Птицеед

Глава тринадцатая ВНЕЗАПНЫЙ РОДСТВЕННИК

Оливки, немного паштета с апельсиновой цедрой, мягкий сыр с белой корочкой, лимонный джем, подкопчённый лосось и несколько устриц в грубых тёмно-серых раковинах. Бокал белого, такого холодного, что запотели стеклянные стенки, не особо меня радовал.

Ужин, пускай и достаточно лёгкий, скорее стал обязанностью для самого себя, чем удовольствием. Следовало поесть, чтобы не возвращаться к этому в ближайшие часы.

Я сидел на полупустой веранде ресторана, наступил вечер, в заведениях постепенно зажигались каштановые лампы — и площадь Когтеточки уже начала закутываться в платок плотных сумерек, сразу растеряв своё колоссальное пространство, став уютнее и гостеприимнее.

Людей, правда, не уменьшилось. Внизу сновали и пешие и конные, голосили торговцы каштанами, два экипажа никак не могли разъехаться из-за какого-то недотёпы, пытавшегося проскочить перед мордами лошадей и напугавшего их.

Вечер обещал быть долгим, тягучим, приятным и наполненным мотыльками, летящими на свет фонарей.

Когтеточка сейчас стоял ко мне в профиль, на его лицо из-за широкополой шляпы уже не попадали солнечные лучи. Оно было скрыто во мраке, но я его прекрасно помнил — за годы жизни успел изучить.

В нас есть что-то общее. Я признаю это, правда, взгляд, которым герой прошлого смотрит на Айурэ, как я уже говорил когда-то — весьма неоднозначный.

Величайший человек в истории города помассивнее меня, пошире, но ростом чуть ниже, если судить на «глазок». На сохранившихся с той эпохи портретах такой же эффект. Полагаю мой прапра-сколько-то-там-дед был крепким враньим сыном с кулачищами, способными выбить дух из любого грубияна.

Впрочем, никто другой и не смог сделать то, что сделал он — пройти весь Ил насквозь, вернуться, дать пинок Птицам и… принять участие во всём том, что случилось после.

Фрок не любит говорить о нём. Тому множество явных и надуманных причин. Она его самый старший потомок из ныне живущих (а нас, как вы понимаете — ибо, надеюсь, способны считать до трёх — не так уж и много), знает про него то, что рассказывали её отец и дед, но не очень спешит делиться подробностями.

Она убеждена, что прошлое следует оставить прошлому и вспоминать о нашем предке как можно меньше. Слишком много бед он ей принёс. Её сын и мой отец был настолько заворожён пращуром, а затем это случилось и с её старшим внуком. Они оба сгинули благодаря Илу. Один лишился рассудка и умер у неё на руках, другой исчез где-то за Шельфом, на безграничных пространствах разыскивая следы Когтеточки.

Мой брат был зачарован его историей и жизнью. И хотел увлечь этим и меня, но… не вышло. К Когтеточке я относился лишь с уважением за всё, что он сделал для людей, но никогда не преклонялся перед ним. Ни перед его силой, ни перед его мудростью.

Ну… ещё, кроме уважения, у меня была некая толика благодарности.

Так уж случилось, что Одноликая, в странном своём разумении, решила наградить Когтеточку милостью. А может быть, проклятием.

Штефан Хонишблум оказался устойчив к воздействию Ила, и этот дар, пускай ослабленный разбавленной кровью, он передал потомкам. Как и некоторые другие «мелочи». Вроде невосприимчивости к магии Кобальтовой ветви. Та же Осенний Костёр не смогла очаровать его, хотя, судя по легендам, пыталась, и не раз.

Он сделал многое. Принёс надежду, возглавил восстание, противостоял Птицам, изгнал их, нанёс удар по Гнезду. Дал людям магию, заложил основы процветания. И едва не уничтожил нас, хотя и был виноват в этом лишь косвенно.

Порой, ставя себя на его место, я размышляю, о чем он думал, когда понял, что его уцелевшие в войне товарищи, познававшие Ил, оказались не такими, как он? Обезумели от яда иного места, изменились, забыли клятвы и обещания, начали сражаться друг с другом, уничтожая любого, кого считали врагом? Они почти стёрли Айурэ с лица земли, сделав то, на что не пошли даже Птицы. Руны стали самым важным для Светозарных.

Руны для них, а также для тех, кто пошёл за ними — для суани и вьитини — смысл существования. Больше рун, больше граней. Больше силы, больше власти, больше мощи. Вгрызаясь в Ил, они алкали их, находили и отнимали друг у друга, создавая непрочные альянсы и убивая некогда преданных союзников. А он смотрел на это и пытался их сперва образумить, затем остановить.

Скольких Когтеточке пришлось уничтожить в той жестокой, странной войне? Скольких из тех, кто стал для него семьей? Братьями или сёстрами по оружию?

Многих. Гораздо больше, чем перечислила в своей считалочке Элфи.

Но он победил.

А после проиграл. Где-то в сердце чужого мира Светозарные подстерегли его и… Когтеточка не вернулся домой.

Конечно же его искали все эти пять веков. Те, кто уходил на подобные поиски или оставались в Иле, или возвращались ни с чем. Его до сих пор ищут, разные сумасшедшие и наивные романтики. Или люди, жаждущие обогатиться.

Но их, по счастью, мало.

Рейн был… немного чокнутым. Признаю это. Отец слишком сильно разжёг в нём идею поиска пращура. Это пламя нельзя было загасить логикой, риском смерти, запретом на возвращение в Ил (последнее пыталась сделать Фрок).

Рейн был… как раз наивным романтиком. Он считал своим обязательством отыскать предка, постараться предать земле его останки. Раз и навсегда поставить точку, завершить легенду, дать покой тому, кто так много для нас сделал.

Рейн был… тем, кто хотел обогатиться. Точнее, обогатить. Не так, как вы могли подумать. Не деньгами, ибо наше наследство, как я уже говорил, накопленное ещё в былые времена, вполне приумножилось и позволяло не беспокоиться о дне грядущем. Здесь было замешано другое. Оделия Лил. Он мечтал дать своей жене то, чего бы не было ни у одного колдуна Айурэ. И я полагаю это стремление достойной целью.

Мой брат искал Когтеточку много лет. Планомерно и последовательно изучая Ил, заходя всё глубже и глубже, проверяя отдалённые уголки, в которые ни разу не забирался никто из людей, живших уже после эпохи угасания Светозарных. Он таскал и меня, беря в походы, а после, когда я решил двигаться своим путём, отправился вместе с Оделией. Ибо она желала раскрыть тайну легендарного колдуна не меньше, чем он.

