Расплата

1

Итак, Алексей Дриночкин и Александр Дриночкин — одно и то же лицо! Харитоненко перечитывает заключения дактилоскопической экспертизы и экспертизы идентификации личности по фотографиям.

Трудно, ох как трудно было докопаться до Дриночкина. И все же установлена правда: из шестидесяти восьми Дриночкиных только у Александра довоенная жизнь пересекалась с жизненным путем Алексея. Местом довоенной работы Александр назвал московский завод по обработке древесины, там значился лишь один Дриночкин — Алексей. Мисюра опознал в послевоенной фотографии Алексея Дриночкина вахмана Александра Дриночкина, трое рабочих московского завода в фотографии вахмана Дриночкина опознали довоенного сослуживца. И вот заключения экспертов, теперь можно встретиться.

Настало время решать вопрос и об аресте Прикидько, не осужденного за главные преступления: палач конвоировал на расстрел и расстреливал узников Ленчны, Люблина, Дрогобыча, Равы-Русской, Наварии. В Яновском лагере в мае 1943 года участвовал в расстреле шестнадцати тысяч узников, в июле — двух тысяч, убивал и при подавлении бунта в ноябре. Из больницы на Яновском кладбище дважды увозил на расстрел умирающих. Ныне же он — старательный колхозник. Вот что пишут в характеристике: «В колхозе «Авангард» состоит с 1946 года. К работе относится добросовестно, ежегодно вырабатывает минимум трудодней. В прошлом году выработал 322 трудодня. Отношения с колхозниками нормальные». Что это: леность ума, незнание людей, формальное отношение к делу? Наверное, всего понемножку. А подлецы этим пользуются. Одна у них норма поведения, один критерий морали — выгода, свой интерес. Так и жил Прикидько. До войны бросил молоденькую девушку Анну, когда забеременела, после войны бросил на произвол судьбы брата-инвалида и старика отца. Между этими подлостями — измена Родине… Об изменниках немало написано, все как будто просто и ясно. Один — кулак или сын раскулаченного, другой — сын помещика, фабриканта, жандарма, третий — недобитый белогвардеец.

Были, конечно, такие, не раз встречался с ними на следствии. А сколько таких, как Прикидько, Лясгутин, Мисюра. Вроде бы свои — и вместе с тем чужие, с мыслями и привычками из старого мира, оградившие себя безразличием к бедам сограждан. Мы постоянно толкуем о пережитках, оживляемых идеологическими диверсиями Запада. А пережитки, холимые эгоизмом, корыстолюбием и карьеризмом, живут, разрастаются с вещеманией, нечестно сооруженными домами, купленными на нетрудовые доходы автомашинами. Приспосабливаются пережитки к любой обстановке, крепко опутали колхозника Прикидько, рабочего Дриночкина, шофера Лясгутина, служащего Мисюру.

А где же укрылся Якушев, чем занимается? На ростовского Якушева добыты новые данные, пока не улики, но, возможно, ведущие к ним. Бывшие офицеры 29-й артиллерийской бригады Симоненко и Чингизов утверждают, что Якушев, как отставший от части, появился в бригаде во время боев за освобождение Львова. Откуда прибыл? Кадровик ростовского мясокомбината, оформляя пенсионные документы, спрашивал Якушева о службе в период войны. Тот утверждал, что после побега из плена находился в штрафном батальоне, но номер его не запомнил. Соврал: не значится ни в одном из штрафных батальонов 1-го Украинского фронта. Где же он находился? Может, что-то известно близким?

Перед войной командир взвода лейтенант Якушев с женой Касаткиной Анастасией Петровной проживал в городе Черткове Тернопольской области. 22 июня 1941 года со своей дивизией убыл на фронт, жена не смогла эвакуироваться. На допросе сообщила, что в сентябре 1943 года хозяин квартиры Коваль прибежал с вестью, будто видел Якушева на улице, но тот затерялся в толпе. Стали вместе искать — не нашли. Решила, что обознался. Коваль настаивает, что видел Якушева.

