Ранний старт

Эпизод 9. Режим оккупации

Сцена 1. Террор, многосторонний и беспощадный

— Давай! Вали его! Есть! Готов! — Орут азартно мои дружинники. Последний из четвёрки пленных с размаху и кубарем летит в траву. Тяжело возится. Мои нукеры подбегают, распутывают, ведут на исходную.

Недели полторы назад Мишка Захаров, — тот самый, кого заставляли мыть полы собственной курткой, — съездил в город. Насмотрелся там всякого кино про индейцев и ковбоев. Кто-то из его кузенов фанатеет по этим делам.

— Я врубился, как они это делали! — Мишка с горящими глазами накручивал верёвку на локоть. — Потом берёшь вот так, кидаешь, петля летит открытой…

Метода в чём? Ковбои именно так отлавливают скотину, набрасывают петлю на могучую бычью шею, желательно с двух сторон, и дело в шляпе. Мишаня так рассказывает, а я что-то сомневаюсь. Бык может и броситься на ловца, но жеребёнка, кобылку или коровку вполне можно прищучить.

Короче, парни загорелись идеей, и к обычным тренировкам мы добавили работу с лассо. Сначала накидывали на столбики, друг на друга. Когда приловчились, слегка позабавились с малышнёй уже в движении. Ни один клоп при этом не пострадал, петлю делали большую и затягивали на корпусе. Зато веселья и радостного визга от мелкоты было через край.

Ещё у нас есть болас — метательное оружие, две верёвки крест-накрест, на концах деревянные балабашки, как грузила. Их всего три, четвёртый конец веревки длинный, остаётся в руках метателя. Цимес в том, что бросить надо так, чтобы грузила вращались. При попадании в препятствие одним махом вокруг обматываются. Если в ноги удачно забросить, мгновенно спутываются. Вот как сейчас. Один из пленных оказался ловчее остальных и от лассо увернулся. От боласа не смог.

— Увеличиваем дистанцию на метр, — и сам встаю на позицию. Могу и промахнуться, но авторитет терять не боюсь. Пусть привыкают, что командир не обязан быть самым первым во всём. Кто-то бегает быстрее, кто-то стреляет метче и так далее.

Ещё один ловкий или сообразительный. Уворачивается от одной петли, откидывает мою, перепрыгивает через брошенный под ноги болас и шустро убегает вдаль, в кусты и как можно дальше отсюда. Мы не дёргаемся. Сумел уйти — заслужил свободу. До следующей поимки.

Один за другим вырываются на свободу все. Дистанция всё больше, опыт прибавляется, а мы начинаем уставать. Позади марш-бросок, тренировка, поимка пленных, короче, сил и у нас не бесконечно.

— Ну, что, пацаны, по домам? — Возражений моё предложение не вызывает, солнце изготавливается к финишному падению за горизонт. Время к ужину. Двигаем с футбольного поля, которое теперь наша вотчина, в жилую часть села.

— Ой, ребятки, помогите порося загнать! — Заполошным криком нас приветствует родная улица в лице шустрой полноватой бабки. Хотя на свой взрослый взгляд назвал бы ещё нестарой женщиной. Лет пятидесяти, не сильно больше.

Лениво оглядываем подсвинка-переростка живым весом уже килограмм под семьдесят-восемьдесят. Скотиняка деловито похрюкивает, увлечённо роется пятачком в траве, что-то нажёвывает. На хозяйку особого внимания не обращает, но дистанцию держит. Подойти близко не даёт.

— Витаминов ему, наверное, не хватает, — замечаю хозяйке.

— Пиздюлей ему не хватает, ироду! — В сердцах замечает та. — Каждый божий день охапку ему кидаю, жри — не хочу.

— Куда гнать?

Женщина показывает рукой за три дома от места. Недалеко. Мои парни уже берут обречённое на поимку животное в полукольцо, лассо наизготовку.

У-и-и-и-и! Отчаянно визжит свин, почувствовав сжимающуюся петлю на шее. Рывок! Сашок, первый накинувший лассо, падает и волочится по траве. Свин моментально заставляет его расплатиться за ловкость и точность. Но ненадолго. На него с гиканьем наваливается вся толпа.

— Ой, ребятки, не поломайте его, — беспокоится бабка уже за целостность самодвижущегося живого имущества.

— Ни фига ему не будет… — пыхтят парни, набрасывая путы на окорока, которые у свиней вместо ног. Лёжа на боку, пытается ими сучить, но ему это не помогает.

Дальше остаётся самое лёгкое — поставить на ноги и пинками вернуть в родное стойло. Дёргаться бесполезно. Быстрый бег семенящим шагом невозможен. Опять же хворостиной по морде. Глупое животное, принуждённое к повиновению, ставится перед входом в хлев, путы снимаются. Финальный тройной пинок в толстую аппетитную задницу и под дружный гогот свин возвращается в родные пенаты. В страхе сам забивается в свою стайку. Гений человека побеждает.

Под довольное кудахтанье хозяйки уходим с её двора. Доброе дело сделано, плюсик нам в карму.

На следующий день, поигрывая в малиннике с Алисой в уголки и прочие шашки, размышляю. Один анекдот вспоминается про царя, которого всё достало. Всё есть, желать нечего, вот он и тосковал. Что-то я тоже заскучал. Война с центровыми скатывается в одностороннее избиение или глумление сильного над слабыми. Меня оправдывает одно обстоятельство, — их в три раза больше, — но от скуки не избавляет.

