Птицеед

Глава двенадцатая ФРОК

— Сколько? — В моём горле словно камушек катался. Лицо онемело, слюна намочила ворот рубашки. Состояние как после целой ночи дичайшей пьянки. Хочется тупо смотреть в потолок и ненавидеть весь мир.

Отвратительно. Хуже не придумаешь.

— Семьдесят восемь секунд. Проблем с ней не возникло. Спи.

Она укрыла меня одеялом, ушла, но дверь притворила неплотно, оставив тонкую щель, через которую лился свет каштановой лампы. Я покрутился на кровати, зарываясь лицом в подушку.

Мысли были точно колокола с центрального собора Рут во Вранополье. Тяжеленные. И двигать их было так же сложно, как эти самые колокола. Оставалось радоваться, что я не слышу набат. Этого моя голова бы не выдержала и разлетелась по всей спальне.

Проклятая Личинка. После контакта с ней мне не менее дурно, чем отравленному каким-нибудь медленным изощрённым ядом, вроде «хлебной корки»[1]. Да, по сути, я действительно отравлен.

Илом. Во мне его сейчас столько, что можно было бы открыть в «Пчёлке и Пёрышке» представительство, словно отделение какого-нибудь банка с Площади Коммерции. Как вы уже знаете — Ил убивает. Всех, кто задержался в нём или сунул нос куда не следует. Тех, кого он не может убить — меняет. Так случилось со Светозарными. И многими вставшими на их ненадёжную, но такую привлекательную дорожку.

Я устойчив к нему, спасибо за это Одноликой и моим предкам. Но связь с ним через Личинку причиняет дискомфорт. Других же подобные контакты отправляют в могилу, если не с первого, то со второго раза.

Именно поэтому в прошлые века с личинками нормальные люди (вроде убийц, заговорщиков и закоренелых преступников) общались только по принуждению властей. Я же делаю это по собственной инициативе, чем навеки записываю своё имя в книгу «Невероятные идиоты этого тысячелетия».

И моё имя, вполне возможно, окажется в первых десятках списка.

Теперь личинок в Айурэ нет. Иначе бы Голова не попросил меня о помощи, Фогельфедер обратился бы к подобному существу, а не допытывал экспертов и специалистов, строя теории на пустом месте.

Почему их нет?

Всё просто.

До таких тварей сложно добраться, они очень далеко от границы Шельфа. И я знал, где искать, только благодаря рассказу Рейна. Ну, и поймать её — та ещё морока. В итоге я сам едва не стал добычей, а она охотником. Про перенос её до Шельфа и затем через охрану андерита и вовсе молчу.

Признаюсь, конечно это не та причина, по которой Айурэ больше не содержит в своих подземельях столь мерзких тварей. Всегда найдётся человек, который рискнёт зайти далеко в Ил. И среди таких рано или поздно появится счастливчик, которому повезет захватить молодую личинку, и уж точно власти позаботятся, чтобы ворота андерита для него были дружелюбно распахнуты.

Но теперь у нас нет людей, способных выдержать необходимое время контакта с такой тварью. Раньше были. Даже среди убийц и злодеев. А теперь — увы. Как говаривает Амбруаз, наше племя вырождается и становится слишком уж нежным.

Не знаю никого, кто пережил контакт с личинкой, если он длится больше сорока секунд. А этого недостаточно, чтобы мозг смог осознать и систематизировать увиденное.

Восемьдесят секунд — идеально для получения информации, но эта цифра предел человеческих возможностей. Дольше не продержался никто и никогда. Во всяком случае, так утверждается в старых книгах. Именно от этих данных я и плясал, ни разу не перешагнув временную границу, завещанную нашими куда более опытными предками.

Я тоже рисковал, когда в первый раз позволил Личинке сплести её разум с моим. Но не сомневался, что в отличие от многих выдержу. Всё же устойчивость к Илу даёт мне некоторые преимущества перед другими.

Я надеялся, что найду Рейна, хотя бы его частичку, и тогда смогу узнать правду.

Чувствуя, что, несмотря на усталость, заснуть не получается, я откинул одеяло и вылез из кровати, словно птенец, выпадающий из гнезда.

Комнату едва заметно неприятно штормило. Паркет холодил стопы. Я постоял несколько мгновений на месте, заставляя себя не закрывать глаза, понимая, что будет хуже. Где-то в левом боку покалывало при каждом вдохе. Если хотите в двадцать девять лет ощутить себя слабым семидесятилетним стариком, то почаще общайтесь с Личинкой.

Подхватив широкое полотенце, я вышел в коридор. Элфи, кажется, уснула, из-под двери её спальни уже не горел свет. Хорошо. Ей стоило отдохнуть после сегодняшнего дня.

По лестнице я поднялся наверх, оказавшись под стеклянной крышей. Подошёл к древу и сел меж его узловатых выступающих корней. Земля казалась очень теплой, а аромат цветения к ночи становился гораздо сильнее. Утончённый и изящный запах удивительно хорошо прочищал мозги.

Корни чуть сжались, заключая меня в некое подобие большой люльки, я положил под голову свёрнутое полотенце, став смотреть на пятнышки звёзд сквозь ветви. И сам не заметил, как тревоги покинули меня… я хотя бы на какое-то время забыл о том, как был Калеви…

Проснулся я от рассеянного солнечного света. Древо наклонило ветви к «кровати», чтобы лучи не били мне в лицо.

Цветы всегда помнят того, кто их поливает. Довольно правдивая сентенция. Я забочусь о нём, а оно обо мне. Похлопав его ладонью по корню, благодаря, я встал, растирая шею после долгого пребывания в не слишком удобной позе.

И прежде, чем уйти, отдал древу долг. Под гудение шмелей полил его, набрав несколько вёдер воды, отстоявшейся в специально приготовленной для этого бочке.

Элфи уже ждала меня в кабинете. Крутила на пальце за кольцо в рукоятке маленький складной нож, который я когда-то ей подарил. На её вопросительный взгляд я ответил:

— Тебе лучше не знать.

И пошёл себе дальше, к спальне. Следовало переодеться.

— Что⁈ — Она конечно же выскочила за мной, клокоча от праведного возмущения. — Издеваешься⁈

— Я серьёзно.

— И я серьёзно, Раус! Рассказать мне про то, что случилось на поле, и утаить причину⁈ Ты ведь узнал причину, да?

Я издал звук сонного тюленя, что-то среднее между согласием, отрицанием и полным нежеланием поддерживать диалог, как того требуют приличия.

— По меньшей мере, это возмутительно!

— Здесь замешаны Светозарные, — сломался я, не продержавшись даже и минуты. Раус Люнгенкраут — человек-кремень.

Она остановилась, потрясённая:

— Вот это да!

То есть я хочу, чтобы вы понимали. «Вот это да!» звучало в её устах совершенно не так, как должно звучать, когда речь идёт о существах опасных и зловещих. О, нет. «Вот это да!» просто кричало, какое интересное приключение её ждёт.

Лично я считаю, что приключения, связанные со Светозарными, интересными быть не могут в принципе. Смертельными — легко. Проблемными — запросто. Но и только.

— Ты ведь знаешь, что я лучший специалист по Светозарным в нашей семье. Расскажи.

Я коснулся её носа, как делал, когда она была совсем малышкой и слишком уж важничала:

— Ты маленький цыплёнок в нашей семье. А есть курица. Или ворона, это куда точнее. Так что прости, если и спрашивать у кого, так только у неё. Книг, прочитанных тобой в моей библиотеке, увы, недостаточно.

— Оу… — Элфи поняла, о чём я говорю, и сникла.

Были у нас правила, которые не обсуждались и не нарушались. И девчонка знала, сколь бесполезно настаивать.

— Ладно, — тусклым голосом произнесла она, отступая. — Расскажешь после?

— Да. Когда вернусь.

Пока я переодевался, то думал о многом. Вернее, пытался думать. Часть моего сознания всё ещё была где-то там, в закончившейся жизни Калеви, и ядовито-сладкий поцелуй Осеннего Костра до сих пор обжигал мои губы.

Странное ощущение. Притягательное и в то же время невероятно отвратительное. Словно нырнул в пруд с гниющими растениями. И… этот нырок очень хотелось повторить. Проклятая Светозарная, дери её совы! Мечтаю забыть всё, что увидел.

Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, умылся ледяной водой. Древо очень помогло, можно сказать, вылечило, и я больше не чувствовал себя старой развалиной после беспробудной пьянки.

Элфи нашлась у распахнутого окна. Она сидела на подоконнике, свесив вниз одну ногу, щёлкала ножом и изучала город. Высота для неё всегда была иллюзией, которую не стоило не только опасаться, но даже думать о ней.

— Собирайся, — сказал я. — Поедем вместе.

Она не скрыла потрясения. Её глаза расширились, и спустилась на пол Элфи с осторожностью хрупкой фарфоровой куклы.

— Но… Ты же всегда запрещал. И Рейн тоже.

— Рейна больше нет. — Мои слова прозвучали удивительно жёстко и не понравились даже мне самому. — А ты уже достаточно выросла.

