Хвалить нельзя ругать


— Запятую надо ставить перед «нельзя», как учат нас коучеры?

— Именно так! Иногда можно по методу американского сэндвича: похвалить, немного поругать, снова похвалить.

— Это же каким добрым должен быть учитель!

— Он должен быть умным. Есть старая история о том, как одна женщина писала плохие картины и выбирала между тремя женихами. Однажды она попросила их объективно оценить её творчество. «Кто скажет правду, за того и пойду», — решила женщина. Двое сказали правду, третий похвалил её картины, и она вышла за него замуж.

— Считаешь, что третий был хорошим учителем живописи?

— Считаю. Уверен, что женщина с ним стала лучше рисовать. Добрые музы лучше злых.

— Так и плодятся графоманы.

— Пусть плодятся, мы уже это обсуждали. Сайты для графоманов пока не переполнены, есть места для новых. И среди них обязательно найдется один, который от добрых слов уверует в себя и создаст шедевр.

— Ну, не знаю… Кстати, а где мы путешествуем в этой главе и какая будет история? Давай что-нибудь про Париж.

— Про Париж, так про Париж.


В гостях у Гертруды

Они шли по Люксембургскому саду. Октябрьские листья покрыли аллеи, вечернее солнце нагрело скамейки, на скамейках девушки читали книги. Они не ловили так мужчин, они просто читали.

— Скажи, я толстая?

— Ты женственная.

— Значит, толстая.

Она дернула его за рукав.

— Смотри, какие стройные девчонки.

— Школьницы. Это у них от непосильной учебы.

— У меня непосильная работа, но это не помогает.

— Помогает быть красивой, а не ходячим скелетом.

— А куда мы идем?

— На Цветочную улицу. В гости к Гертруде Стайн. А сейчас мы идем по аллее, где она гуляла с Хемингуэем.

— Здесь она сказала ему, что он из потерянного поколения?

— Да, повторила слова владельца автомастерской о криворуком механике. Потом она всех американцев той поры так называла.

— А Хемингуэй это проглотил?

— Куда ему было деваться? Он ей о своих путешествиях рассказывал. Она просила опускать всякие ужасы и рассказывать только смешные случаи.

— Так и ты не хочешь мне говорить, что я толстая.

Они вышли из калитки сада и пошли вдоль старых домов песочного цвета. Остановились у дома 27. Арка, закрытая железной решеткой, над ней барельеф сурового бородатого мужчины. Мемориальная доска повествовала, что тут жила американская писательница Гертруда Стайн.

— Музея нет?

— Музея нет.

— Мы пришли, чтобы посмотреть на эту табличку?

— И на нее тоже.

— И что это нам даст? Мы поумнеем, как Гертруда, или станем талантливыми, как Хемингуэй?

— Помолчи, я хочу тут просто помолчать.

Торжественности момента мешали пешеходы, норовившие оттеснить их с узкого тротуара.

— А о любви Гертруда писала?

— Она писала, что правильно брошенный мужчина возвращается как бумеранг.

— Гениально! Я готова тебе простить этот поход к табличке.

— Тебе остается только догадаться, как правильно бросать мужчин.

— Уж с этим я разберусь без Гертруды.

— Напиши об этом рассказ. Гертруда не такая уж великая писательница, у тебя получится лучше. Начни так: «Они шли по Люксембургскому саду. Октябрьские листья покрыли аллеи, вечернее солнце нагрело скамейки, на скамейках девушки читали книги».

— Хорошо, а потом я напишу, что ты обозвал меня толстой.

— Я не обзывал тебя толстой.

— Ты об этом подумал, я так и напишу.


— Вот так и рождаются графоманы!

— Кто знает, кто знает. Ее спутник поработал доброй музой, и может на Цветочной улице 6-го округа Парижа родился новый Хемингуэй. Или Франсуаза Саган.

Загрузка...