После войны Касаткина, продолжая разыскивать мужа, получила из Министерства обороны ответ: «Значится пропавшим без вести». А он с 1949 года состоял в браке уже с Константиновой Анастасией Ефимовной. Прижил двух детей и бросил семью. В третий раз женился в 1959 году на Бородиной Лидии Савельевне, снова двое детей. Близких много — допрашивать некого. Опознание по фотографиям невозможно: носит усы и бороду.

Обнаруженные архивные документы гестапо свидетельствуют, что разыскиваемый Якушев являлся начальником полиции лагеря военнопленных во львовской Цитадели до сентября 1942 года, затем стал резидентом гестапо. В донесении начальника гестапо начальнику управления СС и полиции дистрикта Галиция отмечаются заслуги Якушева в разоблачении советских подпольщиков во Львове, Сокале, Золочеве и Черткове. В Черткове! Может, и вправду Коваль не ошибся? Пока нет доказательств, что разыскиваемый Якушев и ростовский — одно и то же лицо, а противоречий в этой версии уйма. Гестаповский резидент Якушев — татарин, уроженец Казани, ростовский Якушев значится русским, при проверке оказался мордвином, уроженцем села Молчановка Оренбургской области. Гестаповский Якушев-сын попа, ростовский — из крестьян-бедняков. У гестаповского — четырехклассное образование, у ростовского — семиклассное. А если эти противоречия — мимикрия? Может, в разное время Якушев подгонял свою биографию под фашистские и советские мерки. Характерная закономерность, подтвержденная биографиями вахманов и полицаев: образование у многих из них — до четырех классов. Совсем не случайно фашисты искали и находили предателей среди малограмотных. И женитьбы Якушева о многом свидетельствуют: двум женщинам искалечил жизнь, осиротил четверых детей, никому не оказывал помощи. А ведь забойщику скота живется неплохо, в Ростове владеет трехкомнатным каменным домом, на четырех сберкнижках восемнадцать тысяч рублей.

Какие преступления начальника лагерной полиции Якушева безусловно доказаны? В Цитадели уничтожено сто пятьдесят тысяч военнопленных. В первую очередь убивали командиров и политработников Красной Армии, коммунистов, комсомольцев, евреев; Якушев активно участвовал в их выявлении и убийствах. Бывшие военнопленные Зайцев, Яговенко, Беляков, Старов, Гулько рассказали, как начальник лагерной полиции Якушев ходил по рядам вновь поступающих пленных, выискивал жертвы. Внимательно осматривал обмундирование и обувь, на воротниках гимнастерок искал следы проколов от знаков различия, разглядывал прически. Отобранных Якушевым полицейские вели в «башню смерти». Там не давали ни пить, ни есть, допрашивали, истязали. И это было делом рук Якушева. Он вместе с гестаповцами возил пленных в Лисинецкий лес на расстрелы.

Бывшие лагерные полицейские Архипов и Федченко, уже отбывшие наказание, показали, что Якушев участвовал в массовых казнях. Когда у края могилы пленные советские воины выкрикивали: «Да здравствует Советский Союз!», Якушев орал, стреляя в них: «Да здравствует Гитлер!» В лагере изо дня в день издевался над пленными, принуждая израненных, больных, обессиленных бегать и ползать. Тех, кто уже не мог двигаться, топтал, избивал дубинкой, приговаривая: «Выбиваю советский дух!» Резиновым шлангом избил Яговенко, на всю жизнь оставив отметины; по заключению судебно-медицинских экспертов, на спине Яговенко пятнадцать рубцов от заживших ран. Многие пленные от побоев погибли. Еще бы: сытый, сильный, вооруженный Якушев — и умирающие от голода, холода и болезней…

По приказу майора Обертеля на стене Цитадели было выведено огромными черными буквами: «Отсюда один путь — на кладбище». Якушев усердствовал, всемерно ускорял этот путь. Чрезвычайная комиссия по расследованию фашистских зверств обнаружила на стенке одной из камер Цитадели предсмертную надпись: «Доблестная Красная Армия, тебя ждут с нетерпением не только народы, но и военнопленные, которые обречены на голодную смерть. Как тяжело умирать!»

