Путин. Его жизнь и время

Но сформировал ли КГБ Путина? Или он уже до поступления в КГБ был во всех важных отношениях тем человеком, которым он станет впоследствии?

Сам Путин официально заявляет, что многое из того, чему его учили в КГБ, он уже знал задолго до этого.

Если что-то случится, надо исходить из того, что отступать некуда [сказал он]. Надо доводить дело до конца. Это известное правило, которому учили в КГБ, но я его усвоил гораздо раньше, в драке с другими ребятами. Было еще одно правило, которому учили в КГБ. Не доставай оружие, если ты не готов его применить... То же самое было и на улице. [Там отношения выяснялись кулаками. Ты не ввязывался в драку, если не был готов довести ее до конца.

Из дзюдо он узнал, как использовать сильные стороны других людей против них самих и использовать их уязвимые места. В Школе Дзержинского его учили, что "при прочих равных условиях наилучших результатов добивается та сторона, которая переходит в атаку" - этот принцип в КГБ называли "наступательностью", "наступательной позицией". Это тоже было знакомо и по дзюдо, и по дракам его детства.

Характер Путина соответствовал характеру работы КГБ. Он любил оставаться на заднем плане и наблюдать за другими, а не быть в центре внимания. Он был дисциплинирован и прагматичен, умел концентрировать свои силы на решении первоочередных задач. Его воспитывали не показывать своих эмоций, что было еще одним качеством, которое ценилось в КГБ.

Это не значит, что Путин ничего не приобрел за годы работы в КГБ. Но к моменту окончания юридического факультета ему было уже почти 23 года, и его личность уже сформировалась. В Школе Дзержинского и Краснознаменном институте он приобрел новые навыки и приемы - как манипулировать активом, как анализировать и оценивать информацию, как отличать главный аспект проблемы от второстепенного. Его научили оценивать контакты. Могут ли они быть полезными? Если нет, то зачем тратить на них время? Прежде всего, он научился никогда не принимать все за чистую монету, не доверять мотивам и намерениям других людей. Разведывательной работе свойственна паранойя. Является ли источник тем, за кого себя выдает, или он работает на другую службу, намеренно прокладывая ложный след? Но и здесь уже имелся прочный фундамент, на который могли опираться его преподаватели. Уже в детстве Володя Путин скрывал свою руку, а в юности не ручался за информацию, если на то не было веских причин.

Время работы Путина в спецслужбах повлияло на его мышление и дало ему новые инструменты для восприятия мира. Но это произошло по нарастающей. Путин уже был Путиным до службы в КГБ.

Глава 4.

Тихие дни в Саксонии

Сказать, что Путин впал в спячку в Дрездене, было бы преувеличением, но не очень большим. Он перестал заниматься спортом, не считая редких игр в футбол; стал регулярно пить пиво, предпочтительно то, которое восточные немцы делали на экспорт в соседнем городе Радеберг (он старался избегать местного пива после того, как коллега нашел в бутылке дохлую мышь); он набрал 25 фунтов и был вынужден покупать костюмы на три размера больше. Работа была рутинной и не требовала особых усилий. Каждое утро он отводил Машу в ясли и каждый день приходил домой к обеду. Это был, как говорит Людмила, размеренный образ жизни, время отдохнуть и подвести итоги.

Отделение КГБ в Дрездене размещалось в приятной трехэтажной вилле, окруженной ухоженным садом за стеной высотой 8 футов, с постом охраны у входа, на тихой, засаженной деревьями улице Ангеликаштрассе, названной в честь художника XVIII века. Это был один из рядов элегантных домов начала века, большинство из которых были разделены на квартиры для партийной элиты города, перед которыми располагались клумбы с цветами, создававшими весной и летом нежную дымку красок. Одна особенно внушительная вилла с двумя огромными старыми акациями и бродящими по территории оленями, где жил местный советский военачальник, ранее принадлежала фельдмаршалу Паулюсу, чьи войска капитулировали под Сталинградом.

В ста метрах от него находилось окружное управление Штази, родственной КГБ Восточной Германии организации, - комплекс административных зданий, раскинувшийся на 15 акрах вдоль берега реки Эльбы. В семи-восьми минутах ходьбы в другую сторону у Путина и четырех его коллег из КГБ были квартиры в огромном жилом доме, построенном всего два года назад, квадратный бетонный фасад которого, подражая Ле Корбюзье, с двенадцатью одинаковыми лестницами, расположенными с интервалами по всей его длине, тянулся более чем на четверть мили. По правую сторону от первой лестницы располагались трехкомнатные квартиры сотрудников КГБ, по левую - четырехкомнатные квартиры сотрудников Штази. Путину досталась квартира Мыльникова - на шестом, последнем этаже. Рядом жила еще одна группа офицеров ГРУ - советской военной разведки.

За ним находилась Дрезденская пустошь - огромное парковое и лесное пространство, в семь раз превышающее по площади Центральный парк в Нью-Йорке, где когда-то располагались королевские охотничьи угодья, а теперь - казармы советского танкового полка. Это был самый элитный и самый привлекательный район Дрездена и, безусловно, самый защищенный.

На вилле на Ангеликаштрассе Путин делил чердак под карнизом с Владимиром Агартановым, самобытным духом, кандидатом наук по ядерной физике, на пять лет старше его самого, который сразу приглянулся ему. Агартанову суждено было попасть в резидентуру КГБ в Вене, где его научное образование делало его очевидным выбором для слежки за МАГАТЭ - Международным агентством по атомной энергии. Но во время обучения в Краснознаменном институте он серьезно испортил свою копилку, пренебрежительно отозвавшись о дряхлеющем руководстве Политбюро, и в наказание был отправлен в периферийное управление в провинцию. Как и Путин, он работал в Управлении "С", занимавшемся "нелегалами".

Два других младших офицера, занимавших отдельные кабинеты на втором этаже, также были сотрудниками провинциальных управлений. Николай Токарев, переведенный из окружного управления КГБ в Лейпциге и работавший в Управлении "Т", которое занималось научно-техническим шпионажем, был на год или два старше Путина и сделал вид, что взял его под свое крыло. Токарев имел репутацию лизоблюда, озабоченного продвижением своей карьеры и завоеванием расположения начальства, но это, очевидно, не принесло ему вреда, поскольку после приезда Путина он продержался всего несколько месяцев, после чего был снова переведен, на этот раз в Карлсхорст. Его преемник, Владимир Брагин из Краснодарского управления КГБ, был более спокойным, за исключением шахмат. Путин не был шахматистом, и по вечерам, когда Агартанов и Брагин сгорбились над шахматной доской, он пил пиво с другим членом квартета - Сергеем Чемезовым, уроженцем сибирского Иркутска, работавшим в Управлении "К", занимавшемся контрразведкой. Чемезов был ровесником Путина, и они стали близкими друзьями.

Пятый сотрудник отделения связи, заместитель Матвеева полковник Калинин, был закоренелым сталинистом, которого все остальные искренне ненавидели. У них с Матвеевым была секретарша Ленхен, которая происходила из семьи прибалтийских немцев, владела немецким и русским языками и в случае необходимости могла выступать в качестве переводчика. Кроме того, в штабе был немецкий водитель Вернер, прикомандированный из Штази, а на первом этаже - небольшой отряд российских пограничников, в задачу которых входила охрана миссии. В подвале, по просьбе Матвеева, за несколько месяцев до приезда Путина, немцы установили сауну, в которой по пятницам вечером мужчины пили пиво и смотрели советское телевидение.

Людмила вышла с Машей к нему в конце октября. Она сразу почувствовала себя как дома. Дрезден напомнил ей Калининград, где она выросла и который до Второй мировой войны был прусским городом Кенигсбергом. Здесь были те же буржуазные немецкие особняки и тот же знакомый с детства запах коксовых брикетов, которыми топили печи. Но, как и в Ленинграде, повсюду были напоминания о жестокости войны. Развалины Фрауэнкирхе XVIII века, одной из выдающихся протестантских церквей Европы, разрушенной в результате бомбардировок союзников в 1945 году, возвышались над центром города как мрачный памятник десяткам тысяч погибших. Но Людмиле Дрезден понравился тем, что, по ее словам, переезд "решил некоторые материальные и бытовые проблемы" - сдержанный намек на то, что впервые в жизни у них с Володей появился свой дом, а не теснота со свекрами.

Как и все советские гости Восточной Германии, она была поражена изобилием товаров в магазинах по сравнению с тем, что можно было купить дома. Путин тоже был поражен. "Мы приехали из России, - писал он позже, - где были длинные очереди и дефицит, а в Восточной Германии всегда всего хватало". Даже бананы, которые в Советском Союзе были недоступны, можно было купить в армейском комиссариате, куда он, как сотрудник КГБ, имел доступ.

Людмила обратила внимание именно на мелочи: вежливость продавцов, которые не торопясь выясняли, что хочет каждый покупатель, заворачивали каждую покупку в индивидуальную упаковку, а потом спрашивали, не нужно ли еще чего-нибудь, в отличие от ленинградских коллег, которые реагировали только на крики покупателей, а потом огрызались, что ничего не осталось; отсутствие очередей, чистота на улицах , то, что немцы каждую неделю моют окна в своих квартирах; порядок, с которым немецкие хозяйки каждое утро развешивали белье на вешалках во дворе.

В конце зимы Людмила, уже беременная вторым ребенком, вернулась в Ленинград, взяв с собой Машу, чтобы защитить дипломную работу на последнем курсе университета.

Путин остался холостяком, и его взгляд стал блуждать. Однажды вечером он пришел на день рождения Фрица Байсига, начальника Штази в Гроссенхайне, городке в 20 милях к северо-западу от Дрездена. 26-летняя дочь Байсига, Дорис, энергичная молодая женщина с очаровательной улыбкой, уже встречалась с Путиным. Она нашла его привлекательным, и он, очевидно, чувствовал то же самое. В тот вечер, по ее воспоминаниям, он начал выпивать, что редко делал на публике, и, набравшись смелости, поцеловал ее, после чего они занялись жестким петтингом. Это был краткий эпизод, который не привел ни к чему хорошему. Сегодня она говорит, что эта глава ее жизни закрыта: это было юношеское увлечение. Но Путин пошел на серьезный риск. Ни в Штази, ни в КГБ внебрачные связи не допускались. Он так и не смог полностью преодолеть свою старую проблему - "пониженное чувство опасности".

Насколько это было опасно, стало ясно через несколько месяцев, когда заместителя Матвеева, полковника-сталиниста, посадили на самолет и отправили обратно в Москву. Официально его должность была прекращена из-за безделья, но, хотя это, конечно, правда, в КГБ конца 80-х годов это не было бы основанием для того, чтобы с позором отправлять его домой. Позже выяснилось, что у полковника был роман с секретаршей Ленхен, за пышное декольте которой закрепилось прозвище "Балконная", и она забеременела. Гораздо серьезнее, если бы Карлсхорст знал, было то, что Ленхен уже несколько лет работала на БНД, западногерманскую службу внешней разведки. БНД вывезла ее, сделала аборт и устроила новую жизнь, управляя под чужим именем небольшой гостиницей в одном из провинциальных городов Западной Германии.

В июне Людмила вернулась в Дрезден после сдачи выпускных экзаменов. Во время предродового обследования немецкие врачи обнаружили у нее анемию и отправили в больницу на пять дней для переливания крови. Володю оставили с Машей, которой тогда было 14 месяцев.

Как и предполагала Людмила, это была катастрофа, но в то же время и некое откровение. Она дала ему подробные инструкции, как готовить еду для девочки, но неизменно к тому времени, когда он начинал готовить, Маша уже была голодна и выказывала свое недовольство. С другой стороны, сам воспитанный в семье, где ласку проявляли редко, он потакал любому желанию Маши. Когда Людмила вернулась, в квартире, как она и ожидала, царил беспорядок, а дочь была очень счастлива.

Она сказала себе, что, должно быть, это заставило его осознать, как трудно быть матерью. Если так, то он хорошо это скрывал.

За едой, вспоминала она, "он капризничал... Если блюдо, по его мнению, было приготовлено не так, как надо, он предпочитал не есть его вообще". Когда она особенно старалась угодить ему и, по ее словам, "с замиранием сердца" ждала его реакции, он говорил: "Мясо суховато". Если же мясо было действительно вкусным, он мог сказать нехотя: "Неплохо". Она утешала себя мыслью, что он просто применяет старую русскую пословицу: "Хвалит женщину - портит дом".

Однако в других вопросах Путин поддерживал ее, даже если это означало нарушение условностей, по которым должен был жить сотрудник КГБ. К тому времени, когда в конце августа родилась их вторая дочь, Катерина, Людмила выучила сносный немецкий язык и начала заводить друзей среди жен сотрудников Штази, что обычно не поощрялось КГБ. Девочки, когда подросли, пошли в местный детский сад и вскоре уже болтали дома по-немецки, чем вызвали скандал у приехавшего офицера из Карлсхорста, который поинтересовался, почему они не говорят по-русски.

Но даже в братской Восточной Германии существовали границы дозволенного. Когда Путин нашел для Людмилы работу преподавателя испанского языка в местной немецкой школе, ей было приказано не соглашаться на нее. Когда один из ее немецких знакомых был признан нежелательным, ей было приказано разорвать отношения. Она не привыкла к такой дисциплине и терпела ограничения.

