Расколотый рыцарь

ГЛАВА 13 ЖЕНЕВЬЕВА

— Какой план на сегодня? — спросил Исайя с дивана. — Хочешь нанести первый слой на стены?

— Нет, — простонала я в подушку. Меньше всего мне хотелось сегодня заниматься покраской.

Проспать это воскресенье было гораздо лучшим планом. Я устала и…проснулась. Может быть, мне удастся вздремнуть после обеда.

После вчерашней встречи с воинами мне было трудно успокоиться. Я была уверена, что они вернутся и назовут меня лгуньей.

Исайя сделал все возможное, чтобы заверить меня, что я была правдоподобна, но сомнения не давали мне заснуть. Слышали ли они, как дрожал мой голос? Слышали ли они, как подпрыгивают мои пальцы на ногах? Заметили ли они, как трудно было сохранять твердый зрительный контакт?

Смелость в голосе Брайс придало мне уверенности. Она тоже была такой на горе, высокомерной перед лицом нашего похитителя. Дэш называл это нахальством. Я называла это выживанием — просто волей к жизни.

Я не очень-то умела врать, но за последние несколько месяцев у меня было много практики. Я надеялась, что этого было достаточно.

— Может, сегодня мы пропустим покраску? — Я зевнула. — Посмотрим фильмы и ничего не будем делать?

— Я не против. — Он вздохнул, переместился и плюхнулся в новое положение на диване. Судя по тому, сколько раз он переворачивался с одного бока на другой прошлой ночью, Исайя тоже плохо спал. На диване ему было неудобно. Его ноги были слишком длинными, а плечи слишком широкими, но он спал там без замечаний на протяжении нескольких месяцев.

— С сегодняшнего вечера я хочу спать на диване.

— А? — Он сел, одеяло упало с его голой груди. — Почему?

— Потому что мне кажется несправедливым все время спать на кровати. — Я повернулась на бок, подложив под щеку подушку. Это давало мне прекрасный вид на чернильную кожу Исайи, особенно на черный рисунок, который шел по бокам его шеи, через плечо и к одному из округлых грудных мышц.

Мне потребовались недели украдкой смотреть на него, чтобы определить все татуировки Исайи. Все они были черными. Каждая представляла собой узор. Не было ни лиц, ни слов. Они тянулись по его гладкой коже, сливаясь с мускулами под ней.

— Я не против дивана, — сказал он.

— Пожалуйста, давай поменяемся. Так я буду чувствовать себя лучше.

— Не могу, куколка. Мне и здесь хорошо. — Он опустился на подушку, вытянув руки по рукам дивана. Затем он закинул руки за голову и уставился в потолок.

Я обняла свою подушку поближе, изучая очертания его рук. Они были сильными, мышцы крупными, но с длинными, размашистыми линиями. Одна мышца поднималась, затем исчезала под другой. Его плечи простирались дальше, чем ширина дивана. Когда Исайя поднимал руки, они иногда напоминали крылья.

Крылья, украшенные черным.

— Ты сделал все свои татуировки в тюрьме? — спросила я.

— Нет, только пальцы и часть этой. — Его палец прошелся по татуировке на шее. — В тюрьме запрещено делать татуировки, но многие парни все равно их делали. Мой третий сокамерник сделал их мне ночью. Наверное, мне повезло, что я не заболел или что-то в этом роде, потому что он сделал это чернилами для ручки и скрепкой, которую он заточил в иглу.

Я поморщилась. Исайя редко говорил о тюрьме. А если и говорил, то только о мелочах. Но и этих кусочков мне было достаточно, чтобы понять, что я, вероятно, не хочу услышать полную историю. Если бы он когда-нибудь захотел рассказать ее, я бы послушала. Я бы плакала, но я бы слушала.

— Та, что у меня на шее, была не такой большой. Раньше она заканчивалась здесь. — Он приподнялся и указал на место на ключице. — Когда я вышел, я пошел к настоящему мастер и попросил его исправить это. В конце концов, мы его расширили. И я получил остальное.

Он поднял руки, вытянув их вверх, чтобы я могла видеть татуировки на его предплечьях. У него также были татуировки на икрах, ребрах и левой ступне.

У меня никогда не было желания сделать татуировку, но, проведя так много времени с Исайей, я начала ценить их искусство. Возможно, я бы сделала себе такую же, если бы она была уникальной, как у него. — Больно?

