Птицеед

Глава шестая КРОВОХЛЕБ

В андерите размещаются три роты, хотя крепость может вместить в себя впятеро больше солдат и обслуги. Но последние лет двадцать, из-за тишины на этом участке Шельфа, здесь вечный недобор солдат. У чиновников в Айурэ, на бумаге, все честь по чести, а в реальности — некоторые дворы и башни пустуют давненько.

И в данном случае нам это на руку. Возблагодарим сегодня рвачей, что кладут звонкую монету в собственный карман, а не тратят её, как это положено, на обеспечение укреплений, дабы привести их в надлежащий вид, указанный в эдиктах ещё первого лорда-командующего (каковым, если кто не знает, был не кто иной, как Отец Табунов).

Нам предоставили приземистый, выглядевший угрюмым двухэтажный дом, сложенный из тёмно-серого камня. Он располагался за Пушечным двором, в Пустом кольце, третьем оборонном сегменте, самом дальнем от Ила. Мы завалились в него усталой толпой, апатичные и желающие провалиться в сон.

Основная часть «Соломенных плащей» разместилась на первом этаже, в двух протяжённых залах, заставленных деревянными кроватями на низких ножках. В казармах. «Офицеры» заняли отдельные комнаты на втором.

Толстая Мамочка игнорировала человеческое жильё, если была такая возможность, и спала на улице, предпочитая находиться рядом с курятником или, на худой конец, со скотным двором.

Я бросил вещи в узком помещении с маленьким оконцем под потолком. Здесь пахло сыростью, плесенью. Из-под кровати ощутимо тянуло холодом. Право, стоит порадоваться, что я не выбрал судьбу солдата и мне не требуется жить в этом унылом голом месте неделями.

Никифорова, как раненого, устроили по соседству, забрав из казармы, сразу за комнатой Болохова. Я сходил к нему, взяв со стола каштановую лампу — день умирал, света внутри становилось всё меньше с каждой минутой.

Он лежал на кровати, укрывшись соломенным плащом, как это делал всегда на привалах, и курил трубку. Табак пах вишней и ванильной сладостью. Вполне приятно, если бы к нему не примешивался едва ощутимый тяжёлый аромат сомниума, наркотика, который дал россу Бальд, чтобы заглушить боль.

— Бальд меня уже перевязал, — он не желал никаких процедур.

— Вижу. И всё же я здесь для этого.

Я занялся его глазницей. Снял повязку, вытащил окровавленный тампон, заменил новым, смоченным в эликсире. Пациент перенёс эту не самую приятную процедуру с терпеливой обречённостью. Сомниум помогал хорошо.

Я притащил ему дополнительное одеяло и целый кувшин воды. Ночью мог быть озноб, и, если его скрутит, он до нас просто не докричится. В отряде нет прекрасных сестричек в белых передниках из больницы Улыбки Рут, чтобы дежурить у его кровати всю ночь. Каждый должен был отдохнуть.

— Мне жаль, — сказал я, глядя в его голубой, с поволокой наркотической дрёмы глаз.

— Сэкономлю на пятаках. — Его губы с усилием выдавили улыбку.

Я лишь изобразил вежливый интерес, не понимая, и Никифоров пояснил:

— Пятаки — росские медные монеты. По нашей традиции их кладут на глаза мертвецам. Я обойдусь одним.

— Как там говорится у вас в Талице? Смерть с тарелкой блинов пока не идёт тебя угощать. Если по дурости не занесёшь в глазницу заразу, то проживёшь ещё долго.

Он не услышал. Уснул. И я взял трубку из его ослабевших пальцев, чтобы не загорелся плащ или матрас. Наркотик кружил голову, дым щекотал ноздри. Я выбил из трубки остатки табака, бросил её на единственный табурет и едва дополз до своей кровати, рухнув на неё чуть ли не плашмя.

Усталость и нервное напряжение последних дней, а также проклятущий аромат сомниума дали о себе знать.

Я проспал часа три. Была ранняя ночь, судя по луне, поднимавшейся к рогатому месяцу. Ещё раз проверил раненого, отметил — лихорадки нет, и спустился вниз, сетуя, что старая лестница скрипит слишком уж громко.

Внизу не спал только Плакса — на полу, возле его кровати, горела маленькая масляная лампадка. Он приподнял голову, когда я проходил мимо, и вышел на улицу следом.

— Ни в одном глазу, — пожаловался наёмник. — Я тут с солдатиками словами перекинулся.

Он замолк, так что мне пришлось его подстегнуть:

— И?..

— Раньше нас тут прошагала группа из Дорского полка. Спешили что есть мочи.

— Ребята Авельслебена.

— Я не так выразился. Группа из остатков Дорского полка. Им крепко дали под хвост у ульев. И не только пнули, но и подожгли задницу. Полный разгром. Такого не было лет пятьдесят. Вся кампания завершилась провалом. Они нарвались на орду Медоуса, а в засаде ждал Комариный Пастух.

— Что? Лично? — Даже глухой бы распознал во мне глубокого скептика.

Плакса тоненько хихикнул.

— Тогда бы точно их размазало по Илу, словно паштет по белому хлебу. Нет. Пастуха, по счастью, не было, а вот сотня его чёрных жёлудей устроили мясорубку. Ты представь, каково это.

— Не хочу, — скучно ответил я. — У меня невероятно приземлённое воображение. Представлять умею лишь красивых девиц, да золотых соловьёв, рассыпанных по моим карманам, сундукам и подвалам.

— Да я не о том, как их там пережевывали, — поморщился Плакса. — Вообрази, каково Авельслебену.

Я постарался вообразить. Сын одного из влиятельнейших людей Айурэ, владелец акров земли.…Ему вполне неплохо. Особенно если сравнивать с рядовыми жителями, которым приходится думать вечером о том, чем утром насытить собственный желудок.