— Скучно мне, бояре, — делаю очередной ход, и пока Алиска размышляет, набрасываю на планшете глаза. Учусь писать портреты. Существуют разные техники. Меня потрясает один момент в аниме, который никто не замечает. Все знают, как это выглядит. И тот художник, который придумал обозначать носик одной хитро повёрнутой, но до предела простой галочкой, настоящий гений. Короткое движение карандаша и важнейшая часть лица готова. Когда дошла гениальность такого решения, долго тряс головой. Как это? Ведь сразу видно, что носик маленький, аккуратный, слегка вздёрнутый. Глядь! Как так-то?

Таких секретов масса. Не претендую на то, чтобы поучаствовать в развитии мирового художественного дела. Мне б только малую толику освоить.

— Твой ход, — Алиска делает два перескока, подставляю ей ещё один, она покупается и ходит. Тут же делаю ход в четыре перескока. Удачненько получилось.

— Ух, ты! — Алиса углубляется в раздумья. В мой планшет заглядывать с большим трудом, но отучил. Рисую снова…

Соблюдаю правило — по утрам заниматься интеллектуальной деятельностью. Хоть книжки читать. И Алиску к этому склонил и своим нукерам пропаганду завожу. Есть главная причина падения успеваемости в первой и даже второй четверти. Именно в том, что ребёнок отучается работать головой в определённое время суток. По себе помню, что разгонялся только в третьей четверти. В последней, правда, уже уставал.

После обеда идём в магазин. Имею желание угостить Алиску и себя мороженым. И моё желание совпадает с моими возможностями, которые, надо отметить, на исходе. Фланируем к оврагу, пересекаем, подходим к магазину. Заходим. От меня отшатывается паренёк, за ним жмутся ещё трое, четвёртого вообще не воспринимаю, мелкий совсем. Провожаю прошмыгнувших мимо центровых холодным взглядом. Незнакомое ранее и очень приятное чувство, когда тебя откровенно боится объективно намного более сильный враг. Навались они на меня разом и дружно, сильно бы потрепали. Досталось бы самим, но это не самое главное. Главное, они дали бы повод для жестокой карательной экспедиции. Было такое разок. Подловили одного нашего вчетвером. Ну, мы и устроили им варфоломеевскую ночь. Использовали их, как кукол для тренировок. Причём формально всё честно, один на один, а бывалоча и пара на одного. По итогу все были жестоко биты. Куда им против моих обученных нукеров? Валились на землю, как соломенные тюфяки.

Сцена 2. Свободный рейд, первый день

Уходим в леса с ночёвкой. Пока на одну ночь, на две не рискую. Постепенность обучения — прежде всего. Тренировка караульной службы — раз, скрытность передвижения и базирования — два, навыки выживания — три. С последним мне самому поучиться у местных не грех.

— И кто это у нас тут? — Мирно осведомляюсь у пацанишки, удящего рыбу в завлекательной заводи рядом с ивой.

Мы стоим цепью на краю крутого берега. Ничего не делаем, только подошли и мирно улыбаемся. Пацанишка же цепенеет от ужаса. Не удерживаюсь от соблазна сделать грозный вид. Выясняю подробности, кто таков, чей будешь, с какого района. Делаю разочарованный вид, когда узнаю, что перед нами шестилетка Игорёк, в школу только в этом году пойдёт.

— Ну, что же ты, Игорёк? — Горестно упрекаю пацанишку. — Не мог раньше на год родиться? Щас бы мы тебя побили, рыбу отобрали, было бы нам щастье… не делай так больше, ладно?

Игорьку очень хочется угодить, но как ему быть? Не может же он в угоду мне вырасти сразу на год за минуту. До самых умных моих нукеров доходит. Начинают хихикать, потом ржать. Испуг на лице Игорька неуверенно гаснет.

— Игорёша, ты где?! — Из-за увала широким шагом выруливает дюжий мужик. Некоторые мои слегка дёргаются сделать ноги, но глядя на меня, примерзают к месту.

— Здесь он, — отвечаю мужику, что подозрительно оглядывает мою гоп-компанию.

— Я тут, пап… — издаёт писк пацанишка.

— Вы тут чего? — Хмуро осведомляется мужик.

— Идентичный вопрос могу поставить и я, сударь, — отвечаю с максимальной вежливостью. Мужик ожидаемо слегка подвисает. Кто-то хихикает. Надо потом узнать кто, это один из самых умных.

— Ищем место для своей рыбалки, дядь Сева, — выручает мужика один из моих. — Пришли, а тут занято. Ничего, мы ещё лучше найдём.

— Пошли, — предлагает Виталик, — а то скоро роса выпадет…

И то правда. Уходим выше по течению. У нас там много дел.

— Кто умеет делать шалаш? — Такие находятся в первом отделении. — Вперёд, мои славные воины! Делаете шалаш, нет, два и заваливаетесь спать. Ночью будете дежурить, командир отделения — начальник караула. Второе отделение — наловить рыбы и сварить уху на всех. Вперёд, мои славные воины!

Парни начинают подтаскивать ветки, какой-то тростник из воды, коряги, валежник. Рядом густая трава, которую почему-то никто не косит…

— А её коровы плохо едят, не нужна никому, — разъясняют моё недоумение, выраженное вслух.

— А нам нужна! — Твёрдо заявляю я. — Надо копёшку наковырять.

Кое-что и я знаю насчёт выживания. И судя по удивлению нукеров, для них сие будет открытием. Ещё они удивлялись, когда выяснили, что я в рыбалке ноль. Но вот сегодня мне удаётся реабилитироваться.

Мы засели рядом с мелкой протокой, отходящей от основного русла и формирующего островок. Если его можно так назвать, потому как протока едва больше двух метров в ширину. И в середине по пояс взрослому.

