Птицеед

Глава восемнадцатая КОРОЛЬ РОЗМАРИНА

Возможно, когда-то, сам затрудняюсь сказать когда, скорее всего в прошлой жизни, за тысячи лет до появления в Золотом Роге города Айурэ, я умудрился прогневить Рут Одноликую. Уж не знаю причину своей оплошности или даже страшного проступка.

Есть вероятность, что я потоптал люпины на Первозданной поляне, на скошенной вершине хребта Рут, где, по преданию, разочаровавшись в своём прошлом мире, она появилась.

А быть может, гонял её воронов, хотя в последнем я очень сомневаюсь, судя по легенде, скорее эти твари, сотканные из теней и принявшие облик мудрых птиц, гнали всех, кто смотрел на них косо. Ибо не каждое существо может провести свою покровительницу из Хаоса, сквозь багровое пламя, в место столь прекрасное, как Золотой Рог.

Короче, чем бы я ни прогневил Одноликую, но наказала она меня жестоко. Я редко вижу сны. Обычно проваливаюсь в безмятежный мрак, когда голова касается подушки, и всплываю из него, когда приходит время проснуться. Большинство моих снов похожи на смерть и на воскрешение. Там меня окружает благословенный покой, и я порой убеждаю себя, что быть мёртвым довольно приятно. Пускай и не всегда.

Но иногда вместо мрака приходят эти самые редкие сны. И вот Рут, в своей странной мести вашему покорному слуге, превращает каждый сон в кошмар. Ибо я всегда вижу лишь Ил. Оказываюсь в нём, блуждаю и умираю. Или нахожу мёртвых.

В этот раз я стоял по щиколотку в ледяном серебре. Озёрная гладь, спокойная и сонная, уходила за горизонт, куда бы я ни смотрел. Лодка остророгого месяца, бледно-розового, точно плоть форели, занимала всё небо, была настолько непривычно-огромной, что казалось, вот-вот и она, не удержавшись, полетит вниз, рухнет в озеро, раздавит меня.

Даже голова закружилась и ноги на несколько мгновений стали чужими, непослушными, готовыми подогнуть колени и грохнуться в воду, лишь бы не видеть это. Я опустил взгляд, но месяц отражался и в серебре, я начал тонуть в нём, так что пришлось закрыть глаза и сосчитать до десяти, чтобы подступившая паника убралась к павлину под хвост.

Стало легче.

Чуть-чуть.

А после я увидел Иду. Она появилась с ветром, пахнущим тиной, пряностями и сладким запахом магнолии. А может быть, всё время была здесь.

Всего-то в пяти шагах от меня.

Кобальтовая колдунья, с волосами собранными в высокий хвост, стояла ко мне вполоборота, водя тонким изящным пальцем по розоватой огромной раковине наутилуса. Сейчас пустой, но я помнил Калеви и создание, которое из этой раковины выбралось.

Ида была обнажена.

Почти… обнажена. Лепестки магнолии, липнущие к её влажному телу, мало что скрывали, но эта странная цветочная туника ей шла и, чего уж врать, притягивала мой взор.

Она сплюнула на ладонь нечто, показала мне многогранник. Руна была невероятной, я никогда не встречал ничего подобного. Плоскостей на ней было столько, что я не готов назвать истинное число. Быть может сотня, а может и пять.

Но точно очень и очень много.

— Ты ведь тоже теперь её ищешь? — спросила у меня Ида.

— Нет, — искренне ответил я. Руна Когтеточки мне была ни к чему.

— Хм… Всё-таки необычный ты человек, Раус. Твой предок ради неё убивал, предавал, становился чудовищем. А ты… ты хоть и похож на него внутренне, но и только. — Женщина подула на ладонь, и руна исчезла. — Здесь одиноко. Пусто и зябко. Из собеседников только ветер. Никто давно не приходит сюда, но ты всё же смог найти меня. В другой жизни, после сотен лет. Или я лишь убеждаю себя в этом наваждении? Выдаю желаемое за действительное?

Одним плавным движением колдунья оказалась рядом, положив горячие руки мне на плечи, обожгла дыханием.

Довольно неприлично с её стороны быть настолько настойчивой. И довольно неприлично, с моей стороны, не остановить её.

Но я не желал останавливать.

Когда губы Иды коснулись моих, я увидел, как месяц охватывают огромные когтистые тёмно-лиловые пальцы, с той стороны луны появляется круглый бездонно-жемчужный глаз, хищный клюв, плешивая голова без перьев, и Сытый Птах, собственной персоной, таращится на происходящее с величайшим интересом.

Он так старался ничего не пропустить, что подался вперёд, высунувшись по плечи, и всё-таки уронил треклятый месяц прямо на нас, не удержав его на небосводе…

— Дери меня совы, — произнёс я, глядя в потолок. — Проклятый любопытный старый хрен.

Невероятно смешно, друзья мои, ругать мифологическую тварь из кошмара, прервавшую его на самом интересном, глупо отрицать, месте. Но ругать очень хотелось.

Я ещё чувствовал губы Иды. Понимал, что там, в несуществующей реальности, она заменила мне видение Калеви и поцелуй Осеннего Костра. Точь-в-точь как мне показала Личинка.

Эта Светозарная всё-таки как-то пробралась мне в голову, через память мёртвого человека. Или я просто слишком часто думаю об Иде? Пожалуй, стоит пригласить её на ужин, как только я разберусь со всем, что навалилось.

Оделии необходима руна. И, как я уже сказал вам однажды, нельзя прийти в ближайшую лавку и купить нужное за пару воробьёв, завалявшихся в кармане.

Рун нет в свободной продаже. К ним не допускают тех, у кого нет патента Школы Ветвей. Сложные руны или изымает государство, или же они распределяются среди военных, грачей, Великих Домов и прочая, прочая, прочая. Без специальной бумаги, подписанной очень важными людьми и украшенной печатями, словно бедолага, забравшийся в болото Ила и вытащивший из него десяток добрых прожорливых пиявок.

То есть, если кто не понял, я рожей не вышел, чтобы в нескольких официальных конторах меня встречали с распростёртыми объятьями. Никто даже не станет спрашивать: зачем не имеющий дара ищет сложную руну, для кого она предназначена и тому подобное. Меня сразу выпроводят вон, а бдительный хозяин так ещё и в Фогельфедер донесёт.

Существовал ещё чёрный рынок. И там теоретически время от времени могло появляться… всё. Но… было… хм… два этих самых «но».

Первое — не только за продажу, но и за покупку можно без долгих ожиданий отправиться на корм чайкам. Второе — брак у подпольных продавцов из-за ошибок в огранке булыжников — вещь не редкая. И колдун очень рискует закончить свою карьеру, как мой добрый друг, Август Нам, если руна лопнет или хотя бы треснет под языком.

Поэтому чёрный рынок всегда был для отморозков, глупцов или совершенно безнадёжных случаев.

Всё это я обдумывал, пока бритва цирюльника, работавшего на соседней улице, скребла мой подбородок.

Можно было бы обратиться к Капитану. Уж у такого хваткого человека точно есть знакомые из «приличных», кто готов обменять кубическую руну на гору золотых сов. Но мне не очень-то хотелось быть должником. Да и он ясно, крайне ясно, кристально ясно (и ещё много всяких-разных «ясно») дал мне понять, что ни при каких обстоятельствах не желает иметь ничего общего с тем, что хоть как-то касается Оделии Лил.

В последние дни я начал понимать его стремления куда лучше.

А значит, оставались ещё два самых простых и быстрых варианта. Ни один мне не нравился. Но здесь уж не до капризов, дери меня совы.

Разумеется, из этих вариантов я предпочёл самый лёгкий. Взял извозчика и направился в лавку Лиама. Тиграи, в любимом шерстяном клетчатом балахоне, встретил меня на удивление любезно. Кажется, несварение у него на мою физиономию было лишь когда ему приходилось расставаться с деньгами.

