ГЛАВА 29 САДЫ — МИРСКИЕ И ДУХОВНЫЕ

НАСКОЛЬКО Я ПОМНЮ, в августе или сентябре 1949 года Парамаханса Йогананда приобрел последнюю и самую великолепную собственность ашрама: двенадцать акров, которые сама природа превратила в чудесную чашу с отлогими краями, окружающими миниатюрное озеро. «Озерная Святыня (Lake Shrine) Общества Самоосознания», как назвал это место учитель, безмятежно прильнула к широкой дуге, образуемой Сансет-бульваром, выбегающим из города Пасифик-Палисад в том месте, где этот бульвар делает свой последний поворот вниз, к океану. Этот участок оказался самым чудесным местом из тех, что мне встречались за все время моих путешествий по разным странам мира. Вскоре после приобретения этой земли Мастер пригласил монахов полюбоваться ею. Обходя местность, мы были поражены ее великолепием. Мастер с радостью предсказал: «Это будет витриной нашей работы!» Затем он предложил нам переодеться для купания и вошел с нами в воду.

«Я наполняю все это озеро божественным светом», — сказал он. Позже он говорил нам: «Теперь это святая вода. Кто бы ни пришел сюда в будущем, получит небесное благословение».

Даже сегодня, почти через тридцать лет после того события, когда просто ступаешь на эту землю, чувствуешь ее духовную силу. Часто я размышлял о том, как люди из дальних стран совершают паломничество, чтобы принять подобное благословение. Как и это место в современной Калифорнии, великие святыни Индии, Палестины и других мест наделены святостью благословениями святых, познавших Бога. Однако во многих более древних святынях толпы людей в поиске обычных мирских благ ослабили духовные вибрации. В «Озерной Святыне Общества Самоосознания» (как и во всех ашрамах Йогананды) все еще мощно действуют первоначальные духовные вибрации. И не только потому, что те места получили его благословение (в Маунт-Вашингтоне он однажды сказал нам: «Я медитировал на каждом участке этих земель»), но также и потому, что после его благословения эти земли были всегда населены искренними верующими.

Вскоре после приобретения местности Лейк-Шрайн («Озерной Святыни») мы начали готовиться к тому, чтобы через год открыть этот ашрам для публики. Было завезено и посажено на склонах холмов множество деревьев, цветов и кустарников. Чтобы подчеркнуть учение Йогананды о коренном единстве всех религий, в живописных местах на территории ашрама были размещены изваяния выдающихся деятелей великих религий мира. (Однажды мы спросили Мастера: «Где, по-вашему, должен сидеть Будда?» Мастер стоял рядом, руководя работами. «Будда, — ответил он, спокойно улыбаясь, — предпочитает стоять».)

В первые месяцы подготовительных работ нам очень докучали тучи мошкары. Влечение, которое они испытывали к нашим глазам, ушам и ноздрям, едва ли нам льстило. «Мастер, — воскликнул я однажды с раздражением, — какая насмешка! Почему это чудесное место должны портить насекомые?»

Мастер спокойно ответил: «Так Господь побуждает нас всегда стремиться к Нему».

К счастью, Господь нашел другие пути для реализации этой цели. Мошкара оказалась лишь временным бедствием.

Однажды мы несли хрупкое, но довольно тяжелое тропическое растение к назначенному месту на склоне холма. Очевидно, мы обращались с ним слишком неловко, потому что Мастер воскликнул: «Осторожнее, что вы делаете? Разве вы не чувствуете? Оно живое!»

Его чувствительность ко всему живому порождала ответную чувствительность. Не только люди и животные отвечали на его чувство к ним. Его сады процветали. В Маунт-Вашингтоне, где климат отнюдь не тропический, росли манго и бананы. Шраддха Мата (мисс Сали) рассказывала, как однажды наблюдала за растением (она назвала его «преданная роза»), которое поворачивалось в вазе в сторону Мастера по мере того, как он передвигался по комнате. «Растения, — объяснил Мастер, — обладают некоторым сознанием». Кроме того, как всякое чувствующее существо, они отвечают на любовь.

Мастер даже чувствовал загадочную личную связь с некоторыми растениями. Однажды, указывая на дерево авокадо у пешеходной дорожки в Маунт-Вашингтоне, он рассказал: «Сначала я посадил здесь два дерева, по обе стороны дорожки. В те дни здесь жил очень преданный ученик. Говоря однажды о нем, я сказал другим ученикам: «Один из нас оставит эту работу, и одно из этих деревьев погибнет. Это дерево представляет меня; а то, другое — его. Дерево, которое погибнет, покажет, кто из нас уйдет».