Я отвлёкся от тяжёлых мыслей о прошлом, закончил ужин, расплатился и, выйдя, направился к памятнику. Здесь, на ступенях, в этот час никого не было. Так что я сел на траву, рядом с постаментом, достал карманные часы, отмечая, что пришёл вовремя.

Человек появился спустя минуту и через площадь зашагал в мою сторону. Когда он попал в свет каштанового фонаря, я узнал Удо Траугесланда.

Голова конечно же удружил.

— Дери меня совы, — пробормотал я.

Я счёл нужным проявить вежливость и встать, чтобы обменяться с ним лёгкими поклонами.

— Интересное вы место выбрали для встречи, риттер. — Он сел так, чтобы видеть меня. — Не думаете, что обсуждать щекотливые вопросы в людных местах не очень разумно?

— Признаюсь, риттер. Я ждал Тима Клеве и планировал пройтись с ним до Кипящего Бассейна.

Он протянул мне узкий конверт:

— Вам записка от него.

Я вскрыл печать, повернул бумагу к свету — почерк у Головы не то чтобы идеальный. Так сразу и не разберёшь. Прочитал, что обстоятельства заставили Тима вернуться в Шельф.

В принципе ничего страшного. Он поступил правильно, что прислал вместо себя кого-то ещё. Дело не терпело промедления.

— Я позволил себе заменить вашего друга, — вкрадчиво сказал мне гость в парике.

— Как коллега? Или как его начальник?

На плоском лице появилась улыбка:

— Скорее, как человек, с которым вы уже знакомы и не будете иметь стеснения. — Он явно насмехался, понимая, что между нами нет приязни. — И тот, кому поручили расхлёбывать случившееся. Так мы идём в Кипящий Бассейн?

— Если это вам удобно.

— Куда?

— Солнечный павильон.

— Меня ждёт экипаж. Я могу вас подвезти.

Он упорно не желал разговаривать на улице, и я понимал его. Так что не стал упрямиться из-за таких глупостей, решив найти в будущем куда более подходящую причину, чтобы упираться рогом, и кивнул.

Риттер Траугесланд указал нужное направление, к развилке Рогатки, пошёл рядом, заложив руки за спину.

— Вы не носите шпагу? — поинтересовался я.

— Я плохой фехтовальщик. — Он удивил меня своим откровением. — Носить бесполезное оружие только ради приличия?

— Ну вы же носите парик. — Я вспомнил наш разговор в Шестнадцатом андерите.

— Лишь способ вывести вас из себя. Впрочем, без результата. О чём вы задумались, риттер? — Мой спутник заметил кое-что, промелькнувшее в моих глазах.

— Благородные люди, не носящие оружия на улице, делятся на две категории: либо они беспечны, так как никогда не попадали в передряги, что, по мне, очень сомнительно, зная место вашей службы. Либо могут защитить себя иным способом.

Кривая усмешка, в умных глазах заплясали совята:

— И каким же?

— Вы колдун.

— Разумный вывод.

Он не подтвердил, но и не опроверг. Тем более не назвал свою ветвь.

Экипаж — открытая четырёхколёсная коляска, в которую были впряжены две лошади, зазывая нас огоньком подвесного фонаря, ждал у парковой ограды. На козлах сидел господин в столь же невзрачной одежде, как и у начальника Головы.

И конечно же при парике.

Когда мы сели, Удо сказал ему негромко:

— К Солнечному павильону. И не спеши. Это мой помощник, доверенное лицо. Можете говорить свободно.

— Полагаю, вы в курсе, куда на днях приглашал меня риттер Клеве?

— Он сделал это с моего одобрения. Вы что-то смогли узнать?

— Иначе бы не искал встречи.

Весь разговор был довольно рискованным. Люби я свой город и человечество чуть меньше, послал бы к совам все свои инициативы. Потому что внимание друзей Головы мне совершенно ни к чему. Эти люди, как говорят в наших кварталах — душные, и они отнимают воздух у других. Всячески портя жизнь.

— Полагаю, вы знаете разгадку случившегося, — произнёс я, наблюдая за его лицом. — Просто хотел бы сэкономить своё время и не тратить силы на то, что вам и так известно.

Он немного прикрыл глаза:

— Вы же понимаете, риттер, что я не могу ничего рассказывать постороннему.

Хотелось послать его к совам и не понимать. Но раз уж я, как птичка, попал ноготком в смолу, то дёргаться поздно.

— Хорошо. — Я не собирался скрывать, что моё настроение немного ухудшилось. — Поступим так. Я говорю, и если вы пришли к тем же выводам, то кивните, и мы не станем останавливаться на очевидном.

Удо благосклонно кивнул.

— Солнцесветы съедает гниль магического свойства.

Кивок.

— За этим стоят Светозарные.

И снова.

— Осенний Костёр.

Быстрый взгляд:

— Наши люди не пришли к единому мнению о виновнике. Интересно выслушать вашу версию.

И я рассказал. Пока не упоминая всё, что видел Калеви. Зато поведал услышанное от бабки, а после — прочитанное из томов, которыми она сочла нужным поделиться с Элфи.

Он внимал и, когда я закончил историю, произнёс, глядя куда-то поверх головы кучера:

— Может, и так. Ваша теория вполне вписывается в реальную действительность. Но пока это всего лишь теория. Фактически, кроме знаний из старых книг, я не могу представить доказательств тем, кто стоит выше меня. Только передать ваши размышления. Это так?

— Возьмите кого-то из Пурпурной ветви и выжгите поле.

— Уже выжгли. Сегодня. И не одно поле. Каждое пятнышко плесени, какое смогли найти. Полностью опустошили шестиугольники колдунов, растворили руны.

— Вы уверены в результате?

— Время покажет.

— Плесень вернётся.

Он потёр виски, откинулся на мягкую спинку, так, что скрипнула новая кожа.

— Потому что её контролирует некто вроде суани? Вливает в это волшебство свои безграничные силы, как паук, прячась где-то в городе? Простите, что я сомневаюсь в этом, риттер.

— Вы обязаны сомневаться и не принимать на веру сказанное, — равнодушно пожал я плечами. — Моё же дело: помочь риттеру Клеве, как он просил.

У него была странная манера смотреть в глаза, размышляя о чём-то своём:

— У вас, возможно, есть предположения, где стоит искать слугу Светозарной?

