Широкий фасад замка из светлого камня смотрел большими окнами на Рейн, на плавни и на радужный, воздушный ландшафт из воды, камыша и ивняка чуть впереди, а дальний фон создавали горы, покрытые лесом и затянутые синей дымкой; они образовывали нежно выгнутую дугу, вдоль которой бежали облака, и образуемые ими белые дворцы и замки поблескивали при теплом ветре с гор и казались прозрачными и маленькими. Фасад замка с помпой отражался в медленно текущей воде и был исполнен достоинства и честолюбия, словно юная дева, а декоративные кусты свесили свои светло-зеленые ветки до самой воды, и вдоль каменной стены покачивались на воде выкрашенные в белый цвет увеселительные гондолы. На этой яркой солнечной стороне замка никто не жил. С тех пор как исчезла баронесса, комнаты стояли пустые, за исключением самой маленькой — в ней, как и раньше, жил поэт Флориберт. Хозяйка навлекла позор на своего мужа и его замок, и от веселой многочисленной придворной челяди не осталось ничего, разве что белые прогулочные гондолы да тихий стихотворец.
Хозяин замка, после того как на него обрушилось несчастье, жил на задней стороне здания. Узкий двор затеняла огромная, отдельно стоящая башня римской эпохи, ее стены были темными и влажными, окна узкими и низкими, и к затененному двору примыкал вплотную темный парк с большими группами деревьев — старые клены и тополя, старые буки.
Поэт жил в одиночестве, никем не нарушаемом, на своей солнечной стороне. Еду он получал на кухне, а барона часто не видел целыми днями.
«Мы живем в этом замке как тени», — сказал он своему другу юности, навестившему его однажды и выдержавшему в негостеприимных стенах мертвого дома только один день. Флориберт сочинял в свое время для светского общества баронессы басни и галантные стихи и остался после роспуска веселой компании невостребованным, поскольку его незатейливая натура больше боялась бойких переулков внешнего мира и борьбы там за хлеб, чем одиночества в печальном замке. Он уже давно не сочинял стихов. Когда при западном ветре он смотрел за реку, поверх плавен, на далекие хребты синеватых гор и вереницы облаков над ними, а по вечерам слушал в старом парке, как шумят, качаясь, высокие деревья, в голове у него постоянно кружились разные поэтические образы, но слов не было и он не мог их записать. Одно из таких стихотворений называлось «Дыхание Бога», в нем рассказывалось о теплом южном ветре, а другое запомнилось как «Душевное утешение» и было, по сути, размышлением о красочных весенних лугах. Флориберт не мог ни прочитать эти стихи, ни спеть, потому что в них не было слов, но грезил ими и временами ощущал их, особенно вечером. А в остальном он проводил свои дни большей частью в деревне, где играл с маленькими белоголовыми детишками или смешил молоденьких женщин и девушек, снимая перед ними шляпу, словно перед знатными дамами. Самыми счастливыми для него днями были те, в которые ему встречалась фрау Агнес, прекрасная фрау Агнес, знаменитая фрау Агнес с узким девичьим лицом. Он приветствовал ее, отвешивая глубокий поклон, и прекрасная Агнес кивала и смеялась, смотрела ему в глаза, полные смущения, и уходила с улыбкой на устах вдаль, словно солнечный луч.
Фрау Агнес жила в единственном доме, стоявшем возле одичавшего дворцового парка и служившем раньше ночлегом для конников баронов. Ее отец был лесничим и получил этот дом в подарок от отца теперешнего хозяина за какие-то особые заслуги. Она рано вышла замуж и вернулась в дом молодой вдовой, так что после смерти отца она жила в этом пустынном доме одна со служанкой и слепой теткой.
Фрау Агнес носила простые, но красивые и всегда новые платья мягких тонов, ее лицо было по-девичьи юным и узким, каштановые волосы заплетены в толстые косы и уложены вокруг ее изящной головки. Барон был в нее влюблен еще до того, как прогнал с позором жену, и сейчас любил ее с новой силой. Он встречал ее по утрам в лесу и увозил ночью по реке на гондоле в камышовую хижину в плавнях; там ее улыбающееся девичье личико лежало на его рано поседевшей бороде, а нежные пальчики играли с его страшной и жесткой рукой охотника.