«Итак, его дерево погибло. Вскоре после этого, он покинул нас. Он был очень предан, но его преданность иссякла. Заблуждение, которое увлекло его, — жажда денег». Мастер несколько помедлил, прежде чем назвать это заблуждение, чтобы дать нам время мысленно заполнить паузу нашими собственными кармическими преградами и таким образом напомнить себе, над чем нам необходимо работать для собственного духовного блага.

В восточной части земельного владения ашрама в Маунт-Вашингтоне погибла сосна. Летом 1949 года Джин Гаупт срубил ее. Мастер был огорчен потерей своего древесного друга. «Видишь, — спокойно говорил он Дая Мате, — конец того дерева отмечает начало конца моей собственной жизни». Как ни странно звучало это пророчество, оно сбылось.

Иногда, во время занятий с нами, он отождествлял нас с растениями. Говоря об одном монахе, который противился принятию его духовных наставлений, он воскликнул: «Какой труд принимает на свои плечи тот, кто старается исправить людей! Он должен проникнуть в их умы и увидеть, что они думают. Роза в вазе очень красива; при этом забываешь, сколько заботы потребовалось, чтобы вырастить ее. Но если столько трудов потребовалось для того, чтобы выросла роза, то во сколько раз труднее воспитать совершенное человеческое существо!»

Как божественный садовник, Мастер неустанно работал над нашим духовным совершенствованием. Для этого требовалось терпение, любовь, мужество и значительно больше веры в нас, чем было у большинства из нас самих. Причиной тому было то, что мы видели только наше собственное эго, стремящееся скрыть свое несовершенство, а он видел наши души, стремящиеся восстановить их высокое право рождения в Боге. Одни ученики оправдывали его доверие больше, чем другие, однако он распространял на всех нас одно видение нашего окончательного совершенства.

Скоро я узнал, что самым важным на нашем пути (особенно для неофита) является мудрый выбор товарищей. Поскольку даже в духовной среде можно встретить сплетников и ворчунов, верующих, которые слишком мало медитируют, и тех, кто, похоже, не может допустить и мысли о том, что именно они должны измениться, а не остальной мир. С другой стороны, в каждой действительно духовной организации есть люди, которые своим примером самоотверженного служения, постоянной жизнерадостности, внутренней сосредоточенности и духовного усердия вызывают в других возрождение преданности.

В Маунт-Вашингтоне я нашел такое вдохновение во многих учениках. Даже сегодня я вспоминаю их с благодарностью. Я вспоминаю миссис Мерк (позднее — Сестра Каруна). В возрасте около восьмидесяти лет она каждый день часами работала в саду. «Да, — говорила она приветливо, с сильным шведским акцентом, — я люблю цветы. Это мои дети!»

Я думаю о миссис Ройстон, тоже довольно пожилой женщине. Именно она когда-то поведала мне об Учителе, радостно, бегом поднявшись на помост для лектора. Ее непоколебимая преданность и неизменно хорошее настроение часто напоминали нам указание Мастера: «Будьте всегда уравновешенными и жизнерадостными».

Я думаю о миссис Райт, матери Дая Маты, — твердой и в то же время сострадательной. «Великая Мать» — так обычно Мастер называл ее.

Я думаю о миссис Браун, чья радостная преданность Мастеру порождала высокое восхищение и вдохновение. Ее радость, которую невозможно было назвать незрелой, покоилась на великой внутренней решимости и силе. Миссис Браун приходилось бороться с затянувшимися физическими страданиями; и все же она с радостью служила другим, забывая о своей боли. Для меня и для многих других она была действительно подобна матери.

Мисс Сали была пожилой монахиней, которую я, как «молодая горячая голова», укорял в том прискорбном эпизоде с комиссией. Когда я узнал ее лучше, то обнаружил в ней глубокую, непоколебимую преданность, несовместимую с сумасбродством. Она напоминала мне энергичную, квалифицированную сестру милосердия (которой когда-то и была). Я находил в ней какую-то внутреннюю теплоту и сочувствие. Ее внешняя строгость научила меня не забывать, что божественный поиск, при всей радости этого процесса, является очень серьезным делом.

Мисс Дарлинг, несмотря на несколько острый язык (поклонники астрологии назвали бы ее «истинным Скорпионом»), произвела на меня впечатление своей неуемной энергией и бесконечной преданностью всему, что делала. Однажды Мастер описал нам, как несколько лет назад она и два других монаха красили главное здание в Маунт-Вашингтоне.

«Мужчины, — рассказывал он, — которые были значительно крупнее и сильнее ее, томно помахивали кистями, как бы совершая элегантное мирное приношение зданию. Мисс Дарлинг же просто атаковала стены! Ее кисть неустанно летала туда-сюда, туда-сюда, не останавливаясь ни на секунду, чтобы подумать, сколь трудна была работа. Вот, — заключил радостно Мастер, — такая сила духа нужна для поиска Бога!»