Моя помятая рожа дала знать Плаксе, что я сегодня тугодум и не спешу туда, куда ему надо, в своих размышлениях, поэтому он пояснил:

— Ему конец. Ульи чистили всего лишь три года назад. Помнишь же тот успех и победу. К ним вообще не стоило лезть в ближайшее время. Только людей зря гонять.

— И терять, — буркнул я.

— А он погнал. И потерял. А ещё по меньшей мере сорок пушек остались в Иле. Это конец его успеху. Полагаю, лорд-командующий сожрёт его без соли и горчицы.

— Люблю твою наивность. И я не про размышления об особенностях пищеварения лорда.

Плакса тут же скорчил скорбную гримасу:

— Опять в тебе проснулся благородный, совы дери весь ваш чванливый род.

Я назидательно поднял палец к луне и месяцу:

— В детстве нас учат быть осторожными в суждении поступков высокопоставленных риттеров. Особенно если не обладаешь полной информацией о произошедшем и причинах, побудивших кого-то сделать нечто. Оно сейчас так, а через пару минут уже совершенно иначе. Так что Авельслебена могут наказать. А могут пожурить. Или вообще не заметить, что случилось. А то и вовсе наградить.

— Но факты…

— … в Айурэ вещь зыбкая. На то они и факты. Сперва найди, какому аисту выгодно жрать эту жабу, а потом суди. Но только тихонечко.

Мой палец больше не указывал в небо, а с таинственным видом прижался к губам.

Плакса в очередной раз выругался, добавляя к совам только что упомянутых аистов, чтобы всем пернатым неладно было.

— Но ты хотя бы признай, что проигрыш в этой битве всё равно довольно болезненный.

Я легко признал, думая про себя о том, что идущие в Ил люди должны осознавать риски и понимать, что в Шельф они могут не вернуться. Особенно когда дёргают за усы кого-то из сонма прихвостней Светозарных. Рейн первым делом научил меня этому: «Помни о том, что обратной дороги может не быть».

Правило, которое вдалбливал в меня старший брат, рано или поздно срабатывает с каждым из нас. И он — тому прямое доказательство.

— Ты никак в Лужу собрался? — Наёмник заметил серое полотенце, которое я выклянчил у нашего чистюли Януша ещё несколько часов назад, как только мы заселились.

— Тебе бы тоже не помешало.

Он с усмешкой поднял руку и понюхал у себя под мышкой.

— Успеется. Вода слишком мокрая, чтобы я туда лез добровольно.

Воняло от него хуже, чем от козла.

— Ну, как знаешь.

Я пересёк внутренний двор Пустого кольца, поднялся на стену, тянущуюся между двух опорных башен, прошёл площадку с тремя картечницами, где похрапывал единственный караульный, толкнул не запертую калитку и оказался среди подсобных помещений.

Это был двор Лужи — места, которое так не любил Плакса. Здесь, у самой внешней стены, ближайшей к цивилизации и сильно поеденной временем, располагалась эта самая лужа — прямоугольный бассейн, облицованный древней бордово-голубой мозаикой. Частично выщербленной, способной порезать ноги и за века ставшей тусклой.

Когда-то некто уронил здесь в землю колдовство. Возможно, случайно, в пылу битвы, а быть может, зная о результате. В кратере забил источник горячей воды, и один из мудрых начальников Шестнадцатого андерита решил не заваливать его камнями, а воспользоваться подвернувшимся случаем.

Он устроил купальни, а его последователи воздвигли над ними крышу и стены, до наших дней не дожившие. Теперь камни от постройки мшистой грудой лежали вдоль стены, нетронутые уже несколько веков.

Кроме меня здесь была лишь Толстая Мамочка. Она забралась в самую середину, и торчала лишь верхушка её круглого шлема и верхний ряд отверстий, в которые свободно заливалась вода. Металлическая кочка над поверхностью мутно-белой лужи.

В мою сторону Маман даже головы не повернула. Оставалось только надеяться, что она не сварилась в своём панцире, точно рак в кастрюле.

Я разделся догола, залез в воду и, не сдержавшись, возблагодарил Одноликую за капельку счастья. Право, не хватало лишь крепкого кофе. Такого. В напёрстке, чтобы от одного глотка вернулись все силы.

Я отмокал, пытаясь смыть с кожи следы Ила, смотрел в беззвёздное небо. Толстая Мамочка негромко булькнула, привлекая мое внимание.

Ритесса Ида Рефрейр стояла у края бассейна, вода касалась носков ее ботфортов. Она, сцепив руки за спиной, наблюдала за мной, и бронзовые пуговицы на её кобальтовом камзоле холодно сияли, ловя свет луны и месяца. Она оставила парик, и теперь я видел, что волосы у неё мышиного оттенка.

Я поискал взглядом её верного пса. Хотя… ему больше подходит сравнение с медведем. Тёмная фигура застыла у лестницы, на ступенях, в самой дальней части двора.

— Не стесняйтесь, — дружелюбно махнул я рукой. — Вода чудесная.

— Полагаю, мое купание в этой помойной яме станет для гарнизона таким же мифом, как любовь Когтеточки и Осеннего костра.

— Солдаты спят. Здесь только я, килли и ваш охранник. — Я приподнял ладонь над водой в торжественном жесте. — Клянусь, что мы трое будем молчать обо всём увиденном.

— Кто вы?

Не слишком неожиданный для меня вопрос, но я люблю корчить полудурка время от времени. Это не дает мне заскучать.

— Мы уже представлены друг другу. Но на всякий случай напомню, что я Раус Люнгенкраут. Я бы снял шляпу, но…

— Моя магия не действует на вас. Кто вы?

Я прекрасно понимал её чувства. Стабильный и привычный мир вдруг дал трещину. Да что там! Ушёл у неё из-под ног. Она всегда считала, что сила Кобальтовой ветви служит её желаниям и… тут случился сбой. Внезапный и очень болезненный для самолюбия. К тому же в довольно критической ситуации, когда решался вопрос жизни и смерти. Я не поддался чарам, а мои спутники ослушались её приказа.

