Пруд гиппопотамов

14. БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ ПОВИНУЮТСЯ ПРИКАЗАМ ЧЕЛОВЕКА, НАВОДЯЩЕГО НА НИХ ОРУЖИЕ

Мы не могли бы удержать его, даже если бы не сгорали от желания последовать его призыву. Каждый квадратный дюйм тощего тела мальчика дрожал от огорчения. Я могла только представить, чего ему стоило убежать, а не броситься на помощь Рамзесу. Попытка спасти его была бы хуже, чем тщетной, но большинство мальчуганов не проявили бы такой степени самодисциплины и здравого смысла.

Наше решение было единодушным и практически мгновенным. Уолтер даже не протестовал, когда Эвелина заявила, что хочет пойти с нами. Наши силы уже были опасно разделены; с этого момента мы должны оставаться вместе.

Я убедила Давида поесть и попить, пока мы занимались необходимыми приготовлениями. Он не ел с прошлой ночи и боялся рискнуть ещё раз отпить из отравленной бутылки, но к тому моменту, когда я вернулась в салон и села, чтобы написать короткую записку Эмерсону, и другую – Сайрусу Вандергельту, он уже был полностью готов и рвался вперёд.

Оставалось несколько вопросов, которые я хотела задать мальчику, но они могли подождать. Им придётся подождать. Для всех нас было очевидно: медлить нельзя. Как только Риччетти узнает о побеге Давида, он посчитает его нарушением своих приказов, и если, как утверждал мальчик, он может привести нас к точному месту, где в последний раз видел Рамзеса, злодей может решить перевести пленника в более безопасное убежище – до или после обещанного нам «напоминания».

Уолтер пошёл сказать Дауду, что мы направляемся в Луксор. Когда он присоединился к нам, чтобы объявить, что всё устроено, решительное выражение его лица убедило меня, что я могу на него положиться; но как бы мне хотелось, чтобы Эмерсон находился вместе с нами!

Скрыть наш отъезд было невозможно. Скорость оставалась нашей единственной надеждой. Наш арсенал нуждался в улучшении: у меня были пистолет и нож, но из-за предрассудков Эмерсона против огнестрельного оружия – больше ничего. Жалкое вооружение для столкновения с таким человеком, как Риччетти, и его наёмными головорезами! Я напомнила себе, что удача благоволит смелым, а не толпе с кучей винтовок. Эта пословица подбодрила бы меня больше, если в голове не крутилась масса примеров, противоречивших ей.

Только когда Дауд бросился к нам и заключил своего двоюродного брата в тёплые объятия, я поняла, что следовало послать известие Абдулле. Придётся ему беспокоиться больше, чем необходимо: не оставалось времени ни вызвать его и наших людей, ни кого-либо к ним отправить. Дауд был нужен нам.

Как только мы расселись в лодке, я попросила Давида объяснить некоторые детали, которые из-за срочности пришлось опустить. Мой первый вопрос касался расположения дома, в котором он был заключён. Давид сообщил мне, что это было не в Гурнехе, а на юге, недалеко от маленькой деревушки Мединет-Абу.

– Достаточно близко, – пробормотала я. – Эвелина, неужели мы ошибались насчёт Абд эль Хамеда? Ненависть к человеку, искалечившему его, могла быть побеждена страхом или стремлением к прибыли. Должно быть, Давида поймал один из людей Риччетти, но кто же его освободил?

Давид не смог удовлетворить моё любопытство по этому поводу. Он не задержался, чтобы осмотреть дверь снаружи; как только он удостоверился, что его никто не подкарауливает, то побежал прямо к дахабии. Однако у мальчика не имелось сомнений относительно личности его спасителя.

– Она, – сказал он, кивая на Бастет, лежавшую на скамейке рядом с ним.

– Невозможно! – воскликнул Уолтер. – Дверь была заперта или закрыта. Даже если бы кошка обладала достаточным интеллектом, чтобы понять механизм, у неё не хватило бы силы.

– Было бы разумнее с её стороны прибежать к нам и отвести нас к тебе в тюрьму, – бросила я на кошку критический взгляд. Она зевнула.

– Он приказал ей остаться со мной, – объяснил Давид.

Уолтер так решительно покачал головой, что очки соскользнули. Он водрузил их обратно на место.

– Стук Давида в дверь, очевидно, ослабил засов; это единственно возможное объяснение. Ты такая же суеверная, как мальчик, Амелия. Видишь ли, это всего лишь кошка, а не сверхъестественное существо.

– Она, – сказала я, неосознанно подчёркивая местоимение, как и Давид, – обладает некоторыми качествами, более свойственными собаке, нежели кошке. Я надеюсь, что она сможет найти след Рамзеса.

– Смешно, – пробормотал Уолтер.

Мне не пришлось бы убеждать Эмерсона, который, как и я, знал, что Бастет может пригодиться и в драке. Она расцарапала всю спину бедному Махмуду – и всего лишь из-за незначительного раздражения. Я прикусила губу, чтобы сдержать сердитый ответ. Уолтер старался изо всех сил, но не мог преодолеть те рамки, в которых существовал ныне. Чего бы я ни дала за то, чтобы он снова стал тем, кем был когда-то – доблестным юношей, готовым рисковать своей жизнью ради верности и любви…

Эвелина первой нарушила царившее молчание:

– Мы на полпути. Разве не пора замаскироваться и согласовать окончательные планы?

Идея маскировки принадлежала ей. Я сомневалась, что это сильно нам поможет, но Эвелина так увлеклась, что я не стала ни спорить, ни спрашивать, где она приобрела чёрное платье и вуаль для лица. У меня, конечно, были свои. В моём гардеробе всегда имеется такой ансамбль. Никто не знает, когда может возникнуть чрезвычайная ситуация.

Мы надели платья, Уолтер – галабию. Больше ничего не оставалось. Наши планы, какими бы они ни были, уже определились. Когда мы пристали к берегу, я дала Дауду последние распоряжения:

– Держись на расстоянии, Дауд, и в тени. Смотри, куда мы идём. Если мы войдём в дом, подожди десять... Подожди, пока не сосчитаешь до пятисот. Если мы не выйдем к тому времени, или если ты услышишь в доме стрельбу, беги и расскажи обо всём мистеру Вандергельту.