В Твенти-Найн-Палмз он однажды рассказал мне: «В день, когда мисс Дарлинг пришла (в Маунт-Вашингтон), я сказал ей тихо: «Вот вы и пришли». Я знал, что она наша».

Из всех монахинь у меня была возможность получше узнать Дая Мату; именно от нее я получал самое высокое вдохновение. Она всегда была справедливой, приветливой со всеми, скромной и по-детски непосредственной. Больше всего меня вдохновляла ее абсолютная преданность Богу и Гуру. Я никогда не видел, чтобы у нее было иное желание, кроме исполнения воли Мастера.

«У вас все хорошо?» — обычно спрашивала она, когда мы встречались в ее канцелярии, чтобы обсудить служебные дела. Всегда готовая оказать духовную поддержку, если это было в ее силах, она могла отложить в сторону организационные вопросы (даже если они требовали неотложного решения), если чувствовала, что мы нуждаемся в совете или ободрении. В каждую дискуссию в офисе она вплетала тонкие нити благочестивой интуиции и совета. От нее я узнал, что работа и медитация неотделимы друг от друга; что когда мысль о Боге преобладает, они сливаются в одно целое.

«Я чувствую, что в прошлых жизнях вы были близки к Мастеру», — сказала она мне однажды. Наши отношения походили больше на отношения брата и старшей сестры, чем на отношения младшего и старшего монаха. Мы понимали, что корни этих отношений были в наших прошлых жизнях. Я никогда не мог выразить словами благодарность за ее неизменную дружбу и руководство мною. В этой жизни для меня это была одна из самых ценных наград от Бога.

Молодых монахинь я видел очень мало. Из монахов лишь немногие оставались работать так же долго, как пожилые монахини. («Духовный путь труднее для мужчин», — признавал Мастер. «Однако, — добавлял он утешительно, — вступившие на него достигают очень многого».)

Преподобный Майкл (Брат Бхактананда) был одним из монахов, который вдохновлял меня. Он скромный до глубины души («У него нет эго», — однажды сказал Мастер) и преданный Богу. Я почти завидовал непринужденной простоте, с которой он мог емко и кратко определить весь духовный путь: «Преданность Богу — это все».

Другими вдохновляющими примерами были Джо Карбон (Брат Бималананда) и Генри Шауфельбергер (Брат Анандамой), пришедший на год позже меня. Оба сочетали в себе доброжелательность и спокойную проницательность, которые мне казались особенно привлекательными.

Кроме них было также множество других. Живя среди них, я чувствовал неизмеримое счастье.

«Из учеников, — сказал однажды вечером Мастер нескольким из нас в главной канцелярии, — первый по степени осознания — Святой Линн. За ним следует мистер Блэк и потом Сестра». Джеймс Дж. Линн, которого Мастер называл Святым Линном, позднее получил звание и имя Раджарши (царственный мудрец) Джанакананда [Джанакананда переводится как «ананда (божественное блаженство), которое обретается благодаря идеальному равновесию между внешней ответственностью и внутренним духовным уровнем, которое в совершенстве было продемонстрировано в древние времена жизнью царственного мудреца Джанаки».]. Мистер Блэк был лидером центра Общества Самоосознания в Детройте, штат Мичиган. Теперь он также возглавляет духовный ретритный центр в Вандербилте (северная часть этого штата), который называется «Ранчо Утренней Песни».

В Твенти-Найн-Палмз в октябре 1949 года Мастер сказал мне: «С теми, кто со мной (он имел в виду: с теми, кто настроены на него), у меня никогда не бывает проблем. Для них достаточно взгляда. Намного лучше, когда мне удается учить так». Он добавил: «Они изначально святые, большинство из них».

В другой раз он сказал мне: «Многие ученики получат освобождение в этой жизни». Глядя в окно, он увидел миссис Ройстон, работающую в саду. «Даже она», — добавил он с доброй улыбкой. В более легком тоне он продолжал: «Знаешь, когда она впервые пришла сюда, то была еще простодушнее!» Он продолжал восхвалять ее за многие годы беззаветного служения и преданности.

Группе наших учеников в Твенти-Найн-Палмз он сказал однажды: «Горак уже почти у цели. Бог доволен его преданностью». Горак, как возможно помнит читатель, был тем учеником со спастическим параличом, который помогал Джеймсу Коллеру в день его неудачной лекции по йоге в Финиксе.

Джеймс, который тоже был в той группе, пытался умерить похвалу Мастера в адрес Горака (поскольку он знал этого брата-ученика): «Сэр, — сказал он, — это очень примитивный вид преданности, не так ли?»

«О, — ответил Мастер с блаженной улыбкой, — как раз это угодно Богу! Он не проявляет себя в рассудительных и мудрых, но лишь в детях».