Выслушав просьбу, отказывать сразу не стал, подумал несколько мгновений:

— Я сдаю всё, что получаю, риттер. Контроль жёсткий. — И тут он хитро улыбнулся, так, что веснушки заплясали по плоскому лицу. — К пальцам прилипает лишь мелочь, не думаю, что она вас устроит.

Мелочью были три пластинки.

Перламутровые колдуны «сжирают» такую обычную «дешёвку» порой за одно заклинание. Мне же нужна дорогая, сложноформенная руна для того, чтобы Оделия могла использовать магию, без оглядки на сильно ограниченные лимиты.

Я купил все три. Заплатил не торгуясь, чем привёл Лиама в изумление.

— Видно у вас большая нужда, риттер. — Тиграи был настолько мил, что проявил немного напускного сочувствия.

— Дела отряда и личные дела требуют разного подхода к совершению сделок. Если у тебя ещё что-то появится в ближайшее время, дай знать.

Купленного было недостаточно.

Мне предстоял неприятный визит — и второй, куда более сложный, вариант. С высокой вероятностью, что мне откажут в помощи.

Я покатил на встречу к родной бабке. Второй раз за этот месяц, что можно объявить невероятным рекордом.

Когда-то она помогла одному молодому огранщику открыть собственное дело, ссудив ему деньги. Уж не знаю, чем Фрок руководствовалась, но мне было известно, что этот человек, спустя десятилетия, до сих пор считает себя ей обязанным.

Охранники у въезда в поместье при виде меня сразу отправили собаку с извещением о моём приезде.

Бабка в тёмном строгом платье, при шляпке с пером, собиралась уезжать — дворецкий уже распахнул перед ней дверцу кареты, и только новость о моём внезапном визите заставила её задержаться.

Я снова удостоился этого неприятного взгляда, словно она искала во мне какой-то изъян. За жизнь уже бы пора привыкнуть к этому, но что-то не очень получалось.

— Ритесса, вы обворожительны.

— Оставь это, Раус, — строго произнесла она, не подав руку для поцелуя. — Кто-то умер?

— Просто решил нарушить традицию и попросить вашей помощи, так как сам не справляюсь.

Это её ошеломило, и даже голова на секунду перестала трястись.

— Впечатлена. И что же тебе понадобилось от одинокой несчастной старухи, влачащей остаток своего века во всеми забытом старом доме с привидениями?

Я не стал ходить вокруг да около.

— Помните, вы помогли одному огранщику открыть дело? Он вроде вам обязан. Хочу, чтобы вы рекомендовали ему меня.

Глаза за очками тут же прищурились. Подозрительностью она обладала невероятной. Точнее — всегда чуяла подвох, если тот был.

— Зачем он тебе?

— Мне нужна помощь в покупке хорошей руны.

— Хм… Как интересно. В тебе проснулся дар? — прозвучало так же небрежно, как напильник по содранной коже.

— Нет.

— Слава Сытому Птаху.

Мне на мгновение пришлось разорвать обмен взглядами, ибо тяжело смотреть в глаза столь опасного и проницательного существа, как бабуля.

— И зачем тебе руна?

— Не задавайте неудобных вопросов, и я буду избавлен от необходимости вам лгать.

Я думаю, она догадывалась зачем. Для кого. И ответь я прямо, не получил бы и песчинки посреди пустыни. Оделия — ненавистный враг, укравший у Фрок любимого внука. И что бы я ни говорил в её защиту, переубедить бабку не получится.

Кольнула совесть. Теперь я знал намного больше о том, что случилось с Рейном, куда он дошёл и где исчез, но рассказать ей пока не могу. Ибо это приведёт нас снова к Оделии.

— Ха. Ты такой же дерзкий, как мой сын, даже когда просишь помощи. Иногда я ловлю себя на мысли, что вы куда больше похожи друг на друга, чем Рейн на отца. Странно складывается память крови. Странно… — И внезапно произнесла со злым пренебрежением: — Огранщик дурак. Проявил беспечность, решил, что ему ничего не грозит, и стал касаться булыжников голыми руками до их обработки. Ил влез к нему в сердце и отправил в могилу.

— Печально. — В уме я уже перебирал оставшиеся, совершенно тухлые варианты.

Фрок презрительно фыркнула, подводя итог каким-то своим мыслям, достала ключ на цепочке, протянула дворецкому, сказав:

— Меня ждут во дворце Первых слёз. Я не в том положении, чтобы задерживаться. Фридрих, открой ему кабинет.

— Да, ритесса, — поклонился старый дворецкий.

Я вопросительно посмотрел на бабку, не понимая, зачем мне в кабинет, святая святых, куда вход внукам заказан с самого детства. Кроме неё там мог появляться лишь отец и Фридрих.

— Ты думаешь, если огранщик лежит в могиле, то я, как партнёр, не выбью свою долю с его предприятия? — мрачно усмехнулась бабка. — Не настолько я готова швыряться деньгами. Забрала причитающееся рунами. Ты редко просишь, а я редко помогаю. Сделаем приятное исключение. Выбери нужную из тех, что есть у меня.

— Спасибо, — только и смог я сказать.

— И даже не напоминаю, что они не должны всплыть и привести ко мне, если будут твориться грязные дела.

— Никаких грязных дел, — пообещал я, надеясь, что правда никаких.

Она села в карету и прежде, чем Фридрих закрыл дверь, сказала ровным холодным тоном:

— Даю совет: возьми самую крупную, если это для проклятой жены моего внука, то пусть она подавится ею и отправится к Птицам в Гнездо на веки вечные.

Вот с таким вот благословением, или напутствием, я отправился в её кабинет, следуя за дворецким.

— Вы останетесь на обед, риттер? — спросил он меня, отпирая ключом дверь напротив библиотеки.

— Не сегодня.

— Хорошо, риттер.

Кабинет, это тайное место и обитель моей бабки, разочаровал. Не знаю, каких секретов или откровений я ожидал, но здесь практически ничего не было, кроме кресла, письменного стола и небольшого стеллажа с книгами, которые брались из библиотеки. Всюду — идеальная чистота, ни пылинки. Тёмно-зелёные шторы откинуты, впуская солнечный свет через решетчатое окно.

На столе, затянутом синим сукном — латунная каштановая лампа и остро заточенный карандаш. На стенах — рисунки.

Несколько пейзажей, сделанных небрежным и грубым штрихом. Восемь портретов. Один из них — Когтеточка. Человек в широкополой шляпе и с лицом точно таким же, какое у памятника на центральной городской площади. Другой — мой отец: кудрявый, длинноволосый, с насмешливым взглядом из-под полуопущенных век. Здесь он даже младше, чем я.

— Верхний ящик стола, риттер. — Фридрих счёл, что я слишком долго пялюсь на картинки, которые, вне всякого сомнения, когда-то рисовала моя бабка. Эту руку я узнаю и с закрытыми глазами.

Дворецкий прав. Я не должен забывать, ради чего пришёл.

— Первая Нянька не проснулась?

— Нет, риттер.

Выдвинув верхний ящик, я достал тяжёлую прямоугольную шкатулку из чёрного железа. Присвистнул, когда откинул крышку.

Настоящая сокровищница. Если бы даже здесь лежало столько же сапфиров, то они были куда дешевле, чем эта внушительная коллекция огранённых рун. Разных размеров и форм. В основном пирамидки и кубики. Но я нашёл и шестигранную призму, и даже маленький, треснувший вдоль одной из плоскостей октаэдр.

— Серьёзно?

— Совершенно верно, риттер, — согласился Фридрих. Он подчёркнуто смотрел в окно. — Осмелюсь сказать, если вы не заметили, ритесса не указала, какое количество рун вы можете взять.