— Я мало что понимаю в магии, ритесса. Быть может, вы устали. Или где-то ошиблись. Или ваш солнцесвет истощился. Что бы там ни произошло, но я рад, что так обернулась наша с вами история. Мы избежали непоправимого.

Она показала мне руну на ладони. Хорошая руна. Я ещё тогда отметил этот кубик.

— Как вы думаете, что произойдёт, если я попробую ещё раз?

Толстая Мамочка на другом конце бассейна насмешливо булькнула. Килли-то не облапошишь. Я вздохнул:

— Одноликая не наградила меня даром предвидения, ритесса, но всё же рискну предположить, что это совершенно точно приведёт к тому, что вы разрядите солнцесвет, что прячете в колбе в левом кармане. Также предположу — за сегодня вы сильно исчерпали шестиугольник[1]. Или шестиугольники, не знаю, сколькими секторами[2] наделила вас удача. Ил дышит нам в затылок и стоит ли тратить силы на меня? К тому же мне не хотелось бы попадать под ваше очарование. Во всяком случае, подобным образом.

Но я не сомневался, что она попробует. Видел в карих глазах упрямство и решительность. Передо мной была женщина из той породы, которая не любит загадки и старается разгадать их как можно скорее. Грубо говоря, она предпочитала не распутывать узлы, а рубить их топором.

Я заметил движение у неё над головой. Там, на стене, цепляясь когтями о выступающие камни, повисла седьмая дочь. Её лемурьи глаза, отливающие тусклым золотом, смотрели на меня, а улыбка больше не была заискивающей.

Оскал, а не улыбка.

Признаюсь, я несколько секунд осознавал увиденное. Мелкая мерзкая тварь здесь, в сердце андерита. Её должно было сжечь, стоило лишь ей добраться до внешнего периметра стен, слишком она слаба, чтобы вот так вот легко отделаться.

— Риттер! — рявкнула седьмая дочь зычным низким мужским голосом, который шёл ей как киту парик. — Подари мне своё сердце!

Толстая Мамочка, точно стальной колосс, рывком поднялась из бассейна, и из всех щелей её доспеха потекла вода, словно из простреленного дробью бурдюка. Она швырнула ядро, словно мяч для игры в донг, с силой, ничуть не уступающей катапульте. Круглый снаряд смял седьмую дочь, и та, с проломленной деформированной грудью, жалкой падалью упала на место, где только что стояла едва успевшая отскочить Ида.

— Чтоб Сытый Птах выпил весь этот проклятущий бассейн! — выругался я, направляясь к его краю. То же самое делала Толстая Мамочка. Ларченков уже спешил к своей госпоже, растерянной и потрясённой случившимся.

— Проваливай! — сказал я килли. — Скажи Капитану!

Вот за что я её люблю — она никогда не тратит время на лишние расспросы и всё понимает с полуслова. Даже любимое ядро забирать не стала — сейчас недосуг кормить свою жадность.

Коли седьмая дочь прекрасно чувствует себя в андерите, то дело дрянь. Так быть не должно, если только не изменились законы мироздания.

Или кто-то их не изменил. А о подобном следует предупредить отряд. Мы за это путешествие уже потеряли восьмерых, хватит.

Маман совершенно неизящно развернулась, подняв стальной тушей волну, которая покачнула меня, и отправилась в обратную сторону, к казармам, через несколько ворот и укреплений.

Надо сказать, удар ядра в камень услышали караульные на ближайшей башне. Загорелась каштановая лампа, кто-то перегнулся через стену, крикнул:

— Что там у вас⁈

Ритесса, кажется, ещё не обрела дар речи, так что я крикнул в ответ, надсаживая горло:

— Седьмую дочь прикончили!

— Ты шутишь, что ли? Или пьян⁈

Второй раз орать через двор я не собирался. Пусть спустятся, да посмотрят, шучу я или пьян. Дери меня совы, а я мечтал о напёрстке кофе. Лучше бы действительно поискал что-нибудь на дне фляги Бальда.

На берег я выбрался в тот момент, когда росс подошёл к хозяйке. Он убедился, что с ней всё в порядке, направился к маленькому серому телу, хмуро глянув, как я натягиваю подштанники.

Не то что я не мог без них, но дама рано или поздно придёт в себя и заметит мою неподражаемую красоту. Вдруг её это не обрадует. Моим правилом было не печалить колдунов без нужды. К тому же эту я уже успел опечалить сегодня. Одного раза вполне достаточно.

Я взялся за штаны, но происходящее с телом седьмой дочери, мне настолько не понравилось, что их пришлось бросить и поднять с земли саблю. Когда Вампир была у меня в руках, появлялось ощущение некой защищённости.

Седьмая дочь расплывалась. Плоть текла, превращаясь в зловонную массу, из которой торчали кости.

— Плохо, — сказал я. — Что-то не так.

Ларченков рыкнул низко, вполне возможно это была насмешка, но его маленькие глазки не отрывались от остатков создания Ила. И тут, конечно, росс прав, лично я, покосившись на ритессу Рефрейр, упустил момент, когда из расползшейся плоти начал очень медленно расти витой, закрученный спиралью, ярко-алый конус, так похожий на рог.

Заорать я не успел. Ларченков грянул, точно сердитый гром. И гораздо громче, чем я:

— Муравьиный лев!!!

Солдаты, три человека, уже бегущие к нам, не собирались проверять, верно ли это утверждение. Если насчёт седьмой дочери они могли сомневаться, то муравьиный лев — штука серьёзная. Проще говоря, ну её вороне под хвост. Пусть кто-нибудь другой разбирается.

Они как по команде развернулись и бросились наутёк. Один был столь храбр, что отшвырнул ружье в сторону, явно предполагая, что это добавит ему скорости. Я не стал делать ставок и проверять, кто из них быстрее покинет замковый двор.