— Да, больно. Те, что у меня внутри, были самыми худшими, и они заняли целую вечность, потому что он мог делать только немного за раз. Тот, что на моей шее, заняло у него почти три месяца. Но мне было все равно. Я ведь никуда не собиралась уезжать.

— Почему черный?

— У него была ручка такого цвета. Когда меня выпустили, я решил продолжить черной.

— Что это значит? — спросила я — Татуировка на твоей шее.

— Ничего особенного. Это просто узор. Парень хотел попробовать. Он был хорош, но у него не было настоящего тату-оборудования. Так что там много простых вещей с размытыми линиями. С тех пор я все подправил, но в то время мне было все равно. Я сказал ему, чтобы он экспериментировал.

— Почему? — Если бы я делала татуировку, я бы хотела, чтобы она была особенной. Зачем делать татуировку и проходить через боль, если она ничего не значит?

— Боль, — прошептал Исайя. — Я хотел боли.

— О.

С момента моего срыва я не просила Исайю предоставить больше информации о смерти беременной женщины. Мы были поглощены тревогой из-за встречи с Воинами. И я была трусихой. Я не была уверена, что мне нужны все ответы.

Были ли татуировки наказанием за то, что он сделал? Способ искупления? Потому что тюрьма и так звучит сурово, если не добавлять к этому страдания, причиненные самому себе.

Хотя я подозревала, что Исайя наказывает себя и по сей день.

Его красивые глаза порой были такими затравленными. Они не мерцали и не искрились. Вначале я думала, что это из-за его пребывания в тюрьме или из-за того, что произошло в хижине.

Скорее всего, я ошибалась в обоих случаях.

В последнее время было несколько моментов, когда я начала надеяться. Исайя не смеялся и не делал ярких улыбок, но в редких случаях он показывал мне ухмылку. Зубов никогда не было видно, и он едва шевелил губами, но каждый раз у меня перехватывало дыхание.

Он ухмылялся всякий раз, когда я протягивала ему печенье, когда он приходил из гаража. Он ухмылялся, когда я стирала его белье. Он ухмылялся по вечерам, когда поднимался и находил какую-нибудь новую покупку для квартиры. Был ли он счастлив здесь, со мной?

Должна ли я вообще задавать себе этот вопрос?

Исайя не был моим навеки. В конце концов, он уйдет и найдет кого-то, кто сделает его по-настоящему счастливым. Эгоистичная часть меня ненавидела идею о другой, будущей миссис Рейнольдс, которая будет получать больше, чем тонкие ухмылки.

Я очень хотела быть человеком, который вызвал улыбку на лице Исайи, хотя бы один раз, прежде чем все закончится. Пока я не стала бывшей миссис Рейнольдс и не упустила его из своей жизни.

— Спасибо тебе за вчерашнее, — прошептала я.

— За что?

— За то, что держал меня за руку. — Думаю, я бы не справилась, если бы тебя не было рядом. — Мало того, что ложь преступникам была ужасающей, так еще и переигрывать похищение не стало легче. Образ Брайс, стоящей на коленях, когда я приставила пистолет к ее голове, будет преследовать меня долгие годы.

— Не нужно говорить спасибо. — Исайя вздохнул. — Тебе бы не пришлось пройти через это, если бы не я.

Я надулась. — Это не твоя вина.

Он сел и наклонился вперед, опираясь на колени. Татуировка в виде дерева, скрученного и шишковатого, шла по его ребрам. Ветви обвивали его плечо и спускались по спине. Некоторые конечности перекручивались на его животе. — Так чья же это вина?

— Моей мамы, — сразу же ответила я. — Если кто и виноват, так это она.

— Ви. — Он закрыл глаза.

Ви. Никто никогда не называл меня Ви. Мне нравилось, когда Исайя произносил мое имя целиком. А две буквы я любила еще больше.

Исайя открыл глаза и встретил мой взгляд. — Она бы не приехала сюда на встречу с Дрейвеном, если бы знала, что это с тобой сделает. Я знаю, ты злишься, и у тебя есть на это полное право, но не оставайся злой.

Чувство вины пробежало по моим венам и запершило в горле. Он был прав. Я злилась. Я была в ярости. И если бы мама была здесь, она бы извинялась каждую минуту каждого дня.