О самом Джеймсе Мастер говорил несколько раз: «В этой жизни он получит освобождение». Вспомнив о трудностях Джеймса с дисциплиной, он добавил шутливо: «Я не знаю как! Но Бог так говорит, значит, это должно быть правдой».

Учеником, который щедро рассказывал истории об Учителе, был доктор Льюис, первый крийя-йог в Америке, сегодня далеко продвинувшийся на духовном пути. Мы часами сидели с доктором, он потчевал нас рассказами, часто забавными, иногда серьезными, но всегда поучительными. Они помогали нам понять, как отношения между гуру и учеником постепенно переходят в благословенную дружбу в Боге.

К концу октября того года доктор Льюис и несколько других учеников, включая миссис Льюис и Норманна, сопровождали Мастера в Сан-Франциско на встречу с премьер-министром Джавахарлалом Неру. Доктор возвратился в Маунт-Вашингтон с рассказами о поездке, а потом стал делиться с нами воспоминаниями о годах дружбы с Мастером.

«Мастер, — сообщил доктор, — попросил меня выполнить вместе с ним энергизирующие упражнения на крыльце гостиницы в Сан-Франциско. — Доктор тихо засмеялся. — Я чуть не умер от смущения! Но почему человек должен смущаться, занимаясь добрым делом? Мое сознание не находило достойной причины, кроме факта, что наши упражнения были незнакомы большинству людей! Мастер решил излечить меня от этой ошибочной позиции.

Когда мы делали наши упражнения, мимо с обходом проходил полицейский. Мастер, демонстрируя осознание вины, быстро отступил за колонну, продолжая там делать упражнения. Полицейский посмотрел на нас с подозрением. Я готов был провалиться сквозь землю! Однако Мастер, как ни в чем не бывало, продолжал заниматься.

Спустя несколько минут полицейский вернулся. И снова Мастер скрылся за колонной. На этот раз подозрительность полицейского возросла настолько, что побудила его подойти к нам.

«Чем это вы там занимаетесь?» — грубовато спросил он. Вероятно, у него возникло предположение, что мы два преступника и планируем злодейство.

«О, ничем, офицер! — заверил его Мастер с деланной невинностью. — Совсем ничем. Мы просто делаем упражнения. Видите?» Чтобы продемонстрировать свою искренность, он повторил несколько движений и улыбнулся, как бы в надежде на помилование.

«Ну, ладно, — пробормотал офицер, — смотрите, не нарвитесь на неприятности». С невероятной важностью он проследовал дальше. Мне стало так смешно, что смущение совершенно исчезло».

Мастер с небольшой группой посетил китайский ресторан в Сан-Франциско. «Вегетарианская» пища, которую они заказали, содержала кусочки цыпленка. Одна леди, выдающийся член другой религиозной организации, разгневанная влетела на кухню и разнесла обслуживающий персонал за это «оскорбление».

«Мастер, — говорил нам доктор, — считал невоздержанный характер более тяжким «грехом», по сравнению с меньшим — съесть цыпленка. «Едва ли имеет смысл устраивать суматоху», — сказал нам Мастер и, отодвинув в сторону кусочки мяса, невозмутимо съел остальное».

В ту ночь Мастер и супруги Льюис занимали смежные комнаты. «Мастер оставил открытой дверь между комнатами. Я знал, ему не хотелось, чтобы мы спали этой ночью. Сам он никогда не спит, как вы знаете. Во всяком случае так, как это делаем мы с вами; он всегда в состоянии сверхсознания. И он хочет избавить и нас от слишком сильной зависимости от подсознания; он называет это «ложным самадхи». Итак, он усмотрел возможность для нас провести несколько часов, разделяя с ним вдохновение и духовную дружбу. Теперь, когда эта работа развернулась во всем мире, нам редко выпадает такая возможность.

Положение усугублялось тем, что мы с миссис Льюис (особенно она) очень устали. Мы целый день находились в дороге. «Мы ложимся спать», — заявила она решительным тоном. Раз она решила — так и будет. Однако Мастер рассудил по-другому. Мы с миссис Льюис легли в кровать. Мастер, с притворной покорностью, лег на свою. Я только что расслабился, а миссис Льюис уже начала мирно отходить ко сну, когда вдруг Мастер, как бы в полном соответствии с ситуацией, сказал: «Саб гам». И все.

«Саб гам» — название одного из китайских блюд, которое мы отведали в тот день. Я улыбнулся. Миссис Льюис проворчала: «Он не поднимет меня с постели!»

Прошло несколько минут. Мы вновь начали засыпать. Неожиданно, тоном удивления: «Саб гам пудинг!» Мастер произносил эти слова четко, по слогам, как ребенок, забавляющийся незнакомыми звуками. В отчаянии миссис Льюис прошептала: «Мы спим!» — и обратилась за поддержкой к стене.

