Радости любви. Древнеиндийская лирика в переводах Сергея Северцева

После ночного дождя ветерок легковейный взлетел,

но облаками по-прежнему плотно обложено небо.

В сон погрузилась луна, и все её звёзды уснули,

только внезапные молнии даль озаряют на миг.

С ливнем обрызганных, пышных, цветущих кадамб

запах дурманящий льётся... Во тьме всё слышнее

Страстные зовы лягушек... О друг, одинокий мой друг,

как без любимой проводишь ты ночи такие?

Берег речки разлившейся сердце моё веселит:

«ке-ке-кек!» — датьюхи кричат, и им отвечают

Зовы серых гусей, а меж тем змея обернулась

вкруг верхушки толстого тростника — и спит.

Там и сям на прибрежье стада антилоп собрались

в мирный круг; кое-где высокие травы гнутся

Под живыми гроздьями муравьёв, а в джунглях

от восторга птицы совсем посходили с ума.

Павлиниха нежно дружка своего зовёт,

а он ещё медлит: напыжась, сидит на пригорке,

На небо глядит, где, клубясь, наплывают тучи,

но вот, наконец, соскакивает с бугра.

Узорным зонтом переливчатый хвост распустив,

он исполнять начинает свой танец весёлый

Под гул грозовых раскатов, сладких для слуха,

как праздничных барабанов гремучий зов.

Поистине богат, кто может пить

невесты краснолотосные губы

Под кровлею беседки, заслонённой

циновками от бурных струй дождя.

И пусть их жарким шёпотам любовным

лишь чернокрылые датьюхи вторят,

В своих больших плетёнках пробудясь

от нарастающих раскатов ливня.

Пожар утих — покинул горный кряж,

леса горелые опять в листву оделись,

Стал край земли зубчат от свежих туч,

а в небе просветлённом — ни пылинки.

Смотри, как на раскидистой кадамбе

густыми волнами бутоны запестрели,

И чу! — обет молчанья не сдержав,

павлины наконец-то закричали!

Ткань тьмы, искусно расшитая блёстками светляков,

молний внезапные вспышки, трубные рёвы слоновьи,

Мощное воинство туч, о чьей уже близкой громаде

можно судить по протяжным раскатам громов.

Ветер с востока, несущий нам запах расцветшей кетаки,

тёплые брызги дождя... О, я не знаю, не знаю,

Как может вынести все чудеса этой ночи

тот, кто сейчас одинок — с милой своей разлучён.

Когда шумит, шумит немолчный ливень,

в бесчувственность мой разум погружая,

И тяжкий гул его растёт, сливаясь

с неистовым слоновьим брачным рёвом,

Тогда мне чудится: усталый небосвод,

уткнувшись головой в свои колени,

Уснул, храпя громами туч тяжёлых,

закрыв два глаза — солнце и луну.

Счастлив тот, кто в разгаре муссонных ливней

в крепкой хижине под тростниковой кровлей,

Оплетённой тыквенными стеблями

со своей возлюбленной ночь проводит,

Кто, горячею грудью к груди прильнув

милой женщины, ласковой и желанной,

Сонно слушает, нежась в её объятьях,

шум сплошного дождя и рычанье туч.

Эти тучи и вправду запятнаны были желаньем,

видно, воду из моря хлебали с жадностью глупой,

Потому-то вместе с водой они наглотались

и подводного, вечно пылающего огня,

А иначе откуда в них грозовое пламя таится,

хоть и лгут они, что это — сиянье радуг.

Да, обманчив их вид, — не такими ли угли бывают:

наверху — чернота, а под нею — жгучий огонь?

Туча громадная, грязью покрыв дорогу,

стёрла багряный узор на ступнях красотки.

Туча всё льёт и льёт свой проклятый ливень,

с накрашенных щёк остатки румян смывая.

И всё-таки туча хитра: что успела напортить,

она возмещает яркими вспышками молний,

Чтобы во тьме нашла беспутница молодая

тропочку к хижине той, где любовник ждёт.

Светляки, осыпая блёстками тьму,

после ливня полночного так сверкают,

Что подумаешь: полосы искр протянулись

от горящих сердец покинутых жён.

А потом почудится: так легко

они реют — словно крупинки молний,

Перемолотых тяжкими жерновами

в дикой злобе сталкивавшихся туч.