Но ее здесь не было. Возможно, злость, возложение вины — это мой способ держать ее рядом. Когда гнева больше не будет, она действительно уйдет.

Исайя встал, вытянув руки над головой. Он был прекрасным отвлекающим маневром от боли в моем сердце. Он поворачивал и поворачивал туловище, распрямляя спину. Его пресс напрягся, а бедра резко очертились. Я не стала задерживаться на выпуклости в его боксерах и впилась в него.

Той, кому он достанется следующим, очень повезет.

Исайя сложил одеяла на диване в аккуратный квадрат. Затем он сложил их на подушку и отнес к основанию кровати, куда я поставила дешевый сундук. Он бросил их туда, затем встретился с моим взглядом. — Ленивый день?

— Давай будем ленивцами.

Он усмехнулся.

Исайя Рейнольдс действительно что-то из себя представлял. Я улыбнулась в ответ и позволила бабочкам порхать в моем животе.

— Я собираюсь принять душ.

— Хорошо, — вздохнула я, игнорируя пульсацию в моем сердце при мысли о том, как Исайя снимает эти трусы, спускает их по бедрам и толстым, выпуклым бедрам и встает, чтобы обнажить свои…

И этого достаточно. Я зарылась лицом в подушку, чтобы он не видел моих раскаленных щек.

Исайя направился в ванную, но звук шагов на лестнице заставил его остановиться, а меня подняться, как ракета.

К нам не приходили гости. Последним был Дэш, и посмотрите, что он притащил к нам на порог. Кто же мог прийти в воскресенье, когда гараж закрыт?

Исайя пересек комнату в одних трусах. Он щелкнул засовом и распахнул дверь. — О. Привет.

Мое сердце сжалось. Это не было приветствием для того, кому здесь не рады.

Он открыл дверь шире, отступив с дороги, чтобы пропустить Дрейвена внутрь.

— О, привет. — Я прижимала к груди плед. На мне была только тонкая футболка и шорты для сна. Я привыкла, что Исайя видит мои соски, выглядывающие из-под пижамы, но Дрейвен? Я бы не встала, чтобы поприветствовать его.

— Доброе утро. — Глаза Дрейвена чередовались между мной в кровати и Исайей, одетым почти ни во что. Он скривился.

Для видимости то, что он вошел к нам в воскресное утро, похожее на лень, было превосходно. Мы выглядели как супружеская пара, которая провела ленивое утро в постели. Слава Богу за этот беспорядок и за то, что Исайя не мог начать день без душа.

— Что-то не так? — спросил Исайя. — Ты слышал что-нибудь от Воинов?

— О, э.…нет. — Дрейвен оглядел квартиру. — Ты покрасил? Выглядит неплохо.

— Это заслуга Женевьевы.

Дрейвен продолжал осматривать стены, глядя куда угодно, только не на мое лицо. Исайя посмотрел на меня. Я подняла руки. Он дернул подбородком в сторону Дрейвена, призывая меня говорить.

Уф. — Хорошо, — пробормотала я. — Тебе что-то нужно?

Дрейвен посмотрел на свои ботинки. — Я хотел спросить, не хочешь ли ты пойти позавтракать.

— Охх-хорошо, — пробурчал я. — Зачем именно?

— Поговорить. Подумал, может быть, пока я свободный человек, я смогу узнать тебя получше. Если ты не против.

Было интересно, как он сформулировал просьбу. Он хотел узнать меня поближе. А не узнать друг друга.

Мои чувства к Дрейвену были в лучшем случае запутанными. У меня сложилось впечатление, что он боролся со всеми своими детьми. По словам Брайс, Дрейвен и Дэш когда-то были близки. Потом Дэш узнала о романе Дрейвена с мамой, и их отношения разрушились. Брайс вскользь упомянула, что Дрейвен и Ник тоже пережили не лучшие времена. Но на свадьбе, казалось, они прекрасно ладили. В основном Дрейвен заботился о детях Ника и Эммелин.

Завтрак длился всего час или два. Отчаянное выражение его лица, безмолвная мольба, от которой трудно было отмахнуться.

— Хорошо. Можно мне пятнадцать минут, чтобы собраться?

Он кивнул. — Не торопитесь. Я подожду в кабинете внизу.

Как только он вышел за дверь, я плюхнулась на кровать. — Ты хочешь принять первый душ, прежде чем мы уйдем?