2

Генерал Шевчук с любопытством рассматривает сидящего поодаль от стола Мисюру.

— Решил удовлетворить вашу просьбу, хоть так и не понял, для чего написано это заявление.

— Гражданин генерал! — вскакивает со стула Мисюра. — Спасибо, что нашли время принять! Хочу лично доложить о раскаянии, о своей вине и преступлениях фашизма.

— Очень похвально! — в голосе генерала нескрываемая ирония. — Садитесь, нечего передо мной тянуться: не в одном войске, нас разделяет линия фронта.

— Разделяла, когда-то разделяла! — подчеркивает Мисюра, садясь на стул и положив на колени руки. — Все послевоенные годы мы в одном войске. Не сравниваю, гражданин генерал, свой скромный труд с вашей государственной деятельностью, но вносил посильный вклад в наше общее дело.

— Ваш «вклад» — одна из тем нашей беседы, но начнем с раскаяния.

— Я готов!

— На очной ставке со свидетелем Бердичевским вы дали правильные показания?

— Так точно!

— Подтверждаете свои показания на очных ставках со свидетелями Сулимой и Недобой, с обвиняемым Лясгутиным?

— Так точно, гражданин генерал!

— Вот давайте разберемся, — предлагает Николай Петрович. — Очные ставки произведены после вашего заявления. Зачем они понадобились следователю?

— Не знаю, гражданин генерал.

— Неужели? Знаете, Мисюра. О раскаянии вы только писали, но не каялись. Убедились на очных ставках в доказанности вашего участия в массовых убийствах узников гетто Ленчны, Дрогобыча и Наварии — тогда стали давать правдивые показания. Вот как выглядит ваше раскаяние.

— Виноват! — опустил голову Мисюра. — Не хватало сил сразу все рассказать. Стыдно не только рассказывать, стыдно вспоминать весь этот кошмар.

— Нет, Мисюра, дело не в стыдливости, а в тактике вашей защиты. Вы ведь решили каяться не в своих преступлениях, а в злодеяниях Гитлера, Гиммлера, комендантов Вильгауза и Гебауэра, то есть в содеянном другими. Решили, что нет свидетелей ваших преступлений, не учли показаний других вахманов. Не сомневались, что узники гетто Ленчны расстреляны все до единого: сами добивали последних. А вам дали очную ставку с Бердичевским. Вы твердо знали, что убиты все узники Наварии. Однако забыли, что на кирпичном заводе работали не только узники. И вам дали очные ставки с Сулимой и Недобой. Так же получится при допросах о других преступлениях. Все доказаны, иначе следователь не предъявлял бы. Это, так сказать, вам для размышления, а теперь побеседуем о послевоенных годах. Итак, по-вашему, все это время мы с вами делали общее дело?

— Тут не может быть сомнений! — восклицает Мисюра. — Моя послевоенная жизнь у всех на виду.

— Смотря о какой жизни говорить, — замечает Николай Петрович. — Одна ваша жизнь действительно была на виду, это работа на публику. Истинная же, как и раньше, была враждебной нашей стране. Вы, Мисюра, и теперь готовы служить врагам Советского государства.

— Гражданин генерал, зачем же, извините, возводить напраслину?

— Напраслину! Тогда объясните, откуда у вас такое богатство? — интересуется генерал.

— Личная собственность разрешена Конституцией, и я уже объяснил следователю, как она приобретена, — с достоинством напоминает Мисюра.