Дауд был большим и добродушным мужчиной, благоговевшим передо мной. Он ни разу не воспротивился моему приказу. И сейчас это произошло впервые. Пришлось замахнуться на него зонтиком, прежде чем он согласился.

Безымянные женщины в чёрных одеждах смиренно следовали за Уолтером и Давидом. Рука Уолтера была на плече мальчика – якобы дружеский жест, но я знала, о чём думал Уолтер: Давид может привести нас в засаду. Эвелина с негодованием отрицала бы такую ​​возможность, да и я сама в неё не верила, но вера – это не уверенность. Просто ещё один из рисков, на которые мы были вынуждены пойти.

В Луксоре проживает всего двенадцать тысяч человек, но часть из них обитает в тесноте, в тёмных и тесных местах, городских трущобах. В ту ночь, однако, они были не такими тёмными. Праздник Ураза-Байрам, которым завершается пост Рамадана, отмечался приглашением гостей и вручением подарков[198]. Мы миновали гостеприимно открытые двери и группы беседовавших людей, но когда Давид, наконец, остановился, голоса стихли, а в окружающих домах царила тьма.

– Вот, – прошептал он. – Именно здесь мужчина схватил его.

Мы инстинктивно сблизились, прислонившись спинами к стене. Теперь дело дошло до кошки, и, когда от её предполагаемых талантов зависело так много, даже мне было трудно поверить в них. Я собиралась поговорить с ней, когда мои глаза, озираясь вокруг, выхватили что-то, что я узнала.

– Этот дом, – прошипела я, указывая.

– Откуда ты знаешь? – спросил Уолтер.

– Слишком долго объяснять. – Я принялась изучать фасад дома.

Как и другие, примыкавшие к нему с обеих сторон, он был высотой в несколько этажей, шелушащаяся оштукатуренная поверхность прерывалась только ставнями на окнах с обеих сторон дверного проёма и балконом над ним.

Принадлежала ли эта неприхотливая квартира в Луксоре самому Риччетти? Это был тот самый дом, из которого вышел гигант и – теперь я поняла – пытался схватить меня. Продолжая изучать здание, я заметила несколько интересных особенностей. Во-первых, ставни были прочными и настолько хорошо прикреплены к рамам, что не пропускали ни один луч света. Обитатели должны быть необщительными людьми, не поощряющими гостеприимство даже в праздничные дни. То же самое относится и к домам по обе стороны, и к тем, которые расположены на другой стороне узкой улочки. Весь район был необычайно тёмным и тихим. Я задалась вопросом, владеет ли Риччетти всеми домами на улице или просто контролирует их.

Если бы он разместил охрану снаружи, с нами было бы покончено, но я не считала, что он будет беспокоиться. Сплошные стены и ставни на окнах превращали дома в своеобразные крепости. Я решила не тратить время на поиски чёрного входа. Вероятно, он существовал, но мы не могли бы отличить его от других, а если бы через него было легче войти, то его и защитили бы получше.

Я сняла закутывавшие меня чёрные одеяния и отбросила их прочь.

– Подними меня на плечи, – сказала я Уолтеру, указывая на балкон.

Это был единственный возможный путь; Уолтер тоже это знал, но чувствовал себя обязанным утверждать свою мужественность.

– Не ты. Я…

– Я не смогу поднять тебя, ты, идиот. – Я цедила слова сквозь зубы. – Если будешь спорить со мной, Уолтер, я… я… мне придётся ударить тебя.

– Делай, как она говорит, – бросила Эвелина. Теперь она держала в руке зонтик, ранее спрятанный под одеждой.

Забраться оказалось довольно сложно, так как я спешила, и, даже стоя на плечах Уолтера, никак не могла добраться до балкона. Если бы Эмерсон был с нами... Я выбросила этот соблазнительный образ из головы и нашла трещину, достаточно большую для носка моего ботинка. Честно говоря, не знаю, как мне это удалось, но нашла, потому что другого варианта не было.

Ставни были не цельными. Я не видела свет между деревянными створками, и надеялась, что это означало, что комната за ними необитаема. Я не смогла избежать некоторого шума, когда провела ножом в щели между створками и откинула внутренний засов. Проклятые петли тоже скрипели.

Зонтик пришлось бросить внизу, но мои инструменты остались со мной[199], и, шатаясь в тёмном проёме, я поняла, что придётся рискнуть и зажечь спичку.

Комната была спальней, скудно меблированной лежанками, несколькими столами и набором посуды. Она напоминала общежитие в дешёвой школе-интернате. Логово бандитов и их прислуги, решила я. Нам повезло, что мы появились именно сейчас – через несколько часов комната могла заполниться спящими мужчинами.

Мне следовало поторопиться на случай, если один из них решил лечь спать пораньше. Я задержалась только для того, чтобы зажечь потайной фонарь. Затем на цыпочках подошла к двери и открыла её.

Комната выходила в коридор, с четырёх сторон окружавший открытую лестничную клетку. Снизу я услышала голоса и увидела проблески света. Нерешительность, редко посещающая меня, вдруг овладела мной. Попытаться открыть входную дверь или немедленно продолжить поиски Рамзеса?

На самом деле решение было несложным. Внизу были люди, и незаметно добраться до двери, по пути открывая засовы и замки, было бы трудно, если не невозможно.

Не говоря уже о другой причине для предпочтения второго варианта, причине, которую не нужно объяснять любому родителю.

Я заставляла себя покинуть иллюзорную безопасность комнаты, когда что-то толкнуло мою лодыжку, и звук, похожий на жужжание гигантского насекомого, ударил меня по ушам. Я обернулась, подняла нож и увидела тёмный силуэт у оконного проёма.

– Это я, ситт, и Бастет. Не бей!

Я проглотила своё сердце – по крайней мере, почувствовала это – и сумела заговорить.

– Давид! Как ты сюда попал?

– Залез. – Он босиком подошёл ко мне, бесшумный, как тень. – Мистер Уолтер Эмерсон говорит, открой дверь. Если нет, он тоже полезет.

Мне, малость струсившей, стало немного легче от того, что он – они оба – со мной. В тёмном доме, наполненном врагами, очень одиноко.

Кошка непрестанно мурлыкала. (Хорошо известен факт, что знакомые звуки нелегко узнать в незнакомой обстановке.) Я наклонилась, чтобы погладить её по голове.

