Развод по-французски

7

На другой же день после воскресного обеда Сюзанна де Персан приехала к Роксане. На ней был строгий темно-синий костюм со всеми наградами на лацкане, словно она явилась на официальный государственный прием.

— Я поговорила с сыном, — начала она ради меня по-английски, беря чашку травяного чая. — Меня очень огорчает его поведение. И поведение Шарлотты тоже. Не знаю, откуда это у них. Может быть, от их отца.

— А что с Шарлоттой? — встревожилась Рокси, словно очнувшись от летаргического сна.

— Как что? У нее связь — это так глупо! К тому же с англичанином. Я вот что хочу тебе сказать, Роксана. Будь благоразумна, не теряй самообладания. Когда женщина носит ребенка, муж… ему кажется, что девять месяцев — это целая вечность. Что они никогда не кончатся. И тут подворачивается молодая стройная особа, заставляющая вспомнить о приятных минутах. Он думает, что в нем заговорило чувство, а на самом деле это говорит биологическое начало, его чисто мужская потребность.

— Если вы имеете в виду постель, то мне можно заниматься любовью до последних двух недель, — раздраженно вставила Роксана.

— Правда? Tiens![9] Это же безрассудно. В мое время доктора этого не разрешали. В любом случае… forme, большой живот всегда безобразит… Да, с сахаром, пожалуйста. Hein! Original![10] Гортензия — это кузина Жоржа — тоже предпочитает песок вместо рафинада.

— От меня теперь ничего не зависит, — сказала Рокси. — Пусть Шарль-Анри решает.

— А я что говорю? Не предпринимай ничего до родов, а там будет видно. Может, мальчишка будет.

— Мальчишка? Наследник? Никто не поверит, но я чувствую себя героиней бальзаковского романа, — как отрезала Рокси. У Сюзанны достало учтивости рассмеяться. Она допила чай.

— Не ты первая, не ты последняя. И большинство попавших в такое положение скажет, что лучший выход из него — жить как живется.

— Я все спрашиваю себя: целесообразно ли сейчас иметь ребенка? — испытующе глядя на свекровь, проговорила Рокси. — Беременность у меня на ранней стадии. Может быть, вообще не стоит мучиться. Глупо рожать, когда распадается семья. — Голос ее звенел. То была настоящая Рокси — неистовая, истеричная, немного бьющая на эффект. Недаром мне послышалась в ее голосе нотка расчетливости, и она глаз не сводила с Сюзанны, стараясь угадать, как подействует на нее скрытая угроза.

Сюзанна и вправду была застигнута врасплох. Она начала что-то говорить, потом умолкла, соображая, как лучше всего урезонить разбушевавшуюся иностранку.

— Думаю, мне незачем рожать, — повторила Рокси.

— К счастью, у тебя есть несколько недель, чтобы спокойно взвесить «за» и «против», — неторопливо проговорила Сюзанна, глядя на невестку как на норовистого сторожкого зверя. — С таким ответственным решением нельзя спешить.

Я видела, как умно ведет себя Сюзанна, как хорошо она чувствует растерянность Рокси и ее упрямство и старается не подливать масла в огонь лишними доводами и наставлениями. И все же она побледнела как полотно. Рокси напугала ее. Ее глаза встретились с моими, и я видела, что ей хочется спросить, действительно ли Рокси способна сделать это. Правда, она совсем меня не знает, не знает, чью сторону я возьму. Кстати, чью сторону взяла она?

— Я позвоню завтра, ma chérie[11], — сказала Сюзанна, поднимаясь с места. — Bon courage[12]. На мужчин иногда находит, а потом проходит.

— Французов матери портят, — заявила Рокси, когда Сюзанна ушла. — В ее глазах Шарль-Анри просто не способен на дурной поступок.

— Он вернется, — попробовала я роль предсказательницы. — Вопрос в том, захочешь ты его простить или нет. Впрочем, захочешь, еще как захочешь.

— Вопрос не в том, чтобы прощать или нет, — возразила она. — Он не моя собственность. У него свое сердце, у меня свое, и жить мне со своим. — С этими словами Рокси высыпала сахарный песок в раковину.

— Что ты делаешь?

— Ты что, не слышала? Сахарный песок, как оригинально! Понятно, что она хотела сказать. До чего странные у этих американцев обычаи! Почему у тебя нет рафинада, как у нормальной француженки?

Когда Рокси говорит, что у нее были трудные первые месяцы замужества, то не касается ни французов, ни самого Шарля-Анри. Она считала его идеальным мужем — внимательный, всегда готовый помочь, страстный.

— Англосаксонский тип мужчин совсем другой, — говорила она. — У каждого обязательно футбол, пиво с приятелями и полное безразличие к хозяйству. Им, видите ли, кажется, что не мужское это дело — интересоваться тарелками и скатертями. А мой Шарль-Анри способен оценить красоту супницы. Между прочим, его дядя Эдгар коллекционирует фаянс семнадцатого века.