Как и большинство советских граждан, командированных за границу, семья жила экономно и откладывала, сколько могла. Путину платили 800 остмарок в месяц, которые, хотя и не стоили ничего за пределами Восточной Германии, условно были равны дойчмаркам и покрывали расходы на жизнь, плюс почти 100 долларов США в месяц в твердой валюте. Людмила не тратила деньги на одежду, но шила ее себе и детям, а летом помогала местному колхозу собирать урожай персиков, что приносило небольшой доход.

Это было комфортное существование. Они пользовались дачей, принадлежащей Штази, на берегу озера у небольшого городка Неськи, в лесу недалеко от польской границы, в 50 милях к востоку от Дрездена. Летом они с удивлением смотрели на восточных немцев, практикующих Freikörperkultur, "культуру свободного тела", или пляжный нудизм. Зимой они пили глинтвейн на рождественском рынке в Дрездене, который длился целый месяц и представлял собой сказочную страну прилавков и ярких украшений, не похожих ни на что из того, что было дома, и катались на лыжах на холмах над Кёнигштайном, в районе, известном как Саксонская Швейцария, расположенном всего в 20 милях от города, в сторону Чехословакии.

В 1987 г. Путин повез их в Прагу - серый город в стиле барокко, архитектуру которого он обожал, предпочитая ее даже Ленинграду. Они сходили в театр в Восточном Берлине, купили в валютном магазине для дипломатов телевизор и видеомагнитофон, за которыми на родине стояли очереди. Коллеги из Карлсхорста присылали им кассеты с американскими фильмами, среди которых был "Призрак Черной Бороды" с Питером Устиновым в главной роли. По субботним вечерам они смотрели популярную на восточногерманском телевидении эстрадную передачу "Чайник цвета" (Ein Kessel Buntes) с участием певца Вольфганга Липперта, чьи лилейные мелодии Путин выучил наизусть, и "большой Хельги" Ханеманн, которая рассказывала скабрезные юмористические истории с грубым берлинским акцентом, ласково называемым "берлинским рылом". Единственным недостатком было то, что они не могли смотреть западногерманское телевидение, которое принималось в Восточной Германии повсеместно, за исключением Дрездена и польской границы - районов, пренебрежительно называемых "Долиной неосведомленных".

Дрезден был третьим по величине городом Восточной Германии после Восточного Берлина и Лейпцига с населением более полумиллиона человек. Его посещали иностранные бизнесмены и туристы, а также западногерманские родственники местных жителей. Управление КГБ здесь было одним из крупнейших в стране, которая, как не уставало подчеркивать путинское начальство в Карлсхорсте, находилась "на линии фронта между Восточной Европой и Западом" и поэтому имела первостепенное значение для безопасности советского государства.

Вопрос о том, удалось ли дрезденскому бюро получить действительно ценные разведданные, остается открытым. Агартанов язвительно отозвался о его работе. 'Это была игра в разведку', - писал он. Если бы какой-нибудь американский шпион проник в оперативный штаб, он был бы невероятно удивлен: грозный КГБ тратил свое время на пустяки". Дрезденский офис был "кадровым отстойником... самым непрестижным местом", которое занималось "вопросами второстепенного характера" и имело "крайне скромные" успехи.

Агартанов был желтоват, но его претензии были справедливы. Коллегия КГБ, определявшая политику, брала пример с ЦК партии, который считал, что любую проблему можно решить, составив подробные месячные и годовые планы и бросив на их выполнение достаточное количество людей. Эффективность планов практически не имела значения. В результате образовалось бюрократическое болото, переполненное сотрудниками, в котором была подавлена всякая инициатива. В Дрездене Путин подчинялся полковнику Матвееву, который должен был подписывать каждый его отчет, направляемый в Карлсхорст. В Берлине он подчинялся полковнику Кулькову, возглавлявшему Управление "С". Его непосредственным начальником был другой полковник, Юрий Лещев, его бывший начальник в Ленинграде, который теперь был переведен в Восточную Германию для руководства и координации деятельности 14 окружных управлений КГБ.

Как будто этого было недостаточно, удручало отсутствие элементарного оборудования. Путин и Чемезов пользовались одним автомобилем - скромными "Жигулями". В кабинете, который Путин делил с Агартановым, на каждого из них был один телефон с внутренней линией и одна пишущая машинка. В то время, когда в Западной Европе портативные компьютеры уже широко использовались в бизнесе и начинали появляться в частных домах, в офисе не было ни текстового процессора, ни принтера. На все здание был один термокопировальный аппарат, который выдавал копии фиолетовыми чернилами на бежевой бумаге, которая через несколько месяцев выцветала до неузнаваемости.

Отчеты для Берлина сшивались вручную между твердыми обложками с помощью иголки и нитки, плотно сжимались специальным зажимом и отправлялись курьером. Отсюда и поговорка: "Самое острое оружие чекиста - шило", которым проделывались отверстия в сшиваемых бумагах. Эта процедура практически не изменилась со времен Охраны - секретной службы царя Николая II - до революции. То же самое касалось и внутренней безопасности. Металлические ящики, в которых хранились секретные документы, и двери в кабинеты, закрывавшиеся на ночь, помечались сургучной печатью с оттиском личной печати ответственного сотрудника.

Но главная проблема для Путина и его коллег заключалась в том, что они никак не могли выполнить те задачи, которые ставила перед ними партия . Главной из них была операция "РЯН" - "Ракетно-ядерное нападение", целью которой был сбор разведданных о предполагаемых планах США нанести первый ядерный удар по России.

Озабоченность Политбюро достигла апогея в ноябре 1983 года, когда НАТО провела учения под кодовым названием Able Archer, завершившиеся имитацией ядерного удара. В Москве заподозрили, что это уловка, маскирующая подготовку к реальному нападению. Советские ядерные силы были приведены в боевую готовность, и в течение пяти дней, пока западные лидеры пребывали в блаженном неведении о том, какую бурю подняли учения, мир был близок к ядерному взрыву, как никогда со времен Кубинского ракетного кризиса за 20 лет до этого. Впоследствии напряженность в мире ослабла, но опасения, лежащие в основе учений, не исчезли. РЯН оставался советской навязчивой идеей вплоть до второй половины 1980-х годов. Для резидентур КГБ в Америке и Западной Европе было достаточно сложно найти доказательства несуществующей угрозы, но они, по крайней мере, могли сообщить, что нет никаких признаков работы правительственных министерств до поздней ночи, никаких признаков готовности банков крови, складирования мяса, подготовки эвакуационных бункеров или других трехсот или около того признаков, за которыми им было приказано следить. В таком месте, как Дрезден, даже это было невозможно.

Другой важной заботой советского руководства было НАТО. Дрезденскому отделению было приказано попытаться проникнуть на три базы армии США в Западной Германии, где размещались американские спецподразделения, поскольку в Москве считали, что одним из первых признаков грядущего конфликта будет состояние повышенной готовности отрядов "зеленых беретов". Однако базы в Бад-Тёльце (Бавария), где располагалась 10-я группа спецназа США, а также в Вильдфлекене и Штелле, где находились более мелкие подразделения, находились за сотни километров, и получить информацию с них не представлялось возможным. Путин и Агартанов потратили месяцы на то, чтобы просмотреть тысячи Anträge - анкет, которые восточные немцы должны были подавать, приглашая западногерманских родственников к себе в гости, - и попытаться найти тех, у кого родственники живут в этих районах. Очень немногие из них, пишет Агартанов, сделали это, и ни один не давал реальной надежды на вербовку. Это была пустая трата времени, и в конце концов Путин решил, что им следует сдаться.

Оставалось только то, что Агартанов называл "второстепенными вопросами".

Формально и он, и Путин принадлежали к линии N, которая, как ни странно, была обозначением сотрудников Управления S на местах. Перед сотрудниками линии N стояли две основные задачи: выявление потенциальных вербовщиков, которые могут быть подготовлены в качестве агентов-нелегалов, и сбор документов и других материалов, которые могут быть использованы для создания "легенд" в качестве прикрытия для них. Западные спецслужбы практически никогда не используют нелегалов: затраты на подготовку и маскировку нелегального агента несоизмеримы с возможной отдачей. Но в России старые традиции неистребимы. ЧК начала использовать нелегалов не по своей воле, а по необходимости, в то время, когда у Советского Союза не было дипломатических отношений с США и были слабые связи с другими западными странами, что не позволяло создать легальные резидентуры под дипломатическим прикрытием.

Позднее Путин утверждал, что "вся моя работа во внешней разведке была связана... именно с нелегальной разведкой". Это преувеличение. Возможно, он и проводил какое-то время в Первом управлении в Ленинграде, занимаясь вопросами линии "Н", но это, конечно, не было его основной задачей.

В Восточной Германии поиск потенциальных нелегалов был приоритетной задачей советской разведки из-за относительной легкости их проникновения в Западную Германию. По этой причине руководитель представительства в Карлсхорсте, офицер достаточно важный, чтобы иметь место в Коллегии КГБ, всегда был выходцем из Управления "С". Но даже в Восточной Германии выявление потенциальных нелегалов было душераздирающей задачей. Агартанов, будучи физиком, сравнивал ее с извлечением радия, которого в основном минерале содержится одна часть на шесть миллионов.

Перспективные кандидаты передавались в ФКР, которая проводила их отслеживание. В случае положительного решения их обрабатывали так же, как и других потенциальных кандидатов, что могло занять год и более. Из тех, кто проходил этот этап, все, кроме нескольких человек из каждой тысячи кандидатов, оказывались на обочине. Путин все это делал, но прекрасно понимал, что все найденные им потенциальные кандидаты, скорее всего, окажутся заклейменными как отказники в какой-нибудь пыльной папке в архиве Десятого департамента.

Собирать документацию для "легенд" было проще, но это была работа Агартанова, а не Путина, и она тоже была до скуки рутинной.

Формальное положение Путина в "Линии Н" не освобождало его от выполнения других задач разведки. Сергей Безруков, сменивший Лещева, рассказывал, что, как и у всех советских разведчиков в Восточной Германии, первой обязанностью Путина была вербовка агентов, либо прямая, либо под "ложным флагом", когда вербуемого заставляли поверить, что он сотрудничает не с КГБ, а с какой-то другой организацией.

В первые месяцы работы Путину мешало плохое знание немецкого языка. Уроки языка в Краснознаменном институте, к своему ужасу, оказались совсем не тем, что неформальное общение с коллегами из Штази. Клаус Зухольд, познакомившийся с ним вскоре после приезда, вспоминал, что он предпочитал говорить по-русски. Языковая подготовка в КГБ не была одной из его сильных сторон. Олег Калугин, чье знание английского языка было гораздо лучше, чем немецкого Путина, был шокирован, обнаружив по прибытии в Нью-Йорк, что у него тоже есть трудности. В отличие от многих своих коллег, Путин упорно занимался немецким языком и довольно скоро достиг приемлемого уровня беглости, который со временем еще более улучшился. Последующие заявления российских журналистов о том, что он был блестящим лингвистом и освоил различные диалекты немецкого языка, были чистой воды выдумкой, но через некоторое время он уже спокойно владел языком и с удовольствием на нем говорил.

Однако даже не владея немецким языком, сотрудник КГБ мог работать в Восточной Германии, поскольку большую часть работы по выращиванию и вербовке агентов выполняли местные посредники, прикомандированные из Управления уголовного розыска полиции Восточной Германии. Предшественник Путина, Борис Мыльников, плохо говорил по-немецки, но, тем не менее, справлялся со своей работой.

Местные сотрудники получали зарплату от "Штази", но работали на КГБ полный рабочий день, что позволяло им получать дополнительный доход. В распоряжении дрезденского отделения было четыре посредника, двое из которых, Райнер и Георг, были приписаны к линии N. Георг руководил рядом вспомогательных агентов в Западной Германии, но, по словам Агартанова, отдача от них была минимальной. По словам полковника Матвеева, Путин напрямую вербовал других агентов, в том числе из числа студентов Дрезденского технического университета. Один из них, выходец из Колумбии, связал его с сержантом американской армии колумбийского происхождения в Западном Берлине, который продал ему несекретное армейское пособие. Но на этом его успехи в разведке не закончились.

Отсутствие результатов не сказалось на карьере Путина. В 1987 году он получил звание подполковника. Более того, его повысили в звании. Звания в КГБ зависели исключительно от выслуги лет. Звания же зависели от результатов работы. Путин пришел в Дрезден в звании старшего оперуполномоченного. Вскоре он был повышен в должности до помощника начальника управления, а затем и до старшего помощника. Повышение в звании давало лишь скромную прибавку к зарплате - 10 рублей в месяц, а повышение в должности - дополнительные 60 рублей в месяц, которые учитывались при назначении пенсии. К концу пребывания в Дрездене условная зарплата Путина составляла более 600 рублей в месяц, что в три-четыре раза превышало среднюю советскую зарплату.

