Пруд гиппопотамов

15. НЕ СУЩЕСТВУЕТ НЕРАЗРЕШИМЫХ ТАЙН – ВСЁ ЗАВИСИТ ОТ ТОГО, СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ И ЭНЕРГИИ ЧЕЛОВЕК ГОТОВ ПОТРАТИТЬ НА НИХ

– Я ударила её ночным горшком, – сказала Нефрет.

Это были не первые её слова, но первые, которые я хорошо запомнила, пребывая в радостном замешательстве. Пришлось ущипнуть себя; только дотронувшись до неё, я смогла поверить, что она настоящая, а не фантазия, возникшая из-за страха и надежды. Затем я разбудила остальных, и Эмерсону пришлось напомнить, чтобы он надел брюки, а я тем временем известила Нефрет о безопасном возвращении Рамзеса – хотя она уже знала об этом, поскольку первое, что сделала по возвращении – заглянула в его комнату. По крайней мере, так она сказала. И поэтому, конечно, не удивилась, заглянув к нему снова, но лицо Рамзеса, когда он узрел её, было зрелищем, которое я запомню надолго. Не помню, чтобы я когда-нибудь видела это флегматичное лицо таким беззащитным.

Однако некое огорчение смешалось с радостью после того, как мы собрались на верхней палубе, и Нефрет начала свою историю.

– Ты убежала без посторонней помощи? – спросил Рамзес. – Ты не нуждалась в спасении?

– От мисс Мармадьюк? – фыркнула Нефрет. – Она приняла меня за глупую, беспомощную, цивилизованную девушку, и я старалась, как могла, чтобы подтвердить это мнение. Тебе пришлось бы стыдиться за меня, тётя Амелия, если бы ты слышала, как я притворяюсь, что верю всей лжи, которую она на меня обрушила.

– Нет, дорогая, ничуть, и я чрезвычайно горжусь тобой, – тепло улыбнулась я. – Но разве тебе не приходило в голову, что мисс Мармадьюк может заманить тебя в ловушку?

– Да, конечно, – ответила Нефрет, широко раскрыв глаза. – В противном случае не имело бы никакого смысла идти с ней.

И всё же первые действия Гертруды заставили её задуматься, не ошиблась ли она. Мисс Мармадьюк не возражала против того, чтобы Нефрет оставила весточку, и они поехали в отель, не пытаясь скрыть свои передвижения. Однако Гертруда не стала отвечать на вопросы. Она утверждала, что является всего лишь смиренной служанкой той высшей особы, которая и даст все ответы.

Из описания Нефрет я поняла, что комната, в которую её привела Гертруда, была той самой, которую я в своё время заказала для неё самой. Должно быть, она оставила комнату за собой после того, как переехала в замок. Нефрет отметила и одобрила балкон и удобную лозу, вьющуюся рядом. У неё оставался нож, и она была уверена, что сможет сбежать, если ситуация станет опасной.

– Мисс Мармадьюк вела себя довольно странно, – повествовала Нефрет. – Она продолжала что-то смутно болтать о богине и Пути; но самым удивительным было то, как она вела себя со мной – чуть ли не с почтением. Я начала бояться, что она вовсе не шпионка, а всего лишь верующая в какую-то оккультную чушь. Она заказала нам чай...

Первый же глоток подсказал Нефрет, что с чаем что-то не так. Ей следовало принять решение, и она сделала это без колебаний. Продолжила пить.

Эмерсон больше не мог сдерживать себя:

– Боже мой, дитя! Как ты могла?

– А как же иначе? Я не узнала ничего, что могло бы помочь мне найти Рамзеса или разоблачить таинственного хозяина мисс Мармадьюк. Пока они не поверили, что я беспомощна, то не были уверены, что я ничего не осознаю. Я вызвала у себя рвоту, когда мисс Мармадьюк на мгновение вышла из комнаты. Она очень нервничала, – задумчиво протянула Нефрет. – Я заметила, что когда люди нервничают, им нужно выйти...

– Абсолютно верно, – согласилась я. – Как ты…

– С балкона. Когда она вернулась, я пожаловалась на головокружение. Она помогла мне лечь, а я сделала вид, что заснула.

Но, должно быть, не полностью избавилась от дурмана, потому что её последующие воспоминания были туманными и запутанными. С помощью другой женщины мисс Мармадьюк сняла с девушки верхнюю одежду и забрала нож. Нефрет не могла вспомнить, как выглядела другая женщина, за исключением того, что она носила суровое тёмное платье европейского образца и была дородной и сильной. Облачив девушку в длинную одежду с капюшоном, женщины положили её в большой дорожный сундук и аккуратно устроили рядом подушки и одеяла, прежде чем закрыть крышку. Пребывая в полудрёме, Нефрет осознавала, что сундук поднимается, переносится и, наконец, опускается. Последовавшее нежное колыхание подсказало ей, что она находится на лодке, и девушка пришла к выводу, что они возвращаются на Западный берег. Наконец лодка остановилась; крышку сундука открыли, и Нефрет увидела звёзды, сиявшие на тёмном небе. Кто-то склонился над ней. Не мисс Мармадьюк, потому что она услышала взволнованный голос последней:

– С ней всё в порядке?

– Да. – Другой голос был женским, более глубоким и жёстким. – Она будет спать ещё час.

Исходя из этого, Нефрет оставалась обмякшей и неподвижной, пока её перетаскивали из сундука на носилки. Женщина накрыла её плащом или покрывалом, закрыв даже лицо, что немало расстроило Нефрет. Её быстро куда-то понесли; она ничего не видела, но другие органы чувств поведали ей, когда закончились обрабатываемые поля: запах влажной растительности сменился более сухим воздухом пустыни, а затем звуками и запахами жилья. Кто-то забрал её с носилок, поднял по лестнице и положил на твёрдую поверхность. Последовал обмен репликами, шёпотом и на арабском языке, дверь закрыли, а затем убрали плащ. Нефрет не осмелилась открыть глаза, но узнала руки, разглаживавшие ей волосы и поправлявшие одежду ещё до того, как мисс Мармадьюк заговорила:

– Она всё ещё спит.

– Она скоро проснётся. Заставь её выпить ещё чаю.

– Но вы сказали…

– Здесь больше не безопасно. Как только госпожа придёт, мы отправимся дальше.

– Она не согласится взять чай. У неё нет причин доверять мне.

– Есть и другие способы. – Голос женщины стал ледяным, в нём появились нетерпение и презрение. – Так для неё будет проще всего, но если ты не справишься…

– О, как скверно, – простонала мисс Мармадьюк. – Мне сказали, что это случится сегодня вечером. Конечно, если я объясню ей...

– Что она возродилась в Тетишери, и что ей нужно противостоять остаткам тела, в котором некогда обитала, чтобы продвинуться по Пути? – Презрительный смех. – Ладно, оставим в покое чай. Я сама ей займусь.