Мне, представьте себе, хотелось обогнать эту троицу по меньшей мере на десять корпусов. Стоило подумать о штанах, рубашке и ботинках, но времени одеваться совершенно не было. Даже наклоняться и подбирать их. Ларченков уже уводил госпожу, и я поспешил за ними.

Мы успели.

За стеной, в соседнем дворе, там, где располагались казармы, полыхнуло лиловым.

Восемь бледно-белых, подобных копьям лучей, так напомнивших мне прутья ограды вокруг фамильного особняка, беззвучно ударили в землю, и она мягко дрогнула.

Тревога уже будила гарнизон. Но горны пели неуверенно, осоловело. Люди ещё мало что понимали.

Мы стали подниматься на стену по внутренней лестнице за секунду до того, как опустилась решётка. Там был прямой коридор, а после спуск и выход во двор, где разместились «Соломенные плащи».

Ларченков шёл тяжелой поступью, держа отстёгнутый топор, колдунья торопилась за ним, на её бледном лице, когда она обернулась, хорошо была видна растерянность.

Примерно в этот момент муравьиный лев «отжил» своё, выполнил то, для чего его растили и пестовали — достроил портал.

Я это почувствовал. Все почувствовали.

Воздух задрожал, леденея, облизал камни, оставляя на них иней. Заморозил капли, всё ещё катящиеся по моей коже после купания, высеребрил волосы, сковав их сосульками.

Скажем так. Внезапный разрыв пространства очень… бодрил. Окажись мы поближе, вполне могли бы участвовать в конкурсе «Лучшая ледяная статуя Шельфа». Кто-то взялся за Шестнадцатый андерит с изяществом пьянчуги, который решил разгромить лавку фарфора и вооружился для этого кувалдой. Причём въезжал он в эту лавку по меньшей мере на обшитой железом карете, запряжённой шестеркой лошадей.

На полном ходу.

А после пол начал уходить у меня из-под ног, когда земля просела из-за циклопической воронки, образовавшейся вокруг портала. Стена стала рушиться, как и ближайшие опорные башни. Ритесса с криком сорвалась в провал, разверзшийся между мной и Ларченковым.

Поднялось много пыли, несколько каменных крошек больно, до крови, ободрали кожу. Росс сделал попытку перепрыгнуть на мою сторону, но в последний момент остановился, понимая, что слишком велико расстояние. Выругался.

Я наклонился над краем. Видно плохо, но… она уцелела, упав на выступ, оставшийся «этажом» ниже.

— Заберёшь её⁈ — крикнул мне росс.

— Будто у меня есть выбор! Встретимся у казарм!

— Найду путь к вам! — Он расстегнул застёжки тяжелого плаща и побежал прочь со стремительностью катящегося под гору булыжника.

Пришлось топать обратно, затем спускаться вниз.

Здесь резко и сладко пахло магнолией. Ида, не считая ссадин и потерянной треуголки, была относительно цела, но покрыта серой пылью. Она посмотрела на меня с некоторой долей потрясения, словно видела впервые. Я решил, что глупо представляться в третий раз за неполные сутки, особенно в столь куртуазном виде как подштанники на голое тело. Вряд ли в данный момент у неё хватит чувства прекрасного, чтобы в должной мере оценить мой феноменальный наряд.

— Что происходит?

Хотел бы я знать.

— Нам надо двигаться. Лучше не стоять на месте.

На улице, плохо видимые из-за оседающей пыли, мельтешили какие-то тени. Слишком стремительные для человека. Кто бы ни прошёл через портал, он уже здесь.

— Да. Вы правы. Да. Идём?

— Вы в порядке?

— Конечно нет. Я растеряна. И напугана. Что? — Заметила мою недоверчивую усмешку. — Женщины довольно часто растеряны. И напуганы. Особенно когда не понимают, какой совы тут происходит. Как и мужчины, впрочем.

— Ага.

— Но вы не из их числа. Выглядите самодовольным и…

Она помедлила, и я конечно же захотел узнать.

— И?..

— Довольно нелепо. Даже смешно.

— Вот и наряжайся ради вас. Можно было не стараться.

Она, к моему удивлению, рассмеялась. Совершенно неожиданно, скомканно, едва слышно. В её карих глазах появилось тепло, на несколько мгновений смывшее холодную отстранённость и настороженность. Теперь, несмотря на чумазость, пожалуй, я мог бы назвать её привлекательной.

Такое случается с людьми, если проявляется их человечность.

— Спасибо, риттер. Мне уже не так страшно. Порой даже какая-то глупость, сказанная вовремя, может вернуть присутствие духа.

Мне бы стоило обидеться на «глупость», если бы я не считал точно так же.

— Не вы одна боитесь. Страх рядом с Илом — вещь необходимая, но её следует дозировать. Нам надо пройти через арсенал и кузницу, если там двери открыты. Сейчас мне было бы спокойнее рядом с отрядом.

— Ведите. Надеюсь, Ларченков найдёт меня.

Я поднялся снова на второй этаж, но свернул в другой коридор, оставив пролом за спиной. Этот андерит я неплохо знал. Разумеется, кроме двора Офицеров. Туда попасть никогда не стремился, хотя благодаря происхождению вполне имел на это право. Прямо, затем по лестнице вверх и далее по короткой стене. А там через несколько холлов во двор, минуя арсенал и кузню, к нашей казарме.

— Что такое муравьиный лев?

Это многое говорило о ней. И о её россе. Он — знал.

— Сколько раз вы были в Иле? Один? Два?

Она замешкалась, но сказала:

— Это первый. Что, так заметно?

— Новички знают только основной бестиарий, по атласам университета. Тех созданий, что можно встретить лишь в неделе от Шельфа. Ну и, может, еще страшных и известных, вроде жеребят.

— Я читала атласы. Но Ил всегда был вне сферы моих интересов. Расскажите.

Я рассказал, лишь чтобы занять её внимание. Сквозь толстые стены едва слышались ружейные залпы. Пока слаженные, что не могло не обнадеживать.

