Развод по-французски

20

Я менялась, менялся мой состав крови, менялась энергетика, и все изменения были связаны с Эдгаром, хотя не знаю как. Частично это объясняется пробудившимся у меня интересом к политике. Наверное, при других обстоятельствах я заинтересовалась бы чем-нибудь иным. Может статься, если бы Эдгар был биржевым маклером, я получала бы удовольствие от бегающих по биржевым экранам цифр и названий и научилась бы разбираться в повышениях и падениях индекса Доу-Джонса.

За желанием сделать Эдгару хороший подарок стояло желание, чтобы обо мне думали как о сексапильной и щедрой женщине с утонченным вкусом. Чтобы обо мне думали, по мне скучали и чтобы никогда обо мне не забыли. Я много думала, наводила справки и решила подарить изделие из фаянса — Старый Невер, Руан или что-нибудь в этом роде. Я слышала, как миссис Пейс и Эдгар обсуждали свои коллекции, слышала, как Стюарт Барби восторгался посудой Рокси, когда приходил оценить «Святую Урсулу», поэтому стала расспрашивать его о торговцах и магазинах, где я могла бы найти что-нибудь не безумно дорогое. Разумеется, он знал одного торговца-антиквара на Блошином рынке, который специализируется на таких вещах.

Адрес был у меня в руках. Лавка некоего Стэла Г. Мартина имела солидный вид и была одним из постоянных заведений на рынке, где торгуют дорогими вещами. В витрине были выставлены превосходные вазы и блюда. Я переписала то, что значилось на дне супницы миссис Пейс, и сунула бумажку плотному лысеющему господину лет сорока со словами: «Je voudrais, je cherche, un cadeau»[70]. Он моментально перешел на английский, как обычно делают продавцы. Говор у него был английский, да и вид точно у преждевременно стареющего, износившегося джентльмена — такой бывает у тех, кто много курит и слишком увлекается мясом и сахаром.

— Понимаете, подарок для знакомого, у которого приличная коллекция фаянса, — сказала я. — Вот мне и хочется пополнить ее чем-нибудь интересным. — Он с сожалением посмотрел на меня, очевидно догадываясь, какой неожиданностью для меня окажутся цены.

— Это вещи дорогие. Такие дешево не купишь, — сказал он.

— Знаю, — пробормотала я. Знаю, что недешево, видно по тому, каким почтением люди окружают эти черепки.

Он внимательно изучил мою бумажку.

— Таких у меня сейчас нет. Но у меня есть приятель, который время от времени скупает подобные образцы у коллекционеров. Позвольте записать ваше имя… Вы американка?

— Да, американка. Мне нужно это быстро, к Рождеству.

— Может быть, посмотрите эти маленькие assiettes[71]? Это Кемпер, работа конца прошлого века. Их охотно берут — такие красавицы.

Он подвел меня к стенду, где в живописном беспорядке был выставлен набор мелких тарелок. Понятно, почему люди увлекаются фаянсовой посудой — у нее столь изящные, привлекательные формы, что так и хочется взять в руки. На этих тарелках был нанесен рисунок, изображающий птичек на оливковых ветках, перевязанных ленточками.

— Может быть, кувшин? Или вазу? — Мне хотелось найти что-нибудь посолиднее, посерьезнее.

— Где живете в Америке?

— В Санта-Барбаре.

— Везет людям… А как ваш знакомый относится к делфтскому фаянсу? У меня вот есть фигурка коровы. Или вот, посмотрите. — Он взял в руки деревянное блюдо. — Это конец семнадцатого века, одна из самых ранних моих вещей. Тут небольшая царапина, но она заделана.

— Не знаю, — сказала я. — Я только знаю, что он обожает Старый Руан.

— Пожалуй, я что-нибудь подыщу для вас. Точнее, мой Друг. У меня есть фотографии, если угодно. Но это уникальные предметы, имейте это в виду, больших денег стоят. Какую примерно сумму вы рассчитываете потратить?