У нас есть небольшой бредешок, метра три длиной. Останавливаю парней, которые уже готовы отфильтровать протоку, она по длине метров двадцать. Организую дело так. С одной стороны, выше по течению, один лупит палкой по воде, приближаясь к началу протоки. С другой стороны происходит то же самое. Когда первый проходит вход в протоку, заходят парни с бреднем и перекрывают её. У второго входа загонщики встречаются и уже вместе гонят рыбу навстречу бредню.

Вытаскиваем сразу больше полведра. Парни проходятся ещё разок в обратном направлении и что-то ещё отлавливают. Ну, и хватит.

— А говорил, что не рыбак, — чешет в затылке Валерик.

— Не рыбак. Просто голова на плечах есть.

— И как ты догадался?

— Вам кто мешал? Ни разу не видели, как рыба громких звуков пугается?

Дальше, как обычно. Котелки уже на огне, в них закидывают головы и хвосты, пару карасей. Налимов и щурят на потом. Немного картофеля тоже сразу закидываем вместе с первой порцией.

К ужину приступаем, когда солнце ещё высоко, девятый час вечера, как-то так. Часы никто не носит, только у одного простенький мобильник, но лень спрашивать. Первое отделение ужинает первым и уходит спать в свой шалаш. На землю мы набросали толстый слой влажной травы, закрыли плёнкой и лежбище готово. Сверху от дождя тоже надо бы плёнку, но погода осадками не угрожает. Пренебрегаем.

— Надо бы нам палатки купить, хотя бы подержанные, — вбрасываю идею. Где-то рядом, судя по звуку, матёрая лягушка издаёт громкую трель. Соглашается. Как и мои парни.

Вылавливаю кусочек налима, который с запахом дыма, лаврового листа и разваренной луковицы идёт под торжествующие фанфары от имени всего благодарного организма. Остальные тоже наслаждаются. На землю осторожно и вкрадчиво опускаются сумерки. На удивление, комаров мало. Стоячих водоёмов в округе кот наплакал, наверное, из-за этого.

— Деньги где брать? Родители столько не дадут, — мою идею продолжают обсуждать.

Общее имущество некую опасность представляет. Источник раздора. Могут найтись желающие приватизировать. Лично в свою пользу. Нужен супернадёжный человек, и кроме себя другого такого же не знаю. Да и я-то… взрослых ещё надо учитывать, которые в любой момент могут влезть своими толстыми волосатыми пальцами в тонкие детские дела. Басима моя запросто может хранящиеся у неё общие вещи подарить или продать. Не признают обычно взрослые за детьми права собственности. Артельной, в том числе.

— Деньги не главное. Деньги можно заработать, — излагаю свои мысли. — Там другие сложности. У кого будет храниться, кто будет отвечать за сохранность, какие меры можем принять к тому, кто вдруг присвоит наши вещи. Что-то вроде Устава нужно придумать…

— Ты что-то не то говоришь, шеф, — осмеливается спорить Валера. — У нас нет пока ничего, и как найти, непонятно.

— Как найти деньги, как раз понятно, — делать искусственную паузу не приходится. Иду мыть миску. Все терпеливо ждут. Возвращаюсь.

— У всех в посёлке есть огороды и посадки под картофель…

— Не у всех, но есть…

— Всё это надо время от времени пропалывать, протравливать от жука.

— Травить нам не позволят, с ядом надо работать.

— Хрен с ним, — пододвигаю в костёр подгоревшую корягу. — В любом дворе работа найдётся. Косить кто-нибудь умеет?

Выясняется, что многие могут, человек пять.

— В пастухи можно было наняться, — задумчиво выдаёт Валерик. Хорошая идея, кстати. Как раз для нас. Одного отделения хватит при одном взрослом, второе на смену. В полях и долах можно заодно потренироваться. В пастухи обычно всякая шелупонь идёт, которых из колхоза турнули или почти турнули. Бывает по пьянке упускают стадо, как рассказывают парни, пару лет назад стадо объелось зелёной пшеницей.

Оказывается, коровы крайне тупые создания. Дорываются до вкусненького и остановиться не могут. От неспелых злаков, которые начинают в желудке разбухать, их сильно пучит. Пузо раздувается от выделяющихся газов, животное погибает, если срочно не помочь. Спасают их брутальным способом — пробивают ножом бок коровы, газы выходят. Если дело не зашло далеко — гоняют по кругу, как лошадей. Не понял, в чём там дело, то ли обмен веществ резко ускоряется, то ли просто от движения, но пищеварительная система справляется с ударной нагрузкой.

По моей мысли, руководство колхоза может нам позволить водить частное стадо. Мальчишки точно водкой баловаться не будут. Опять же с одним опытным взрослым всего будет семь человек смотреть за скотиной. У кого-то из парней собаки крупные есть.

— Завтра с первым отделением все вместе поговорим, — выношу вердикт, а кому ещё? — Предварительно решаем, что на будущее лето подвязываемся в пастухи. Сколько там платят?

— По пятьсот рублей с коровы в этом году, — даёт справку Сашок, — ещё по ведру картошки и банке молока с коровы. С овцы — двести рублей за голову.

— И всего?

— Овец относительно немного, штук восемьдесят всего. Вместе с козами. Коров около полутора сотен.

— Без малого сотня тысяч? — Это деньги, на которые можно разгуляться. — Давите на своих родителей, чтобы деньги нам достались. И когда начнём, будем брать частями помесячно.

— Пятьсот на три не делиться, — на этих словах Валеры, Сашок ставит чистый котелок для чая.

— Будем брать по четыреста пятьдесят за три месяца. Мы же не сможем после тридцать первого августа пасти. В сентябре ведь пасут?

— Когда как. По погоде.