— Для чего? — тихо спросила она, страшась ответа.

— Чтобы принять неприятные факты. Например, что я могу не вернуться, как не вернулся Рейн.

— Я знаю это. — Голос у неё сразу же осип.

— И если меня не станет — она единственная, кто защитит и поможет. Так что следует вас представить друг другу. Давно следовало.

Она поняла, что я снимаю запрет на некоторые вещи, и задала вопрос, давно мучивший её и на который у меня не было подходящего, чёткого и лаконичного ответа:

— Почему же ты не сделал этого раньше?

— Потому что не хотел. Потому что обижен на неё. Потому что ты была маленькой и её властность, а порой и жестокость, могла покалечить твой мир. Без её присутствия и надзора ты выросла со свободной волей. Она слишком тяжёлый человек. Да множество причин… Я и сейчас желаю передумать, но осознаю, что теперь следует просто делать, как полезно для тебя. Так что собирайся. У тебя полчаса.

— Как мне одеться?

Я зловеще усмехнулся:

— Поверь мне. Что бы ты ни выбрала, это будет одновременно безвкусно, вульгарно, старомодно и совершенно неподходяще для юной ритессы. Так что не ломай голову и надень что хочешь.

Нас было четверо.

Мрачный я, предвкушающий грядущую семейную встречу.

Встревоженная Элфи, плохо скрывающая своё волнение перед всё той же встречей. Она-то о Фрок ровным счётом ничего не знала.

Недовольная лошадь, тащившая нанятый мною экипаж через сонные окраины Великодомья, по нагретым солнцем набережным, пахнущим смолой паркам, мимо тихих особняков, замшелых дворцов, старинных кованых фонарей и кипарисовых аллей.

И извозчик. Этот светился, словно новенький соловей. Дорога от Совиной Башни до Великодомья неблизкая и на такой поездке можно неплохо заработать. Особенно если твои пассажиры риттер с ритессой. Подобные люди обычно куда менее прижимисты, чем простолюдины.

— Ты как на иголках сидишь, — негромко произнесла Элфи.

Она расположилась на противоположном диване, в чёрном кружевном платье с закрытым горлом и подолом чуть выше щиколоток. Образец целомудрия по нынешним временам.

— Я за пять минут ни разу не шевельнулся.

— Это ни к чему. Я вижу, что ты нервничаешь.

— Иногда нет ничего неприятнее, чем встречи с родственниками.

Она обдумала услышанное:

— Бывают исключения. Ты — мой родственник. Мне приятно, когда ты возвращаешься. Но признаю, что некоторые люди ведут себя с родными куда более гнусно, чем с чужими. Чего мне ждать?

— Не знаю. Она — как море. То штиль, но стоит расслабиться или решить, что всё хорошо, и случается буря. Иногда буря в стакане. Так что жди всего.

— Что она сделала тебе?

— Мне?

Я подумал. По сути, ничего кошмарного. Просто моё детство было таким, словно я был придавлен тяжеленным камнем. Не вздохнуть. Не шевельнуться.

— Она ненавидит Ил. Пожалуй, с этого всё и началось. Единственная в семье, кто резко против этого места и не поддаётся его магии. Отца всегда тянуло туда, и он брал с собой Рейна, когда тому едва исполнилось пять.

— Ого.

— Несусветная глупость. Тут я с ней согласен. Когда отца не стало, она взяла всю власть над нами в свои руки. Суровое воспитание. Как только Рейн получил право на наследство, он ушёл. Попытался забрать меня…

— Она не отпустила?

— Я сбежал. Когда меня вернули — сбежал снова. На третий раз — сбежал уже в Ил. Бабка была против. Против всего. Потом стала против Оделии, и после Рейн к ней не приходил.

— На моей памяти ты приезжал к ней два раза за эти годы.

— Четыре. О некоторых встречах я предпочёл умолчать. Они завершились не очень красиво.

Элфи больше не задавала вопросов, размышляя о том, что услышала.

Началась моя улица — кипарисы, ажурные ограды и спрятанные в частных парках старые особняки. Во многих я был. По приглашениям, которые время от времени принимала Фрок.

И… без приглашения. Мы залезали сюда, в дичающие сады угасающих благородных родов, собирая сладкие абрикосы, которыми была усеяна вся земля, так, что она казалась рыжей.

После того как отца не стало, я был мал и Рейн превратился в моего бога. Старше на десять лет, он взял меня в свои игры, включил в свои интересы и научил многому. Слишком многому, чему, возможно, меня не стоило учить.

Иногда, находясь там, в одиночестве, когда на десятки лиг вокруг нет ни одного человека, а лишь чудовища, страдая бессонницей, глядя на бледно-розовый месяц, плывущий по небу, точно перевернутая лодка, я думаю, что бабка, при всём моём к ней отношении — права. Нам бы держаться от Ила как можно дальше. Он заманивает наш род в свои объятия, душит, как это случилось и с отцом, и с Рейном. Как может случиться и со мной.

Но правда в том, что я не могу остановиться. Забыть о нём. И не вернуться к нему. По множеству причин.

Экипаж встал у высоких кованых ворот, украшенных солнцами и павлинами. Сквозь прутья я видел желтоватую мощённую камнем дорогу, исчезающую за поворотом парка. Два охранника появились спустя минуту. Один, с собакой на коротком поводке, остался у калитки, второй, придерживая палаш, подошёл к экипажу, распахнул дверцу.

— Риттер и ритесса Люнгенкраут, с визитом к ритессе Хайдекраут, — сказал я ему.

Оба охранника были мне неизвестны, но насчёт моего имени их, судя по всему, предупредили.

— Конечно, риттер. Добро пожаловать, — с поклоном сказал мужик с седеющими усами. — Сейчас мы откроем ворота.

— Достаточно калитки. Мы пройдёмся пешком. Дорога мне знакома.

— Как угодно, риттер.

Я помог Элфи выйти из экипажа, и она раскрыла кружевной зонтик, защищаясь от прямых солнечных лучей.

Охранник с собакой написал записку на клочке бумаги, сунул её в пенал, закреплённый на ошейнике, и спустил пса с поводка. Тот приземистой тенью рванул по аллее прочь, к особняку, передавая сообщение.

Я проследил за ним с задумчивым видом, и привратник, поняв, о чём я думаю, сказал:

— Позвольте, я провожу, риттер. Псы молодые, не знают вашего запаха. Но они не опасны, если не сходить с дороги.

— А если сойти? — спросила Элфи.

— Тогда они просто задержат и позовут кого-то из нас. Не стоит волноваться, ритесса.

Я помню одного такого пса из своего детства. Он не стал никого звать и прикончил несчастного бедолагу, перебравшегося через забор и решившего отбиваться палкой.

Я расплатился с кучером, и мы с Элфи пошли первыми, наш сопровождающий в десятке шагов от нас, вежливо отстав.

От нагретых за день деревьев и кустарников пахло сладкой пряностью смолы. Невероятный запах моего детства, мне кажется нигде больше в городе нет такого аромата. Он отправляет меня в прошлое, которое, частенько, было вполне беззаботным и прекрасным.

Мы прошли через несколько горбатых мостиков, переброшенных над узкими быстрыми ручьями, стремящимися к Эрвенорд. К вечеру в них на всю весёлую многоголосицу начнут распевать лягушки, а между деревьев — летать бледно-зелёные огоньки светлячков. Сейчас как раз начинался их сезон.

Пока же вокруг звенели цикады. И этот звук, днями лившийся в распахнутые окна моих комнат, также возвращал меня в прошлое.

— Значит, здесь семейное гнездо Люнгенкраутов? — Элфи с удовольствием смотрела по сторонам, опираясь на мою руку и вышагивая с прямой спиной.

— Нынешнее — да.

— Почему она Хайдекраут?

— Вереск[2] ей по нраву больше, чем медуница, — хмыкнул я. — Долгая история. Она не любит прошлое, которое связывало её с этой частью семьи. О них успели забыть, а отец извлёк скелет из старого шкафа и восстановил древнее родовое имя с разрешения властей, благо такое право наследования существует. Дед уже был мёртв, так что возразить не мог. А бабка… сильно разозлилась. Но признала закон Айурэ о возрождении древних имён.

Мы прошли аллею, мраморную беседку, поле для игры в ручной мяч и конюшни. Тут нас встретил пёс-посыльный, спешащий обратно.

— Друзья, — сказал ему охранник. — Запомни.

Он глянул безучастными тёмно-жёлтыми глазами, даже не вильнул хвостом. Но нос поставил по ветру, ловя запах. После подошёл к нашему сопровождающему, позволил прицепить поводок, вывалил язык, вполне довольный собой.

— Сколько собак сейчас на территории? — спросил я.

— Шестеро, риттер. Но выпускаем к ночи, так что вас они не побеспокоят.

Он ушёл, уводя зверя.

Особняк появился, как всегда внезапно, выскочив громадной четырёхэтажной махиной, роняя на нас свою неподъёмную исполинскую тень.

