Ранний старт

Эпизод 5. …и её последствия

Сцена 1. Новая четверть, новые проблемы

Ничего не предвещало, как говорится. Первый день, первый урок в четверти и полугодии. Обычная процедура: встали, «здравствуйте, садитесь, дети», садимся. Лилия кладёт журнал на стол, на секунду замирает, смотрит на меня. В глазах сожаление и, боюсь ошибиться, виноватость по неизвестной причине.

Неприятности. Напрягаюсь, но тут же стараюсь себя «отпустить». Нет никаких оснований для огорчений, пока они о себе не заявили прямо и непосредственно. Неясную угрозу можно принимать во внимание, только если это угроза жизни. Ничего подобного сейчас быть не может, так что нет причин себя накручивать. Часто дурная фантазия человека портит ему больше нервов, чем сама неприятность. Девочки шушукаются и оборачиваются на постороннего мальчишку. Новенький? Может, неприятности связаны с ним? Вроде бэшка? Чего он у нас делает?

Обожаю глазки Лилии. Они так прекрасны! В них нерешительность любимой женщины, собирающейся вас бросить, хотя вы ни в чем не виноваты… что?!

— Э-э-м-м… Витя, тут такое дело… — невыносимо мнётся училка. К сожалению, она из тех, кто рубит хвост собаки по частям. Но пока я спокоен. Держусь.

— Директор перевёл тебя в класс «А», — бросается в омут Лилия. Молодец! Всё-таки рубит сразу под корень. Чего она сказала? Ах, ты ж глядь!

Гашу вспышку злости и раздражения, восстанавливаю покер-фейс. Обдумываю. Директор мне не друг, это точно. Не враг тоже, только я для него никто, пешка на шахматной доске. Всё лучшее должно быть в классе «А», вот его доминанта, кредо и девиз. Витя Колчин оказался лучшим, значит его место среди ашек-букашек. Ничего личного, всего лишь политика школы. Вот козлина!

— Так что пойдём, Вить, — грустно говорит девушка, — отведу тебя туда.

Класс непонятно гудит и недоумённо переглядывается. Вот она, детская покорность во всей красе. Никто не допускает даже мысли, что директора можно ослушаться. Даже мои друзья. В глазах возмущение и злость, только Зина, как всегда, непробиваема. Чувствую, что если скажу, тут же бросится перегрызать горло пану директору.

— Хорошая новость, ЛильНиколавна, — киваю Лилии, но не делаю ни малейшей попытки к движению, — а какая плохая? Спрашиваю, потому что у вас лицо грустное.

Тут же по взглядам друзей и всех остальных понимаю, что сморозил что-то не то. Ничо, щас исправлю.

— Не, ЛильНиколавна, никуда я, конечно, не пойду. Но всё-таки, какая плохая новость?

— Больше никаких… — Лилия теряется окончательно.

Кое-что делаю. Прячу дневник в портфель, всё остальное не трогаю.

— Теперь вы не моя учительница? — Мой жёсткий взгляд требует прямого ответа.

— Получается так…

— И в журнале первого «В» моей фамилии нет?

— Написано «выбыл»… — голосок Лилии становится совсем потерянным.

Вскакиваю и ору:

— Банзай!!! Мечты сбылись! Я — на коне! Но пасаран!

Класс ничего не понимает, но заранее начинает веселиться. Лилия способна только на то, чтобы хлопать ресницами, создавая небольшой ветерок.

— Что тут непонятного? — Оборачиваюсь к классу и загибаю один палец за другим. — Меня в журнале нет, дневника никому не дам, ЛильНиколавна приказывать мне не имеет права…

— Витя, — подаёт слабый голос Лилия, — вообще-то любой взрослый в школе может тебе приказать.

— Только в своей зоне ответственности, — класс уважительно слушает, умные слова детей гипнотизируют, я в их глазах возношусь на уровень богов. Где-то так.

— Уборщица может приказать вытереть ноги, но домашнего задания дать не может. Правильно? — Вопрос исключает отрицательный ответ. Люблю задавать именно такие. — Так что полное право имею не выполнять ваших приказов. Нет меня в вашем классе!

— Вера Егоровна может…

— Тоже не может. Я её не знаю и знать не хочу. И вообще, ЛильНиколавна, давайте ведите урок, время уходит, а мы всё спорим…

Сажусь за стол, принимаюсь за свои дела. У меня планшет для рисования, ручка-перо наизготовку, есть чем заняться.

По ходу жизни наущаю Катю не поддерживать дисциплину в классе. Одним взглядом, уровень взаимопонимания позволил бы обойтись и полувзглядом. Непостижимым образом класс мгновенно чувствует ослабевшую узду. Шум потихоньку нарастает, Эдичка начинает вскакивать всё чаще, не получая гармонизирующих тычков Рогова. Лилия с трудом доводит урок до конца… даже не до конца. За пять минут до завершения урока команду на выход отдаю я. Класс тут же срывается в коридор и начинает привычную вакханалию. Выглядывают возмущённые коллеги Лилии, но кто бы их слушал.

Как-то само всё получается. Наверное, сам с катушек слегка слетаю. Немного на Лилию зол. Она лучшего своего ученика, как холопа по приказу барина, отдала в другие руки. Понимаю, что Лилия не боец, но. Одну обжигающую до нутра истину слышал в позапрошлой жизни. Случаются в жизни моменты, — кому сильно не повезёт, конечно, — когда приходится совершать подвиг просто ради того, чтобы остаться порядочным человеком. Раз Лилия его не совершила (подвиг), попробуем мы. Как сможем.

Вывел мальчишек и некоторых девчонок, Зину, Катю и фрейлин, в общий холл ещё до конца перемены.

— Вы чего здесь? — Появившаяся со звонком Лилия пытается призвать нас к порядку и в класс. Кто-то просто отворачивается, кто-то при этом криво улыбается.

— Идите в класс, ЛильНиколавна, — советую я, — проводите урок с теми, кто остался. Мы не пойдём.

Мы не пойдём. У нас праздник непослушания. Нечего гадать, кто из нас самый довольный. Эдичка, конечно. Зина ещё есть, но по её лицу ничего не скажешь. Хотя…

— Вот зачем ты это делаешь, Вить? — Расстраивается Лилия.