— Еще не думала. — Здесь первый раз мне пришло в голову, что, если продать «Святую Урсулу», часть выручки Должна пойти мне. На те деньги что угодно купишь. Знаю, что это отдает ханжеством — говорить, что не думала, сколько могу потратить, но правда не думала, пока дело не дошло до серьезной покупки. Всеми денежными делами у нас вообще заправляла Рокси.

К тому же трудно расставаться с картиной, которая всю жизнь висела в доме, это все равно что отдать часть самого себя. Но сейчас я понимала алчных людей, мозг жгла мысль, что я должна получить часть денег от картины, чтобы подарить Эдгару что-нибудь дорогое, равноценное «келли».

— Коллекционеры иногда сдают свои ценности на комиссию. У меня есть кое-какие фотографии. — Торговец вытащил пухлый конверт. — На оборотной стороне указаны даты и другие данные. Пожалуйста.

Поскольку я не знала, что именно мне хочется, я начала рассеянно перебирать карточки, скорее из вежливости, — миски, вазы, чаши, фарфоровые статуэтки, миниатюрные и крупные, но все дорогие, выходящие за пределы моих материальных возможностей. Одно меня удивило: все предметы были сфотографированы в жилой обстановке, выставлены напоказ на буфетах или столах.

И вдруг я натыкаюсь на карточку, изображающую ту самую супницу, которая стоит на серванте у миссис Пейс. Не веря своим глазам, я переворачиваю карточку. «Старый Руан» и все остальные данные, которые я так тщательно списывала. Чтобы скрыть удивление, я беру следующую фотографию, потом снова возвращаюсь к этой, держу, словно взвешиваю, не ошиблась ли. Как это может быть?

— Эту? Что-нибудь в этом духе? — спрашивает торговец.

— Да, в этом духе. Именно это мне нужно.

— О, это уникальная вещь, — говорит он, беря карточку и изучая ее. Потом отдает ее мне.

Невероятная мысль мелькает у меня. Ведь это вполне может быть фотография, которую сделала я сама! Я снимала комнаты миссис Пейс с разных точек, а пленку потом отдала Стюарту Барби. Среди снимков был и этот кадр, на котором ее знаменитая супница и рядом с ней подсвечник.

— Да, непременно в этом духе, — повторила я.

Существуют явления, которые не поддаются разумному объяснению, при одной мысли о которых становится не по себе и мурашки бегут по коже. Я поблагодарила торговца и поднялась, говоря, что я подумаю, что именно взять, подумаю о цене и обязательно приду снова. Я выскочила из лавки как угорелая, и он наверняка немало удивился. В голову лезли разные объяснения, и самое вероятное из них — что миссис Пейс подумывает о продаже супницы. Хотя с другой стороны, она не стала бы скрывать это от меня.

«Тезис, антитезис, синтез. Эта триада — характерный для французов способ мышления», — говорила она. Мой тезис заключался в том, что какой-нибудь мошенник положил глаз на ее супницу. Антитезис: миссис Пейс, намереваясь продать ее, сообщила об этом посредникам, супница попала в рекламные объявления, а затем и на глаза тому типу. Чего-то не хватало в моих рассуждениях. Однажды ночью мне приснился синтез, но он был настолько странный, что утром вылетел из головы.

Я решила, что пока не стоит ничего говорить миссис Пейс. Тем не менее несколько дней спустя я позвонила торговцу и сказала, что беру эту супницу или точно такую же. Он ответил, что ему может потребоваться несколько недель.

Существовала большая разница между Рокси и мной в нашем отношении к событиям в Боснии. Если у нее это были симпатии и возмущение, идущие из глубины кровоточащего сердца, то мое отношение выражалось в пробудившемся сознании — меня увлекала большая политическая игра, разворачивающаяся на подмостках, и моя собственная роль в ней, хоть и скромная — мне отводилась расстановка стульев в зрительном зале. Радовалась ли я успехам Футбольной команды моей альма-матер? Интересовалась ли крохотными скользкими существами на занятиях по биологии моря? Вероятно, да. Наверняка были и другие волнующие эпизоды, но все это чепуха по сравнению с теперешним моим состоянием.