— Я буду скромен.

— Как всегда, риттер. Это достойно вашей семьи.

Я выбрал кубик с чуть сглаженными гранями и… помешкав несколько мгновений, взял на всякий случай крохотную пирамидку. Этого более чем достаточно.

Оделия обладает двумя полными секторами Перламутровой колдуньи, то есть у неё два треугольника, шесть мощнейших заклинаний. И рун ей хватит на порядочное количество использований.

Но я очень-очень надеюсь, что этого ей делать не придётся.

Несмотря на то что Кварталы Пришлых находятся на западе Айурэ, считайте, что почти на отшибе «цивилизации», гранича одним боком с Эрвенорд, а другим — с огромным лесным массивом, охотничьими угодьями благородных риттеров, размеры которого намного превышают Шварцкрайе. Этот район тих, спокоен, чист и уютен. Вклинивающееся в него с востока Безымянье защищает от разгульной и не всегда благонадёжной Пальмовой Рыбы.

Здесь несколько обширных кладбищ, где могилы уже многими забыты, но городские власти всё ещё следят за тем, чтобы эта территория не превращалась в заросшие парки и не дичала.

На самом юге района до сих пор сохранились входы в старые катакомбы, тут, по легендам, Когтеточка со своими сподвижниками обучался магии, чтобы противостоять Птицам. Сейчас это мемориал: музей для потомков, и даже разрешают спуститься в подземелье, на первый ярус, без риска сломать себе шею или заблудиться.

Дабы, так сказать, ощутить, каково в этих неприветливых каменных туннелях было величайшему человеку эпохи.

Я, кстати, там ни разу не был, в отличие от брата, старавшегося идти по стопам предка.

На свою беду.

Амбруаз говорит, что весь район Кварталов зиждется на одном гигантском подземелье, ибо здесь, а не только в Курганах Рут, добывали первый строительный камень для костей Айурэ. Лично я слова учёного проверять не собирался, искренне считая, что есть ли подземелья или нет их, в моей жизни совершенно ничего не изменится.

Здесь ломаные улицы одно- и двухэтажных домов, преимущественно деревянных, с серыми крышами, высокими печными трубами и всегда чёрными флюгерами. Выше жилых кварталов, на берегу, где до воды приходится спускаться чередой каменных лестниц, находятся пирс и лодки, перевозящие всех желающих на противоположную сторону, к Пляске Страниц или районам, которые охватывает Правая дуга речной дельты.

Также на границе с Безымяньем стоят казармы двух пехотных полков, и множество солдат живут поблизости. Именно поэтому тут тихо и безопасно, несмотря на соседство бедных районов.

Ну, или относительно тихо. Ибо полная тишина есть только на кладбище, под могильной плитой.

В Кварталах Пришлых мой брат купил свой первый дом, как только у него появилась возможность покинуть особняк Фрок. Узкое двухэтажное строение, где на нижнем было лишь две комнаты — столовая, да спальня, а на верхнем — одна, которую использовали под библиотеку и лабораторию.

Эта «нора», как называл её Рейн, со сквозняками из-под плохо прилегающих оконных рам, приютилась, прижимаясь одной стеной к лавке кровельщика, а другой к курьерской голубятне, провонявшей помётом, мокрыми перьями и всей возможной грязью старого птичника. Специфическое местечко, но я люблю его всем сердцем, ибо это начало моей новой жизни и долгожданный глоток настоящей свободы.

Мы прожили тут пару лет, пока не переехали в более приличные апартаменты на противоположном берегу реки, поближе к центру. Этот же дом Рейн не стал продавать. Вряд ли им владели те же сентиментальные чувства, что и мной. У моего старшего брата трезвый расчёт оставался на первом месте, и поэтому он с Оделией приспособил пустующую обитель для своих целей — свозили сюда из Ила… всякое.

Изучали и хранили, превратив второй этаж в склад непонятных вещей.

Когда они оба исчезли и официальные лица в Айурэ сочли их погибшими, я вступил в право наследования, и сейчас дом принадлежит мне. Я ничего здесь не менял, лишь выбросил часть хлама. Содержал, оплачивал налоги в районную казну и побывал тут один раз за восемь лет.

Об этом пристанище в принципе мало кто знал. Возможно, Оделия полагала, что, вернувшись сюда, вряд ли кем-то будет найдена в ближайшие сутки.

Она запретила мне приходить. Но я желал её увидеть. Сейчас, без Элфи, настоять на том, что было недосказано. Да и доверять бесценные руны курьеру, даже если это вооружённый посыльный уважаемого банка, довольно пустой риск.

Поэтому отправился на встречу сам.

Большую часть дня с моря дул порывистый ветер, и после обеда он, волна за волной, приносил дождливые фронты. Они налетали на город, скрывая солнце, поливали всё, до чего могли дотянуться, и через десять минут исчезали, цепляясь где-то на юге за гребень Курганов Рут, давая волю ясному небу.

Но тоже на десять минут.

Затем всё повторялось. Так что пока я добрался, несколько вымок и шлёпал по лужам, уже не особо выбирая дорогу.

Калитка была закрыта на крючок изнутри, я привычно просунул руку между двумя досками, нащупал, отпер. На первом этаже дрогнула занавеска. Замечательно. Значит, она меня ждёт.

Оделия, в том же платье, что и вчера, отперла дверь и сказала быстро:

— Беги!

Следует заметить, я бы не сделал этого, даже если бы короткий ствол пистолета не прижался к её голове где-то за ухом.

— Без глупостей, риттер.

— А то что? — насмешливо поинтересовался я. — Убьёте её? Она слишком ценна для вас.

Секундное колебание, и теперь тёмный провал ствола смотрел мне прямо в глаз:

— А вы, риттер? Ценны?

— Полагаю. Раз ты со мной разговариваешь. Но не беспокойся. Я не собираюсь оставлять ритессу в беде.

Мрак тихо рассмеялся:

— Тогда добро пожаловать.

И я вошёл, чуть отодвигая Оделию в сторону.

Меня зажали сразу двое, припёрли к стенке. Аккуратно, очень ловко отстегнули шпагу, обыскали и избавили от пистолета, кошелька.

— Будешь дёргаться, колдун сломает тебе предплечья.

— Свяжи его всё равно, — сказал второй.

— Чем, интересно? Иди давай.

В столовой мне указали на стул. Их было трое — все в одежде горожан средней руки, но по выправке и тому, как парень держал пистолет, явно солдаты.

— Кто из вас колдун? — полюбопытствовал я, разглядывая напряжённые лица. И сразу узнав того, кто в Солнечном павильоне поднялся на подъёмнике наверх, оставив своих товарищей искать мозготряса.

Их жутко нервировало, что я спокоен. Что не сопротивлялся. И вообще был просто душкой. Я даже не стал улыбаться, а то моя счастливая физиономия их точно перепугает до колик в кишечнике. И тогда, чего доброго, они сорвутся. А я очень не люблю, когда меня бьют. Есть в этом нечто совершенно невоспитанное.

— Руки на стол, риттер. Умоляю вас. Мне жалко тратить руну и солнцесвет, — приказал колдун.

Я послушно исполнил требование. С меня не убудет, а им не так нервно.

— Полагаю, ты тот, кто убил беднягу Аврелия Пноба.

— Даже не знаю, кто это.

— Ты забрал канцелярские ножницы со свойством отрезать людям головы на расстоянии.

Теперь он вспомнил. И ничего не сказал. Хотя, уверен, ему до павлинов интересно было бы услышать, как я об этом узнал.

Парень с пистолетом проверил мой кошелёк, высыпав содержимое на подоконник, протянул колдуну три руны-пластинки:

— Этой нёс.