— Приходится, ЛильНиколавна. Вы, взрослые, творите всякую херню, приходится брать дело в свои руки. Уж как можем.

Появляется пан директор. Ситуация к лучшему, — по их мнению, к лучшему, — не меняется. У меня родился план, и отказываться от него не собираюсь. Очень хочется повеселиться. Вам не нравится, когда мы ведём себя в рамках? Так мы за них не просто выйдем, мы их, натурально, растопчем.

— Идите в класс, ЛильНиколавна, а то остальные разбегутся, — как ни странно, она меня слушается.

Остаёмся с директором наедине.

— Колчин, немедленно в класс! — Директор строжает всё больше.

— Какой? — Ехидненько так интересуюсь. — В «А»? А это идея. Всем оставаться на местах!

Рву в первый «А», распахиваю дверь. Начинающая хренеть Вера Егоровна смотрит на меня с нарастающим изумлением, которое мешает воспрепятствовать.

— Привет, Миш! — Миша машет рукой. — Пошли с нами. Парни, да все пошли! Девочки! Вы, как хотите.

— Сидеть всем… — училка пытается удержать класс, и ей удаётся.

— Ну, нет так нет… — исчезаю из поля их зрения. Выхожу в холл, где директор безуспешно пытается уговорить моё войско одуматься.

— Свистать всех наверх!!! Зина, приготовься! Можно по-русски! Вперёд, марш!!!

Все бросаются в атаку на широкую лестницу, ведущую на верхние, старшие этажи. Директор расставляет руки, но тут я сую пальцы в рот, и школу затапливает лихой оглушительный свист. Куда там школьному звонку. Директор машинально закрывает уши руками и моё воинство с гиканьем обтекает его с двух сторон. За ними и я, уворачиваясь от опомнившегося директора.

Холл второго этажа, коридор налево, коридор направо. Влетаем в левый. Опять разбойничий свист и за ним не менее оглушительный рёв порозовевшей от счастья Зины. После меня.

— Анархия — мать порядка! Все из классов!

— Быстро из классов, уёбки! Ржавый якорь вам в анус, сучьи дети!!!

Коридор напротив. То же самое. Почти. Только Зина орёт совсем непотребное, даже мне слегка неудобно, а Катя и фрейлины неудержимо краснеют.

— Кто не выйдет, тот гондон нештопанный! Мокрый конец вам на воротник через коромысло, грёбаные ушлёпки!

Слегка приукрашиваю. До сих пор язык не поворачивается процитировать Зину напрямую. Я её этому точно не учил. Или учил? Бежим вниз, на второй этаж. За нами поднимается гул, как с растревоженных ульев, старшим классам очень интересно, кто их так цветисто обложил.

Окончательно школу накрывает буйным цунами, когда Димон сообразил привлечь брата. О-о-о, того упрашивать не пришлось. Сразу выскакивает вместе с гвардейцами, за ним валит возбуждённая толпа одноклассников. Время от времени по школе гуляет мой призывный и молодецкий свист с переливами. Кто-то добирается до школьного звонка и нажимает кнопку. Без моей команды, но лишним не будет.

— Все занятия в школе на сегодня отменены! — А вот этот лозунг встречает горячее и полное одобрение. У всех, кто не работник школы.

— Моржовый хрен вам через кишки и в горло, сучьи ублюдки!!! — Радостно потверждает Зина.

Апогея наш стихийный праздник достигает, когда Тим с гвардией решает под шумок свести счёты с какими-то четвероклассниками. Мы тут же присоединяемся. Бушует массовое сражение, которое никто не может прекратить. Мы с Зиной для начала гасим в ноль одного, затем принимаемся за второго, к нам присоединяется Рогов и почему-то Эдичка. Не ожидал от него. Хотя этот перец любой кипиш поддержит, лишь бы шуму побольше.

У-у-х! Здорово! Рогов бьётся с четвероклассниками почти на равных. Мимоходом заряжаю его противнику в печень, скрючившегося пацана Лёня отбрасывает в сторону. Но их ещё много, ему хватит.

Бардак неудержимо набирает обороты. Но для любого бунта нужен лозунг. И за этим у меня не заржавеет.

— Долой директора!

— Долой сучьего директора! Даёшь на цугундер козла вонючего! Ржавый якорь ему в волосатую жопу! — Тут же расцвечивает мой призыв Зина, не забывая пнуть павшего врага из четвёртого «Б». Старшеклассники валятся от смеха на пол пачками. Плавно и глубоко уходит под подвальный плинтус авторитет директора. Прости, дорогой, так получилось.

По школе беспорядочно бегают учителя, пытаясь собрать учеников. Мы в это время выбиваем двери в гардеробную. Наконец, напуганная гардеробщица сдаётся и открывает заветные двери. Врываемся, одеваемся и на улицу. Катя с фрейлинами уходит в класс. Кому-то надо позаботиться о наших портфелях. Они соберут все причиндалы и сложат сумки в шкаф.

Сцена 2. Сёстры в очереди за серьгами

На следующее утро.

— В школу сегодня не идём, — после объявления плана действий, направляюсь именно в сторону школы.

Мои друзья, несмотря на ударный диссонанс между декларацией о намерениях и противоположном действии, тем не менее, идут за мной. У Зины вообще никаких вопросов, Ерохин в восторге от новости. Старший морщится, его-то не касается.

— Ты, Миша, идёшь. Потом расскажешь, что и как, — по дороге инструктирую на ходу. — Сейчас одноклассников перехватим, им тоже надо сказать.

Вопросы сняты. Забастовки хороши массовостью, чем больше нас не будет, тем лучше.

У школы тормозим приходящих одноклассников, объясняем суть дела. Никого не принуждаем.

— Народ, — объясняю собравшимся, — девчонкам можно идти, они ни в чём не замешаны. Короче, по желанию. Пацанам лучше не ходить, вас виноватыми сделают. С урока сбежали? Драку устроили? На цугундер! Понятно?