Фрау Агнес по праздникам ходила в церковь, молилась и подавала милостыню нищим. Она приходила к старым бедным женщинам в деревне, дарила им башмаки, причесывала головы их внучатам, помогала им шить и, уходя, оставляла в их хижинах мягкий свет юной святой. Фрау Агнес желали все мужчины, и кто ей нравился или приходил в нужный час, то допускался поцеловать ей руку или даже получал поцелуй в губы, а кому везло и кто был пригож собой и хорошего роста, тот мог и рискнуть подняться к ней ночью в окно.
Это всем было известно, и барону тоже, однако ж прекрасная Агнес шла своим путем дальше — с улыбкой и невинным взглядом, как у непорочной девочки, недоступной для мужских желаний. Время от времени возникал новый любовник, окружал ее осторожными ухаживаниями, как неприступную красавицу, наслаждался с гордостью в душе необыкновенным завоеванием и дивился, что мужчины не возражали против этого и только улыбались. Ее дом стоял в сторонке, в полной тишине, на краю мрачного парка, заросшего плетистыми розами и одичавшего, как сказочный лес; и она жила там, выходила на люди и снова возвращалась назад, свежая и нежная, как роза в летнее утро, с ясным блеском на детском личике и тяжелым венцом кос вокруг головы. Старые нищие женщины благословляли ее и целовали ей руки, мужчины уважительно приветствовали ее и ухмылялись вдогонку, дети подбегали к ней, выклянчивали у нее деньги и давали гладить себя по щекам.
«Почему ты такая?» — спрашивал ее барон и с угрозой смотрел на нее мрачным взглядом.
«Разве у тебя есть права на меня?» — спрашивала она удивленно, расплетая и заплетая каштановые косы. Больше всех ее любил Флориберт, поэт. У него сердце выпрыгивало из груди, когда он ее видел. Когда он слышал злые слова, сказанные в ее адрес, печалился, качал головой и не верил сказанному. А когда о ней говорили дети, он весь светился и слушал их как песню. Из всех его фантазий самой прекрасной была та, когда он мечтал об Агнес. И тогда он призывал на помощь все, что было самым любимым; западный ветер, синие дали и яркие весенние луга, — окружал ее этим и вкладывал в этот образ всю тоску и внутреннюю страсть его бесполезной жизни ребенка. Однажды ранним летним вечером после продолжительной тишины в мертвый замок вошло немного новой жизни. Громко затрубил во дворе горн, въехала коляска и остановилась, бренча и звеня. Брат хозяина замка наведался в гости, один, со своим камердинером, высокий статный мужчина с бородкой клинышком и гневными очами, как у воина. Он плавал в стремительном Рейне, стрелял ради удовольствия в серебристых чаек, часто ездил верхом в ближний городок и возвращался оттуда изрядно подвыпившим, дразнил от случая к случаю добродушного поэта и через каждые два дня устраивал шум и спор со своим братом. Он давал ему тысячу разных советов, предлагал перестроить замок, чтобы устроить внутри все по-другому, советовал все изменить и улучшить, но ему было хорошо говорить, потому что благодаря своей женитьбе он был богат, а хозяин замка беден и жил по большей части в беде и неудовольствии.
Визит в замок был его капризом, и он уже раскаивался в этом поступке в первую же неделю. Однако он остался и не произносил ни слова об отъезде. Тем паче что его брата это мало тревожило. Он увидел Агнес и принялся преследовать ее.
Прошло немного времени, и вот служанка принесла прекрасной даме новое платье, подаренное ей чужим бароном. Прошло еще немного времени, и служанка приняла у стены парка от камердинера чужака записочку и цветы. И прошло еще немного дней, и чужой барон встретил в летний полдень фрау Агнес в лесной хижине и поцеловал ей руку, потом маленький рот и белую шейку. А когда она шла в деревню и он снова встретился ей, он снял перед ней шляпу с перьями, и она сделал книксен, словно малолетний ребенок.