– Не думаю, что мы сможем добраться до дверей, – прошептала я. – Самое главное – найти Рамзеса, если он здесь.

– Он здесь. Бастет знает. Она лезет мне на плечо. Теперь слышишь, она мурлычет.

– И слишком громко. Бастет, немедленно прекрати мурлыкать.

Она повиновалась. Уолтер сказал бы, что это совпадение.

– Нас не должны обнаружить, Давид. Если Рамзеса нет в доме, мы не можем позволить Риччетти узнать, что мы здесь. И ради всего святого, говори по-арабски! Твой английский хорошо идёт, но сейчас не время практиковаться в новом языке.

Я скорее почувствовала, чем увидела, как он кивнул.

– Ситт, ты неправильно держишь нож. Остриём вверх, а не вниз.

В подобных обстоятельствах это был хороший практический совет, хотя и не тот, которого я ожидала.

– Я знаю, – смиренно сказала я. – Я забыла.

– Не забудь. Идём.

Чёртов парень, он начал говорить так же, как Рамзес, пытаясь приказывать мне и взять на себя ответственность. Как и кошка (но это кошачья привычка). Бастет прошла мимо нас по коридору, покачивая хвостом, и направилась вверх по лестнице.

Двери на этом уровне стояли ближе друг к другу, а пол был разбит и изношен. Каждый шаг сопровождался скрипом или стоном, которые, казалось, разносились эхом, как выстрелы из пистолета. Я пользовалась потайным фонарём как можно реже; каждый раз, когда я открывала створку, то чувствовала, что свет виден по всему дому.

Бастет двинулась дальше, минуя одну закрытую дверь за другой. Она выглядела очень уверенно – но это, опять же, характерно для кошек. Моя вера в неё начала колебаться. Как она могла знать, куда идёт? Этот верхний этаж, голый и неустроенный, был не самым логичным местом для узника. Я ожидала, что вкусы Риччетти склонятся к чему-то более неприятному – сырой, мрачной берлоге глубоко под землёй, со струящейся по стенам водой, крысами и змеями...

Эта воображаемая картина была настолько ужасна и захватывающа, что Давиду пришлось схватить меня за рукав, и лишь тогда я увидела: тонкий луч света лежал на изношенных досках, словно золотая нить. Дверь, из которой эта нить выходила, была закрыта, но наружная сторона немного покоробилась.

Бастет села перед дверью и выжидающе посмотрела на меня. Я закрыла створку на потайном фонаре и наклонилась к Давиду.

– Я думаю, что будет охранник.

– Айва. Если закрыто, я буду говорить. Если открыто, я пойду первым.

Не думаю, парнишка, подумала я, потянувшись за пистолетом. Я надеялась, что мне не придётся открывать огонь и поднимать на ноги весь дом, но если Рамзес внутри, я сделаю всё, что угодно, чтобы вытащить его. Вида пистолета может вполне хватить. Большинство людей повинуются приказам человека, наводящего на них оружие.

Давид дошёл до двери раньше, чем я. Он нажал на защёлку и одним движением распахнул дверь.

Охранник был. Тот самый гигант, которого я раньше видела.

Я замечала, что преступники, как правило, совершают ошибку, нанимая очень крупного человека вместо более маленького и более быстрого. Этот тип тяжело поднялся со стула, наводя на мысли о движущейся горе.

– Стой, – тихо, но решительно сказала я. – Ни звука, или я буду стрелять.

Гигант остановился. Давид – тоже. Он держал нож так, как учил меня, и я не сомневалась, что он пустил бы его в ход.

– Ложись на пол, – последовал мой следующий приказ. – Быстро!

Вместо того, чтобы подчиниться, мужчина перевёл взгляд с меня на мальчика. Его брови нахмурились. Он думал. Очевидно, это был болезненный процесс, но, к сожалению, у него хватило здравого смысла, чтобы точно взвесить шансы. Его любопытный взгляд переместился на кошку, сидевшую в стороне и наблюдавшую так же хладнокровно, как зритель за спектаклем; затем взгляд вернулся ко мне, и медленная неприятная улыбка расползлась по лицу.

Я искренне сожалела о том, что мне пришлось отказаться от моего зонтика; видимо, это волшебное оружие достаточно его пугало. Теперь он решил, что ребёнок и женщина, лишённые магии зонта, не представляют реальной угрозы. Любой звук, выстрел из пистолета или звук борьбы заставит сбежаться остальных бежать. Мы, похоже, оказались в тупике.

Со звуком, похожим на брезгливое фырканье, Бастет присела и прыгнула прямо на лицо мужчины. Он отшатнулся назад, его крик заглушили сначала десять фунтов веса кошки, а затем стул, который Давид разбил о его голову. Он упал поперёк кровати и на ноги Рамзеса, лежавшего на ней.

Конечно, я видела Рамзеса, но была слишком занята, чтобы уделить ему больше, чем мимолётный взгляд. Мне было совсем не до него. Пришлось несколько раз ударить мужчину рукояткой пистолета, прежде чем он перестал извиваться. Так как я не хотела его убивать (не очень), нужно было его связать и заткнуть рот. На твёрдой лежанке не было ни простыней, ни одеяла. Давиду пришлось снять свой халат, и мы разодрали его на части.

Очевидно, происходившее заняло всего несколько минут, но, казалось, продолжалось часами. Ожидая в любую секунду услышать шаги в коридоре… страстно уверять себя, что мой сын ещё жив… ломать голову, как, чёрт возьми, мы собираемся вытащить его, если не сможем разбудить… в общем, мы пережили не самые приятные мгновения. Когда я повернулась к кровати, Рамзес не пошевелился. Кошка сидела рядом с ним, облизывая его голову. И была достаточно любезна, чтобы не возражать, когда я оттолкнула её и схватила Рамзеса в объятия.

Его голова упала мне на плечо. Не было никаких сомнений относительно того, что с ним не так: грязное, в синяках, лицо выглядело полным блаженства. Рамзес всегда хотел экспериментировать с опием – чисто с научными целями, утверждал он. Его желание исполнилось.

– Одурманен, – выдохнула я. – Придётся нести его. Возьми за ноги.

Я очень сожалела о том, что Рамзес в прошлом году так сильно вырос. Он был тяжелее, чем я ожидала – нет, слава Богу, не неподъёмным, но достаточно близко. Спустить его по лестнице было труднее всего. К концу мои руки и плечи буквально отваливались, а его зад пересчитывал ступеньки.

