Развод по-французски

15

Мне кажется, это так похоже на него — повести меня на скучную, устроенную в просветительских целях выставку, своего рода культурную прелюдию к главному событию. Я знаю, что всегда вызывала у людей желание просвещать и наставлять меня, что в их глазах я была как воск, из которого можно было слепить что угодно. Кроме того, есть в нем этакая пуританская жилка, свойственная многим французам, хотя они и обвиняют в пуританстве нас, американцев. Ничего удивительного, мы ведь дети народа, который начался с пуритан. Вызывает удивление другое: как хваленый французский гедонизм совмещается со склонностью к дидактике, с потребностью поучать других.

Мы ужинали у «Пьера-торговца» (гусиная печенка и raie aux câpres[49]), и за десертом он сказал:

— Я давно уже не ищу надуманных предлогов, чтобы заманить молодую женщину к себе домой в надежде, что там все пойдет своим чередом. Мы должны решить, станете ли вы моей любовницей.

При слове «любовница» я представила себе постель, домашний плен, ужины у «Максима», дорогие подарки (первый из них, вероятно, сумочка), короче, некий свод правил, навеянный «Травиатой» с Марией Каллас — я слушала ее по видеозаписи. Незавидная роль. Любовница разоряется, ее оскорбляют, и она умирает с разбитым сердцем. К тому же мне чаще приходилось слышать более прямые предложения, поэтому я немного растерялась и, чтобы выиграть время, пробормотала: «Что это значит?»

— Это значит, что мы будем любовниками, будем какое-то количество времени проводить вместе, как сегодня, и забавлять один другого. Кто-то из англоязычных писателей, не помню, то ли Аддисон, то ли Шеридан, сетовал, что прошли старые добрые времена, когда развлечь женщину означало наполовину завоевать ее. Теперь этого, конечно, недостаточно, но забавы все-таки играют роль. Вы забавляете меня, и я, думаю, сумею позабавить вас. Кроме того, не буду скрывать: я хочу вас. Вы красивая и молодая.

Мне показалось, что «забавы», «забавляться» звучит пренебрежительно, как, например, «забавная безделушка», но я уже знала, что однокорневые с нашими слова имеют во французском другой оттенок. И еще я знала, что надо употреблять слова, соответствующие вашему положению в обществе. Иначе люди раскроют от удивления рты и расхохочутся.

Так что же это такое — забава, забавлять? Хочу — это ясно, столько наговорено о желании, хотя не известно, от чего все-таки возникает это странное ощущение внизу живота и жар в крови. Но по-моему, недостаточно говорят о любопытстве. Я снова поймала себя на мысли, что хочу знать, как это будет — переспать с дядей Эдгаром. Я нередко испытываю любопытство к мужчинам и рада, что родилась в такое время, когда могу удовлетворить его, не особенно рискуя погубить свою репутацию, забеременеть или разбить себе сердце.

Все три месяца, когда я вместе с Рокси переживала ее неприятности и осваивала чужую страну, мне и в голову не могло прийти, что кто-то завладеет моим сердцем.

В тот вечер мной двигало не только любопытство, я ощущала силу его крепкого мужского тела, его причастность к войнам в далеком Индокитае, его знание нежных слов на многих языках, его знакомство с государственными деятелями. Все это было составляющими его обаяния, и я будто уже предвкушала удовольствие… не знаю, как назвать то состояние, когда ты понимаешь, что тебя неудержимо влечет к мужчине, даже, как ни странно, к пожилому мужчине.

— Да, но я сейчас не могу… У меня это дело, — ляпнула я и спохватилась: слова прозвучали нескромно и глупо. Он рассмеялся, потом сказал: как мне угодно и когда мне угодно.

Подошла цыганка-цветочница. Он взял несколько едва раскрывшихся роз. «По-настоящему это должны быть камелии. Как у Дюма».

Пока он не сделал своего признания, я не была уверена, что он хочет добиться меня, хотя мне самой это приходило в голову, и кроме того, эта сумочка… Я чувствовала его интерес ко мне, но чтобы большее — нет, это фантастика. Я удивлялась себе и создавшемуся положению, вспоминала фильмы с Морисом Шевалье.

Сейчас ничто не кажется фантастикой. Говоря, что люблю и хочу его, я знаю, что к желанию примешиваются другие вещи. Я восхищалась его силой и опытом. Он сражался с китайскими бандитами в холмах Тайваня, он воевал против русских в Афганистане. Секс связан со всем этим куда теснее, чем я воображала, но, наверное, существует еще нечто такое, что можно назвать сексуальным внушением, когда романтическая идея о китайских бандитах действует непосредственно на нервные окончания посредством механизма полового члена. Может быть, еще непосредственнее бывают ощущения, о которых невозможно писать и которые невозможно описать, и особые области воображения — ты смутно чувствуешь их важность, но постичь не в силах.

За ужином ни слова не было сказано о растущей напряженности в отношениях между нашими семьями, но мы оба согласились, что нужно соблюдать осторожность. Нет необходимости докладывать родственникам, что должно произойти. Услышав мое предложение, он весело расхохотался. «Мне и в голову не пришло упомянуть о нас нашим родственникам».

Утром он должен уехать в Авиньон. Мы договорились встретиться через несколько дней. Похоже, он живет в Авиньоне, а в Париже держит pied-à-terre[50]. Я не спрашивала, есть ли у него в Авиньоне мадам Коссет, и никто ни разу не заикнулся об этом. Нет, он ничего не скрывал от меня, это я боялась спрашивать. Мне доставило удовольствие, когда в такси он поцеловал меня. Какое все-таки облегчение — решиться, что я буду с ним. И поцелуй был не родственный, но и не французский.