Фрейлины после краткого совещания, — одна из них не могла уйти домой, матушка в отпуске, — решили уйти в гости. К кому-то из нас. Возражений нет. Большинство пацанов, обрадованные почти законной возможностью прогулять, свалили с радостью. Напутствую всех напоследок:

— Расскажите родителям, что произошло. Валите всё на директора. Не имел он права переводить меня в другой класс без моего согласия. Если кто-то уже рассказал, он очень большой молодец. Советую сегодня по телефону всё сообщить. Пусть звонят директору и главе города…

Вообще-то надо жаловаться в департамент образования, но мои одноклассники даже слов таких не знают. Да и мне, сколько можно палиться. Верёвочка-то может и кончиться.

Возвращаемся. Ерохин с фрейлинами к Зине, Катя тоже, но сначала к маме, та у неё дома, не на дежурстве. Я решил тоже сначала домой зайти. Мне надо подумать.

— Катя, пойдёшь к Зине, прихвати что-нибудь к чаю, — мне тоже кое-что надо взять.

Вчера был неприятный разговор с отцом.

— Пап, ты в курсе, что меня в другой класс перевели?

Глядь! Он оказался не только в курсе, но и сделали эту рокировку с его согласия.

— Ну, сын, — прятал глаза родитель, — тот класс действительно лучше. И учительница опытная, ты ж сам говорил… мне позвонил директор. Всё объяснил.

Объяснил он, ага…

— То есть, он тебе объяснил, насколько мне хорошо станет, когда меня оторвут от любимых друзей и вытащат из класса, который меня уважает и ценит? А я вот считаю, что ты должен бросить Веронику Падл… Павловну и жениться на тётке Глафире. А чо? Мне точно лучше будет! Сделаешь, пап? Если ты так озабочен моими проблемами? Давай я за тебя решу, где и с кем тебе быть?

Папахена аж перекосило от такого предложения. Я на этом не остановился.

— Иди и звони директору, что ты отзываешь своё согласие.

— Ну, сын, я думаю, что…

— Ты ведь не думаешь, что твои ошибки должен исправлять кто-то другой? И какой пример ты мне подашь? Мне тоже можно будет так делать? Натворить делов и в тину? Я не я и лошадь не моя?

— Сын, а это точно ошибка?

— Ты влез в мои дела, когда тебя никто об этом не просил. Директор не в счёт, он мошенник. На меня ему насрать. Ему надо, чтобы класс «А» был лучшим. Только пусть он решает свои проблемы за свой счёт, а не за мой. Честными способами, а не шулерскими приёмчиками. Иди и звони!

— Сын, там учительница всё-таки лучше…

— Да мне насрать, лучше или не лучше! Я уже умею читать, писать и таблицу умножения лучше тебя знаю! Чему она меня может обучить? Это я её могу научить! А ю андестенд, май диэ фазе? Ду ю ноу зи сайн тиерем?

Последние фразы стоили укола в мозг, но почему-то они сыграли роль соломинки, переломившей хребет верблюду. Папахен вряд ли понял смысл, но что я неожиданно заговорил на английском, распознать способен. Тяжело вздыхая, папахен взялся за телефон.

Сидим у Зины, пьём чай и читаем принесённую мной книгу. Незнайка в Солнечном городе. Вслух по очереди читаем. И нам хорошо. Когда все устали, отдыхаем после очередной главы.

— Вить, а почему мы всё-таки в школу не пошли? — Фрейлина Ира первой задаёт вопрос, который более или менее интересен всем.

— Представь, ты проходишь мимо перевёрнутой урны. Что надо делать? Нет, не собирать мусор обратно, это дворник без тебя сделает. Надо быстро сваливать оттуда, пока тебя не заметили!

Округляют глаза многие. Кроме Ерохина и Зины. Ну, да, учителя такому не научат.

— Потому что для любого, кто заметит тебя возле опрокинутой урны, тут же запишет тебя в хулиганы и посчитает тебя виновной. Человек именно таков, — поясняю дополнительно, — есть безобразие, и есть кто-то рядом. Многим никакие доказательства не нужны, они просто возлагают вину на того, кто оказался ближе всех. Ещё и будут потом рассказывать, что видели, как ты перевернула, собственными глазами. При этом сами себе будут верить. Так что быстро, но не торопясь, чтобы не вызвать подозрений, сваливаешь оттуда.

— Поэтому и не пошли, — заканчиваю мысль. — Они там сегодня усиленно виноватых ищут. А нас нет, придётся выискивать других.

Детишки задумываются. Лишь Ерохин понимающе ухмыляется. Этот-то точно знает, что улизнуть вовремя — самое главное.

Про стратегию мыслей не раскрываю. И так перегруз для детишек. Стратегия основана на элементарном. Когда что-нибудь где-нибудь случается, кто виноват? Руководитель, в зоне ответственности которого произошёл казус. В нашем случае директор школы. Это самым первым делом. Конкретным виновником можно назначить любого стрелочника, к примеру, Лилию. Но кто этого стрелочника взял на работу, кто должен следить за ним? Руководитель. Поэтому при любой аварии или неполадках виновника особо искать не надо. Начальник виноват изначально. А уж за ним кто-то другой. Начальник может отбояриться, например, показать подпись под инструкцией, которую нарушил стрелочник. Нашему директору отмазаться как? Какую инструкцию нарушила Лилия? Да никакую. Она выполняла приказ директора. Так что все стрелки сойдутся на нём.

Второй важный момент. О нём как раз сказал друзьям. Директору срочно надо назначить кого-то виноватым. Какие сомнения в том, что это буду я? Никаких! Но это если я под рукой буду. Устроит разбирательство, судилище и когда появятся люди из департамента образования, всё будет тип-топ. Есть ЧП, есть реакция, расследование идёт полным ходом. Но без меня, без нас, устроить его, расследование, крайне затруднительно. Попытка перевести стрелки на меня в моё отсутствие понимания у проверяющих не вызовет. Они начнут работать с тем, что есть под рукой. И вот тут его дурацкий приказ о моём переводе в другой класс и выплывет. И окажется на острие внимания.

Поэтому мне нужно, чтобы шум дошёл, как можно выше. И быстрее. По уму, надо бы и завтра пропустить уроки. Но это вряд ли удастся. Все родители опомнятся и примут меры.

Сцена 3. Лилия и её серьги

— Здрав-ствуй-те… — энергичная походка Лилии быстро угасает до нуля. Как раз на середине пути к учительскому столу.