Она права. Во французских мужчинах живет дух сотрудничества с женщиной, желание во всем быть рука об руку — и в общественных делах, и в хозяйстве, и в постели. Совсем иначе у нас в Америке, где представители двух полов сплошь и рядом едва терпят друг друга, а то и откровенно враждуют. Я поделилась этими соображениями с Роксаниной подругой Анн-Шанталь Лартигю — она живет на другой стороне площади Мобера.

— Не обольщайтесь, — фыркнула она. — Французские мужики такие же хамы, как и все остальные. Маменькины сынки, гулены и вруны.

Она француженка, ей лучше знать. Но может быть, она не вполне представляет мужчин других национальностей, взять хотя бы американцев или восточных людей. Мусульмане, говорят, очень симпатичные и милые, но лишь до того, как жена попадает в Турцию или Алжир. Французы обожают читать про бедных молоденьких соотечественниц, которые имели несчастье выйти замуж за каких-нибудь алжирцев. Те увозят их в родную деревню и запирают в загоны вместе с козами. Свекрови отбирают у них обувь и паспорта и вообще измываются как хотят.

Об интимной жизни Роксаны и Шарля-Анри я не имею ни малейшего понятия. На этот счет сестричка хранила торжественное молчание.

По рассказам Рокси, она, приехав в Париж, с головой окунулась в изучение французского домоводства и французской кухни, часами разбираясь в заумных рецептах, например, как расколоть орех, не повредив ядрышка, или приготовить луковый соус. Оказалось, что некоторые способы приготовления пищи, которые она считала прихотью гурманов — последователей Мэри Ф.К. Фишер и тех, кто не желал довольствоваться рецептами Джулии Чайлд, считаются нормой во многих французских домах и, более того, не требуют особых усилий. Получается, что женщина-врач, допоздна задержавшаяся в клинике, приходит домой и запросто варганит potage aux moules, pigeon rôti, salade, fromage, dessert[13]. Неужели они до последней запятой следуют советам, как plumer, vider, flamber les pigeons[14]?

Но Рокси была одержима стряпней не потому, что любила поесть или хотела выделиться в кулинарном искусстве. Ее привлекало наличие строгих и неизменных правил. Тут не знают такой вещи, как «эй, делай по-своему», хотя рецепты à ma façon[15] подразумевают индивидуальность, личное умение и авторитет. Она любила трудные, отнимающие много времени дела. Иногда она покупала oursins[16] и, строго следуя рецепту, готовила их, пропускала через сито, добавляла к pâté de poissons[17] и была разочарована результатом, точнее — своей неспособностью уловить смак в добавке. На привлекательность занятий точных и требующих усилий указала мне миссис Пейс. «Балет — это единственное ремесло, которое требует от женщины дисциплины, — сказала она. — Во всяком случае, так было в мое время. Теперь можно даже участвовать в марафоне. В мое время, после того как ты сдала на отлично латынь, тебе уже ничего не оставалось».

Рокси стала превосходной поварихой, однако такт и неуверенность в себе не позволяли ей чересчур заноситься перед гостями-французами. В этом она следовала примеру миссис Пейс. Что до меня, то я по-прежнему скептически отношусь к французам. (Если они так любят поесть, зачем ходят в «Макдоналдс»?) Рокси так и не узнала, чем питаются парижане дома, когда их не видят американцы. Она наблюдала за покупательницами в супермаркетах. Из наблюдений вытекало, что по будням французы у себя едят то же самое, чем угощают ее и Шарля-Анри во время воскресного обеда: hors-d'oeuvre, entrée, plat, salade, fromage, dessert[18].

«Но они все-таки покупают кучу замороженных продуктов», — заметила она удовлетворенно.

Шарль-Анри был самым нетребовательным и благодарным мужем на свете. Он ценил ее кулинарные успехи и с удовольствием ел сандвичи и разогретую пиццу, помогал накрыть стол и приготовить майонез. «Ради Бога, — говорил он, — какая разница, что ты приготовишь? Приготовь что-нибудь американское. Люди любят американское. Сделай, например, пиццу». (Теперь, оглядываясь назад, Рокси уверена, что это блаженное безразличие — всего лишь маска.)

— Что значит «американское»? Таких кушаний нет! — бушевала Рокси. — Пиццу придумали итальянцы.

— Тогда яблочный пирог. Или тыквенный.

— Терпеть не могу тыквенный пирог. Его никто не ест.

Как заправский шпион, Роксана постоянно выведывала тайны французской жизни, но каждый раз ее заставал врасплох какой-нибудь незнакомый обычай. Когда первый гость-француз явился к ней в дом с букетом цветов, она поймала себя на мысли, что никогда не дарила цветов хозяйке. Когда кто-то из американцев принес бутылку вина, Шарль-Анри сказал потом с обидой в голосе: «Он что, думает, что у нас нет выпивки?»