Это было необычно для офицера - получить два повышения подряд, но полковник Матвеев настоял на своем, и бюрократия согласилась. Несмотря на скромную внешность, полковник был фигурой, с которой следовало считаться. Он много лет проработал в аппарате парткома КГБ на Лубянке и был членом той же первичной партийной ячейки, что и Андропов. В Дрездене он жил на отдельной вилле с седаном "Волга" с шофером и поддерживал связь с Гансом Модровым, руководителем Восточногерманской партии в округе, которого Москва рассматривала как возможного преемника архиконсервативного лидера страны Эриха Хонеккера.

Именно по настоянию Матвеева Путин вскоре после приезда был назначен секретарем партийной ячейки дрезденского отделения КГБ. Это была задача, от которой офицеры обычно старались уклониться. Секретарь не имел реальных полномочий, а в больших резидентурах заседания носили чисто формальный характер. Каждая ячейка собиралась раз в месяц для рассмотрения темы, заданной Центральным Комитетом в Москве. Как правило, реальной дискуссии не было. В Дрездене все было несколько свободнее, отчасти потому, что во второй половине 1980-х годов политический климат стал более спокойным, а отчасти потому, что группа была совсем небольшой. КГБ официально назывался "вооруженным отрядом партии", и выполнение партийных обязанностей могло помочь в дальнейшей карьере. В случае с Путиным это означало, что он автоматически становился членом партийного комитета КГБ Восточной Германии, который был более влиятельным органом и позволял ему контактировать с высокопоставленными офицерами, с которыми он иначе не смог бы встретиться.

Матвеев старался не проявлять фаворитизма, но явно считал Путина на голову выше других, что вызывало некоторую ревность у его коллег, считавших, что он ничем не лучше их. Агартанов, знавший его лучше всех, назвал его "обычным представителем нашей профессии, ... вежливым, приветливым, внимательным и ненавязчивым, [но] ничем не выдающимся". Виктор Сергеевич Адьянов, сменивший на опального сталинского полковника, сказал, что его "трудно назвать супершпионом ... он не выделялся среди своих коллег". Брагин сказал, что Путин был "наравне со всеми, без особых достижений". И он, и Адьянов назвали его "трудоголиком", и по сравнению с ними он, наверное, таким и был, но для Агартанова он был "добросовестным и не более того", и Матвеев с ним согласился.

Однако по двум пунктам Агартанов и Брагин сошлись во мнении. Путин умел расположить к себе людей старшего поколения. Как сказал Агартанов: «Он умел расположить к себе любого человека, особенно ровесников своего отца». Они также считали, что он не был амбициозным. По словам Брагина, «он не мечтал о карьере». Агартанов считал, что Путин может дослужиться до полковника, но выше не пойдет. Для офицеров из провинции существовал потолок, который мало кто мог пробить. Для получения генеральского звания требовалось утверждение на уровне ЦК партии, а большинство руководящих должностей, даже в провинциальных управлениях, занимали офицеры, прилетевшие на парашюте из Москвы.

Только жена Путина, Людмила, считала, что при желании он может подняться еще выше. Возможно, она знала что-то, чего не знали остальные. Но если Путин и стремился к чему-то большему во время пребывания в Дрездене, он старался это скрыть.

Когда летом 1986 г. семья вернулась в Ленинград в свой первый отпуск, родители Путина были на даче в Тосно, поэтому квартира в Автово была в их распоряжении. Перестройка, или "перестройка", и гласность, или "открытость", - две фирменные программы нового лидера Советского Союза Михаила Горбачева - тогда еще только начинались. Большинство людей считало, что это будет очередная неудачная попытка реформ, которая в итоге ни к чему не приведет.

Горбачев пришел к власти в марте 1985 г., сменив многолетнего помощника Брежнева Константина Черненко и бывшего руководителя КГБ Андропова, которые имели хроническое заболевание и продержались на посту менее 15 месяцев. Уже через год его самым заметным достижением стало начало ожесточенной кампании по борьбе с алкоголизмом. В Краснознаменном институте церемония вручения дипломов выпускникам путинского курса, обычно шумная и смазанная, прошла сухо. Полковник Кульков был возмущен. 'Представляете, сидят все эти генералы, поднимают чашку чая или кофе', - негодовал он. Путин с друзьями нарушил запрет и отпраздновал в ресторане, но подальше от института, чтобы не осудили более ретивые коллеги.

В Дрездене Лазарь Матвеев также проигнорировал запрет, мотивируя это тем, что они будут выглядеть смешно в глазах своих коллег из Штази. Но если Матвеев поддержал кампанию в принципе, то Путин - нет. Он соглашался, что алкоголизм - это беда, но единственным эффективным средством борьбы с ним является повышение общего культурного уровня общества. Его мотивы были сугубо практическими. Запрет загнал проблему в подполье, увеличив нелегальное производство спиртного домашней выработки и ядовитых суррогатов и спровоцировав бессмысленное массовое движение за уничтожение ценных виноградников. Тремя годами ранее, в Ленинграде, рассказывал он Агартанову, он видел, как бывшие коллеги из Пятого управления выставляли у кинотеатров и бань посты, чтобы пресечь начатую Андроповым кампанию по борьбе с развратом чиновников в рабочее время. Это, по его словам, тоже было ошибкой. Это было злоупотребление административными мерами, и оно не решило той проблемы, которую должно было решить.

В конце концов антиалкогольная кампания была свернута, но не по тем причинам, о которых говорил Путин. Она была свернута потому, что государство не могло обойтись без доходов от продажи водки.

Когда эти темы возникали на заседаниях партийной ячейки, Путин старался ничего не говорить, чтобы не противоречить полковнику Матвееву, который был коммунистом старой закалки, как и его отец. Спорить бессмысленно, сказал он Агартанову: это ничего не меняет и только ставит под удар себя и свою семью. «У человека всего одна жизнь. Зачем тратить ее на то, чтобы биться головой о кирпичную стену?» Такой же подход он применял и к антисемитизму, который был широко распространен в КГБ. Его предшественник, Борис Мыльников, был ярым антисемитом. Путин ни разу не подал вида, что не согласен с расистскими высказываниями Мыльникова, хотя его тренер по дзюдо Анатолий Рахлин и многие другие из его ближайшего окружения были евреями. Точно так же, когда Матвеев на заседании партийной ячейки пожаловался, что физик-диссидент Андрей Сахаров, которого Горбачев освободил из внутренней ссылки, находится под сионистским влиянием через свою жену-еврейку Елену Боннэр, Путин немедленно его поддержал. В частном порядке он утверждал, что сионизм здесь ни при чем, взгляды Сахарова были его собственными и никто на него не влиял.

Разрыв между тем, что можно говорить, и тем, что можно думать, который советские граждане учитывали в своем поведении с детства , не слишком задумываясь о его последствиях, стало трудно игнорировать в изменившемся климате 1980-х годов.

В КГБ это было особенно актуально. Генерал Карасев, старый наставник Путина в Ленинграде, писал, что в 1980-е годы молодые офицеры, которые «знали о недостатках системы гораздо больше, чем их соотечественники, стали критически относиться к происходящему и осознавать необходимость перемен и обновления. Они совершенно ясно видели, что абсурдность самой системы наносит стране не меньший ущерб, чем все иностранные спецслужбы вместе взятые». Путина поразил разговор с коллегой из КГБ, служившим в советской армии в Афганистане. Он рассказал, что главным его достижением там было предотвращение бессмысленных бомбовых налетов советских войск. Путин уже понял, что война была ошибкой. Тем не менее, по его словам, он был ошеломлен. После таких бесед начинаешь задумываться и переосмысливать происходящее.

К концу 1980-х годов Путин многое переосмыслил.

Владимир Брагин пришел к выводу, что Путин уже не коммунист. Его начальник Сергей Безруков высказал аналогичное мнение, отметив при этом, что термин "убежденный коммунист" к тому времени практически утратил свое значение. Агартанова забавлял контраст между Путиным, секретарем партийной ячейки, который в присутствии полковника Матвеева был истинно верующим, и Путиным-отступником, который в частной жизни считал коммунизм несбыточной мечтой.

На Путина произвели сильное впечатление частные магазины и малые предприятия, которым коммунисты разрешили работать наряду с государственными. Это был совсем другой мир, нежели мрачные, неприветливые государственные магазины у нас дома с их пустыми полками, скучающими продавцами и угрюмыми кассирами. Частная собственность, по мнению Путина, является ключевым фактором. Для того чтобы люди были мотивированы, нужно дать им возможность накапливать собственность и передавать ее своим детям. Для того чтобы экономика развивалась, необходима конкуренция.

В Москве советское Политбюро решало те же вопросы. Партийные консерваторы во главе с Егором Лигачевым, заместителем Горбачева, выступали против радикальных перемен. С неохотой они признали необходимость большей гибкости в централизованном планировании, но термин "частная собственность" был табуирован. Только в мае 1988 г. Горбачеву удалось провести закон, разрешающий создание так называемых "кооперативов", что открыло путь к частному предпринимательству в Советском Союзе.

В первые годы перестройки Путин, как и многие другие, испытывал серьезные сомнения по поводу горбачевских реформ. Проблемы, по его мнению, носили системный характер. Внесение изменений ничего не даст.

Более того, как видно из Дрездена, первые результаты не внушали оптимизма. Коррупция, которая при Брежневе ограничивалась в основном номенклатурой, партийной элитой, распространялась на все слои общества. Обмен любезностями, известный как блат, всегда был частью советской системы. Но есть разница между добровольным оказанием предпочтения другу, чувством обязанности оказать предпочтение другу и оказанием предпочтения в обмен на взятку. По мнению Путина, первого трудно избежать. Второе и третье недопустимо. Летом 1987 года, находясь в отпуске, он приехал в Баку к Ильхаму Рагимову, своему азербайджанскому однокурснику по юридическому факультету, и с ужасом обнаружил, что в кавказских республиках ничего нельзя добиться без взятки. В Восточной Германии офицеры советских вооруженных сил начали продавать технику и снаряжение на черном рынке. Дошло до того, что когда Путин и его коллеги ехали в Берлин, им было приказано взять с собой табельные пистолеты Макарова на случай, если их задержат и попытаются угнать машину.

Еще одной "соломинкой" стал спрос на западную моду.

В 70-е годы Путин, как и большинство молодых людей его возраста, которые могли себе это позволить, тратил значительную часть своей зарплаты на черные западные джинсы. В 80-е годы почтовые каталоги западногерманских домов моды, по которым ловкая швея в Москве или Ленинграде могла сшить хорошую копию западного пальто или платья, были предметом первой необходимости. У Путина были друзья в Управлении "С" в Карлсхорсте, которые получали их для него из Западного Берлина. Они были на вес золота. Может быть, Карлсхорст и не мог получить много информации о РЯН, - ехидничал Агартанов, - но он перевыполнял свою норму, когда речь шла о последних творениях западногерманских дизайнеров одежды. Поставлять модные иллюстрации женам московской элиты было выгодно, но это было не то, ради чего Путин пришел в КГБ идеалистическим юношей десять лет назад.

Когда стало ясно, что Горбачев нацелен на нечто большее, чем просто косметические изменения, Путин воспринял это с большим энтузиазмом.

Если раньше он и его коллеги в Дрездене читали западногерманский политический журнал Der Spiegel, чтобы узнать последние новости, то теперь стояла очередь за литературным еженедельником "Литературная газета" и "Огоньком", который зарекомендовал себя как знаменосец перестройки и был, безусловно, самым смелым советским журналом своего времени. В другом новаторском журнале - "Новый мир" - были опубликованы "Доктор Живаго" Бориса Пастернака, "1984" Джорджа Оруэлла и эпическая хроника сталинских лагерей "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына, которые ранее были запрещены.

Для россиян это было одно из тех необыкновенных, приподнятых, обескураживающих времен, которые страна переживает, пожалуй, раз или два в столетие. Как в 1960-е годы в Западной Европе, когда послевоенное поколение отвергло культурные и социальные традиции старших, так и в Советском Союзе в 1980-е годы были отброшены ранее не подвергавшиеся сомнению догматы коммунистической веры, и люди позволили себе думать и говорить то, что еще недавно было немыслимо.

Для поколения Путина это было захватывающе. Для руководства Восточной Германии и "Штази" это был ужас. Основа созданной ими системы неуклонно разрушалась.

Путин восхищался немцами. Они были организованными и старательными. Они умели работать и веселиться, не напиваясь до слепоты, как русские. Была, конечно, и более тревожная сторона. Посещая Бухенвальд и другие нацистские концлагеря, Агартанов писал: «Трудно было поверить, что сатрапы, управляющие этими лагерями, - такие же немцы, воспитанные так же, с такими же хорошими манерами, посещающие концерты классической музыки... как и те, кто нас сопровождал». Но "настоящим открытием", по словам Путина, стала отсталость политической системы Восточной Германии. Он ожидал, что будет жить в европейском государстве. Вместо этого он оказался в "жестко тоталитарной стране, похожей на ту, какой был Советский Союз 30 лет назад... Все население находилось под наблюдением, как будто оно все еще жило в сталинские времена". Перестройка и гласность были преданы анафеме.

К 1987 году восточногерманские лидеры на встречах с советскими коллегами открыто выступали против политики Горбачева.

