остановились на полпути, чтобы увидеть другую мумию, пока остававшуюся в гробнице – на осмотре, конечно же, настаивал Рамзес. Убрав пелены и амулеты, древние воры небрежно бросили тело на деревянную лодку, где оно и валялось (всё ещё влажное от масел и следов помазания). При виде этого Эмерсон снова взорвался.

– Проволочная сетка! Это понятие Масперо о надлежащей защите? Да чтоб его...

Я избавлю Читателя от повторения дальнейших замечаний.

Даже превосходная трапеза для пикника, приготовленная слугами Сайруса, не смягчил Эмерсона. После того, как мы закончили, он оставался в плохом настроении и отказался присоединиться к нам для осмотра гробницы Бельцони[185], как её называют по имени первооткрывателя.

– Я видел её дюжину раз. Я вам не нужен; Уолтер и Рамзес могут рассказать вам о рельефах не хуже меня. И Пибоди, конечно.

Поскольку гробница (точнее, усыпальница короля Сети I) является одной из самых красиво украшенных, там слонялось множество проклятых туристов, но это не омрачало удовольствие моих спутников. Меня охватила нежность, когда я взглянула на Эвелину, чьё восторженное лицо не отрывалось от великолепных картин. Её первый и единственный визит в Египет закончился браком и постоянным материнством; то, что она видела, было для неё новым и настолько увлекательным, насколько может быть искусство для настоящего художника. Гертруда нашла достаточно богинь, чтобы чувствовать себя счастливой, а Рамзес читал лекции, пока не охрип.

Когда мы снова вышли на солнечный свет, то нуждались в воздухе и свежести. Воздух, особенно в глубоких гробницах, таких, как гробница Сети, очень сухой. Удобно усевшись в тени, мы допили чай и лимонный напиток, доставленные слугами.

Большинство туристов уехали; фиолетовые тени удлинялись по мере того, как солнце опускалось к скалам.

– И где же мой старый приятель Эмерсон? – спросил Сайрус.

– Глубоко в гробнице, скорее всего, – ответил Уолтер с улыбкой. – Он забывает о времени, когда погружается в археологию. Нам не нужно ждать его, если ты устала, Эвелина. Он сам найдёт дорогу назад, когда закончит.

Я встала и отряхнула юбки.

– Вы можете идти.

– Если вы хотите дождаться профессора, я останусь с вами, – сказал сэр Эдвард, любезный, как и всегда.

– Я не собираюсь ждать. Я знаю, куда он ушёл, и пойду туда же. Встретимся на дахабии. Спасибо, Сайрус, за восхитительный день.

Сайрус хлопнул себя по колену.

– Святые угодники, я глупый старый козёл! Я должен был понимать, что он не вытерпит, находясь вдали от своей могилы. Видите ли, миссис Амелия, путь отсюда долог и труден. Вы не можете идти пешком.

– Эмерсон смог, – ответила я.

– Вы пойдёте по горной тропе? – Сэр Эдвард покачал головой и улыбнулся. – Однажды, миссис Эмерсон, я научусь не удивляться ни одному из ваших поступков. Конечно, я буду сопровождать вас, если не смогу отговорить. Но уверен, что не смогу.

У него действительно была исключительно очаровательная улыбка. Прежде чем я успела ответить дружелюбным согласием, Рамзес, уже стоявший на ногах, сухо бросил:

– Это не обязательно, сэр. Я буду сопровождать маму.

Я очень хотела поскорее уйти, поэтому прервала последовавший взволнованный спор. Сопровождать меня вызвались все; я выбрала тех, которые, знала, не отстанут от меня.

– Рамзес, Нефрет и сэр Эдвард. Остальным – всего хорошего.

Вечером вид с вершины утёса был великолепен, но мы не могли замедлить ход, чтобы насладиться им. Солнце опускалось, и моё беспокойство усилилось. Мы должны были встретиться с Эмерсоном, возвратившимся задолго до этого. Он не задержался бы так долго, не предупредив меня о своих намерениях.

Вместо того, чтобы идти по хорошо обозначенному пути, ведущему к Дейр-эль-Бахри, я отправилась на север, следуя маршруту, который считала самым быстрым, пусть и не самым лёгким. Тропа в некоторых местах была слишком грубой для человеческих ног, и, вероятно, протоптанной козами. Так как я спешила, то на наиболее сложных участках опиралась на руку сэра Эдварда. Рамзес и Нефрет шли сзади, и мне, к сожалению, пришлось услышать много сквернословия от последней, когда она отражала попытки Рамзеса помочь ей аналогичным образом. Некоторые из этих слов были арабскими (перехваченными, несомненно, у Рамзеса), и сэр Эдвард с трудом сдерживался. Но любезно притворялся передо мной, что ничего не слышал.

У меня перехватило дыхание – как от волнения, так и от напряжения – когда я увидела перед собой неподвижную и монолитную фигуру, окружённую светом заката. Это был Эмерсон, сидевший на скале.

– А, – кивнул он, когда мы, задыхаясь, подошли к нему. – Вот и ты, Пибоди. Я был почти уверен, что ты вскоре появишься, хотя цеплялся за робкую надежду, что у тебя хватит ума вернуться к Вандергельту.

Упрёки, готовые сорваться у меня с губ, когда вернётся нормальное дыхание, так и не прозвучали. Даже Эмерсону редко приходилось бывать в таком растерзанном состоянии. Руки кровоточили, от рубашки осталась едва половина...

– Эмерсон, чем, к дьяволу, ты занимался? – ахнула я.

– Язык, Пибоди. Садись и отдышись.

– Простите, сэр, но разумно ли оставаться здесь? – спросил сэр Эдвард. – Кажется, вы попали в беду.