— А зачем помесячно деньги брать? — Вопрошает Вадик. Он из младших, поэтому не сообразил. Хотя старшие, возможно, тоже.

— Если плату за первый месяц у нас отнимут родители, тут же прекращаем пасти. Нет денег — нет работы.

— Какая разница? — Расширяет глаза Вадик. — Если все деньги получить сразу, а родители отнимут, точно так же можно прекратить на работу выходить.

Уел! Но есть и другие тонкости. Меня опережает Валерик, что меня радует. Не всё же мне отдуваться.

— Так безопаснее. Если деньги пропадут, украдут или отнимут, то хоть часть, а не все. Опять же через месяц можем отказаться, если что не так. А если деньги возьмём сразу, то всё, на попятную не пойдёшь.

Мы уже допиваем чай, идём спать, а Валерик продолжает рассуждать. Видать, идея ему зашла. Кстати, плюсик ему в карму.

— Обычно пастухи загоняют стадо в село и на этом их работа заканчивается. Кто-то не успевает встретить, потом ищет скотину весь вечер. Можно останавливать стадо в конце улицы и там стеречь. Недолго, минут двадцать. Людям понравится.

— Это на следующий год, — заныриваю в шалаш с тлеющей пластиной антикомарина. — Этим летом будем по дворам калымить. Вот скажи, мы сможем столб для забора вкопать?

— Запросто, — как бы даже удивляется Валера, — что там сложного, ямку выкопать и столб закинуть?

— Ну, и хорошо… — меня как-то неожиданно уносит в сон.

Сцена 3. Свободный рейд, день второй

Выспались классно! Встаём относительно поздно, после семи. Солнце давно уже жарит вовсю. По ночам прохладно, но в шалаше теплынь.

— Земля почему-то тёплая, — удивляется кто-то.

— Не земля, это я такой умненький-благоразумненький, — снисходительно объясняю народу мудрую политику руководства. — Влажная трава под нами «горит» и греет.

Почему местные так не додумываются делать, для меня загадка. Они ж этой технологией пользуются, когда силос заготавливают. Когда сырую, обычно кукурузную, массу закидывают в силосные ямы, она начинает преть. Как говорят местные — гореть. Чтобы «горение» не перешло в банальное гниение, добавляют соль. А может для вкуса, скотинка любит солёное. Температура при этом достигает градусов тридцати пяти — сорока. Вот и под нами сейчас естественные «тёплые» полы. Не надолго, травы немного, но на ночь хватило.

— Пошли что ли на зарядку? — Выхожу первым и с гиканьем прыгаю в воду. От меня опрометью шарахаются несколько лягушек. И-е-е-х! Как здорово-то! Прохладная вода ласково обнимает и щедро делиться бодростью и силой.

Слегка посомневавшись, однако пример командира священен, за мной с уханьем и воплями сигают все остальные. Затем за мной пробегаются по пыльной грунтовке метров триста в одну сторону и обратно. За двадцать минут прыжков, приседаний и отжиманий сбрасываем избыток энергии, полученной от купания.

Потом принимаемся готовить завтрак. Уху вчера немного не доели, примерно четверть осталась. Варим картошку, добрасываем лучка и доливаем вчерашнюю уху. Уже не уха, но рыбный суп. Пойдёт. Рыбу лень ловить и меню надо хоть как-то разнообразить.

Через пару часов мы уже километров за шесть-семь от первого лагеря. Пешком почти не ходим, то несём друг друга на спине, то просто бежим, иногда гусиным шагом. Кипящую энергию надо куда-то сбрасывать. До конца перехода ещё час оставался, не больше, как один из нас заметил зайца.

— Поймаем?

Смотрю в горящие азартом глаза и понимаю, что чего-то не понимаю. Как это, поймать зайца? Хм-м, у нас вообще-то рогатки есть. Это я так думаю, а у Виталика план, — быть ему вождём, хотя бы какое-то время, — как поймать косого.

Мы в лесу на краю полянки, на которой пасётся заяц. Одно отделение, расползаясь в цепь, уходит влево, другое вправо. Камешек у меня уже заряжен, стрелять не тороплюсь, далеко. Неторопливо парни выходят из леса, норовя взять дичь в замкнутое кольцо. Выбирая момент, когда заяц смотрит прямо на меня или строго в обратную сторону, выхожу и я. Прямо перед собой он видит плохо, как любое травоядное. На спине тоже глаз нет.

И веселье начинается. Не верю, что удастся, но почему не попробовать. И у меня получается попасть в него со второго раза. Отвертеться от азартной банды косому не удаётся, хоть прыгал он и шустро. Шустро, но бестолково. Из смыкающегося круга уйти ему не удаётся. Глазам своим не верю, когда торжествующие парни тащат лесного грызуна за длинные уши. Голову ему сразу камнем разбили, так что не мучился.

— Раз обед у нас есть, то давайте к реке, — отдаю естественную команду. Там на берегу и разделываем дичь.

— Тут рядом свекольное поле, — рассуждает Сашок, умело сдирая шкуру, — там их много. Молодой нам попался, неопытный. Килограмма полтора мяса всего…

— Нас за незаконную охоту не привлекут?

— Мы ж без ружей, — Валера пожимает плечами. — Нам ещё спасибо скажут. Они ведь колхозные поля объедают.

Пока варится обед, купаемся, загораем, болтаем. Зайчатина на простом пшене заходит на ура. После обеда, повалявшись на берегу, неспешно направляемся домой. Утопали мы километров на шестнадцать, но по прямой будет не больше семи-восьми.