— Мы? Я думаю, это приглашение было только для тебя.

Я приподнялась на локтях. — Что? Ты должен пойти со мной. Ты нужен мне там.

— Я тебе нужен?

— Да. Мы же команда.

Исайя уставился на меня, ошарашенный. Почему он был удивлен? До сих пор мы ни с кем не справлялись в одиночку. Я не собиралась начинать сейчас.

— И что? — Я махнула рукой в сторону ванной. — Сначала ты или я?

Его глаза смягчились. — Я первый.

Пятнадцать минут превратились в тридцать, когда мы оделись и спустились вниз. Наш неловкий семейный караван в закусочную в центре города возглавил Дрейвен на своем грузовике, я на своей машине и Исайя на своем мотоцикле.

Место было переполнено для воскресного утра. Большинство людей были одеты в более красивую одежду, чем мои черные штаны для йоги и бледно-фиолетовая толстовка. Вероятно, они уже были в церкви, пока я лежала в постели, слюнявя татуировки Исайи.

Пока мы шли за официанткой по черно-белому кафельному полу, люди, мимо которых мы проходили, бросали на Дрейвена косые взгляды. Несколько человек наклонились, чтобы пошептаться за его спиной. Они сузили глаза. Они крепче обнимали своих детей.

Я стиснула зубы, чтобы держать рот закрытым.

Он был невиновен. Желание защитить его чуть не взяло верх, когда я услышала, как мужчина произнес слова смертного приговора своей жене. Но я придержала язык, радуясь, когда мы подошли к красной кабинке вдоль дальней стены.

Дрейвен занял одну сторону, а мы с Исайей — противоположную. Мы заказали кофе и воду, а затем сосредоточились на своих меню.

От жуткого шепота у меня волосы на затылке встали дыбом. Разговоры в ресторане практически прекратились.

Я отложила меню и бросала взгляды на всех, кто осмеливался встретиться с моим взглядом.

Неужели эти люди не верят в невиновность до тех пор, пока их вина не будет доказана? Неужели они не читали газету? Брайс сделала все возможное, чтобы доказать наличие разумных сомнений в деле Дрейвена, но, возможно, это было слишком поздно. Без доказательств того, что он не убивал маму, мнение не изменится.

Очевидно, если я сидела здесь с ним, то стоило задуматься. Ведь это мою маму убили. В городке, несомненно, ходили сплетни о том, что дочь Дрейвена работает на Джима Торна. И вот я здесь, собираюсь разделить омлет и блины с обвиняемым человеком. Разве это не заставило людей задуматься?

Двое мужчин за столом через проход от нас откровенно пялились. На их лицах было написано осуждение.

— Что? — рявкнула я.

Их глаза вернулись к своим тарелкам.

Когда я повернулась лицом к нашей кабинке, Дрейвен сдерживал смех.

— Люди должны заниматься своими чертовыми делами, — сказала я достаточно громко, чтобы окружающие столики услышали. — А пялиться — это невежливо.

Я снова взяла свое меню и перевернула его на сторону завтрака. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы выбрать завтрак.

— Я беру блинчики. А ты что будешь? — спросила я Исайю — все, что угодно, лишь бы не признавать, что я только что набросилась на двух незнакомцев, пытаясь защитить отца, которого едва знала.

Когда я подняла глаза, его живой, зелено-золотой взгляд ждал меня. Сегодня на нем была черная бейсболка. Она скрывала его глаза, делая ресницы выразительными, а шоколадное кольцо вокруг радужки — ярким. И он ухмылялся.

У меня перехватило дыхание.

— Блинчики. И омлет Денвер.

Я наклонилась ближе, прикоснувшись к его руке. Я была рада, что Дрейвен был здесь и что мы были на людях. Возможно, это было из-за вчерашнего стресса, но сегодня я чувствовала себя странно прижатой к Исайе. Он, кажется, не возражал. Поскольку мы были на людях, я могла притвориться, что он настоящий муж. Я могла поверить, что ухмылка была для меня.

День за днем я влюблялась в эту ложь.

Подошла официантка и принесла дымящиеся чашки горького кофе. В свою я добавила сливки и сахар, а Исайя и Дрейвен пили черный.

— Как работа? — спросил Дрейвен.

Тебе нравится Джим?