Вопрос на миллион золотых соловьёв.

— Во Вранополье или в трущобах Пальмовой Рыбы. В чаще Шварцкрайе или старых подземельях, что тянутся под Кварталами Пришлых. Понимаете, куда я клоню? Айурэ велик. Он самый большой город Золотого Рога. Здесь можно прятаться десятилетиями, и если ты осторожен, то никто тебя не найдёт. Помните Когтеточку и его соратников? Птицы не смогли поймать их всех даже благодаря своей силе. Но… — Я поднял палец. — Я бы начинал искать в Великодомье.

Он легко ловил намёки.

— Племя Гнезда. Что же. Надеюсь, вы не считаете, что лишь люди нашего положения поклоняются Птицам?

О. Я мог бы рассказать ему, что видел Калеви Той. Только у благородных такие большие дома, слуги, фонтаны и сверкающие драгоценности. Я крутил увиденное в голове, хотя разглядел не так уж и много из-за плохого зрения ботаника.

Не поручусь, что смог бы узнать место, если бы оказался там. Точно не узнал бы никого из присутствующих — на них были маски. И сейчас, хорошенько оценив ситуацию, полагал, что там находилось не больше двадцати человек, а не как посчитал одуревший от заточения, опьяневший подслеповатый Калеви — сотни.

Будь их так много, и друзья Удо уже бы всех переловили. Потому что большинство людей не приучены держать язык за зубами. Ну, и все благородные Великодомья не могут поклоняться теням прошлого.

Но всего этого я не мог сказать начальнику Тима. Информацию о том, что в моём доме живёт Личинка, предпочитаю сохранить в тайне от господ, умеющих досаждать столь сильно, что у некоторых от присутствия Фогельфедера начинается утреннее несварение желудка.

— Признаюсь, я не специалист в сектах. Особенно столь радикальных. Мне известны лишь слухи, не более, и я читаю то, что пишут в новостных листках. Подобные тайные сообщества давно не поднимали голову и порядком забылись в городе. Перешли в раздел тёмного фольклора.

— Тридцать лет назад. — Удо кивнул какому-то знакомому, проехавшему во встречном экипаже. — Тогда случилась целая война в одном из кварталов Улыбки Рут. Большинство перебили, живыми взяли четверых. До суда довели одного, остальные не выдержали допросов.

— Помню, скормили его чайкам. Не помню, чтобы говорили, чего они хотели и кто такие.

— Разношёрстная компания, — небрежно бросил тот. — Но с тех пор в руки правосудия столь отъявленных отступников не попадало. Сочувствующие — бывало. А радикалы — как-то или повывелись, или уж слишком хорошо скрывались, не давая о себе знать.

Мне оставалось лишь с горечью подумать, что нынешний Фогельфедер не чета прежнему, раз они упустили у себя под носом злодеев, похитивших учёных и пинком отправивших их на встречу с Осенним Костром.

Со всеми вытекающими.

— Я вижу на вашем лице неодобрение, — прищурился он.

— Не считаю нужным его высказывать и учить вас вашей работе.

— И совам понятно, что мы провалились. — Удо не оправдывался, сказал с холодной яростью. — Давно считалось, что этим идиотам вырвали ядовитые зубы, плесень протравлена и новое поколение способно лишь на разговоры да воспоминания о былых временах. Вы ведь знаете цели, которые они преследуют?

— Вернуть власть Птиц в Айурэ. — Я не привык искать сложный путь, когда можно всё сделать примитивно и просто. В тех же самых объяснениях. Особенно когда лень утруждаться беседой со слишком неприятными для тебя людьми.

— Ну… — Он позволил снисходительную улыбку. — Можно и так сказать. Сейчас принято считать, что Птицы принесли нам лишь деградацию и разрушение. Это лидирующая линия в современной истории Айурэ.

Я цокнул языком:

— Если вы начнёте рассказывать, что эти создания жрали нас ради прогресса и держали большинство людей в загонах исключительно для того, чтобы мы потом придумали поезд, я решу, что вы сторонник Племени Гнезда.

Это заявление он принял без веселья, лишь кивнул, словно говоря: вы совершенно правы, раз на подобные слова у вас появляются такие подозрения. У каждого бы они возникли.

— И вместе с тем, некоторым из нас Птицы даровали власть. Назначали вожаков, которые должны были контролировать стадо. Давали им силу. Кто-то говорит, что учили магии — так и появились первые колдуны, ибо Когтеточка не являлся самым первым из тех, кто понял принцип солнцесветов и рун. Это людям рассказали Птицы.

— На свою беду и нашу удачу. — Я знал то, о чём он говорит.

— Верно, риттер. Хотя неразумно считать всех сектантов сумасшедшими фанатиками. Такие конечно же существуют, но среди мелкой рыбешки есть и те, кто желает получить от жителей Гнезда многие блага. Они готовы отречься от Одноликой и сделать этих тварей равными богам. И они уверены: за то, что помогут Птицам вернуться, их наградят так, что предательство стоит любых рисков.

— Я могу представить их логику, — ровно ответил я.

— Нет. Не можете, — возразил мой собеседник. — Она довольно извращённая и травмирующая разум. Но даже самый наивный понимает, что с Птицами договориться не получится ни у кого из них, ибо Гнездо далеко. Поэтому они ищут связей со Светозарными. Те также желают падения Айурэ, возвращения в родной город. Многие из них хотели бы прихода Птиц, хотя раньше и воевали с ними.

Он ещё говорил. Такие же очевидные вещи, а я не очень-то желал слушать, потому сказал:

— Племя Гнезда существовало всегда. А те, кого мы нашли в Иле, носили его знак. Тим снял один такой. Полагаю, эта дорога ни к чему вас не привела.

— Верно, — неохотно подтвердил он. — Кроме медальона-пёрышка, сверкающего в лунном свете, у нас ничего. Люди, которые отправились на кладбище Храбрых людей, обнаружили лишь остатки завтрака седьмых дочерей. По костям никто не может определить, кем были эти господа.

— Они носили мундиры Третьего Линейного. Солдаты лорда Авельслебена.

— Ниточка, которая никуда не ведёт, — признался Удо. — Во время последнего рейда в боях у ульев пропало много солдат. Если кто-то из пропавших был в той воронке, то это невозможно отследить. Как я уже сказал, мёртвый путь. Но довольно опасный.