— А где все… все остальные? — Вопрошает сильно поредевший класс. Едва ли треть пришла. А то и меньше. Мальчишек больше девочек, их нет никого, кроме новенького вусмерть запуганного бэшки. И нескольких девочек нет.

— Сегодня их не будет. Витя передал, что для вас же лучше, если они не придут.

— Да? — Лилия задумывается, дети продолжают переминаться.

— ЛильНиколавна, — обращается девочка, проводившая короткие переговоры, — можно мы уже сядем?

— Ах, да, садитесь, конечно, — Лилия спохватывается, сама возобновляет движение к столу.

«Что же делать?», — девушка машинально проводит перекличку, с тоской делая пометки на фамилиях отсутствующих. Нескучно начинается третья четверть.

Лилия даёт задание сквозного чтения. Первый читает первый абзац, второй продолжает со второго и так далее. Помещение наполняется сменяющими друг друга голосами, которые никак не могут вспугнуть тоскливое настроение учительницы.

Что и почему так случилось? Колчин виноват? Не могла Лилия так думать, ей ли не знать, как дружна его группка. Разлучать их огромная ошибка, но разве директору докажешь. Отмахнулся Пётр Ильич в стиле «да ну, ерунда какая, с глаз долой — из сердца вон». Но даже она не предполагала, насколько опасно так грубо задевать эту четвёрку. Это не локальный скандал и не одиночная истерика, Колчин поднял на дыбы всю школу. Подумать только, первоклассник! Практически весь вчерашний день пропал в смысле учёбы. Учеников кое-как успокоили только к третьему уроку. К тому времени во многих классах половины школьников уже не было.

Извне к классу приближаются шаги. Судя по поступи, крупный мужчина. Короткий стук, в дверь заглядывает директор.

— Лилия Николаевна, я Колчина у вас забе… ру? — Директор осекается, разглядывая слабозаселённый класс.

— Его нет, Пётр Ильич…

Лилия тоже впадает в шок, но по другой причине. Слабое хихиканье в классе не смогло приглушить тихую фразу «волосатая жопа пришла». Даже пришибленный бэшка оживляется. К громадному облегчению Лилии директор не уловил или не понял, о чём речь. Вернее, о ком. И почему-то никто не встал. Хотя, справедливости ради, надо учесть, что директор не вошёл, а заглянул.

Дверь закрывается. Шаги разочарованно удаляются. Хихиканье и шушуканье в классе продолжается.

На следующий день.

Сцена 4. Наказание невиновных

Обстановка в классе не очень. Душноватая. Лилия боится смотреть нам в глаза, неуверенно и суховато даёт задания. Катя за дисциплиной демонстративно не следит, но парадоксальным образом её заметно никто не нарушает. И Эдичка, что совсем удивительно.

На переменке девочки любимую учительницу гурьбой не облепляют, как обычно. Настроения нет ни у кого. Наверное, реакция после вулканического выброса позавчера. Что-то назревает, против чего протестует разум, но внутри зудит.

А чего это четвёртый класс в нашем туалете забыл? Подхожу, распахиваю двери.

— И чо за херня? — Грубо спрашиваю тёплую компашку из четырёх человек. — Какого хрена здесь курите? Пшли нах отсюда!

Не оглядываясь, чую, что за мной собирается мрачная толпа, чего-то ждущая и чего-то жаждущая.

— Ты чо, Витёк? — Спрашивает один гопнического вида. — Мы ж тоже вэшки!

— Насрать! Гадить в нашем туалете вы не будете, — оборачиваюсь, о, Рогов рядом набычился.

— Лёня, Эдик! Сходите в каптёрку уборщицы, возьмите веник, ведро и швабру, — оборачиваюсь к курильщикам. — А вы сейчас всё аккуратно подметёте и полы помоете.

— Чо, оборзел вконец?! — Удалая четвёрка вываливается из санитарного помещения.

Но уйти не могут. Мои одноклассники уже заблокировали коридор. Подваливает Рогов с Эдиком, ставят грязеуборочные принадлежности рядом с дверью. Кажется, мы совершаем ошибку. Вряд ли фатальную, но. Один из четвёрки хватает швабру и явно не с целью применения по назначению. С-сука!

— Нахер свалил! — Один мощно отталкивает меня, лидер компании перехватывает швабру.

Я бы, наверное, упал, но некуда. Сзади меня поддерживают одноклассники.

Команду отдаю оглушительным свистом. Кто бы сомневался, что первыми бросятся Зина с Ерохиным. На швабриста. Он успевает оттолкнуть шваброй технично сгруппировавшуюся Зину и начинает терять равновесие из-за плотно обхватившего его ноги Димона. Швабра успевает взлететь ещё пару раз, но всё кончается, когда поднырнув под деревяшку, врезаюсь ему головой в живот.

По-волчьи взвывшая толпа одноклассников накрывает врагов мощной волной. Безобразная и упоительная массовая драка разгорается с места в карьер. По углам жмутся букашки и девчонки, наблюдая за жестоким побоищем с ужасом и восторгом.

Нас растаскивают только минут через десять после звонка на урок. Когда битва уже давно перетешла в банальное избиение поверженных врагов. Учительницы-начальницы сами ничего сделать не могли. Побежали за директором, на которого тоже все плевать не хотели. Уже директор снял с урока физкультурника и тот прибежал вместе с восьмиклассниками. Всеми парнями, что на уроке были.

Короче, месили мы школьных гопников довольно долго и всласть. Когда нас, тяжело дышащих, оттаскивают, — некоторых, включая меня, держат по двое, — на полу, испятнанном кровью, тяжело возятся трое. Один как-то смог вырваться и улизнуть. Валяется рядом сломанная швабра. Один мой одноклассник, Олежек, еле удерживает слёзы, бережно придерживая руку. М-да, большое сражение без потерь никогда не обходится. Кажется, ему удар шваброй достался.

— Колчин!!! — Гремит голос директора. — Что ты опять устроил! В мой кабинет! Живо!

— Олежку — в медпункт! — Успеваю отдать команду, перед тем, как старшеклассники берут меня под конвой.

Даю себя отвести. Не на казнь же меня отправляют. Мне показалось или на самом деле голос директора полыхал торжеством.

Сцена 5. Кабинет директора

— Всё, Колчин, ты допрыгался! — Точно, он торжествует. Считает, что спалил меня по полной.