Дверь закрылась, и ключ повернулся в замке. Нефрет решилась открыть глаза. Первое, что она увидела – свою бывшую гувернантку, расхаживавшую по комнате и ломавшую руки. Комнату освещала единственная лампа. Стены – из оштукатуренного кирпича, единственное окно закрыто. Обстановка была скудной – несколько предметов мебели, несколько корзин, несколько глиняных сосудов.

Её сердце колотилось, Нефрет знала, что сейчас необходимо думать так быстро, как никогда раньше в жизни не приходилось. Контуры заговора обрисовались вполне чётко. Мисс Мармадьюк была именно той, кем казалась – простодушной приверженкой оккультной религии, и её обманули... Кто? Возглавлять банду должна женщина, таинственная «госпожа», о которой говорила другая женщина. И ей, Нефрет, предстояло стать заложницей, пока Эмерсон не добудет мумию и сокровища гробницы.

Мысли стремительно проносились у Нефрет в голове, пока она пыталась решить, как поступить. Она может узнать больше, в том числе личность неизвестной атаманши, если останется; но опасности в этом случае перевешивали любые возможные преимущества. У бандитов не оставалось причин продолжать притворство, которое предало девушку в их руки. Её одурманят или свяжут и увезут в другое место, из которого бежать будет невозможно. И если следует действовать, то немедленно, прежде чем другая женщина вернётся, чтобы «заняться ей».

– Поэтому я ударила мисс Мармадьюк горшком, – сказала Нефрет. – Она даже не глядела на меня – просто стояла у окна и бормотала про себя.

Когда Нефрет выглянула наружу, она узнала дома и заборы деревни. За жилищами, посеребрёнными лунным светом, возвышались скалы пустыни. Комната была на верхнем этаже; Нефрет призадумалась, как ей лучше справиться со спуском, и тут услышала приближавшиеся тяжёлые шаги. Она мгновенно вылезла из окна, уцепившись руками, и приземлилась на твёрдую землю, обсыпанную помётом животных.

– Значит, ты сможешь привести нас туда! – воскликнул я. – Это был дом Абд эль Хамеда?

– Не знаю. Деревня – Гурнех, но я не видела фасад дома. Окно находилось сзади, а я, после того, как вылезла, думала только о возможности побега, и не глазела по сторонам. Если бы я не раздобыла осла, меня могли бы поймать.

Рамзес старался не демонстрировать удовольствие при виде этого упущения. Я думала, что ему это вполне удалось, но Нефрет перехватила взгляд:

– Там лабиринт – ни улиц, ни даже переулков! Я была там только один раз, и... Понятно, ты думаешь, что управился бы лучше!

– Нет, – замотал головой Рамзес. – В целом, я думаю, что управился бы намного хуже. Я... – Он прочистил горло. – Я очень рад, что ты вернулась, и теперь в безопасности.

Утром Эмерсон отправился прямо в Луксор – вряд ли стоит упоминать, что все мы его сопровождали. К своему крайнему раздражению, он обнаружил, что стервятник улетел. Дом был заброшен, и дальнейшие расследования позволили получить сведения о том, что человек, по описанию похожий на Риччетти, рано утром сел на поезд в Каир – самый быстрый доступный способ передвижения, и готовность негодяя пожертвовать комфортом ради скорости указывала на то, что он с некоторым запозданием осознал: его недавние неосторожные действия могут привести к серьёзным неприятностям. Мы отправили властям в Каире послания, в которых говорилось, что они должны перехватить и арестовать злодея, а затем я убедила Эмерсона вернуться на Западный берег.

– Можно и так, – согласился он, успокаиваясь. – Риччетти выскользнул из рук, чтоб его черти взяли, но если я смогу сграбастать Абд эль Хамеда...

Моего бедного Эмерсона постигло ещё одно разочарование. Когда мы добрались до Гурнеха, деревня гудела от новостей. Абд эль Хамеда нашли в ирригационной канаве два крестьянина, шедшие на свои поля. Его опознали не сразу, так как несколько частей тела пропали без вести.

– Что ж, Эмерсон, теперь можно успокоиться, – улыбнулась я. – Ты постоянно высказываешь мне возмущение тем, что твоя работа прерывается криминальными приключениями, но с ними покончено – так почему бы тебе не перестать ругаться и не вернуться к гробнице?

В действительности покончено не было. Существовала ещё одна нить, и я решила потянуть за неё в тот же день, пока Эмерсон занят в погребальной камере. Если бы он знал о моих намерениях, то запретил бы мне идти или настоял бы на том, чтобы пойти со мной; а в том (маловероятном) случае, если моя теория оказалась бы неверной, он никогда бы не дал мне возможности наблюдать, чем всё закончится.

Единственным человеком, заметившим мой отъезд, оказался сэр Эдвард. Представьте, у него хватило дерзости спрашивать, куда я иду. Я сообщила ему, что у меня есть небольшое дело в Гурнехе, и что я скоро вернусь. Когда он принялся настойчиво заявлять, что будет сопровождать меня, пришлось ответить довольно грубо:

– Я подбиваю итоги, сэр Эдвард. Это личное дело, и я предпочитаю справиться с ним самостоятельно.

Я и не рассчитывала, что меня не заметят. Когда я открыла резную дверь, Лейла уже ждала меня – те же серебряные обручи на лбу и на тонких коричневых запястьях. Браслеты тихо звякнули, когда она поднесла сигарету к губам.

– Мархаба, Ситт Хаким, – выдула она облако дыма. – Очень мило с вашей стороны навестить меня. Вы пришли, чтобы выразить сочувствие по поводу смерти моего мужа?

– Нет, полагаю, что поздравления будут более уместны. – Она засмеялась, и я продолжила: – Я удивлялась, почему ты вышла за него замуж.

– А теперь вы знаете?

– Думаю, да. Я пришла не к тебе. Где она?

– Она? – её глаза расширились от притворного удивления.

– Ты знаешь, кого я имею в виду. Ты позовёшь её, или мне пойти искать самой?

Шторы в задней части комнаты открылись, и появилась женщина. Она была одета в то же строгое, похожее на униформу платье, которое носила в отеле, когда опекала «вдову» – и когда помогала Гертруде похитить Нефрет.

– Что вам угодно от меня, миссис Эмерсон?

– Не тебя, – ответила я.

Она подошла ко мне. Действительно крупная женщина, на несколько дюймов выше меня, с широкими плечами и крепкая, как мужчина.

– Здесь больше никого нет. Вы уйдёте добровольно или мне придётся...

– Нет, Матильда. – Тот самый голос, который я и ожидала услышать. Он донёсся из комнаты за занавесом. – Приведи её сюда.

