Расколотый рыцарь

ГЛАВА 18 ИСАЙЯ

— Это оно? — Я протянул ожерелье, которое нашел на дне пластиковой корзины.

Женевьева подняла глаза от корзины, в которой копалась, и нахмурилась. — Нет. В этой коробке его тоже нет.

— Черт. Прости, Ви. — Я положил ожерелье на место, где нашел его.

— Я ненавижу то, что Дэш, возможно, был прав насчет этого. — Она положила крышку на свою сумку. — Я ненавижу, что не подумала об этом сама.

— Знаю. Но тебе станет легче, если мы передохнем.

— Надеюсь на это. — Она вздохнула. — Нам лучше идти, а то опоздаем.

Я кивнул, закрывая ванну, чтобы встать и взять пальто. Я надел его и помог Женевьеве надеть свое. Мы собрали шапки, перчатки и шарфы и вышли на улицу.

Было абсолютно темно. Звезды и луна скрывались за облаками, которые набежали сегодня утром. Прогноз обещал легкий снег, что было вполне уместно, поскольку мы направлялись на рождественскую прогулку по центру Клифтон Форджа.

Женевьева держалась за перила, пока мы спускались по скользкой лестнице. — Хотела бы я вспомнить, упаковала ли я это ожерелье в мамином доме. Может, она его потеряла. А может, я потеряла. Может быть, оно среди всех моих вещей на складе.

— Ты все сложила в эти корзины?

— Да. — Она кивнула. — Все остальное я оставила в ее доме, чтобы продать мебель.

— Ли мог забрать это.

— Ублюдок, — пробормотала она. — Мне нравилось это ожерелье, и я не хочу думать о том, что он прикасался к нему. Именно его я надевала на выпускной бал. У него была изящная золотая цепочка и маленькая подвеска в виде Северной звезды с белым кристаллом в центре. Наверное, оно стоило десять баксов, но она носила его вечно. По крайней мере, у меня есть те, которые она носила чаще.

Мы провели большую часть дня, перебирая эти коробки, как и обещали Дэшу и Брайс в начале недели. Как только мы вытащили коробки, Женевьева приступила к каталогизации украшений. Я был рад, что у нее появилось задание, что-то конкретное, на чем можно сосредоточиться, чтобы рыться в вещах матери не было так грустно.

Это сработало. Ни разу я не застал ее со слезами на глазах. Вместо этого она держала лицо в полной сосредоточенности, осматривая все, к чему прикасалась. Она просматривала каждую книгу, каждый конверт, каждый предмет. Ожерелье было единственной вещью, которую она не могла найти. Не было и намека на парня Амины, Ли. Ничего, что он мог бы оставить.

Мы дошли до последней ступеньки, и она отпустила мою руку, чтобы пройти к водительской стороне своей машины. — Ты уверен в этом?

Я глубоко вздохнул. — Да.

— Я не возражаю, если ты захочешь ехать отдельно.

— Я буду в порядке. — Я открыл дверь и забрался внутрь. Ехать на дробовике было лучше, чем везти ее.

Она села и ободряюще улыбнулась мне.

Машина была теплой и заведенной. Я вышел десять минут назад, чтобы соскрести лед с лобового стекла и дать сиденьям возможность нагреться.

Когда она выехала из гаража, я обхватил себя руками за бедра и уставился в окно. Я ждал тревоги.

Прошел один квартал, потом два. Мой пульс был в норме. Руки не потели. Я не был готов выброситься из движущегося автомобиля. Какого черта?

Я посмотрел на профиль Женевьевы. Уже два дня мне не снился кошмар о том, что она погибла в автокатастрофе. Не совсем подвиг, но, учитывая, что с тех пор, как она заболела в ноябре, он снился мне почти каждую ночь, перерыв был желанным. И теперь я не панически боялся оказаться с ней в машине. Что-то было не так, но я не жаловался.

— Что? — спросила она. — У меня что-то на лице?

— Нет.

Она потянулась, чтобы увидеть свое лицо в окне заднего вида.

Я повернулся лицом вперед, снова дыша. В ожидании этого ощущения. Но оно было…меньше. Но не исчезло. Я прекрасно понимал, что мы находимся в машине вместе. Это не раслобляло, но я и не паниковал.