Рокси обычно не слишком интересуется вещами, поэтому то, что она сделала, показалось мне странным.

— Я была в «Гермесе»… ну, случайно оказалась… Честное слово, Из, я ничего не выслеживала, но твоя сумочка называется «келли». Наверное, в честь Грейс Келли.

— Ничего удивительного, сумочка для леди. Грейс Келли была настоящей леди. Вероятно, так оно и есть.

— Из, ты знаешь, сколько она стоит?

— И знать не хочу. — Лучше не знать, во сколько тебя оценивают. Все равно никто точно не знает. То слишком много дают, то слишком мало.

— Ты не сама ее купила, это факт.

Я уже говорила, что не люблю врать.

— Нет, не сама, — пожала я плечами. — Мне подарили. Я оказала кое-кому услугу.

Рокси знала, что я все равно ничего не скажу, и не обиделась. Конечно, у нее были какие-то версии, но я была уверена, что все они неверные.

— Тебе не говорили, что неприлично принимать дорогие подарки от мужчин? — снова завела она через некоторое время.

Я рассмеялась.

— Нет, не говорили. Никто не думал, что мужчины будут делать мне дорогие подарки.

— Как бы то ни было, ты должна вернуть сумочку.

— Два «ха-ха». Как бы то ни было, он не возьмет ее. И потом — почему нельзя принять дорогой подарок от мужчины, если он этого хочет?

— Это ставит тебя в ложное положение. Ты вынуждена поступать, как он хочет.

— Но если я тоже так хочу?

Рокси была загнана в угол, но нашлась.

— Если вы оба хотите одного и того же, к чему дорогие подарки?

— Ну захотел человек. Никакая это не плата и не взятка. Я и без сумочки переспала бы с ним. Говорю тебе, это подарок.

— Тогда, наверное, можно и принять, — сдалась Рокси. В голосе ее звучала грусть. Видно, подумала, что теперь, когда у нее раздувшийся живот и красные пятна на щеках, у нее нет никаких шансов получить дорогой подарок от человека, которому это просто приятно сделать.

Я же понимала, что, будь Эдгар моложе, он не стал бы дарить дорогие подарки. Так делали в мире, которого больше нет. Натолкнула меня на эту мысль миссис Пейс.

— Прелестная вещица, — сказала она, увидев «келли». Я не часто ношу ее с собой, чересчур шикарная, правда, большая и очень удобная. — У вас, должно быть, поклонник. Дайте-ка взглянуть. И он, должно быть, француз и в возрасте. Очаровательные обычаи ушедших дней. — У нее у самой полный шкаф дорогих сумочек, правда, старых, — и из страусиной кожи, и из крокодильей, и из кожи ящерицу. — Да, навевает воспоминания, — улыбнулась она.

Похоже, заметив, что я не хочу распространяться о сумочке, и Рокси, и миссис Пейс больше к этой теме не возвращались.

Да, теперешние мужчины не часто дарят женщинам подарки, но традиция все же живет. Когда я поняла эту сторону дела, мне стало неловко и я даже попыталась поговорить об этом с самим Эдгаром. Сделать подарок женщине — это дать ей взятку для того, чтобы она стала твоей? В конце концов, я отдамся бесплатно, если захочу, и думать иначе — значит унижать женщину, лишать ее самостоятельности.

Эдгар, рассмеявшись, сказал, что я достойный потомок прижимистых, меркантильных американцев-кальвинистов, которые рассматривают все на свете в категориях платы и взятки. Но подарок есть подарок, он делает честь человеку, который дарит, во всяком случае, это неотъемлемая часть чувства мужского достоинства.

Вскоре после этого произошел неприятный, тревожный случай. В тот день я вела занятия по аэробике в Американском центре, так что за Женни сходила Рокси, и они были уже дома, когда около семи вечера вернулась и я. С порога я услышала, что они в кухне, что Женни заливается истошным плачем и Рокси сердито кричит на нее, как будто девочка сильно ушиблась и напугала маму. Я подумала, что Женни обварилась или обожглась, и кинулась туда. Заплаканное личико Женни все пылало, а Рокси была в ярости. Я поняла, что она ударила дочку и занесла руку, чтобы ударить еще раз. Бедная девочка бросилась ко мне. Рокси зарыдала. «Ненавижу, ненавижу, — кричала она, — ненавижу Женни и Шарля-Анри, на которого так похоже это несчастное отродье, ненавижу свою жизнь, тебя, человечество!» Я принимаю на себя этот поток брани и боли, потому что стою перед ней и сама ругаю ее на чем свет стоит, не за то, что она так бурно переживает — всякий может сорваться, — а за то, что вымещает чувства на Женни. Никогда не думала, что она способна сделать это.

Мы с Женни ушли в гостиную. Мне невольно подумалось, что за всеми вспышками Рокси стоит эгоистическое желание слыть несчастной. У нее всегда это замечалось, и я никогда не понимала ее в этом отношении. Знаю, что она более чувствительна и ранима, и мне не дано понять ее. Я сделана из более грубого материала.

Постепенно рыдания и стуки посуды на кухне стихли, я шепотом успокоила Женни. Буря миновала. Дома, когда мы были девчонками, Рокси после приступов дурного настроения обычно просила прощения. Сейчас она этого не сделала. На пухленькой, залитой слезами щечке Женни еще рдело красное пятно.