Психи

20

Ногой я ударяюсь о дверь "Эскалейда", а пальцами сжимаю ручку. Дергаю ее и испытываю краткий миг облегчения, понимая, что нахожусь в безопасности. Сигнализация не сработала, но внутренняя подсветка кабины точно осветила всю чертову улицу.

Черт.

Я выбираюсь из машины, моля Бога, чтобы братья ДеАнджелис были слишком заняты, чтобы даже оглянуться на "Эскалейд". Поэтому, когда я впервые ощущаю вкус свободы, когда ногами ступаю по твердой земле внизу, принимаю это во внимание.

Я несусь по грязи, прочь от "Эскалейда". Я не смею оглянуться, в ужасе понимая, что братья уже идут за мной. У меня нет другого выбора, кроме как мчаться через дорогу, чтобы добраться до густого леса на другой стороне, и я делаю все возможное, чтобы оставаться в тени.

Мое сердце бешено колотится в груди, и на мгновение задумываюсь, как, черт возьми, мне это сойдет с рук. Если мне каким-то образом удастся дожить до утра, мне придется ловить попутку и уносить свою задницу как можно дальше отсюда. Черт возьми, хватит и гребаного билета в один конец куда угодно, только подальше отсюда.

По инерции я удаляюсь ногами о дорогу, а желудок сжимается, когда шум эхом разносится по складу. Они должны знать. Они слишком хороши в том, что делают, чтобы дать мне хотя бы шанс выйти сухой из воды.

Тошнота обжигает меня изнутри, и я обещаю себе, что если выберусь из этого и буду все еще жива завтра утром, то выкрою несколько лишних секунд, чтобы меня вырвало в кустах, но до тех пор я должна продолжать бежать. Тихая музыка разносится по улице, и я надеюсь, что она достаточно громкая, чтобы заглушить звуки моего побега.

Оглядываясь через плечо, я осматриваю фасад склада, но пока ничего не вижу. Братьев нигде не видно, и это может означать только одно — они ни хрена не поняли.

Я добегаю до края дороги, и бросаюсь в густую тень леса, когда большие пальцы впиваются в мои волосы на затылке. Меня дергают назад, и из меня вырывается громкий, полный боли визг, когда меня сбивают с ног.

Я с глухим стуком падаю на дорогу, и прежде, чем успеваю отбиться от нападавшего, он срывается с места, волоча меня по неровному асфальту. Моя кожа горит, когда дорога рвет ее в клочья. Я отчаянно пытаюсь подтянуть под себя ноги, когда тянусь к крепкому кулаку, запутавшемуся в моих волосах, царапая его кожу.

— ОТПУСТИ МЕНЯ, — кричу я, впиваясь в него всем, что у меня есть, и чувствуя, как его кровь скапливается у меня под ногтями.

— ЧЕРТ, — рычит он, бросая меня через дорогу в тусклый свет, льющийся из старого склада. Я не узнаю его голос, и мое сердце колотится, громко стуча, как барабаны Леви, прямо в моих ушах.

Мое тело скользит по дороге, как перекати-поле, подхваченное ветром, и я делаю все, что в моих силах, чтобы попытаться сбросить инерцию, вот только мужчина снова рядом. Я поднимаю глаза, встречаясь с его жестким взглядом, и когда он выходит в тусклый свет, от узнавания у меня сжимается грудь.

Это парень с вечеринки, высокомерный мудак с плохим поведением, который перепрыгнул через стойку бара в надежде придушить меня прямо там, посреди комнаты. Маркус появился за мгновение до того, как смог перерезать мне горло, и в ответ я ударила его ножом прямо в живот. Роман избавился от него, и, по-моему, это означало, что он уже был мертв. Если бы я знала, что он был тем человеком, за которым они пришли сегодня вечером, что они запланировали небольшую приятную поездку, чтобы должным образом проводить его в подземный мир, я бы ни за что не позволила себе быть такой уязвимой. Черт, я думаю, это то, что ты получаешь за игру с огнем.

О чем, черт возьми, думал Роман, позволяя ему уйти? Предполагается, что игра работает не так. С ним уже следовало разобраться.

Я отползаю от него, чертовски хорошо зная, что не смогу подняться на ноги и уйти от него к тому времени, когда он протянет руку, чтобы оборвать мою жизнь. Я в полной заднице.