Пожав плечами – при этом на руках заиграли мускулы – «сиделка» отодвинула передо мной штору.

В комнате было темно, ставни – плотно закрыты. Она стояла в дверном проёме напротив того, через который я вошла. В длинной чёрной одежде египетской женщины, странно похожей по цвету и покрою на траурное одеяние вдовы, которое она носила в Каире и в Луксоре, но теперь тонкая вуаль, которая скрывала светлые волосы и размывала черты, исчезла. Я хорошо знала это лицо, хотя не видела его почти год – с того дня в Амарне, когда Сети встретил свой конец[204].

– Добрый день, Берта, – сказала я.

«Сиделка» последовала за мной. Вместо ответа на приветствие Берта приказала:

– Обыщи её. Она обычно – ходячий арсенал, поэтому ничего не пропусти.

Я не сопротивлялась, когда руки женщины скользили по мне, забирая пистолет и нож. Сопротивление было бы бесполезным и недостойным. И это – не то оружие, которым я намеревалась воспользоваться.

– Теперь ты предложишь мне стул? – спросила я.

– Значит, ты меня узнала? Я считала, что приняла все возможные меры предосторожности.

– Нет, я пришла к логическому выводу, – ответила я. – Ты хочешь услышать объяснение?

Она изучала меня с подозрением.

– Должна признаться, что ты пробудила моё любопытство, но если это уловка, чтобы задержать меня, пока не появятся твои друзья…

– Ничего подобного. Я пришла одна. Не хочешь сесть? В твоём положении не следует долго стоять.

– И об этом догадалась? – Она рассмеялась коротко и резко, но последовала моему предложению, одёрнув чёрную ткань на животе, что подтвердило мой диагноз. – Как?

– Таурт. Она была покровительницей родов. Сначала я этого не уловила, – призналась я. – Была уверена, что богиня-гиппопотам имеет совсем другое значение. Однако я пришла к выводу, что один из туристов, вероятно, был неизвестным врагом, которого мы опасались, и когда я увидела бедную вдову в «Луксоре»... Существует определённая походка, характерная для женщины, которая находится на поздней стадии беременности. Шесть или семь месяцев, не так ли? Во имя небес, Берта, как ты можешь рисковать своей жизнью и жизнью ребёнка в этом отчаянном предприятии?

– Очень мило с твоей стороны беспокоиться, – усмехнулась она. – Но я ничем не рисковала. Я ожидала завершить дело и вернуться в Европу ещё до конца месяца, но если я задержусь… что ж, Египет – известный курорт, а у доктора Уиллоуби отличная репутация. Разве ты не собираешься спрашивать имя отца – или ты тоже вычислила его логически?

– Это не моё дело, – ответила я.

– Поскольку это не твой муж? – Ещё один взрыв резкого смеха. – Я хотела бы заставить тебя поверить в это, но не выйдет, не так ли?

– Нет.

«Сиделка» в начале разговора выскользнула из комнаты. Теперь она вернулась и кивнула Берте, которая подтвердила этот кивок своим собственным.

– Ты сказала правду: никто не следил за тобой. Что ж, рассказывайте, миссис Эмерсон. Полагаю, вам не терпится доказать, насколько вы умны.

– У меня нет привычки хвалиться, – ответила я, усаживаясь поудобнее. – Я искала тебя, потому что моё внимание привлекли несколько мелких деталей. Я знала, что другие преступники попытаются завладеть прибыльным бизнесом Сети, как только появятся новости о его смерти. Кто мог узнать об этом раньше всех, кто был с нами в прошлом году, когда Сети погиб? Ты увидела эту возможность, и с быстротой и смелостью, которыми я бы восхищалась, если бы они были посвящены более благородной цели, решила воспользоваться ею. Но ни одна женщина не могла бы взять на себя эту главенствующую роль в обществе, ориентированном на мужчин – называя вещи своими именами, в нашем собственном – без мужского авторитета, укрепляющего её. Ты представляла себя посланницей Сети, не так ли? Упоминание о «Гении», которое я услышала однажды ночью, должно было пробудить мои подозрения. Конечно, мне следовало ожидать, что вокруг этой выдающейся личности возникнут легенды, подобные тем, что складывают о других великих – например, о Карле Великом и короле Артуре[205]. Суеверные последователи Сети считали его могущественным магом; нетрудно убедить их, что он выжил и однажды вернётся. И у него, я полагаю, имелась способность добиваться преданности, даже привязанности, своих сообщников. Объявляя себя его представителем, ты можешь завоевать эту верность для себя.

Я ждала комментариев. Но Берта ничего не сказала, только смотрела на меня немигающими голубыми глазами с очень странным выражением лица, поэтому я продолжила:

– Ты нуждалась в любой помощи, которую могла получить в борьбе против такого человека, как Риччетти, но у тебя имелось одно преимущество. Ты знала, где находится могила. Вот моя реконструкция событий: гробница была найдена около десяти лет назад, и из неё изъяли некоторые предметы, такие, как статуэтка Тетишери. После того, как Сети взял на себя торговлю древностями, разграбление могилы Тетишери прекратилось. Я не совсем уверена в причинах, которые в любом случае не имеют отношения к нашей беседе. То ли обнаружение ужасной мумии, то ли таинственные исчезновения некоторых гурнехцев, то ли страх перед Сети. После его смерти гурнехцы решили, что можно без опаски приниматься за старое. Ты узнала об этом благодаря своим связям с последователями Сети, но была не единственной, желавшей заменить Гения Преступлений. Риччетти, лишившись своего положения из-за Сети, решил вернуть утраченное. Он знал о существовании гробницы, но не знал, где она находится. Он послал нам Шелмадина с историей, которая, как он надеялся, пробудит у моего мужа дух соперничества и вдохновит нас найти для него могилу. Уже тогда он вынашивал гениальную идею: позволить нам раскопать гробницу, а затем украсть сокровища. Ты следила за Риччетти. Ты не знала, насколько он осведомлён, и боялись, что Шелмадин сможет направить нас к могиле. Ты остановилась в «Шепарде». Ты послала одного из своих людей – нашу милую Матильду? – убить Шелмадина. Ты отправила суфраги по поручению, а Матильда перенесла тело в вашу комнату.

Она не отвечала ни да, ни нет; немигающие голубые глаза по-прежнему не отрывались от моего лица.