— Весёлое место, — прошептала Элфи, сбавившая шаг. — Гнездо мечты.

— Наше жилье тебе нравится больше? Я рад.

— Если бы я жила здесь с рождения, то была бы крайне мрачным ребёнком.

— Ну я же им не стал.

— Ты человек, который не умеет долго унывать.

Дом по крышу зарос зелёным плющом. Ежегодно в этих переплетающихся друг с другом зарослях прорубали отверстия для окон и дверей. К осени побеги становились ярко-красными, словно пожар, и пока не начинались дожди, это было невообразимо красиво. К зиме листья облетали, и дом обретал сходство с андеритом, который выдерживает осаду одеревеневших змей.

На высоком крыльце нас уже ждал дворецкий в тёмно-жёлтой гала-ливрее с серебряными пуговицами и шерстяным аксельбантом. Вот уж не знаю, как Фридрих умудрился так быстро надеть лучшую форму для встречи, но он даже не запыхался, а парик его белел от свежей пудры.

— Риттер Раус. — Его поклон был выверен и церемонен. — Добро пожаловать. Ритесса, добрый день.

Он встречал меня как ни в чём не бывало. Словно я уходил на короткую прогулку перед обедом, а не прошло… совы знают сколько лет. Не хочу считать.

— Здравствуй, Фридрих, — улыбнулся я. — Рад, что у тебя всё в порядке.

Ему было к восьмидесяти, но он всё ещё оставался гренадерского роста, не сутулился, а шириной плеч мог поспорить с великаном. Такой дуб срубит только очень настырная смерть.

— Я тоже, риттер. — Его длинное лицо, украшенное седыми лохматыми баками, чуть просветлело. — Ритесса заканчивает встречу и примет вас в ближайшие полчаса. Позвольте предложить вам напитки и закуски.

Я уже заметил, что на другой стороне двора стоит коляска, запряжённая парой белых донгонских лошадей.

— Конечно. Через несколько минут. Я хочу показать моей спутнице вид на реку.

— Как вам будет угодно, риттер, — снова поклонился Фридрих. — Выделить вам лакея для сопровождения?

— Я помню дорогу.

— Очень хорошо, риттер. Я оставлю дверь открытой. Проходите сразу в гостевую столовую. Всё будет готово.

— Между прочим я голодна, — шепнула Элфи, когда мы отходили. — Что там у этой реки, когда в столовой могут быть печеньки?

Из-за повозки гостей вышел человек. И надо сказать, что мы удивились друг другу. Я уставился на Ларченкова, а он на меня. Затем этот медведь направился к нам.

Он как Голова в какой-то мере. У них есть общее — их лица не меняются. И если Тим показывает миру флегматизм, то росс кажется мрачным букой.

Его маленькие глазки пробежались по Элфи. Снизу доверху, зацепившись за фигуру, что, конечно, тут же у меня вызвало раздражение.

— Что ты здесь забыл, Люнгенкраут?

— Нет-нет, родной. Мы не в Иле и не друзья, так что не забывайся. — Мой тон был жёсток.

Он пошевелил сжатыми челюстями, показывая, как ему не нравятся мои слова, но сказал:

— Простите, риттер. Я не ожидал этой встречи и повёл себя грубо.

— Прощаю, — смилостивился я и пошёл себе дальше, увлекая за собой Элфи.

— Это ещё кто? — Она не удержалась, чтобы не оглянуться на человека в высокой шапке. — Он же лошадь одной рукой поднимет! Ну ничего себе! Кто его кормит?

Полагаю, я знаю кто. И полагаю, знаю, кого принимает сейчас бабка. Ин-те-рес-но. Ненавижу тесный Айурэ.

— Ларченков. Я рассказывал.

— Точно. — Девчонка снова обернулась. — Он слуга Кобальтовой колдуньи. Она здесь?

— Тщ-щ. Давай потом. Вон причал.

Мы вышли к Эрвенорд. На противоположном, далёком берегу вырастала мрачная стена Шварцкрайе. Зеркало висело в небе бронзовой полосой, отражая облака. Я свернул на узкую, посыпанную белым щебнем дорожку.

Он хрустел под подошвами, вёл нас через разросшиеся заросли белых и розовых рододендронов, на маленькое пространство, где из коротко подстриженной травы торчали гранитные птичьи перья, на каждом из которых восседала статуэтка галки, птицы, что по нашим поверьям уносит к Рут души умерших.

Перьев здесь было шесть. Мать, отец, дед, прадед, прабабка и то, что предназначалось Рейну, хотя я и возражал против этой могилы.

Элфи подалась вперёд, читая имена, высеченные в камне. Поняла, посмотрела на меня с грустью.

— Жаль, что я не успела их узнать.

— Жаль. Но я помню лишь отца, да брата. Счёл, что ты должна увидеть маленькое кладбище моей семьи.

— Спасибо, для меня это важно. — Она закрыла зонт и отломила от ближайшего куста цветущие бледно-розовые кисти, положив их у каждой из могил. Затем вложила свою ладонь в мою, чуть сжала, выказывая поддержку. — Он может быть жив. Тогда, если мы найдём его, Рейн придёт и посмеётся над своим пером и галкой.

— Хотел бы я верить. Но точно верю в одно — узнаю правду уже скоро.

Надо только пробиться к Оделии. Завтра. Попытаю счастья на Гнилостных боях. Мы постояли ещё немного, слушая стрёкот цикад, затем я сказал:

— Идём. А то Фридрих небось уже по второму разу греет чай.

Я услышал, как наверху закрылась дверь библиотеки, а затем раздались шаги на лестнице. Лакей провожал гостью.

Элфи трескала имбирное печенье с солью, тосты с запечённой форелью и пила чай из широкой фарфоровой чашки, расписанной лазурными бабочками. Я же вышел в холл и увидел Иду Рефрейр.

Забавно, как Айурэ меняет людей. Или Ил. Смотря с какой стороны взглянуть.

За краем Шельфа мы всегда в грязной одежде, чумазые, пахнущие потом, чужой, а иногда и своей кровью. Страдаем или от голода, или от холода. Мучаемся тревогой, страхом. Спим урывками. А здесь…

Здесь мы преображаемся. Женщины уж точно.

Ида Рефрейр, с высокой причёской, в ярко-синем платье, расшитом ветвями цветущей мимозы, чуть приподнимая юбки, так, что были видны атласные туфельки, спускалась по ступеням вниз. Драгоценности на ней — опаловые серьги и подвеска — удивительно ей шли.

В свете солнца волосы были не мышиными, как мне показалось в андерите, а светло-русыми, а карие глаза не такими уж и тёмными.

Симпатичная. Я не мог этого не отметить. Пускай она и ростом выше большинства знакомых мне женщин.

Увидев меня, Ида потрясённо остановилась, и сопровождавший её лакей бабки затоптался на месте.

— Риттер Люнгенкраут? Вы ли это⁈

Вряд ли она забыла, что там, в андерите, мы общались на «ты». Но здесь не то место для подобной «близости» между малознакомыми людьми. Только не в родном доме.

— Или мой назойливый призрак, — улыбнулся я и, когда она нерешительно протянула мне руку, поцеловал её перчатку. — Вы сегодня обворожительны, дорогая ритесса.

Она спустилась, встав рядом и оказавшись одного роста со мной, так что мы могли смотреть друг другу в глаза.

— Я писала вам.

Это так. Даже не буду спрашивать, как узнала адрес.

После той ночи с Кровохлёбом и допроса Фогельфедером она спешно умчалась на поезде, не успев попрощаться. Надо сказать, я думал о ней несколько раз.

— Я приношу свои извинения, что не ответил вам. Понимаю, что веду себя непростительно.

— Но вы ответили моему отцу.

Её отец тоже прислал письмо. С благодарностями за помощь в спасении дочери. С заверениями в дружбе. С приглашением на ужин.

— Что ещё больше меня не оправдывает за грубость с вами. Простите.

Она, помедлив, кивнула.

— Я очень удивлена, увидев вас здесь.

Кобальтовая колдунья не задала вопрос, что я тут забыл. Это было бы довольно неприлично. По меркам высшего света Айурэ. Но вопрос повис в воздухе, даже не прозвучав.

— Вы в моём родном доме, ритесса.

Она замерла, осознавая услышанное:

— Выходит… вы родственник Фрок?

«Фрок»⁈ Я отметил про себя это интереснейшее обращение. Нечто из ряда вон выходящее, если моя бабка позволила подобное. Да ещё и чужаку.

— Внук.

— Наслышана о вас. — Теперь в её речи появился оттенок осторожного сочувствия.

— Всё настолько плохо? — рассмеялся я, и Ида улыбнулась.

— Полагаю, вам не привыкать. Спасибо.

— Ритесса?

— Я ломала голову над загадкой. А вы оказались внуком Фрок. Вот почему моя магия не действовала на вас. Всё просто и в то же время совершенно невероятно. Вы — потомок.