Минут пять рассказывает мне (сучья волосатая жопа!), какой я кошмарный потц, и что меня даже колония для малолетних преступников не примет. И как он долго терпел мои выходки. Но вот сейчас его терпение лопнуло окончательно.

— Ты устроил несколько драк в школе. Только я знаю про три. Сегодня, позавчера и что-то у тебя там с первым «А» было. Наверняка ты и в своём классе дрался.

Молчу, внимательно смотрю на него и слушаю. Понятное дело, что он сейчас всё соберёт. Настоящий ребёнок на моём месте кипел бы от возмущения и наделал бы массу ошибок. Со стороны его восприняли бы, как взбесившегося зверька, а значит, всё плохое про него — правда.

Вполне возможно, директор на такую реакцию и рассчитывает. Чтобы я разбушевался и выложил всё, что накопилось. Тем самым обнажил бы свою аргументацию, которую он внимательно выслушает и придумает потом, как нейтрализовать. Лжесвидетелей подберёт, ещё что-то. И вывернется.

Не получится. Сижу, рассматриваю шкаф с остеклёнными дверцами, стены, небольшую двухрожковую люстру на потолке. У меня своя тактика. Глухое молчание на допросах — самое эффективное противодействие. Свои козыри не выкладываю, на чужие плюю с высокой колокольни. И это больше всего сбивает с толку допрашивающего. Он не видит никакой реакции и не знает, попал ли он в цель хоть раз или все выстрелы в молоко.

— Я вынужден тебя исключить из школы, — наносит главный и чувствительный удар директор.

Задумываюсь. Это намного хуже, чем перевод в другой класс. Обдумываю меры противодействия. Например, мои друзья уйдут за мной. Мы все очень хорошо учимся, нас с руками в любую школу оторвут. С родителями Кати придётся сложно, но и тут есть плюсы. Николай Дмитрич наверняка волну поднимет, и сверху точно поинтересуются, что там в школе № 7 происходит?

Но ни о чём таком я его предупреждать не буду. Предупреждён, значит, вооружён, а на хрена мне вооружать врага?

Директор рассматривает меня, пытаясь уловить хоть какую-то реакцию, я рассматриваю его. Особо не примечательное, но импозантное лицо. Брюнет. Светло-водянистые глаза образ не портят. По первому впечатлению не портят, но если знать, какой он козлина, то смотреть на них неприятно. Мужчина крупный, молодой, лет тридцати, возможно с маленьким «хвостиком», с сильными руками. Комплекцией, пожалуй, чуть уступает моему отцу, а в росте — нет. Где-то метр восемьдесят четыре — восемьдесят пять.

Внешность для его должности представительная. А то и намного выше потянет. К примеру, на мэра или губернатора. В России, как иногда возникает впечатление, губернаторов по экстерьеру подбирают. Как девчонок в эскорт. Только те длинноногие красавицы, а губернаторы — крупнокалиберные и осанистые. Иначе народ доверять не будет.

Наружность соответствует. А вот содержание подкачало. Очень подкачало. Он пока не знает, что карьера его уже кончилась. Мне только чуть-чуть осталось подтолкнуть. Он и сам рухнет, моя подножка только ускорит и без того неизбежное падение.

— Пётр Ильич, — после короткого стука в двери заглядывает хорошенькая девушка, юная, но уже не школьного возраста, — там к вам из департамента пришли…

Дверь распахивается, юная красавица, — интересно, кто это? — отходит в сторону, в кабинет входят две представительные дамы.

— Ольга Васильевна, Татьяна Петровна! Заходите, усаживайтесь, — директор сама приветливость. — Колчин, ты свободен.

Я всегда свободен, козлина!

— Здравствуйте! — Тоже приподнимаю зад, после приветствия возвращаю его на прежнюю позицию. Вышвыривать меня силой директор не будет. По-крайней мере сразу. Дамы смотрят на меня с лёгким интересом. Уже сделал мордочку ни в чём не повинного пай-мальчика. Дамам остаётся только с умилением сказать «сю-сю, ути-пути» и потрепать меня за щёчку.

— А вы начальники нашего директора? — Спрашиваю с бескомпромиссной детской прямотой.

Дамы многозначительно заулыбались.

— Можно и так сказать, мальчик.

— Я — Витя Колчин, ученик первого «В». Скажите, а как можно подать жалобу на директора школы?

Директор старается согнать с лица злобу, и ему это почти удаётся. Её заменяет кривая улыбочка.

— Ты хочешь подать жалобу? А что такого тебе директор сделал? — С видимой участливостью спрашивает вроде бы Ольга Васильевна. Она повыше второй и лицо миловиднее.

— Долго рассказывать. А жалобу подаст весь мой класс… ну, или почти весь. То есть, родители, конечно… — миленько косноязычу.

— Вы напишите, пожалуйста, кому подавать жалобу и адрес, куда приносить, — упираю свои чистые по-детски наивные глазёнки во взрослых с огромной надеждой на помощь в защите от злого директора.

— Не хочешь нам рассказать, что случилось? — Вступает в дело вторая. Как её? А, Татьяна Петровна!

— Хочу! Так в жалобе мы всё и напишем! А то вдруг напутаю что-нибудь. Я же писать недавно научился, — хвастаюсь напоследок, чисто по-детски.

— Родители, наверное, напишут? — Татьяна Петровна перехватывает разговор. — Так они знают, куда писать, Витя.

— Знают? А, ну да… — продолжаю сверлить дам по-детски наивным взглядом, — а то Пётр Ильич меня из школы выгнать хочет. Ладно, я пойду.

Провожаемый задумчивыми взглядами дам, выхожу. Аккуратно притворяю двери. Что-то дамы из Амстердама, то есть, департамента образования, не горят желанием заполучить жалобу лично в руки. Или показалось?

И ещё, гложет меня неприятное подозрение. Директор словно намеренно заступается за ушлёпков из 4 «В». Подозрение в том, что дело не только в неприязни ко мне. Проблема намного глубже. Не знаю, почему, но мнится мне какая-то скрытая связь с буллингом. В российских школах буллинг распространён не настолько широко, как в американских, где это почти традиция, но бывает, бывает. Какая связь, пока не допетрил.