— Следователь проверил ваши объяснения, и от них ничего не осталось. — Николай Петрович достает из папки документы. — Прежде всего разберемся с домом покойной тещи. Вот справка сельсовета, а вот объяснения гражданина Пинчука. Дом продан за полторы тысячи рублей. Теперь об ондатрах. Родственники и соседи тещи показали, что она в течение года выращивала до десятка ондатр. Это справка о продажных ценах в те годы. За десять лет — четыре тысячи. Значит, весь тещин вклад в благосостояние вашей семьи определяется суммой в пять с половиной, пусть шесть тысяч рублей. Ваша средняя зарплата — двести рублей. Прибавим доходы Марии Петровны: работая продавцом, получала до ста двадцати рублей, перешла на пенсию — семьдесят. Даже если жили расчетливо, не балансируются приход и расход. Изъятые у вас драгоценности, обстановка и вещи оценены в четыреста семьдесят две тысячи рублей по государственной стоимости. По комиссионным ценам стоимость вашего состояния утраивается. По заключению эксперта-ювелира, отдельные бриллианты уникальные, их оценка весьма условна. Так вот, возникает вопрос, на какие средства приобретены эти ценности?

Рушатся планы, надо собраться с мыслями.

— Николай Иванович, давайте начистоту, — продолжает генерал. — Ну зачем вам была нужна Советская власть? Чтобы запершись разглядывать бриллианты и золото и думать о том, что в Советском Союзе от этого богатства не так уж много радости, больше инфарктов. Чтобы ждать ареста и обыска? Нет, вам требовался другой строй, другие порядки. Возникни подходящая ситуация — вы бы за тот, другой, строй дрались злее, чем в молодости. Вот почему я сказал, что мы находимся на враждебных позициях.

— Гражданин генерал, не верится фантастическим оценкам моего имущества. Если можно, хотел бы познакомиться с документами, — охрипшим голосом Просит Мисюра.

— Пожалуйста! Алексей Петрович, познакомьте с документами.

Мисюра делает вид, что изучает описи и заключения. Не сомневается в правильности оценок, хорошо знает стоимость своих ценностей. Не ожидал такого допроса. А ведь генерал попал в самую точку: нынешняя власть — враг, требовалась другая, допускающая коммерческую инициативу и частную собственность, власть, при которой не надо прятаться со своим богатством за закрытыми ставнями. Вспоминаются бесконечные страхи, связанные с бриллиантами в сафьяновой шкатулке. Из-за них поставил квартиру на сигнализацию. Кому заявишь, если похитят, кого ждало большее наказание — вора или его самого? При другой власти он бы сумел развернуться, сумел бы себя показать. Размышляя об этом, рисовал заманчивые картины. Теперь нет ни почета, ни богатства, есть тюремная камера и генерал, залезающий в самую душу. Как объяснить, откуда бриллианты и золото, откуда все прочие ценности?.. Выход один — кое-кого утопить. Если генерал предположит, что основой богатства является еврейское золото, начнут еще больше копаться в военных годах. Нет, только не это. Придется по-новому каяться.

Возвращая документы, тяжко вздыхает.

— Гражданин генерал, второй раз, наверное, не встретимся — хочу, чтобы знали правду. Я не только изменник, я вор. Как стал вором? Из-за страха. Первые послевоенные годы денно и нощно ждал суда и расстрела, совсем измучился. Потом уверовал, что опасность миновала, и в возмещение за прежние страхи зажил на широкую ногу, не думая, что творю новые преступления. Считал себя удачливым ловкачом, будущее казалось безоблачным. И вдруг арест, снова замаячил расстрел. Вот и крутил, изворачивался, даже тут, у вас в кабинете. Сам себе опротивел. Все, с этим покончено, буду говорить чистую правду. Будь что будет, один раз помирать. Только поверьте: в войну изменил, теперь — не изменник, не желаю служить врагам нашей Родины. За свои преступления готов отвечать.

— Вам, Мисюра, есть о чем рассказать, если действительно решили дать правдивые показания. Советую как следует подумать и сообщить следователю, в чем признаете себя виновным. Сами признаете!