– Твои замыслы были менее изящны, чем у Риччетти, – продолжила я. – Сначала ты намеревалась ограбить могилу. Мы отбили несколько таких вторжений, а затем у тебя хватило ума, чтобы пересмотреть планы. У тебя появился шпион в лагере Риччетти – Абд эль Хамед. Его желание отомстить – и способы убеждения, которые применила женщина в соседней комнате – превратили его в деятельного союзника. Ты знала, где в Луксоре обосновался Риччетти и чем занимался, но мудро воздерживалась от прямого вызова. С поистине змеиным терпением ты выжидала, и, наконец, Риччетти совершил ошибку, о которой ты молилась – похищение Рамзеса. Именно твои люди, наблюдавшие за домом Риччетти, захватили Давида. Риччетти (будучи мужчиной) предположил, что нам плевать на судьбу мальчика. Ты знала нас лучше. И у тебя возникла мысль. Ты воспользовалась исчезновением Рамзеса, чтобы заполучить Нефрет, и, как только она оказалась в твоих руках, тебе больше не понадобился Давид. Поэтому ты освободила его, надеясь, что он сможет привести нас в штаб-квартиру Риччетти, и таким образом мы избавим тебя от самого опасного соперника. Блестящая импровизация, достойная превосходящего интеллекта женщины. Риччетти узнал о предательстве Абд эль Хамеда и…

Я запнулась. Берта всего лишь бросила мимолётный взгляд на штору-дверь позади меня и слабо улыбнулась, но что-то в этой улыбке оледенило мою кровь. Абд эль Хамед был ужасно изуродован. Конечно, ни одна женщина не сможет...

Прочистив горло, я продолжила:

– Твой самый умный поступок – использование бедной глупой мисс Мармадьюк. Надеясь заручиться шпионом в нашем лагере, ты беседовала с ней в «Шепарде»; ты знала о её вере в реинкарнацию. Скрываясь на балконе, Матильда услышала историю, рассказанную нам Шелмадином. Тогда она забрала кольцо без каких-либо скрытых мотивов, исключительно из-за ценности золота. Позже, когда она повторила тебе историю Шелмадина, ты поняла, как её можно использовать, чтобы заручиться помощью Гертруды. Ты – не единственная, кто заметил сходство Нефрет с Тетишери, и Гертруда стала твоей добровольной помощницей, когда ты превратила это сходство в нечто большее.

Берта наконец нарушила молчание.

– Это всё?

– Да, кажется. Впрочем, ещё одно. В саду отеля «Луксор» той ночью с сэром Эдвардом была ты, не так ли? Мне следовало понять, что с ним была не мисс Мармадьюк, но ты говорила так тихо и отрывисто, что я не узнала твой голос.

– Это всё? – снова спросила Берта.

Я кивнула. Она наклонилась вперёд, её глаза засверкали.

– Очень умно, миссис Эмерсон. Настолько умно, что я поражена, как ты умудрилась совершить роковую ошибку, придя сюда в одиночестве.

– Что ты выиграешь, попытавшись причинить мне вред? – спокойно поинтересовалась я. – Игра окончена, Берта. Ты не можешь держать меня в плену – не здесь, в сердце Гурнеха.

– Патовая ситуация, вот как? И ты не отправила бы меня в тюрьму? В моём состоянии? – Она выплюнула последнее слово мне в лицо, а затем расхохоталась. – Карьера для женщин! Кажется, это твоя любимая тема? Что ж, тогда тебе следует отдать должное моим усилиям, потому что я обеспечила оплачиваемой работой женщин – забитых, угнетённых женщин этой и других стран, женщин, которые работают не на мужчин, а на себя – и на меня. Преступная организация женщин! Возглавить такую ​​организацию – гораздо более интересная и прибыльная карьера, чем та, которую ты когда-то предлагала мне. Ты считала, что я могла бы выучиться на медсестру – если бы преодолела свою брезгливость. Я преодолела её, миссис Эмерсон – и скоро ты в этом убедишься.

Прежде чем я смогла ответить, её лицо жутко исказилось, а голос упал до шёпота:

– Как ты можешь быть такой слепо самодовольной? Разве ты не знаешь, как сильно я тебя ненавижу – и почему? Ночь за ночью я не могла заснуть, воображая способы, которыми убила бы тебя. Некоторые из них были поистине гениальными, миссис Эмерсон – о, поистине гениальными! К сожалению, сейчас у меня нет времени, и придётся осуществить это быстрее и безболезненнее, чем хотелось бы. Матильда!

Я помнила о силе женщины, но просто не смогла предвидеть подобное развитие событий. Мысли спутались в полной неразберихе, когда мускулистая рука «сиделки» подняла меня со стула и пальцы сжали мне горло. Сжали быстро, грубо и умело; перед глазами всё плыло, и мои попытки освободиться были такими же слабыми, как у младенца.

– Не позволяй ей потерять сознание, – пробормотала Берта, скользя ко мне. – Я хочу, чтобы она знала, что её ждёт.

Она извлекла из-под халата кинжал, украшенный драгоценными камнями.

Я пыталась что-то сказать. Из моих губ вырвалось сдавленное шипение, и жёсткие пальцы сжались ещё сильнее. Темнота заволокла мне глаза, и сквозь звон в ушах я услышала проклятие Берты, ругавшей другую женщину за то, что она слишком сильно душила меня. Я планировала симулировать потерю сознания в надежде, что похитительница ослабит хватку, но, видимо, ждала слишком долго.

Моя последняя мысль, как и всегда, была об Эмерсоне. Мне казалось, что я слышу его взволнованный упрёк: «Пибоди, как ты могла оказаться такой дьявольской дурой!»

Я слышала его! Или, по крайней мере... Перед глазами по-прежнему всё плыло, но зрение и осязание вернулись ко мне. Я упала на пол, и голос стал яснее. Не Эмерсона – но мужской голос, взволнованно говорящий по-английски:

– Вы с ума сошли? Дайте мне нож!

Фраза завершилась ворчанием или удушьем. Я решила, что мне стоит выяснить, что происходит, и приподнялась на локтях. Сначала я видела только ботинки, затем его рука схватила меня под руку и подняла на ноги.

– Вы не пострадали, миссис Эмерсон?

– Нет, спасибо, сэр Эдвард, – прохрипела я, потирая горло. – Но почему, чёрт возьми, вы стоите на месте? Спешите за ними!

В комнате никого не было, за исключением нас двоих. Он держал пистолет – мой. Светлые волосы идеально уложены, лицо спокойно, одежда безупречна – за исключением крови, пропитавшей левый рукав.

– Не уверен, что в данный момент это в моих силах, – вежливо ответил он и рухнул на землю у моих ног.

На том всё и завершилось. К тому времени, когда я выяснила глубину раны и остановила кровотечение, не осталось никакой надежды догнать сбежавших. Он пришёл в себя, когда я перевязывала ему руку, и начал извиняться:

– Я был безоружен, как видите. Я нашёл этот пистолет на столе в соседней комнате, но просто не мог заставить себя стрелять, даже после того, как она напала на меня с ножом. Не в женщину.

– Хм-м, – фыркнула я. – Без сомнения, ваши чувства заслуживают уважения, сэр Эдвард, но они чертовски неуместны. Надеюсь, что именно женщина обольстила вас, а не наоборот?