— Лев — тварь гадкая. До сих пор не могу понять, это живое существо или скорее предмет. Кто-нибудь, например Светозарный, может создать нечто такое. Изначально оно в виде… ну пусть будет семя. Маман, убив седьмую дочь, активировала льва. Семя начало прорастать и создавать портал. Именно так были уничтожены Двенадцатый и Безномерной андериты три сотни лет назад, когда бывшие друзья Когтеточки решили попробовать силы Айурэ. Помните?

— Да. В хрониках его называют Последним прорывом. Тогда мы убили Ремня.

— Верно. Вся задача льва — вырастить портал, и остановить это, раз уж он начал прорастать, невозможно. Это его предназначение. Когда портал срабатывает, всем, кто находится рядом, не позавидуешь.

Волосы стали оттаивать, холодная вода с уменьшающихся сосулек противно капала мне на плечи и спину.

— Это я уже поняла. Муравьиный лев, потому что изменение пространства оставляет после себя воронку?

— Очень большую.

— Кто пришёл через портал?

— Не хотел бы узнавать.

Мы вышли на верх стены. Луна и месяц. Никого из солдат. Зато в обоих дворах, слева и справа — стрельба. Гаркнула даже картечница и едкий вонючий дым ружейных залпов заливал дворы. Рассмотреть особенно ничего не вышло. Впрочем, я и не присматривался, понимая, что один в поле не воин.

Или двое.

Стоило задать вопрос:

— Сколько точек из шестиугольника у вас осталось?

— Две. Солнцесвета как раз хватит.

— Насколько вы хорошая колдунья? В Иле.

Вопрос бестактный и не очень вежливый. Кобальтовая линия хороша против людей, я знал. Но как её способности работают с созданиями Ила, не имею ни малейшего представления.

— Я умею вызывать не только приступы очарования у мужчин.

Она произнесла это таким тоном, что мне показалось, будто убеждает себя, а не меня. Я несколько пересмотрел свой взгляд на неё. Сильно ошибся. Она ещё младше, чем я думал. Первая вылазка в Ил, скорее всего первое убийство людей, которые на неё напали. Убийство по необходимости. С нами она вынужденно держалась высокомерно, чтобы не выдать своей неопытности, страха, сомнения. Полагаю, нянька Ларченков это прекрасно знает. И беспокоится. Это ему в плюс. Значит тоже не полный душегуб.

При всём моём дружелюбном оптимизме, пускай я иногда и ною о несправедливости жизни, я всё же надеялся, что со мной кто-то опытный. Ну, так. Для собственного успокоения. Теперь же, судя по всему, гостей придётся встречать моему-почти-голому-очарованию и Вампиру. У ритессы при себе не было даже кинжала.

Пуля, выпущенная чьей-то неумелой рукой, просвистела в достаточном отдалении, но заставила нас пригнуться и держаться поближе к зубцам. Вновь гаркнула картечница, её, у ворот, поддержал рык пушек. Кто-то завопил. Затем завизжал. Из двери, через которую мы прошли, вывалилось нечто чёрное, лохматое и с рогатой башкой.

Я присвистнул, высказывая «благодарность» мирозданию, что оно начало сразу с «тяжелой артиллерии», и перешёл на бег. Про себя ругался, когда босыми ступнями наступал на острые камушки. Всё же стоило задержаться на пару секунд и оставить себе ботинки. Теперь, поди, в них рассекает какой-нибудь жеребёнок и корчит из себя франта.

Когда мы оказались в опорной башне, я рванул маленькую калитку на себя, задвинул засов. Секунд через десять с той стороны в толстые, окованные металлом доски врезалось тяжёлое тело.

— Кто это?

— Муравьиный солдат. Стражники портала. Забудьте о них.

Вот только я не забуду. Этих тварей пять — семь. Они авангард и теперь рыскают где-то поблизости.

Мы стали спускаться вниз, чтобы выйти в следующий двор. Ритесса Рефрейр задала правильный вопрос:

— Это ведь не случайное нападение? Вы сказали про Светозарного, который мог создать такой портал.

Я подумал, что принесу Рут букет цветов. Вот такенную охапку её любимых люпинов. А ещё поклянусь целую неделю воздерживаться от того, чтобы дразнить Элфи и куплю для девчонки коробку эклеров, если только в андерит не пришёл какой-нибудь Светозарный.

Кто угодно. Только не подобное чудовище. Иначе мы все покойники до конца часа.

— Кроме них в Иле есть и другие создания.

— Их ученики. Их слуги. Я к тому, что здесь чувствуется расчёт. Кто-то протащил в кольцо стен седьмую дочь.

— Давайте доживём до утра. А после займёмся исследованиями поступков и действий всех злобных созданий мира.

Если честно, её слова про учеников и слуг меня нервировали (ладно, я просто скидываю курицу на Иду, объявляя во всём виноватой, хотя сам уже об этом подумал). Светозарные застряли в глубине Ила, он слишком сильно связал их с собой, проник тонкими ростками в сердца, затмил разум. Пока они не могут (во всяком случае, так нас убеждают) выбраться к Шельфу, банально растеряют мощь, но кто-нибудь из их свиты вполне может действовать не только здесь, но даже в Айурэ. Хотя на своём коротком веку я подобного не припомню.

И такие прихлебатели порой сильнее самых лучших наших колдунов, если один на один. Ну, может, кроме Перламутровых.

Я остановился как вкопанный.

Оделия! Дери меня совы!

Оделия!!!

Ритесса, не успев затормозить, едва не врезалась в меня, положив руку на моё плечо. В других обстоятельствах я бы обязательно придумал сказать что-нибудь неуместное, глупое или, на худой конец, весёлое о тех обстоятельствах, когда мы в первый раз коснулись друг друга. Сто процентов, об этом великом моменте стоило бы рассказать нашим внукам. Но сейчас я спросил у неё о самом важном:

— Вы разместились в Офицерском дворе?