Он намекал, что к лорду Авельслебену нельзя подъехать на хромой лошади. Будут последствия, даже если просто задавать вопросы, не имея веских доказательств.

И эти проблемы возникнут в том числе у слишком наглых следователей Фогельфедера. Ибо в высших кругах подобные беседы могут проходить лишь с разрешения первого секретаря лорда-командующего.

Или его самого.

Я не стал продолжать столь щекотливую тему. Только сказал в завершение:

— Люди оставляют следы. Все люди, даже такие опасные, как Светозарные, не говоря уже об идиотах из Племени Гнезда. Вам просто пока не повезло. Но всё же советую искать в Великодомье.

— Потому что у них есть ресурсы.

Я был столь благосклонен к нему, что позволил один раз беззвучно хлопнуть в ладоши:

— Вы сами всё видите. Большие особняки, поместья, в которые нет доступа чужакам. Деньги. Власть. Знакомства. И конечно же… руны. Твари, если она действительно в городе, чтобы поддерживать гниль, требуются руны. Суани истощает шестиугольники, но они восполняются, а руны — предметы конечные. Их следует менять. Даже если на них граней как перьев в павлиньем хвосте. Разумеется, можно предположить, что один из прихвостней Светозарной пришёл с запасом рун, лично я бы поступил именно так, ибо зачем нужен Ил, если не пользоваться его тёмными дарами, но продавцов этих милых колдунских безделушек я бы проверил. Как и чёрный рынок.

В его взгляде я прочёл внезапное уважение:

— Никогда не думали о том, чтобы начать службу, риттер Люнгенкраут? Вы бы принесли пользу Айурэ.

Вот уж спасибо. Фогельфедер не то место, где моё жизнелюбие нашло бы адекватную оценку. Здесь могут комфортно существовать лишь флегматики вроде Головы или же столь… острые ребята, как риттер Траугесланд.

— Предпочитаю веселье Ила, чем унылые дни в запылённых кабинетах. Но благодарю за приглашение.

Он провёл пальцем по гладкой, синеватой от сбритой щетины щеке.

— Ну. Вы всегда можете попросить рекомендации. Что-нибудь ещё хотите добавить к вашим интересным подозрениям?

— В деле замешан колдун.

Он вздохнул, откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза, сказал с интонацией, которую я не смог понять:

— Вы намекаете на того, кто установил связь между Племенем Гнезда и Светозарными?

Стоило бы восхититься его умением считать ходы и понимать причинно-следственные связи. В чём-то этот неприятный субъект, обожающий парики, был похож на меня.

— Сомневаюсь, что можно отправиться на Центральный почтамт в Пляске Страниц и бросить в почтовый ящик письмо с пометкой «Ил. Комариному Пастуху лично в руки». Оно не достигнет адресата. И не приведёт в город суани.

Не все могут оценить моё «искромётное» чувство юмора. Некоторые гении получают признание лишь после их ухода в вечность. Так что на это замечание Удо Траугесланд лишь поморщился, словно у него заныли зубы.

— Да. В старых книгах писали, что опытный колдун мог держать связь со Светозарным на расстоянии. Скажу даже больше — мы пытались такое провернуть в прошлом. Результаты плачевные. Светозарные не очень любят, когда их беспокоят, и никто из наших практиков после подобной связи не выжил. Но такой вариант возможен. Признаю. Хотя есть ещё один — куда более банальный и очевидный. Хотите назвать его?

— Охотно. — Я легко согласился на эту проверку. — Рискнуть отправиться в Ил, зайти глубоко и постараться найти Светозарного. Если пытаться долго и пожертвовать многими людьми, то есть шанс донести. Но признаюсь, я никогда не слышал ничего подобного. Врут о том, что видели Светозарных под стенами чуть ли не андерита — часто. Но не более.

— И всё-таки это вариант. Отправить письмо «голубем». Сотню сожрут. Или тысячу. Но один рано или поздно долетит. И его даже не прихлопнут. Как вы понимаете, риттер — ограничение здесь лишь в срочности. Если секта упорна, у неё в запасе и сто лет, и пятьсот. Надежда на удачу и азарт — вещи сопутствующие дуракам. А дуракам, как нам всем известно, порой везёт. Особенно если они знают Ил.

Я рассмеялся. Вечно со мной так — кто-то бы злился, кто-то стал осторожен из-за озвученных завуалированных намёков, но меня его мысли веселили. Этот унылый господин был невероятно честен и откровенен, если уметь читать между строк.

— Клянусь всеми совами, я не встречался ни с одним из этих существ. Не ношу на шее перо и не симпатизирую Птицам.

— Вас ничто не может смутить, риттер Люнгенкраут. Но вы вне подозрений. Пока… — Улыбка у него была вежливо-многообещающей, говорящей: если вы дадите мне повод, то я вцеплюсь в вас покрепче, чем скопа в лосося. — Но могли быть другие посланники. Например, ваш брат.

Я хмыкнул, ничуть не удивившись:

— Если думаете, что я с гневом отмету ваше предположение, то — нет. Не отмету. В нём я уверен, а доказать мою уверенность всё равно не смогу. Так что позволю себе не сотрясать воздух этого чудесного летнего вечера возмущёнными тирадами. Полагаю, следующей будет Оделия?

— Верно. Ритесса Лил теоретически, ибо доказать мою уверенность я тоже не могу, — вновь улыбка, когда он повторил мою же фразу, — способна была добраться до Светозарных. Она пропала в Иле на долгие годы, затем объявилась. Целая, не измененная. Даже не безумная. И начались… все эти события. Вполне подходит под версию, как вы считаете?

Я ничего не сказал. Оделия мне нравилась. Она была добра со мной, точно старшая сестра, хотя мы и не стали близки. Её одержимость Когтеточкой и его тайнами была далеко от меня. По сути — моя дорога с Рейном разошлась именно из-за нашего далёкого родственника. Брат во что бы то ни стало хотел найти его, я же был чересчур равнодушен и остужал его пыл.

До сих пор надеюсь, что не слишком разочаровал его в день, когда отказался отправиться вместе с ним в ту последнюю экспедицию.

— Вам лучше спросить у неё. Но если это важно, скажу: Оделия не из тех людей, что продаются чудовищам. Считаю, Фогельфедер так бы не поступил — не оставил её, если бы не был уверен в том, что Ил не сыграл с ней злых шуток. Даже Перламутровый колдун не смог бы избежать неприятностей при малейших подозрениях. Ведь речь о безопасности Айурэ. Не сомневаюсь, знающие люди проверили её досконально и не нашли никаких изменений. Поэтому вам пришлось отступить.