Сцена 4. Бабий бунт

— Вернулся, наконец, гуляка! — С оттенком осуждения внука-бездельника приветствует меня Басима. Алиска трётся рядом, улыбается.

— Не пойму я вас, бабуля, — привычно накидываю накошенную траву на разложенную верёвку. Мы как раз успели к вечернему мини-сенокосу.

— Что говорит Международная Конвенция ООН? А? Бабуль? — Сощуриваю взгляд подобно строгому следователю или даже экзаменатору. — Она говорит, что право детей на отдых священно! Обязанность трудиться детям в Конституции не прописана. Мы имеем право на счастливое детство! А ты, Басим, обязана нам его обеспечить!

Последнее произношу максимально торжественно. Басима слегка тушуется, но побуркивает.

— Обеспечу я тебе счастливое детство. Хворостиной по заду… — мы уже идём маленьким караваном нагруженных верблюдов.

Мы её не слушаем, пересмеиваемся с Алиской.

— Прикинь, Алис, мы зайца руками поймали.

— Да брось! — Восхищается девочка.

— Клянусь! Вкусный был. Теперь колхозные поля в безопасности.

К родным воротам подходим одновременно с какой-то подозрительной толпой. В основном, тётки бабушкиного возраста и средних лет.

— Вот он ирод! Хулиган! Бандит! Изверг! В полицию его! К участковому! — Толпа начинает базлать, дружно, но беспорядочно.

Алиска слегка испуганно бросает свою кипу, ныряет в калитку. Открывает мне и Басиме. Но Басима не торопится. Ну, как же! Столько товарок пришли пообщаться, она ж не может просто так уйти. Не по понятиям.

Приходиться нам с Алиской волоком и кое-как утаскивать львиную бабушкину долю. Крепка бабушка, нам её ноша не по плечу. Глядь! Уже ненавижу эту толпу, что нас так загрузила. Пока идёт жаркая вербальная битва, мы с Алиской управляемся с травой. Половину в кормушку, половину на сушила.

— Скажи своему внуку… — на этих словах запрыгиваю на забор, сажусь, свесив ноги наружу, — ага, вот он ирод. Ты зачем моему внуку нос разбил?!

— А моему синячище под глаз приделал! — Руками чужая бабка показывает нечто несуразное по размерам. Намного больше лица любого. Если только её внук не конь и не бегемот. Только никакую скотину я не обижал.

— И моему! И моему! — Голосят остальные.

— Ваши — сами хулиганы! — Басима режет правду-матку. Что есть, то есть. Это ж не мы с палками на битву пришли и в троекратном количестве. Но не вмешиваюсь. Я зритель в этом цирке. Пока.

— Ты, бандит, ещё раз моего внука тронешь! — Концовку обращения ко мне некая бабка оформляет потрясанием клюки.

— Угрозы!? — Сужаю глаза и вытаскиваю рогатку. Медленно заряжаю. Толпа почему-то притихает. Слегка отодвигается.

— Уважаемые дамы! Никак не пойму двух вещей. Какого рожна вы лезете в мужские дела, — на эти слова многие кривятся скептически и хмыкают, — и чего вам, собссно, надо?

— Мужские дела, надо же… — бурчит одна.

— Прекрати избивать наших детей! — Самая могутная бабка старательно нагнетает уверенность в зычный голос.

— Уважаемая! Я не могу этого сделать. Они сами этого хотят, и всё время выпрашивают, — делаю невинное лицо пай-мальчика. Как я, такой славный и хороший, могу отказать в такой малости?

— Что за херню ты несёшь?! — Вопрошает могутная. — Как это можно выпрашивать?

— Следи за языком, — бурчит Басима.

— Очень просто, уважаемая, — охотно поясняю. — Они ни разу нас не просили, чтобы мы прекратили, ни разу не говорили, что им не нравится.

Пожимаю плечами, что тут поделаешь? Ну, нравится им быть битыми, а нам не жалко. Толпа озадаченно притихается, перешушукивается.

— По-разному ведь бывает, — продолжаю я. — Бывает и нам достаётся. Мне парни рассказывали, что в школе их много раз ваши били. Чо такого? Дело житейское.

— Врут, — негромко, но твердокаменно выдаёт какая-то упрямица. Только женщины могут так презрительно относиться к реальным фактам. Не все, но много таких.

— Почему же врут, уважаемая? Я вот верю. Ваших же в три раза больше. Ничего сложного нет, чтобы втроём-вчетвером одному накостылять. Вы же верите, что сейчас мы избиваем ваших, когда нас в три раза меньше? Тогда, может, это ваши врут, что мы их избиваем?

Бабы в логике не сильны, она их с ног сбивает. Мне их ультиматум никак выполнять нельзя. Ни в коем случае нельзя прекращать террор по требованию взрослых. Тем более, чужих взрослых. Если пойдём на поводу врага, проиграем. Это всё равно, что разгромить агрессора, оторвать от него территорию, а затем удовлетворить все его претензии. Шалите, бабушки! Не будет такого. Вы ещё репараций с нас, победителей, потребуйте. Потому здесь и нет ни одного мужчины, что любой из них понимает абсурдность подобных притязаний. Или просто не лезут в детские дела. Проявляют мудрость.

Когда озадаченные бабки потихоньку ретируются, догоняю их своим предложением:

— Если ваши хотят капитулировать, пусть приходят к оврагу в одиннадцать утра. Завтра.

Только так. Мира должны просить те, кто проигрывает. Именно те, кто проигрывает, и именно просить. А мы посмотрим, соглашаться или нет. По настроению.

На ужин щи были. Жидковато, но в таких случаях я сметаной догоняюсь. Этого добра у Басимы завались. Когда густеет, можно на хлеб, как масло, намазывать.