— Ну, что ж, это определенно приятный сюрприз, — говорит мудак, и на его лице появляется мерзкая ухмылка, когда он узнает меня с вечеринки. — Я собираюсь насладиться им.

Он наклоняется, и я издаю душераздирающий крик в надежде, что братья каким-то образом помогут мне, но у меня нет ни единого шанса, черт возьми. Я поставила себя в такую ситуацию, и они точно не те герои, которые мечтают только о том, чтобы ворваться и спасти девушку, попавшую в беду.

Его большая рука обвивается вокруг моего запястья, и он тащит меня обратно через дорогу, подтягивая все ближе и ближе к большому складу, в его тусклое освещение.

— Эй, ребята, — кричит парень через весь свой дерьмовый склад. — Братья ДеАнджелис оставили нам игрушку, с которой можно поиграть.

О, черт возьми, нет.

— ОТПУСТИ МЕНЯ, — кричу я, слезы щиплю глаза, когда он тащит меня мимо случайных машин в центр комнаты. Парень смеется, опуская меня на землю грязного склада, и я в ужасе смотрю, как он снимает свою грязную куртку.

Здесь чертов бардак. Те же таблетки с вечеринки разбросаны по всему складу, а белый порошок окрашивает каждую доступную поверхность. Пустые пивные бутылки, до краев наполненные окурками, и старые коробки из-под пиццы, разбросаны по грязному полу. Меня тошнит от одного присутствия, но это наименьшая из моих проблем.

Он смотрит на меня сверху вниз, когда из тени появляются мужчины, пробирающиеся внутрь, чтобы занять место в первом ряду на главном представлении вечера. Он присаживается на корточки, глядя на меня как на кусок мяса, который он собирается уничтожить.

— Эти жалкие ублюдки наконец-то связались не с тем парнем, — выплевывает он, хмурое выражение на его лице абсолютно не имеет ничего общего с фирменным выражением Романа. — Они думают, что могут меня не уважать? Я, блядь, уничтожу их за то, что они сделали, но не раньше, чем заставлю тебя пожалеть, что ты вообще родилась. Ты, блядь, мертвая сука. Я буду действовать медленно, и ты почувствуешь все это, каждый порез лезвием, каждую царапину на своей коже. Твои крики будут эхом отдаваться на моем складе еще несколько месяцев, но не раньше, чем я уничтожу твою гребаную душу.

— Слишком поздно, придурок, — плюю я ему в ответ, полностью окруженная его мерзкими людьми. — Ты не можешь убить то, что уже мертво.

Он смеется, вставая, и тянется к пряжке ремня.

— Смотри на меня.

Черт. Единственный раз, когда я действительно нуждаюсь в братьях, их нигде не видно. Может быть, это их версия наказания за попытку ускользнуть. К черту их и их извращенные моменты обучения.

Парень вырывает свой ремень прямо из бойниц и кивает своим приспешникам. Двое из них опускаются по обе стороны от меня, удерживая меня, пока их босс проводит языком по губам. Я вскрикиваю, когда их пальцы впиваются в мою кожу, запах их грязных тел переполняет мои чувства.

Босс тянется ко мне, хватая за пояс моих спортивных штанов, мое сердце бешено колотится, страх быстро становится слишком сильным. Одно дело позволять Леви и Маркусу брать меня так, как они хотят, но это совсем другое на очень многих уровнях. Я не переживу этого. Я не переживу, если они прикоснутся ко мне. Я недостаточно сильна.

Мои спортивные штаны порваны прямо на ногах, и слезы текут по моему лицу, когда я зову на помощь, но я видела местность, когда мы ехали. Этот промышленный район так же заброшен, как и раньше. Вероятно, именно по этой причине они выбрали это место в качестве места своей работы. Им сходит с рук всякое дерьмо, и я, вероятно, всего лишь одна из очень длинной череды жертв.

Отчаянно пытаясь спастись, я поднимаю колено и бью им прямо по колотой ране, которую нанесла ему прошлой ночью. Он отлетает, издавая крик боли. На его лице отражается ярость, и я боюсь, что все, что я сделала, это разозлила зверя.

— ТЫ ГРЕБАНАЯ СУКА, — рычит он, выпрямляясь за мгновение до того, как его тяжелый кулак опускается мне на лицо, рассекая хрупкую кожу на щеке, когда моя голова отскакивает от грязного бетонного пола.