Он бросил косой взгляд:

— Да. У нас нет поводов. К тому же с Перламутровыми приходится быть осторожными, а у её семьи достаточное влияние, не утраченное даже после того, как была разорвана помолвка с сыном лорда-командующего. Пока я не могу задать всех вопросов, которые хотел бы задать.

Коляска добралась до аллеи, ведущей к Солнечному павильону, и остановилась у красивой кованой ограды.

— Что же, риттер, — сказал мне Траугесланд. — Спасибо за уделённое время. Я обязательно обдумаю вашу версию и посоветуюсь со специалистами в нужных областях. Ваша помощь неоценима. Хотел бы поинтересоваться, что вы намерены делать дальше?

Я, уже взявшись, за ручку дверцы, остановился:

— Собираюсь провести вечер, посмотрев Гнилостные бои. Может быть, сделаю ставку. Выпью вина. Что конкретно вас интересует?

— Я о том, собираетесь ли вы забыть о случившемся на полях солнцесветов?

— Согласитесь, это невозможно, как ни старайся. Забыть подобное. Но я понял ваш вопрос. Нет. Я не собираюсь продолжать заниматься этим. Всего лишь оказывал услугу доброму знакомому. У меня нет ни таланта, ни опыта и, признаюсь честно, желания, искать и влезать в эту историю, риттер. Ваша славная служба справится и без моей «помощи». Предпочитаю не крутиться под ногами занятых людей и озаботиться собственными делами. Что случилось в Каскадах — мне неинтересно.

Я врал. Было бы неинтересно, если бы не Оделия и её возможная связь со всем происходящим в городе. Но я и вправду хотел держаться от всего как можно дальше и узнать, в первую очередь, судьбу брата. Она занимала меня гораздо больше, чем вся гниль мира на пестиках и тычинках.

— Я был неправ, риттер Люнгенкраут. Счёл вас авантюристом, а вы разумный человек. Все бы были такими. Доброго вечера и приятных зрелищ. — В его взгляде появилась наигранная теплота. И я не ошибся в нём, когда он задал прощальный вопрос:

— У вас не появилось предположений о руне суани? Мы так и не смогли найти её.

— Увы. — Я был само равнодушие.

Он кивнул, отмечая, что принял к сведению, и укатил в сторону яркого проспекта.

Чему я был, вне всякого сомнения, рад.

Солнечный павильон расположен изолированно от Кипящего Бассейна, на маленьком рукотворном полуострове, в который ведёт платановая аллея. Всегда ярко освещённая каштановыми фонарями, всегда многолюдная, всегда охраняемая отрядами грачей.

Гнилостные бои пользовались популярностью не только у жителей Айурэ, но и у приезжих. Кто же откажется посмотреть на тварей Ила, которые дерутся друг с другом, или вовсе на Красную команду отчаянных смельчаков, бросающих им вызов?

Подобные зрелища случались дважды в год — в начале лета и зимой, так что желающих поглазеть, поставить деньги и пощекотать себе нервы, глядя на арену, было хоть отбавляй.

Билеты для простых горожан заканчивались с такой же скоростью, как для жителей Великодомья, особенно в первые дни. И если ты не озаботился заранее, то попасть внутрь было столь же трудно, как найти Когтеточку.

Но, разумеется, если у тебя есть звонкие соловьи или связи, то нет ничего невозможного. Мой билет лежал во внутреннем кармане сюртука.

Сам павильон занимал большую часть полуострова и освещался огнями так, что с противоположного берега Эрвенорд казался самым ярким пятном в этой части города. Круглый цирк с конусообразным белым куполом, высотой в шесть этажей, ничуть не проигрывающий размерами Театру Фонтана, имел десятка полтора входов-лестниц и подъездов для карет и колясок.

Под землёй тоже расположили несколько ярусов: технические помещения, управление эллипсовидной сценой, клетки и загоны для существ Ила, сдерживающие комнаты, секторы для персонала. Первые этажи павильона предназначались для простонародья, третий — для людей побогаче, с четвёртого по шестой — для аристократии.

Я сильно опоздал к началу боёв, так что на ступенях почти не было народа. Все, кто хотел прийти к четвёртому дню фестиваля Гнилостных игр, уже находились внутри. Я же никуда не спешил, и меня вполне устраивало, что скоро должен наступить первый антракт.

Гнилостные бои — не моё развлечение. Хотя бы потому, что в Иле я порядком насмотрелся на разнообразных тварей и некоторые из них оказались столь нелюбезны, что желали причинить мне неприятности. Так что мои путешествия отбили у меня охоту посещать традиционное место досуга большинства цивилизованных (ну или они себя таковыми просто считают) людей Айурэ.

Но я бывал здесь. И не раз. По множеству причин. Так что прекрасно знал, как тут всё устроено.

Билетёр, дородный усач с выправкой гренадера, получил от меня бледно-бирюзовый кусочек картона с золотой печатью. Слуга в ливрее, подчиняясь едва заметному жесту распорядителя этажа, расторопно провёл меня через холл, к гардеробу, где у меня приняли треуголку и шпагу, которую я предпочитал носить в городе.

Правила насчёт оружия были строгие, ибо иногда, из-за азарта и эмоций, риттеры хватались за острое и дырявили друг друга. Чтобы раз и навсегда прекратить подобное непотребство в стенах Солнечного павильона, лорд-командующий издал указ о запрете клинков и пистолетов.

— Вам требуется провожатый, риттер?

— Благодарю, я знаю дорогу.

— Желаете программу мероприятия? — Он протянул мне тёмно-коричневую книжечку с витыми золотистыми буквами.

— Благодарю, — вновь сказал я, затем бросил взгляд на часы, отмечая, что до антракта примерно десять минут.

Точность в Солнечном павильоне — вещь условная. Так сказать, «артисты» существа непостоянные, и когда они прикончат друг друга — вопрос открытый. Говорят, однажды бой продлился добрых полтора часа и со скуки вымерло целое поколение Великодомья. Но это случилось в седую старину юности Фрок.

Я поднялся по очередной лестнице, белой, мраморной — к дверям, ведущим в ложи четвёртого яруса, но проигнорировал их и пошёл мимо зеркал и статуй, по блестящему, словно янтарному, паркету, отражавшему в лаковой глубине свет сотен каштановых ламп.