Надо, как следует обдумать. Всё-таки взрослое сознание в ребёнке обеспечивает уникальный угол зрения, абсолютно невозможный при обычных обстоятельствах. Воочию и подробно видишь скрытое от всех. Взрослые могут разобраться, но многое не видят, поэтому не понимают причин множества событий, бурлящих среди детей. У детей всё на глазах, но нет опыта, необходимого для понимания. И в результате масса нюансов проходит мимо всех. Не знают детки, что они видят, поэтому находятся в положении дикарей, которые считают метеориты падающими звёздами, северное сияние эстетическими шалостями Деда Мороза и так далее.

Сцена 6. Хороший подарок нуждается в подготовке

Оставлять директора наедине с сотрудницами департамента не хочется, но деваться некуда. Не могу при скоплении серьёзных людей при должностях палиться и показывать недетскую осведомлённость о взрослых делах.

У меня своих дел куча. Проинструктировать Олежка Медникова, что рассказывать родителям и как их подтолкнуть подать жалобу на директора школы, который не может и не хочет обеспечить безопасность даже первоклассников.

— Ты всё понял, Олежек? — Растолковываю всё подробно при поддержке ея Величества.

Его родители всё равно могут притормозить, но ничего, в групповой жалобе продублируем.

В конце уроков выпрашиваем у Лилии тот самый протокол, вернее, копию, которую ей по-быстрому удалось снять в учительской. Бронебойность бумаг зависит от их количества.

Лавировать пришлось весь день и весь вечер. Мама Кати помогала нам со всей душой. Тут же, сделав несколько звонков, выясняет, имя главы департамента образования и адрес. Накидывает шапку, кому и от кого в правом верхнем углу. С текстом возникли проблемы. Марья Евгеньевна с наших слов набросала текст, но свои правки при ней не мог делать. Уходил домой, якобы посоветоваться с родителями и не только своими. Ерохины тут не в тему, а вот Фридманы очень кстати. Были бы. Но помощь мне не нужна.

Бумага начинается грозно:

«Мы, родители школьников первого «В» класса 7-ой общеобразовательной школы, вынуждены довести до вашего сведения, что директор нашей школы П.И.Макаров не исполняет надлежащим образом свои должностные обязанности…»

Далее тщательное перечисление всех косяков нашего славного директора. Начиная с буллинга Миши Фридмана. Которое, впрочем, затем, с чувством глубокого сожаления, пришлось удалить. Может Мише повредить, испортит налаженные отношения с одноклассниками. Зато травма Медникова очень в тему.

О том, что дело в шляпе понял, когда уже в то вечернее время, что плавно переходит в ночное, Николай Дмитрич хмуро ставит свою подпись. С указанием ФИО и должности. Вслед за ним мама Кати. И весомее и сразу видно, что родители единодушны.

Делаем два экземпляра, так надёжнее, и на втором надо получить отметку секретариата городской администрации о получении. Когда советую сделать так, ссылаюсь на мнение мачехи.

— Ладно, всё на сегодня, — встаю со стула. — Спасибо, Николай Дмитрич, вы нам очень помогли.

Отмахивается от меня катин папа и немного досадливо говорит дочке:

— Говорил я тебе, что надо в лицей идти.

— Ну, папа-а-а! — Женская часть семьи Кирсановых немедленно и дружно атакует главу семьи выстрелами прекрасных глаз.

— Мы из нашей школы сделаем образцовую, — возражаю уже из коридора, — лучше всяких лицеев. До свидания!

Примечание. Беготня по родителям одноклассников, предварительно обработанных детьми, занимает пару дней.

Сцена 7. Никто не уйдёт обиженным

Начало моей третьей учебной четверти проходит под незримым флагом Весёлого Роджера. Вследствие двусмысленности ситуации первое время приходилось тяжко. Чисто психологически. Потому что приходилось работать на два фронта. Поддерживать дисциплину в родном «В», продолжать работать с друзьями, над собой и…

И старательно изводить Веру Егоровну. Да, я начал ходить в «А» класс. Свой приказ директор пока не отменил. Впрочем, появлялся временами и в «В». Лилия возражать под требовательным взглядом королевы не смела. Со временем я приспособился. Мне всё равно, где учиться рисовать и набивать руку чистописанием.

Пару дней, как начинаю вводить свои порядки. Со звонком встаю, иду к дверям, распахиваю их и отдаю команду на выход. Поначалу пацаны мялись и не смели, но только пока Миша Фридман не сорвался с места. Заранее его подговорил, конечно. А дальше осталось взять на слабо.

— Чо, один Миша не боится? Все остальные зассали?

Ну, и всё. Дело в шляпе. Авторитет-то у Миши всё равно около нуля, так у всех сразу взыграло.

На переменах бьюсь, как и раньше, плечом к плечу с верными друзьями из «В». На уроках…

— Вера Егоровна, в слове «звонит» ударение на втором слоге.

Училка краснеет, самые смелые дети хихикают. Делаю это не первый раз. То ударение ей поправлю, то очепятку в тексте найду. С письменными ошибками придираюсь намного реже. Что-то она пишет на доске постоянно, но очень простой текст, особо ошибаться негде.

— Скажи, чего ты добиваешься, Колчин? — Голос училки начинает звенеть.

— Чего добиваюсь? — Начинаю говорить, но не встаю. Намеренно не встаю, показываю этим самым своё к ней отношение.

— Верните меня в мой класс, Вера Егоровна. Не знаю, как. Падайте директору в ноги, плачьте, делайте, что хотите. Не сделаете, в конце года покажу результат по чтению в пятнадцать слов. И скажу, что вы виноваты.

Глазами Вера Егоровна обещает разорвать меня на тысячу мелких кусочков. Даже опасаюсь немного. Был бы взрослым, мог и напугаться. Но ребёнку фиг она что сделает. Поэтому откровенно ухмыляюсь ей прямо в лицо. И пыл училки быстро затухает. Хоть и выводит её из себя моя гнусная улыбочка больше всего, больше самых обидных замечаний, но ясно понимает, что я вне зоны доступа. Попробуй ударь, я те живо уголовку оформлю.

И ощутимо разваливаю дисциплину в классе. Дурной пример заразителен. Могу к доске не выйти, когда вызывают. Да никогда не выхожу.