— Он лучший босс, который у меня когда-либо был, — призналась я. Это была правда. — Я.…спасибо тебе. За то, что помог мне получить эту работу.

Он пожал плечами. — Я просто позвонил. Ты нашла себе работу.

Скромность не была тем, что Дрейвен часто носил. Но это ему шло.

— Он много рассказал тебе о моем деле?

— Нет. — Я покачала головой. — Он пытается уважать личную ситуацию, что я могу оценить. Он ожидает, что, если ты хочешь, чтобы я что-то знала, ты сам мне об этом скажешь.

— Это справедливо. Джим всегда был справедливым. Он один из немногих людей в мире, которым я доверяю. И знаешь, я никогда не лгал ему. Он защищал меня как мог, оставаясь верным закону, даже в тех случаях, когда он знал, что я виновен. Он уберег меня от неприятностей с законом.

Это было не совсем то, что я хотела услышать о своем новом наставнике. Но за последние несколько месяцев я поняла, что мое чувство справедливости, добра и зла было наивным. В отличие от кафельного пола в закусочной, здесь не было четкой границы между черным и белым. Если бы она существовала, то Исайя сидел бы в тюрьме.

И я бы тоже.

— А как насчет этого раза? Каковы шансы Джима?

— Не очень. — Дрейвен вздохнул, проведя пальцем по ободку своей кружки с кофе. — На этот раз не нужно платить. Никаких лазеек.

— Но ты невиновен.

— Нет. — Дрейвен понизил голос. — Я далеко не невиновен.

Он сдался? Он говорил так, будто присяжные уже вынесли вердикт. Дрейвен не был похож на человека, который сдастся без боя.

Человек, который это сделал, все еще был на свободе. Разве Дрейвен не хотел узнать, кто это был?

Человек, убивший маму, возможно, уже исчез, но оставался шанс, что он может прийти за любым из нас. Мы все предполагали, что подставить Дрейвена — его конечная цель, но что, если этим дело не ограничилось? Что если он затаился, ожидая, пока Дрейвен будет наказан, прежде чем появиться вновь? Этот наш неизвестный враг может снова попытаться похитить меня. Он может пойти за Брайс. Он может пойти за любым из бывших цыган — Дэшем, Эмметтом или Лео.

Если Дрейвен попадет в тюрьму, то ублюдок выиграл.

— Это несправедливо.

— Жизнь несправедлива. — Сказано, как родитель. Дрейвен поднял взгляд от своей кружки. — Ты веришь, что я не убивал ее?

— Иначе меня бы не было в этой кабинке.

Под столом рука Исайи нашла мое колено. Он знал, что мне было нелегко.

— Какой лучший подарок ты получила на день рождения? — Вопрос Дрейвена возник из ниоткуда, пока я не вспомнила о цели этой трапезы. Он хотел узнать меня получше.

— Одна из тех маленьких детских машинок. Моей был розовый кабриолет, который мама купила мне, когда мне было пять лет. Я увидела его по телевизору и умоляла купить его. Он был марки Barbie и, наверное, стоил ей тогда целое состояние, но я так хотела его.

Мама меня не баловала. Обычно я получала один подарок из списка Санты, книгу и одежду. Может быть, поэтому кабриолет отличался от других дней рождения и других Рождеств. Она раскошелилась.

Я гоняла на этой машине по нашей подъездной дорожке и по соседнему кварталу, пока не стала едва помещаться на сиденье.

— Твой день рождения шестнадцатого июля, верно?

Я кивнула. Мама, должно быть, сказала ему.

— Это… — Исайя запнулся.

Я кивнула.

День нашей свадьбы.

Он опустил подбородок. Для Дрейвена это, вероятно, выглядело так, будто он изучает свою кофейную чашку. Но я знала, что он ругает себя за то, что пропустил это. Как он мог знать? Мы были незнакомцами.

Позже я скажу ему, что в этом не было ничего особенного. Все равно я не хотела праздновать свой день рождения в прошлом году, не без мамы.

— Где ты училась в колледже? — спросил Дрейвен. — Твоя мама упоминала, что ты была лучшей в классе.

— В Денверском университете. Я получила степень бакалавра по политологии в то же время, когда получила диплом помощника юриста. Я думала, что опыт работы выделит меня на юридическом факультете. И мне нужны были деньги. Я не хотела быть слишком в долгах, когда начну учиться на юридическом факультете.