— Каюсь. Виновен. — Она многое знала. Учитывая, что бабка не любительница болтать — очень многое. — Мой вопрос несколько бестактен, но как вы здесь оказались? Что связывает вас с моей родственницей?

— Фрок моя наставница. — Всё страннее и страннее. Остаётся порадоваться, что я всё ещё могу удивляться. — Она учит меня Илу.

Стоило бы спросить «зачем». Зачем Иде знать так много об Иле? И зачем моей бабке учить этому человека вне семьи? И вообще вспоминать то, что она так сильно ненавидит.

Жизнь явно решила забить мне голову лишними вопросами, когда в ней и так уже нет места для новых загадок. Того и гляди взорвётся и разлетится, испачкав весь холл бабули.

— Вы примете приглашение моего отца на семейный ужин?

— Да, — дружелюбно ответил я, хотя далось мне оно, как ворону коровьи рога. — Обязательно.

— Мы все будем рады вас видеть, риттер.

Кроме Ларченкова. Этот, наверное, даже собственное отражение видеть не рад, чего уж говорить о других? Впрочем, к своей хозяйке он относится с отеческой заботой.

Пришлось вежливо заверить, что я буду рад познакомиться с её семьей не меньше. Она перевела взгляд мне за правое плечо. Элфи стояла в нескольких шагах от нас, разглядывая Иду с большим любопытством.

— Ритесса Рефрейр, позвольте представить вам мою племянницу, ритессу Люнгенкраут.

Элфи присела в книксене, Ида, как старшая, ответила благосклонным кивком:

— Рада нашему знакомству.

— И я, ритесса. — Элфи не скрывала интереса. — А правда, что вы владеете очарованием? Это же такой редкий дар.

— Правда. Но бывают и более редкие.

— А вы можете очаровать кого угодно?

Я усмехнулся уголком рта. Иногда моя воспитанница весьма убедительно может делать вид, что её занимают лишь платья, да куклы. Уж о чём, а о градации ветвей колдунов и их особенностях она знает лучше меня.

— Не всех. — Ещё одна улыбка, взгляд на меня, словно бы спрашивая, а известно ли моей племяннице хоть что-то о потомках или я храню эту информацию в секрете и от неё тоже. — Порой случаются промашки. Но большинство подвластны этой силе.

— Эффект временный. — Я объяснял Элфи, хлопающей глазами, очевидные для неё вещи. — Зависит от воли жертвы.

Ида хмыкнула:

— Я предпочитаю слово «объект». Но это, и в самом деле, временно.

— Иначе Кобальтовая ветвь уже бы правила Айурэ, — добавил я, забавляясь, как они внимательно изучают друг друга.

Действительно. Очаруй лорда-командующего, и все дела. Но, по счастью, колдовство имеет свойство довольно быстро сходить на нет. Хотя и его иногда хватает, чтобы нанести максимальный ущерб. Такие случаи в прошлом бывали. Колдуны всего лишь люди, и они не чужды любви, мести, жажды наживы, стремления к своим целям.

Впрочем, ни один такой умник не закончил хорошо, и каждый оказался в клетке для кормления чаек.

— Я рада, что мы не правим.

— Вас ждут, риттер Раус. — Фридрих появился у перил второго этажа. — Позвольте, я провожу, если готовы.

Я ещё раз поцеловал руку Иде на прощание, заверил в скорой встрече, и мы распрощались.

— Хотела посмотреть, как она отреагирует на вопросы?

— На невинные вопросы, — тихонько шепнула Элфи, хотя в её глазах плясали сороки. Та ещё невинность. — Ей неприятно, что она не может воздействовать на тебя. Ощущает свою уязвимость, когда я напомнила об этом.

— И…

— И она не хотела бы власти, которую ей даёт эта сила.

— Хм…

— В целом она милая. Но высоченная, как дозорная башня. Ты ей нравишься.

— Хм…

Фридрих провёл нас на третий этаж:

— Ритесса примет вас в комнате географии, — не оборачиваясь, известил дворецкий.

— Ах, это чудесное место, — мечтательно пропел я и, поймав недоумённый взгляд моей юной спутницы, пояснил: — Лучшая комната, чтобы запереть внука в наказание и лишить его ужина. Приходилось скучать, вертеть глобус и листать старые тома, кашляя от пыли, пока со свечами и подносом с сэндвичами не появлялся Фридрих. Он кормил меня тайком.

Старикан кашлянул в кулак, невольно тоже вспомнив о прошлых деньках. Однажды я со злости разбил табуреткой окно в своей тюрьме, и он поднял на уши всю округу, заменив стекло до того, как об этом узнала бабка и мне досталась куда более суровая кара.

— Ты меня никогда не запирал с книгами, — с обидой буркнула Элфи. — Я лишилась счастливого детства.

Иногда она, точно утёнок, копирует меня и шутит невероятно… цинично.

— Могу тебя оставить здесь на неделю, — пригрозил я. — Как раз успеешь прочесть всё, что там есть.

— Это если меня запрут.

— О. У меня нет никаких сомнений, что подобное случится уже нынешним вечером. Ты обязательно сможешь прогневить Фрок.

Фридрих распахнул перед нами дверь, предупредительно отошёл в сторону, пропуская в сводчатое помещение, обитое тёмно-коричневым деревом. Через восемь стрельчатых оконных арок проникал свет, рисуя на стенах знакомые контуры.

Здесь ничего не изменилось, разве что скелет гнилоеда убрали от малого письменного стола к дальним книжным шкафам, забитым старыми картами, и накрыли его фиолетовой тряпкой размером с полковое знамя.

Основным предметом здесь конечно же был огромный глобус, сделанный из выгнутых медных пластин, облицованных янтарём. Он занимал четверть комнаты, располагаясь на лакированном возвышении, в котором установили шарниры, позволявшие ему вращаться от одного тычка пальца.

Признаюсь вам в том, в чём никому не признавался. Будучи здесь заперт, как-то я взял стремянку от книжных стеллажей, забрался на самую вершину шара и скатился вниз, едва не свернув себе шею.

Но всё равно было весело.

Фрок Хайдекраут, моя родная бабка, постукивала сложенным веером о ладонь, изучая вашего покорного слугу взглядом придирчивой гадюки, решающей, подходит ли этот воробушек для её завтрака. Она всегда так смотрела, словно бы искала какой-то изъян, скрытый от моих глаз, но совершенно ясный для неё. Что-то, бывшее у меня с момента рождения, неспособное исчезнуть со временем, даже если пригласить лучших докторов, которые назначат превосходные лекарства.

Я помню этот взгляд. Он пробирал до мурашек. И, в раннем детстве, пугал. Нельзя так смотреть на детей. В особенности на собственных внуков.

Потом, когда Рейн или я возвращались из Ила, она смотрела ещё пристальнее, желая найти червоточину, которая должна появиться в нас. Став умнее, внимательнее, я начал понимать, что за этим пронзающим меня взором скрывается истинная эмоция.

Страх.

Тот, что поселился в ней, когда Ил вгрызся в кости её сына, помрачил разум и убил. Она боялась, что меня постигнет такая же судьба. Особенно после исчезновения Рейна.

И этот страх делал Фрок человечной в моих глазах. Обычной. И даже немного ранимой, пускай она хорошо пыталась прятать его не только от меня, но и от себя.

В семьдесят восемь она всё ещё выглядит так, словно ей едва исполнилось пятьдесят: ровная осанка, ибо время не спешит сгибать Фрок к земле, крепкие зубы, кудрявые волосы в которых до сих пор виден фамильный каштановый оттенок, и кожа, не превратившаяся в сморщенную сумку, покрывшуюся пигментными пятнами.

Это не было удивительным в Айурэ — благородная кровь первых родов по-прежнему не редкость. Такие женщины стареют долго.

Единственное, что выдавало её настоящий возраст — немного трясущаяся голова. Бабка не могла это контролировать и, полагаю, подобное обстоятельство приводило её в тихое бешенство. Хуже собственной слабости для неё ничего не было.

Разве что… разочаровавшие внуки.

Невысокая, худая, она носила большие очки в тяжёлой оправе с толстыми стёклами, увеличивающими её поблекшие тёмно-зелёные радужки в несколько раз. В бледно-оливковом платье, с наброшенной на плечи росской шерстяной шалью, пушистой, похожей на лебяжий пух, она подошла к нам, сказав с едва слышной хрипотцой заядлой курильщицы:

— Решил проверить, жива ли я?

— Рад видеть вас в добром здравии, ритесса. — Вопрос я пропустил мимо ушей.

Только так. Она требовала обращения только на «вы». Лучшего способа её разгневать и не найти,чем нарушить установленные правила приличия.

Она, хмурясь, протянула мне руку, я сделал вид, что прикоснулся к ней губами. Она сделала вид, что традиции соблюдены. Затем её взор обратился к Элфи. Я, признаюсь, затаил дыхание, ибо от взгляда Фрок сложно что-то скрыть.

— Хм… Наконец-то ты решился. Наконец-то. Сколько лет вы с Рейном прятали её от меня? Наслышана о твоём существовании.