У меня кружится голова, и я жажду сладкого покоя смерти, но я знаю, что он не наступит, он не позволит этому случиться, пока не уничтожит меня полностью.

— Наслаждаешься тем, что принадлежит мне, как я вижу, — грохочет знакомый глубокий тон, прорезая боль и посылая малейший луч надежды по моим венам. — Знаешь, я мог бы поклясться, что предупреждал тебя не прикасаться к тому, что принадлежит мне, только прошлой ночью.

Парень разворачивается, его движение позволяет мне увидеть Маркуса, выступающего из тени, но он не единственный. Роман выходит из задней части склада, в то время как Леви заходит слева. Трое мрачных жнецов, пришедших положить конец моим страданиям. По крайней мере, я предполагаю, что так все и будет. Я могу себе представить, что они сейчас от меня не в восторге.

Парень качает головой, когда мужчины, удерживающие меня, спешат подняться на ноги, осознавая угрозу в помещение и понимая, что, несмотря на их численность, у них нет ни единого гребаного шанса.

— Чертова сука того не стоит, — выплевывает он. — Ты оставил ее бродить по моей собственности. Теперь она моя. Ты знаешь, как это работает.

Роман смеется, и это звучит так, словно ему почти жаль этого человека, но он все равно что мертв, так что, я думаю, не имеет значения, какая чушь льется из его уст сегодня вечером. Исход того, что должно произойти, не изменить. Хотя это настоящий позор, что ему пришлось вовлечь в это всех своих друзей. Все, что он сделал здесь сегодня вечером, — это подписал и их свидетельства о смерти.

Поскольку окружающие мужчины не сводят глаз с братьев, я вскакиваю на ноги, хватаю спортивные штаны, прежде чем броситься к Роману. Вероятно, он меньше всего заботится о моей безопасности, но также меньше всего позволяет кому-либо проскользнуть мимо себя. Я считаю его жестоким, неумолимым типом. Он из тех, кто войдет и выполнит работу, в то время как двое других, я боюсь, не стали бы торопиться, наслаждаясь своими убийствами, чтобы удовлетворить эту злобную частичку своих темных душ.

Находясь вдали от их круга, я получаю возможность дышать и впитывать все это. Насколько я могу видеть, у парней нет никакого оружия, но они также одеты в черные толстовки, в которых, вероятно, есть миллион мест, где можно спрятать клинки или пистолеты. Хотя что-то подсказывает мне, что их величайшее оружие — это их руки.

Они медленно начинают подходить к мужчинам, и я наблюдаю, как дерзкая уверенность быстро исчезает с их лиц. Они лучше многих знают, с какими парнями имеют дело, и их болтовня определенно не принесла бы им никакой пользы.

Их шестеро, они стоят в центре склада, и когда я смотрю на Леви на противоположной стороне помещения, я замечаю сосредоточенное возбуждение, зарождающееся в его глазах. Это именно та ночь, о которой он мечтал.

Один из придурков, которые держали меня, сдается и сбегает. Он разворачивается на пятках и устремляется к открытой двери склада, оставляя своих друзей встречать гнев ДеАнджелисов, зная, что у него нет ни единого шанса, если бы он остался.

Я смотрю, как он убегает, и братья позволяют ему опередить себя всего на несколько шагов прежде, чем рука Маркуса взлетает с силой атакующего питона. Широко раскрытыми глазами я наблюдаю, как серебряное лезвие молниеносно рассекает воздух и с тошнотворным хрустом вонзается прямо в горло бегуна.

Я громко втягиваю воздух, отпрянув назад, когда бегущий немедленно останавливается. Он поворачивается, тусклый свет склада едва освещает его, когда он пальцами сжимает горло. Булькающий звук наполняет склад, и когда из уголков его рта вытекает кровь, мужчина падает на колени, тусклый свет отражается от кончика лезвия, торчащего из передней части его горла.

Идеальный кадр.

Мои глаза расширяются от ужаса, и я отступаю, пытаясь убраться подальше, наблюдая, как мужчина падает вперед и быстро начинает истекать кровью. Его люди рычат от ярости, и прежде, чем я успеваю даже вскрикнуть, братья спускаются с поводка.