— Умно.

— Тяжело. Это было тяжело. Времени на развлечения было мало. — И к счастью, у меня был навык, на который я могла опереться. Иначе я могла бы работать официанткой в этой закусочной.

Мы еще долго говорили о моей жизни в Колорадо. Дрейвен задавал вопрос за вопросом. Я давала ответ за ответом, как для него, так и для Исайи, который слушал с восторженным вниманием во время еды. Наконец, когда мой желудок вздулся, а кофе был выпит, Дрейвен заплатил по счету, и мы вышли на улицу в осенний воздух, бездельничая на тротуаре.

Дрейвен достал солнцезащитные очки, но не закрыл глаза. — Пока все не закончилось, пока я не уехал, может ли это стать чем-то особенным? Воскресный завтрак? — Он был так уверен, что его вина будет доказана. А может, он готовил себя к неизбежному.

Я кивнула. — Хорошо.

— Спасибо. Увидимся завтра. — Он помахал рукой, поворачивая к своему грузовику.

— Подожди. — Я потянулась к нему, но не дотронулась. — Могу я тебя кое, о чем спросить?

— Да.

— Ты любил мою маму?

Этот вопрос не давал мне покоя с момента нашего первого разговора за столом для пикника. Я не была уверена, почему это имело значение. Может быть, потому что я хотела чувствовать себя так, как будто я пришла не с пьяной вечеринки.

Его плечи опустились. — Я любил только одну женщину в своей жизни. И это была моя жена.

Это не было шоком, но, тем не менее, задело. Я была ошибкой. Он сам это сказал. — Но мама все равно любила тебя.

— Хотел бы я лучше заботиться о ее чувствах, но я не знал. Пока не стало слишком поздно.

Я глубоко вдохнула, набираясь смелости, чтобы спросить еще об одной вещи. Пока я копалась в деталях произошедшего, я читала газетные статьи Брайс. Я заполняла страницы и страницы в своем блокноте о людях, даже слабо связанных с мотоклубами. Все, что я находила, совпадало с тем, что он рассказал мне несколько месяцев назад. И только когда у меня появилось время, чтобы все это осмыслить, одна вещь начала меня беспокоить.

У Дрейвена был секс с мамой до того, как ее убили.

Почему?

Крисси не было больше десяти лет. Неужели между мамой и Дрейвеном что-то расцвело?

Когда мама переехала в Бозман на работу, она начала встречаться с парнем — Ли. Я гордилась ею. Я беспокоилась, что она будет жить одна в новом городе, и надеялась, что свидания помогут ей встретить новых людей. Она не рассказывала мне о Ли ничего особенного, кроме того, что это была случайность.

Была ли эта случайность намеренной? Всегда ли она была влюблена в Дрейвена? Была ли ее поездка в Клифтон Фордж последней попыткой завоевать его снова?

Я никогда не узнаю ответы на эти вопросы, но я могу узнать, почему Дрейвен переспал с мамой.

— Почему ты занимался с ней сексом?

Он провел рукой по своей бороде, глубоко вздохнув. — Мы разговаривали. Вспоминали. Одно привело к другому, и.…она попросила меня об этом.

Черт. Мама была жалким винтиком? Мое сердце болело за нее. Она любила его, слишком сильно. Почему она не могла просто отпустить его? Почему? Нас бы здесь не было, если бы она просто пошла дальше

— Я заботился о ней, — добавил Дрейвен. — Всегда.

Но этого было недостаточно.

— Это все, что я хотела спросить. — С меня было покончено с вопросами и, конечно, с этой темой.

— Увидимся в следующее воскресенье?

Я кивнула, не рискуя больше произнести ни слова.

Дрейвен помахал рукой, оставив нас с Исайей на тротуаре. Я чувствовала головокружение. Сердечная боль, разочарование, страх и печаль кружились, угрожая вывести меня из равновесия.

— Ты в порядке? — Рука Исайи обхватила мои плечи.

— Нет. — Я упала в его объятия, держась за него так, как жена держится за своего мужа.

Мы все еще были на людях. Посетителям закусочной достаточно было поднять глаза от своих завтраков, чтобы увидеть нас на улице.

Поэтому в течение следующих нескольких минут, когда мне нужны были его объятия и вера в то, что любовь не всегда заканчивается катастрофой, я собиралась жить нашей ложью в полной мере.