— Ритесса, позвольте пре… — начал я, но бабка подняла руку, властным жестом приказывая замолчать.

Она взяла Элфи за подбородок. Грубо, бесцеремонно, совершенно нетактично и сильнее, чем необходимо. Если и пыталась добиться какой-то реакции от гостьи, то её не последовало.

— Дерзишь, — с удовлетворением произнесла Фрок, вглядываясь в лицо моей воспитанницы.

— Она не сказала ни слова, — вступился я.

— Этого и не требуется. Глаза дерзят. Глаза, кстати говоря, наши. А я так надеялась, что это просто приёмыш и ты с братцем ошибся, выбрав в магазине вместо котёнка какую-то приблудную девчонку. Жаль…

Полюбуйтесь. Моя родная бабка, между прочим. Ощущаете её радость от встречи с правнучкой? Порой она прямее рельса, связывающего Айурэ с Перешейком. И мягкости в ней тоже столько же, сколько в рельсе.

— Отчего же, ритесса? — спросила Элфи.

Ей спустили эту дерзость.

— Дурная кровь. Проклятая дурная кровь, дева. От неё все беды в нашей семье.

Я ухватил бабку за запястье, сжал точно так же, как она сжимала подбородок моей спутницы. Больно. Некоторым следует причинять боль, чтобы они понимали, что причиняют её другим. Только после этого её пальцы разомкнулись.

Фрок поджала губы, очки делали её лицо обманчиво мягким.

— Защищаешь слабого в семье? Хорошо. Это правильно для мужчины. А в Ил? В Ил ты её водил?

— Нет.

Глаза бабули потеплели на долю секунды. А может, свет так упал и мне показалось.

— Первый твой взрослый поступок на моей памяти. Правильно. Нечего ей там делать. Пусть хоть кто-то из семьи не будет связан с этой мерзостью. Кстати говоря, сколько тебе лет, дева?

— Её зовут Элфи.

— Мне пятнадцать.

— Ты был слишком юн, чтобы стать её отцом. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Значит, Рейн? Хм… Но мать не Оделия.

О, друзья мои. Знали бы вы, как по-разному можно произнести одно лишь имя! В каждую букву была вложена ядовитая сила, полная ненависти.

— Не Оделия, — окончательно убедилась бабка, разглядывая Элфи. — Кровь Лилов не настолько… яркая.

— Ритесса? — вежливо переспросила моя спутница, желая получить объяснения значения «яркая».

Та насмешливо фыркнула:

— У тебя симпатичная мордашка, дева. Только и всего. А раз это не Оделия, Раус, то я порадуюсь и приму твою дерзкую пташку в своём доме. Приходи когда хочешь, дева.

Кажется, в Иле сдохли все Светозарные, коли она так сказала. А может, у Фрок началось старческое слабоумие и она растеряла весь свой ядовитый задор.

— И я могу брать эти книги? — Элфи взглянула на полки.

Фрок покосилась на меня с сомнением. Подалась чуть вперёд и с тем самым ядовитым задором, который никуда не растерялся, шепнула:

— Она что? Книжный червь? Ты показываешь её людям? Выводишь в свет? Или запираешь в доме? Юные ритессы, знаешь ли, не проводят время за книгами.

— Но вы же проводили, — невинно заметил я.

— И не скажу, что моя жизнь сложилась счастливо. Так ты книжный червь, дева?

— Я люблю книги, ритесса.

— В моих не много картинок. Боюсь, они мало будут тебе интересны. На что ты смотришь? — Она проследила за взглядом заинтересовавшейся Элфи. — Адлер? «Теория геометрических построений в границах Шельфа»?

— Она скучна. И не вижу в ней практической пользы. Меня привлекла «Растения и фауна Пряного леса» Куралесина. Не знала, что росс успел написать четвёртый том.

— Не успел. Это рукопись, которую он мне подарил, прежде чем погиб в Иле. Я её переплела. Ты можешь брать книги, дева. Тебе они точно не смогут повредить. Но ответь мне — что за старомодный вид скромницы? Это он заставил тебя надеть настолько ужасное платье?

Элфи быстро глянула на меня, когда я закатил глаза, всем видом говоря, что предупреждал её:

— Я исправлюсь, как только пойму, что вы считаете подобающим платьем, ритесса.

— А глаза всё равно дерзят, — буркнула Фрок, и оставалось гадать, как она оценивает свою новую родственницу. — Впрочем, я совсем забыла о манерах. Располагайтесь. Фридрих, обеспечь моих гостей всем необходимым.

Ожидавший в дверях дворецкий пропустил двух лакеев с подносами, которые стали сноровисто сервировать малый стол. Мне — кофе, Элфи — чай, бабке — рюмку шерри. Ну и ко всему этому вазочки и тарелочки с пирожными, печеньем и джамджурмийской пастилой.

Фрок села на диван, щёлкнула пальцами. Фридрих протянул ей красноватую курительную трубку из корня окимума, уже набитую табаком, и уголёк в маленьких щипцах. Она раскурила, не спуская с меня взгляда, выдохнула дым, кашлянула:

— Оставьте нас.

Лакеи вышли. Фридрих за ними, плотно затворив дверь. Я, прежде чем сесть, отправился в дальнюю часть кабинета, там, где за книжными стеллажами, невидимый для всех входящих, находился мой стальной кумир — Первая Нянька. Массивный покатый доспех, треугольный уродливый шлем со множеством прорезей, могучие плечи и ржавый узор на левом наплечнике.

Килли сгорбилась стальным истуканом, недвижимой грудой металла, а её иззубренный топор, размерам которого ужаснулся бы даже Ларченков, лежал под узкими сабатонами срубленным древом.

На шлеме скопился слой пыли — кажется, это единственное место во всём доме, куда не направляется придирчивый взгляд дворецкого.

Первая Нянька с нашей семьёй уже несколько поколений. Она плечом к плечу ходила в Ил с моим прадедом, отцом Фрок. Причин килли жить с нами (точнее, доживать свой век), а не в Шельфе, я не ведаю. Когда я был совсем мал, это стальное чудовище часто присматривало за мной на берегу реки и учило швырять камни в воду.

Я коснулся шлема. Элфи потрясённо сопела позади. Килли девчонка до этого видела только на картинках.

— Оставь! — окликнула Фрок. — Она слишком стара, чтобы пробуждаться ради тебя. Нянька спит беспробудно уже четвертый год. Иди сюда. Ты не куришь? — Вопрос был обращён к Элфи.

— Нет, ритесса.

— Говорят, в салонах модно, чтобы девушки теперь курили. В моё время вызов обществу бросала только я. Что же. Тогда пей свой чай, дева. Раз ты привёл её сюда и пришёл сам, случилось нечто экстраординарное, Раус. Ты смертельно болен?

Элфи чуть не подавилась чаем, её глаза округлились, и она с ужасом посмотрела на меня.

— Нет.

— Хм… То есть пришёл не для того, чтобы просить прощения.

Я не стал спрашивать, за что мне его следует просить. Иначе мы заберемся в такие дебри взаимных обвинений и недовольства друг другом, что проще пройти Ил насквозь, до Гнезда и обратно, чем выйти целым из этой безнадёжной для обеих сторон битвы.

— Прежде чем мы начнём, расскажите про ритессу Рефрейр, — попросил я.

Я удивил её.

— Вы что, знакомы?

— Встретились в Иле при не самых приятных обстоятельствах. Было странно видеть её у вас.

— А мне надо отчитываться перед тобой?

— Нет. Но вы поймёте, что это важно, когда я расскажу дальнейшую историю.

Она помолчала, сунув в рот мундштук, выпустила дым, размышляя:

— Её семье покровительствует Авельслебен, и там, — трубка ткнула в потолок, — пришла светлая идея, что, когда моё поколение вымрет, страна лишится людей должных знаний. Я оказываю услугу.

— Вы не из тех людей, которые оказывают услуги.

Что это у неё промелькнуло во взгляде? Разочарование?

— Тебе придётся поверить в это, Раус. Некоторые вещи делают просто так. У меня есть… опыт. Он пропадёт, когда я умру. Надежды на тебя мало. Ты часто в Иле, и я не знаю, вернёшься ли ты назад. Девочка — мой резервный план. Я радею о будущем родного города.

Я оставил эту тему. Её право возиться, с кем она хочет. Да и причины мне не важны. Главное, что меня не вовлекают. Фрок оценила моё молчание недовольной миной.

— Так зачем ты здесь?

— Я нашёл Оделию.

Она застыла, и её лицо разом как-то осунулось, побелело, глаза за толстыми стёклами на несколько мгновений стали мёртвыми, точно у рыбы. Но она взяла себя в руки, откинулась на спинку дивана, сделала очередную затяжку. Голова у неё заходила ходуном, гораздо сильнее, чем обычно, а значит, эмоции, что кипели в ней, были крайне яркими.

— Рейн? — спросила бабка спокойно, но я отметил, что голос у неё стал чуть ниже.

— Нет. Только она.