Всех додавлю. Рано или поздно. Во мне кипит бешеная злоба аристократа, с которым посмели обращаться, как с холопом.

Сцена 8. Тяжёлые серьги для директора

Полторы недели назад отнесли жалобу в мэрию. Приняли честь по чести, внесли в журнал приходящих документов, на нашем экземпляре поставили метку «Получено» с числом и подписью секретарши. По-другому никак. Пришли пять человек родителей, в том числе, Кирсанов и Роза Марковна Фридман, которая не забыла казус с Мишей. Остальных не знаю, кто-то из нашего класса. Пятеро, не считая Лилии, она тоже подписалась и пришла.

Из нашего класса не подписали только пятеро, засомневались, стоит ли копать аж под директора школы. Но всё равно, телега, гружёная камнями, покатилась на «волосатую жопу».

— Ах, вот ты где, Колчин? — В двери первого «В» заглядывает хорошенькая мордашка. Видел её уже, когда директор своём в кабинете мне на мозг капал.

На мой вопросительный взгляд Катя шепчет:

— Школьная вожатая. Людмила Юрьевна.

Вот откуда девочки всё знают? Самая эффективная информационная сеть находится там, среди девчонок. Всех возрастов.

— Лилия Николаевна, комиссия из департамента пришла. Требуют Колчина.

Учительница вопросительно смотрит на меня. Приказывать мне Лилия не решается.

— Наконец-то, — бурчу, собирая портфель, — не прошло и полгода.

Хорошенькая Людочка, — про себя по другому называть такую милашку не могу, — отводит меня на второй этаж. Не в учительскую, не в кабинет директора, в обычный класс. Класс физики, судя по оформлению и портретам великих.

— Вот! — Людочка мягко подталкивает меня вперёд. — Витя Колчин, из первого… хм-м-м…

Меня ставят у кафедры, а за столами сидят… ну, наверное, члены комиссии. И директор с ними. Три члена, но среди них только один мужчина, судя начальственным очам, глава департамента. Могу ошибаться, в лицо его не знаю. Вместе с завучем Ниной Васильевной, директором и Людочкой, и не считая меня, всего шесть человек.

— Здравствуй, Витя. Я — Михаил Андреевич Майоров, глава департамента образования. Это… — он представляет женщин, которых уже знаю, видел у директора.

— Вы по поводу нашей жалобы на директора школы? — Усиленно строю любимую невинную мордашку мальчика-зайчика.

— Гм-м… не только, — Майоров запинается и мне это жутко не нравится. Не знаю внутренних раскладов, возможно, — почему, нет? — директор его креатура.

— Видишь ли, Витя, Пётр Ильич настаивает на том, чтобы исключить тебя из школы. На такие крайние меры администрации школ идут крайне редко. Только совсем в вопиющих случаях. Вот мы и пришли разобраться…

— Извините, МихалАндреевич, вы неправильно начинаете, — вклиниваюсь малость бесцеремонно в речи большого начальника.

— Ты про что, Витя? — Это Ольга Васильевна, та, что посветлее и повыше.

— А вдруг по нашей жалобе вы сами примете решение уволить директора школы? Какой тогда смысл рассматривать его пожелание исключить меня?

Высокие гости принимаются совещаться, меня предварительно выставляют в коридор. Подслушивать не пытаюсь, не интересно. Зовут снова минут через пять.

— Витя, мы решили всё-таки тебя послушать. Раз уж вызвали. Но если хочешь, можешь и по жалобе что-то сказать. Желание директора исключить тебя из школы и жалоба ведь связаны, так?

Немного осаживаю себя. Чего это я? Взрослые претензии, изложенные в жалобе, могу сформулировать едва ли не лучше, чем наши родители, самые образованные из них. Только выглядеть будет не естественно, а значит, не убедительно.

— Да, Михаил Андреевич. Согласен. По жалобе могу сказать следующее: это не жалоба, это ультиматум. Директор должен быть уволен. Он… — прерываюсь, рано, слишком рано выдвигать обвинения. Они слишком тяжёлые, чтобы так бездумно ими выпуливать.

Вообще, всё острее чувствую, что разговор будет тяжёлым. Для меня. Одному, даже взрослому, противостоять группе, связанной корпоративной солидарностью, очень не просто.

— Что «он»? — Пытается подсечь меня Ольга Васильевна. Приходится выворачиваться.

— Карфаген должен быть разрушен.

— Какой начитанный мальчик! — Восхищается Татьяна Петровна.

— По жалобе лучше послушать наших родителей, — продолжаю уводить в сторону. — Например, Кирсанова, главврача первой больницы. Он, как руководитель, лучше всех понимает, что натворил наш директор. Но что-то и я могу сказать.

— Говори, — кивает Майоров.

— Я рекордный результат по скорости чтения показал. По итогам полугодия. Рекордный даже для четвёртых классов и за все годы. Двести шестнадцать слов в минуту. Протокол проверки есть у директора…

Пережидаю изумлённое переглядывание и перешёптывание.

— Как вы думаете? Мне дали грамоту, повесили на доску почёта, ещё как-то наградили? Нет! Директор решил наказать меня за это, переводит в другой класс. Лишает любимой учительницы, отлучает от лучших друзей, от класса, который мне очень нравится. Вот так поступает наш директор. Вы когда-нибудь такое видели? Представьте, играют две футбольные команды, — а наши классы тоже соревнуются по успеваемости, — и вдруг арбитр говорит: «Этого вашего Пеле я перевожу в команду противника. А того, который гол забил в свои ворота, взамен отдаю». Когда-нибудь такое видели? А наш директор именно так и поступил. Он мошенник!

Какая-то оглушительная тишина наступает. Директор изо всех сил старается держать покер-фейс, глава департамента смотрит на него задумчиво. И вопросительно.

— Что скажете, Пётр Ильич?

— Перевод в класс «А» это поощрение. Как в высшую лигу, если про футбол вспоминать, — парирует директор мои обвинения.

— В высшую лигу команды переводят, а не отдельных игроков. Поставить меня в положение предателя, по-вашему, поощрение? А исключение из школы у вас, как звезда Героя? — Из глаз мечу молнии.

— Исключить тебя надо за другое.

Майоров не вмешивается, но за перепалкой следит.

— За что это?