— Ешь больше, — ворчливо замечает Басима, — худой, как щепка.

На следующий к оврагу приходит десяток хмурых центровых и выслушивают наши условия.

— На нашу территорию заходить нельзя. Только по особым случаям с взрослыми. Девочкам и малышне — можно. Старшеклассники с седьмого класса — тоже вне игры. Мы ходим везде, где захотим. Один косой взгляд в нашу сторону — ждите карательную экспедицию. Биты будут все, кто рядом стоял. Всё понятно?

Мои злорадно ухмыляются, центровые хмуро и невнятно что-то бурчат и уходят. Теперь можно и остальными делами заняться. Их у нас много.

Сцена 5. Дело первое

— Сколько платите? — Ставлю вопрос ребром. Хозяйка, нестарая ещё, но потрёпанная жизнью дама, мнётся. И вроде даже удивляется. Как так, ей платить?

И Валерик слегка толкает в бок и шепчет в ухо: «Нет у неё денег нифига, кроме долгов. Пойдём отсюда». Отодвигаю его локоть, не догадывается мой сержант, что я задумал.

— Я ж колхозница, — выдвигает железный по ея мнению аргумент тётя Поля. Фамилии местные машинально запоминаю, но они мне ни к чему. Чесучёва так Чесучёва, мне всё равно.

— Мы — не колхоз, — легко подрываю ложную желебетонность глупого аргумента. — Колхоз таким заниматься не будет. Мы всё перепилим, переколем и сложим…

— Я согласна, — торопливо ловит нас на слове хитрая тётя.

— За это возьмём с вас один куб. Что возьмём — выбираем сами. Значит, согласны?

Куча бэушного лесоматериала, — жерди, доски, брёвна, всё истыкано гвоздями и скобами, — лежит прямо на улице у забора. Как прикинул Валера, кубов семь. Кто-то разобрал старый сарай и всю эту кучу подбросил на бедность тётушке. На дрова. Но обрабатывать кучу некому. Сама хозяйка не справится, её четырнадцатилетний сын, слабосильный оболтус, тем более.

На самом деле, не такая уж она и старая. Пятидесяти ещё нет. В горячих точках не бывала, в тюрьме не сидела. Повышенная потасканность её от образа жизни. Горячительных напитков не чурается, за собой не смотрит. Да ни за чем особо не смотрит, огородик, гляжу, такой же неухоженный, как сама хозяйка.

— Полкуба, — торгуется тётка.

— Два куба, — отвечаю я. — Уважаемая, чего вы упираетесь? Никто кроме нас заниматься этим не станет. Уйдёт всё под снег и сгниёт. То, что соседи не растащат. А так у вас дрова будут, бери и топи, никаких забот.

Про соседей не зря поминаю. Растащить есть что. Есть и столбы, годные для забора и приличные сухие доски, жерди попадаются на редкость ровные.

— Ладно, куб, — поджимает губы тётка. Местные порядки примерно знаю. Считать никто не будет, поэтому, где куб, там и два. Как говорится, берём один и два в уме. Другое дело, что больше нам не нужно.

— Инструмент давай, тётка, какой есть, — требую я и через четверть часа мы скептически осматриваем ржавую пилу-двуручку и топор с рассохшейся ручкой. Гвоздодёр в приличном состоянии, видимо, потому, что ухода не требует. Ржавый, но это не помеха.

Расходимся по домам. Пообедаем, изымем из домашних запасов инструмент, соберёмся и за работу.

После обеда приходим вооружённые гвоздёрами, пассатижами, ножовками и рукавицами. Техника безопасности прежде всего. Лично я притаскиваю трёхгранный напильник и молоток, с двумя лапками на обратной стороне бойка для вытаскивания гвоздей. Напильником планирую ножовки точить.

— Сначала козлы сделаем, — распоряжается оказавшийся самым опытным в дровяных делах Валера. Меня радует новостью.

— С отцом договорился. У него бензопила есть. Он перепилит. Но два условия поставил. Никаких гвоздей не должно быть. И нам придётся наш усад с картошкой прополоть.

— Не вопрос, — соглашаюсь сразу. — Поле у вас большое? А то зарядимся на неделю, как негры.

— Не, десять соток всего…

На дюжину человек не много. Киваю, пойдёт.

— Тогда будешь главным смотрящим за гвоздями, — для бензопилы самое опасное, на железку нарваться. Это только в кино жужжащим инструментом чуть ли не бетонные столбы пилят. Причём со скоростью срубания мечом.

К вечеру мы набрали две пластиковые бутылки ржавых и гнутых гвоздей и построили козлы. Ещё накидали стопку очищенных жердей, досок и брёвен. Куча деревянного хлама почти не уменьшилась. Только слегка осела.

Хлопает калитка.

— Работаете? Ну, работайте… — добрая тётушка Поля с каким-то узелком уходит. Она дояркой работает, время вечерней дойки близится. Сынка её не видать давно, где-то бездельничает, вместо того, чтобы нам помогать. Да хотя бы присматривать.

Дожидаюсь, когда хозяйка исчезает за поворотом.

— Ну, что парни? Ждать милостей от природы и хозяйки не будем?

Пару человек оставляем присматривать за инструментом, остальные хватают самые ровные и длинные жерди, доски покрасивее, и лёгким аллюром уносятся за село. К той раскидистой липе, что я давно приметил.

— У-ф-ф-ф! — Освобождаюсь от своей ноши, нескольких досок двухметровой длины. — Парни, маскируем и обратно!