— Да.

— Колдунья, которую мы нашли с вами, там же?

— Да. В соседней комнате. О! — Её глаза округлились. — Вы считаете, что это всё из-за неё⁈

Что же. Соображала Ида быстро.

— Не вижу других причин для подобного натиска. Меняем планы.

Дверь наружу была распахнута. Пространство вокруг затянуто дымом сгоревшего порошка солнцесвета.

— Идём не останавливаясь. Наша цель — колдунья.

Я себе не прощу, если спустя столько лет поисков я потеряю Оделию, не спросив её, что случилось с Рейном. И тут никакая тварь Ила меня не удержит.

Бой в этом месте уже прошёл и сместился куда-то за кузницу. Я слышал команды, одиночные залпы, звон металла. Здесь же смерть оставила двух расстрелянных и проткнутых штыками муравьиных солдат и десяток разорванных воинов гарнизона.

— Готовы?

Ритесса вместо ответа сунула руну за щёку.

Я мог бы поклясться, что андерит опустел.

Вырезан.

Пока мы шли до нужного здания, то и дело наталкивались на мёртвых солдат. Но со стороны Пустого кольца, третьего оборонного сегмента крепости, раздавались ружейные выстрелы. Гулко. Дружно. Много.

Это означало, что держались не только «Соломенные плащи», но и по меньшей рота «Желтопузых». А может, и гораздо больше — от внешней стены и фортов летела низкая песнь орудий.

Здесь же все было «вычищено». И полагаю, причиной смертей людей, чьи тела внешне совершенно не пострадали, оказалась магия — те яркие прутья, что упали с безоблачного неба.

Кому-то проложили дорогу, чтобы у него не было никаких препятствий от воронки муравьиного льва и до конечной цели. По счастью, на пути к трёхэтажному зданию, пристроенному прямо к старой крепостной башне, мы не встретили ни единого создания Ила.

Дверь была не заперта, и я осторожно толкнул её, уставившись в полумрак сводчатого коридора. Футах в шестидесяти горела каштановая лампа, бросая на кирпичи тёплые отблески.

— Последний этаж, — шепнула мне ритесса. Из-за руны во рту слова звучали смазанно и нечётко. — Там гостевые комнаты. Я покажу, где лестница.

Она шагнула, но я выставил перед ней руку:

— Не стоит. И приготовьтесь бежать.

Лично я бежать без Оделии не хотел. Пока мой план основывался на том, чтобы добраться до неё, а потом рвать что есть сил в Пустое кольцо. К своим.

Право, сейчас бы я не отказался от компании Ларченкова. Он же бродит в совсем иной стороне, разыскивая нас. Всё как всегда. Всяких мрачных полудурков, способных ручищами раздавить голову быку, начинаешь ценить именно в тот момент, когда они далеко и нужны больше всего. Хотя бы для того, чтобы спрятаться за их широкой спиной и дать стрекача, пока их ест какой-нибудь прожорливый уродец, вроде жеребёнка или горной гряды. Но, как назло, приходится идти в первых рядах.

Не дамой же закусывать порождениям Ила, когда есть настолько аппетитный персонаж, как я. Им даже одежду с меня снимать не надо.

Не сказать, что мы осторожничали. У меня не нашлось на это времени, потому что сюда довольно скоро мог нагрянуть некто, с кем встречаться совершенно не хотелось. Так что, спеша по пустым коридорам, заглядывая в комнаты, оставленные поднятыми по тревоге офицерами, я не переставая думал о том, что случилось со всеми этими людьми и где они сейчас.

Рут, к моей печали, ответила на мой вопрос. Уже на третьем этаже, на стене, мы наткнулись на человека. Бедолага был приклеен к ней спиной, руками и ногами, словно в него плюнули паутиной и он, прежде чем та застыла, пытался вырваться.

Впрочем, не сие меня впечатлило, ибо в Иле попадаются и более экзотические способы поймать зазевавшегося двуногого. Меня изумило, что покойник в расстёгнутом лейтенантском мундире решил не затягивать события и стать газоном.

Из глазниц, распахнутого рта, ушей, из-под белого армейского парика и рубашки рос розовый клевер. Крупный, ароматный, расползавшийся по зеленоватой коже.

— Одноликая! — Громкий шёпот Иды стал для меня очень болезненным в этой опасной пустоте комнат. — Что с ним случилось?

— Я бы лучше задал вопрос: «Кто с ним сделал такое?» Но на него, как и на ваш, узнавать ответ я не желаю.

— Эта магия отвратительна. Я чувствую, как она смердит.

Лично я ощущал только приятный цветочный запах. Клевер разрастался на глазах, все больше и больше пожирая несчастного и зелёно-розовым ковром уже залезая на стену и потолок.

На полу остались «следы». Отпечатки босых ступней в виде всё той же клеверной поросли. Мы пошли вдоль этой дорожки, и я в коридоре заворожённо повернул направо, в сторону, куда они уходили. Дальняя дверь была распахнута, там властвовала тишина и мрак. Иногда я до глупого смелый человек, так что сделал шаг в том направлении, но ритесса удержала меня, снова коснувшись тёплыми пальцами, и мотнула головой влево.

— Туда.

Мы поспешили, то и дело оглядываясь, но за нашими спинами так никто и не появился. Я ничуть не сожалел об этом обстоятельстве.

Ида толкнула одну из четырёх дверей, мы ввалились в комнату, где на столе тускло догорала каштановая лампа. Света оказалось достаточно, чтобы увидеть — одеяло на большой массивной кровати отброшено в сторону и Оделии здесь нет.

— Проклятые совы, — прошептал я. — Точно её комната? Вы не ошиблись?

— Да.

— Она могла проснуться самостоятельно и уйти?

— Исключено. Слаба.

Значит, нас опередили. И ушли они не тем путём, по которому мы здесь оказались. Через обеденный зал и офицерские комнаты, полагаю. Я выскочил в коридор, заметил краем глаза движение, обернулся, вскидывая саблю в защитной позиции.