Прошло еще несколько минут. Затем очень медленно: «Супер саб гам пудинг!» На этот раз слова произносились достаточно серьезно, как если бы их произносил ребенок, делающий какое-то важное открытие. К этому времени я уже тихо посмеивался. И хотя мы оба начали понимать, что сон нам может «только сниться», миссис Льюис все еще усердно пыталась сохранить свою решимость.

Прошло еще несколько минут. И затем — новое открытие: «Супер СУБМАРИННЫЙ саб гам пудинг!»

Дальнейшее сопротивление было бесполезным! Не в силах сопротивляться охватившему нас веселью, мы поднялись с постели. Сон окончательно покинул нас. Мы смеялись и болтали с Мастером. Постепенно разговор перешел на серьезные темы. Наконец мы заговорили только о Боге, а затем погрузились в медитацию. С его благословения, в ту ночь у нас так и не появилось желания спать.

Я уже говорил вам, — продолжал доктор Льюис, — что Мастер никогда не спит. Я убедился, что это так, даже когда он храпит! Однажды, много лет тому назад, он лежал в своей комнате, по видимости спал, и довольно громко храпел. Я осторожно, на цыпочках, вошел в комнату и привязал бечевку к большому пальцу его ноги, стараясь не потревожить его. Когда я тихо отошел к двери, он по-прежнему мирно храпел. Я уже собирался привязать другой конец бечевки к дверной ручке, когда храп прекратился и я услышал: “Ага!"»

Доктор Льюис, почувствовав, что в тот вечер его добрый юмор доставлял нам особое удовольствие, рассказал другой эпизод. «Однажды, много лет назад, — повествовал он, — мы с Мастером стояли на тротуаре, когда велосипедист, проезжавший мимо, обратил внимание на длинные волосы Мастера и со смехом показал ему язык. Через несколько футов он въехал в большую лужу. В середине лужи переднее колесо велосипеда соскочило, и человек растянулся в грязи».

Постепенно воспоминания доктора становились все серьезнее.

«В конце октября 1941 года, — продолжал он, — Мастер посетил нас в нашей летней резиденции, в местечке Плимут-Вей, штат Массачусетс. В это время года океан там очень холодный. Однако Мастер настоял, чтобы в день своего приезда, вечером, мы пошли купаться при луне. Он входил в воду, а мы, дрожа, смотрели на него с берега. Вскоре он погрузился в воду по пояс. «Теперь, — подумал я, — он должен почувствовать холод!»

Вдруг я заметил, что вокруг него появилось голубое свечение. Мой сын, стоявший рядом, и его жена тоже видели это свечение. Позднее, когда Мастер вышел на берег, мы сказали ему о том, что видели.

Улыбаясь, Мастер признался: “Мне пришлось погрузиться в Дух, чтобы избавиться от холода!"»

«Я наблюдал голубое свечение вокруг него еще раз, — продолжал доктор Льюис, вновь обретая веселое настроение. — Это случилось через несколько лет. Мы пересекали мексиканскую границу с Калифорнией. Мастер накупил манго для всех; автомашина была пропитана запахом манго! Я был уверен, что на границе этот товар конфискуют; таможня в Калифорнии строго проверяет перевозки. Однако когда инспектор пришел осмотреть машину, он не сказал ни слова!

«Как вам удалось провезти это?» — спросил один пассажир, когда мы весело въехали в Калифорнию.

“Я, конечно, не могу объяснить механику этого дела, — ответил я. — Единственное, что я знаю, это то, что, когда мы пересекали границу, я видел вокруг нас голубое свечение!"»

В своих воспоминаниях доктор возвратился к первым дням своего знакомства с Мастером. «В начале весны 1923 года Мастер сказал мне: «Следующим летом обрати внимание на свое здоровье». В суете и занятости я забыл об этом предостережении. Однако в середине лета я поплатился за забывчивость. У меня начались острые желудочно-кишечные боли. Проходили дни; страдания только нарастали. Наконец я с мольбой обратился к Мастеру.

Насколько я помню, в июле, в среду, он пришел мне на выручку. Я уехал в свой летний домик в Плимуте. К тому времени боль стала нестерпимой. В то очень раннее утро — должно быть, в два или три часа — я услышал доносившийся с дороги голос Мастера: «Доктор! Доктор!»

С каким облегчением я услышал его голос! Он реквизировал автомашину и, в ответ на мою молитву, ехал всю ночь из Нью-Йорка. Войдя в дом с двумя учениками, он отвел меня в сторону. Удивительно спокойным тоном, характерным для него, он убедил меня, что все обойдется. Потом дал мне чудодейственное йоговское лекарство, которое используется в таких случаях. Мое состояние быстро улучшилось, и вскоре я полностью поправился.