Когда высказал идею построить «штаб» прямо на дереве, пришлось выдержать цунами восторга. Знаю, что мальчишки в каком-то возрасте болеют этой страстью, как корью. Выстроить где-нибудь свою берлогу, только свою, где лишь они будут хозяевами. Полагал, что идею примут, но такого бурного восторга не ожидал. Все буквально светились предвкушением и энтузиазмом. А тут и оказия подвернулась. Пиломатериал нам ведь покупать никто не будет. Да и глупо его на какие-то детские забавы пускать. Взрослые сразу вето наложат. Железобетонной плитой.

И вот мы буквально в шаге от мечты. Пусть маленькой и неказистой, по-детски смешной, но мечты.

Возвращаемся. Вместе с чувством глубокого удовлетворения.

— С завтрашнего дня делимся, — отдаю команду уже на месте трудовых подвигов. — Валера, ты со своими здесь. Я и Виталик со своим отделением — там. Сразу начнём строить.

Сцена 6. Гнездо

— Ещё ровные доски есть? — С таким вопросом прихожу к отделению Валерика, добивающего кучу деревянного хлама. Его отец нам здорово подсобил. Не знаю, сколько бы мы возились, но с ним, к исходу третьего дня мы приближаемся к финишу.

— Есть чуток, — Валера показывает небольшую стопку. Мы быстро её уносим. Быстрота — залог успеха. Тётушку Полюшку раскусил давно. Несмотря на уговор, будет за каждую щепку цепляться. Плюшкин в юбке, если её хламиду можно юбкой назвать.

Строительство «гнезда», — так я его назвал, и никто не спорил, — близко к завершению. Быстро сказка сказывается, но и мы не спали. Окидывая мысленным взглядом объём работ, сам поражаюсь. Каждая жердь и доска снизу испятнаны, где коричневой половой краской, где зеленью травы. Это не сложно, сырую траву втереть в древесину, но страшно муторно. Если одному делать, ватагой — раз плюнуть.

Основой главной площадки служат две слегка расходящиеся толстые жерди, скорее, тонкие брёвна. Поперёк установили короткие и на них бросили настил. Перекрыли опасные места, где легко свалиться вниз. Сбоку у ствола дерева приладили лесенку метра в полтора. Лестница упирается в толстую ветку снизу. От неё до земли ещё метров шесть, там мы поднимаемся и спускаемся по толстой верёвке с узлами. Верёвка висит зацепом на ветви, когда уходим — снимаем.

Короткие доски нужны для установки перехода на соседний дуб. Там маленькая площадка, — дерево не такое удобное для размещения, — примерно на метр выше. Не так она и нужна, но если материал остаётся, то почему нет. Из последних досок делаем скамейки.

— Ну, что у вас тут? — Сбоку над полом высовывается голова Валерика. — Мы — всё. Папаша ждёт нас завтра на нашем поле.

За Валерой влезает вся его банда. Сразу становится тесно, а мне тревожно. Доски вроде прочные, но если скопятся на одной сразу три человека в середине пролёта…

— Не кучкуйтесь! И не прыгайте! Здесь вам не тут!

Парни восхищённо гомонят, оглядываются, замечают дорожку к соседнему дереву. Кто-то уже скачет по ней к соседнему дереву, останавливаю остальных.

— Больше одного не собираться! Может не выдержать.

В конце концов, все успокаиваются.

— Тут хорошо прятаться, — говорит кто-то из рядовых.

— До поры до времени, — остужаю энтузиазм. — Всё равно все рано или поздно узнают.

Парни вздыхают, это да. В селе не спрячешься, кто-то заметит, кто-то выследит.

— Шеф, расскажи что-нибудь, — вдруг требует Виталик.

Роюсь в памяти, конец — делу венец, завершение строительства гнезда надо чем-то отметить. Только надо проверить кое-что.

— Сказку про Мальчиша-Кибальчиша знаете? — Если знают, то можно про Незнайку на Луне рассказать. Или про некую корейскую девушку… нет, про неё не надо.

Оказалось, не знают. Кто-то краем уха слышал само имя и всё. Вот те на! Ладно, мне же лучше. Рассказываю без лишнего пафоса, но в целом по тексту. И про Красную Армию и проклятое буржуинство.

Слушают. С открытыми ртами и настороженными ушами. Приближаюсь к финалу.

— Как гром, загремели боевые орудия; как молнии, засверкали огненные взрывы; как буйные ветры, ворвались конные отряды, как тучи, пронеслись красные знамёна. Это наступала Красная Армия…

— Ну, вот и всё, — после слов «Привет Мальчишу!» завершаю сказку. Народ сидит молча с минуту, а затем начинается:

— А какую военную тайну знал Кибальчиш? Откуда? Почему Красная Армия так долго добиралась? Какую пытку применили буржуины?

— Почему, почему… по кочану! Военную тайну не знаю, я же не Кибальчиш. Армия долго добиралась, потому что страна большая. Всё! Отстаньте!

У меня тоже есть вопрос, и я его сейчас задам.

— Вот скажите, кто у нас в селе Мальчиш-Плохиш?

Задумываются. Начинают перечислять самых вредных центровых.

— Не, центровые у нас за буржуинов, — бракую все варианты, — вернее, роль у них такая. Плохиш, он из наших.

Все подозрительно косятся друг на друга. Покатываюсь со смеху.

— Не поняли? Жлоб!!! — Выкрикиваю последнее слово. — Вот кто Плохиш!

Парни переглядываются, в глазах всплывает понимание, за ним ещё что-то.

— А вы ещё в командиры его взяли… придурки…

— Почему он — Плохиш? — Осторожно спрашивает Виталик. Точно, его надо в командиры. Задумывается больше всех и спрашивать не стесняется.