Серебряный ухмыльнулся, забрал найденное себе. Оставалось порадоваться, что спрятанные в потайном кармашке манжета кубик и пирамидку они не нашли. Значит, есть надежда. Именно поэтому я столь беспечен и сговорчив. Надо всего лишь придумать, как передать руну Оделии. Её они посадили на кушетку возле окна, в десяти футах от меня. Так просто не дотянешься.

— Ты в порядке? — спросил я у неё.

— Не обижайте нас, риттер, — попросил стрелок. — Мы вежливо себя ведём.

— И долго это продлится?

— Помолчите. И давайте ждать, — сказал усатый бугай, до этого молчавший.

— Ждать чего?

Он шагнул ко мне, зло замахиваясь, но колдун остановил его лёгким движением руки:

— Вы живы, риттер, только потому, что ритесса упряма. И, возможно, если отрезать вам пальцы, она наконец-то ответит на вопросы. Пожалуйста, видите, как я любезен, просто наберитесь терпения и не провоцируйте меня на грубую работу мясника раньше времени.

— Ну что вы. Я тих и покладист.

Следующий час ничего не происходило. Я скучал. Они сперва дёргались, затем, кажется, решив, что я жалкая курица, не собирающаяся сопротивляться, чуть расслабились. Колдун смотрел в окно, следя за каждым идущим по улице, усатый закрывал выход из комнаты, парень с пистолетом сел в углу, так, чтобы, если что, пробить мне голову пулей. Улучив момент, я подмигнул Оделии.

Она держалась спокойно и явно о чём-то размышляла.

Когда мне стало совсем тоскливо, я сказал:

— Комод. Справа от часов. Вон тот. Коричневый. Откройте верхнюю секцию.

— С чего бы нам это делать, риттер? — спросил колдун, отвлекаясь от созерцания улицы.

— Я веду себя как паинька и не доставляю проблем. Все будут счастливы, если так будет продолжаться и дальше. А для этого мне требуется то, что в комоде.

Он, немного подумав, мотнул головой, и усатый отправился в указанном направлении. Там, в специальных выемках, лежали винные бутылки, которые никуда не делись за двенадцать лет, с тех пор как туда их положил Рейн.

— С жёлтой этикеткой. Будьте любезны.

— Серьёзно? — поднял брови колдун.

— Я хочу пить.

По мне, так железный аргумент. Поди попробуй оспорить. Полагаю, мысль его шла по накатанной дорожке. Например, если я накачаюсь вином, то при внезапных выкрутасах со мной будет справиться проще.

— Ладно. Кто я такой, чтобы отказывать риттеру в его желаниях? Но стоит говорить, что будет, если вы начнёте швыряться бутылками?

— Не моим любимым креманом. И ещё стакан. И себе возьмите, если желаете. Оделия? Ты присоединишься?

— Нет, — ответила женщина, уже поняв, что будет дальше.

Усатый вскрыл бутылку, пробка вылетела, пена, шипя, облила его пальцы. Он хлебнул прямо из горлышка, буркнул:

— Хрень кислая. Что вы, благородные, в ней находите?

Стакан мне дали пыльный, но тут уж ничего не попишешь. Общество, в которое я попал не по своей воле, не слишком-то разбирается в правилах подачи напитков. Да и креман был тёплым, так что даже пузырьки его не спасали.

Я не спеша выпил, провёл пальцем по бутылке, оставив на ней след. Всё-таки двенадцать лет прошло, пыли накопилось изрядно.

— Помнишь, как Рейн бросал тебе в рот орешки? — спросил я у Оделии. — Я тогда удивлялся, как ты могла их поймать с такого расстояния.

Они все вытаращились на меня, а колдунья усмехнулась:

— Порой мы обладаем совершенно глупыми и бесполезными талантами.

Я допил игристое, снова наполнил бокал. На донышке бутылки была жирная липкая грязь. Соскрёб её ногтем, скатал шарик, бросил на столешницу. Вышло немного. С половину верхней фаланги моего мизинца.

— Кому вы служите, господа?

— Помолчи и пей.

— Знаете, что это такое? — Я ладонью раскатал шарик в колбаску, обворожительно улыбаясь. — Трупный воск.

Заметив недоверие на их лицах, пояснил:

— Не человеческий, о нет. Мой брат, ныне покойный, как-то принёс эту субстанцию из Ила, на непредвиденный случай.

Я увидел, как глаза колдуна расширились, он начал поднимать руку с руной ко рту, но я уже задержал дыхание и со всей силы, так, что онемела ладонь, шарахнул по колбаске.

Во все стороны саданула светло-бежевая взвесь, так похожая на дым, и ноздри заполнил удушливый запах. Основной поток пришёлся на колдуна, и он, забыв о руне, фонтаном изверг из себя всё, что ему не посчастливилось съесть за последние часы.

Прежде чем настала моя очередь, я швырнул вытащенную из потайного кармашка руну Оделии. Вышло почти так же быстро, как это делал Рейн, да и она не подкачала. Поймала ртом, точно орешек.

Всегда восхищался её ловкостью.

Проблема в драке колдунов очень проста — если они находятся не более чем в двадцати шагах друг от друга, то способны использовать силу солнцесвета противника. Из этого правила в поединках строится базовая тактика: держаться друг от друга подальше, пока не прибьёшь врага, или же наоборот — спешно сблизиться, если потратил свой солнцесвет, чтобы воспользоваться чужим.

Иногда опытный колдун, имеющий два полных шестиугольника, может многое натворить, разрядив свой цветок и забрав силу из чужого.

У Оделии теперь была руна, а Серебряный от неё всего в четырёх шагах. Так что энергию можно тянуть беспрепятственно.

И она стала действовать.

Белые перья кружились вокруг, падая на развороченную мебель. Много. Словно безумец разорвал подушку и всё её содержимое разлетелось куда попало.

Мутить от той дряни, что я собственноручно выпустил, образно говоря, со дна бутылки, наконец перестало. Я сидел на дощатом полу, ощущая, как штанина намокает от разлившегося кремана, и смотрел в небо, затягивающееся новой вереницей дождевых облаков.

Там свободной и непокорной точкой парила птица.

Довольно интересное ощущение — находиться в собственной гостиной и наблюдать летающих над тобой пернатых. Но не очень-то удивительно, с учётом того что крыша, чердак и второй этаж напрочь отсутствовали. Уж не знаю, каким ветром их унесло и в какие дали, но здесь от них не осталось даже соринки.

Со стенами тоже были некоторые сложности. Из-за их полного отсутствия. Лавку кровельщика за ними — постигла та же самая участь, и теперь я видел пустое пространство и череду повреждённых домов с потёкшими, точно от кислоты, фасадами, выбитыми стеклами, перебранной, разворошённой черепицей, частично не удержавшейся и сползшей вниз в виде бесформенных капель.

Полагаю, что высокой голубятни тоже нет. Иначе откуда повсюду перья бедных пташек.

Тяжело и душно пахло корицей — проявление дара Перламутровой ветви.

Оделия, склонившись над кровавым месивом, по запястье пачкая правую руку алым, извлекла три пластинки рун.

— Малыш, ты как?

В ушах у меня всё ещё сухо потрескивало, словно круглая галька стучала друг об друга, когда отступала волна, но ответил я честно:

— Не так уж и плохо, если учитывать обстоятельства. На тебя эта дрянь не подействовала.

— Я не дышала почти три минуты. — Она старательно вытирала руку от крови салатовой занавеской. Увидела мой взгляд, неохотно пояснила: — Если долго жить в Иле, то он дарует разные способности. В том числе и не всегда плохие.

— Как тебя нашли?

— Я специально себя выдала.

— Дери меня совы. Я смешал тебе все планы?

— Немного.

— Что ты собиралась делать без руны?

— У меня есть. Но только одна. — Она отвела взгляд. — Старая. Ещё времен ученичества. Просто её надолго не хватит. С этими бы я справилась. Да… не важно уже.