Может быть, это был секс. Может быть, дрочка в душе в течение многих лет была недостаточна для снятия стресса. А может, последние два дня спокойствия были из-за Женевьевы. Потому что я наконец-то признался.

Какова бы ни была причина, с моих плеч свалился груз. В квартире тоже была легкость, как будто мы больше не ходили друг вокруг друга на цыпочках. Впервые за долгое время я мог дышать.

— Бррр. — Женевьева дрожала. — Надеюсь, мы не замерзнем сегодня ночью.

— Я… — Согрею тебя. Я проглотил слова, прикрыв их словами: — Мы будем в порядке.

Черт. Я был близок к тому, чтобы сделать такие промашки в течение двух дней.

У нас не было секса с той первой ночи. Я спал на диване. Она в кровати. Мы не избегали прикосновений, но и не касались больше, чем раньше. Она тянулась к моей руке, когда мы спускались по ледяной лестнице. Мы обнимались, проходя мимо друг друга на кухне.

Я боялся делать больше, опасаясь, что увлекусь. Но, черт возьми, я хотел прикоснуться к ней. Я хотел снова оказаться внутри нее.

Сегодня не избежать прикосновений. Мы встречались с Дэшем и Брайс на прогулке. Эмметт и Лео тоже будут там. Мы будем изображать счастливую, влюбленную пару — хотя это не было похоже на ложь.

Пресли планировала приехать со своим женихом, Джеремайей. За все месяцы, что я работала в гараже, я так и не познакомилась с этим парнем. Судя по тому, как Дэш, Эмметт и Лео говорили о Джеремайе, его не очень-то любили, и я хотела увидеть своими глазами, как он относится к Пресли.

У меня сложилось впечатление, что Джеремайя обманывал ее. Он предложил ей выйти за него замуж, но тянул со свадьбой. Я не хотел выносить суждение на основании слухов и ворчания, но моя интуиция подсказывала, что, если парень не приходит к своей невесте на работу, значит, что-то не так.

Черт, мы с Женевьев притворялись, и я забирал и отвозил ее каждый день. Конечно, это было ради ее безопасности, но никто не мог сказать, что я не привязан к своей жене.

А я, черт возьми, был привязан.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — пробурчал я. Сукин сын. Из всех щелей наконец-то вырвался наружу.

— Куда? Сюда? — Она указала на парковку продуктового магазина, где она собиралась припарковаться. Именно там большинство людей оставляли свои машины на время прогулки, поскольку Центральная была перекрыта. — Где мне припарковаться?

— Нет. Паркуйтесь здесь. — Я указал ей на место. — Я имел в виду, что не хочу, чтобы ты уходила. Чтобы ты ушла.

— О. — Она слабо улыбнулась мне, ставя машину на стоянку. — Хорошо. Я все равно не собиралась.

Я усмехнулся. Моя упрямая жена.

Мы больше не говорили о ссоре. Мы не говорили об аварии. Я не хотел говорить ни о том, ни о другом. Возможно, мы могли бы просто оставить все как есть.

Женевьева обмотала шарф вокруг шеи и проследила, чтобы концы перчаток были заправлены в рукава пальто. Она натянула шапку, покрывавшую ее волосы, на уши.

Я застегнул пальто до самой шеи и вышел из машины, встретив ее у машины. — Да, сегодня будет чертовски холодно.

Она хихикнула. — Нам нужен горячий шоколад. Срочно.

Ее смех привлек меня и прогнал холод. Я взял ее руку в перчатке в свою. Ее нос уже покраснел от холода. Она улыбнулась, полной, яркой, белозубой улыбкой.

Я чуть не упал на задницу. В ее взгляде не было жалости, только привязанность. Она смотрела на меня так, словно я никогда не рассказывал ей о Шеннон. Как будто тех лет в тюрьме никогда не было.

Женевьева посмотрела на меня и увидела человека, которым я когда-то был. Человека, который легко смеялся. Человека, который не ценил свою свободу. Человека, которому нужна была такая женщина, как Женевьева, чтобы исправить его — хотя, очевидно, я все еще был таким человеком.

Я не заслуживаю ее.