В сентябре того же года на встрече с членами Коллегии КГБ министр безопасности Эрих Мильке, самый влиятельный член Политбюро после Эриха Хонеккера, заявил, что элементы советского Союза ведут "идеологическую диверсию" против Восточной Германии. По его словам, он уже несколько месяцев предупреждал, что «враждебные центры немедленно воспользуются гласностью и перестройкой и используют их как прикрытие для своих операций... Основной вопрос - капитализм или социализм. Если [Москва] пойдет по пути капитализма, то о социализме можно забыть».

В то время это выглядело как паника, и собеседник Мильке, начальник Пятого управления КГБ генерал Иван Абрамов, воспринял это именно так. Но Мильке не ошибся. Он, как и Горбачев, видел, к чему неизбежно приведет логика кремлевской политики.

Первые признаки того, что гласность может иметь непредвиденные последствия, появились в Средней Азии, где ветерана, главу Казахской коммунистической партии Динмухамеда Кунаева, этнического казаха, вынудили уйти в отставку и заменили русским, доставленным на парашюте из Москвы. Это решение подогрело и без того тлеющее недовольство казахов российским господством и вызвало многодневные беспорядки на национальной почве, подавленные советскими военными, в результате которых пострадали около двух тысяч человек. В то время Горбачев рассматривал это как единичный случай. Но уже через некоторое время вспышки национализма стали ощущаться и в других регионах. Политбюро раскололось на реформаторов и сторонников жесткой линии, и Кремль оказался не в состоянии выработать согласованную реакцию.

Через три недели после встречи Миэльке с Абрамовым тысяча человек устроила в Ереване, столице Советской Армении, марш протеста, призывая к аннексии Нагорного Карабаха, армянонаселенного анклава, находящегося под управлением соседнего Азербайджана. Милиция предприняла полусерьезную попытку оттеснить их, но затем разрешила продолжить демонстрацию. Четыре месяца спустя, в феврале 1988 года, сотни тысяч армян вышли на главную площадь Еревана, требуя возвращения территории.

Горбачев запоздало признал опасность того, что он называл "националистическими тенденциями", и проблема была обсуждена в ЦК. Но к тому времени джинн уже вырвался из бутылки. В городе Сумгаит, расположенном недалеко от Баку, азербайджанскими бандитами были убиты десятки армян, возможно, до 200 человек. В конце весны того же года в прибалтийских республиках развернулось националистическое движение. Горбачев выступил с идеей перехода к конфедеративному устройству с передачей больших полномочий союзным республикам. В таких странах, как Венгрия и Польша, где стремление сбросить советское иго никогда не было далеко под поверхностью, это было воспринято как "зеленый свет" для продвижения к большей независимости.

Неспособность Горбачева остановить рост национализма была не единственным признаком того, что советская система начала расшатываться.

Взрыв атомной электростанции на Чернобыльской АЭС в апреле 1986 года стал серьезным ударом по советской гордости. Как и подвиг Матиаса Руста, молодого западного немца, который 28 мая 1987 года, за несколько дней до своего девятнадцатилетия, на легком самолете перелетел из Хельсинки в Москву, насмехаясь над советской противовоздушной обороной, и приземлился в районе Красной площади.

Для реформаторов в советском руководстве оба события имели положительную сторону. Первое послужило основанием для прекращения чрезмерной секретности и развития гласности. Второе дало Горбачеву повод для чистки жестких военных, выступавших против перестройки. В июне 1988 г. на XIX партконференции и последующем Пленуме ЦК он пошел дальше, добившись одобрения масштабной программы политических реформ, включающей разделение государственных и партийных органов, проведение конкурентных выборов с участием нескольких кандидатов как на местном уровне, так и на вновь созданном Съезде народных депутатов, который должен был стать высшим органом государственной власти.

Восточногерманским руководителям казалось, что сбываются их худшие опасения. Они еще больше укрепились в своем намерении оказать сопротивление.

Идеологический конфликт между Восточным Берлином и Москвой вскоре почувствовали и в Дрездене. Хорст Бём, молодой генерал, возглавлявший окружной штаб Штази, был жестким сталинистом. Путин, как и другие сотрудники КГБ, имел пропуск, дававший ему неограниченный доступ в штаб-квартиру Штази. Бём постановил, что в будущем все контакты, кроме официальных торжеств по случаю "советско-германской дружбы", должны организовываться через специально назначенного офицера связи Штази. Группа полковника Матвеева оказалась вынуждена организовывать тайные встречи со своей родственной службой, как будто они действовали на враждебной территории, чтобы получить информацию, которая должна была быть общей.

Действия Бёма были вызваны не только идеологическими разногласиями. В 1970-х годах КГБ запустил программу "Луч" (Luch, "Световой луч") для мониторинга общественного мнения и определения степени проникновения западного влияния в восточногерманское общество. Первоначально она была очень маломасштабной. Но по мере ухудшения отношений при Горбачеве она приобрела новое значение. В дрезденском офисе Сергей Чемезов обнаружил, что вынужден регулярно представлять отчеты о настроениях среди членов партии, сотрудников "Штази" и населения в целом, которые сводились воедино с информацией из других окружных офисов специальным подразделением в Карлсхорсте и отправлялись в Москву. Решение о свертывании контактов стало ответом Восточной Германии.

Никто в России в тот момент не ожидал серьезных потрясений. Было очевидно, что между руководством Восточной Германии и народом растет пропасть, но Советский Союз располагал там военными базами, и режим, казалось, был под надежным контролем. Однако вскоре появились признаки фундаментальных перемен, которые, оглядываясь назад, должны были заставить Кремль задуматься.

В ноябре 1988 г. Эстония опубликовала декларацию о суверенитете, в которой утверждалось верховенство эстонских законов над законами Советского Союза и право собственности на землю и природные ресурсы территории. Спустя три недели Горбачев выступил на Генеральной Ассамблее ООН с речью, в которой между строк дал понять, что Москва не будет применять силу для сохранения контроля над своими восточноевропейскими сателлитами. В апреле 1989 г. польское правительство договорилось с главным оппозиционным движением "Солидарность" о проведении свободных выборов, в результате которых было сформировано первое в Польше и Восточной Европе некоммунистическое правительство. В том же месяце появились признаки того, что ситуация в самом Советском Союзе может стать нестабильной. Демонстрация националистов в столице Грузии Тбилиси была жестоко разогнана солдатами, которые избивали собравшихся саперными лопатами, в результате чего сотни человек получили ранения и 19 погибли, большинство из них - женщины.

Для Восточной Германии поворотным моментом стало решение венгерского правительства в августе отключить, а затем и вовсе демонтировать электрическое ограждение на границе с Австрией, что позволило венграм беспрепятственно ездить на Запад, что стало первой брешью в железном занавесе со времен возведения Берлинской стены. Поскольку восточные немцы могли посещать Венгрию без виз, они также получили возможность пересекать границу с Австрией и оттуда добираться до Западной Германии.

На саммите Варшавского договора в Бухаресте в предыдущем месяце Горбачев пообещал, что все страны-участницы смогут определить "свою собственную политическую линию... без вмешательства извне". Поэтому, когда Восточная Германия потребовала от Москвы заставить венгров закрыть границу с Австрией, Горбачев отказался. В ответ Хонеккер закрыл границы Восточной Германии с ее восточными соседями , потребовал от Праги и Варшавы запретить восточным немцам, уже находящимся на их территории, выезжать в Венгрию и настоял на том, чтобы тех, кто все же захочет выехать на Запад, сажали в закрытые восточногерманские поезда, чтобы Восточный Берлин мог сказать, что их депортируют как антисоциальных элементов.

Когда в четверг, 5 октября, через Дрезден прошел первый поезд, 10 тыс. человек собрались на вокзале в надежде попасть на борт. Полиция и войска оттеснили их, применив дубинки и водометы, и забросали булыжниками. Это была самая крупная вспышка гражданского неповиновения в Восточной Германии со времен восстания против коммунистического режима в 1953 году. Более тысячи человек были задержаны.

В тот момент Путин понял, что руководство Восточной Германии теряет контроль над ситуацией. Но даже тогда, говорил он позже, «я не представлял, что режим рухнет так быстро».

Не встретил его и Михаил Горбачев, который через день прибыл в Восточный Берлин для участия в торжествах по случаю 40-летия образования восточногерманского государства. Хонеккер встретил его в аэропорту "братским объятием" и поцелуем в губы. Вечером они вместе смотрели на факельное шествие. Но в личной беседе чувствовалось напряжение. Жизнь наказывает тех, кто приходит слишком поздно", - предупредил советский лидер. "Мы сами решим наши проблемы, социалистическим путем", - ответил Хонеккер. Восточный немец был "подонком", - сказал Горбачев своим помощникам после встречи.

Толпы людей выстроились вдоль Унтер-ден-Линден, берлинского аналога Пятой авеню, скандируя "Горби! Горби!", не обращая внимания на стоящих рядом с ним восточногерманских лидеров. В тот вечер в районе Александерплац полиция разогнала антиправительственные демонстрации и произвела несколько сотен арестов. 500 тыс. советских военнослужащих, находившихся в Восточной Германии, были размещены в казармах и получили приказ не вмешиваться в случае новых беспорядков.

В понедельник, 9 октября, 70 тыс. человек провели в Лейпциге шествие при свечах, что послужило примером для демонстраций в других городах Восточной Германии. Вскоре после этого Хонеккер был заменен на посту генерального секретаря партии номинальным вторым номером Эгоном Кренцем.

Во всей Восточной Европе давление перемен становилось непреодолимым. В Венгрии были утверждены многопартийные выборы, а венгерские коммунисты объявили, что переименовывают себя в социал-демократов. Затем Кренц вновь открыл границу с Чехословакией. В течение нескольких дней более 60 000 восточных немцев прибыли в Прагу , направляясь на Запад. Улицы чешской столицы были забиты брошенными "Трабантами" - неуклюжей восточногерманской версией "Фольксвагена", "народного автомобиля". Лидеры чешской партии относились к реформам Горбачева не менее настороженно, чем их союзники в Восточном Берлине, но, столкнувшись с нашествием восточногерманских мигрантов, они призвали Кренца разрешить людям выезжать на Запад напрямую. Вечером следующего дня один из членов Политбюро по неосторожности дал понять, что поездки в Западный Берлин теперь разрешены. По мере распространения информации восточные немцы стали массово подходить к пропускным пунктам. Пограничники, значительно превосходящие их по численности и не желающие применять оружие, уступили и пропустили их. Берлинская стена пала.

В драматические недели между началом октября, когда демонстранты штурмовали дрезденский вокзал, и прорывом стены 9 ноября Путин бессильно наблюдал за тем, как на его глазах разворачивается история. Позже он говорил, что умом понимал, что ситуация в Восточной Германии была неестественной и что «позиция, построенная на стенах и разделениях, не может быть долговечной». Но это было задним числом. Когда это произошло, он мог только стоять и смотреть.

За пределами Восточной Германии хватка Кремля ослабевала. На Украине набирало силу реформистско-националистическое движение "Рух" при скрытой поддержке Леонида Кравчука, хитроумного второго секретаря украинской компартии. В Кишиневе, столице Молдавии, антикоммунисты сожгли здание Министерства внутренних дел. В Праге после массовых демонстраций и всеобщей забастовки все руководство компартии ушло в отставку, были назначены многопартийные выборы, как это было ранее в Польше и Венгрии, что положило конец монополии партии на власть. Вскоре этому примеру последовала Болгария. К концу года румынский коммунистический режим, последний в бывшем советском блоке, пал, а его лидер Николае Чаушеску и его жена были казнены.

28 ноября канцлер Западной Германии Гельмут Коль обнародовал программу из десяти пунктов, предусматривающую окончательное воссоединение с Востоком. Вскоре после этого Эгон Кренц объявил о своей отставке, а восточногерманская партия также согласилась провести выборы.

Новым лидером Восточной Германии стал Ханс Модров, бывший глава Дрезденской партии, которого Кренц назначил премьер-министром. Но он не был тем либеральным реформатором, которого представляли себе восточные немцы и в котором, как знал Горбачев, они нуждались. Именно Модров отдал приказ войскам подавить демонстрацию на дрезденском вокзале, назвав ее "террористическими беспорядками". Позже он попытался защитить Штази, предложив переименовать ее в "Управление по защите конституции" - такое же название было у службы внутренней безопасности Западной Германии и почти идентичное тому, которое недавно было присвоено Пятому управлению КГБ, которое теперь называлось Управлением Z - Управлением по защите конституционного строя.

Этот шаг не оправдался. Восточные немцы ненавидели тайную полицию. 4 декабря толпы разгромили офис Штази в Эрфурте (Тюрингия). На следующий день настала очередь Дрездена. Днем у здания штаб-квартиры Штази собралось несколько тысяч человек. Хорст Бём приказал охранникам не оказывать сопротивления. Пока Путин и двое его коллег стояли и наблюдали за происходящим, толпа ворвалась в ворота и овладела зданиями.

Генерал Владимир Широков, сменивший Матвеева в предыдущем году, в это время находился в отпуске в Москве, и его обязанности исполнял Путин. Вечером небольшая группа демонстрантов отделилась и прошла по улице Ангеликаштрассе к зданию КГБ, где была остановлена охранником.