Опять прошло совсем немного времени, и чужой барон вечером, оставшись в одиночестве дома, увидел за окном плывшую по течению реки гондолу, а в ней гондольера и слабо освещенную женщину. И то, что, любопытствуя, он не смог разглядеть в сумерках, прояснилось через несколько дней в большей степени, чем ему того хотелось. Та, которую в полдень он прижимал к груди в лесной хижине и разогревал поцелуями, переправлялась по вечерам с его братом через темный Рейн и исчезала с ним по ту сторону в камышах.
Чужак помрачнел, и ему приснился дурной сон. Он полюбил фрау Агнес не как легкий лесной трофей, а как драгоценную находку. При каждом поцелуе он испуганно вздрагивал от радости и удивления, с какой чистой нежностью она отвечала на его ухаживания. Поэтому он и отдавал ей гораздо больше, чем другим женщинам, он вспоминал пору юности, и эта женщина, окруженная его благодарностью и вниманием, наконец, нежностью, уходила по ночам темными дорогами с его братом. Он закусил кончик уса и гневно сверкнул очами.
Находясь в неведении, что происходит вокруг, и не омраченный скапливающейся в замке тайно-удушливой атмосферой, поэт Флориберт жил спокойной жизнью дальше. Его не радовало, что господин гость порой подтрунивал над ним и мучил его, но он привык к чему-то похожему еще с тех, давних, пор. Он избегал чужака, проводил целые дни в деревне или с рыбаками на берегу Рейна и мечтал по вечерам, предаваясь в теплом благоухающем воздухе бурным фантазиям. Но однажды утром он обнаружил, что во дворе у стены распустились первые бутоны чайной розы. В последние три лета он клал первые цветки этой редкостной розы фрау Агнес на порог и порадовался, что сможет преподнести ей этот скромный и безымянный дар в четвертый раз.
В полдень этого самого дня чужак вошел в буковый лес вместе с прекрасной Агнес. Он не спрашивал ее, где она была вчера и позавчера поздно вечером. Он посмотрел в ее спокойные и невинные глаза с наводящим ужас удивлением и, прежде чем уйти, сказал:
— Я приду сегодня вечером к тебе, как только стемнеет. Оставь окно открытым!
— Сегодня нет, — ответила она мягко, — сегодня нет.
— Но я так хочу, слышишь, ты?
— В другой раз, ладно? Сегодня нет, я не могу.
— Я приду сегодня вечером, сегодня вечером или никогда. Выбирай что хочешь.
Она освободилась от его объятий и ушла.
Вечером чужак залег в засаду на берегу, дожидаясь темноты. Но гондолы не было. Тогда он направился к дому возлюбленной, спрятался в кустах и положил на колено ружье.
Было тихо и тепло, сильно пахло жасмином, и небо расцвечивалось за белыми полосками облачков маленькими матовыми звездочками. В глубине парка пела какая-то птица, одна-единственная птица.
Когда уже почти совсем стемнело, из-за угла дома вышел легкими шагами мужчина, он словно крался на цыпочках. Низко на лоб была надвинута шляпа, но было так темно, что в этом не было необходимости. В правой руке он нес букет белых роз, слегка мерцавших в темноте. Сидевший в карауле напрягся и нажал на спусковой крючок.
Тот, кто подошел к дому, посмотрел наверх, но в доме не было ни одного огонька. Тогда он подошел к двери, наклонился и оставил поцелуй на железной ручке замке.
В этот момент сверкнуло, раздался грохот и послышалось слабое эхо в глубине парка. Человек с розами рухнул на колени, потом повалился спиной на гальку и остался лежать, тихо вздрагивая.
Стрелок прождал довольно долго в засаде, но никто не появился, и в доме все оставалось тихо. Тогда он осторожно подошел и склонился над застреленным, у которого с головы упала шляпа. В смущении и удивлении узнал он поэта Флориберта.
— Еще и этот! — простонал он и ушел. Чайные розы рассыпались по земле, а одна так и застыла в крови умершего. В деревне колокол отбил полночь. Небо все гуще затягивалось белыми облаками, а чудовищная башня замка высилась к небу, как почивший великан. Рейн величаво катил свои воды медленным потоком, а внутри черного парка еще далеко за полночь пела одинокая птица.