(«Упадок la civilisation française»?[19] — изрек дядя Эдгар. — Думаю, он начался, когда стали говорить «fromage ou dessert» вместо «fromage et dessert»[20].)

Роксане, конечно же, не удалось разгадать тайны десятков и десятков сыров — круглых и квадратных, твердых и мягких, пахучих и пресных, раздувшихся и тощих, «со слезой» и «с плесенью», густо посыпанных перцем и завернутых в винный лист, сваренных и сделанных из козьего, коровьего, овечьего молока, и у каждого сорта свое название, которое не совпадает с названиями в кулинарных книгах.

Французские женщины в глазах Роксаны на редкость шикарны. На мой взгляд, все они ходят в дождевиках грязноватого желто-коричневого цвета и носят одинаковые простенькие шарфики — английские, уверяет Рокси, из магазинов Бэрберри. Забавная штука, эта мода, если учесть, что французы считают англичан вероломными ханжами и грязнулями, то есть в точности такими, какими англичане считают французов. Деловые женщины, как, например, Шарлотта, служащая в рекламном агентстве, носят короткие юбки и клетчатые или красные жакеты и кучу золотых украшений. Женщины моего возраста в большинстве своем прехорошенькие, у них минимум макияжа и максимум самонадеянности.

«Их лифчики никуда не годятся, — писала мне Рокси в Санта-Барбару. — Они такие плоскогрудые, просто ужас, у них совсем нет сисек. Пожалуйста, пришли мне четыре штуки «вэнити» 34-го размера, один серовато-бежевый, два белых и один черный».

Если Рокси с таким успехом осваивала быт, нравы и обычаи французов, почему ее жизнь в Париже пошла наперекосяк?

Может быть, Роксана и подумывала о том, чтобы «не оставлять», как она выражалась, ребенка, — мне об этом ничего не известно. Наверное, она попросту пригрозила свекрови в надежде, что та будет потрясена до глубины своей католической души и заставит сына вернуться домой, к семье. Когда этого не произошло, Рокси страшно обиделась на Сюзанну, хотя та была сама благожелательность.

Сюзанна регулярно звонила и нередко приглашала нас на ленч в «Рекамье». Я недолго пробыла во Франции, однако успела оценить французскую идею насчет успокоительных свойств доброго застолья. Во время этих встреч Сюзанна жаловалась на Шарлотту, которая представала в таких разговорах как бы другой ипостасью Шарля-Анри, еще одним трудным отпрыском с неразвитым чувством долга. В отличие от брата Шарлотта скрывала свои похождения от мужа, бедного Боба, которому, как я подозреваю, самому было что скрывать, потому что скрывала она плохо.

Меня удивляло, что Шарлотта связалась с англичанином, — я помнила ее высказывание об их жульничестве в спорте.

— Шарлотта всегда была упрямицей, ничего не скажешь, — говорила Сюзанна. — Критиковать ее — хлопот не оберешься.

Какие хлопоты могла доставить ей дочь, она не сказала. Я восхищалась самообладанием Сюзанны. На ее месте Марджив наговорила бы бог весть что. Я ждала, когда же Рокси сообщит родителям о разводе в семье. Сама я остерегалась высказываться, опасаясь толкнуть ее на неверный шаг, хотя не знала, какой шаг верней, не желая ввязываться не в свое дело и не считая себя вправе судить о супружестве, да и о любви, если уж на то пошло.

Мне, естественно, пришло в голову, что семейный кризис Роксаны повлечет за собой финансовые проблемы. Я понятия не имела, насколько она обеспечена. Появление нового ребенка — это заставит Шарля-Анри давать ей больше денег? Или она окажется в затруднительном положении, поскольку должна кормить еще один рот? В нашей семье свободно говорят о деньгах, потому что Честер не гонится за ними. Папа сохранил бескорыстие академического ученого и далек от подстерегающих его многочисленных искушений. Деньги для нас — вполне нейтральная тема, как социальная политика властей или что приготовить на ужин. Но Рокси вполне усвоила принятую здесь фигуру умолчания. Любое упоминание о деньгах почему-то повергает французов в шок, говорить о деньгах так же неприлично, как спрашивать чей-нибудь возраст, может быть, даже неприличнее.

Роксана ни разу не поведала мне, в чем истинная проблема между нею и Шарлем-Анри. В сексе или в определенной культурной несовместимости — ее «американство», ее кушанья? Может быть, он играет? Бегает по бабам? Ничего этого я не знала, но однажды поздним вечером, спустившись взять кое-что из холодильника, я услышала, как Рокси переругивается с кем-то по телефону и плачет. Говорила она по-французски, кто еще это мог быть, кроме Шарля-Анри?