Увели Мисюру, ушел Харитоненко. Николай Петрович размышляет не о собранных доказательствах — о более важной проблеме. Вахманы и полицаи не приехали из Германии, оккупанты навербовали их в нашей стране. Эти люди росли в советских семьях, с нами учились в школах, с нами работали, пели те же песни. И вдруг… Нет, не вдруг! В Хелмском лагере десятки тысяч военнопленных предпочли смерть, предателями же стали единицы. Война лишь создала ситуацию, в которой смогла себя проявить и развиться уже созревшая скверна. Но созревшая на нашей земле! Конечно, не следует усматривать подготовку к измене в брошенном сгоряча слове, рожденном несправедливостью, непониманием, глупостью. Проблема намного сложнее и глубже. Один из бывших народогвардейцев немало рассказывал об Иване Лобищаке — отважном подпольщике. Когда нацисты тысячами уничтожали советских людей в Яновском лагере, в Цитадели и гетто, Лобищак сказал побратимам: «Еще одна война впереди, после победы. Тяжелейшая война с темными силами прошлого. В одних прошлое живет небольшой червоточиной, в других — полноправным хозяином». Правильно сказал. Пока живут силы прошлого, от измен нет гарантий. Мисюра и Лясгутин — проблема не только вчерашнего дня, но и сегодняшнего. Мисюроподобные восхищаются роскошью, изображенной в западных фильмах, слушают рассказы туристов, побывавших на Западе и ничего не понявших, с вожделением рассматривают фотографии бывших советских граждан около «своих автомобилей» и «своих котеджей». Как себя повели бы, окажись они на месте Мисюры в сорок первом году, как в сложной ситуаций могут себя повести? Лясгутины по-другому опасны: они — беззаботные расточители, считают, что живут вне политики, в результате становятся легкой добычей политики наших врагов. А чем опасны Панкратовы? Наверное, тем, что делают все, как им скажут, а кто и что скажет — безразлично. Лишь бы не думать, лишь бы самим не решать: мол, они люди маленькие. По-своему опасны люди, подобные Прикидько и Дриночкину… Надо обнажить истоки предательства и выставить на прилюдный суд.

Николай Петрович перечитывает план расследования преступлений бывшего обер-вахмана Николая Сушко. В разделе «Что установлено» записано: «Гражданин США, живет в Филадельфии, совместно с тестем Казимежем Пружняком владеет жилым домом и баром-рестораном под вывеской «Замок любви и веселья». Член УККА[6], неоднократно выступал на различных сборищах «в защиту прав» украинцев СССР и против «угнетения» советских евреев. В списках фашистских преступников, приложенных к акту Чрезвычайной комиссии по расследованию фашистских зверств во Львовской области, проходит под восемнадцатым номером. В Яновском лагере командовал отделением, затем взводом вахманов. Активно участвовал во всех массовых расстрелах узников лагеря. Изобличен в убийстве тысячи двухсот советских граждан». Разделом «Дальнейшие следственные и оперативные действия» предусмотрено: «Представить Прокуратуре СССР следственные материалы, подтверждающие виновность Сушко, для предъявления требования правительству США о лишении военного преступника американского гражданства и выдаче для суда органам советского правосудия».

Выдать для суда! Разве выдадут военного преступника, если его можно использовать для враждебной политики против нашей страны! Даже если предъявить неоспоримые доказательства. Кому предъявить? Американская Фемида взвешивает доказательства своими весами: если «борец за права» клевещет, изворачивается, выкручивается, его показания всегда «достоверны и правильны»; если изобличают «борца за права» в злодеяниях, показания объявляются «недостоверными», «кознями Москвы»…

Николай Петрович возвращается к разделу «Что установлено». В следующем пункте записано: «Бывший начальник украинской полиции Равы-Русской Владимир Осидач и подчиненные ему полицейские систематически убивали узников рава-русского гетто. 7 декабря 1942 года Осидач участвовал в ликвидаций гетто. Расстрел узников производился специальной командой эсэсовцев и вахманов, в которую входили обер-вахман Сушко, вахманы Мисюра, Лясгутин, Панкратов, Дриночкин и Прикидько. Возглавлял команду комендант Яновского лагеря Вильгауз. Во время ликвидации гетто убито и отправлено в лагерь смерти Белзец тринадцать тысяч пятьсот евреев. Ныне Осидач — гражданин США, домовладелец, выдает себя за украинского деятеля, пострадавшего от «советских гонений».