В те давние годы, в Бостоне, один человек был приговорен к смерти за преступление, которое, как считали многие (включая и меня), совершил. За день до приведения в исполнение приговора вышло так, что я был с Мастером и упомянул об этом случае. Мастер задумался. В молчании он отошел в угол комнаты и спокойно сел там. Через некоторое время он присоединился к нам с улыбкой и возобновил разговор. Он ни слова не сказал об осужденном. Но на следующее утро в газетах появилось сообщение: «В одиннадцать часов губернатор его помиловал».

Вы знаете, в те дни мы не были знакомы с методами Мастера, которые теперь известны всем. Мы не знали о том, какие удивительные дела он мог совершать, и не знали, что это может делать любой мастер. Теперь, по прошествии многих лет, люди лучше узнали его, а в то время нам было трудно обрести такую веру, которую сегодня имеем все мы. В эпизоде с приговоренным человеком Мастер никогда не говорил нам, что сделал что-то, чтобы помочь ему. Он редко говорит о своих удивительных свершениях, и только когда они случаются, вы начинаете восторгаться. В том случае лишь после объявления помилования у меня стала расти уверенность, что к этому делу приложил руку Мастер.

Вы видите, он не желает поражать нас удивительными событиями. Любовь — только ею он старается привлечь нас к Богу. Когда я впервые встретил его в 1920 году, он сказал мне: «Будете ли вы всегда любить меня так, как я люблю вас?»

«Да», — сказал я. Видите ли, я мог чувствовать его любовь. «Да, — сказал я, — буду».

Однако заблуждение велико. Порой, когда он говорил о наших будущих общинах и великолепных зданиях, а я видел его живущим в той маленькой комнате в Бостоне, почти в бедности, меня охватывало сомнение. «Когда, сэр? — обычно спрашивал я его. — Когда могут осуществиться такие великие дела?» Мастер сохранял спокойную уверенность. «Вы увидите, доктор, — сказал он, — Вы увидите».

Однажды ко мне в стоматологический кабинет пришел человек и начал изливать ложь за ложью на Мастера. Он говорил вполне правдоподобно. Хуже того, у меня не было фактов, чтобы возражать ему. Я не поверил его утверждениям, однако должен признать, что в душе был несколько смущен. Тот человек ушел. Прошло несколько минут. Вдруг я услышал шаги, решительно приближающиеся к моему кабинету. Дверь открылась. Вошел Мастер. Подходя ко мне, он внимательно смотрел мне в глаза. «Вы все еще любите меня, доктор?» — спросил он и слово в слово воспроизвел то, что говорил посетитель.

Позднее я узнал, что в то время Мастер находился в трамвае, в четырех или пяти милях от моего кабинета. Он сошел на следующей остановке и шел пешком всю дорогу с единственной целью помочь мне.

Потом Мастер спросил, не должен ли мне кто-нибудь значительную сумму денег. «Да, — сказал я, — мне должны».

«Если вы пойдете туда сейчас, вам возвратят долг». Я пошел туда, и должник немедленно со мной рассчитался».

«Сколько раз Мастер помогал мне и моей семье! — заключил доктор. В его глазах светилась благодарность. — Когда у моей матери был сильный паралич, он продлил ее жизнь. Когда у моей дочери, Бренды, случился припадок, а она тогда была еще ребенком, Мастер излечил ее.

В то время я гостил у Мастера. Эту печальную весть я узнал по телефону. Как только Мастер узнал о случившемся, он ушел за занавеску. Через минуту он появился с сияющим лицом: «Не беспокойтесь, доктор, с ней будет все в порядке. У нее больше никогда не будет приступов». Одной из сложностей болезни такого рода является возможность рецидивов в будущем. Однако в случае с Брендой рецидивов не было».

Когда мы в тот вечер прощались с доктором Льюисом, то от души благодарили его, что он столь щедро поделился с нами своими удивительными переживаниями.


Осенью 1949 года Мастер просил меня вместе с несколькими другими монахами продемонстрировать позы йоги перед Свами Преманандой — индийским учеником, приехавшим в Маунт-Вашингтон из Вашингтона, округ Колумбия, где он был священником церкви Общества Самоосознания. Хатха-йогой я владел довольно посредственно. Многие позы вообще были мне не по плечу. Однако в тот вечер в присутствии Мастера я легко смог выполнить даже самые трудные упражнения. С того дня меня стали воспринимать как «эксперта» Общества Самоосознания по хатха-йоге. Я позировал для фотографий, которые иллюстрировали упражнения в ряде статей журнала «Самоосознание». Если требовалась где-то продемонстрировать позы, выбор падал на меня. Когда у Мастера были гости, он часто просил меня обслуживать обед, а потом — показать им упражнения. Разве можно было почти без всяких усилий добиться такого успеха?

Однажды Мастер, сидевший в нашей столовой, разговаривая с монахами, задумчиво посмотрел на меня. «Почему бы тебе не отпустить бороду, Уолтер?»