Отогнула плинтус, показала мне оплывший шарик.

Я встал, поискал глазами шпагу, конечно же тщетно. От стрелка и усатого остались лишь две красные кляксы на полу. Прекрасный итог паскудной жизни вступивших в Племя Гнезда.

— Нам бы уйти, — сказал я. — И как можно быстрее. На происшествие сбегутся не только грачи, но и люди посерьёзнее. Ты тут всё разворотила.

— Ещё минута.

Она поспешно складывала в зелёную сумку с широкой лямкой, которую достала из нижней части невесть как уцелевшего буфета, колбы с солнцесветами. Шесть своих и две найденные у колдуна.

Огромный запас. Просто колоссальный для рядового колдуна.

— Держи. — Я передал ей последнюю из добытых рун.

— Ты просто волшебник, — поблагодарила она. — Этого хватит на всё.

«Всё» звучало крайне… многообещающе. В голове прозвенел колокольчик. Предчувствие говорило, что неприятности и не думали заканчиваться.

Оделия отодвинула доску в полу, вытащила короткий меч, тот самый, с которым мы нашли её на кладбище Храбрых людей.

— Возьми и, если что-то со мной случится, сохрани его. Он принадлежал Рейну.

Признаться, я сильно удивился этому.

— Не похоже на него.

— Нет времени объяснять. Я выманила кое-кого из логова, Малыш. У него сдают нервы и заканчивается терпение, только поэтому у меня получилось. Он уже близко, я чувствую. И устраивать с ним драку, когда ты рядом — опасно. А теперь идём. К реке.

Оказавшись на улице, я присвистнул, ибо масштаб разрушений, сужающейся полосой — тянулся через ряды домов на запад, к кладбищу, которое теперь можно было увидеть от самой калитки. Мостовая пузырилась, вздыбилась, словно под брусчаткой прополз бронированный червь, везде трещины и обломки. Люди выбирались из домов, ошеломлённые, напуганные.

Над всем кварталом пахло пряностью. Остро, тяжело, неприятно. Даже в носу зачесалось.

— Будет чудом, если никто не пострадал, — заметил я. — Ты переборщила.

— Они меня разозлили. К тому же этот ублюдок успел положить руну в рот и смотрел на тебя. Я не могла рисковать. Проклятье. Он пытается найти меня. Здесь. — Она коснулась своего виска.

— Я знаю о суани в городе.

Оделия лишь сокрушённо покачала головой. Я повёл её прочь.

— Ничего ты не знаешь. И не понимаешь.

— Так объясни.

Мы отошли в сторону, давая дорогу четвёрке всадников в форме грачей — мчащихся к развалинам моего дома. Уверен, хоть кто-то на улице видел нас. А люди не настолько дураки, чтобы не указать на подозрительных типов пальцем. Так что я свернул в проулок, затем в следующий, уводя Оделию.

— Если это такое опасное существо, почему оно идёт за тобой лишь сейчас? Ты в городе уже много дней. Оно могло прийти в твой дом сразу, разнести его на кирпичи и палки, забрать тебя. Этот суани…

— Он здесь давно, и не ради меня. У него в Айурэ своя цель. — Она вздрогнула, когда в мусорной куче недалеко от нас завозилась не то крыса, не то кошка. — Время играет против него. Он сильно ослабел. Очень сильно, Малыш. Из-за того что прошёл Шельф, а затем застрял здесь. Мощь уходит из него, течёт горной рекой, и обнаруживать себя из-за меня, привлекать внимание всех ветвей колдунов — большой риск не вернуться назад. Даже для него.

— Что же изменилось сейчас?

— Колдун, которого я здесь убила. Он уже несколько дней крутился возле отцовского особняка, следил за мной. Сегодня утром я отпустила волю, давая ему рассмотреть, сколько во мне Ила. Он передал, и я привлекла того, кто прячется в Айурэ. Именно поэтому они нагрянули.

— Всё ещё не понимаю, для чего ты ему. Это связано с твоим походом вместе с Рейном?

Она нахмурилась, свела красивые брови.

— Что ты скрываешь, Оделия⁈

— Не повышай на меня голос, Малыш, — с неожиданной улыбкой попросила она. — Ты должен понимать, что у Светозарных нет лада друг с другом. Иногда они сотрудничают. Иногда они конкуренты. Иногда вообще не знают, что происходит у других в противоположных частях Ила. То, что я попала к Колыхателю Пучины, знали не все. Тот, кто сейчас в Айурэ, Колыхателю не подчиняется. У него свои интересы.

Она скосила на меня глаза:

— Да. Твой следующий вопрос будет, как интересы Светозарных связаны со мной? Хороший вопрос, Раус Люнгенкраут. Очень хороший. — Оделия редко называет меня по имени. И еще реже полным именем. — Ты вырос и изменился за эти восемь лет. Я боялась увидеть совершенно иное, но, по счастью, этого не случилось. Так что, полагаю, ты должен знать. Сейчас. Чтобы отчётливо понимать, насколько опасно оставаться рядом со мной. Я расскажу, но пообещай, что, как только ты узнаешь, мы вместе дойдём до пирса и ты уплывёшь. Не станешь больше искать встречи.

— Тебе не нужна моя помощь?

— Ты помог. Куда больше, чем я надеялась. С рунами я стала сильнее. Обещай.

Как я уже говорил не раз — мы все делаем выбор и несём за него ответственность. Она хотела так — и я понимал, что, если произойдёт стычка с кем-то вроде Кровохлёба, буду лишь пятым колесом в телеге.

— Хорошо. Я обещаю, что оставлю тебя.

Это довольно тяжело. Потерять её восемь лет назад. И… теперь снова. Полагаю, что навсегда.

Мы вышли на улицу, повернув на север, к реке.

— Мы нашли его.

Знаете, любезные мои. Как только я услышал, то сразу понял, о ком идёт речь. Кого они нашли.

Когтеточку, дери его совы!

— Ты молчишь?

— Не уверен, что желаю знать, — жёстко ответил я.

— Молодец, — одобрила Оделия.

Да. В этом вопросе излишнее любопытство наказуемо. Лёд настолько тонкий, что ступать на него не имеет никакого смысла. Он обязательно провалится под ногами, и практически мгновенно.

Но я был бы не я, если бы не спросил:

— Кто ещё об этом осведомлен?

— Колыхатель Пучины. Прости, я не в силах скрыть от него подобное. Его воля уничтожает и более крепких людей. Полагаю, знают и некоторые другие Светозарные.

— Вы забрали Птицееда? У тебя его отобрали?

— Нет. — Я ощутил секундное колебание.

— Руна у кого-то из Светозарных ещё со времён гибели моего предка? Фрок оказалась права в своих предположениях?

— Совы её дери! Нет. Как всегда не права.

— Тогда я вообще ничего не понимаю. Так. Погоди. Не туда. Там давно уже застроили дорогу. Налево. — Я слышал близкие свистки грачей. Кажется, они оцепляли район. Ещё чуть-чуть, подоспеют солдаты из казарм, расставят караульных у каждого выхода и начнут проверять языки. У колдунов, недавно использовавших руну, они лиловые, тут уж не ошибёшься, кто виноват.

Пришлось прервать беседу.

До спуска к реке оставался квартал. Людей было много, все спрашивали друг у друга, что произошло и почему гремело. Какой-то грач, совсем молодой, в новенькой форме, призывал не толпиться и позволить проехать телеге. Лошади, тащившие фургон, встали из-за перекрытой дороги. Кто-то начал ругаться, собиралась толпа. Я пихнул Оделию за себя, принялся пробиваться к выходу с улицы.

Видя, что перед ними благородные, горожане (да славятся законы лорда-командующего) в большинстве своём расступались сразу. Те, кто мешкал или возмущался, нарывались на мой бешеный взгляд и тоже предпочитали посторониться.

