Оля.
– Проходи и будь как дома. Впрочем, ты и есть дома, – Макс говорит обеспокоенно, и, даже не смотря ему в глаза, я знаю, что бывший муж волнуется. Сама волнуюсь, чувствую себя не в своей тарелке.
– Спасибо, – растягиваю губы в подобие улыбки, ведь улыбаться мне совсем не хочется.
Медленно разуваюсь и снимаю куртку. Макс так близко стоит, и я явственно ощущаю его желание мне помочь. За руку придержать или, вообще, сапожки снять. Но он отчего-то не решается.
– Мне нужны будут кое-какие вещи… – говорю, нервно теребя край кофты.
Я была в квартире у Кречетова уже несколько раз, мы даже занимались сексом вот на этом самом диване, и на кухне, и в спальне.
А сейчас… что-то изменилось. В какую-то пленку меня замотали и поставили в угол за всем наблюдать. Истошно хочется вопить и кричать, чтобы разрезали эту удушающую штуку вокруг моего тела.
– Я все привезу. Ты только скажи, что именно. И ключи мне дай.
Киваю, параллельно вспоминая, порядок ли у меня дома и прибрано ли. Отчего-то это кажется важным. Дурацкая мысль.
– Ты, наверное, прилечь хочешь? – с заботой спрашивает.
А мне тошно, я чувствую себя слабой и одинокой, искалеченной. Его эта забота только раздражает.
– Или поесть? Оль, ты скажи…
– Мне ничего не нужно, – довольно грубо отвечаю и тут же жалею.
Опускаю свой взгляд на руки, которые сцеплены в замок, а я и не заметила. Стою вся напряженная, точно удара жду.
– Извини. Я не хотела… Пожалуй, я бы что-нибудь съела, – примирительно улыбаюсь, когда мышцы лица как у паралитика, еле-еле приходят в движение.
Мне не хочется быть ему обузой, выносить мозг из-за плохого настроения, но и без него сейчас тоже не могу. Какой-то невидимой нитью переплетены, которая сил мне придает, когда еще вчера я, изнывая, пялилась в больничный потолок.
Макс отвлекается на входящий звонок, а я прохожу в спальню и новым взглядом осматриваю комнату.
Кречетов без вопросов забрал меня к себе из больницы, а я, ничего не спрашивая, села к нему в машину. Мы ни о чем не договаривались, но внутри четко улавливала, что Макс – последний человек, который оставит меня, сколько бы гадости я ему ни преподнесла.
Кладу руку на живот и царапаю по нему ногтями. Внутри еще никогда не было так пусто. В прямом и переносном смысле. За один день моя жизнь перевернулась, а потом еще раз сделала оборот. И вот… я стою в спальне своего бывшего мужа и смотрю во двор, где на детской площадке играют мамы с детьми.
Будто кто-то смеется надо мной.
– Ляль, все еще будет, – слышу тихий голос позади меня. Кречетов подкрался как дикий кот, блин.
– Но его уже не будет. Если я еще когда-нибудь забеременею, даже в документах будет указано, что это вторая беременность. Второй ребенок.
Горло сужается от подступающих слез, хриплый голос звучит низко и по-больному страшно.
– Как думаешь, это был мальчик или девочка?
На секунду задумываюсь, вспоминая первые ощущения на УЗИ. У меня ведь еще сохранились снимки.
– Мальчик.
– И как бы ты его назвала?
В груди печет яростный огонь, который ничем не погасить. Какой-то ядерный, свирепый. От него во все конечности искрометные удары направляются, и я, обессилев, рухнуть хочу.
– Не знаю. Я не успела подумать… но… Может быть, Матвей? – почему-то я спрашиваю мнение Макса. Словно это и правда был его ребенок.
– Красивое имя.
Макс берет прядь моих волос и убирает за ухо, обнажая шею. Я чувствую его тепло и заботу даже в таких мелочах. И еще больше корю себя за то, что упустила.
– Прости меня.
– За что?
– Что я такая дура, не знаю. Не ценила, что имела.
Кречетов грустно улыбается, и чувствую, как хочется ему обнять меня. Сама дергаюсь в его сторону. Но выходит пока коряво.
– Я не хотела разводиться. Думала, ты остановишься, не будешь ставить ту дурацкую подпись. Наругаешься на меня, схватишь в охапку и отвезешь домой.