Моей целью была комната, из которой я вошла в дом, и образ этой невзрачной комнатушки парил перед моими напряжёнными глазами со всей привлекательностью Рая. Если бы мы могли беспрепятственно добраться до неё, то оказались бы в безопасности. Звуки с первого этажа стали громче и веселее; бандиты, должно быть, праздновали что-то своё. Я искренне надеялась, что они получают от этого удовольствие. Если кто-то из них устанет от вечеринки и решит пойти поспать... Я обратилась с краткой молитвой к Силе, управляющей нашими судьбами, но боюсь, что мольба больше походила на приказ: «Удержи их внизу!»

Мы были уже в конце пути по коридору, когда желанная дверь, находившаяся всего в десяти футах, открылась. Наверно, я бы закричала, если бы у меня хватило дыхания. Давид, опередив меня, бросил ноги Рамзеса и потянулся к ножу, который воткнул за пояс широких подштанников – единственной оставшейся одежды.

С лестничной клетки пробилось достаточно света, чтобы спасти шкуру Уолтера. Давид не мог узнать лицо, но европейские сапоги и штаны вовремя предупредили его. Он вновь засунул нож за пояс, и Уолтер подхватил Рамзеса.

– Они идут, – сказал он. – Скорее.

Мы так и не узнали, что вызвало подозрения у мужчин внизу – стук пяток Рамзеса по полу или какой-то звук снаружи? Во всяком случае, этот фактор предупредил, но не встревожил их, потому что они шли медленно, и я слышала, как кто-то шутит, что слышит афритов.

Эвелина ждала за дверью; она закрыла её, как только мы все оказались внутри.

– Как... – начала я.

– Займитесь дверью, – перебил Уолтер. – Заприте её и забаррикадируйте мебелью. – Неся Рамзеса, он вышел на балкон.

Эвелина вернула засов на место; он был хрупким – простой навесной доской – но какое-то время мог продержаться. Я оставила её с Давидом передвигать мебель и последовала за Уолтером.

Он наклонился над краем балкона, и я успела увидеть, как он бросил Рамзеса в поднятые руки Дауда.

– Теперь ты, ситт, – крикнул Дауд.

Я бы рискнула, если бы была одна, но времени у нас не осталось. Враги обнаружили нас; они кричали и стучали в дверь комнаты. Рано или поздно одному из них придёт в голову, что балкон – наше единственное средство спасения.

Уолтер побежал внутрь, и я крикнула Дауду:

– Нет, уже слишком поздно. Беги! Доставь Рамзеса в безопасное место и приведи помощь. Торопись, пока они не вышли из дома!

И тут же услышала стук цепей и скрип засовов на входной двери. Дауд стоял, уставившись на меня.

Я назвала его худшим арабским прозвищем, которое знала. Общаясь с Рамзесом и Эмерсоном, я довольно солидно пополнила словарный запас. Дауд подпрыгнул, как будто я ударила его, и побежал с Рамзесом, перекинутым через плечо. Они ещё не успели скрыться, когда – как я боялась и ожидала – открылась входная дверь. Один из головорезов вырвался с пистолетом в руке и бросился вслед за ними.

Я выстрелила ему в спину. Неспортивно, но альтернатива была неизмеримо менее приемлемой. Он упал, выронив пистолет, но я знала, что не убила его, потому что он вопил, не переставая. Наконец кто-то втянул его обратно внутрь. Я не хотела больше тратить пули, поэтому взяла горшок (сильно пахнувший остатками чьего-то обеда), и когда дверь снова открылась и появилась другая голова, уронила этот горшок на неё.

– Это должно их ненадолго задержать, – выпалила я, возвращаясь к своим спутникам. – Но боюсь, что выход сейчас недоступен. Они могут поймать нас, выскочив из входной двери. Что у нас здесь?

Ответ был прямо перед глазами, и весьма обескураживающий. Дверь сотрясалась под сильными ударами; должно быть, они превратили в таран какой-то тяжёлый предмет. У дверей навалили всё, что находилось в комнате, но мебель была хрупкой, и надолго её бы не хватило, так что двери в скором времени предстояло открыться.

– Они ушли? – выдохнула Эвелина.

Правдивым ответом стало бы: «Надеюсь», но следовало с уверенностью предположить, что моральный дух моих товарищей нуждался в подбадривании.

– Да, – твёрдо ответила я. – Сможем ли мы задержать этих типов, пока не прибудет помощь?

– О, конечно, если она прибудет в течение следующих пяти минут, – с невероятным сарказмом заметил Уолтер. – Припоминаю, как ты говорила Дауду, что ему надо бежать к Вандергельту, если мы не вернёмся.

Я надеялась, что он этого не вспомнит, и ещё больше – что не вспомнит Дауд. У меня не оставалось времени дать ему точные инструкции.

– Чепуха, – фыркнула я. – У него хватит здравого смысла не бежать за тридевять земель, а поискать помощь поближе.

– Уверена, что кто-нибудь из соседей вызовет полицию, – заявила Эвелина.

Уолтер, и без того крайне раздражённый, не удержался бы от очередного саркастического замечания, если бы я незаметно не пнула его.

– Да, конечно, – согласилась я. – Но надо посмотреть, чем мы располагаем из оружия на случай… э-э… на всякий случай.

Одна из железных лежанок с грохотом упала. Дверь дрожала, как в лихорадке.

– У Давида есть свой нож, – крикнула я. – У меня есть нож и пистолет. Уолтер, тебе лучше взять мой пистолет.

– У меня тоже есть нож, – сказал Уолтер, снимая его с пояса. – Дауд дал мне один из своих.

– Не держи его так! – Я продемонстрировала ему правильное положение на своём примере. – Таким образом ты скорее поразишь жизненно важное место, чем... – Одна из петель ослабла, и дверь выгнулась кнутри. Триумфальные вопли из коридора заставили меня ещё больше повысить голос. – Неважно, Уолтер, просто делай всё, что можешь. Эвелина, ты предпочитаешь мой нож или мой пистолет?

– Как скажешь, Амелия, – вежливо ответила Эвелина.

– Тогда возьми пистолет! – завопила я.

И вдруг грохот прекратился. Дверь, висевшая на одной петле, больше не тряслась. Голоса снаружи превратились в шум. Тяжёлые шаги побежали по коридору.