— Вы действительно так думаете, сэр?

Я был поражен. В те дни редко кто носил бороду. Несколько других монахов впоследствии пытались отрастить бороды, но Мастер наложил вето на их планы, заметив: «Я не хочу, чтобы мои мальчики выглядели как дикари!» (Возможно, он чувствовал, что достаточно одного «дикаря»!)

— Попробуй, — сказал он.

Я был благодарен ему, когда вскоре он пригласил меня провести с ним несколько недель в Твенти-Найн-Палмз. Чтение лекций в церкви Голливуда с едва появившейся на лице щетиной грозило обретением репутации первого бродяги-священника Голливуда. Однако независимо от того, был мой вид «диким» или нет, когда борода отросла, я стал выглядеть старше и более зрелым.

В Твенти-Найн-Палмз Мастер сказал мне наедине о планах поездки со мной следующим летом в Индию. Я был в восторге. «Я уверен, что смогу выучить бенгальский язык, — сказал я. — Я уже говорю на нескольких языках».

«Ты овладешь им очень легко», — заверил он меня. Он стал произносить ряд бенгальских слов: хатх (рука), чок (глаза), мукх (рот), нал (нос), кан (уши). Как потом оказалось, реальная возможность использовать эти слова появилась у меня лишь через девять лет. Но все это время я их помнил. Стоило мне вспомнить день, когда он произносил их, и я слышал его голос в себе, как будто он говорил их сейчас.

Это свидетельствует о том, что он мог даровать мне благословение большее, чем способность владеть телом в необычных позициях: способность помнить слова, сказанные им, точно так, как он их когда-то произнес. «Как иначе, — спрашивал я себя, — я мог вспомнить эти слова и интонации, если он говорил их на чужом языке?»

Однажды в Твенти-Найн-Палмз он рассказывал мне историю встречи Лахари Махашаи с Бабаджи. Он цитировал слова Бабаджи, сказанные на хинди: «Лахири, ту агая (ты пришел)». Простые слова, конечно, но услышать их однажды мимоходом и вспомнить достаточно точно, повторив их в Индии почти десять лет спустя, — талант, значительно превосходящий мои возможности.

Однажды он пел нам песню на бенгали: «Мукти дэте пари; бхакти дэте пари кой?» В этом случае я также слышал эти слова лишь однажды, однако они сохранились в памяти до моего приезда в Индию в 1958 году, и там я удостоверился в их точности.

Любопытно, что такая способность, если она действительно существует, относится только к словам, произнесенным Мастером. Речь других людей вспоминается достаточно туманно, что, полагаю, обычно в таких случаях.

Примерно в тот же период моей жизни Мастер стал просить меня кратко записывать его слова. Он настойчиво упоминал, что хотел бы, чтобы я когда-нибудь написал о нем. Он проводил со мной долгие часы, погружаясь в воспоминания о своей жизни, опыте налаживания работы, рассказывал о надеждах и планах на будущее. Он поведал мне бесчисленные истории, часть которых была связана с его деятельностью; другие он приводил, поскольку они были просто интересными или должны были помочь мне составить более полное представление о пути. Значение многих его идей я понимал не только из его слов и рассказов, но также по выражению его лица или тону голоса, или даже через утонченную природу переноса сознания.

Часто он высказывался о разных учениках.

— Сэр, — спросил я однажды, — что стало с тем молодым человеком, которого вы инициировали в Бриндабане [Бенгальское произношение. Общепринятое название этого индийского города — Вриндаван. — Прим. ред.] и описали в эпизоде вашей книги «Два бедных мальчика в Бриндабане»? С тех пор вы что-нибудь слышали о нем?

— Нет, — отвечал Мастер. — Но внутренний контакт с ним есть.

— Значит, нет необходимости во внешнем контакте с гуру?

— Необходим, по меньшей мере, один внешний контакт с ним.

Мастер имел в виду значимый контакт, подобный тому, который происходит во время посвящения.

Из других его высказываний, а также из того факта, что он поручал ученикам посвящать людей в крийя-йогу, даже когда еще сам был жив, я понял, что связь с ним будет осуществляться посредством контакта со следующими поколениями учеников, которые были настроены в унисон с ним.

Однажды я спросил его: «Какие качества на духовном пути самые важные?»

«Глубокая искренность, — ответил Мастер, — и преданность. Не имеет значения, сколько лет идешь по такому пути, важно, как сосредоточенно и вдумчиво человек старается найти Бога. Иисус сказал: “Так будут последние первыми, и первые последними" [Матф. 20: 16.]».

Однажды в штате Вашингтон я встретил женщину. Ей уже было восемьдесят лет, и она всю свою жизнь была атеисткой. По благоволению Бога, после встречи со мной она вступила на путь. После этой встречи она стала страстно искать Бога. Большую часть каждого дня, если она не медитировала, прослушивала запись моей поэмы «Бог! Бог! Бог!». Она прожила еще всего несколько лет, но и за этот короткий период обрела освобождение».