Их скорость не похожа ни на что, что я когда-либо видела раньше, они переходят от состояния покоя к мощному спринту, мчась за тем, что, я уверена, они считают самым сладким видом мести. Маркус направляется прямо к парню, которого я ударила ножом, в то время как Роман целится в двоих, стоящих к нему ближе всех.

Леви оказывается самым быстрым и добегает до ближайшего к нему парня еще до того, как тот вытаскивает пистолет сзади из своих заляпанных джинсов. Я кричу, издавая леденящий кровь звук, когда смотрю, как Леви яростно сворачивает парню шею свирепым поворотом. Его голова практически отрывается от его гребаного тела с громким хрустом, прежде чем Леви отпускает его, позволяя ему рухнуть жалкой грудой у его ног.

Я отступаю, не в силах отвести взгляд от ужаса, в то время как мое сердце бешено колотится, ужас быстро пульсирует в моих венах. Маркус играет со своим парнем, растягивая удовольствие, пока Романа окружают трое других мужчин.

Он с легкостью отбивается от них, вытаскивая кроваво-красный кинжал, и быстрым движением запястья его клинок начисто отсекает руку парня от тела. Он падает на колени в агонии, и громкий стон, вырывающийся из глубины его души, будет преследовать меня до конца моих дней. Он запрокидывает голову, чтобы закричать, и, не упуская такой благоприятной возможности, Роман быстро добивает его своим красным клинком, пронзая впадину у основания шеи, не останавливаясь до тех пор, пока кончик лезвия не пронзает его сердце.

Роман оставляет его тонуть в собственной крови, и когда он поворачивается, чтобы сосредоточиться на двух оставшихся, Леви протягивает руку помощи.

Он заходит за спину того, что покрупнее, оставляя легкую добычу Роману, и вежливо хлопает его по плечу, как будто собирается обсудить его дальнейшую судьбу. Только когда он поворачивается, Леви взмахивает рукой по низкой дуге, рассекая лезвием от одного бедра до другого. Желчь подступает к моему горлу, и я сдерживаю яростный стон, когда его кишки вываливаются из открытой раны, как связка сосисок, шлепающихся на грязную землю с тошнотворным всплеском.

Что за чертову хрень я сейчас наблюдаю? Они жестокие. Черствые. Неумолимые. И, черт возьми, им это действительно нравится.

Воющий смех Маркуса лишь доказывает, что он прилагает максимум усилий, чтобы поиграть со своим парнем, чтобы тот все еще мог наблюдать за мерзкой резней, происходящей вокруг него, как больной ублюдок, которым он и является. Но почему бы, черт возьми, и нет? Их осталось двое против трех братьев, а прошло всего тридцать секунд. Если это поможет им оторваться, они могут не торопиться.

Роман быстро разбирается с другим парнем, оставляя только ублюдка со вчерашней вечеринки. Я не обращаю внимания на то, что осталось от пяти других тел, разбросанных по грязному бетонному полу, и сосредотачиваюсь на страхе, излучаемом глазами мужчины.

Его тело с головы до ног покрыто неглубокими порезами, каждый из которых быстро нанесен клинком Маркуса. Он дрожит, когда Роман и Леви окружают его, и, честно говоря, я его не виню. Я бы тоже была в ужасе. Черт возьми, я даже не противостою им, а все равно в ужасе.

Роман и Леви берут парня за руки и вытягивают их, когда Маркус подходит к нему и широко раздвигает его ноги.

— Кажется, мы попали в небольшую ситуацию, — бормочет Маркус, его больной взгляд скользит туда, где я прячусь, дрожа в темном углу склада. Его внимание возвращается к мужчине. — Но не волнуйся, мы собираемся все исправить.

Парень вырывается из крепкой хватки братьев, но я знаю, насколько они сильны. Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывала раньше. Они машины — непроницаемые и безжалостные. Если они хотят удержать вас, то вы останетесь там, пока они не решат иначе.

Маркус отбрасывает клинок в сторону, и он со звоном падает на землю, прежде чем он достает новый, вдвое больше и почему-то еще более блестящий. Это тот вид клинка, который означает успех.

Словно прочитав мысли друг друга, Роман и Леви ослабляют хватку и пинают его сзади под колени. Он падает вперед, опускаясь на руки, и прежде, чем он успевает пошевелиться, тяжелые ботинки парней обрушиваются на его руки, удерживая его на четвереньках.