А с улицы донёсся сильнейший крик, ударивший меня по ушам. Высокий, колеблющийся, нечеловеческий вопль, от которого волосы вставали дыбом. Подобный крик раздавался по ночам, когда Смерть реяла в воздухе, и банши[200] на замковых стенах возвещали о падении древнего дома.

Я знала этот крик.

– Спасены! – воскликнула я и бросилась на балкон.

Один из мужчин нёс факел. В его свете ярко пылала огнём голова Кевина. Он перестал кричать и позвал меня по имени. Внизу стояли и Дауд, и «Миррор», а «Таймс» держал факел. Я не узнала остальных, но их было не меньше дюжины - кто в вечернем костюме, кто в галабеях и тюрбанах.

– Спасены! – снова воскликнула я. – Вперёд, род О’Коннеллов!

Кевин поднял голову.

– И род Пибоди! Вы спуститесь, миссис Э., или нам подняться наверх? – Пуля пролетела мимо него, и он поспешно добавил: – Последнее, я думаю. Подождите!

Наши спасатели укрылись и как раз вовремя: из дверного проёма началась ожесточённая стрельба. Я слышала, как «Таймс» ругался, и пришла к выводу, что пуля ранила его, но недостаточно серьёзно, чтобы повлиять на словарный запас.

Рука схватила меня и втянула обратно в комнату.

– Чёрт возьми, Амелия! – взревел мой кроткий зять. – Ты ничего умнее не придумала, чем стоять и болтать, когда люди стреляют в тебя?

– Не стоит ругаться, Уолтер, – ответила я. – Всё под…

Дверь с треском рухнула, отшвырнув столы и лежанки. В комнату ворвался мужчина. Прежде чем кто-либо из нас пошевельнулся, он схватил железными руками ближайшего человека. Человек оказался Давидом.

После первого непроизвольного крика мальчик застыл, как статуя, тихо и неподвижно – как, я полагаю, и любой, которому в горло упирается лезвие ножа.

Из открытой двери раздался голос:

– Поздравляю, миссис Эмерсон. Похоже, вы выиграли эту стычку. Но следующая победа будет за мной.

Впервые с тех пор, как я встретила его, Риччетти стоял без поддержки. Его огромное тело заполнило дверной проём, но что-то в его позе давало мне понять, что он не такой слабый, как кажется.

Вначале я не поняла, почему он терпит поражение. Мы были практически без оружия. Как и я, Уолтер стоял неподвижно и не мог атаковать, пока нож угрожал мальчику.

Потом я увидела, что Эвелина направила мой пистолет на Риччетти. Она держала его обеими руками, но оружие не дрожало.

– Больше не будет стычек, – выдохнула я. – Вы проиграли войну, Риччетти. Скажите своему человеку отпустить мальчика, или она нажмёт на курок. Можешь пока сделать предупредительный выстрел, Эвелина, в нескольких дюймах над его головой.

Эвелина бросила на меня быстрый страдающий взгляд, и Риччетти рассмеялся.

– Я сомневаюсь, что у неё хватит духа на что-нибудь столь неприятное. Однако вместо того, чтобы рисковать, я сбегу и выживу, чтобы начать битву в другой день. Мои люди останутся, пока я не выйду из дома, поэтому не следуйте за мной.

Он отвернулся. Человек, держащий Давида, был тем самым гигантом, которого мы оставили без сознания наверху. Похоже, он затаил обиду. Его глаза блеснули, когда он спросил:

– Что мне с ним делать?

Риччетти даже не остановился.

– Перережь ему горло.

Я не верю, что Эвелина хотела стрелять. Движение её пальца было вызвано непроизвольным, рефлекторным порывом чистого ужаса. Хотя она и не попала в цель, но заставила Риччетти испариться и, что более важно, отвлекла гиганта на жизненно важную секунду.

И в ту же самую секунду Уолтер прыгнул вперёд. Убийца, жертва и спасатель упали на землю и сплелись в клубок. Я бросилась вперёд с ножом наготове, Эвелина подбежала ещё раньше, но мы обе были беспомощны. Всё, что нам оставалось – пытаться избежать катавшихся по полу тел и размахивавших рук. Сначала наверху оказался один человек, затем другой. Давид лежал, свернувшись в комочек, обхватив руками голову, а кулаки и ноги боровшихся вовсю хлестали его.

Уолтеру не удалось удержать нож, упавший на пол, и он обеими руками схватил правое запястье противника, прикладывая все силы, чтобы заставить гиганта выпустить собственный нож. На мгновение казалось, что он победит. Затем мужчина переместил свой вес, и Уолтер опрокинулся на спину. Его голова сильно ударилась о пол, и Уолтер, оглушённый, остался лежать. Противник вырвал свою руку, поднялся на колени и нанёс удар.

С воплем, почти таким же пронзительным, как крик О’Коннелла, Эвелина опустошила магазин револьвера. Перепрыгнув через Давида, она вытащила Уолтера из-под упавшего тела врага и подняла его голову.

Я редко теряю способность действовать из-за явного удивления. Но в данном случае именно это и произошло. Впрочем, необходимость действовать миновала. Дверь внизу уступила, и наши спасатели ворвались в дом. Давид сидел, глаза Уолтера были открыты, а гигант, несомненно, был мёртв. Эвелина – моя нежная Эвелина! – выстрелила ему в грудь четыре раза подряд.

По лестнице загрохотали шаги, и комната наполнилась людьми.

– Благодарение Богу и всем святым! – воскликнул Кевин. – Мы слышали стрельбу и боялись худшего.

Я вернула свой нож в ножны.

– Как видите, джентльмены, мы вполне владеем положением. Однако всё равно благодарны вам за помощь.

– Мой дорогой! – закричала Эвелина. – Вы спасли его, он не пострадал. Но, Боже мой, ты ранен!

– Ерунда, – пробормотал Уолтер. – Но ты, дорогая, ты ранена?

– Нет, любимый!

– Любимая!

– Хорошо, хорошо, – донёсся голос из дверного проёма. – Кажется, я прибыл как раз вовремя для тошнотворно-сентиментальной беседы. Что ты тут устроила, Пибоди?