Мы выбрались оттуда без осложнений, довольно быстро, чтобы пронаблюдать, как десяток солдат в фиолетовых треуголках и мундирах Двенадцатого Егерского полка неспешно выстраиваются в линию, отрезая лестничные спуски к Эрвенорд.

— Обязательно эта дорога? Стоит ли так бежать? — спросил я у неё.

— Он чует меня. Хороший колдун всегда найдёт другого колдуна. А очень хороший, у кого за плечами несколько веков опыта… точно найдёт.

— Тогда нам надо пойти назад. Через толпу. К кладбищу и в лес.

— Нет. Тебе надо добраться до лодки и уплыть. Ты обещал.

Я обернулся назад и столкнулся взглядом с человеком, смотрящим прямо на меня из только что остановившейся кареты. Распахнув дверь, он спустил одну ногу на подножку, да так и застыл, изучая вашего покорного слугу.

За пятьдесят, с волосами светло-пшеничными, столь… бледными, словно колосья, покрытые мучнистой плесенью, что, казалось, их, густые усы и брови, пушистые ресницы насквозь просвечивало солнце, вот-вот собиравшееся скрыться за очередной дождевой тучей.

Широкий нос, большие мясистые губы (верхняя едва видима из-под усов), и сонные глаза, участливые и какие-то влажные, слезящиеся, с красными веками.

Лицо человека капризного, мягкого и робкого, неуверенного в себе. Я бы и не придал значения незнакомцу, если бы он столь невежливо на меня не пялился.

Затем мужчина соскочил на землю, распрямился, и я с изумлением понял, что этот увалень макушкой едва не достаёт крыши кареты. То есть в нём никак не меньше девяти футов! На фут выше Кровохлёба. И я, уже понимая, кто передо мной, внутренне простонал, сетуя, каких сов эти твари все настолько высокие.

Суани!

Он будто прочитал мои мысли и улыбнулся. Мясистые лягушачьи губы разошлись в стороны, растянувшись почти до ушей, блеснули ровные крупные зубы, странно исказилось лицо.

Вот тут я, человек не боящийся Ила, издал придушенный вопль. Потому что это была самая страшная улыбка в моей жизни. Люди не должны улыбаться так мерзко, отвратительно, зло, обещая все кошмары мира.

Оделия резко обернулась, и Айурэ встал вверх тормашками. Треснул и взбесился, дыбом вздымая дома.

Суани, лошадей, карету, а также всех людей, кто оказался рядом в радиусе трёхсот футов, смело чудовищной невидимой силой, оставив от большинства лишь кровавую взвесь в воздухе.

Земля охнула от всего происходящего и ощутимо просела под ногами, лопая брусчатку, пузырясь. Ближайшие здания сложились, ломая этажи, рушась и поднимая тучу пыли. В ужасе кричали выжившие, в небо взмыло облако перепуганных птиц.

Смрад корицы накрыл меня, отбивая нюх и вкус.

Глаза у Оделии были белёсые, губы лиловые, и, схватив за рукав, она потащила меня вниз, к реке.

— Быстрее, Малыш! — Ей пришлось перекатить руну за щёку, чтобы говорить. Она выбросила из сумки колбу с почерневшим солнцесветом. Цветок оказался полностью опустошён.

— Что ты творишь⁈ Столько людей, Оделия!!!

Странные, затянутые поволокой магии глаза яростно сверкнули, делая её ещё более неузнаваемой, опасной:

— Это Светозарный! Что ты от меня ждёшь⁈ Чтобы я была аккуратной⁈

Я не поверил, и она прочла это на моём лице. Не суани. И даже не вьитини. Сразу Светозарный!

— Это Медоус! Так что бежим. Пока он не вернулся.

Медоус⁈ А отчего не Сытый Птах со всеми совами Гнезда⁈

Но я не спорил. Не время и не место. Леденящая улыбка — весомый аргумент, чтобы перебирать ногами и не думать ни о чём, кроме способа спасти свою шкуру.

Лестница, ведущая к воде, растрескалась от удара, но ступени уцелели. Мы скакали через них, пристёгнутый меч Рейна стучал по бедру. Оделия несколько раз оборачивалась, её лицо заострилось, стало неприятным, жёстким и совершенно мне незнакомым. Пожалуй, будь тут моя бабка, она бы обязательно нашла тот самый «порок Ила», его печать, которую постоянно ищет во мне.

— Ты не справишься со Светозарным!

Она отмахнулась.

Вода, маслянистая, с ряской у берега, била о столбы причала, где находились с десяток разномастных лодок. Все сломаны.

— Совы дери! Ладно! Я переправлю тебя, — Оделия увлекла меня за собой к краю.

— Не удивляйся, — попросила она. — Просто не останавливайся.

Перекатила руну под язык и прыгнула в воду.

Точнее, на… воду. Та чуть прогнулась под её башмаками, но выдержала. Я, помянув про себя сов, сделал то же самое. Поверхность была податливой, но держала надёжно, и вокруг моих ботинок расплывалось бледно-жемчужное пятно.

Всё ещё не доверяя происходящему, я сделал осторожный шаг, и он отозвался в небе звуком, словно кто-то робко тронул струны арфы.

На пирсах были люди. Моряки, рыбаки, торговцы, пассажиры — бранились из-за потерянных лодок. Кто-то мокрый выбирался на пристань. Теперь же все взгляды обратились на нас. Не каждый день увидишь колдунов, бегающих по Эрвенорд, словно река не из воды, а изо льда.

А мы как раз побежали, подальше от красноватых скал, над которыми всё ещё висело облако коричной пыли.

До противоположного берега было далеко. Очень далеко. Река, как назло, здесь становилась широченной. Я подумал, что мы на виду у всех. В том числе у того, кого Оделия назвала Медоусом.

Полагаю, картина, особенно для лодочников, плывущих к пирсам, когда мы пробегали мимо их судёнышек, казалась несколько… диковатой. Подозреваю, что некоторые из них сейчас торжественно клянутся, что навсегда откажутся от горячительных напитков.

— Этого заклинания хватит, чтобы мы перешли? — Не хотелось на середине реки вымокнуть до нитки и плыть оставшееся расстояние.

Моя спутница лишь сосредоточенно кивнула.

Мы преодолели где-то четверть пути, когда Эрвенорд в трёх сотнях футов перед нами, шипя змеей, встала дыбом, выросла сплошной стеной. Эта тёмно-серая преграда, чуть прозрачная, пропускающая сквозь себя солнечные лучи, закрыла светило.

А затем она опала, пенным гребнем попёрла в нашу сторону, ломая оказавшиеся на пути лодки, подбрасывая их вверх или подминая под себя.

Нас окружил многогранный объект из матового стекла, по форме напоминающий огранённый бриллиант, и пришедшая волна ударила в него, точно игрок бьёт по мячу, отправляя по невысокой дуге назад, прямо в центр Квартала Пришлых.

Надо заметить, что пугаться, попадая в такие обороты, я не привык. Ну или, если уж откровенно говорить, не успеваю это делать.

Мы поднялись над стихией, несущейся к пирсам, выросшей до кромки берега, нахлынувшей на него, затопившей разрушенные развалины. Затем рухнули на крышу какого-то несчастного здания, проломили черепицу, перекрытия, чердак, два этажа, свалившись то ли на втором, то ли на первом.

Меня не только не поцарапало, но я даже не почувствовал ничего, кроме ухнувшего куда-то вниз желудка. «Бриллиант», или как там называлась эта штука, защитил нас надёжнее пухового одеяла. Полагаю, даже если мы бы свалились с луны, он бы справился с задачей сохранить наши жизни.

Его стенки распахнулись, словно лепестки пиона, выпуская нас.

В комнате, по счастью, никого не было, хотя на плите булькала кастрюля. В потолке зияла рваная дыра, из которой торчали доски паркета.