С 1 ноября 1941 года по 31 января 1942 года этот «пострадавший» обучался в организованной гестапо школе украинской полиции во Львове. Будучи начальником полиции Равы-Русской, получал шестьсот марок в месяц, добросовестно отрабатывая их. В марте 1942 года под руководством шефа жандармерии Равы-Русской оберфельдфебеля Клейна Осидач и его полицаи убили четыреста евреев, две тысячи отправили в лагерь смерти Белзец. Во время июньской акции Осидачем и его полицаями было убито свыше двухсот евреев, две с половиной тысячи отправлено в Белзец. Не раз Осидач пригонял из гетто на рыночную площадь девушек и молодых женщин, угрозами и побоями заставлял их раздеваться и вместе с гестаповцами издевался над ними. Затем обершарфюрер Шпейт предавал женщин мучительной смерти, стреляя в живот… Теперь Сушко и Осидач — «защитники» советских евреев! Нечему удивляться: ближайший сподвижник главаря ОУН Бандеры и рьяный прислужник гитлеровцев Ярослав Стецко стал главой «антибольшевистского блока народов». В 1941 году писал фашистским хозяевам, что стоит «на позиции уничтожения евреев и целесообразности перенесения на Украину немецких методов ликвидации еврейства», теперь же в книжонке «30 июня 1941» утверждает, что «христианская мораль и гуманность запрещали ОУН как бы то ни было включаться в погромы еврейского населения».

Почему махровые антисемиты заговорили о любви к евреям? Для фашистов антисемитизм являлся средством борьбы за власть над Германией. Это было просто и удобно: обвиняя евреев во всех бедах Германии, обелять немецких промышленников — подлинных властелинов страны. Антисемитизм использовался и для закабаления народов Европы: с его помощью стремились переключить ненависть к захватчикам на евреев как «извечных виновников». И была еще одна цель: зверскими насилиями над евреями Гитлер приучал немцев быть безжалостными и к другим народам Николай Петрович раскрыл лежащую на столе книгу Главный эксперт подчиненного Гиммлеру управления расовой политики Абель, комментируя «Генеральный план Ост» утверждал: «Имеется только следующая возможность решения проблемы: или полное уничтожение русского народа, или онемечение той его части, которая имеет явные признаки нордической расы». Гитлер планировал уничтожение всех славянских народов, евреи были учебной мишенью. Ныне для американских претендентов на мировое господство международный сионизм — одно из орудий борьбы с прогрессивными режимами. Наряду с сионистами в планах американской реакции предусмотрено использовать оуновцев, полицаев и прочих прислужников Гитлера. Вот почему прошлое перекрашивается. Жертвы истлели в траншеях-могилах, их убийцы ходят в героях: они ведь и тогда воевали с Советами, и теперь воюют.

Отложил Николай Петрович план следствия, читает справку о судьбах бывших фашистских палачей Львовщины в ФРГ.

«Группенфюрер и генерал-лейтенант полиции Фриц Катцман — начальник СС и полиции дистрикта Галиция с 4 августа 1941 года по 17 августа 1943 года. По указаниям Катцмана уничтожено около ста тысяч военнопленных шталага-328, размещавшегося во львовской Цитадели, и пятьсот две тысячи евреев Галиции (доклад Катцмана начальнику СС и полиции Востока от 30 июня 1943 года и другие доказательства). Умер в 1957 году в Дармштадте. К уголовной ответственности не привлекался.

Бригаденфюрер СС и генерал-майор полиции Иоган Тин, начальник СС и полиции дистрикта Галиция с 1 сентября 1943 года по 25 июля 1944 года. По приказам Тина казнены руководители и многие члены подпольной антифашистской организации «Народная гвардия», завершено уничтожение узников Яновского лагеря и шталага-328.

За время существования Яновского лагеря уничтожено около двухсот тысяч советских граждан. В шталаге-328 с июля 1941 года по июнь 1944 года уничтожено около ста пятидесяти тысяч военнопленных. За этот же период уничтожены все военнопленные шталага-328 в Раве-Русской — советские граждане и французы.

Тин к ответственности не привлекался.