– Обольстила? Боже мой, миссис Эмерсон, о чём вы говорите?

– Я видела вас – скорее слышала – с ней в саду в отеле «Луксор», в ту ночь, когда мы обедали с мистером Вандергельтом.

– Слышали, – медленно повторил он.

– Я думала, что рядом с вами – Гертруда, – призналась я. – Но это была не она, не так ли?

– Нет – Ответ последовал быстро и решительно. – Я не знаю, что вы слышали, миссис Эмерсон, но ваша интерпретация моих отношений с женщиной – какой бы она ни была – полностью ошибочна. Я и не думал мечтать о... э-э... Даже если бы она не была... э-э… Я принял её за одинокую, скорбящую женщину, нуждавшуюся в сочувствии и дружеском общении. Мы поговорили, вот и всё. Уверяю вас, это было всё!

– Но вы предполагали, что это станет чем-то большим.

Его глаза сияли нескрываемым весельем.

– Я никогда не обманывал вас, миссис Эмерсон. Вы знаете, как у нас, младших сыновей: выгодный брак – единственная надежда на успех. Она изображала богатую вдову, была молода, привлекательна и… э-э… восприимчива к сочувствию.

– А Нефрет?

Он громко рассмеялся и покачал головой.

– Вам не стоит бояться за добродетель вашей подопечной, миссис Эмерсон. Я не знал о её родных, когда впервые встретился с ней. Уже потом мне стало известно, что она – наследница лорда Блэктауэра... Ну, стоит подождать, согласны? Через несколько лет она станет ещё красивее и сама станет управлять собственной судьбой.

– Я восхищаюсь вашей искренностью, хотя и не вашими принципами, – кивнула я. – Пожалуй, нам лучше уйти, согласны?

Без посторонней помощи он встал и прошёл мимо меня в соседнюю комнату. Там тоже было пусто: Лейла посчитала целесообразным исчезнуть.

– Вы можете править? – спросила я. – Возьмите меня за руку, если чувствуете слабость.

– Рана поверхностная. Я чувствую себя очень глупо из-за этой слабости.

Травма была поверхностной. Он притворился слабым, потому что не хотел вести себя жестоко с женщиной – не просто с женщиной, но с дамой, и, кроме того, с дамой, к которой испытывал нежные чувства. Некоторые могут назвать это поведение рыцарским. Я называю его глупым и непрактичным, но действия сэра Эдварда избавили меня от болезненного решения. Тяжело обречь женщину в деликатном состоянии на суровые условия тюрьмы, и в действительности у меня не было никаких доказательств преступного поведения с её стороны, кроме нападения на меня – и я слишком хорошо понимала мотив этого поступка. Разве я не испытывала тех же мук ревности и гнева, когда боялась, что потеряла любовь Эмерсона[206]? Но моя ревность была преходящей и безосновательной, а страдания Берты останутся стойкими и безнадёжными, потому что Эмерсон никогда не будет принадлежать ей. Не удивительно, что она ненавидела меня!

Размышляя таким образом, я позволила сэру Эдварду вести меня туда, где ждали лошади. Он бросил монету мальчишке, державшему поводья, и помог мне сесть в седло.

– Вы собираетесь рассказать мужу об этом приключении? – спросил он.

– Не вижу другого выбора. – Я осторожно дотронулась до синяка. – Если только вы не собираетесь признаться, что душили меня.

Он ответил на мою шутку собственной:

– А вы намеревались зарезать меня.

– Он взревёт на всю округу, – промолвила я с сожалением. – Что ж, ему полезно. Э-э… конечно, я скажу ему правду: я пришла выразить своё почтение вдове Абд эль Хамеда и с удивлением обнаружила, что она скрывала у себя загадочную женщину. Разумеется, она будет утверждать, что не знала о преступных действиях своего покойного мужа и понятия не имела, что бедная дама-инглизи замешана в них. Дама явилась к ней, потому что... хм-м, дайте мне подумать. Потому что она устала от бурной жизни отеля и хотела уединения и покоя, вдали от безумной толпы? Лейла по доброте своего сердца приняла даму... Да, что-то в этом роде.

– О, восхитительно! – воскликнул сэр Эдвард. – Вы не думали когда-нибудь написать роман, миссис Эмерсон? У вас просто дар к художественной литературе.

– Вот так и будет, – строго ответила я. – Я никогда не лгу мужу, сэр Эдвард. Я изложу ему правду – к моему полному удивлению, на меня напала женщина, чьё существование мы предполагали, но о личности которой... Э-э, сэр Эдвард, как я понимаю, вы появились в доме всего за несколько минут до того, как ворвались в комнату? Мне любопытно узнать, как вы поняли, что я нуждаюсь в спасении, поскольку не помню, чтобы звала на помощь.

– Я и не думаю, что вы могли бы звать – вас очень эффективно душили. Нет, я услышал гневный голос женщины и использование выражений, традиционно считающихся неженственными. И взял на себя смелость проверить.

Таким образом, он не слышал предыдущее обсуждение. Какое облегчение! Я была уверена, что могу положиться на его осмотрительность, но одновременно радовалась, что к этому не придётся прибегнуть. Моё – и Эмерсона – предыдущее знакомство с загадочной женщиной лучше хранить втайне.

Я снова заверила его в своей признательности.

– Никого из нас нельзя обвинять в том, что бедняга не осознал, что наш неизвестный противник был женщиной, – объяснила я. – Женщины, сэр Эдвард, к сожалению, подвергаются дискриминации в нынешнем мужском мире, но подчинённый статус даёт им одно преимущество. Их всегда подозревают в последнюю очередь!

– Я усвоил урок, – последовал печальный ответ. – Никогда больше я не буду недооценивать способности женщины, во благо или во зло.

– Я жду от вас встречной откровенности, – сказала я. – Вы последовали за мной, потому что боялись, что приспешники Хамеда могут остаться в Гурнехе. Эмерсон будет очень благодарен.

– Не так благодарен, чтобы сожалеть о моём отъезде, – мягко ответил молодой человек. – Да, мне необходимо срочно покинуть Луксор. Возникли неотложные семейные вопросы, требующие моего присутствия.

– Сожалею. Вы сообщили Эмерсону?

– Я собирался сделать это сегодня. Ему не составит труда заменить меня; каждый археолог в Египте предлагал услуги своего персонала.

– Мы будем сожалеть о вашем отсутствии.

– Очень любезно с вашей стороны. – Он подарил мне насмешливый взгляд голубых глаз. – Вы не в последний раз видите меня, миссис Эмерсон.

– Оставьте все надежды на Нефрет, сэр Эдвард. Эмерсон никогда на это не согласится.