Мастер рассказывал мне истории, касавшиеся наиболее трудных для понимания аспектов пути. «В Индии умер молодой человек, — говорил он. — Его тело было готово к кремации; вот-вот должны были разжечь погребальный костер. В этот момент из ближнего леса с криком: «Не зажигайте костер! Отдайте мне это молодое тело» — прибежал старый йог. Подбежав к телу, он упал и умер. Через мгновение молодой человек выпрыгнул из костра и, прежде чем его мог кто-нибудь удержать, убежал и скрылся в лесу. Семья смогла кремировать лишь этого старика!»

Однажды вечером я спросил Мастера: «Сэр, что вы скажете о содержащемся в «Автобиографии Йога» предсказании Свами Пранабананды о том, что после смерти он вскоре родится вновь и уйдет в Гималаи, чтобы жить там с Бабаджи?»

— Он уже родился и ушел из дома в возрасте шести лет. — Мастер задумчиво улыбнулся. — Его отречение в таком юном возрасте вызвало в деревне настоящий переполох!

С приближением Рождества Маунт-Вашингтон посетил Святой Линн. Мне впервые представилась возможность увидеть выдающегося ученика и духовного наследника Мастера. Он был добрым, исключительно скромным, с тихим голосом, и казался совершенно бесстрастным и постоянно погруженным в себя. Когда Мастер представлял ему каждого из нас, Святой Линн приветливо улыбался, но говорил мало. Со временем я обнаружил, что он почти не проявлял интереса к мирским разговорам. Человек, имеющий большой вес в обществе, обязанный всем самому себе, он почти не говорил о внешней стороне своей жизни. По тому, что мы слышали лично от него, можно было подумать, что он мало чего достиг в жизни. Темы его бесед относились лишь к Богу, Гуру и медитации. Обычно, когда он встречался нам на пути, то молча подходил и благословлял нас. В таких случаях он иногда говорил нам несколько слов духовного ободрения или совета. Его ум был всегда внутренне обращен к Богу. В его присутствии мне казалось, что я стоял перед окном в бесконечность.

После кончины Мастера Раджарши Джанакананда (так его называли потом), казалось, почти стал Мастером. Его глаза, благодаря какому-то неуловимому изменению, были глазами Мастера. Столь совершенной была его настроенность, что мысли нашего Гуру стали его мыслями. Мастер обычно говорил о себе: «Я уже давно убил Йогананду». Раджарши Джанакананда тоже обрел то состояние сознания, где ничего не осталось от эго. Казалось, что через него с нами непосредственно говорили Бог и Гуру.

В тот год, во время Рождественской медитации, Мастер вел песнопение «Не осушай океан любви пламенем страстей, пламенем беспокойства». Мы повторяли за ним снова и снова. «Христос здесь, — говорил он нам. — Пойте для него». Позднее он добавил: «Так как сегодня вы повторяли это песнопение, если когда-нибудь вы почувствуете, что вокруг царит заблуждение и давит на вас, пойте его снова, думая об этом событии, и Христос и Гуру сами снизойдут, чтобы спасти нас. Помните мои слова, потому что они истинны».

Как и в прошедший год, Мастер выступал перед нами из глубин божественного общения. Он благословил Святого Линна, доктора Льюиса, Дая Мату и некоторых других, говоря им, как доволен ими Бог.

«Уолтер, — обратился он ко мне, — ты должнен очень стараться, потому что благословение Бога будет велико». Его слова так сильно растрогали меня, что в медитации до конца дня я больше думал о них, чем о Боге.

В день Рождества у нас был традиционный банкет, после которого Мастер, как и в прошедшем году, с любовью и вдохновением обратился к нам. Во время этой беседы он сказал: «Леди из офиса сделали рождественский подарок Фэй. Они подписали его: “Боссу, который никогда не приказывает"». Выражая улыбкой удовлетворение своей любимой ученицей, он продолжал ласково говорить о саде из душ, который расцветает вокруг нее.

Перед банкетом на столах были разложены карточки, указывающие места гостей; это мероприятие планировалось как чисто семейное торжество. Однако в последний момент пришло множество людей без приглашения. Им были любезно предоставлены места, некоторые монахи уступили им свои.

Позже в офисе некоторые из нас обсуждали с Мастером неудобства, вызванные неожиданным наплывом людей. Один монах пожаловался на их нахальство. Мне посчастливилось обратить внимание на другой аспект этого эпизода.

— Сэр, — сказал я, — ученики соперничали между собой за право уступить свои места.

— О! — Мастер счастливо улыбнулся. — Вот это мне по душе!

Загрузка...