— Ух! — сказал я. — Не знаю, что ты сделала, но это… потрясающе.

— Я ничего не сделала, Малыш. — Она выглядела разочарованной случившимся. — Он просто возжелал вернуть нас назад, и так, чтобы я осталась жива. Это его заклинание.

— Следует добраться до леса. Надежды, что представители ветвей в должном числе окажутся здесь и закидают его секторами, нет.

— Он не даст тебе сбежать, — спокойно ответила Оделия. — Ты же видел. Я убью его. Выбора нет.

— Это он тебя убьёт. Даже ослабевший после стольких недель здесь, он всё ещё Светозарный, способный изменить течение реки. Ты уже исчерпала один треугольник. Остался один. Что ты сможешь сделать тремя заклинаниями против Медоуса? Просто иди за мной, и я уведу тебя.

Она удивительно нежно коснулась тёплой, но пахнущей кровью ладонью моей щеки:

— Ты так вырос, Малыш. И я так счастлива, что ты не сломался, стал лучше, чем мы с Рейном рассчитывали. Поверь, он бы гордился тобой. Но ты забыл одну важную вещь, мой добрый друг. Ил — меняет всех. А тех, кто пробыл в нём долгих восемь лет, однозначно меняет. — Оделия понизила голос до шёпота, словно невидимые пальцы передавили ей горло. — А уж как он любит колдунов… Светозарные не дадут соврать. У меня давно не два треугольника, и я, поверь, Малыш, смогу драться с ним. Если и не на равных, то уж точно смогу сделать его жизнь очень неприятной. Именно для этого я здесь.

Усмешка уголком рта:

— Медоус осторожная рыба, он бы никогда не ударил первым. Я выманила его, он проявил себя, и теперь весь Айурэ встанет на уши. Даже если со мной что-то случится, его найдут и добьют.

— Если только он не прыгнет в Ил. Даже ослабевший — он остаётся Светозарным. В любом случае, сейчас я не брошу тебя.

С этим заявлением она не смирилась, но дипломатично предложила:

— Он знает, где мы, и скоро нагонит. Я бы предпочла уйти из жилых кварталов. Какое из кладбищ ближе?

— Не скажу, пока не пойму, куда мы рухнули. Выйдем наружу.

По улице рассыпало обломки повреждённой нашим падением крыши.

Вода, по счастью, сюда не дошла, отхлынула обратно в Эрвенорд, полагаю, безумными валами превратила спокойную и ленивую реку в этой её части в прожорливое неуёмное чудовище.

Двое запыхавшихся господ, один мокрый насквозь, в фиолетовом пехотном мундире, без треуголки, но зато при ружье с примкнутым штыком, а другой в широкополой шляпе, юный и бледный, пронеслись мимо нас.

— Они, господин! — сказал внезапно остановившийся солдат, поднимая оружие и направляя на меня, угрожая штыком. — По реке бежали. Именем лорда-командующего! Сдавайтесь!

Молодой ничего не сказал, лишь скривился, и из-под его губ потёк лиловый свет.

Не знаю, что он хотел сделать.

Медоус появился за их спинами огромной зловещей марионеткой. Великаном. Страшилищем. Уродом из ночных кошмаров.

Несчастный колдун обмяк, и из его ушей, ноздрей и распахнувшегося рта полезли ярко-зелёные ростки. Они удлинялись, распускались чередой бледно-фиолетовых соцветий, и до моих ноздрей донёсся аромат розмарина.

Атака Оделии, как и прежде, превратила оказавшихся на пути людей в кровавую капель, а вот Светозарный выдержал, лишь наклонил голову вперёд, точно бык, принимая удар. Только одежда по краям затлела. В ответ женщину протащило по мостовой, и дом, в который она врезалась, рухнул на неё, сложив оба этажа.

Я хотел броситься на помощь, но вокруг меня была уже целая поляна цветущего розмарина, и он опутал до колен удивительно жёсткими побегами, словно свитыми из стальной проволоки.

Светозарный очутился в шаге от меня, навис, заставляя чувствовать себя мелкой жалкой букашкой, а затем сел на корточки, чтобы хоть как-то сравниться ростом.

— Как интересно ведут дороги из прошлого, — сказал он глубоким, приятным баритоном. — Выродок собственной персоной. Сильная кровь, раз её не размыло за века. Ну, здравствуй, маленький потомок.

Он протянул мне руку. Я даже не подумал её пожать. Пусть обнимается с павлинами. Тогда, улыбнувшись той же жуткой улыбочкой, он взял мою правую ладонь тремя пальцами, насмешливо сжал. Очень осторожно, аккуратно, мягко, чтобы не сломать мне кости.

— Это ведь ты лишил меня мозготряса? Впечатлён. Наверное, для такого жалкого человека — подобное почти подвиг. Как стучит твоё сердце. Подозревает, что я знаю все твои страхи. А я их действительно знаю.

Чайка, сотканная из розмарина, раскрыв крылья, подпрыгнула, воткнула мне клюв прямо в бок. Глубоко, словно кинжал. Я вскрикнул от неожиданности, но устоял. Проклятое растение держало крепко.

Жемчужные колья упали с неба, пронзили стопы Светозарного, пригвоздив его к земле. От третьего и четвёртого, метящих в голову, он уклонился лёгким движением корпуса.

Оделия выжила. В порванном, грязном платье, с растрепавшимися волосами, она отбросила очередную колбу с опустевшим солнцесветом. Чайка попыталась клюнуть меня ещё раз, но рассыпалась высохшими ветвями.

— Надолго ли хватит твоих усилий, упрямая мышь? — улыбнулся Медоус. — Пославший тебя, чтобы помешать нам, ошибся в своём выборе. Сдайся. И служи мне. Отдай Птицееда во благо моим устремлениям.

— Ты никогда не найдёшь её! — с гневом прошипела Перламутровая колдунья, и квартал смело. Меня укрыло тёплой дланью, прижало к ароматному ковру розмарина, защищая от стихии и боя, в эпицентре которого не мог выжить никто, кроме колдунов его затеявших.

Ушам было больно от «пушечной» канонады. Глазам тоже было больно от яркого света, затопившего всё вокруг. Они слезились, и я понял, что бесполезно пытаться хоть что-то рассмотреть, пока это не кончится. Розмарин и корица сплелись в единую удушающую вонь, от которой перехватывало дыхание.

В боку пекло, рубашка намокла от крови. Полагаю, у меня там дырка такого размера, что можно засунуть большой палец. Проклятущая чайка. Долго я не протяну без помощи и перевязки. Это не царапина, о которой можно забыть на вторые сутки.

Внезапно всё кончилось. И грохот, и свет. Длань, прижимавшая меня к цветущему розмарину, отодвинулась, позволяя выпрямиться, сесть. Часто моргая, я увидел каменную пустошь, в которую превратились ближайшие к реке кварталы района. Она дымилась и была похожа на город, проклятый Одноликой.

Кое-где остались лишь печные трубы, теперь торчащие памятниками несуществующим домам. Уцелевшие здания, которым повезло не попасть в область, где бушевала стихия, казались потрёпанными старцами, потерявшими слишком многое. Из последних сил цепляющимися за жизнь, которая должна вот-вот завершиться.

В центре каменной пустыни росла сияющая золотая спица, тонкая и изящная. Она выпустила несколько лучей и напоминала нелепую росянку. Я чувствовал вибрацию от этой… структуры, имевшей, вне всякого сомнения, колдовское свойство, а ещё силу совершенно чужеродную нашему миру.

Принадлежащую Илу.

На острие спицы, у самой земли, отчаянно билось нечто бесформенное и хаотичное. Вздымались руки, и мне привиделось, что их больше двух. Кто-то пытался избавиться от силы, пронзившей его, пригвоздившей к земле.