– Никто не знает, миссис Эмерсон. Меня считают обладающим даром убеждения. – Мы ехали медленно бок о бок; улыбаясь, словно про себя, он задумчиво произнёс: – Мисс Нефрет – красивая девушка и будет богатой наследницей; но вот что прежде всего привлекает в ней такого мужчину, как я: однажды она станет женщиной с сильным характером – такой, какой вы являетесь сейчас. Надеюсь, вы поймёте, что я имею в виду, миссис Эмерсон, когда скажу: если бы не тот факт, что вас уважает тот, кого я высоко ценю, я бы рискнул... Но уверен, что вы меня понимаете.

Трудно злиться на джентльмена, который делает вам комплименты – даже дерзкие. Особенно дерзкие.

5 апреля 1900 года мы открыли саркофаг.

Нам потребовалось почти два месяца работы днём ​​и ночью, чтобы расчистить путь к этому массивному сооружению. К счастью для кровяного давления Эмерсона, мы смогли достичь результата, не жертвуя его (точнее, нашими) профессиональными принципами. Начиная от дверного проёма, мы расчищали путь шириной в метр прямо к саркофагу, записывая содержимое каждой секции перед тем, как перейти к следующей. Наши труды облегчал тот факт, что проход был относительно свободен от предметов, как будто кто-то сознательно убрал или оттолкнул их в сторону. Путаница ювелирных украшений была одним из сохранённых нами призов, но дразнившим нас колёсам пришлось подождать; они не находились на прямом пути к саркофагу. Эмерсон подсчитал, что для очистки остальной части зала потребуется ещё как минимум два сезона, но, по его и моему мнению, необходимо, чтобы мумию убрали до того, как мы покинем Египет. Хотя гробницу полагалось запереть и охранять, мы не недооценивали трудолюбивых грабителей Луксора.

Любопытство и интерес общества возросли до предела после того, как Кевин опубликовал свою первую «сенсацию» – тот факт, что кропотливое изучение Уолтером кусков штукатурки, найденных среди обломков во входном коридоре, выявило имя королевы Хатшепсут. Они с Эмерсоном согласились, что фрагменты картуша могут принадлежать только ей. Это сообщение больше нигде не появилось; Эмерсон настаивал на том, что оставшиеся рельефы и надписи на саркофаге убедили его в том, что гробница принадлежит Тетишери, но это не помешало буйству воображения прессы и публики. О Тетишери практически никто не знал, кроме египтологов, но великая царица Хатшепсут была знакома каждому туристу, посетившему её храм. Кажется, именно Кевин предположил, что дамы могли разделить саркофаг! Конечно, полная чепуха, но она порадовала читателей его газеты – две королевы по цене одной! Я не сомневался, что эта фантазия не менее сильно заинтересует гурнехцев. В конце концов, между людьми – так называемыми примитивными и присвоившими себе имя цивилизованных – нет большой разницы.

Хотя мы и пытались хранить в секрете точный день открытия саркофага, но к этому моменту собралась толпа зевак, и наши люди, держась за руки, образовали цепь, сдерживая назойливых журналистов и праздных зевак.

В результате количество людей, допущенных в гробницу, оказалось явно бо́льшим, чем хотелось бы Эмерсону. Он установил временные настилы вдоль дорожки в погребальной камере, но неустанно бормотал себе под нос ругательства при виде того, как наши уважаемые гости – месье Масперо, генеральный консул Великобритании (наш старый друг лорд Кромер, бывший сэр Ивлин Баринг), Говард Картер в качестве инспектора и представитель хедива – шагали по узкому проходу. Там уже стояли Сайрус и – к удивлению Масперо и негодованию паши – Абдулла с внуком. Я согласилась с Эмерсоном, что они имеют право присутствовать.

Накануне Эмерсон и Абдулла установили необходимый полиспаст[207] с тяжёлыми деревянными штативами у обоих концов саркофага и подвели рычаги и клинья для поднятия крышки на достаточное расстояние, чтобы позволить канатам проходить под ней. Пока огромная крышка из кварцита медленно поднималась, каждый взор был прикован к ней, и каждое дыхание учащалось и прерывалось. Наконец щель стала достаточно широкой, и Эмерсон заглянул внутрь.

А затем спустился с камня, на котором стоял.

– Дамы и господа, – объявил он, – с сожалением констатирую, что королева Тетишери сегодня не принимает.

Саркофаг был пуст. Не осталось ни кусочка дерева, ни обломка кости.

Из-за толпы нам пришлось вернуться на «Амелию», чтобы развлечь наших посетителей. Звучали тосты, звенели бокалы, но в поздравлениях Масперо явно слышалось вежливое сочувствие. Эмерсон только пожал плечами.

– Небольшое разочарование, месье, – сказал он равнодушно. – Картины – шедевры, содержимое гробницы – замечательно. На большее – никаких разумных надежд.

После того, как почтенные гости удалились, я повернулась к Эмерсону:

– Ты знал, что её там не было! Ты не воспринял бы это так хладнокровно, если бы не ожидал этого.

– Да, я был готов к её отсутствию, – спокойно согласился Эмерсон. – Видишь ли, моя дорогая, я всегда верил, что лысая маленькая старушка из тайника Дейр-эль-Бахри – Тетишери. Она обладает поразительным сходством с другими членами семьи, которые также находились в тайнике – эти выдающиеся передние зубы довольно характерны. Не проси меня объяснить, как она туда попала, или почему её пустой саркофаг был так тщательно закрыт. Это остаётся и, вероятно, навсегда останется загадкой.

– Ну ещё бы! – воскликнул Уолтер. – У тебя явно уже имеются одна-две теории.

Эмерсон уже снял куртку и галстук. Откинувшись на спинку стула, он вынул трубку.

– А как насчёт бокала виски каждому? – добродушно спросил он. – У нас есть, что отпраздновать, дорогие мои. И наличие или отсутствие мумии значения не имеет.

– Честно говоря, – продолжал он, – мои блестящие выводы о местонахождении гробницы ушли несколько в сторону. Это была не оригинальная гробница Тетишери; это было перезахоронение, устроенное Хатшепсут для своей уважаемой предшественницы после того, как оригинальная могила была ограблена или над ней возникла угроза разграбления – последнее, ​​скорее всего, так как основная часть погребального оборудования сохранилась.

К тому времени короли новой Фиванской империи поняли, что такие выдающиеся памятники, как пирамиды, привлекают внимание расхитителей гробниц. Отец Хатшепсут был первым, кто построил свою гробницу в Долине Царей – никто не знал, никто не видел, как хвастался королевский архитектор[208]. Хатшепсут настолько успешно спрятала свою гробницу, что её вообще не нашли[209]. Место, которое она выбрала для Тетишери, было столь же скрытым. Ей соорудили гробницу, украшенную в традиционном стиле и со скромностью, необычной для египетского правителя; изображения Хатшепсут встречаются только во входном коридоре. А рельефы и надписи, вероятно, описывали совершённое ей благочестивое восстановление гробниц её предков.