О том, что произошло дальше, рассказывают по-разному.

Позднее демонстранты утверждали, что их было всего 20-30 человек и они не представляли угрозы.

Путин вспоминал об этом по-другому. Эти люди были настроены агрессивно, - сказал он, - они точно собирались штурмовать здание. Он приказал охранникам занять огневые позиции у окон на втором этаже, а затем вышел поговорить с ними:

Когда я подошел к ним, они спросили, кто я такой и что это за здание... Я объяснил им, что это советская военная организация. Кто-то крикнул из толпы: "Тогда почему у вас на стоянке стоят машины с немецкими номерами? Что вы вообще здесь делаете?" ... [Я сказал], что у нас межправительственное соглашение, и попросил их вести себя корректно и не вторгаться на нашу землю... Я повторил, что это не имеет никакого отношения ни к "Штази", ни к восточногерманской армии, это советский военный объект и имеет экстерриториальность. Затем я демонстративно сказал сопровождавшему меня солдату, чтобы он перезарядил оружие. Я повернулся и медленно пошел обратно в здание.

Оказавшись внутри, он позвонил в штаб советского танкового полка, расположенного в паре километров, но ему ответили: "Мы ничего не можем сделать без приказа из Москвы. А Москва молчит". В конце концов, "через несколько часов" командир полка прислал транспортер с восемью-десятью солдатами, вооруженными автоматами АК-47, которые заняли позиции по периметру стены, после чего толпа разошлась.

Впоследствии это событие станет одним из важнейших воспоминаний, доказывающих Путину исключительную важность сохранения сильного государства и опасность, которую может представлять разгневанное население для, казалось бы, прочно укоренившегося режима. Исследователи проводят параллель с опытом Андропова в Будапеште в 1956 году, когда он увидел венгерских тайных полицейских, повешенных на фонарных столбах под окнами советского посольства, и после этого стал одержим тем, что, по его мнению, было попыткой Запада разжечь несогласие с советским режимом.

Возможно, что та ночь в Дрездене сыграла свою роль в формировании. Воспоминания со временем кристаллизуются. То дело "Москва молчит", - говорил потом Путин. У меня тогда было ощущение, что страны больше не существует... Советский Союз был болен. У него была неизлечимая болезнь - паралич власти". Но это было сказано более десяти лет спустя, когда у него были другие обязанности и совсем другая повестка дня. На самом деле кризис был гораздо менее серьезным, чем это представлялось в его воспоминаниях. Не нужно было ждать несколько часов военной поддержки, патруль был отправлен на охрану здания в течение тридцати минут. Его начальник в Карлсхорсте Сергей Безруков, которому он докладывал на следующий день, вспоминал об этом как о незначительном эпизоде, не имеющем особого значения.

Но для Путина это стало кульминацией нескольких недель разочарования, когда Восточная Германия - страна, которую он стал считать вторым домом, - развалилась, а могущественный Советский Союз не сделал ничего, чтобы остановить этот процесс.

Через несколько дней это впечатление усилилось, когда сотня сотрудников Штази, заблокированных в своих зданиях боевиками "Нового форума", пришла умолять своих советских коллег, чтобы КГБ использовал свое влияние в их интересах, если, как это казалось все более вероятным, Штази будет расформирована, а они потеряют работу. И снова Путин и его коллеги ничего не могли сделать. Спустя годы это по-прежнему вызывает у него гнев. То, что мы не поддержали [тех, кто работал на нас], достойно сожаления", - сказал он одному из интервьюеров. Независимо от идеологии, специальные службы всегда должны заботиться о тех, кто им помогает... Это норма для любого цивилизованного государства. Вместо этого, посетовал он, тех, кто работал в Штази, "преследовали по политическим мотивам". Он мог понять, что восточные немцы считали свою службу безопасности чудовищной организацией, но это была неправильная система, а не те, кто в ней работал.

Люди, которых я знал, были порядочными людьми, - настаивает Путин. Они были моими друзьями, и я от них не откажусь". Некоторые сотрудники Штази, по его признанию, "возможно" плохо обращались с людьми, но он "лично этого не видел". По тем же причинам он преуменьшал ужасы, творимые НКВД при Сталине. Государство было отражением общества, из которого оно вышло. Как и его недостатки.

В середине декабря группа КГБ в Дрездене получила приказ начать сжигание своих архивов. Мы уничтожили все - всю нашу связь, списки контактов и агентурные сети", - вспоминал Путин. Для этих целей в управлении имелась печь для сжигания мусора, но объем уничтожаемых бумаг был настолько велик, что она перегрелась и взорвалась. Вернувшийся к тому времени из Москвы генерал Широков договорился с командиром танкового полка, чтобы двенадцать вагонов с документами перевезли в казарму и сожгли в печи. Когда и она взорвалась, их закопали в яме на свалке, намереваясь уничтожить напалмом. Но инженерное подразделение, которое должно было руководить операцией, не прибыло, и вместо него использовали бензин.

Наиболее важные документы из окружных управлений КГБ и Штази, а также из Министерства обороны Восточной Германии и штаб-квартиры Штази в Берлине были отдельно отправлены в Карлсхорст, а затем переправлены в Москву. По словам Сергея Безрукова, операция длилась два-три месяца. Все наиболее секретные материалы были вывезены в российские архивы.

После штурма штаб-квартиры Штази в Дрездене вся работа с агентами была прекращена. Но в январе 1990 г. Путин получил указание начать вербовку новой сети, отдельной от тех, с кем он работал раньше, чтобы не скомпрометировать их в случае разоблачения старых сетей. Он обратился к Клаусу Зухольду, молодому сотруднику Штази, с которым познакомился вскоре после приезда. Этот выбор оказался неудачным: позднее, после объединения Германии, Зухольд, как и многие другие , имевшие связи в КГБ Восточной Германии, обратился в западногерманскую службу безопасности и рассказал все, что знал.

К тому времени Путин уже покинул Дрезден. Где-то в середине января он был вызван в Берлин на встречу с генералом КГБ из только что прибывшего из Москвы Управления Z. Что именно говорилось, неизвестно. Ни Безрукову, его непосредственному начальнику, ни кому-либо другому из Карлсхорста не разрешили присутствовать на встрече. Безруков узнал, что речь шла о следующем задании Путина, но больше ему никто ничего не сказал. Сразу же после этого Путин вернулся в Дрезден и убрал со стола. Вместе с семьей он вернулся в Ленинград 3 февраля 1990 года.

Внезапность его ухода впоследствии породила множество слухов.

Обычный срок службы офицера, прикомандированного из провинциального управления, составлял пять лет. Все предшественники Путина отработали свой срок. Владимир Брагин, прибывший через несколько месяцев после него, проработал до осени, пока не было закрыто отделение в Дрездене. Путин ушел более чем на полгода раньше срока. Стали распространяться версии о том, что его досрочно отозвали, поскольку "Штази" жаловалась, что он вербует уже скомпрометированных агентов, что ставит под угрозу другие сети. Утверждалось, что он имел несанкционированные контакты со службой внешней разведки Западной Германии BND или с ЦРУ. По другой версии, которую, по-видимому, поддерживал сам Путин, он был отозван в рамках общего сокращения персонала КГБ в Восточной Германии после падения Берлинской стены. Но время не совпадало. В середине января в Москве, как и в Лондоне и Бонне, ожидали, что до воссоединения Германии еще далеко. Особый интерес для Кремля представлял Дрезден. Это была политическая база Ганса Модрова, и в декабре Гельмут Коль выбрал его для первого в истории визита западногерманского канцлера в Восточную Германию. Это было последнее место, где КГБ мог начать сокращение.

На самом деле все было проще. Как и предполагал Безруков, Путин был отозван, чтобы получить новое задание - задание, которое заложит основу для всего последующего.

В мае 1989 года в Москве состоялось первое заседание Съезда народных депутатов. Дебаты, транслировавшиеся в прямом эфире, привлекли внимание советской общественности. На две недели вся страна замерла. Остановились заводы, простаивали министерства. Дни люди проводили у телевизоров и транзисторных радиоприемников, а вечера обсуждали услышанное. Британский посол Родрик Брейтуэйт записал в своем дневнике:

Ни одна священная корова не избежала нападок. Руководство подвергалось перекрестному допросу о своей личной жизни. Партию обвиняли в узком кругозоре, привилегированности и коррупции. Правительство обвинялось в грубой бесхозяйственности. Армию обвиняли в карательных экспедициях против гражданского населения, а вторжение в Афганистан называли позорным преступлением. КГБ подвергался публичному осуждению за убийства и пытки. Не избежал этого даже Ленин: предложение убрать его из мавзолея, так возмутившее партию в апреле, было публично повторено... Сказанное - о бесхозяйственности экономики, слабости руководства, банкротстве партии, жестокости армии и милиции - не может быть не сказано.

Раньше подобную критику можно было услышать только от самых откровенных диссидентов. Теперь же она исходит от реформаторов внутри самой Компартии.

КГБ принял это к сведению. Новому начальнику Управления "З" генералу Филиппу Бобкову было поручено переключить ресурсы с подавления традиционного инакомыслия на слежку за новыми либералами, которые в гораздо большей степени, чем диссиденты, угрожали сложившемуся порядку вещей.

Одной из восходящих звезд либерального небосклона был Анатолий Собчак, ленинградский профессор права, который, будучи младшим преподавателем, учил Путина в 1970-х годах. Ричард Бридж, работавший в то время в МИ-6 под дипломатическим прикрытием в Москве, вспоминал: «Когда Собчак выступал - а я часто посещал эти заседания, - люди слушали. Он был язвительным, критичным, красноречивым, блестящим... Он был оратором и очень умным... он был впечатляющим человеком».

Собчак был одним из основателей Межрегиональной депутатской группы - демократической оппозиции Съезда, возглавляемой Андреем Сахаровым и бывшим секретарем Московского отделения партии Борисом Ельциным. Вскоре он стал самостоятельной знаменитостью, символической фигурой, олицетворявшей перемены, которых ждали люди. В то время, когда большинство советских политиков по-прежнему одевались драпировочно, он приходил на дебаты в элегантном бежево-белом клетчатом пиджаке, который, по словам политтехнолога Ельцина Глеба Павловского, "выглядел так, словно он только что сошел с Елисейских полей после шопинга в дизайнерском бутике". Он стал таким фирменным знаком, что в советских универмагах клетчатые пиджаки стали называть "собчаками". Альфред Кох, молодой экономист, ставший впоследствии одним из заместителей премьер-министра Ельцина, считал, что «он выглядит так, как и должен выглядеть настоящий политик... Красивый, внушительный. Смелый. Умный. Образованный. Аристократический дух... Мы его обожали. Таких, как он, не было... Он был единственным в своем роде».

После того как в ноябре 1989 г. Собчак поссорился с лидером ленинградской партии жесткой ориентации Борисом Гидасповым, которого он обвинил в попытке сталинского путча, он стал неоспоримым лидером демократической оппозиции в городе.

КГБ начал проявлять к нему интерес, когда он возглавил парламентскую комиссию по расследованию подавления протестов в Тбилиси весной прошлого года. В ее докладе, опубликованном в декабре, содержалось уничтожающее осуждение действий армии и Егора Лигачева, который возглавлял совещание, санкционировавшее подавление протестов. Во время парламентских дебатов, когда бывший председатель КГБ Виктор Чебриков выступил с протестом против этих выводов, он получил от Собчака резкую отповедь: «Вы должны знать, что имеете дело с людьми, которые вас не боятся».

Заседание транслировалось в прямом эфире. Анатолий Чубайс, будущий руководитель ельцинской программы приватизации, спустя тридцать лет вспоминал, как он и его коллеги "ходили с транзисторными радиоприемниками, прижатыми к ушам, в полном недоумении". КГБ привык, что его критикуют за прошлые проступки, но никто до тех пор не осмеливался нападать на его нынешнюю роль.

На этом Собчак не остановился. Он обрушился на секретность, которой были окружены "органы", а в очередной шутке в адрес Чебрикова, который до прошлого года был членом Политбюро, потребовал, чтобы "впредь руководители КГБ не участвовали в руководстве страной". Коллега по Межрегиональной группе Сергей Станкевич считал, что в этот момент пути Собчака и КГБ разошлись безвозвратно. "Для спецслужб, - сказал он, - он перешел красную черту".

Бобкову нужно было найти людей, способных подобраться ко всем либеральным лидерам, а не только к Собчаку. Но Собчак стал особенно резонансной мишенью.

На сегодняшний день все хорошо задокументировано. Нижеследующее является недоказанным, но соответствует всем известным фактам и подтверждается несколькими людьми, тесно сотрудничавшими с Путиным после его возвращения из Дрездена.

По словам помощника Собчака по выборам Валерия Павлова, который ранее был одним из его студентов, ключевую роль сыграл Николай Егоров, однокурсник Путина по юридическому факультету, ныне возглавляющий кафедру гражданского права университета и тесно сотрудничающий с Ленинградским управлением КГБ. По словам Павлова, Егорову было предложено назвать фамилии бывших студентов Собчака, которые могли бы войти в его окружение. Егоров предложил двух своих близких друзей того времени: Путина и Александра Бастрыкина. Люди Бобкова выбрали Путина, возможно, по совету полковника Матвеева, на которого произвело впечатление юридическое образование Путина, а годы работы в парткоме КГБ обеспечили ему влияние не только по должности.