– Беда? Ни в малейшей степени. Я ушибся, слишком поспешно спускаясь по этой лестнице. К сожалению, я оказался недостаточно проворным. Они скрылись.

– Лестница? – приподнялась я.

Эмерсон положил руку мне на плечо и удержал меня на месте.

– Скоро сама увидишь, моя дорогая, если только не решишь пройти долгим кружным путём. Как раз в твоём духе – тайный ход, а? Достаточно крепкая верёвочная лестница, и, вероятно, ей пользовались несколько раз, а впервые – для того, чтобы установить статую бегемота в гробнице.

– Но ты же говорил, что нет необходимости охранять верхний вход.

– Хм… да… ну, похоже, я ошибался. Я не принял во внимание чёртов религиозный элемент. Во время Рамадана даже наши рабочие устают и становятся менее внимательными к концу дня. Как только солнце садится, они принимаются есть, пить и отдыхать. Мелкие звуки, издаваемые кем-то спускающимся, либо не услышат, либо воспримут, как естественные шумы.

Рамзес вернулся с края спуска.

– Устроено довольно изобретательно, согласен, отец? Опоры незаметны, но крепки; лестницу можно быстро и развернуть, и снять.

Меня позабавило, что сэр Эдвард, обычно столь хладнокровный и невозмутимый, начинает проявлять признаки волнения.

– Сэр, при всём уважении к вам, уже темнеет, и возвращение через плато будет трудным для дам...

– Каких дам? – Эмерсон улыбнулся мне и нежно обнял Нефрет, сидевшую рядом с ним с другой стороны. – Но, пожалуй, вы правы, пора возвращаться. Пойдёшь первой, Пибоди?

– Если мне будет позволено, отец... – Рамзес уже стоял на лестнице.

– Галантность не обязательна, Рамзес, – рассмеялся отец. – Воры давно ушли, и внизу никого нет, кроме наших людей. Но вперёд. Я оставил горящую свечу у входа в гробницу, где заканчивается лестница. Ты можешь подождать там Нефрет.

Я снова потребовала объяснений, и в ожидании, пока дети спустятся, Эмерсон снизошёл до того, чтобы дать мне краткий отчёт.

– Мне пришло в голову, что, возможно, здесь стоит осмотреться, поэтому я пошёл этим маршрутом, намереваясь спуститься по одной из тропок чуть дальше – ты знаешь, где. Они выставили караул. Наблюдавший увидел, что я иду; я узнал о его присутствии по предостерегающему возгласу. Он был уже на середине лестницы, когда я только подбежал к первой ступеньке, и хотя я сразу же последовал за ним, всё равно опоздал. Другие, очевидно, выскочили из гробницы и бросились вниз по лестнице; их было достаточно, чтобы прорваться сквозь нашу охрану и убежать. Они сбили с ног бедного старого Абдуллу и нанесли Дауду лёгкую рану ножом.

– Ты уверен, что с ними всё в порядке? – встревожилась я.

– О да. За исключением полной растерянности. Я несколько раз поднимался и опускался, что объясняет мою неподходящую внешность. Ну вот, Пибоди, пора.

Он помог мне встать на лестницу и обратился к сэру Эдварду:

– Я не хочу оставлять лестницу здесь. Отцепите её и заберите с собой.

Сэр Эдвард, должно быть, попытался возражать или задать вопрос. Ответ Эмерсона (произнесённый его обычным голосом) был слышен даже мне, хотя я уже находилась внизу в нескольких шагах от лестницы:

– Конечно, вы не можете спуститься по лестнице, если забираете её! Вернитесь тем же путём, которым пришли, или следуйте по тропинке дальше на север и восток, где склон не такой крутой.

– Ну-ну, – добавил он после того, как присоединился ко мне на платформе возле входа в гробницу, – так называемое высшее образование в Англии деградировало даже сильнее, чем я думал. Ты можешь представить, что выпускник Оксфордского университета способен на такое идиотское замечание?

– Ему будет трудно идти в темноте, какой бы путь он ни выбрал, – сказала я.

– Он должен знать маршруты, он был здесь в прошлом сезоне с Нортгемптоном, помнишь? Во всяком случае, – продолжал Эмерсон, – ты не могла предположить, что я оставлю тебя и Нефрет наедине с ним.

– Вряд ли наедине, Эмерсон. Видишь ли, ты... О, неважно. Они нанесли какой-либо ущерб? Думаю, ты заходил в гробницу.

– Да.

Спустилась ночь. В Египте почти нет сумерек – только внезапное превращение дневного света в темноту. Эмерсон снял свечу со скалистого уступа. Пламя осветило его мрачное, неулыбчивое лицо.

– Они собирались ворваться сегодня в погребальную камеру, Пибоди. И сделали бы это, если бы я не спугнул их.

– И всё же они решили встретиться лицом к лицу со всеми нашими рабочими, а не с тобой. – Я ласково сжала его руку.

– Возможно, они посчитали, что со мной находишься ты, – усмехнулся Эмерсон. – Ты и твой зонтик. – И продолжил без тени усмешки: – Ситуация более серьёзная, чем я позволил себе признаться, Пибоди. Подобная попытка, среди бела дня и с применением насилия, нехарактерна для гурнехцев. Кто-то знает, что мы находимся в нескольких шагах от погребальной камеры, и хочет попасть туда раньше нас. Следующая попытка имеет шансы окончиться гораздо хуже: кто-нибудь из рабочих или из нас может быть серьёзно ранен. Это противоречит всем моим принципам, но я не вижу другого выхода. Мы должны идти прямо к саркофагу и мумии королевы.