– Эмерсон! – Я бросилась в его объятия. – О, Эмерсон, ты в безопасности! Любимый…

– Пожалуйста, Пибоди, пощади меня и избавь от ещё одного публичного проявления сентиментальности. Судя по тому, с какой скоростью ты передвигаешься, могу предположить, что ты не ранена. – Он мягко отодвинул меня в сторону и опустился на колени возле брата.

– Это всего лишь царапина, – заверил его Уолтер.

– Господь всемогущий, – вздохнул Эмерсон, – какой идиотизм. Ты явно читал слишком много романов. – Он снял с Уолтера куртку. – Хм-м. Не так уж плохо. Перестань сидеть и завывать, Эвелина, разорви какую-нибудь одежду или что-либо ещё и перевяжи ему руку. – Его рука сомкнулась на руке Уолтера, и они обменялись долгими взглядами, прежде чем Эмерсон встал.

– Рамзес в безопасности, Эмерсон, – сказала я.

– Я знаю. – Он колебался на мгновение. – Прости, Пибоди. Никаких следов Нефрет. Не волнуйся, я только начал расспросы, и не верю, что ситуация столь же отчаянная, как эта. И кстати: ты оказалась достаточно небрежна, чтобы позволить этому ублюдку Риччетти уйти?

Я знала, что подшучивание Эмерсона было всего лишь его способом скрыть своё собственное беспокойство, чтобы уменьшить моё. Я собиралась ответить тем же, но тут один из заинтересованных наблюдателей прочистил горло:

– Простите, профессор. Не могли бы вы сейчас сделать для нас заявление?

Кевин О’Коннелл пригнулся за Даудом, и Эмерсон с рычанием повернулся к «Таймс».

– Я потерял дар речи, – объяснял Эмерсон, – зайдя в бар в отеле «Луксор» и ​​увидев, как пухлый голландец в красной феске угощает моего сына бренди.

– Не понимаю, при чём тут феска, – заметила я. – Я бы не рекомендовала бренди как противоядие для опия, но, похоже, оно оказалось эффективным.

Мои глаза постоянно возвращались к Рамзесу. Я уложила его в постель, смыла с него грязь и заменила грязную одежду чистой. За исключением избитого лица, он выглядел вполне нормально. Однако я чувствовала некую необходимость продолжать смотреть на него.

Эмерсон тоже смотрел на синяки. Большинство из них могли быть нанесены огромной рукой, зажавшей Рамзесу рот. Большинство, но не все.

– Риччетти бил тебя, Рамзес? – спросил Эмерсон.

– Нет, сэр. Но синьор Риччетти, – критически ответил Рамзес, – невоспитанный человек. Он постоянно перебивал меня. Мы разговаривали всего несколько минут, когда он вышел из себя и сказал очень большому человеку... если я правильно помню его точные слова – «научить парня придерживать язык».

– Значит, тебя ударил гигант? – Эмерсон улыбнулся мне. – Ты лишила меня удовольствия сквитаться, Пибоди. Очевидно, это тот самый, которого ты убила.

– Его убила Эвелина, а не я.

Эмерсон искоса посмотрел на свою невестку. Одна рука в руке Уолтера, другая лежала на голове Давида, сидевшего у её ног – само воплощение благовоспитанной английской леди безупречного происхождения.

– Вот как, – пробормотал Эмерсон. – Поверить не могу. Что ж, жизнь полна сюрпризов.

Я, конечно, удивилась, когда обнаружила, что Рамзес пил бренди с голландцем в баре «Луксора». Когда мы, направляясь к реке, по пути зашли в бар забрать мальчишку, он был изрядно пьян (и пытался, довольно бессвязно, убедить доброжелательного джентльмена позволить ему следовать за спасателями). К тому времени, когда мы причалили к «Амелии», свежий воздух помог ему протрезветь, но Эмерсон настоял на том, чтобы отнести его в комнату. Я немедленно послала Дауда за Абдуллой, а остальные собрались вокруг кровати Рамзеса, и вскоре к нам присоединился Сайрус Вандергельт. Я оставила дверь открытой, так как Эмерсон курил трубку, а Сайрус зажёг одну из своих любимых чёрных сигарок.

Тихий и безмолвный, одетый в белое и окутанный дымом, Абдулла появился в дверях, как призрак. Давид медленно встал. Долгое время ни один не двигался. Затем Абдулла протянул руки, и мальчик бросился в его объятия.

После того, как примирение завершилось, Абдулла и Дауд, следовавший за ним, нашли местечко, чтобы устроиться на полу. В комнате было очень людно, но в наших сердцах оставалась незаполненная пустота, и никто не хотел заговорить об этом первым.

Рамзес прочистил горло.

– Я хотел бы сказать две вещи.

– Только две? – спросил Кевин sotto voce[201].

Рамзес, обладавший кошачьим слухом, холодно уставился на него.

– Во-первых, я глубоко признателен всем вам. Вы рисковали своей жизнью, чтобы спасти меня.

– О, да ерунда, – ответил Кевин с жутким ирландским акцентом. – Я от души веселился…

– Во-вторых, – продолжал Рамзес, – я прошу прощения за свою небрежность и отсутствие предвидения. Вам не пришлось бы рисковать, если бы я вёл себя более разумно. Этого больше не повторится.

– Ха, – отозвался его отец. – Неважно, мой мальчик, в этом не было твоей вины. Э-э… не совсем.

– То, что Нефрет сейчас в опасности – моя вина, – возразил Рамзес. – Это факт, и никакие ваши слова не изменят его. Никакие мои действия не исправят эту ошибку, но... – Он превратил дрожание голоса в кашель и продолжил тем же прохладным тоном: – Но я был бы признателен, если бы вы начали планировать, как мы её вернём.

– Хорошо сказано, клянусь Юпитером! – воскликнул Сайрус. Он сидел на полу, так как стульев не хватало, и выглядел достаточно нелепо: длинные ноги согнулись, колени касались подбородка, но взгляд оставался холодным и твёрдым. – Вот почему я здесь. Я очень ценю, что вы, ребята, сразу же сообщили мне хорошие новости о Рамзесе. Может, мне и не стоило торопиться сюда в такой поздний час, но я не мог заснуть, думая об этой милой девчушке. Если мы вместе пошевелим мозгами, то сможем выяснить, куда её дели.