Я увидел на лице Фрок, всегда таком холодном — гримасу разочарования. Или отвращения? Её губы предательски дрогнули, а затем шепнули:

— Проклятый Ил. Проклятая… тварь.

Оделию она ненавидела.

— Вы ведь понимаете, что она не виновата? Ваш внук и сам горел этим местом? Историей Когтеточки? Оделия Лил здесь ни при чём.

— Она виновата уже в том, что не взяла родовую фамилию мужа. Его выбор привёл семью к расколу, а его самого — к гибели. Другая бы остановила Рейна, а не потакала фантазиям, которых он нахватался от своего отца. Рассказывай. Всё. С самого начала. Твоей деве надо это слушать?

— Элфи уже знает часть истории. Не только Иде Рефрейр следует учиться.

— Хм… — Полное неодобрение, но и принятие моего права решать, что для неё полезно. — Тогда начинай.

И я рассказал о своём недавнем путешествии в Ил, а после и о солнцесветах, и о том, что показала мне Личинка.

Это заняло довольно много времени. В какой-то миг бабка забыла о трубке, и та погасла. Когда я закончил, повисла гнетущая тишина, и я налил остатки остывшего кофе.

Фрок, кажется, стало жарко, и она расстегнула воротник, так что под ним показалась тонкая золотая цепочка и кулон — маленькая костяная пластинка с нечёткими символами. Сколько себя помню, бабка всегда носила этот талисман.

Элфи, осознавая историю ботаника, тихо пискнула:

— Настоящая Осенний Костёр? Ты видел её!

— Не я. По счастью, не я.

Память об этом несуществующем поцелуе накрепко вгрызлась мне в мозг. Бабка тяжело вздохнула:

— Проклятое прошлое совсем не оставляет нашу семью… — Она отвернулась к окну, размышляя о чём-то, понятном только ей. Затем махом осушила рюмку шерри. — Что ты обо всём этом думаешь?

Вообще это был мой вопрос к ней. Но пришлось отвечать:

— Оделия появляется спустя столько лет, и тут же её находят ребята из Племени Гнезда. За ней приходит целый суани, и они ничуть не гнушаются войти в андерит. В то же время в городе начинаются проблемы с солнцесветами, и этот ботаник… Полагаю, связь очень чёткая. Во всяком случае, с одной из Светозарных, которая за всем этим стоит.

— Ну. Просто и логично. Тебе нужно моё мнение?

— Иначе я бы не стал тратить ваше время, ритесса.

Она сняла очки, положила на стол, задумчиво потёрла переносицу.

— Сомневаюсь, что Оделия провела восемь лет в Иле. — Фрок сделала паузу, давая нам обдумать услышанное. — Долгий срок.

Капитан говорил то же самое. И я согласен. Но… всякое бывает. Или же я хочу на это надеяться и у меня на глазах шоры.

— Ты раздевал её?

Элфи на такой странный вопрос хмыкнула и тут же обратила на себя подслеповатый взгляд.

— Ил может менять не только внутри, но и снаружи. Хотя, полагаю, изменений нет. Её вряд ли бы вернули семье, будь хоть какие-то внешние признаки. Так что вопрос снимается.

— Если она не была в Иле восемь лет, то где же?

— Где угодно, Раус. — Взмах рукой. — Мир немаленький, и за Золотым Рогом есть жизнь. В Адене. Тиграи. Нуматии.

Нуматий Фрок любила. В молодости она много путешествовала, где-то там познакомилась ещё с одним путешественником — моим дедом, и вместе, привезя моего отца, они вернулись в родной город после почти двадцатилетнего отсутствия.

Я скорчил мину, полную сомнения, и перечислил:

— Ушла в Ил. Потеряла Рейна. Уехала на край света, оборвав все связи.

— Логично, — негромко произнесла Элфи. — Если всё опротивело, если потеряла самое ценное, то вполне логично.

Я и сам видел, что логично. Хотя мне и не нравился подобный расклад.

— Затем, предположим, Оделии наскучило путешествие, и она вернулась. В Ил. Зачем?

Бабка вновь надела очки, глянула вскользь, как-то тускло, словно сожалея, что я не понимаю:

— Например, нашла в себе силы завершить то, что не смогла сделать восемь лет назад. Найти Рейна. Похоронить его.

Я скрипнул зубами. Подходит. И укладывается в историю. А вот что не укладывалось:

— Она появляется в Иле и взбаламучивает его до самых глубин? Так, что ли? Племя Гнезда, прознавшее о ней, рвётся из Айурэ поймать её? Зачем? К чему она им⁈ Суани тоже. Зачем? Вы ошибаетесь, ритесса, и я уверен в этом. Не было бы такой охоты за ней. Следовательно, мы не можем отталкиваться от вашей теории.

— Оделия была в Иле все эти годы? Ты себя слышишь? — усмехнулась недоверчиво бабка. — Хорошо. Не суть. Пусть пока так. Эту часть истории можно проверить довольно скоро. Ты собираешься встретиться с ней?

— Да. Завтра. В Солнечном павильоне. Если она там будет.

— Сомневаюсь, что будет. Но попытайся. И надеюсь, она сама расскажет тебе о том, что случилось с Рейном. Давай шагнём дальше и забудем на время о самом важном для нашей семьи. Произошедшее в Шестнадцатом андерите — довольно необычно. Пока я считаю, что кто-то из твоего отряда пронёс на территорию седьмую дочь, чтобы активировать портал муравьиного льва. Ты ведь об этом думал.

Думал. Вместе с Элфи. Кто-то, будем считать, что Осенний Костёр, поняв, что упускает Оделию, придумал хороший план: отправить для решения проблемы суани.

— Первое, что приходит на ум.

— Но?.. — Недосказанности она чувствует мгновенно.

— Не представляю, как это возможно провернуть. Те, кто был на кладбище Храбрых людей, всё время оставались на виду. Другие участники отряда — тоже. Мы не ходим по Илу в одиночку. Не было времени передать сообщение, не было шанса дождаться седьмой дочери, не было возможности спрятать её. Даже в седельных сумках — эта тварь гораздо крупнее. И пронести её в андерит — тоже невозможно.

— Но она оказалась там. Пройдя периметр, — веско возразила мне бабка. — Такая мелкая гнусь не может шагнуть через границу стен и не сдохнуть от этого. Только если кто-то ей помог.

— Вне всякого сомнения. Я подозревал ритессу Рефрейр или её слугу. — Я увидел, как возмущённо нахмурились брови Фрок, и пояснил: — Они единственные, кто путешествовали до андерита без нас и имели возможность взять седьмую дочь. Но… опять же. Пронести её через стену у них бы не получилось. Это не завёрнутая в кокон Личинка. Так что ума не приложу, как подобное осуществить.

— «Подозревал»?

— Подумав, отказался от этой идеи. Во всяком случае, касательно девушки. Насчёт росса до сих пор не уверен. Он ушёл, когда мы попались Кровохлёбу. И суани, я видел по его глазам, не отпустил бы нас живыми.

Фрок хохотнула:

— И что с того? Половина из Племени Гнезда были бы счастливы исполнить своё предназначение, сдохнув от рук столь гадкого существа. Другая половина не понимала бы, что они для такого создания всё равно что мусор. Даже если угождают. Он расправился бы с Идой без колебаний, пускай бы она служила и молилась Светозарным.

— Но она не молится? Вы ведь тоже считаете, что она не связана с этим?

Бабка окликнула дворецкого, потребовала налить ещё шерри. Только потом ответила:

— Я хотела бы, чтобы она не была связана. Не вижу в ней зла. Хотя кто я такая, чтобы ставить на это свою жизнь? В её пользу говорит то, что Ида никогда не была в Иле. Первая вылазка, она просто не могла бы обрасти столь крепкими узами, чтобы вдруг стать настолько ловкой. В отличие от твоего отряда. Даже если они не брали седьмую дочь за пазуху, некто сообщил кому-то о том, кого вы нашли. И где. И куда направляетесь.

Я поморщился. Неприятно думать, что среди наших есть один из Племени Гнезда. Тот, кто поклоняется Птицам, ждёт их прихода и готов распластаться перед Светозарными. Воистину порой человеческое племя не перестаёт меня неприятно изумлять. Я вспомнил мёртвых солдат в мундирах Третьего Линейного, напавших на Иду на кладбище. Про этих тоже было сложно подумать, что они играют на руку одной из Светозарных.

— Остается тот, кто протащил седьмую дочь. Кто-то из служивых андерита?

— Как вариант. Впрочем, это совершенно не важно, если рассматривать проблему в масштабе дальнейших событий. Кто предупредил, кто проследил — пустота. Ты не грач, чтобы ловить подобных людей. Это задача Фогельфедера — находить, карать и кормить чаек. Я подняла эту тему, чтобы ты знал, что среди людей Августа Нама может быть тот, кто когда-то устроит вам неприятный сюрприз. Так что почаще оглядывайся в Иле, когда отправляешься вместе с ними. Или ещё лучше — брось это занятие, недостойное приличного риттера.