– И я не хотел, Ляль. Просто устал.
Ребра от вдоха расширяются до треска, и мне кажется, я могу лопнуть.
Перед глазами круги фиолетовые расходятся, в ушах гул. Хватаюсь за руку мужа, который, конечно же, рядом, и утыкаюсь носом в широкую грудь.
И плачу.
Долго, навзрыд.
То, что хранила в себе эти дни, то, что не выплакала, выливается горькими струями из глаз. Следы на щеках ядовито прожигают кожу, не коснуться. А я все плачу и плачу.
Кречетов подхватывает меня на руки и укладывает в постель. Накрывает одеялом, и я прячусь в нем как в коконе. Где тихо, тепло и спокойно.
Просыпаюсь от навязчивой трели домофона. Звучит он приглушенно и отстраненно. Сначала даже не понимаю, что именно звонит и где.
– Макс? – зову бывшего мужа и оглядываюсь.
На соседней подушке явно след от его головы, да и в комнате еще пахнет его парфюмом.
Поднимаюсь с кровати и бреду в коридор. Свет везде выключен, и я понимаю, что Кречетова дома нет. Охватывает паника, даже холодно становится.
– Да? – хрипло спрашиваю в трубку.
Где-то под ложечкой свербит беспокойство. Взглядом осматриваю все вещи в коридоре.
– Курьер.
Заторможенно уставилась на белую трубку и не нахожу, что ответить.
– Я ничего не заказывала.
– Кречетова Ольга?
– Да.
– Тогда я по адресу.
Трясущимися пальцами жму на черную кнопку. О том, что я здесь, не знает никто. Ну, только Макс.
Да и где он, черт возьми? Успеваю надумать всякого.
Курьер передает мне обычный пакет, в котором прощупывается картонный конверт. И удаляется, оставляя меня в полном шоке.
Я будто еще во сне лежу, хорошо устроившись в Кречетова под мышкой. Потому и перестаю что-либо понимать.
На конверте точно мое имя и точный адрес Кречетова. Мороз по коже прокатывается от осознания, что кто-то еще в курсе моих дел.
Сначала слив информации по Максу, потом о беременности, теперь вот это…
Становится душно, а сердце вопит в теле и проламывается через ребра.
Ощущение, что кто-то стоит позади меня, я чувствую его незримое присутствие, его дыхание, даже туалетную воду. Но так страшно повернуть голову и столкнуться с ним взглядом.
Надрываю конверт. Оттуда выпадает обычная флешка и простой лист, сложенный вдвое.
В меня как столб воткнули, я не в силах даже взять маленькую флешку в руку, не говоря уже о том, чтобы прочитать что-то на листе.
Мне просто страшно. Оттого что творится вокруг меня. Как в водоворот силой засасывает, и дно не чувствуется.
У меня нет с собой ноутбука, чтобы я смогла посмотреть информацию на флешке. Но любопытство сильнее меня. Поэтому почти уверенной походкой иду в кабинет Макса, там у него стоит его рабочий компьютер. Остается надеяться, что пароль он от него не менял.
Ввожу знакомые мне цифры, и передо мной открывается заставка с нашей с Максом фотографией.
Господи, он и ее не поменял.
Усмехаюсь, снова сожалея, сколько времени мы упустили.
А потом вставляю флешку в разъем и потираю руки, пока жду, когда компьютер загрузит информацию.
Глазами упираюсь в крутящийся кружочек, и молиться уже начинаю, чтобы там оказались какие-нибудь забытые фотки.
Кажется, сердце сейчас выскочит прямо на клавиатуру. Живот погано режет от волнения.
Дыхание спирает, а оставшийся кислород превращается в нечто кислое, что разъедает стенки всех органов. Состояние тотальной беспомощности и апатии… Когда я открываю папку на присланной флешке.
Несколько фотографий, принтскрины переписок, ссылки на статьи, в которых говорится о Максе, его центре, о моей беременности, о нашей с Оскаром прошлой жизни. Оказывается, то, в чем я варилась, поправочка, меня варили, продолжалось достаточно долго.
Как старую вещь бултыхали в разных грязных водах и тихо посмеивались.
Человеческая жестокость поистине не знает границ. Или, может, это совсем не жалость, а зависть…
А потом я решаюсь раскрыть лист, который прислали вместе с флешкой.