— За то, что ты устроил две массовые драки в школе. Девятого и одиннадцатого числа.

Вот ты и попался! Давненько этого момента жду.

— Вы лжец и мошенник, Пётр Ильич, — вот он, тот самый момент, когда надо подсекать! Самое время для самых тяжёлых обвинений.

— И я легко это докажу. Прямо сейчас, — важное заявление. Своего рода взятие на слабо. Отказаться от обещанных аргументов невозможно. Отказ почти равносилен признанию моих обвинений.

— Ну, попробуй, — немного угрожающе, но вижу это только я, усмехается директор.

— Первая массовая драка девятого числа. Ложь в том, что не я её устроил. Дрались 3 «В» и 4 «Б». Кто зачинщик, кто на кого первым напал, я не знаю. Мы прибежали…

— Кто «мы»? — Уточняет Майоров.

— Я и несколько моих одноклассников. Всех не помню, первым бежал, не оглядывался. Мы прибежали, когда драка была в разгаре. А так как в 3 «В» учится Тимофей Ерохин, брат моего одноклассника Димы Ерохина, то за него мы и встали. Вот и всё. Поэтому и говорю, что директор — лжец. Он только что оклеветал меня. И на основе своей же клеветы хочет исключить меня из школы.

Немного меняю позицию. Стоять на одном месте не утомительно, а как-то скучно. Опираюсь спиной на кафедру.

— А одиннадцатого числа что случилось? — А вот за этот вопрос Татьяне Петровне огромное спасибо.

— Результат бездействия… преступного бездействия… школьной администрации… — с запинкой, будто заученные, произношу сложные слова.

— Директор говорит, что я драку устроил. Только забыл сказать, что драка была в нашем блоке первых классов. Что там делали четвероклассники? А я сейчас расскажу.

И рассказываю после короткой и многозначительной паузы. Майоров в это время смотрит на директора, спрашивая взглядом «Это так?». Директор молча пожимает плечами, типа, не всё ли равно?

— К нам, в наш туалет, повадились ходить четвероклассники. Мы-то из своего блока редко выходим. Только на физкультуру. Четвероклассники приходят в наш туалет курить. И администрация никаких мер не принимает. Они курят, бросают окурки, заплёвывают пол. Повторяю, директор школы или не принимает мер или они не срабатывают. Ни разу не видел, чтобы их кто-то оттуда выгонял.

Даю время переварить информацию. Департаментские смотрят на директора с осуждением. Пока лёгким.

— Вы могли пожаловаться, — пожимает плечами директор, — учителям или прямо мне.

— Вам уже жаловались один раз, — парирую мгновенно, колючек под языком у меня много, — когда Мишу Фридмана одноклассники избили. Вы сказали его маме, что это ерунда, детские ссоры, сегодня есть, завтра забыли. Не знаю, что вы делали и делали ли вообще. Только ещё хуже стало. Мишу обозвали стукачом и продолжали шпынять.

Ой, а что это директор помрачневши? А то, что Майоров что-то шепнул Ольге Васильевне и она принимается писать в блокнот.

— Вы бы ничего не сделали! И что вы могли сделать? Ходить каждую перемену наш туалет проверять? — Саркастически хмыкаю.

— Нет. Все ученики нашей школы знают, жаловаться учителям — делать себе же хуже. Хотя может это нарочно делается? Чтобы не жаловались и жизнь директору не портили?

В таких малозаметных мелочах кроется интересный момент. Учителя и школьное руководство реагирует на жалобы детей привычно бюрократическим способом. Не как педагоги, а как чиновники. Есть жалоба — надо отреагировать. То, что в результате формальной бюрократической реакции жизнь пострадавшего школьника становится невыносимой, — его начинают третировать ещё больше, — педагогов не колышет. Они реагируют, — обычно сообщают родителям хулиганов, — жалобы прекращаются. Пострадавшему тумаками и пинкамипонятно объясняют, что он стукач и ему кранты. И всё шито-крыто. До суицида дело всё-таки доходит редко, ну и ладно. Педагоги успокаиваются. На тонкое вмешательство редко кто из них способен.

Но о таком говорить не буду. Бесполезно объяснять чиновнику, что его бюрократические методы никуда не годятся в работе с детьми. Он по-другому просто не может. Как не может летать трусливый пИнгвин, что прячет тело жирное своё в утёсах.

— Вот я и говорю, что наш директор — лжец и мошенник. Это он виноват в том, что старшие классы ходят курить в туалет к первоклассникам. И ещё нагло утверждает, что это мы драку затеяли. Ложь на сто процентов! Всё не так было. У меня доказательства есть.

— Какие доказательства? — Немного сухо спрашивает Майоров. Ему явно не нравятся мои прямые обвинения.

— Мы их поймали, когда они курили в туалете, — принимаюсь за объяснения, — потребовали навести порядок. Принесли им метёлку, ведро и швабру, чтобы они помыли заплёванные полы. Как вы думаете, что они сделали? — Делаю риторическую паузу, но не длинную, чтобы не перебили. — Они меня отшвырнули, они же сильнее. Взяли швабру и принялись нас дубасить. Ударили одну девочку, но она ловкая, увернулась. А вот Олежек Медников не смог. Ему руку повредили. В гипсе сейчас ходит. Компрессионный перелом…

Татьяна Петровна ахает, остальные просто смотрят на директора. Нехорошо, надо признать, смотрят.

— И что нам было делать? — Пожимаю плечами. — Конечно, мы им влили. По самые гланды. Но драку не мы начали, это они на нас напали. Поэтому и говорю: наш директор лжец и клеветник. Можете сами в медпункт сходить и медсестру спросить. Медникова к ней приводили, она скорую вызывала.

— Или будете врать, что четвероклассники сломали руку Медникову после того, как мы их по полу размазали и швабру о них разломали? — Гляжу на директора с откровенным вызовом. — Да они даже встать не могли, не то, что кого-то ударить. И все это видели. Учителя, первые классы, восьмой класс с физкультурником, которые нас разнимали. Идите, уговаривайте всех, чтобы они соврали, как вам надо…

Выхожу из кабинета с чувством глубокого удовлетворения. Если сейчас не утопил директора окончательно, то я уж и не знаю. Хотя знаю. Есть у меня козырный туз в запасе.