Ну, тут меня нечем удивить. Её отношение к моим делам с «Соломенными плащами» я прекрасно знаю. И плюю на него из высокого гнезда.

— И всё же я не понимаю, каким способом возможно пронести седьмую дочь в андерит.

— Потому что большинство из вас считает этих созданий мелочью. Мерзкими надоедливыми тварями, падальщиками, опасными лишь в стае. Но дочери — обладают разными талантами, например засыпать в виде семени, если использовать на них правильное колдовство. Они капсулируются в нечто вот такого размера. — Бабка свела пальцы, так, что просвет был меньше дюйма. — И пока дочь в таком состоянии, ей нипочём многое, в том числе и переход в Айурэ.

— То есть седьмая дочь может быть как росская матрёшка? — подала голос Элфи. — В ней спрятали семя портала муравьиного льва, а её саму тоже обратили в семя и спрятали… у кого-то в кармане. А потом они начали пробуждаться одно за другим?

— Верно мыслишь. В годы сражений между Светозарными они были прекрасным оружием-шпионом. Это сейчас их распустили и они расплодились вне всякой меры.

— Но кто-то вспомнил. — Я был мрачен.

— Да. Кто-то вспомнил их основную задачу и удачно воспользовался, чтобы протащить в андерит суани.

— Кровохлёб? — спросил я. — Что вы думаете о нём?

— Мелочь, — последовал небрежный ответ.

Элфи нахмурилась, покосилась на меня. Вполне понимаю, о чём девчонка размышляет. Эта «мелочь» разнесла половину крепости, перебила кучу людей и засеяла клевером довольно большое пространство.

— Простите, ритесса, но я пролистала «Атлас младших слуг» Мондера и «Суани и вьи́тини[3]» Хоббнергара, и там Кровохлёб относится к тем, кто немного недотянул до вьитини. Он сражался еще в гражданской войне и был известным воином, — сказала моя подопечная.

— Мелочь, — жёстко повторила бабка. — Хоббнергар выдумщик и враль. Половину информации он брал из головы, чтобы заткнуть дыры в логике. Что касается Мондера, тот всё же жил на сто лет пораньше, его труд основан на нескольких монографиях современников Когтеточки. Но в то время мало кто интересовался слугами, учениками и прочими прихлебателями Светозарных. Единственное исключение — если в этих многочисленных разномастных свитах появлялись действительно талантливые или легендарные люди. Совершившие нечто героическое или подлое. Или… хотя бы заметное. Кровохлёб не из их числа. У Мондера о нём лишь упомянуто. Этих проклятых суани в боях перебили довольно много. Порой истории о них путались между собой, или одного вьитини наделяли личностью трёх разных суани, приписывая им подвиги, которые те не совершали. Открой Феклистова и его «Потери в огненном веке». Там вообще написано, что Кровохлёба убил кто-то из учеников Честного Лорда. Так что эта тварь — мелочь. Обычный ничем не примечательный суани, едва достойный целовать ступню своей некогда прекрасной госпожи. Ибо про него у всех авторов нет единого мнения и фактов. Посмотри хотя бы, что пишут о Готе или о Сестре Мари. Кровохлёб жил тускло и умер тупо.

— По мне — в нём была колоссальная сила.

— Тогда ты не ведаешь, что такое настоящая сила. И я, по счастью, тоже. Об этом суани важно знать одно — он слуга Осеннего Костра.

— И именно поэтому я здесь. О Светозарных вы знаете больше всех. Расскажите мне о ней. Всё, что не сказано в распространённых книгах и не говорят на лекциях университета Айбенцвайга.

— Ха, — мстительно ухмыльнулась Фрок. — Ты дошёл до того, чтобы признать мою правоту?

Она и вправду знала многое, потому что посвятила этому всю жизнь. И в университете, и в путешествиях, и вернувшись обратно. Она последняя из нашего рода, кто читал погибшую во время пожара уникальную семейную библиотеку, в особняке Вранополья. Впитала древние истории от своего отца и деда, а те от своих и так далее, до первых свидетелей, видевших уход Птиц. Помнила то, что утрачено, и не спешила делиться этим с чужаками. Фрок рассказала лишь Рейну, ибо ему было интересно. Я же — никогда не питал тяги к прошлому Светозарных и знал лишь то, что говорилось в обычных легендах и сказках. Мне всегда было достаточно. Я так ей и сказал когда-то, бунтуя против… всего, что она могла бы дать.

— Признаю вашу правоту, — покладисто ответил я и с удивлением не заметил никакого торжества в её глазах.

— Осенний Костёр — легендарный персонаж. Все в Айурэ знают, что она была из квелла — древнего народа, почти истреблённого Птицами. Самая красивая из всех женщин того времени. Молода, прекрасна. Восхищала мужчин. Отец Табунов подарил ей сапфировую корону, и она одна из последних ввязалась в раскол среди Светозарных. Что я не сказала из известного всем, дева?

Элфи сложила руки на коленях.

— Сильная колдунья. Первая получила руну от Когтеточки. Говорили, что была его женой. Что она опасный боец, принимала участие в создании Небес и храбро сражалась с Птицами. Люди за ней шли. Существует много сказок о её хитрости, изворотливости и коварстве. Их надо рассказать?

— Ни к чему.

— Она была несравненным героем, пока не сошла с ума в Иле. А после стала страшным врагом. Сейчас, как считается, она входит в тройку самых грозных выживших Светозарных, наравне с Комариным Пастухом и Старой Песней. Ну, ещё это она придумала атт-эттир, науку рун. И дала названия ветвям магии.

— Примерно так. — Фрок на мгновение прикрыла глаза, собираясь с мыслями. — Она была из квелла. Тех, кого почти истребили Птицы. Жалкая, маленькая, вечно грязная девчушка. Ей исполнилось примерно столько, сколько тебе сейчас, дева, когда Когтеточка поднял восстание. В старых хрониках, действительно старых, чётко утверждается, что Осенний Костёр, носившая имя Ваэлинт Тегадэ, это, между прочим, правящий род в эпоху до прихода Птиц, никогда не была женой Когтеточки. Лишь то, что она дружила с его дочерью.

— Дочерью? — поднял я брови.

— Чему ты изумляешься? У него было много детей. И двое пережили отца. Но это не важно.

— Просто никогда не думал о том, что Ваэлинт была ровесницей детей героя.

— Дружила с его дочерью, вместе они учились магии, и у них был одинаковый дар. Дева, какой дар приписывают Осеннему Костру?

— Говорят, что Перламутровая ветвь.

— Нет. Кобальт. Очарование. Впрочем, оно ей не требовалось, чтобы совращать мужчин и женщин. — Усмешка. — Когда она стала Светозарной, то увела в Ил самое большое количество учеников, которые впоследствии стали её суани и вьитини. О, сила Костра была очень велика. Её учителем стал Честный Лорд. Но я забегаю вперёд. Эта женщина была храброй, достойной уважения. Она сражалась против Птиц. Она билась в битвах, теряла друзей. Уничтожала врагов. Но поддалась Илу и ввязалась в войну с товарищами — первыми колдунами и генералами, храбрецами, что пошли за лидером — Когтеточкой. Нет ни одного свидетельства, как она выглядит сейчас. Ибо больше в Айурэ её никогда не видели.

Меня передёрнуло, когда я вспомнил полупрозрачное существо, выбравшееся из раковины, точно моллюск.

— Костёр наплодила за Шельфом множество странных и отталкивающих сущностей. Она стала королевой гнили, и её плесень пожрала многих. Очень многих. Эта Светозарная единственная, кто может порабощать килли и заставлять народ Шельфа подчиняться её приказам. Спроси у Первой Няньки, когда та не будет спать. Она расскажет множество легенд своего народа о Костре. Где её логово — неизвестно, оно слишком далеко от нас, почти у самого Гнезда. Какие отношения у неё с Птицами — мы тоже не знаем. Она ненавидела их всю жизнь и вряд ли пошла на перемирие или сговор. Также именно эта женщина убила всех уцелевших квелла, собственный народ, причин такого поступка никто не знает. Полагаю, твоё видение правдиво, Раус. И солнцесветы убивает Костёр, ибо, как я уже сказала, гниль — её отличительная черта.

— Только её?

— Нет. Ещё был Медоус. Они оба учились у Честного Лорда. Но об этом Светозарном вообще ничего не слышно лет триста.

— Кто-то может справиться с гнилью?

Фрок пожала плечами:

— Уверена, что Фогельфедер в курсе, с чем они столкнулись. Точнее — кто причина беды. Не надо считать их уж настолько идиотами, чтобы не помнить прописных истин.

Элфи коснулась браслета с ракушками:

— Достаточно ли знания, ритесса?

— Мудрый вопрос, дева. Недостаточно. Костёр после своего перевоплощения стала гораздо сильнее и универсальнее, если угодно. Кобальтовая ветвь, при всей красоте её волшебства, всё же накладывает на владельца довольно много ограничений и неудобств. Те же временные рамки действия заклинаний. А гниль — вещь куда более гадкая и опасная.