Маркус приседает перед ним, его клинок блестит на свету.

— Ты знаешь, что случается с мужчинами, которые прикасаются к тому, что принадлежит мне? — спрашивает он, когда парень в ужасе смотрит на него снизу вверх. — Они теряют свою способность делать это.

Без предупреждения лезвие опускается на его руку, легко отсекая ему все пять пальцев, пока он ревет в агонии. Маркус смеется, получая от этого наихудшее удовольствие, но прежде, чем хоть капля крови успевает пролиться на землю, Роман хватает его за волосы и откидывает голову назад, заставляя снова посмотреть на Маркуса.

— Ты знаешь, что происходит с мужчиной, который произносит грязные слова в адрес моей девушки? — Спрашивает Маркус, заставляя ужас растекаться по моему телу. Я качаю головой, не желая, чтобы это было правдой, но, наблюдая, как Леви достает плоскогубцы из кармана и заставляет парня открыть рот, я точно знаю, к чему это ведет.

После короткой борьбы Леви стоит перед парнем, его язык крепко зажат между плоскогубцами, в то время как Маркус подходит к своему младшему брату.

— Мужчина, который пренебрежительно отзывается о том, что принадлежит мне, никогда больше не заговорит. — И с этими словами они отрывают ему язык, позволяя ему упасть на землю, когда изо рта у него хлещет кровь.

Сильные приступы рвоты возвращаются, и когда братья поднимают мужчину на ноги, меня тошнит, я не в силах вынести ужасающего зрелища. Мужчина всхлипывает, звук искажается из-за отсутствия языка, и я отворачиваюсь, но знакомый звук падающих на землю джинсов заставляет вновь обретенный огонь пульсировать в моих венах.

Зная, что то, что произойдет дальше, будет посещать меня во снах ночи напролет, я снова перевожу взгляд на мужчину и обнаруживаю, что его джинсы спущены до лодыжек, а лезвие Маркуса крепко прижато к его вялому члену и яйцам.

— О боже, — усмехается Маркус. — Возможно, мне понадобится лезвие поменьше для этого.

— Пошел ты, — рычит парень, сплевывая кровь Маркусу в лицо, когда то, что осталось от его языка, начинает распухать во рту, медленно перекрывая дыхательные пути.

Маркус просто смеется, когда Роман подходит к парню сзади, приставляя нож к его горлу, чтобы заставить его подчиняться.

— Я уверен, что ты уже раскусил нашу маленькую игру, — мрачно бормочет Маркус, его тон полон угрожающего обещания тянуть с этим так долго, как он сможет.

— У меня к тебе последний вопрос, — продолжает Маркус, делая паузу и чуть сильнее надавливая на лезвие. — Как ты думаешь, что происходит с насильником, который пытается украсть невинность у той, что принадлежит мне?

Вместо того, чтобы сделать быструю дугу и сразу отрезать его член, Маркус начинает медленно двигать ножом влево-вправо, как будто нарезает буханку хлеба, разрывая чувствительную кожу и старательно беря у него то же, что он планировал взять у меня.

Желчь подступает к моему горлу, когда я судорожно зажимаю рот рукой. Этот мужчина собирался изнасиловать меня. Он собирался пытать и убить меня самым мерзким способом. Я хочу смотреть на что угодно, только не на кровавую бойню передо мной, но не могу заставить себя отвести глаза. Его смерть — самая сладкая месть, которую я когда-либо получу.

Как только клинок завершает свою миссию по завоеванию мирового господства и гибкий оторванный отросток оказывается в луже крови, мужчина падает на землю, где медленно истекает кровью.

Зная, что он никуда не денется, Маркус и Леви выходят из склада так, словно это не они только что жестоко убили шестерых человек.

Роман делает шаг ко мне. Его жесткий взгляд встречается с моим заплаканным лицом, и когда он возвышается надо мной, я ничего так не хочу, как отпрянуть.

— Двигайся, — рычит он, его единственное слово наполнено ядом и гарантией того, что я обязательно буду наказана за свою попытку побега.

Зная, что лучше не усугублять ситуацию для себя, я встаю на дрожащие ноги и тащу свою задницу через склад, перешагивая через оторванные конечности и лужи кишок, прежде чем поспешить обратно в безопасность “Эскалейда”.