Радости любви. Древнеиндийская лирика в переводах Сергея Северцева

Объятья наших жён, чьи влажные глаза

с глазами диких оленят поспорят,

Их свежие от долгого купанья,

сандалом пахнущие, гибкие тела,

Бутоны яркие, вплетённые в их пряди —

всё так волнует взоры и сердца,

Что снова страсть растёт, чью силу иссушили

дня знойного палящие лучи.

В этот самый знойный, жестокий месяц,

в этот месяц — губитель цветов и надежд,

Иссушитель лоз, мучитель оленей,

ненавистник жасмина, томитель пчёл,

В этот месяц, что выпил до дна все озёра,

пыль вздувает, поджаривает небеса,

Под лучами палящими, путник бедный,

как шагать тебе дальше, как дальше жить?

Стайка доверчивых ланей робко сгрудилась

невдалеке от колодца, — там, у источника сидя,

Девушка тихо поёт, и ласковый голос чарует,

плавно качаясь, как колыбельная песня.

А вдоль дороги деревья шелестом свежей листвы

свежие нам навевают мечты и надежды,

Вздохами лёгкого ветра сдувая капельки пота

с тёмных, усталых странничьих лиц.

Взгляни, как птицы клювами рыхлят

иссохшее от зноя оперенье,

И крыльями взъерошенными машут,

пытаясь жар несносный отогнать,

А цепкими когтями, пригибаясь,

всё крепче держатся за край гнезда,

Чтоб не свалиться от ударов резких

порывистого ветра с южных гор.

Над едва оперившимся диким гусёнком,

хоть ему и прохладно средь лотосов и камышей,

Мать-гусыня любовно простёрла широкие крылья,

словно белым зонтом от жары защищая птенца.

А ручной попугайчик, чей клювик от жажды иссох,

притулясь на груди у красавицы томной,

Хочет склюнуть хотя бы одну из жемчужин ее ожерелья,

тщетно их принимая за капли росы.

Небо с приходом жестокого лета

накинуть спешит покрывало из пыли,

Поднятой ветром, чтоб словно зонтом

землю прикрыть от палящего зноя.

И пчёлы нектар осторожней пьют,

садясь на коралловые деревья,

С опаскою смотрят: цветы на ветвях

или огни лесного пожара?

Прохлада, что сперва таилась под водой,

потом с сандаловою мазью ненадолго

Сдружилась, с лилией плавучей, с лунным светом,

а днём в тени бананов отдыхала.

Теперь пришла пора палящих летних дней,

и всё же эту дивную прохладу

Найти возможно и сейчас, — но где?

Лишь здесь, на ласковой груди моей подруги.

Отогнать пытаясь несносных москитов, жгущих

уголки покрасневших глаз, обозлённый буйвол

Головой рогастой трясёт и, жарой измучен,

забредает всё глубже в густую озёрную воду.

Толстый, мокрый жгут болотного мха он поддел рогами,

и струится вода по его воспалённым векам,

А затем он по самые ноздри в озеро входит,

раздраженье прошло, задремал круторогий буйвол.

Слон возвещает приход обжигающих дней,

из хобота спину и грудь себе поливая.

Деревья прибрежные — в полосах свежей грязи:

буйволы тёрлись боками об их стволы.

А солнце всё жжёт, — и самые жадные звери,

любители крови, губители ланей лесных,

Сейчас, изнурённые, — только бы зной пережить! —

в пещерах попрятались, в логовах горных ущелий.

Пыль дорожная путнику ноги жжёт,

и не только ступни болят — даже икры.

Буйвол топчется там, где весной был пруд,

средь остатков воды и гибнущих рыбок.

Глаз не сводит гиена с джа́таки красной —

жаждет крови! А птицы слетелись в гнёзда,

В тростниках да колючих кустах — и молчат:

от жары все жилки в их горлах вздулись.

Гребешок из махровых жасминов удобно уселся

в косах тугих, ещё свежих после купанья,

Ожерелье из влажных, блестящих цветов олеандра

проливает прохладу на разгорячённую грудь,

А цветущей акации веточки гибко свисают

из-за края обеих раковин нежных ушей, —

Так обильное лето эмблемы свои раздаёт

всем прелестным частям молодого женского тела.

Летний зной размыкает страстно-тугие объятья

всеблагого Нараяны и светозарной Шри, —

Задремали они, на волнах океана качаясь,

во дворцовых покоях, с чьих стен стекает вода,

И уже ничто не мешает жестокому солнцу,

жарить лунный круг, всей былой красоты лишённый,

Будто это — блин, подгорающий на громадной,

на огне раскалённой глиняной чаше небес.