— Готов? — спросила она.

Мне удалось кивнуть, и она потащила меня за собой.

Когда мы подошли к Центральному району, она вся кипела от возбуждения. Она крепко сжимала мою руку, побуждая меня идти быстрее.

Над нами с одной стороны улицы на другую протянулись большие гирлянды. Пять из них создавали навес, который тянулся на несколько кварталов. Предприятия и магазины вдоль Центральной улицы были открыты допоздна, в одних подавали горячий сидр, в других раздавали какао. Группы людей прижимались друг к другу. Матери и отцы загоняли разгоряченных детей в очередь к Санте, чтобы сфотографироваться.

— Ух ты! — Женевьева подняла взгляд, чтобы рассмотреть огни, обвивающие фонарные столбы. — Это того стоило.

— Чего стоило? Холода?

— Нет. — Она снова улыбнулась мне. — Стоило переехать сюда. Может быть, Клифтон Фордж не так уж плох.

Прежде чем я успел ответить, внимание Женевьев переключилось, и ее улыбка стала невероятно шире. Она помахала Брайс и Дэшу, которые шли в нашу сторону.

— Привет, ребята, — сказала Женевьева, не отпуская мою руку, чтобы обнять Брайс.

Я пожал руку Дэшу. — Как дела?

— Хорошо. Лучше, если бы Брайс перестала просить меня сфотографироваться с Сантой.

— О, перестань. — Она закатила глаза. — Один из парней с редакции, Арт, и есть Санта. Я обещала зайти, и я не собираюсь стоять в этой очереди и не сфотографироваться.

— Или ты можешь просто увидеть его завтра в редакции, — сказал Дэш. — И вообще пропустить очередь.

Брайс проигнорировала его. — Ребята, вы тоже хотите сфотографироваться? Все вырученные деньги пойдут на благотворительность.

Женевьева зажала мою руку между своими. — Можно?

— Я не против.

Перебирая сегодня вещи Амины, я был озадачен количеством фотографий, которые она сделала. Коробки были переполнены фотографиями за фотографией, большинство из них были скреплены резинкой в плотные стопки. Возможно, это было материнское желание — иметь фотографии своего ребенка.

За все время, что она жила здесь, я не мог вспомнить, чтобы Женевьева сделала хоть одну фотографию.

Она не выкладывала селфи в социальные сети. Она не фотографировала ничего в городе. Я был бы не против иметь нашу совместную фотографию, чтобы было что вспомнить о ней через много лет, когда ее не станет.

С кем бы она в итоге осталась? Женевьева заслуживала хорошего человека, но я едва мог смириться с мыслью, что она будет в объятиях другого мужчины.

Я отбросил зависть и крепче сжал ее руку, пока мы пробирались сквозь толпу, следуя за Брайс и Дэшем, которые вели нас за собой.

Дэш, казалось, знал всех сегодня. Он махал рукой или вздергивал подбородок тем, мимо кого мы проходили. Он кивал и представлял Брайс людям, которые останавливались, но для своей сестры он не пожалел ни одного взгляда.

Я прикусил язык, когда мы продолжали двигаться к линии Санты, зная, что если я что-то скажу, это испортит вечер нашим женам.

Единственный раз Дэш остановился, чтобы поговорить по-настоящему, когда пожилой мужчина с выпирающим животом притянул его к себе для короткого, хлопающего по спине объятия.

— Ты уже что-нибудь слышал? — спросил мужчина.

Дэш покачал головой. — Нет. Ничего.

— Черт побери. — Мужик пнул снег тяжелым черным ботинком. — Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится.

— Обязательно, Луи. Ценю это. — Дэш еще раз хлопнул его по спине, а затем кивнул, чтобы мы продолжали идти.

Когда мы отошли на несколько шагов, Брайс посмотрела нам вслед. — Это тот самый Большой Луи, который раньше был в клубе?

— Да. Раньше он был цыганом.

Я наклонился, чтобы шепнуть Женевьеве на ухо. — Ты искала его?

— Да, — прошептала она в ответ.

— Мне придется просмотреть твою тетрадь и наверстать упущенное.

— Мне тоже, — сказала Брайс, присоединяясь к нашему разговору.