Стенанья мои — как вздохи твоих громов,

роса моих глаз — как твой непрерывный ливень,

Огонь страданья, рождённый разлукой с нею,

подобен горячему блеску молний твоих,

Её лицо в глубине души я скрываю,

как ты в своей глубине скрываешь луну, —

Во всём мы с тобою схожи, о друг мой Туча,

зачем же тогда уничтожить хочешь меня?

Владыка любви разгневан, увидев,

что путник нарушил его приказанье,

Ему с полпути повернуть он велит —

немедля к любимой своей возвратиться.

И путник назад идёт, заключён

в хрустальную клетку из ярких, обильных

Струй дождевых, что со всех сторон

с его зонта дорожного льются.

С твоим появлением, о долгожданная туча,

повсюду крестьяне выходят в поля трудиться

И с нетерпением нового ждут урожая,

и падает дождь, исцеляя горячку земли.

С твоим появлением, о долгожданная туча,

повсюду павлины сначала медленно выйдут,

Раскроют зонтами дрожащие, пёстрые перья,

их вскинут вверх и свой брачный танец начнут.

Себя он измазал — покрыл с головы до ног

вместо золы пыльцой цветущей кетаки;

Не череп над лбом — белизна журавлиных стай,

он ими стянул свои чёрные кудри-тучи;

В руке он держит, словно магический жезл,

радугу с лентами молний, — вот так притворился

Злым колдуном бурливый сезон дождей,

чтоб жен пугать, чьи мужья ещё на чужбине.

Вот край земли стал тёмен от грузных туч,

вот радуга светится, молния блещет-резвится,

Вот ночь и день слились в одном полумраке,

вот слышен влюблённых негромкий, игривый спор,

Вот чатака жажду смогла наконец утолить,

вот гром веселится, под ливнем вздуваются реки, —

О как, одинокий скиталец в краю чужедальнем,

тебе пережить столь дивную ночь дождей?

«Сначала ночь оно истощило,

из рек и озёр стало воду красть,

Заставив страдать и болеть всю землю,

густые леса иссушив и раздев,

Куда ж теперь оно подевалось?» —

вот так ворчат грозовые тучи,

Спеша всей толпой в погоню за солнцем,

гневно вздымая факелы молний.

Как темны эти ночи! Но кажется мирной

эта тьма по сравненью с прерывистым блеском

Острых молний; ни звёзд, ни луны — их прогнали,

плотным валом вздымаясь, чёрные тучи.

Так темно, что ближайшее дерево видишь

лишь по искоркам светляков, и всюду

Мрак звенит от бесчисленных стай мошкары,

опьянённой каплями первого ливня.

Трубные рёвы слоновьего стада колышут

рощи бамбука вдоль топких речных берегов,

Пёстрые крабы, цветущие мхи по откосам

ярко блестят по-над илистой, тёмной водой,

Рыхлой прибрежной земли отсырелые, чёрные комья

взгорбились, поднятые дождевыми червями, —

Все эти признаки новых дождей долгожданных

новою радостью в сердце вонзаются мне.

Воды бурных дождей разлились по равнине,

и где раньше сухая земля простиралась,

В мелководье резвятся стайки рыбёшек,

ярко взблёскивая, будто россыпь монет,

А по дну бродят крабы взад и вперёд,

будто руки, что эти монеты считают,

И, конечно, богатства такого хватит,

чтобы взор мой пленить и сердце купить.

Взгляни на банановые деревья —

совсем иссушило их летним зноем,

И только теперь, под обильным ливнем,

они становятся всё зеленей

И гроздями длинных, похожих на пальцы,

ещё розоватых, незрелых плодов,

Как жадно подставленными горстями,

струйки дождя хватают и пьют.

Небо сейчас подобно

громадной кроне баньяна:

Густые, широкие тучи —

свод его тёмной листвы,

А эти несчётные струи,

до самой земли висящие,

Очень похожи на массу

воздушных его корней.

Нет луны, нет и солнца — оно ушло

куда-то в неведомые края,

Круг звёзд и планет будто стёрли с неба,

меж ночью и днём затемнилась грань, —

Да, вот какой беспорядок громадный,

смятенье и в небе, и на земле

Несут нам, подобно нашествию вражьему

эти ряды слонов-облаков.

Лишь до тех пор слова ещё не тщетны,

лишь до тех пор мечтает, верит сердце,

Лишь до тех пор надеждой движим путник,

пока он не увидит склоны Виндхьи,

Увенчанные грудой туч, подобных

гигантской распустившейся кадамбе,

Клубящихся и чёрных, будто змеи,

лоснящиеся новой, свежей кожей.