После её смерти племянник, которого Хатшепсут годами держала под каблуком, начал войну против памяти о ней[210]. Я считаю, что именно его люди вошли в гробницу Тетишери. Тутмос, чья мать была скромного происхождения, вероятно, коллекционировал знатных предков; он забрал мумию Тетишери и часть её погребального инвентаря. И не просите меня размышлять о том, почему что-то забрали, а другое оставили! В отличие от некоторых моих коллег, я археолог, а не автор исторических романов. Последнее действие слуг Тутмоса – уничтожение украшений входного коридора, где упоминается Хатшепсут.

Гробницей снова стали пользоваться во время Двадцать первой династии для захоронения семейства жрецов – тех, чьи гробы мы нашли растоптанными и разбитыми современными ворами. Возможно, именно они оставили безымянную мумию, но я склонен полагать, что она уже была там, и что именно её присутствие удерживало жрецов от проникновения в погребальную камеру.

– Отлично, Эмерсон, – подхватила я. – Я в целом согласна с твоей реконструкцией, но ты не предложил теорию о личности Безымянной Мумии.

– Продолжай! – воскликнул Уолтер. – Даже ты, Амелия, не можешь... То есть не осмелилась бы... Что я хочу сказать...

– Он хочет сказать, – перебил Эмерсон, – что только ты обладаешь творческой силой, чтобы вообразить – прошу прощения – логически вывести решение этой древней тайны. Продолжай, моя дорогая Пибоди. Я с интересом жду твоих замечаний.

– Конечно, это только теория, – скромно призналась я. – Но, как ты и говорил, мы можем быть совершенно уверены, что в гробницу вошли агенты Тутмоса III. Король уничтожил рельефы, которые возвеличивали его могущественную, самодержавную тётку Хатшепсут, но у него не было причин воевать с Тетишери. Думаю, именно он оставил Безымянную Мумию. Так кто же был этот несчастный, мучительно убитый, ритуально уничтоженный? Очевидно… что ты сказал, Эмерсон?

– Очевидно, – пробормотал Эмерсон. – Я сказал: «Очевидно», повторяя твоё собственное слово. Продолжай, дорогая.

– Очевидно, он был важной персоной: жрецом, принцем или дворянином. Тело обычного преступника не оставили бы вообще. Очевидно, он совершил какой-то поступок, который вызвал ненависть фараона, поскольку это было официальное убийство – короче, казнь. Теперь я спрашиваю: какого высокопоставленного чиновника ненавидел Тутмос? Какой низкорождённый выскочка осмелился... э-э...

Эмерсон вынул трубку изо рта. Черенок был довольно сильно пожёван.

– Осквернить? – обманчиво мягко завершил он. – Буквально на днях, Пибоди, ты отрицала, что королева приняла бы простолюдина в качестве любовника.

– Ты неправильно меня понял, любимый, – ответила я.

– О Всемогущий Боже! – воскликнул Эмерсон.

– Подумай, – не останавливалась я. – Царь Египта – будь то мужчина или женщина – был божественным, потомком бога, но я не сомневаюсь, что древние египтяне следовали тому же несправедливому двойному стандарту, который царит сегодня. Для короля было вполне приемлемо иметь столько наложниц, со сколькими он мог справиться, но простолюдину, вступившему в близкие отношения с королевой, оставалось недолго жить – если только королева не являлась одновременно королём, и таким образом могла защитить своего любимого! Как только защита исчезла, грешник встретил судьбу, предписанную нарушителям религиозного и государственного права. Но – и это, я думаю, является убедительным аргументом... как бы поточнее выразить...

– Конечно! – воскликнула Нефрет. – На него упала тень её божественности!

– Безусловно, – произнёс Рамзес с неповторимой интонацией, – можно выразиться и так.

– Очень правильный способ выразить это, – благодарно кивнула я Нефрет. – Эти отношения наполнили его физические останки определённой святостью; они не могли быть полностью уничтожены. Однако одновременно они были и прокляты, и именно поэтому Тутмос удалил Тетишери из места её упокоения, чтобы её не осквернил контакт с ними.

– Точно! – воскликнул Нефрет. – Прекрасно, тётя Амелия! Кто ещё это мог быть, кроме Сенмута?

– Кто ещё? – повторил задумчиво Эмерсон. – Любой из – дайте-ка припомнить – пятисот князей, жрецов и высокопоставленных чиновников, живших в то время. Послушай, Пибоди, ты даже точно не знаешь, когда этот парень умер! Техника мумификации сможет указать дату, так как он не мумифицирован! Пятьсот чёртовых мужчин! А то и все пять тысяч!

– Я полностью согласна с Амелией, – твёрдо сказала Эвелина. – Сенмут – самый логичный кандидат.

Уолтер, открывший рот, снова закрыл его. Не найдя поддержки с его стороны, Эмерсон с надеждой посмотрел на сына.

– Ты следуешь моим рассуждениям, Рамзес?

Невыразительные чёрные глаза Рамзеса переместились с Эвелины на Нефрет, затем на меня.

– Да, отец, следую. Тем не менее, я считаю, что мама привела веские аргументы. Хм-м. Да. В целом я с ней согласен.

Мы отплыли из Александрии тридцатого, и хочу сказать, что приятно было чувствовать морские ветра после сильной апрельской жары в Верхнем Египте. Также было приятно, что несколько здоровых взрослых людей (не говоря уже о Давиде и Нефрет) следили за Рамзесом, вместо того, чтобы нести за него единоличную ответственность. Рамзес на борту корабля – источник неисчислимых опасностей. Эвелина с Уолтером договорились в следующем году снова отправиться с нами; они будут помогать в воспроизведении украшений гробницы: Эвелина – художественных работ, а Уолтер – копирования надписей.

Вскоре после нашего отъезда мы с Эмерсоном как-то прогуливались по палубе, и вдруг я заметила, что нахмуренные брови омрачили гладкую поверхность благородного лба.

– Не стоит так переживать, – принялась убеждать я. – Надеюсь, ты не беспокоишься о гробнице? Риччетти благополучно спрятан в тюремной камере, а его приспешники заключены в тюрьму или сбежали; мисс Мармадьюк останется под присмотром доктора Уиллоуби, пока не оправится от нервного срыва; и после прочитанной тобой нотации Лейла не посмеет снова нам помешать. Ты слишком легко её отпустил, Эмерсон. Женщины всегда знают, как тебя обойти.

– А что бы ты сделала с ней? – отпарировал Эмерсон. – У нас не было ни малейшего доказательства того, что она была замешана в преступлении. Если бы ты не позволила Берте уйти...

– Ты бы поступил точно так же.

– Хм-м, – отозвался Эмерсон.