Муравьиный солдат ринулся на нас. Ида втиснулась передо мной как-то удивительно легко и ловко, из её рта весело мигнул лиловый свет, и тварь затормозила, по инерции проехавшись по плиткам пола. Она остановилась в шести футах от нас, могучее создание с жгутами стальных мышц, перекатывающимися под лохматой, кудлатой шкурой, страшно воняющей мокрой псиной.

Он не нападал, и я в изумлении чуть опустил оружие.

— Чего ты ждёшь⁈ — полузадушенно прошипела ритесса, забыв о всякой вежливости и перейдя на «ты». — Бей скорее, пока он не выпутался!

И я ударил. Шея у него оказалась слишком толста и крепка для моего клинка. Голова не упала. Но из раны хлынул ихор — тёмно-серый, густой и едкий. Тело вздрогнуло, словно приходя в себя от спячки, лапа начала подниматься. Я взялся за Вампира двумя руками, отрубил правую лапу у локтя и всадил остриё под подбородок, целясь куда-то в глубину черепа, ощущая сопротивление кости.

Муравьиный солдат заскрипел и стал заваливаться назад, едва не вырвав из моих ладоней оружие.

— Уф! — сказал я. Чтобы вы понимали. Прикончить такую гадину моей зубочисткой — это всё равно что прибить тигра штыком. То есть совершенно возможно при должной удаче, но вопрос лишь в том, насколько ты останешься целым после подобного безумия. Моя же удача сегодня просто не знала себе равных. — Что вы сделали?

— Поразила красотой. — Она выплюнула руну на ладонь, и я заметил, как вокруг артефакта чуть подрагивает растревоженный воздух. Увидев, что я не понимаю, пояснила:

— В буквальном смысле, так называется заклинание — «Поражение красотой». Удивительно, что оно сработало, наверное, потому, что он всё же больше гуманоид, а не животное. Но я его едва смогла связать. Если бы вы промедлили пару секунд, то он бы освободился.

— Мы вроде теперь на «ты», ритесса.

— Простите мои манеры, Раус. Я несколько ошеломлена произошедшим и нарушила правила приличия.

— Это был не укор. Я серьёзно. Коли вам удобно. — Я вытер первую треть фамильного клинка о шкуру твари.

Она не слишком-то воодушевилась, но кивнула с некоторым сомнением, полагая, что я не представляю, на что соглашаюсь. Затем опустила руку в карман и вытащила колбу с цветком, показывая мне. Солнцесвет стремительно терял яркие краски, скукоживался, чернея.

— Я пуста. На шестиугольнике ещё одна точка, но пришлось забрать из цветка последнее, чтобы удержать это чудовище.

У неё немного дрожали пальцы.

— Вы и так сделали много. Спасибо. А теперь давайте поторопимся.

Но в здании больше никого не было. Я испытывал разочарование, злость, а ещё понимал, что пора прорываться к своим, пока не появился очередной муравьиный солдат. О том, чтобы искать Оделию дальше — не могло быть и речи.

Мы вышли на улицу.

И тогда-то увидели человека, бродящего среди мертвецов. Он был высоким, почти восемь футов. Даже тощим на первый взгляд. Такое впечатление создавалось из-за роста, сутулости, узких острых плеч и странноватой чуть вытянутой, казавшейся непомерно крупной головы.

Но я бы не назвал его дохляком. Ладони у него были широченные, точно лопаты, пальцы ловкие и цепкие, а руки словно свиты из жил. Он достаточно силён, чтобы принести большие неприятности.

По количеству одежды этот парень явно у меня выигрывал — кроме драных подштанников на нём была вишнёвая безрукавка, расшитая бирюзовыми нитями. Красивая тряпка, не будь она такой старой.

Но больше всего меня заинтересовали его ступни. Там, где он касался земли, начинал неспешно прорастать клевер.

По счастью, стоял он к нам спиной, свесив руки вдоль тела и опустив голову. Я несильно толкнул Иду плечом обратно, к дому. Она, не сводя с незнакомца взгляда, сделала шаг назад. Я поступил ровным счётом так же.

Странный человек пошёл от нас прочь, к колодцу, так и не оглянувшись, засеивая андерит клевером. Он выглядел одновременно очень больным, растерянным и раздражённым. Краем сознания я отметил, что Оделии и близко с ним не было.

От колодца перепуганной перепёлкой метнулась женщина, до этого прятавшаяся там. В чепце и коричневом платье, быть может, жена кого-то из младших командиров, она бежала прочь.

«Клевер» выпрямился и проследил за её бегством. Теперь я видел его лицо — плоское, с большим ртом и вытаращенными, похожими на рыбьи, глазами. Ни ресниц, ни бровей. Светло-жёлтые немытые жидкие волосы стоят дыбом над высоким лбом. И казался он озадаченным. Как кот, который недоумённо спрашивает у самого себя, провожая взглядом улепётывающую мышь: «Это она серьёзно собирается от меня убежать? Какая глупость!»

Женщина, уже оказавшаяся возле разваленных ворот, ведущих в соседний двор, споткнулась, упала плашмя, прорастая цветами, превращаясь в страшную кочку из костей и плоти.

Плоскомордый не стал проверять, жива ли она, прекрасно зная результат. Неуютными рыбьими глазами он смотрел на нас. Секунду.

— Бежим! — крикнул я.

Его большой рот улыбнулся, на мгновение появился лиловый язык, под которым золотом блеснула руна. Меня и девушку на дюйм приподняло над землей, и мы понеслись к нему, словно нас тащило на невидимой веревке. Ида вскрикнула, забарахталась, я же приготовился, зная, что у меня лишь один шанс, и рубанул саблей ему по лицу, как только мы застыли перед ним, всё так же болтаясь в воздухе без всякой опоры.

