Развод. Цена ошибки

ГЛАВА 54

— Полагаю, ты уже осознаёшь, что Вадима не скоро увидишь, — говорю спокойно, наблюдая, как она мечется по гостиной. Мой взгляд скользит по знакомым стенам — здесь всё изменилось, мой уютный минимализм сменился безвкусной роскошью. — Учитывая тяжесть обвинений и собранные доказательства, он присядет надолго. Очень надолго.

— Ты... ты просто мстишь! — её голос срывается на визг. — Из-за того, что он выбрал меня!

— Выбрал? — усмехаюсь, присаживаясь в кресло — то самое, которое когда-то выбирала для кормления Ариши. — Или вернулся к тебе, когда прижало? Когда понял, что я слишком много знаю о его делах?

Виолетта начинает всхлипывать, размазывая остатки туши по щекам. Как предсказуемо. Как жалко. В её идеально уложенных волосах появляются первые седые пряди — стресс последних недель не прошёл даром.

— А одной очень тяжело воспитывать ребёнка, — продолжаю я, словно не замечая её слёз. — Особенно учитывая твоё... скажем так, непростое финансовое положение. Всё имущество "Вавилон Групп" пойдёт с молотка — для погашения штрафов и компенсации ущерба пострадавшим. Вадим — полный банкрот. И да, его иностранные счета тоже под контролем. Все до единого.

Её всхлипывания переходят в настоящий вой.

— Что мне теперь делать?! — срывается на истерику. — Я не хочу возвращаться в Уссурийск! Там же... там ничего нет! Ни бутиков, ни ресторанов, ничего!

— Ну зачем так далеко? — качаю головой, разглядывая её сквозь хрустальный бокал. Свет преломляется, создавая жуткую игру теней на её лице. — Я буду скучать по Марку. Как скучаю сейчас.

При упоминании сына она вздрагивает всем телом. В глазах мелькает что-то... Паника? Досада? Раздражение?

— О боже, кому я теперь нужна буду с ребёнком?! — её голос взлетает до неприятных высот. Она начинает метаться по комнате, как загнанное животное. — В такой дыре, без денег, без связей! Да меня даже в приличное общество не пустят! А эти долги Вадима... они же и на меня повесят!

"Вот она, твоя суть," — думаю я, разглядывая эту сцену с холодным презрением. Даже сейчас она думает только о себе. О светских приёмах, о дорогих ресторанах, о статусе. Марк для неё — обуза, помеха к "новой жизни".

— У меня есть предложение, — говорю ровно, поднимаясь из кресла. — Я готова предоставить тебе значительную сумму для начала новой жизни.

Она замирает на полуслове, в глазах вспыхивает жадный интерес:

— Правда? И... сколько?

— При одном условии, — продолжаю, не обращая внимания на её вопрос. — Ты начнёшь эту новую жизнь без Марка. Официально откажешься от родительских прав, когда я подам на опеку. — Делаю паузу. — А потом я его усыновлю. С Вадимом, учитывая обстоятельства, проблем не будет — он из тюрьмы выйдет не раньше совершеннолетия Марка.

Рыдания обрываются как по щелчку. Виолетта медленно поднимает голову, и я вижу, как в её глазах загорается алчный огонёк:

— И... сколько ты готова заплатить?

Называю сумму — достаточно большую, чтобы она даже не пыталась торговаться. Её глаза загораются ещё ярче, на губах появляется плохо скрываемая улыбка. Она даже не пытается изобразить сомнения или материнские чувства.

Меня захлёстывает волна отвращения. Хотя чего я ждала? На это и был расчёт. Вот она — цена материнской любви. Даже не любви — её полного отсутствия.

Год назад я была готова умереть, лишь бы не потерять Марка. Билась за каждую возможность увидеть сына хоть на минуту. А она... она готова продать родного ребёнка за возможность "начать новую жизнь". За шанс не возвращаться в свой провинциальный городок.

— Что ж, полагаю, мы договорились, — поднимаюсь из кресла, одергивая пиджак. — Осталось уладить формальности.

— Да, Рита... то есть, Маргарита Сергеевна, — она суетливо поправляет волосы, пытаясь придать себе презентабельный вид. От её прежней надменности не осталось и следа. — Когда я смогу получить... — она запинается, —...компенсацию?

— После подписания всех документов. Мой адвокат уже готовит бумаги.

— А Марк? — произносит имя сына так, будто это какая-то мебель, которую нужно вывезти. — Когда ты его заберёшь?

— Прямо сейчас! Где он?

— В садике "Солнышко", — торопливо роется в сумочке, достаёт пропуск. — Вот, это для охраны. Его можно забрать в любое время.

В любое время. Будто речь о посылке на почте, а не о живом ребёнке. Её ребёнке. В голове не укладывается — как можно так легко отказаться от собственного сына?

Детский сад утопает в осенней листве. Жёлтые клёны шелестят над яркой игровой площадкой, где носится детвора. Моё сердце замирает, высматривая знакомую фигурку среди десятков маленьких курточек.

И вот он — мой мальчик, в синей куртке с динозаврами. Качается на качелях, болтая ногами в воздухе. Такой одинокий, такой родной...

— Марк! — окликаю я, едва контролируя бурный поток эмоций.

Он оборачивается — секунда замешательства, широко распахнутые глаза, и вдруг его лицо озаряется такой светлой, такой чистой радостью, что каждый глоток воздуха даётся мне с непосильным трудом.

— Мамочка! — срывается с качелей, летит ко мне через площадку, раскинув руки. — Мамочка пришла!

Подхватываю его, прижимаю к себе — родной, тёплый, пахнущий осенним воздухом и детством. Он обвивает мою шею руками, смеётся, и в этом смехе столько счастья, что слёзы слепят глаза.

— Я так скучал, мамочка! — шепчет он мне в шею. — Ты больше не уйдёшь? Правда-правда не уйдёшь?

— Никогда, — целую его макушку, крепче стискивая в объятиях. — Теперь мы всегда будем вместе. Обещаю.

Виолетта стоит в стороне, переминаясь с ноги на ногу. Она явно чувствует себя лишней в этой сцене воссоединения. Её взгляд устремлён куда-то вдаль — кажется, она уже мысленно тратит обещанные деньги, планирует новую жизнь без "обузы" в виде сына.

— Мам, а ты придёшь на мой утренник? — Марк заглядывает мне в глаза, и в них столько надежды, что сердце сжимается. — У нас будет осенний праздник, я там ёжика играю!

— Конечно приду, родной, — глажу его по щеке. — На все твои утренники приду. И на все праздники. И вообще никогда больше не пропущу ничего важного в твоей жизни.

Виолетта демонстративно смотрит на часы:

— Ну, я, наверное, пойду... У меня дела...

Марк даже не оборачивается на её голос — он слишком занят, рассказывая мне про свою роль ёжика и про то, как они будут танцевать под песенку про грибочки.

А я крепче прижимаю к себе сына, чувствуя, как внутри разливается тепло. Наконец-то всё встаёт на свои места. Наконец-то он дома — в объятиях той, кто действительно его любит.

Впереди у нас долгий путь исцеления. Нужно будет стереть следы этого года разлуки, залечить душевные раны. Но мы обязательно справимся.

Потому что настоящая мать — не та, что родила. А та, что любит всем сердцем.