– Вот это верно, Вандергельт! – воскликнул Эмерсон. – Я расскажу вам, что узнал сегодня вечером. Пусть немного, но лиха беда начало. Их видели, когда они садились на дневной паром и высаживались в Луксоре. Никто из команды парома не рискнул догадаться, куда они направились после этого, поэтому я стал расспрашивать извозчиков. И наконец нашёл того, кто вспомнил, что видел, как Нефрет и другая ситт садятся в коляску. После оживлённой и безумно продолжительной дискуссии возницы согласились, что это был экипаж Али Мохаммеда. Он уехал с группой туристов, и никто не знал, куда, поэтому мне пришлось ждать его возвращения. Не стоит говорить вам, – тихо промолвил Эмерсон, – что время ожидания казалось мне вечностью. На самом деле прошло чуть больше часа, но у меня не было выбора. Возница вспомнил о них – о Нефрет трудно забыть – и предложил отвезти меня туда, куда отвёз их.

– «Луксор»? – спросила я, когда Эмерсон остановился, чтобы разжечь трубку. – Невероятно смело для чёртовой бабы. Как она могла надеяться удержать там Нефрет?

– Я не думаю, что они остались в отеле, – ответил Эмерсон. – Но я не успел продолжить свои расследования, увидев, как группа мужчин выбежала из бара на улицу. Я узнал О’Коннелла и только мельком видел его спутника, но эти особые галабеи и тюрбаны были мне достаточно знакомы. Поэтому я заглянул в бар, чтобы спросить, что произошло, и был поражён – если не сказать больше – обнаружив там Рамзеса. Он понемногу приходил в себя, но совершенно не знал, где находится и как туда попал. К счастью, голландский джентльмен довольно хорошо говорил по-английски и рассказал мне о драматическом появлении Дауда с ножом в одной руке и бессознательным телом Рамзеса, перекинутым через плечо; он пробирался мимо носильщиков, клерков и швейцаров и во весь голос требовал помощи для Рамзеса и спасения для Ситт Хаким.

– У него хватило ума поспешить в отель, – одобрительно кивнула я Дауду. – Это было самое близкое место, где он мог рассчитывать на помощь.

– Я искал его, – самодовольно заявил Дауд, указывая на Кевина. – Он всегда в баре «Луксора».

– Гнусные сплетни, – широко и беззастенчиво улыбнулся Кевин. – Слава Богу, что я оказался там, но, как только Дауд поведал свою историю, любой посетитель бара готов был спешить на помощь.

– Продолжим, – громко прервал Эмерсон.

– Прошу прощения, профессор, – смутился Кевин.

– Хм-м, – фыркнул Эмерсон. – Продолжим: я остался с Рамзесом, пока не обрёл уверенность, что он пришёл в себя. У него не было ни малейшего воспоминания о том, как он туда попал, но он смог дать мне некоторое представление о том, где был, и я начал собирать кусочки головоломки вместе. О’Коннелл в неистовстве, Дауд в «Луксоре», Рамзес доставлен на руках – кто ещё мог спровоцировать подобную заварушку, кроме тебя, Пибоди?

– Спасибо, дорогой, – ответила я, очень довольная.

– И я понял, что был прав, – продолжал Эмерсон, – когда подошёл к месту и услышал выстрелы, крики и увидел людей, стучавших в двери. Прошу прощения за задержку, но, к счастью, я вам не понадобился, не так ли?

– Нет, – ответила Эвелина. – Там был Уолтер. Но думаю, что сейчас ему лучше отправиться в постель.

Уолтер старался выглядеть скромно. Его очки сломались во время схватки, но не их отсутствие так изменило его лицо. Мужчине не обязательно быть героем, чтобы обрести уверенность в себе; всё, что ему нужно – женщина, считающая его героем. Впрочем, в данном случае лавры достались Уолтеру по заслугам.

– Со мной всё в абсолютном порядке, дорогая, – возразил он. – И я не могу успокоиться, пока мы не исследуем все возможные версии. Рэдклифф, тебе не приходило в голову, что поездка в Луксор могла быть ложным следом? Предположим, они вернулись на эту сторону реки?

– Замаскировавшись, – подхватил Рамзес. – Молодец, дядя Уолтер.

– Спасибо, Рамзес, – ответил дядюшка.

– Тем не менее, – продолжал Рамзес, – я считаю, что попытка найти след будет пустой тратой времени. Нет никого более безымянного в этой стране женщин под чёрными покрывалами, чем женщина под чёрным покрывалом. Мы должны попытаться определить личность человека, который захватил её. Мисс Мармадьюк – простофиля или подчинённая. Она получила приказ от кого-то другого.

– Письмо доказывает это, – нетерпеливо вставила я. – А также доказывает, что Риччетти не был ответственен за похищение Нефрет.

Рамзес кашлянул. (Мне начинал не нравиться этот кашель.)

– Фразеология письма оставляет открытой возможность того, что автор был в союзе с Риччетти. Однако другие признаки говорят о том, что ты права, мама. Если бы Нефрет оказалась у Риччетти, он бы не просто насмехался над тобой, но прямо угрожал во время драматической конфронтации, которую ты так ярко описала.

– Но он не выбыл из игры, – пробормотал Эмерсон, сжимая кулаки. – Он вернётся, опаснее, чем когда-либо.

– Я не уверен в этом, – протянул Сайрус. – У вас, ребята, не было времени посидеть спокойно и пошевелить мозгами, но посмотрите, что случилось. Риччетти сходили с рук низкие трюки, потому что никого из властей не беспокоило то, что он творил с бедными египтянами. На сей раз он похитил английского мальчика и попытался перестрелять целую толпу иностранцев. Британская администрация не станет мириться с подобными вещами.

– Равно как и британское общественное мнение, – нетерпеливо вмешался Кевин. – Не стоит недооценивать силу прессы, миссис Э. и джентльмены. Мои репортажи и сообщения моих коллег заставят каждого британского гражданина взывать о справедливости.

– Хм-м. – Эмерсон дёрнул себя за подбородок. – Вы хотите сказать, будто мне придётся признать, что от клятой прессы может быть какая-то польза?

– Избави Бог, сэр, – благочестиво произнёс Кевин.

– Но вы можете оказаться правы, – признал Эмерсон. – Однако я надеюсь, что мы виделись с Риччетти не в последний раз. Я желал бы свести счёты с ним лично. И вот что, О’Коннелл: вы же понимаете, что ни единое слово об исчезновении Нефрет не должно увидеть свет?