Оберштурмбанфюрер СС Питер Христиан Крауз, начальник гестапо дистрикта с 23 декабря 1943 года по июль 1944 года. До прибытия во Львов являлся начальником гестапо Гамбурга.

По имеющимся данным, Крауз проживает в ФРГ, к уголовной ответственности не привлекался.

Гауптштурмфюрер СС Эрих Энгель, заместитель начальника гестапо — начальник реферата «А», в начале июля 1944 года убыл в город Кассель. Наказания не понес.

Оберштурмфюрер СС Фриц Гебауэр, комендант Яновского лагеря с 1 ноября 1941 года по 15 марта 1942 года, затем начальник ДАВ — лагерных мастерских военного снаряжения. Замучил многие тысячи узников, по малейшему поводу и без всякого повода избивал, убивал. В 1970–1971 годах дело Гебауэра рассматривалось судом присяжных Саарбрюккена. Признан виновным в жестоком обращении с узниками и убийстве двадцати двух заключенных. Осужден к пожизненному заключению, через несколько месяцев освобожден от отбытия наказания «по состоянию здоровья»…»

Освобожден по состоянию здоровья! Вспоминается военная молодость, сражение за Львов. Вместе с майором Никитиным, лейтенантом Макаровым и другими чекистами ворвались тогда в здание гестапо и в сейфе № 11 обнаружили эсэсовские фотографии зверств, совершенных в Яновском лагере. «Зачем фотографировали?» — спросил Макаров. «Думали — для истории, оказалось — для суда!» — ответил Никитин. К сожалению, многие избежали суда, состоялась пародия на правосудие. Надо напомнить полковнику Макарову его лейтенантский вопрос. Николай Петрович достал альбом с фотографиями. Развесистый дуб окружен скамейками, с веток свисает множество петель. В этом «ателье самообслуживания», как любил шутить Гебауэр, каждому узнику предоставлялась возможность повеситься. Многие пользовались этой возможностью. Гебауэр гордился своим изобретением. Вот еще одна фотография: строй узников, Гебауэр и пять больших бочек. В декабрьский мороз комендант отобрал пять «неисправимых грязнуль» — больных, дрожащих, посиневших от холода, приказал раздеться и залезть в эти бочки с водой. Там и замерзли. Вошли ли они в счет двадцати двух убитых Гебауэром?

В 1967 году суд присяжных Саарбрюккена судил шестнадцать эсэсовских палачей Львовщины: Вальтера Шерляка, Эрнеста Пройса, Карла Бебке, Карла Ульмера, Петера Блюма, Романа Шенбаха, Адольфа Эппле, Эрнеста Гайниша, Адольфа Колянко, Ганса Зобота, Мартина Битнера и других. Во время суда почти все ночевали дома, после суда ночуют там же. Не понесли наказания помощник коменданта Яновского лагеря штурмфюрер Рихард Рокита и эсэсовец Грисбах. Где они? Может, Грисбах стал завсегдатаем ресторана, рассказывает о былых достижениях в «спорте», ведь когда он брался разрубить пополам десятилетнего мальчика, эсэсовцы лагеря заключали пари. Может, любитель музыки скрипач Рихард Рокита, как когда-то в Варшаве, вновь играет для ростей ресторана. Просто ради развлечения, не из нужды, ведь увез немало ценностей, принадлежавших узникам. А может, создал любительский оркестр, разучил с музыкантами «Танго смерти» и в интимном кругу рассказывает, как под эту чудесную музыку очищал жизненное пространство в Лемберге. Наверное, нашли применение и другие таланты эсэсовцев. Не хранится ли у Петера Блюма длинная плеть, известная каждому узнику лагеря. Эта плеть, змеей захлестнув шею ечередной жертвы, душила ее. Человек корчился в агонии, Блюм веселился, наслаждался своей ловкостью. Затем упрекал задушенного: «Не надо было меня волновать!» Демонстрировал ли вам, господа судьи, Петер Блюм свою плеть? Вряд ли. Зачем злоупотреблять снисходительностью Фемиды…