Радости любви. Древнеиндийская лирика в переводах Сергея Северцева

Ожерельем жемчужным охвачена шея,

белой пудрой камфарной осыпана грудь,

Руки, плечи — в душистом сандаловом масле,

стебли лотосов свежих — браслеты её:

Эта стройная дева в мерцающем шёлке —

как богиня прохладно лучистой луны,

Что тайком соскользнула на землю, покинув

свой престол серебристый, плывущий в зенит.

Красавиц юных лёгкая походка,

когда они приходят и уходят,

Их глаз лукавые, косые взгляды,

звучанье сладкое небрежных слов —

Не счесть разнообразного оружья,

которым нас пронзает Камадэва:

Чтоб побеждать, ему совсем не нужно

учиться трудным тайнам колдовства.

Славлю женщин я дивноликих,

их глаза чудесные славлю,

Ведь они победить сумели

даже грозно-трёхглазого Шиву, —

Хоть и сжёг он разгневанным взором

легкомысленного Камадэву,

Но лукавые взоры женщин

вновь проказника воскресили.

В домах у богачей ручные попугаи

рдеть заставляют женщин молодых,

Когда, прося поесть, нахально и смешно

полночным шёпотам влюблённых подражают:

«Желанная моя, твой Полли хочет слив,

таких, как щёчки у тебя, румяных!

Твой милый Полли хочет горстку вишен,

таких же сладеньких, как губки у тебя!»

Будь доблестным мужем, земные хвалы заслужи,

и дух твой, быть может, тогда в облака вознесётся,

А будешь из облака брошен дождинкою в море,

возможно, ты в яркую раковину попадёшь.

Той раковине доведётся, быть может, блестеть

в цветном ожерелии — в самой его середине,

И только тогда, наконец, удостоишься ты

сладчайшей награды: играть между грудей высоких.

И лотосы, и луна стремятся

сиянью лица твоего подражать —

Любви оружью победоносному,

стольких сердец путеводной звезде,

Но тщетно соперничать им с тобой

и вот почему хладноликий Месяц

Так часто лотосам запрещает

их лепестки по ночам раскрывать.

«Сперва кирками меня дробили,

потом крошили между камнями,

В жестокий огонь бросали меня,

потом в воде ледяной топили, —

Вот муки, которыми я заслужил

Столь дивно-почётное положенье!»

Так звякает златочеканный пояс

на бёдрах красавицы молодой.

Поистине океан бесчувствен,

если его своенравный прибой

Не возбуждён и не взбудоражен

твоим улыбающимся лицом.

О ты, чаровница моя чуткоглазая,

разве блистанье твоей красоты

Не наполняет сейчас всю землю,

и море, и небо — до самых краёв?

Вот ты касаешься груди её высокой,

прилёг на соблазнительные бёдра,

И более того: обвив рукою гибкой,

она тебе дарует наслажденье

Искусной лаской пальцев-лепестков!

Ответь же нам, ситар сладкозвенящий:

Что за дела святые совершил ты,

коль удостоился теперь таких наград?

Как мне назвать её: нежным бальзамом

для глаз моих или морем красот?

Хранительницей озёрных лилий

или волшебной лозой любви?

Гляжу на лучистость я этой девы

оленеглазой — и сразу вижу:

Всё прочее в этом гнетущем мире —

не что иное, как мёртвый груз.

Видно ошибся Творец: вместо лилий

создал чудесные эти глаза,

Лицо — вместо лотоса, а вместо ягод,

спутавшись, губы её сотворил.

Но если сам бог так много напутал,

творя сей шатёр для любовных чар,

Как нам, неразумным земным созданьям,

последнего разума не потерять?

Взглянул бы хоть раз на неё Творец —

не отпустил бы её — не расстался бы

С этой прелестницей оленеглазой,

с её золотисто-шафранным лицом.

А если б глаза он смежил в созерцанье,

не смог воссоздать бы такого облика!

Видно, правдиво ученье буддистов:

всё в этом мире — несотворённое.

Лицо твоё, госпожа моя,

в соперничестве с Луною

Склонило легко в свою сторону

чашу небесных весов,

И пусть на чашу с Луною

все звёзды гирьками сыплются —

Навряд ли им всем перевесить

красу твоего лица!

Она — хранительница дивных кладов,

таящих груды нежности и ласки,

Чертог, где собраны со всей вселенной

редчайшие творенья красоты.

Ещё не всё, мой друг: пришлось соединить

нектар, цвет лотосов и лунный свет, —

Поистине над обликом её

трудился тот, чьё имя — Камадэва.

Брось полвзгдяда, моя гладкобёдрая, —

может Кама убрать свои стрелы,

Пусть лоза твоей брови поднимется, —

может Кама свой лук опустить,

А польётся твой голос пленительный,

нежно-ласковый, чуть прерывистый,

Звон всех струн на земле покажется

барабанного гуда грубей.

Каким был Творец, создавая её —

живую луну с притягательным блеском?

Иль это был друг свиданий любовных,

даритель свежих цветов — Апрель?

Как мог этот Старый Аскет, отупевший

от вечного чтенья священных вед,

Все страсти отвергший, как мог сотворить он

созданье столь сладкое, радость сердец?