– Да, сэр, безусловно. – Лицо Кевина стало серьёзным. – Я ни звука не пророню, пока маленькая colleen[202] не окажется дома и в безопасности. У вас нет мыслей о том, кто мог спровоцировать её исчезновение?

– Мы знаем, как её заманили, – ответила я. – И с чьей помощью. Но это знание бесполезно для нас, так как мисс Мармадьюк также исчезла. Одно время я считала, что Абд эль Хамед был членом той же банды, но в последнее время стала сомневаться в этом. Я видела его или кого-то, очень похожего на него, возле дома Риччетти несколько дней назад. Проклятье, Абд эль Хамед должен быть причастен; он дважды посылал на дахабию потенциальных убийц. Он не стал бы рисковать, если бы не потерял что-то жизненно важное для своих интересов или интересов человека, который его нанял.

Все глаза обратились к Давиду. Он сидел неподвижно, склонив голову. Молчание затянулось.

– Мы братья, – наконец промолвил Рамзес. – Он сказал бы мне, если бы знал.

Давид поднял голову. Он не смотрел ни на Рамзеса, ни на Эвелину, чья рука гладила его волосы, ни на Уолтера, спасшего ему жизнь в тот вечер, ни на своего дедушку – и даже на меня. Его взгляд не отрывался от взгляда Эмерсона, голубые глаза – от чёрных.

– Я думал, пока голова не опустела, – прошептал он. – Я рассказал вам всё, что знаю. Я шпионил за Абд эль Хамедом, да. Я ненавидел его! Часто по ночам, когда я не мог уснуть от голода или побоев, я выползал и слушал, надеясь узнать что-нибудь, что могло бы навредить ему. Многие приходили к нему втайне – воры с добычей, похищенной из гробниц, торговцы из Луксора, инглизи, которые покупали антиквариат. Но никакого чужого человека не было среди них. Ни одного, который...

– Минутку, – перебил Эмерсон напряжённым и резким голосом. – Ни одного человека, ты говоришь? Никаких чужих людей? – Он использовал множественное число nas, что означает по-арабски «люди».

В моей голове внезапно вспыхнул яркий свет.

– Всемогущий Боже! – воскликнула я.

Глаза Давида округлились.

– Мне говорили – мужчина[203]. – Он использовал английское слово. – Я думал…

– Никто тебя не обвиняет, – перебил Эмерсон. – Значит, была женщина? Чужая женщина?

– Женщины не приходили к Абд эль Хамеду. Он ходил к ним. Но... однажды ночью, не так давно…

– Как она выглядела? – Голос Эмерсона был нежным и ободряющим. Он предусмотрительно воздерживался от того, чтобы бросить на меня взгляд. Я оценила это.

– Она носила чёрное покрывало и вуаль, но не была египтянкой. Нет! Я не могу объяснить, как я знал, они говорили тихо и вдали от меня, я не слышал слов; но они говорили не по-арабски – есть разница в том, как слова поднимаются и опускаются. И она шагала, как мужчина. – Он чуть не задыхался от волнения, его глаза сияли. – Это поможет? Ты знаешь её? Это та самая?

– Это поможет, – кивнул Эмерсон. – Это может быть ключом, который нам нужен. Спасибо, сын мой.

– Мне следовало догадаться, что здесь будет замешана женщина, – заметила я спустя некоторое время после того, как усталость, наконец, заставила нас разойтись.

– Это, – сказал Эмерсон, швыряя рубашку на пол, – было явно неуместным замечанием, Пибоди. После того, как я вежливо избегал указывать, что именно ты, из всех людей, должна была понять…

– Да, дорогой, и я ценю твоё терпение. Тем не менее, ты не можешь отрицать, что мы опять столкнулись с женщиной. Это третий – или четвёртый? – раз подряд. Я не могу избавиться от...

Брызгаясь в умывальнике, Эмерсон не подозревал о моей неспособности закончить предложение. Когда он повернулся (уронив полотенце на пол), его лицо было серьёзным.

– Это важный факт, но его недостаточно. Мы знаем, что таинственная женщина – не Мармадьюк; она была с нами на дахабии. Кто это, чёрт побери? И не уверяй меня, что сэр Эдвард – замаскированная женщина.

– Нет, в его мужественности не может быть никаких сомнений. – Глаза Эмерсона сузились, и я поспешила дальше: – Должно быть, она туристка или притворяется таковой. Завтра мы продолжим расследование.

– Я молил Бога, чтобы это случилось сегодня вечером. – Он сел на край кровати и закрыл лицо руками. – Прости меня, Пибоди. Я пытаюсь храбриться – ты, я знаю, волнуешься не меньше меня – но мысли о девочке, заключённой в тюрьму, подвергающейся угрозам, одержимой страхом... С тем же успехом я могу поехать в Луксор. Я не смогу уснуть.

Я села рядом с ним и обняла его за плечи.

– Ты ничего не можешь сделать сегодня, Эмерсон. Управляющие отелей не позволят тебе вытащить постояльцев из постелей и реветь на них. Ты должен отдохнуть, дорогой, иначе Нефрет от тебя не будет никакого толку. Давай, ложись.

– Я не усну, – пробормотал Эмерсон.

Я знала, что уснёт. Я добавила несколько капель лауданума в его кофе.

Но не себе. Я легла рядом с ним, но вскоре после того, как его глубокое дыхание заверило меня, что он спит, я уставилась в темноту, пытаясь думать не о Нефрет – потому что не могла этого вынести – но о путях её розыска.

Фрагменты мозаики укладывались на места. Побег Давида, значение богини-гиппопотама, странное поведение Гертруды Мармадьюк... Я не говорила Эмерсону; жестоко возродить надежды, которые могут быть разбиты. И, кроме того, он бы сообщил мне: «Эта теория, Пибоди, даже более фантастична, чем твои обычные теории, и это говорит о многом!»

И был бы прав. Более того, не имелось никакой гарантии, что моя подозреваемая продолжит играть свою роль. Возможно, она уже скрылась вместе с пленницей и сообщницей.

Я не надеялась, что мне удастся, но уснула. Когда я проснулась, из окна струился холодный рассвет. И первое, что увидели мои сонные глаза – златоволосая девушка, сидевшая, скрестив ноги, на полу рядом с кроватью.