Направо коридор с рядами касс, где уважаемые господа могли сделать ставки, выбрав бойца согласно вручённой программе, налево — мимо уборных, спуск вниз, в секторы для простонародья, расположенные поближе к арене. Впрочем, я знаю многих людей моего положения, презиравших вид сверху и любивших толчею, ругань толпы и взгляд через сетку, не позволявшую зрителям выпасть на песок и опилки.

Шум из-за стен доносился приглушённый, и не скажу, что бодрый. Там скорее всё кончалось, чем начиналось. Особого азарта не слышно. Ну, надо думать. Красная команда сегодня не участвовала, люди не дрались с существами Ила, а это снижало накал страстей и превращало зрелище в светское мероприятие.

Вроде болтовни о погоде.

Разумеется, если ты не поставил на какую-то схватку всё своё состояние.

Я пошёл на звуки музыки, донесшиеся до моих ушей. Клавесин, виолончели, флейта и пара скрипок. Там, где чудесная музыка — есть и чудесный кофе. А он мне требуется в любое время суток. Я готов испытывать страдания от его отсутствия лишь когда нахожусь в Иле.

Но не в цивилизации.

В ресторане играли для тех гостей, кто решил усладить желудок, а не глаза.

Таковых было немного.

Четверо пожилых риттеров, расположившихся с бренди и трубками возле стеклянной стены аквариума, в котором плавали пурпурно-серые рыбы, пучившие глаза в немом удивлении, что двуногие выпускают дым из ртов и ноздрей. Один достаточно молодой господин в мундире коммандера флота Глубокой воды, судя по трём маленьким латунным пуговицам на манжетах — с аппетитом поглощал ужин, едва умещающийся на многоярусной тарелке-этажерке, отдавая предпочтение алым и серым морепродуктам. Три пожилые ритессы возле панорамного окна с видом на город что-то неспешно обсуждали, то и дело пуская в ход веера, колыхавшие воздух.

Супружеская пара, как я понимаю — она читала книгу, не стесняясь пользоваться пенсне, он — курил. За их спинами, с дорогой каштановой лампой, освещая им стол, стоял один из лакеев Солнечного павильона.

Ну и — мой добрый друг. Капитан, собственной персоной. Как всегда одетый по последней моде, он сиял с видом человека, радующегося любому проявлению жизни и желавшего развлекаться в любой подходящий для этого момент.

Не скажу, что наша встреча оказалась неожиданной — Август частенько появляется здесь. Бои ему, в отличие от меня, никогда не наскучивают. Он был не один, с женщиной, и я не желал как-то мешать, возможно, даже компрометировать, поэтому без суеты развернулся и покинул ресторан, решив, что обойдусь и без кофе.

При входе на зрительские ряды (в этой части были не персональные и семейные ложи, а общие, на пятнадцать человек каждая, с креслами, расположенными в три ряда) администратор сектора поинтересовался, нужен ли мне бинокль, и, получив отказ, вместе с помощником распахнул тяжёлые двери, в глубоком полумраке, провёл к моему месту.

Здесь очень слабо пахло призраком Ила. Внизу, на арене, морг приканчивал настыру, уже порядком развалив его тушу и оторвав большую часть ног. Песок был забрызган тёмной кровью, над местом представления мерцал защитный полог, создаваемый колдуном, отвечающим за безопасность зрителей во время боев.

Для меня — скучное зрелище. Нет никакой радости от действа, где следует стравить тварей из-за Шельфа друг с другом и ждать, какая сдохнет первой. Но для кого-то подобный спектакль — единственный шанс увидеть существ враждебного мира.

Так что я просто прикрыл глаза, ожидая завершения, возвращаясь мыслями к Когтеточке и… удаче.

У моего предка было семеро детей. Во всяком случае, так пишут в исторических книгах. Точнее, сходятся на этой цифре, приняв её за официальную. А как там на самом деле было — не знают даже в моей семье.

Пусть будет семеро. Две дочери и пять сыновей.

Битву с Птицами, а после противостояние со Светозарными смогли пережить лишь двое. Пятеро погибли. Четверо из них выступали на стороне отца, а одна — несмотря на устойчивость крови — канула в Иле во время борьбы за руны.

Двое оставшихся пережили не только братьев и сестру, но и самого Когтеточку. И один из них от рождения был лишён того, чем владели все остальные в моей семье — магии. В итоге уцелевшие родственники стали носить разные, хоть и похожие родовые имена — Хонишблум и Люнгенкраут. Моя ветвь, как вы уже успели понять, лишена приятной возможности совать себе руну под язык.

Я, в общем-то, не страдаю от этого, так как знаю дальнейшую историю.

Хонишблумы, как потомки величайшего из героев Айурэ, были первыми среди первых и правили на местах лордов-командующих следующие века со времён исчезновения (читай — гибели) Когтеточки. Не скажу, что мои родичи стали идеальными правителями, но, если уж быть честным, кто видел подобное чудо — властитель, который бы всех устраивал?

Шло время, память о человеке, принёсшем в город солнцесветы, стиралась, история превращалась в мифы и… уходило и уважение к потомкам. Уже не все считали, что ими должны править Хонишблумы.…Подобные мысли никогда не приводили ни к чему хорошему. В городе началась череда междоусобиц, в результате к власти пришли новые правители.

Хонишблумы стали прошлым. Историей.

Конечно, витали слухи, что кому-то из них удалось выжить в резне и они покинули Золотой Рог, затерялись на материке или островах.

Быть может и так, если мой дальний родственник оказался достаточно умён, чтобы не возвращаться в Айурэ. А может, ему всего лишь не повезло, и он умер где-то на чужбине. Главное в этом то, что наследников Когтеточки, обладающих магией — не осталось.

Но жили мы, Люнгенкрауты. И удача наконец-то встала рядом с нами. Веками моя линия считалась в семье белыми воронами из-за ущербности и неспособности ощущать солнцесветы. Но, нас спасло отсутствие великого магического дара. За века наша ветвь отдалилась от правящей, ушла в тень, перестала влиять на политику государства.

Полагаю, вы понимаете, что даже несмотря на всё наше очарование, многие не пережили событий передела власти. Кто-то из нас решил поддержать Хонишблумов, кого-то посчитали просто опасным. С кем-то свели старые счёты.

Но некоторые умудрились уцелеть. Они унаследовали от предка знания о Небесах и солнцесветах, были выгодны городу, и новый лорд-командующий оказался вынужден оставить их в покое. Ну, а спустя ещё века, большинство забыло, кто мы такие и кем являлись наши предки. Теперь Люнгенкрауты всего-навсего древний род, не входящий ни в один Великий Дом.