— Потому что он только о себе думает, — сплёвываю вниз, показывая своё отношение к Жлобу. — Вас он зачем приручил? — Намеренно использую унизительное слово. — Чтобы свой авторитет поднять, командовать он любит и вы ему такую возможность дали. На вас ему плевать было, поэтому вас и стали бить. Да говорил уже, выбрали себе командиром шакала…

Не жалеючи говорю. Мне нужна гарантия, чтобы Жлоб снова свой финт не провернул, когда я уеду. Он наверняка попытается и надо, чтобы парни с порога дали ему жёсткий отлуп. Паршивая овца всё стадо портит, а паршивая овца во главе стада портит его мгновенно.

Сцена 7. Вольные хлеба

— Тысяча, — несгибаемо смотрит на меня хозяйка надела, который мы нацелились обработать. Высокая и почти не толстая с жёстким взглядом самовластной помещицы. Колоритная тётя.

— С хрена ли? — Вопрошаю с максимальной вежливостью. Подвесить можно не только сложными словами. Иногда и такого хватает.

— С того хрена, — находит ответ тётка после судорожной паузы, которую её глаза обещают мне не простить, — что тракторист берёт полторы. Какой мне интерес вам платит две?

О, как! Врёт, наверняка врёт! Но если не врёт, то припереть я её смогу.

— Какой интерес? Не скажем трактористу, что вы его объегорили. Они ж двести рублей за сотку берут? У вас двенадцать с половиной соток, а не восемь, как вы сказали. Так что нагрели вы в прошлом году тракториста на тысячу рублей. Нагрели, так нагрели, не наше дело. Но в очереди простачков мы стоять не собираемся.

Тётка сужает глаза и поджимает губы. По-хорошему надо сваливать, с такими людьми дела лучше не иметь. Но нам хоть как-то надо начать.

Стоим на поле, что примыкает к тылам улицы, к огородам. Дружные картофельные всходы выстроились в стройные ряды. Сорная травка входит в силу, в некоторых местах обогнала в росте полезные насаждения. Мои стоят чуть поодаль, за переговорный процесс должен отвечать старший. Виталик внимательно прислушивается, за что ему отдельный плюс. Быть ему командиром в моё отсутствие.

— Полторы, — разжимает губы тётка. — Полторы, и как хотите. И чтобы чисто было. За халтурную работу платить не буду. И деньги после работы.

Опасный коленкор. Это возможность спрыгнуть со своих обязательств. С другой стороны, можно принять, как мотивирование на честную работу. Поглядим. Мне зачем эта тётка упёрлась? А чтобы возможности моей команды прощупать. Прополка участка Валеры дала представление, но там и сама семья Валеры участвовала и наших всего одно отделение. Мы тогда гнездом ещё занимались. И кое-какие идеи у меня возникли. Надо обкатать. Ещё раз оглядываю пашню.

— Хорошо. На первый раз согласимся, ради почину. Но учтите, больше по такой цене работать не будем. Чистота? Всяко чище трактора будет.

Трактор срезает траву только в междурядьях, картофельные валы он не трогает. Так что так себе прополка, половинчатая. Одно хорошо, быстро очень.

Инструктирую парней, что, кому и как. Перчатки обязательно, мотыги наточить, прибыть точно вовремя.

После обеда берёмся за дело. Четверо самых крупных парней берут на себя по два ряда и начинают первыми. Силовой авангард без мотыг, они выдирают крупняк. После их прохода визуально поле уже чистое, высокой травы нет. За ними идём мы.

Несколько царапающих загребущих движений слева, несколько справа, шаг вперёд. Слева, справа, шаг вперёд. Проходимся в одну сторону, чуть отдыхаем, пока голова от пота не обсохнет и обратно.

Только после обратного прохода чувствуем реальную усталость. Ноют мышцы, каменеет спина. Но нам немного остаётся, это не бескрайние колхозные поля, вот где мотыгой не намашешься. Руки отвалятся. На такое только чумовые китайцы способны.

Немного остаётся, да ещё силовой авангард, закончив грубую прополку и побросав кипы сорняка в глубокую колею рядом с полем, присоединяется к нам. К тому же оставшийся хвост заметно уже. Не восемь полос надо проходить, а шесть. Так что этот десерт мы сравнительно легко преодолеваем даже на излёте сил.

Засылаем гонца. Прямо на задах калитка и тропинка в огороде, делящемся ею на две полосы. Минут через десять приходит хозяйка. С видом неподкупного ревизора проходится по полю. Возвращается. По лицу вижу, планирует нас «обрадовать».

— Халтурно работаете, ребятки.

— Чего-о-о?! Чо это, халтурно?! — Вскипают мои нукеры и успокаиваются после моего окрика.

— А вот! — Хозяйка предъявляет скудный пучок травы. — Я же сказала, чтобы чисто было.

Хм-м… что-то такое спрогнозировать можно было. Значит, кинуть нас хочет, ну-ну…

— Рублей пятьсот могу заплатить, — жёстко завершает суровая тётка и смотрит на меня. — Ты — главный? Пошли, деньги отдам.

Чистое кидалово, вот что это такое. Прошлась туда по всему полю, обратно по другим рядам, получается, проверила четыре ряда. Из двадцати двух. Набрала в ладонь еле видный пучок, на базаре бабки петрушку в два раза гуще продают. В пять раз больше в одну руку уместится. Если собрать все травинки, что мы оставили, — в предположении, что она не сбитую нами подняла, с такой станется, — со всего поля, то всё в одни руки за раз поместится. Фактически, хоть этого не осознаёт, хозяйка круто похвалила нашу работу. И считает, что железный повод срезать нам плату нашла. Ну-ну… тётенька плохо меня знает.