– И доказать её соучастие было бы сложно. Её преступные сообщницы были – и, если считать Лейлу примером – остаются верны ей. Возможно, – задумчиво продолжала я, – благотворное влияние материнства смягчит её и отвратит от зла к добру.

– Хм-м, – ещё решительнее отозвался Эмерсон.

– В любом случае нам не следует беспокоиться о ней в ближайшем будущем, и гробница находится в максимально возможной безопасности. Абдулла и другие будут тщательно её охранять.

– Об Абдулле я думал, – признался Эмерсон. – Я не сомневаюсь, что и он, и его люди начеку. Но он стареет, Пибоди. Вскоре мне придётся заставить его уйти в отставку, пока он не получил ранение. И не знаю, как это сделать, не задев его чувства.

– Если заменить его одним из его сыновей…

– Все они неплохи, но ни у одного нет необходимых лидерских качеств. Я подумывал об обучении Давида, чтобы тот занял его место.

– Почему нет?

Эмерсон остановился и повернулся, прислонившись к перилам.

– Потому что мальчик слишком хорош для такой работы. В Египте есть и другие, похожие на него, но у них нет никаких шансов, пока из-за наших невежественных английских предрассудков им не суждено получить должного образования. Мы можем предоставить Давиду такой шанс.

– И предоставим! – воскликнула я. – Эмерсон, я всей душой поддерживаю тебя. Эвелина и Уолтер поступят точно так же.

– Я уже упоминал Уолтеру об этом, – усмехнулся Эмерсон. – Он предложил этим летом начать обучение мальчиков иероглифам, пока Давид живёт у них. Я полагаю, что свои планы имеются и у Эвелины.

– Для него было бы лучше сначала научиться читать и писать по-английски, – согласилась я. – Рамзес позаботится об этом; он выделил четыре часа в день на уроки.

Эмерсон предложил мне руку, и мы пошли дальше.

– Пибоди, я хочу кое-что обсудить с тобой.

О Боже, подумала я. Что теперь? Осталось несколько незначительных моментов, о которых я не уведомила Эмерсона для его же блага. Какой из них он обнаружил?

– Мне было очень грустно, – заявил Эмерсон, – когда ты упрекала меня в том, что я не купил тебе маленькую статую Тетишери.

– О, это, – сказала я, стараясь слишком демонстрировать облегчение. – Я просто пошутила, любимый.

– Хм-м, – отозвался Эмерсон. – Моя дорогая Пибоди, я когда-нибудь препятствовал твоим желаниям? Разве я не способен предвидеть и удовлетворить твоё малейшее желание?

– Ну, Эмерсон, раз ты спрашиваешь…

– У меня была чертовски веская причина не покупать эту статуэтку, и она не имела никакого отношения к моим принципам. Я часто жертвовал ими ради тебя, моя дорогая.

– Какая причина, Эмерсон?

– Это была подделка, Пибоди.

На этот раз остановилась я, схватив его за рубашку и заставив повернуться ко мне лицом.

– Ты имеешь в виду одну из копий Хамеда? Ту, которую ты видел в антикварном магазине десять лет назад? Ту, которую купил мистер Бадж... Эмерсон! Ты говоришь мне, что статуя в Британском музее является подделкой, и что ты всегда это знал? Но почему же не сообщил им?

– С какой стати? Они обожают Баджа и его блестящие комбинации. Однажды кто-то – я сам, если захочу – просветит их, и Бадж будет выглядеть почти таким же глупым, каким и является на самом деле. – Глаза Эмерсона сапфирово сияли в предвкушении удовольствия. – Кто знает, вдруг нам удастся откопать оригинал. Представляешь мину Баджа?

Как удержаться и не разделить его детское восхищение? Мы отсмеялись в своё удовольствие, а потом я взглянула на наручные часы:

– Боже мой, уже почти время чаепития. Пошли, соберём детей. Я обещала, что прочту им моё сказание.

– О, так ты закончила историю о гиппопотамах? – Эмерсон взял меня за руку, и мы пошли к лестнице. – Как, если мне позволено спросить? Ведь осталась только небольшая часть оригинала.

– Это только предположение, – скромно призналась я. – Однако я считаю его психологически правильным. Конечно, имея в виду древнеегипетскую психологию.

– Конечно, – улыбнулся Эмерсон.

– Ты помнишь, где заканчивается оригинал – фараон и его придворные растерянно размышляют, как ответить на оскорбительное требование убить ревущих гиппопотамов? Да. Что ж, когда они сидят в растерянном молчании, с её трона поднимается королевская мать, вдовствующая королева Тетишери, мудрая и почитаемая, и звонко обращается к высокомерному посланнику. Я сочинила для неё довольно милую речь, смоделировав её по одному из обращений королевы Елизаветы к её войскам до прибытия Армады[211].

– Отличная модель, – одобрил Эмерсон.

– Естественно, пришлось изменить некоторые формулировки. «Слуга Повелителя Зла, убирайся прочь! – восклицает Тетишери. – Наши гиппопотамы съедят крокодилов Сета!» Вдохновлённый подобным мужеством, её сын также бросает вызов посланнику. Сказание заканчивается тем, что египетские армии с развевающимися знамёнами выступают под звуки ревущих труб, чтобы изгнать захватчиков со священной земли Египта.

– Лучше всего закончить именно на этом месте, – серьёзно согласился Эмерсон. – Ввиду того факта, что её сын погиб в последующей битве, и, скорее всего, проиграл и саму битву.

– Мне казалось, это будет слишком печально, и совсем не соответствует древнеегипетской психологии.

– Я не упоминал не так давно, что обожаю тебя, Пибоди?

– Я никогда не устану слышать это, милый. Эмерсон, не надо; нет, не сейчас. Рядом комната Рамзеса, и... и кто-то кричит там! Боже мой, какой неземной вопль!

Я помчалась к двери, но не успела коснуться ручки, как увидела Рамзеса, идущего ко мне из дальнего конца коридора. Его тень – я имею в виду Давида – следовала за ним по пятам.

– Рамзес! – крикнула я, дёргая за ручку. – Немедленно открой дверь. Что там происходит?

Рамзес, явно встревоженный, начал рыться в карманах.

– Анубис, должно быть, прокрался в комнату, а я не заметил. Это голос Бастет. Она невероятно злится.

– Э-э… Пибоди… – начал Эмерсон, стоявший позади меня.

– Как ты можешь оставаться таким беспечным! – воскликнула я, выхватывая ключ у Рамзеса. – Они не выносят друг друга! Они дерутся! Они…

Я распахнула дверь и застыла, будто каменная статуя.

– Они, – улыбнулся Эмерсон, – не дерутся. Закрой дверь, Пибоди. Даже кошки заслуживают уединения в подобной ситуации.

Так я и поступила.