Он поймал моё запястье стальными пальцами, сжал так, что я выронил саблю. Глаза с молочной радужкой уставились мне в лицо, рука притянула к себе, и я отметил, что кожа у этого человека желтоватая, а по щекам вьётся очень мелкий красный рисунок — татуировка. Символы мне были знакомы — старый язык народа квелла. Читать его я не мог, но эти буквы иногда находили на изваяниях в Иле.

Куда интереснее было то, что среди букв то и дело попадался рисунок цветущей магнолии.

Плохо.

Я знал, чей это знак — Осеннего Костра. И, выходит, перед нами один из её слуг. Надеюсь, что слуг, а не учеников.

Впрочем, нам и этого достаточно. Не представляю, как противостоять таким созданиям.

Пальцы его левой руки легли мне на темя, и я понял, что ещё секунда, они сомкнутся и мой череп будет раздавлен, точно пустая яичная скорлупа. Но это древнее порождение Ила перекатило руну из-под языка за щёку, сказав очень мягким, удивительно тёплым голосом:

— Ну надо же. Выродок. Ха. Сладко пахнешь. Прошлым. Повиси пока.

Пальцы разжались, и глаза обратились на Иду.

— Маленькая сестра, ты-то мне и нужна. Знаешь моё имя? Оно написано у меня на щеках. Вижу по твоему лицу, ты читаешь на квелла. Скажи его.

Он не просил. Заставлял, и она подчинилась, не в силах сопротивляться:

— Кровохлёб. — В голосе ритессы смешались презрение, отвращение и боль, когда молочные глаза пронзали её разум.

Я знал, кто он. Видел гравюры в старых книгах, где были подобные ему. Люди с жутковатыми прозвищами, заменившими им имена. Суа́ни[3] одной из Светозарных.

Века назад многие младшие колдуны соблазнились Илом, как и их великие учителя. Помешались на желании обладать лучшими рунами и ушли в глубину, чтобы никогда не вернуться и навсегда измениться. Большинство из них давно мертвы, но некоторые до сих пор порочат память Рут, шастая по земле. А это совсем мелкий суани, раз ему так просто находиться в Шельфе.

Но он достаточно крупен, чтобы прикончить нас одним хлопком ладоней.

— Ты ведь знаешь, где Перламутровая. Отдай её мне, и мы расстанемся по-доброму. Буду сниться лишь в твоих незначительных кошмарах, маленькая сестра.

Улыбка его была нисколько не обворожительной, но он старался.

— Отпущу тебя и этого выродка. Слово.

Выстрел прозвучал громом. Правда, я не ожидал такого и вздрогнул. Нервы мои от присутствия этого долговязого урода были не то чтобы в идеальном состоянии.

Пуля ударила ему в спину, он утратил контроль, и мы рухнули под ноги, словно кто-то перерезал нити, которые удерживали нас в воздухе.

Там, где погибла женщина, на одном колене стоял Капитан. Ружьё у него дымилось. Он хладнокровно работал шомполом, готовясь к следующему выстрелу. Над ним, возвышаясь стальным шкафом, широко расставив ноги, застыла Толстая Мамочка. Она была ниже пришедшего Кровохлёба, но уж точно — массивнее.

Жерло её шестифунтовой пушки уставилось прямо на суа́ни, которого совершенно не впечатлила пуля. Колдунья попыталась встать, но я же истинный рыцарь, поэтому рванул её на себя, да ещё и прижал к земле, видя перед глазами грязные ступни и проклятущий клевер.

Харкнуло огнём, ядро врезалось Кровохлёбу в грудь, со звуком столь неприятным, что забыть его у меня никогда не получится.

Такой напор снёс даже его. Он пролетел над нами, впечатавшись в стену офицерского дома, сполз на землю, оставляя на камнях кровь, тут же обращавшуюся в мох, на котором распускались ярко-алые цветы.

Ида кашляла от дыма, когда я тащил её за собой, подальше. Капитан, зарядивший ружьё, невозмутимо подмигнул мне. Этого блондинистого сукина сына не смутила бы и нагая Осенний Костёр, не то что такая «мелочь», как её помощник.

Пуля угодила в шею, фонтанчик крови брызнул и прекратился.

Толстая Мамочка работала быстро, перезаряжая пушку. Справилась за минуту, засыпав из деревянного футляра стальную картечь.

Суани, израненный, с продавленной грудью, выломанными рёбрами и рваной дырой от удара ядра, и не думал умирать. Он поднимался, и не приходилось надеяться, что павлиний выкормыш проглотил свою руну, а тем паче ею подавится.

Пушка снова рявкнула, теперь уже победно. Картечины взвизгнули, пронеслись через двор, и по меньшей мере двадцать из пятидесяти крупных шариков врезались в Кровохлёба, превратив его в решето.

Я не сомневался, что теперь он мёртв. На его теле начали расти и распускаться прекрасные цветы…

[1] Шестиугольник — термин, обозначающий количество заклинаний, которые колдун любой ветви, кроме Перламутровой, способен использовать в течение суток, без отдыха, после выматывающей его силы практики. После исчерпания шестиугольника, контакт с руной прерывается на какое-то количество часов. Всего, как не сложно догадаться, в шестиугольнике шесть заклинаний (по количеству углов). Соответственно Перламутровая ветвь, из-за прожорливости своей магии, способна использовать лишь три или вообще два заклинания (для них используется термин — треугольник).

[2] Сектор — совокупность шестиугольников. Максимальное возможное количество шестиугольников — три. 3×6=18 заклинаний за сутки. Но подобное встречается очень редко, и ни один солнцесвет не может дать столько силы. Его хватает не больше чем на двенадцать не самых мощных заклинаний. Обычно на восемь.

Чаще всего у колдунов встречается один сектор. Или же сектор и полусектор (6+3). По сказкам у Светозарных таких секторов было больше пятнадцати.

[3] Суа́ни. На квелла имеет следующее значение: послушник, последователь, младший ученик; тот, кто следует.