— Какая это ветвь, ритесса? Я никогда не слышала о ней.

— И не услышишь. На Беррене таким не занимаются, это свойства Ила, они не попадают под стандартную человеческую квалификацию магии. С гнилью неплохо может справляться Пурпурная ветка — ибо, как считается, огонь выжигает любую заразу. Но не всегда… не всегда… — Она погрузилась не то в размышления, не то в воспоминания. Затем обратила на меня взгляд тусклых глаз. — Ты ведь помнишь, какой ветвью владел Когтеточка?

— Перламутровой. Или, как её называли тогда, — Жемчужной.

— Лучший способ противостоять гнили.

Элфи, озарённая догадкой, внезапно выпрямилась, сев ещё более ровно, чем прежде, и выдохнула негромко, придя к тому же выводу, что и я:

— Оделия! Оделия опасна для планов Светозарной!

— Умница, — одобрительно кивнула бабка.

Я щёлкнул пальцами, сомневаясь:

— Кроме Оделии в Айурэ есть и другие Перламутровые колдуны.

— Есть, — согласилась Фрок. — Второй год обучения в Школе Ветвей. Сейчас его сила не поможет, ему только предстоит научиться её использовать. А ещё добыть для себя подходящую руну, хотя бы на первое время.

— Про этого не знал. Ну хорошо. Я слышал по крайней мере об одном Перламутровом колдуне на службе у лорда-командующего.

Разочарованный взмах рукой:

— Погиб в Иле во время прошлого рейда. Это не предавалось огласке.

Даже не буду спрашивать, откуда она узнала. Полагаю, у неё до сих пор есть друзья во дворце.

— А второго убили полгода назад в Пальмовой Рыбе. При довольно странных обстоятельствах.

— Помню новостной листок. — Элфи обращалась ко мне. — Там писали об этом. Убийц нашли, отправили на корм чайкам. Ты пропустил, потому что был в Иле. Выходит, что до Оделии в городе не было ни одного Перламутрового. И теперь она может помочь?

Бабка зловеще усмехнулась:

— Не совсем так. Давай-ка, Раус, вернёмся в твои видения бедняги ботаника. Я, оцени это, пожалуйста, ни слова не скажу об идее использовать Личинку и держать её в доме. — Она сделала паузу, чтобы я «оценил», но моя рожа осталась столь постной, что ничуть не утешила её. — Тень, которую ты видел. Та, что активировала портал ботаника и отправила его к Осеннему Костру. Опиши её.

Я, если честно, не желал вспоминать об увиденном. Но ответил:

— Всё очень смутно. Он был пьян, потерял пенсне, и я скорее не видел его глазами, чем видел. Никаких деталей. Высокая, со странной пластикой.

— Давай. Скажи, что похожее на это ты встречал раньше.

Я с большой неохотой (ибо признавать реальность хочется не всегда), произнёс:

— Чем-то он мне напомнил Кровохлёба.

Фрок щёлкнула пальцами, победно улыбнулась:

— Верно.

— Суани в Айурэ? — Я всё ещё отказывался верить, хотя уже думал об этом с утра.

— Или даже вьи́тини. — Она не шутила.

Не скрою, я почувствовал мурашки на предплечьях. Вьитини в Айурэ. Экая… неприятность.

— Когда в последний раз случалось, чтобы кто-то из них прорывался через Шельф? Прошло лет сто пятьдесят?

— Вроде того. Тигги — одна из младших учениц Раба Ароматов. Её, кстати, не смогли прикончить. Она сбежала. И больше — официальных подтверждений прихода суани с тех пор не было.

Я услышал интересное слово, поэтому уточнил:

— А неофициальных?

Улыбка.

— Кто же нам об этом скажет? Но… — Её палец с изящным ногтем указал в потолок. — Они приходят сюда. Я уверена в этом.

— Как они это делают? Мы все знаем, что Светозарные слишком срослись с Илом. Изменились. Так сильно, что он держит их, как якорь. Как… гиря на ногах, с ней нельзя всплыть. А если и всплывёшь с глубины, то будешь раздавлен. Умрёшь.

— Повзрослей! — не очень-то ласково бросила она. — О Светозарных так говорят только для того, чтобы какая-нибудь впечатлительная матрона могла крепко спать и не донимала аптекарей покупкой успокоительных капель. Но ты же не впечатлительная дама, так что пойми, как устроен мир. То, что спускают от трона лорда-командующего, не всегда правда. Со Светозарными есть нюанс: они стали частью Ила, но в них силы по макушку и Шельф они могут миновать. Уверена — большинство из ныне выживших способны на это. Во всяком случае, те, кто ещё похож на людей. Но такой переход сейчас сопряжён с последствиями для них. Потеря сил выйдет колоссальная. Такая, что они «просядут» по своей мощи и уже не будут подобны богам. Такое имеет смысл провернуть, только если есть важная цель. Не ради рядовой прогулки.

Фрок дала нам время, чтобы обдумать её слова. Голова у неё уже не так «плясала», как в момент, когда бабка узнала про Оделию. Она прикончила вторую рюмку шерри, вытерла губы салфеткой:

— При некоторых обстоятельствах кое-кто из них вполне мог бы сюда заявиться и устроить проблемы. Но с шансом умереть, ибо им противостояли бы все наши колдуны и вполне справились, как это уже однажды случилось и мы прикончили Ремня и Честного Лорда. А вот когда солнцесветов не будет, от Айурэ смогут выступить лишь штыки, пушки и пули. Поэтому то, что сделано, — сделано неспроста. Если солнцесветы сгниют и тут Светозарные (или некоторые из них) придут, то вполне смогут добраться до дворца и уничтожить Небеса. А если Небеса рухнут, Птиц уже ничего не будет сдерживать. А теперь вернёмся к суани. Им пройти сюда легче. Особенно если среди Племени Гнезда есть окончившие Школу Ветвей, а у тех, в свою очередь, нужные книги. Портал, по которому отправили твоего Калеви, может работать в обе стороны. Он ведь каким-то образом вернулся назад и попал в Каскады. Суани могли провести именно так.

Тревожное ощущение — знать, что где-то на улицах можно встретить подобное существо. Пожалуй, я поговорю с Головой как можно скорее. Осталось только придумать, как ему преподать скверные новости.

— Значит, Оделия — ключ к спасению?

— Ты плохо слушаешь, дева, если считаешь жену своего отца спасительницей Айурэ. Пурпурная ветвь также может уничтожать гниль. Ну, или большинство её разновидностей. Но пока это всё бесполезно, потому что магия завязана на суани, который сейчас в городе. Пока он жив — сжигай поле или не сжигай, никакого толку. Он питает гниль своей силой. Чтобы спасти город, следует найти и убить гостя из Ила.

Она сочла, что рассказала достаточно, заявив, что мы начинаем утомлять её вопросами школьников. Третья рюмка шерри немного улучшила настроение Фрок, и мы проговорили ещё полчаса, куда о менее важных вещах. В основном, касательно Племени Гнезда.

Когда часы на каминной полке прозвенели пять раз, вернулся Фридрих и осведомился у госпожи, планируют ли гости остаться на ужин. Бабка с усмешкой посмотрела на меня, довольно обидно приподняв брови. Она-то знала, что семейные застолья в её обществе я считаю чуть менее неприятным делом, чем пытку. Я не остаюсь на них с тех пор, как ушёл отсюда жить к брату. Потому что ничем хорошим они обычно не заканчивались, и единственным моим желанием было подавиться креветочным супом.

— Нам очень приятно было бы провести с вами время, ритесса, — негромко произнесла Элфи, видя моё колебание. — Ведь можно?

Вопрос был обращён ко мне.

— Конечно. Здесь восхитительный повар, тебе понравится. Мы останемся, Фридрих.

Когда он вышел, Фрок улыбнулась:

— Дева из тебя верёвки вить может.

— Для этого Одноликая и создала дев, — ровным тоном ответил я ей.

— Ну, тем лучше для меня. Ужинать в одиночестве давно наскучило. Кстати. Суани не убил тебя потому, что узнал кровь?

— Да.

Бабка усмехнулась зло и очень довольно:

— Конечно узнал. Сучий воробей. Такое не забыть и за пять веков. Они все её помнят. Зря, что ли, твой пращур гонял их по всему Илу, не оставляя от этой швали даже мокрого места⁈ Дева вообще в курсе, кто она такая?

— Я Элфи Люнгенкраут, — с достоинством ответила девчонка, глядя в глаза Фрок смело и с вызовом. — Дочь Рейна Люнгенкраута, далёкий потомок Штефана Хонишблума[4], которого все знают как Когтеточку.

[1] «Хлебная корка» — один из сильных ядов растительного происхождения, добываемый в Иле. При слабой концентрации вкус напоминает хлеб.

[2] Хайдекраут — вереск.

[3] Вьи́тини — на квелла имеет значения: старший ученик, любимый друг, помощник. По рангу выше суани, ближайшие доверенные лица Светозарных. Их первые последователи.

[4] Хонишблум — медовый цветок.