Рассказ Павлова тем более достоверен, что они с Бастрыкиным были близки. После окончания университета оба работали в Ленинградском обкоме ВЛКСМ, а когда в 1988 г. Бастрыкин был назначен руководителем парткома Ленинградского университета, Павлов последовал за ним.

Тогда возникла дискуссия о том, где должен работать Путин - в Москве, где Собчак и его коллеги теперь проводили большую часть времени, или в Ленинграде. КГБ был военной организацией, и офицерам обычно не давали выбора, куда их направить. Но в данном случае задача состояла в том, чтобы подготовить объект, который делил свое время между Москвой и Ленинградом, и трудно было понять, что будет более продуктивным.

Позднее Матвеев говорил, что посоветовал Путину остаться в Ленинграде из тех соображений, что там у семьи есть квартира, в то время как в Москве на получение квартиры могли уйти годы. Путин тоже говорил о трудностях с поиском жилья в столице.

Если бы Путин был предоставлен самому себе, он бы отдал предпочтение Ленинграду. Россияне территориальны: Путин был ленинградцем до мозга костей. Его родителям было почти по 80 лет, а у матери было слабое здоровье. Как и другие сотрудники КГБ того времени, он мог сомневаться в будущем организации. Он только что видел, как его коллеги из Штази практически в одночасье лишились карьеры, на которую рассчитывали всю жизнь. Советский Союз оставил свои позиции во всей Восточной Европе. Никто не мог с уверенностью сказать, что ждет Россию. Если его карьере в спецслужбах суждено оборваться, то лучше решать этот вопрос в Ленинграде, чем в незнакомом городе, таком как Москва.

Были ли трудности с поиском квартиры на самом деле, или это был очередной ложный след, чтобы отвлечь внимание от задания Собчака, сказать невозможно. В конце концов, КГБ выбрал Ленинград. Это решение лишило Путина надежды на перевод на постоянную работу в Центр КГБ в Москве. С другой стороны, это был более безопасный выбор. Новая должность - помощник проректора Ленинградского университета по международным связям - была организована по указанию Москвы. Это означало, что у него сохранялась связь с центральной бюрократией, даже если он возвращался в "периферийные органы", из которых начинал свою карьеру.

Глава 5.

Еще в СССР

Вскоре после того, как поезд, на котором Путины ехали из Дрездена в Ленинград, пересек советскую границу, семья вышла на перрон на одной из станций, расположенных по пути следования. Пока они были на улице, пропала сумочка Людмилы, в которой находилась часть их сбережений.

Это было начало грубого пробуждения. После четырех лет перестройки в Советском Союзе резко вырос уровень преступности, а экономика находилась в состоянии свободного падения. Несмотря на то, что каждое лето они возвращались в Ленинград на каникулы, после дрезденского изобилия нищета в магазинах все еще была шоком. Чтобы купить сахар, требовалась продовольственная карточка, а с 1 февраля 1990 года, за два дня до их приезда, другие основные продукты питания можно было приобрести только по удостоверению личности, подтверждающему проживание в городе.

Были страшные очереди и пустые полки", - вспоминает Людмила. Какое-то время после возвращения домой я даже боялась ходить в магазин... Я не умела, как некоторые, вынюхивать все выгодные предложения... Я просто... покупала все самое необходимое и шла домой. Это было ужасно. Еще хуже то, что из-за первоначальной неопределенности с местом работы Путина возник спор о том, какой департамент должен платить ему зарплату. На решение этого вопроса ушло три месяца, и у них почти закончились деньги.

Но самое поразительное изменение произошло в отношении людей. За четыре с половиной года отсутствия семьи не только ухудшились условия жизни, которые и так были плохими в середине 1980-х годов, но и простые граждане теперь открыто, со всей мрачной мелодрамой, свойственной россиянам в такие моменты, говорили о том, что они думают о своей жизни, о своем правительстве и о будущем, в котором они не видят ничего хорошего. На устах у всех были слова "развал" и "Гражданская война", "крах" и "гражданская война".

Министерство иностранных дел Франции в конфиденциальном анализе дипломатических депеш сообщило:

Все ранее сдерживаемые антагонизмы вырываются наружу: стремление приграничных республик к независимости, недовольство тех, кто находится в основании политико-экономической пирамиды, против тех, кто находится в верхних эшелонах власти, неизбежный поиск козлов отпущения, в котором старые сталинисты в партийном аппарате объединяются с правыми националистами против евреев и жидомасонского заговора... Добавьте к этому всеобщее недоверие к валюте, вызванное страхом перед экономической и денежной реформой; повальный дефицит продовольствия в некоторых регионах Российской Федерации; все более открытую деятельность всевозможных мафиозных организаций; ускоряющийся разрыв ткани экономического производства и всех общественных служб (транспорт, связь, здравоохранение, юстиция); головокружительный рост преступности; распад семейных уз... и вы получите некоторое представление о том моральном разладе, в котором оказалось население Советского Союза.

Россия превратилась в трущобы индустриального мира, - писал другой западный дипломат. Ее экология разрушена, а система здравоохранения находится в кризисе. Пьянство было такой проблемой, что в некоторых регионах Советского Союза каждый шестой ребенок рождался умственно отсталым от матери-алкоголички. В Ленинграде с его бесконечными зимами половина фонарей не работала, а дороги были полны выбоин. Самый популярный советский фильм того года - сравнение жизни в России и на Западе - назывался "Так жить нельзя".

Для Путина и его семьи, как и для миллионов других людей, это был практически итог.

Уверенность в прошлом исчезла. Все было на грани. Наряду со статьями, восхваляющими комсомол, появлялись фотографии длинноволосых русских рок-групп. Рядом с призывами принять участие в субботнике - апрельском дне, когда все должны были "добровольно" включиться в общественный труд в честь дня рождения Ленина, - в газетах разгоралась нешуточная дискуссия о том, нужен ли Ленинграду Диснейленд. Рядом с мрачным заголовком о тяжелом положении молодых выпускников философского факультета - "Сегодня научный социализм, завтра безработица" - другой заголовок, на этот раз на английском языке, обещал совет: "Как дольше оставаться молодым!". На карикатуре был изображен слепой с белой тростью, карабкающийся по натянутому канату под надписью: 'This way to the market economy'.

Получив в Восточной Германии отдельную квартиру, семья вновь оказалась без собственного жилья. Матери Путина как инвалиду была предоставлена однокомнатная квартира в новостройке на Ленинском проспекте. Они обменяли ее и квартиру в Автово на трехкомнатную квартиру на Среднеохтинском проспекте, через реку от Смольного, недалеко от 401-й школы, где Путин начинал свою подготовку в КГБ. Это было "старое здание, с очень низкими потолками - неплохое, но ничего роскошного", - тактично сказал один из посетителей, - "обычный, немного запущенный район". Другие были менее дипломатичны. Борис Федоров, бывший министр финансов России, работавший в то время в Европейском банке реконструкции и развития (ЕБРР), был потрясен. Это было ужасно, - сказал он коллеге. Эти люди живут очень плохо.

Людмиле это не нравилось. «Три с половиной года, - говорит она, - мы жили в таком месте, куда просто стыдно было приглашать людей... Квартира была в ужасном состоянии, и у нас не было денег на ее ремонт».

Первое время у них не было мебели. Поскольку купить ее до получения зарплаты Путина не было никакой возможности, они несколько месяцев жили среди упаковочных ящиков с вещами из Дрездена. Среди них была 20-летняя стиральная машина, подаренная соседями из Восточной Германии, которая прослужила им еще пять лет. Больше у них ничего не было, потому что Путин по-прежнему увлекался автомобилями - в Дрездене офисный водитель Вернер прозвал его "скоростным уродом" - и потратил большую часть их сбережений на старый седан "Волга", который он купил на льготных условиях в автопарке Штази и перегнал из Германии.

То ли по настоянию Людмилы, то ли потому, что после четырех лет относительной свободы Путину тоже было трудно привыкнуть к тесноте коммунальной жизни, он договорился с консульством Восточной Германии в Ленинграде, которое должно было закрыться после воссоединения, об аренде их дачи в Зеленогорске, эксклюзивном курортном районе, расположенном среди сосновых лесов на берегу Финского залива, в 35 милях к северо-западу от Ленинграда. Деревянный дом без водопровода принадлежал Министерству иностранных дел СССР и предназначался для использования только в летнее время. Путины останавливались в нем и зимой, поэтому их сосед Василий Головко, суровый коммунист с суровым лицом, пенсионер из областного комитета партии, решил, что они должны быть там, чтобы не жить в квартире своих родителей в городе.

Людмила, как всегда экономная, стирала на улице у водокачки. Но это был шаг вперед по сравнению с Тосно, где воду приходилось набирать в ведро из колодца. У Людмилы и детей были санки, а Путин катался на беговых лыжах. Впервые в жизни у него появилась собака - лохматая кавказская овчарка, которую он назвал Малыш.

Будучи членом активного резерва КГБ (так называют сотрудников, работающих под прикрытием в другой государственной организации), Путин наряду с зарплатой в КГБ получал зарплату от университета. Его новая должность помощника проректора Ленинградского университета по международным связям - на англоязычной визитке она звучала более внушительно: заместитель директора по международным связям - не была особенно обременительной. Управление международных связей проверяло заявки иностранных студентов и ученых на поездки по обмену в пределах Советского Союза. Оно распределяло, а в некоторых случаях и контролировало входящую иностранную почту. За ним оставалось последнее слово при рассмотрении заявок преподавателей и студентов, желающих выехать за рубеж.

Долгое время это ведомство имело репутацию коррумпированного и неэффективного. Но в 1990 г. необходимость поиска новых источников дохода в период экономического коллапса заставила его выйти за рамки традиционных функций наблюдения и контроля. Весной того года начальник Путина, проректор Юрий Молчанов, договорился с американской косметической компанией Procter and Gamble о создании совместного предприятия. В обмен на небольшую долю в уставном капитале университет предоставил офисные помещения и выход на политическую и экономическую элиту города. Путин не принимал в этом непосредственного участия, но это открыло ему глаза на возможности экономического сотрудничества с западными компаниями.

Обязанности Путина в университете оставляли ему более чем достаточно времени, чтобы погрузиться в ленинградскую политику, и он, очевидно, это делал, поскольку Людмила жаловалась, что после их возвращения «его просто не было дома. Как будто у меня муж сбежал».

Было за чем следить.

Если трудно было приспособиться к социально-экономическим потрясениям, то еще труднее было примириться с политической трансформацией, которую переживала Россия. Одно дело - сидеть в Дрездене, , читать либеральные журналы "Огонек" и "Новый мир" и смотреть советское телевидение. Совсем другое - оказаться в эпицентре бурного развития города и страны, где сегодняшние правила мало чем отличались от тех, что были вчера, и от тех, что могут стать завтра.

Леонид Полохов, однокурсник Путина по юридическому факультету, случайно встретившийся с ним весной того года, вспоминал, что Путин засыпал его вопросами о политической ситуации, как будто силился понять, что же происходит на самом деле.

В феврале, менее чем через неделю после его возвращения, ЦК на заседании в Москве проголосовал за прекращение "руководящей роли" партии и введение президентского правления - судьбоносные решения, в корне изменившие советскую систему и открывшие путь, по крайней мере, теоретически, к многопартийной демократии. Месяц спустя, после ратификации изменений Съездом народных депутатов, Анатолий Собчак, за которым Путин следил, по его словам, "с большим интересом", был выдвинут Межрегиональной группой депутатов в качестве своего кандидата на пост председателя Верховного Совета - Исполнительного комитета Съезда, когда Горбачев станет главой государства. Его шансы на успех были невелики. После смерти в декабре от сердечного приступа духовного наставника группы Андрея Сахарова ее состав раскололся на умеренное и радикальное крылья. Собчак был свободной душой, склонной идти своим путем. Он раздражал умеренных тем, что, по их мнению, излишне резко критиковал консервативные позиции, и 15 марта, когда состоялись выборы, он с большим отрывом проиграл кандидату Горбачева Анатолию Лукьянову - выбор, о котором Горбачев впоследствии горько сожалел.

В Ленинграде в том же месяце избиратели пришли на избирательные участки, чтобы выбрать 400 членов городского Совета - Ленсовета. Собчак не был кандидатом. Но после неудачи в Москве он начал задумываться, не стоит ли ему отступить и сделать Ленинград своей основной политической базой.