А Фрок, тогда последняя в нашей семье, вообще сменила фамилию, и лишь мой отец вернул её назад (к её вящему неудовольствию).

Так отсутствие таланта колдовства, по сути, спасло потомков Когтеточки.

По рядам слабой волной пробежал вздох, я открыл глаза, лишь для того чтобы понять — на далёкой арене всё кончено и служители павильона теснят морга длинными пиками, касаясь наконечниками шкуры твари, отчего по ним пробегали голубые искры.

Морг визжал и отступал, пока его не загнали в клетку, а затем решётка опустилась. В этот же миг над ареной погас бледный купол и в фойе прозвенел звонок. Лакеи убрали бархатные занавеси, распахнули двухстворчатые двери в секторах на всех ярусах, впуская в зрительный зал свет и музыку.

Под шуршание юбок и негромкие разговоры я вышел в фойе. Кто-то обсуждал увиденное, кто-то остановился выпить игристого, которое разносили на подносах. Люди подходили к окнам, рассаживались на диванах, спешили к кассам сделать новые ставки, отправлялись в ресторан. Я столкнулся с тремя знакомыми, обменялся кивками, перекинулся парой вежливых фраз. Были те, кто знал меня, но подошёл бы лишь только если его волокли на верёвке — скандальную историю женитьбы Рейна и Оделии до сих пор помнили.

Я заранее узнал, где находится личная ложа Лилов, к этому ярусу вело четырнадцать ступеней через маленький ботанический зал с канарейками, сейчас молчавшими. Я хотел бы встретить её, но понимал, что шанс увидеть жену моего брата — почти смехотворный.

Она привлекла бы к себе слишком большое внимание. Даже проходя мимо пёстрых, богато одетых групп посетителей Солнечного павильона, благоухающих дорогими духами и одеколонами, я слышал, как несколько человек обсуждали её возвращение.

Сенсация, дери её совы.

Возле распахнутых дверей, ведущих в частную ложу, стоял слуга в ливрее цветов семьи Лил — светло-серый и тёпло-зелёный.

— Добрый вечер, риттер, — поклонился он. — Вы по приглашению?

— Увы, — опечалился я, ответив благосклонным кивком на его приветствие. — Я хотел бы поговорить с риттером Бертольдом.

— Простите, риттер. Но милорда сейчас нет.

— Кто же здесь из семьи, раз ложа открыта?

— Риттер Томас с друзьями.

Томас — старший сын Бертольда, второй ребёнок в семье, после Оделии. Я видел его лишь раз, будучи молодым. И совершенно не знал, что получится из нашего разговора.

— Доложи, что риттер Раус Люнгенкраут просит с ним встречи.

В старых уважаемых семьях города, не важно — богаты они или не очень, существует традиция слуг. Те, оставаясь лакеями, в какой-то степени становятся членами семьи, служат на протяжении десятилетий и в курсе… многого. По глазам я увидел, что он знает обо мне. А вот выражение лица оставалось подчёркнуто вежливым. Поклон, мягкий ответ:

— Будьте любезны подождать одну минуту, риттер. Я уведомлю о вас.

Удивительно, но мне не отказали. В просторной, задрапированной алым бархатом ложе с двумя диванами вдоль стен и большим столом находились трое мужчин. Все чуть постарше меня. Томас Лил сильно походил на свою сестру — невысок, мягкий профиль, мелкие кудри чёрных волос, фарфоровая кожа, пытливый взгляд аквамариновых глаз.

Все присутствующие встали, приветствуя меня. Томас, на правах хозяина, представил нас друг другу. Я был столь любезен, что постарался запомнить имена его гостей и не забыть их до наступления утра.

Риттеры, стоит отдать им должное, оказались воспитанными людьми и решили сделать разговор конфиденциальным. Сославшись на то, что во время антракта им необходимо повидаться со знакомыми, откланялись, оставив нас наедине.

Томас Лил не рад был меня видеть, но за что я ценю некоторых людей нашего круга — они до последнего сохраняют учтивость, пока их не вынудят сбросить с себя лоск и воспитание, вбиваемые в них годами.

Он указал на кресло у стола, слуга поставил перед нами круглые хрустальные стаканы, до половины наполненные прозрачным напитком, на дне был бледно-красный слой толщиной в палец.

Хозяин изволил дать пояснение:

— Джин с клюквенным сиропом. Ваш брат предпочитал его. Я счёл, что у вас могут быть похожие вкусы.

У нас с Рейном вкусы отнюдь не похожи. Хотя бы потому, что он выбрал Оделию, а я, если уж говорить откровенно, предпочёл бы ту же Иду Рефрейр. И это касается не только женщин, но и напитков. Но я не стал начинать всё со слова «нет», это не слишком продуктивный задел, взял бокал, сказав:

— Не предполагал, что вы настолько хорошо знаете привычки моего брата, риттер.

Он помолчал, отпил своего напитка:

— Я помирился с сестрой. За пару недель до того, как она отправилась в Ил и исчезла. Её муж присутствовал на встрече, и мы… не стану утверждать, что поладили. Но наша война покрылась пеплом. Скажем так.

Я повертел узкую ложечку на длинной ручке, бесцеремонно взболтал напиток, так что ярко-алый слой встревоженным вихрем поднялся вверх, превращая прозрачное в розовое.

— Рад, — искренне сказал я. — Что вы смогли решить столь сложные вопросы, как семейные отношения.

Я вот не смог. С братом мы расстались не очень довольные друг другом. Я отказался пойти с ним, помочь, выбрав тогда болевшую Элфи. И… помириться нам уже не довелось.

Жалею ли я о том, что отказался?

Да. Немного. Знаю, что выбрал правильно, но часто думаю, что было бы, если уехал с ним и Оделией? Смог бы уберечь? И сразу же отвечаю себе — нет. Не смог бы. Они оба были опытнее меня и лучше знали Ил. Тогда я еще не стал тем, кем стал теперь.

Томас Лил посмотрел куда-то в сторону, не желая встречаться со мной взглядом:

— Зачем вы здесь, риттер?

— Полагаю, вы должны понимать причины.

— Я говорю с вами лишь из-за того, что когда-то вы пустили меня в свой дом. — Он был прямолинеен, что меня вполне устраивало.