Она хихикнула. — Во что бы то ни стало.

— Луи купил боулинг в городе некоторое время назад, — сказал нам Дэш. — Он не часто приходит в гараж, но поддерживает связь с папой.

Мы заняли место в хвосте очереди Санты. Дети пробирались сквозь ноги своих родителей, бегая и играя. Запах костра наполнял воздух, где они установили станцию для жарки зефира.

— Хотите горячего шоколада? — спросил я Женевьев и Брайс, получив два кивка. Дэш остался с ними, а я пошел взять четыре чашки из киоска на другой стороне улицы. Я протягивал Женевьев ее чашку, когда по моему позвоночнику пробежала колючка.

Мои плечи напряглись, и я повернулся, чтобы посмотреть назад. За три года, проведенных в тюрьме, я узнал, каково это — когда за тобой наблюдают. Кто-то смотрел на меня, но кто?

Я осмотрел толпу. Ничего не казалось странным. Люди веселились, смеялись и разговаривали. Улица была заполнена людьми, и, казалось, никому не было дела до меня.

Я придвинулся ближе к Женевьеве, пока она болтала с Брайс.

Волосы все еще вставали на моих руках, мое нутро кричало, и когда я посмотрел на Дэша, его глаза сканировали толпу. Он тоже это почувствовал.

Дэш обнял Брайс, прижимая ее к себе.

Я сделала то же самое с Женевьев, прижав ее к себе.

— Ты в порядке? — Она обхватила меня рукой, приподняв подбородок.

— Да. Просто странное чувство. Сейчас оно пройдет.

— Дэш. — Голос Эмметта пронесся сквозь толпу, когда он шел в нашу сторону, Лео всего в нескольких шагах позади.

Выражения их лиц были ледяными, и не из-за погоды.

— Что? — спросил Дэш.

Женевьев напряглась, когда они подошли ближе, чтобы говорить так, чтобы никто вокруг нас не услышал.

— Мы с Лео шли сюда, — сказал Эмметт. — Увидели группу Воинов.

— Черт. — Дэш выругался первым, но это было лишь на долю секунды раньше, чем мое собственное ругательство. — Думал, может, мы передохнем, и они от нас отстанут.

— Похоже, нет, — пробормотал Лео.

— Что нам делать? — спросила Брайс.

— Ничего, детка, — ответил Дэш. — Будем смотреть в оба. Держитесь вместе.

Настроение изменилось, пока мы стояли в очереди. Никто из нас не разговаривал. Мы только шаркали вперед по мере продвижения нашей очереди.

— Эй, ребята! — Мы все повернулись на радостный голос Пресли. Ее белая стрижка пикси была прикрыта сутулой косой. Ее улыбка померкла, когда она подошла к нашей группе. — Что случилось?

— Воины.

Пресли встала на носочки, чтобы осмотреться. Когда ее взгляд остановился на чем-то позади нас, она замерла.

Трое мужчин, одетых в куртки с порезами воинов, разговаривали с долговязым парнем с сигаретой, зажатой между двумя пальцами.

— Какого хрена Джеремайя делает? — рявкнул Лео.

Подождите, это был жених Пресли? Почему он разговаривал с Воинами?

— Это и есть Воины? — спросила Пресли, ее глаза расширились, когда она повернулась к Дэшу. — Я не знала. Джеремайя сказал мне, что это пара парней, с которыми он познакомился, играя в покер. Они иногда приходят к нам.

— К тебе домой? — спросил Эмметт.

Она кивнула, ее лицо побледнело. — На них не было этих жилетов.

— Черт побери. — Дэш потер челюсть. — Значит, они не затаились. Они были здесь все это гребаное время.

— Ты с ними разговариваешь? — спросил Лео у Пресли.

Она пожала плечами. — Иногда.

— О чем?

— Ни о чем. Я не знаю. Один из них спросил меня, где я работаю. Они говорили со мной о свадьбе. Ничего важного. В основном они приходили, болтались какое-то время, а потом Джеремайя шел с ними на встречу.

— Он знал, что они были воинами? — спросил Эмметт.

Она закрыла глаза. — Я не знаю.