Долго гадать ему не пришлось. Большинство нового состава Ленсовета составляли идеалистически настроенные члены демократического движения, не имевшие ни опыта политической деятельности, ни тем более опыта ведения парламентских дебатов. Это было вполне объяснимо. До этого момента коммунисты обладали монополией на власть. Но в результате получился хаос. Депутаты настолько боялись допустить кого-либо из своих рядов к руководящей должности , которая по определению считалась недемократической, что каждый день назначали разных и.о. председателя, чтобы никто не мог сосредоточить власть в своих руках. Образовалось несколько десятков различных фракций, которые объединились в две основные группы: одну возглавил Петр Филиппов, прагматичный экономист, представлявший умеренное крыло демократического движения, другую - Марина Салье, бескомпромиссная радикалка, которую генеральный консул Франции Марсель Ру окрестил "Ла Пасионара". Салье, научный сотрудник средних лет с короткой стрижкой седых волос, состояла в сапфических отношениях, которые в то время в СССР считались необычайно смелыми. И она, и Филиппов претендовали на пост председателя Ленсовета - должность, сопоставимую со спикером палаты представителей, но с более широкими полномочиями. Когда ни один из них не уступил, стало ясно, что единственным выходом будет привлечение чужака - древняя традиция России, восходящая к тому времени, когда более тысячи лет назад враждующие восточнославянские племена пригласили варяжского вождя Рюрика править ими, создав тем самым основу первого русского государства.

Потенциальных кандидатов на эту роль было трое: Александр Щелканов, капитан морской пехоты в отставке, Юрий Болдырев, молодой экономист, и Собчак. Представители двух противоборствующих группировок обратились сначала к Щелканову, но он дал понять, что не желает участвовать в этом процессе. Болдырев также отказался, заявив, что хочет остаться в Москве, где он, помимо депутатской деятельности, работает советником по парламентским вопросам в правительстве РФ. Оставался Собчак.

К тому времени депутаты уже отчаялись найти выход из тупика. Была составлена петиция, в которой Собчаку предлагалось выдвинуть свою кандидатуру в том округе, где результаты выборов не были объявлены, так как не была достигнута минимальная явка. Под обращением подписались более 100 депутатов, пообещав, что в этом случае они изберут его председателем Ленсовета.

9 апреля Собчак согласился. Он зарегистрировался кандидатом по Выборгскому округу в северо-западном пригороде Ленинграда, но отказался от агитации и провел день выборов в Москве, участвуя в заседании Верховного Совета. Несмотря на это, он легко победил благодаря тому, что один из его сторонников назвал "вопиющими грехами, на которые избирательная комиссия закрыла глаза".

23 мая 1990 г. Собчак стал председателем Ленсовета - фактическим руководителем второго города Советского Союза, в котором проживает почти пять миллионов человек. Вскоре после этого Владимир Путин согласился стать его помощником.

Как именно это произошло - вопрос дискуссионный.

Путин сначала сказал, что Собчак случайно встретил его в университете, запомнил как бывшего студента и предложил поработать вместе. И Собчак, и его жена Людмила Нарусова позже повторили эту версию, которая была правдоподобной и, несмотря на невероятность того, что профессор университета спустя 15 лет узнал студента, которого он не знал лично и который просто посещал некоторые его лекции, могла бы не вызывать сомнений, если бы Путин впоследствии не дал совершенно другое объяснение. В новой редакции он заявил, что коллега по юридическому факультету упомянул, что Собчак ищет ассистента, и предложил им связаться.

Я встретился с Собчаком в его кабинете на Ленсовете [сказал Путин]. Я очень хорошо помню эту сцену. Я вошел, представился... Он был импульсивным человеком и сразу сказал мне: "Я поговорю с ректором... Приходите на работу с понедельника..." Я почувствовал, что должен сказать ему: "Анатолий Александрович, я с удовольствием это сделаю, но должен вам сказать, что я не просто помощник проректора, я еще и сотрудник КГБ".' Он замолчал на мгновение... Думал-думал, а потом вдруг сказал: "Ну, к черту!"... Я сказал ему, что с удовольствием приду к нему работать, но сначала мне придется сказать об этом своему начальству в КГБ и уволиться с университетской должности.

Ни слова из этого не соответствовало действительности. Собчак всегда знал, что Путин - выходец из КГБ. Более того, коллега по юридическому факультету, который их познакомил - ведь эта часть рассказа Путина была правдивой - был тем самым Николаем Егоровым, который первоначально предложил имя Путина руководству КГБ как человека, способного внедриться в окружение Собчака. Егоров уже объяснил Собчаку биографию Путина и был приятно удивлен, что тот стучится в открытую дверь. Оказалось, что сотрудник КГБ - именно тот, кого искал Собчак.

Председатель Ленсовета был академиком, либералом, культурным дилетантом, идеалистом, часто увлекавшимся собственным красноречием и , мало склонным к тяжелой практической политике, но он также понимал, что ему нужны компетентные люди, которые могли бы провести его через дебри советской бюрократии. Как позже скажет Путин, "ему нужны были люди, которые знали бы, на какие кнопки нажимать, чтобы добиться результата". Отношения Собчака со спецслужбами были ужасными, и он отчаянно искал человека, который мог бы поддерживать с ними связь от его имени. Ранее он попросил Олега Калугина, бывшего заместителя начальника Ленинградского управления, порекомендовать ему подходящего сотрудника КГБ в отставке. Калугин предложил две фамилии, но Собчак решил, что обе они слишком высокопоставленные. Ему нужен был человек, который беспрекословно выполнял бы его указания и подчинялся только ему.

Путин идеально подходил для этого.

Помня о своих либеральных убеждениях, Собчак не хотел, чтобы стало известно, что он сознательно взял в свои главные советники сотрудника КГБ. Путин также стремился избежать любых предположений о том, что он пришел в команду Собчака по заданию КГБ. Их первоначальный рассказ о случайной встрече в университете был соответствующим образом подстроен.

Но в таком случае, почему Путин изменил свою версию? Он знал, как сфабриковать правдоподобную "легенду". Это было частью его базовой подготовки в КГБ. Но его также учили, что легенда не должна жить вечно. Как только она отслужила свое, ее можно отбросить и заменить чем-то другим. В данном случае он выдвинул новую, более красочную версию о том, как он пришел работать к Собчаку, когда спустя восемь лет, начав политическую карьеру, хотел возбудить любопытство избирателей к своей биографии. Это не последний случай, когда Путин придумывает историю, а затем отказывается от нее, когда она перестает соответствовать его целям.

Собчак с самого начала оказался в противоречии с депутатами Ленсовета. Не успев избраться, он объявил, что уезжает с женой в США. По возвращении он разозлил голосовавших за него представителей демократического движения, назначив заместителем председателя не Салье и не Филиппова, а известного консерватора, кандидата от военно-промышленного комплекса вице-адмирала Вячеслава Щербакова. В Ленинграде на долю оборонного комплекса приходилось 70-80% промышленного производства города.

В отместку 18 июня депутаты избрали Александра Щелканова, морского офицера, отказавшегося от предложения стать председателем Ленсовета, главой Исполкома Исполкома, что фактически делало его городским головой.

Неизбежным результатом стала борьба за власть.

Собчак утверждал, что Ленсовет должен определять политику, а Исполкомы - проводить ее в жизнь. Щелканов считал, что Исполкомы должны управлять, а Ленсовет - законодательствовать. В течение следующих двух месяцев Городская дума металась от кризиса к кризису, теряя доверие населения. Заседания Совета транслировались по телевидению, а значит, бесконечные перепалки депутатов, в ходе которых они ничего не добивались, были на виду у всех. У нас 400 человек, которые по восемь часов в день не имеют ни малейшего представления о том, что они делают, - негодовал Собчак. Но это было шесть человек одного и полдюжины другого. Депутаты рвут на себе волосы", - пишет либеральная газета "Смена". Они пригласили Собчака стать их новым "царем" в надежде, что он сможет объединить разные фракции... И он объединил! Против себя. Теперь они хотели бы найти способ избавиться от него. Но они не могут, потому что он более популярен, чем они.

Растерянность новоизбранных представителей была настолько ощутимой, что многие ленинградцы начали задумываться о том, так ли уж хороша эта странная штука, называемая демократией, которая едва началась.

Все решилось в начале августа. Собчак находился в Эстонии на первом заседании так называемого Таллинского процесса - попытки открыть новые каналы для бартерного обмена товарами первой необходимости между советскими республиками в обход правительства в Москве, в условиях, когда старые механизмы государственного планирования были разрушены. Сегодня эта инициатива давно забыта, но в то время были надежды, что она может привести к созданию Балтийского экономического сообщества с ассоциированным членством Армении, Грузии и Молдовы, а также Чехословакии, Венгрии и Польши. В более реалистичном плане это был способ для Ленинграда и некоторых советских республик попытаться обеспечить поставки продовольствия в то время, когда были не просто пустые полки и пайковые книжки, а реальные опасения, что следующей зимой население будет голодать.

Отсутствие Собчака дало его противникам долгожданный шанс проголосовать за его импичмент. Вице-адмирал Щербаков, который также начал сомневаться в пригодности Собчака на посту председателя, отказался вмешиваться.

На тот момент Путин еще не вступил в официальную должность и работал в Ленсовете на полставки в качестве волонтера. Но у Собчака было еще два помощника.

Одним из них был Валерий Павлов, работавший с ним с весны 1989 г., когда он помогал ему в проведении предвыборной кампании на Съезд народных депутатов СССР. Когда Собчак стал председателем Ленсовета, комсомольское прошлое Павлова сделало его идеальным выбором для связи с обкомом КПСС в Смольном.

Другого, Юрия Шутова, порекомендовала Белла Куркова, редактор "Пятого колеса", высокопарной телепередачи о политике и искусстве, ставшей обязательной для просмотра российской интеллигенцией. Шутов был неоднозначной фигурой, авантюристом с неоднозначным прошлым и репутацией нарушителя правил. Он участвовал в ряде сомнительных предприятий, но сумел избежать неприятностей, пока в 1982 г., когда он работал в Смольном, его не осудили за поджог с целью скрыть следы злоупотреблений и не приговорили к пяти годам исправительно-трудового лагеря. После освобождения по амнистии Куркова, близкая подруга жены Собчака Людмилы, взяла в руки дубину, представив его невинной жертвой преследований со стороны коммунистической партии. По ее настоянию Собчак привлек его в неофициальном качестве к работе с иностранными инвесторами и к связям с полукриминальными предпринимателями и бандитами, контролировавшими теневую экономику.

Шутова спасло его умение выкручиваться. Он одолжил вертолет ВВС, прилетел в Таллин, вызвал Собчака с совещания и привез его в Ленинград, после чего заговор рухнул. Дальнейшие попытки сместить его не увенчались успехом, так как Салье и Филиппов не смогли договориться, кому отдать главную роль.

Через месяц, 14 сентября, Щелканов мелодраматично объявил о своей отставке. Он уговорил главный ленинградский телеканал прервать прямую трансляцию футбольного матча, чтобы передать свое заявление, в котором осудил Собчака как тирана, с которым никто не может работать. За его спиной во время выступления сидела группа видных сторонников демократического движения . Это был первый случай прямого обращения советского руководителя, даже муниципального уровня, к общественности. Ленинградцы, прильнувшие к телевизорам, не могли поверить своим глазам.

На этот раз Шутов нашел в лице Собчака нового союзника.

Александр Невзоров вел телепередачу "600 секунд", которая специализировалась на разоблачении чиновничьих проступков и пользовалась бешеной популярностью во всей России. Через несколько дней после передачи Щелканова Невзоров показал кадры с перевернутым советским флагом над зданием Ленсовета - кадры настолько шокирующие, что Горбачев на следующее утро позвонил Собчаку и спросил, что происходит. Невзоров был убежденным националистом, и его мнение сводилось к тому, что депутаты попирают честь Советского Союза. На следующий вечер в программе показали, как сотни лабораторных крыс, переделанных под членов Ленсовета, поглощали торт, украшенный статуей основателя города Петра I. Общественное мнение, до этого момента поддерживавшее Щелканова, изменилось в пользу Собчака.

В довершение всего Шутов организовал водителей грузовиков, которые блокировали Мариинский дворец, где проходило заседание Ленсовета. Они раздали испуганным депутатам листовки с предупреждением: "Если вы будете продолжать безобразничать, мы бросим ваши мандаты под грузовики". Когда Щелканов попытался их образумить, на него обрушился шквал криков. Для его сторонников это был сигнал, что игра зашла достаточно далеко. Они с Собчаком объявили перемирие, и в течение последующих девяти месяцев сохранялось непростое противостояние.

Для Путина политическое образование, на которое обычно уходили годы, укладывалось в несколько месяцев.

Когда он вернулся из Дрездена в феврале, Советский Союз все еще оставался однопартийным государством. В апреле это уже казалось другой эпохой. В том месяце он наблюдал, как десятки тысяч людей собирались на митинги протеста перед Зимним дворцом, впервые разрешенные с 1917 года. Газеты начали обсуждать ранее запрещенные темы: расстрел царя Николая II и его семьи в Екатеринбурге в 1918 году; убийство ленинградского лидера Сергея Кирова по приказу Сталина в 1934 году, предшествовавшее Великой чистке; убийство Троцкого в 1940 году; расстрел НКВД 22 000 польских офицеров в Катыни в том же году. В июне, уже через несколько дней после того, как Путин согласился работать на Собчака, авторитет его нового патрона был оспорен, что стало для него "очень неприятным" опытом. Через два месяца те же самые депутаты, которые умоляли Собчака стать их председателем, пытались добиться его отставки. Для тех, кто вырос в усыпляющей предсказуемости советской политики брежневской эпохи, это вызывало недоумение и некоторый страх.