Это случилось давно. Томас пришёл к нам вместе со своим отцом (если быть точным, то риттер Бертольд пришёл к нам вместе с сыном), а я пригласил их войти, ибо следовал правилам.

Рейн плевать хотел на правила. Когда отец потребовал вернуть Оделию, разговор начался на повышенных тонах и гости были выпровожены вон. Признаюсь, мне до сих пор стыдно за это, хотя я и пытался остановить взбешённого брата. Никто тогда не смог достигнуть примирения, получить объяснения и хоть как-то залечить раны.

Только разбередили их ещё больше.

— Прекрасно, что вы так говорите. Мне нравится. — Я сделал нескупой глоток джина. Ароматного, с оттенком горечи клюквы на нёбе. — Мы сможем не ходить вокруг неприятных тем. Это экономит время, ибо антракт не вечен. Не желаю отрывать вас от представления больше, чем требуется. Я отправил несколько писем с просьбой о встрече, но получил их назад. Не вскрытыми. Без ответа.

— Вы оскорблены? — Его яркие глаза стали будто ещё ярче.

Я сказал честно:

— Я давно далёк от таких мелочей. Они не повод для мести, обид и выяснения отношений. Предпочитаю стремиться к истине, чем цепляться за досадные крючки, останавливающие движение.

Он откинулся на спинку кресла, чуть расслабившись:

— Я ничего не знаю о ваших письмах. Предполагаю, вы отправили их в поместье моего отца. Я, как вы можете догадаться, давно покинул отчий дом, и у меня своя семья. Полагаю, мой отец не желает иметь с вашим родом ничего общего, простите за столь резкие слова.

Конечно же я его простил. И себя, за то, что не стал говорить, что абсолютно солидарен с Бертольдом Лилом и век бы его не видеть.

— Вы ведь понимаете, что мне надо встретиться с вашей сестрой. И прошу вас поспособствовать этому.

— Зачем мне это, риттер? — холодно спросил Томас. — Назовите хоть одну причину, кроме вашего «мне надо». Ваш брат тоже руководствовался «мне надо» и разрушил её жизнь.

— Ах, риттер, — с глубокой печалью сказал я ему. — Вполне допускаю, что сделать из Рейна злодея — лёгкий способ поставить точку в той сложной, многогранной и очень… тут, поверьте, я нисколько не иронизирую… просто очень болезненной для многих истории. Но я знаю Оделию. Она не робкий цветочек на солнечной лужайке Великодомья. За её кукольной внешностью всегда скрывалась сталь, о которую сломал бы зубы даже жеребёнок. И она — Перламутровая колдунья. Думаете, ваша сестра настолько ветрена и наивна, что её мог соблазнить мой брат?

Он неохотно произнёс, набычившись:

— Хотите сказать, что это она его соблазнила?

— Хочу сказать, что они целиком и полностью стоили друг друга. Знали, что выбирали, как и последствия выбора. Ни ваш отец, ни моя бабка не смогли согнуть эти стальные прутья. Даже царапин на них не оставили. Поэтому искать виноватого сейчас бессмысленно. Что касается причин, которые вы просите озвучить, то извольте услышать целых три. Первое — я хотел бы решить всё по-добрососедски, без лишних трений. Которые не пойдут на пользу ни вам, ни мне. Я не вижу проблем, которые Люнгенкрауты и Лилы не могли бы преодолеть в мирной обстановке. Второе, куда более весомое: вы забываете, что Оделия — жена моего родного брата. И, возможно, это вас сейчас удивит, уж простите за иронию, является частью моей семьи. Я таковой её считаю. И даже закон Айурэ подтвердит мои слова, пускай я и не самый близкий родич. Кстати говоря, и ваш тоже. — Я увидел, как его брови поползли вверх. Он и вправду никогда не думал ни о чём подобном. — Третье: если бы мой брат вернулся, а она нет, разве вы бы не желали узнать у него, что с ней стало?

У моего собеседника была такая досадная черта, как совесть, и я совершенно некрасиво наступил на неё всей подошвой ботинка. Не только наступил, а ещё пару раз топнул ногой для верности, так сказать.

Томас взял бокал, стал пить джин маленькими глотками, не прерываясь.

Думал.

А я внёс ещё кое-что для расширения трещины его панциря:

— Могу добавить четвёртую причину, риттер. Я был среди тех, кто нашёл её и вернул вашей семье.

Пустой стакан встал на угол стола. Слова прозвучали веско и осторожно:

— Я не хозяин в доме моего отца и не могу решать, кто будет там принят. Надеюсь, вы понимаете это. Сейчас не лучшее время для вашего визита, и, полагаю, «лучшее время» никогда не наступит. Старики держатся за прошлое, в том числе и за обиды, которые они помнят долго, пусть лично вы к ним и непричастны. Я готов передать ваше послание сестре. Устно.

Он заметил мой скептицизм, добавив неожиданно серьёзно:

— Клянусь, что сделаю. Но дайте слово, что при отрицательном ответе вы не станете беспокоить никого из нас.

Я мог бы ему соврать. Это была небольшая цена, но его джин оказался хорош, а честность подкупала ответить честностью:

— Не могу. Если я не поговорю с вашей сестрой, то буду искать встречи с ней, несмотря на все возможные препоны. Это чрезвычайно важно для меня.

Он сжал челюсти, крайне недовольный услышанным.

— Тогда я не смогу вам помочь, риттер.

— Не надо мне помогать, мой друг, — сказал я ему, подаваясь вперёд. — Помогите своей семье. Передайте сообщение для вашей сестры, убедите поговорить со мной. Я немногое прошу, лишь правду о судьбе моего брата. В конце концов, она может дать ответ письмом. Нет ничего хуже молчания и неопределённости.

— Я говорил с ней. О том, что случилось. Она ничего не помнит о произошедшем в Иле. Плачет, впрочем, что неудивительно для женщины, и просит найти мужа. Боюсь, загадка её прошлого неразрешима даже для неё самой. Хорошо. Передам без условий. Говорите своё послание.

— Я готов встретиться с ней. В любое удобное время, в любом удобном месте, чтобы услышать хоть что-то о том, что произошло. Я готов получить ответ от неё письмом, если встреча в ближайшее время невозможна. Пусть она выберет способ сообщить мне.

Я назвал адрес, и он, всё так же неохотно, кивнул.

— Я подожду четыре дня, риттер Томас.

Прозвучало это не слишком вежливо, но после возвращения из Ила я и так прождал излишне долго. Хозяин ложи нашёл в себе силы встать, провожая меня.