Женевьева прижалась ко мне. Мы были глупцами, думая, что они нам поверили. Как бы она ни была убедительна, Женевьева солгала им в лицо. Либо Воины знали, либо подозревали.

Когда они узнают, я буду покойником.

— Мы встали. — Брайс подтолкнула Дэша, чтобы они заняли очередь за фотографиями. Они улыбнулись, но ни одна из улыбок не достигла их глаз.

Когда пришло время нам с Женевьев подниматься, я не хотел, чтобы на наших лицах было напряжение. Возможно, это будет единственная фотография, на которой мы будем вместе. Поэтому прямо перед тем, как нас повели фотографироваться, я взял лицо Женевьевы в свои руки. — Заблокируй их.

— Как?

Я прильнул губами к ее губам и позволил поцелую затянуться на долгое мгновение. Я наслаждался мягкостью ее губ и запахом ее волос.

Когда мы разомкнулись, чтобы сфотографироваться, на ее щеках играл румянец, а на лице играла улыбка. Фотография или нет, но я буду помнить этот взгляд до конца своих дней.

Даже если этот конец был совсем рядом.

***

— Я — сосулька. — Женевьева стучала зубами, пока мы спешили к машине.

Сиденья внутри были холодными, но ветерок поднялся, когда мы вышли с прогулки, и я был готов убрать его с ее пути.

Мы пробирались между машинами на заполненной парковке продуктового магазина. Верхний фонарь освещал багажник. Женевьева пискнула.

Мои шаги замедлились. — Какого черта?

Женевьева задохнулась, и ее рука поднеслась ко рту. — Что это?

— Дай мне ключи. — Я забрал их у нее. — Оставайся здесь.

Она не слушала. Когда я подкрался ближе к машине, ее руки вцепились в спинку моего пальто.

На багажнике ее машины лежало маленькое животное. Мертвое. Поросенок. Его горло было перерезано, и кровь застыла на машине. Он пролежал там недолго, потому что часть его все еще капала на снег.

— Боже мой! — Женевьева отпрянула в сторону, уткнувшись лицом мне в грудь. — Это были они? Воины?

Это должны были быть они. Кто еще мог сделать это? Мои глаза были прикованы к животному, когда я стянул перчатку и достал из кармана телефон. Я нажал на имя Дэша.

— Привет, — ответил он. — Я не могу сейчас говорить. Кто-то выбил окно в моем грузовике.

Не кто-то, а Воины. Дэш и Брайс припарковались не у магазина. Они находились на жилой улице. Воины были заняты поисками обеих машин. — Кто-то тоже прислал нам сообщение.

Пока я рассказывал ему о свинье, Женевьева зарылась в меня еще глубже.

— Сфотографируй, — приказал Дэш. — Убери это. А потом убирайся оттуда.

Я закончил разговор, не говоря ни слова, и взял Женевьеву за руку, потянув ее к магазину. — Пойдем.

— Куда?

— Возьми мешки для мусора. Приберемся, потом домой.

Она кивнула, ускоряя шаг, чтобы соответствовать моему темпу. Цвет исчез с ее лица.

В магазине было пустынно, если не считать одинокого кассира, читающего книгу у кассы. Он отдал нам наши пакеты с мусором, и мы поспешили к машине.

— Садись, — приказал я.

— Я могу помочь…

— Садись. Садись. Запри двери.

Она не стала спорить, прошла к водительской стороне, закрылась внутри и защелкнула замки. Она завела машину, пока я фотографировал, затем завернула свинью в два мусорных пакета.

Я вытер столько крови, сколько смог, но машину нужно было помыть. Затем я отнес пакеты в мусорный контейнер рядом с магазином, не обращая внимания на знаки не трогать.

Убрав все, я трусцой добежал до машины и забрался внутрь. Мои серые перчатки были мокрыми и испачканы кровью.

— Что мы будем делать? — прошептала она, вцепившись в руль.

— Мы будем держаться крепко. Мы держимся вместе. — Если бы воины знали, они бы сделали гораздо больше, чем просто убили свинью. Они запугивали нас. Они пытались заставить нас признаться. Мы должны были держаться до тех пор, пока не останется другого выбора. — Это была просто тактика запугивания.

Ее обеспокоенные глаза встретились с моими. — Задание выполнено.