Частью этого состояния был секс. Желание быть с мужчиной заряжает каждую клеточку твоего существа, а когда мужчины нет, то чувствуешь себя испорченной батарейкой, тебя всю разъедает вытекающая из нее жидкость. Если в начале нашей связи с Эдгаром меня во многом возбуждала политика, романтика политических битв, то теперь я вошла во вкус полового влечения как такового. Аппетит приходит во время еды, говаривал Рабле. Опытный мужчина знает такие вещи, о которых я не имела представления.

Однажды Эдгар уступил моим настояниям и, сделав то, что я просила, сказал:

— Господи, только подумать, до чего смешной случай произошел с вашим Нельсоном Рокфеллером. — Нельсон Рокфеллер был губернатором штата Нью-Йорк и умер у своей молодой любовницы — говорили, прямо на ней.

Может быть, просто в истории настала горячая пора. Может быть, меня тянуло к мужчине, как тянуло и к политике. Жизнь между тем продолжалась и становилась скучной, потому что мне начали надоедать прогулки с Женни и со Скэмпом или с обоими сразу, уборка берлоги, где обитают Стюарт Барби и Кон, надоело красить стены в гостиной. Я чувствовала, что выросла из этих занятий, и роман с видным общественным деятелем придавал новую энергию. Знакомство с миссис Пейс тоже стимулировало.

Но более всего меня поглощали тайны передвижения тяжелой артиллерии сербов и тайны la foufoune и la bite — влагалища и мужского члена, а также ужины после исследования этих тайн, ужины с изысканными блюдами, гениальными творениями из капусты. (Saint Jacques aux choux à l'orange, chou farci[72].) И вот теперь моя собственная маленькая капуста, моя норка…

La foufoune — это слово я услышала от Ива, и когда я произнесла его, Эдгар рассмеялся, но немного погодя не без ехидства спросил, откуда я знаю такие словечки. Я видела, что ему хочется, чтобы я объяснила ему поподробнее, и он удовлетворился моим объяснением.

Мы с самого начала договорились с ним соблюдать осторожность, поэтому меня удивляло, что он водит меня туда, где полно публики, — в кино, на собрания, в рестораны. Очевидно, существует неписаное правило: если ты не живешь в Париже, никто не обращает внимания на то, что ты здесь делаешь.

В определенный момент в постели ты перестаешь думать о партнере и начинаешь думать только о себе. Впрочем «думать» не то слово, лучше сказать «чувствовать», но не в смысле эмоций, а в смысле ощущений — когда тебе хочется ощущать руки, губы, член и чтобы это продолжалось без конца. Я испытывала желание быть с мужчиной по утрам, когда просыпалась, но Эдгара, конечно, не было рядом. Я была как кошка в период течки. Раза два я даже переспала с Ивом, что оказалось проще, чем порвать с ним, и мне становилось лучше. Это очень странно. Казалось бы, зачем тебе эти мимолетные свиданки с одним, когда ты любишь другого? А я любила Эдгара Коссета, любила глубоко, по-настоящему.

Да, я менялась. Некоторые вещи уже ранили мои чувства, как это бывает у любой женщины, и теперь я понимала жалобы Рокси на судьбу и невезение. Я никогда не старалась нравиться мужчинам или развлекать их — с них Достаточно, что я хорошенькая и не прочь… Но теперь я старалась. Запасшись словарем, я одолевала военные сводки в «Монд дипломатик» и сексуальные советы в журнальчике «Фру-фру».

«Le sexe n'est pas l'unique zone érogène de l'homme. Le Plaisir erotique, c'est aussi une question de technique… Prenez I'initiative! On peut prendre son pied en s'empalant sur la partie de son anatomie que… Goûtez chaque centimètre de peau… il faut l'étonner…»[73]

Я узнала, например, что если выпить немного отвара из апельсина с розовой водой или мятой, то твои собственные соки делаются ароматными. В Санта-Барбаре я этого никогда бы не узнала. Этот французский эротический секрет поведала мне Дженет Холлингсуорт. Рокси и я пили с ней как-то кофе, и она сказала: «Знаете, девочки, я разыскала прекрасный рецепт для…» И выпить этого отвара надо порядочно, уточнила она, целый заварочный чайник.