Я не мог рассмотреть детали, слишком далеко, там, где земля загибалась, образуя раскалённую воронку. Хотелось убраться отсюда как можно скорее.

Столько людей погибло за несколько минут.

Что-то алое появилось справа, я резко обернулся и вздрогнул, разглядывая похожее на человека существо, протягивающее ко мне руку. Над его головой кружилось четыре ярких солнцесвета.

У него не было лица. Кожа содрана, словно чулок, обнажая мышцы, зубы, фрагмент левой скуловой кости и глазницы. Кровь у создания не текла, лишь выступала мелким бисером, задерживаясь на теле странными, мгновенно застывающими бусинками. Одежда почти отсутствовала, какие-то лохмотья, терявшиеся среди красной плоти. Ребра проломлены, дыра величиной с кулак, и там, в ней, открытое и незащищённое, судорожно содрогалось сердце.

Я узнал Оделию по глазам. Всё по тому же аквамарину, которым я некогда был очарован. И даже не смог ощутить всю ту горечь от её потери, едва обретя.

Не потому, что она была почти мертва. А оттого, что теперь я видел её настоящую суть. В глубине аквамариновой радужки бушевал Ил, который изменил жену брата и сейчас показал мне истинный облик.

Ибо восемь лет в Иле не проходят без следа. Капитан был прав. А я… я предпочёл забыть, потому что мне так этого хотелось.

И ещё я понял, о чём сказал Светозарный. О пославшем её.

— Колыхатель Пучины! — прошептал я. — Ты не сбегала от него. Он отправил тебя в Айурэ!

Её хрупкая, окровавленная, влажно-красная рука с выступающими белёсыми сухожилиями, схватила за запястье, и Оделия легко поставила меня на ноги.

Я ощутил эту звериную, нечеловеческую силу в её тонкой кисти. Женщина выплюнула на землю совершенно прозрачную, истончившуюся руну, бывшую раньше кубиком.

— Да, Малыш. — Голос остался прежним, что было ещё больнее. — Он не желает, чтобы они причинили вред этому городу. Я не желаю тоже. Наши интересы пересеклись, и мы решили помочь друг другу.

— Ты суани! Нет! Вьи́тини! — Это стало понятно внезапно. Только сейчас.

Она потеряла все чудные кудрявые волосы. И выглядела словно выбралась из пожара, но я продолжал видеть в ней ту, кем она когда-то была.

— Я не являюсь слугой Светозарного. Он не мой повелитель, а я не его рабыня. Я свободный человек, Малыш, и принимала решение без принуждения.

— Колыхатель знает, где Когтеточка?

— Я не лгала. Нет. И где Птицеед — тоже. Нет времени, Малыш. Сейчас он освободится. Ты должен выжить. Уходи. Немедленно. Я обязана добить его. Чтобы Айурэ ничто не угрожало. Уходи.

Она обернулась к золотой струне, которая постепенно гасла, растворяясь в воздухе, теряя лучи-отростки. И окончательно исчезла. Тварь, копошащаяся под ней, выпрямилась в свой полный девятифутовый рост.

— Если он всё-таки жив, если ты когда-нибудь найдёшь его, скажи, что он был лучшим, что случалось за мою жизнь. А сейчас убегай. Отныне ты хранишь наследие нашей семьи, — напоследок сказала Оделия и вложила в рот треугольную руну.

На мгновение я ощутил холодок на ране, и боль утихла. А потом женщина сделала шаг к существу, в котором уже сложно было узнать Медоуса. Он предстал перед нами в истинном, изменённом облике, как Осенний Костёр, которую не увидел Калеви Той, но увидел я.

Теперь он горбился, и девять его разномастных рук, растущих прямо из массивной головы, конвульсивно подёргивались, впивались в землю, помогая сохранять равновесие мясистому слизистому телу, то и дело показывающемуся среди складок ороговевшей сероватой кожи.

Гротескное лицо искажено яростью и болью, правый глаз вытек и остался сухой дорожкой на шершавой щеке. Он что-то в гневе крикнул на квелла, раскалывая вселенную.

Я ничего не мог сделать. Не могут обычные люди противостоять богу, пускай он и потерял почти все свои силы. Здесь мне не помог бы ни отчаянный Капитан с ружьём, ни пушка Толстой Мамочки.

Богам могут противостоять только другие боги.

Но не люди.

Можно было лишь умереть, словно букашка, походя раздавленная башмаком. Или бежать.

Мне не стыдно признаться, что я послушался Оделию и побежал.

Затем меня точно обдало кипятком, ноги отказались повиноваться, и я упал среди камней, разбив лицо.

Мир ревел, корчился, плавился и дрожал, точно в агонии. Я, ослепнув от боли, причиняемой тысячами невидимых чудовищ, что грызли мои ноги, подумал об Элфи, позвал её, надеясь, что она никогда-никогда не увидит ничего подобного.

А после Кварталы Пришлых не выдержали напряжения, всех тех ударов, что сыпались на них от двух непримиримых врагов, и просели. Рухнули вниз, в пропасть, туда, где находились шахты, штольни и пещеры. Увлекая за собой улицы, дома, деревья, людей, Светозарного и Оделию.

И в наступившей тишине в пространство, освободившееся от части Айурэ, ринулась Эрвенорд, заполняя своим прохладным, милосердным телом образовавшийся провал.

Шёл дождь, были глубокие сумерки. Я очнулся от боли, на краю не то озера, не то речной заводи, уж не знаю, как это правильно называется.

Впрочем, плевать.

Вокруг никого не было, словно люди не решались подходить к столь опасному месту. Земля то и дело едва заметно вздрагивала, на поверхности воды появлялись и лопались пузыри. Больша́я часть Квартала Пришлых оказалась на дне.

Я видел противоположный берег реки, горящие огни жилых районов. Такие далёкие, что невозможно было и мечтать, чтобы до них добраться в этой жизни.

Мои ноги пожирала гниль. Она уже съела и ступни, и голени, перекинувшись на бедра, оставляя после себя лишь истончённые кости. Запястий тоже больше не было, до меча не дотянуться. Я чувствовал жжение на спине. Гниль собиралась сожрать меня заживо.

Проклятущий мстительный Светозарный, прежде чем сдохнуть, сумел всё-таки достать меня. Сквозь мутное сознание, через боль, я порадовался, что Оделия этого не узнала.

Ценой своей жизни она остановила тварь, а значит, у полей солнцесветов появился шанс возродиться. И другие, те, что ждут в Иле, не придут, не построят свои ульи вдоль границы Шельфа.

И город будет жить.

В отличие от меня.

Я приходил в себя. Вновь пропадал в болезненном кошмаре. В секунду ясности сознания понял, что идеальный способ умереть — упасть в воду, захлебнуться. Это гораздо лучше и быстрее. Но уже не было сил двигаться.

Раус Люнгенкраут был той рыбой, что оказалась на берегу и подыхала медленной смертью.

Шелест дождя. Шорох осыпающихся камушков, их скрип под подошвами. Негромкие осторожные шаги.

Свет тусклой луны. Блики на воде. Ветер, пахнущий гарью, пряностями Ила, корицей и розмарином, ледяной свежестью.

Элфи склонилась надо мной:

— Ты позвал. Мне так жаль.

Ответить не вышло.

— Едва тебя нашла. — По её щекам ручьём текли слезы. — Сейчас, Раус. Сейчас. Я помогу.

Раскрываясь, тихо щёлкнул нож, который я ей когда-то подарил.

— Сейчас всё пройдёт, — шепнула она, кладя левую ладонь мне на глаза. — Прости, пожалуйста. Мне так жаль. Так жаль.

Я ощутил вкус крови на языке, в горле, когда она перерезала мне шею, избавляя от мучений. Хотел успокоить её, сказать, чтобы она не жалела. Поблагодарить, что всё сделала правильно, но уже не смог…