В этих условиях Путин действовал осторожно. Когда Собчак сказал, что попросит президента Ленинградского университета Станислава Меркурьева освободить его от занимаемой должности, чтобы он мог сразу приступить к работе, тот отказался. По его словам, торопиться было некуда. Весну и начало лета он провел, не высовываясь, наблюдая за происходящим вокруг. Невозможно было сказать, что принесут следующие несколько месяцев, и даже удастся ли Собчаку остаться у власти. Как он сказал позже: «Было рискованно связывать свое будущее с его будущим. Все могло разрушиться в один момент». В какой-то момент он начал рассматривать другие варианты. Галина Старовойтова, антрополог и ведущий член Межрегиональной группы, занимавшая почти такое же место в ленинградском демократическом движении, как и Собчак, решила выдвинуть свою кандидатуру на вновь созданный Съезд народных депутатов России по Сестрорецко-Зеленогорскому избирательному округу. fn1 Путин представился и предложил ей стать шофером во время ее предвыборной кампании. По словам помощника депутата Руслана Линькова, в течение десяти дней в конце мая - начале июня, примерно в то же время, когда его познакомили с Собчак, он возил ее на предвыборные встречи.

Старовойтова была избрана 14 июня и вскоре после этого переехала в Москву в качестве советника Бориса Ельцина, который после своего избрания в том же месяце председателем Российского съезда стал серьезным соперником Горбачева.

Путин окончательно перешел на работу к Собчаку только в октябре, когда стало ясно, что председатель Ленсовета выстоял. Дмитрий Медведев, еще один из бывших учеников Собчака, работавший по совместительству советником по юридическим вопросам и связям с депутатами Ленсовета, вспоминал, как Собчак их знакомил. Путин, сказал ему Собчак, был старше их всех, поэтому он будет старшим помощником. Это было логично для Медведева, но создавало конфликт с Шутовым, который был старше Путина на шесть лет и начал работать с Собчаком девятью месяцами раньше.

Разгадка не заставила себя ждать.

К середине ноября Путин убедил Собчака, что Шутов должен уйти. Какие именно аргументы он использовал, чтобы подорвать своего соперника, не знал даже Валерий Павлов. Шутов показался мне очень сильным, очень ярким человеком, - вспоминал Павлов. Он был очень хорошо подготовлен, хорошо разбирался в вопросах экономического права и, конечно, в вопросах литературы... Я их обоих уважал как людей, как сильные личности". Когда Путин только появился, у них были совершенно нормальные отношения. Но потом между ними что-то произошло. И Шутов ушел.

Впоследствии Собчак утверждал, что Шутов убедил его подписать соглашение с британским бизнесменом Шерманом Шахом, который давал экстравагантные обещания по развитию внешней торговли Ленинграда. Это соглашение вызвало обвинения в том, что он распродает богатства города иностранцам. По словам Собчака, когда соглашение сорвалось, он возложил ответственность на Шутова и уволил его.

С Павловым Путин поступил иначе. Постепенно он был маргинализирован.

Внешне Путин был приспешником, который носил портфель Собчака и незаметно оставался в его тени, никогда не выдвигаясь. Но за кулисами, по словам Павлова, «он брал на себя кадровые вопросы, вопросы производства, прием и отправку документов. Это стало похоже на кукольный театр».

Со временем это действительно произошло, но не сразу. В конце 1990 - первой половине 1991 года Путин еще только нащупывал свой путь.

Тем не менее, еще до истечения года Павлов уже нашел методы Путина настолько отличными от своих собственных, что решил, что больше не может с ним работать. «Я не хотел - фактически отказался - работать в той системе, которую создал Путин. С точки зрения гуманитарных идей, идей справедливости, как строить общество и государство, мой путь был ближе к идеям Собчака. Но моя система была слабее, в ней не было людей в погонах, не было вооруженных людей... Я был человеком, который умел сопереживать, который умел быть близким к людям. Путин был противоположностью. У нас были разные пути».

Спустя годы Путин рассказал о своем отношении к Павлову и Шутову. По его словам, Собчак рассказывал ему, что, когда они работали у него, "я боялся выходить в приемную. Я не знал, что это за люди". Эти двое были "резкими и грубыми, - сказал Путин, - в лучших традициях комсомола и советской школы". Это было умопомрачительное обвинение. Павлов был знаком с Собчаком много лет и оставался одним из его самых близких друзей до самой смерти. Опытный музыкант, ставший впоследствии директором Санкт-Петербургской капеллы, трудно найти человека, к которому слова "резкий и грубый" были бы менее применимы. Даже Шутов, хотя Собчак его и ненавидел, был культурным человеком. То, что Путин спустя десятилетие вложил в уста Собчака слова, которые тот не мог произнести, чтобы очернить своих бывших соперников, - яркое свидетельство той неприязни, которую он питал к ним в то время.

Единственным человеком, которому он, похоже, полностью доверял, был Дмитрий Медведев, с которым первые несколько месяцев он делил стол в приемной Собчака в Мариинском дворце. Но Медведеву было всего 25 лет, он был младше Путина на 13 лет, и, возможно, то, что он был на несколько сантиметров ниже, не повредило. Путин с детства осознавал свое маленькое телосложение - еще в КГБ его прозвали "Мотыльком" - и часто чувствовал себя не в своей тарелке с мужчинами, которые возвышались над ним.

Действия Путина после прихода к Собчаку опровергли утверждения его коллег в Дрездене о том, что у него "нет абсолютно никаких амбиций". Напротив, они продемонстрировали безжалостную волю к победе, терпеливую и хорошо скрываемую, в сочетании с глубоким недоверием к мотивам окружающих его людей.

Официальная должность Путина - советник по международным связям. В его задачи входило продвижение планов Собчака по развитию связей Ленинграда с внешним миром и, тем самым, утверждение независимости Ленинграда от его извечного соперника - Москвы.

Город на Неве - Северная Пальмира, как называли его жители по имени великого культурного центра древнего мира в Сирии, - по-прежнему считал себя северной столицей России, как это было до 1917 года. Анатолию Чубайсу, молодому экономисту, с недоверием слушавшему тираду Собчака против КГБ, было поручено разработать план создания зоны свободного предпринимательства для развития внешней торговли, аналогичный особым экономическим зонам в Китае. Под давлением Москвы он был отложен. Но Таллинский процесс продолжался. В конце сентября Собчак подписал соглашение о сотрудничестве с премьер-министром Эстонии Эдгаром Сависааром и предложил рассматривать Ленинград и прилегающую к нему область в практических целях как одну из прибалтийских республик.

Однако вскоре стало ясно, что у обеих сторон совершенно разные цели. Собчак, возможно, сочувствовал стремлению прибалтов к суверенитету и праву самостоятельно управлять своими делами, но отвергал их требования о независимости. Связь между Ленинградом и Эстонией была как исторической и психологической, так и политической и экономической. В начале ХХ века в Петербурге, как тогда было принято, эстонское население было больше, чем в Таллине. Ленинградцы ездили отдыхать на эстонское побережье, многие имели там дачи, особенно на северо-востоке, в районе старинной пограничной крепости Нарва, куда после Второй мировой войны массово переселялись русские. Для русских идея физической границы в Нарве была немыслима. Для эстонцев же она была необходима для восстановления суверенитета.

Не обошлось и без территориального спора. После войны около 750 кв. км приграничных территорий Эстонии отошли к России. Эстонские националисты хотели их вернуть. В ночь на 2 сентября 1990 г. группа спецназа Кайтселийта восстановила ряд пограничных столбов вдоль старой границы у деревни Комаровка, расположенной на российской территории в пяти километрах к востоку от Нарвы. Правительство Сависаара осудило этот инцидент и попыталось сгладить ситуацию. Однако пограничный вопрос оставался "красной тряпкой для быка". Хотя в октябре было достигнуто соглашение об установлении так называемой "экономической границы" для предотвращения контрабанды, русские решительно отвергали любые предложения о политической границе.

Этот инцидент впервые заставил Путина осознать, что Москве, возможно, придется отказаться не только от контроля над Центральной и Восточной Европой, которые уже были окончательно потеряны, но и от части советской территории - и не просто части, а Эстонии, где во время войны воевал его отец. Март Лаар, один из преемников Сависаара, обнаружил, что, когда он встретился с Путиным в Москве спустя дюжину лет, память о пограничном вторжении в Комаровке все еще мучила его. Эстония была частью Советского Союза, сказал Путин западному дипломату той зимой. Ни одна из прибалтийских республик не должна думать о выходе.

Уже несколько месяцев Советский Союз находился под угрозой распада. Но одно дело - читать об агитации далеко на Кавказе, совсем другое - узнать, что она происходит у его собственного порога.

В итоге переломный момент наступил не в Эстонии, а в Литве, самой южной прибалтийской республике, на которую Горбачев оказывал давление, требуя отмены так называемых "неконституционных актов", то есть шагов к независимости. После отказа литовцев отступить рано утром в воскресенье, 13 января 1991 года, советский спецназ ворвался на телебашню в столице Литвы Вильнюсе, рассеяв толпы демонстрантов, собравшихся для ее защиты, убив 14 и ранив 160 человек.

Кровопролитие спровоцировало кризис. Ельцин вылетел в Таллинн, где в здании парламента, окруженном баррикадами и защищаемом добровольцами, вооруженными дробовиками и охотничьими ружьями, выступил с совместным заявлением с президентами Эстонии, Литвы и Латвии, "решительно осуждающим акты вооруженного насилия против независимости стран Балтии". Ленинградское, но не московское телевидение транслировало видеозапись нападения, на которой было видно, как сотрудники МВД СССР в черной форме наносят удары прикладами автоматов по демонстрантам.

Горбачев колебался, утверждая, что произошедшее - не его рук дело и что военные устроили провокацию, чтобы дискредитировать его. Никто ни в Прибалтике, ни в Ленинграде ему не поверил. Ленсовет собрался на экстренное заседание, чтобы принять резолюции, осуждающие его действия, а в следующее воскресенье тысячи людей собрались на демонстрацию протеста на площади перед Зимним дворцом.

С началом перестройки популярность Горбачева пошла на убыль. Чем больше его превозносили за рубежом, тем больше его ненавидели дома. Предыдущие двенадцать месяцев стали для него annus horribilis - годом, когда все пошло наперекосяк. Первого мая 1990 года его освистали демонстранты на Красной площади. В июле Ельцин эффектно вышел из КПСС. Его примеру последовали Собчак и председатель Московского городского совета Гавриил Попов. Осенью Горбачев то принимал, то отказывался от амбициозной программы рыночных реформ, так называемого проекта "500 дней". Наконец, в декабре его близкий соратник, министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе, объявил, что тоже уходит в отставку, предупредив мелодраматично: «Грядет диктатура... Никто не знает, какая диктатура и кто будет диктатором. [Но] пусть это будет моим протестом».

До вильнюсского инцидента Горбачеву удавалось сдерживать так называемый "пражский сценарий", при котором выступления за свободу будут подавлены советскими танками. Именно это произошло в Чехословакии в 1968 году, и именно этого хотели сторонники жесткой линии в Политбюро и военные.

После января 1991 г. Путин пришел к выводу, что Горбачев "политически исчерпал себя". Через два месяца Ельцин провел конституционные изменения, позволившие ему быть избранным президентом России путем всенародного голосования, что придало ему легитимность, которой не было у Горбачева. Вскоре после этого советский лидер сделал еще одну судьбоносную уступку: на месте СССР будет создан новый добровольный "Союз суверенных государств", в который войдут Азербайджан, Беларусь, Россия, Украина и пять среднеазиатских республик. Прибалтийские республики, Армения, Грузия и Молдова отказались участвовать в этом процессе, но Горбачев к тому времени понял, что они все равно станут независимыми и он ничего не сможет сделать, чтобы остановить их. Хотя никто еще не говорил об этом открыто, будущее Советского Союза уже висело на волоске.

В Ленинграде даже после заключения перемирия между Собчаком и Щелкановым конфликты внутри Ленсовета между демократическим большинством и коммунистическим меньшинством, между Ленсоветом и Исполкомом продолжали делать практически невозможным рациональное управление городом.

Собчак направил Путина на переговоры от своего имени. Это был первый раз, когда ему поручили такую миссию, и он, очевидно, хорошо справился с ней: провел встречи один на один с депутатами, заручился поддержкой глав районных администраций и сыграл, по словам одного из ведущих демократов Дмитрия Ленькова, "довольно позитивную роль". Борис Вишневский, другой видный либерал, ставший впоследствии одним из самых ярых критиков Путина, вспоминал, что "он был вежлив, почти никогда не повышал голос, всегда был уважителен к собеседнику... Он никогда никого не подставлял, даже если это ущемляло его собственные интересы". К весне 1991 года Путин убедил большинство депутатов согласиться с ключевым требованием Собчака, которое заключалось в том, что в городе должен быть мэр, избираемый всенародным голосованием и возглавляющий, по сути, городское правительство. Москва, столкнувшаяся с теми же проблемами, что и , приняла аналогичную систему. Выборы в обоих городах должны были состояться 12 июня, в тот же день, что и выборы Президента РФ.