Развод. После…

глава 37

Оля.

В больницу забегаем. Макса догнать не могу.

Мы узнаем всю нужную информацию о нахождении отца Макса и поднимаемся на этаж в кардиологию.

Муж уходит искать кабинет врача, а я, замедлив ход, останавливаюсь. Мама мужа – Елизавета Павловна – сидит на скамейке, откинувшись на спинку, и смотрит в одну точку. Не могу продолжать скользить за Максом тенью, когда Елизавета сидит в таком состоянии. Одна.

Поправив сумку на плече, присаживаюсь рядом.

Тишина в коридоре такая, что дышать боишься, чтобы ее не нарушить. Любой шорох одежды расщепит пространство на тысячи острых осколков, которые вонзятся в важные артерии.

Ксении нигде не видно, хотя последнее, что бы мне сейчас хотелось, это выяснять с ней отношения.

Елизавета Павловна сидит и слегка раскачивается. Глаза красные, без косметики, отчего припухлость под глазами более отчетлива. Губы искусаны. Не представляю, что переживает эта женщина.

– Значит, ты опять с моим сыном? – скрипит не своим голосом. Даже пугает, и я неосознанно дергаюсь.

Да, это не время и не место для такого разговора. Мы не знаем, что произошло с отцом Макса. Общее горе должно же как-то сплотить? А я и правда считаю это общей проблемой и трагедией, как бы старшая Кречетова ко мне ни относилась.

– Почему у нас не получились нормальные отношения? – игнорируя ее вопрос, задаю свой.

Не собираюсь говорить, что я идеальная невестка, но я люблю Макса. Ее сын выбрал меня. И мы правда были счастливы.

– Когда любишь, не ломаешь, а чинишь, – еще более скрипуче и хрипло произносит, вкладывая всю боль и печаль.

Избитая фраза, которая заставляет поморщиться. Отворачиваюсь в тот момент, чтобы лишний раз не провоцировать. А потом я задумываюсь: может, и в ее супружеской жизни не все гладко было? Но как-то прожили они вместе с Виктором Ивановичем столько лет!

– А что, если на тот момент, мы просто не могли уже быть вместе?

– Значит, это не любовь, – упрямо говорит твердым голосом.

Я замолкаю. Спорить сейчас бессмысленно, да и у каждого в любом случае своя правда.

– Мне жаль, что это случилось с вашим мужем, – искренне говорю.

Сложно понять, что сейчас испытывает Елизавета. Я, например, даже прожив в четверо меньше с Максом, чем его родители, не могу вообразить, что со мной произойдет, если с мужем что-то случится. Это же… будет конец.

А свекровь сидит, аккуратно вытирает вновь скатившиеся слезы и… ждет врача. Вот так смиренно, не обивая пороги. Я бы сошла с ума, разнесла бы всех и вся, но… это я.

Елизавета думает и действует по-другому. Потому что мы разные. Возможно, осознав это, мы не ругались бы и не спорили до потери пульса раньше.

– Я видела внизу аппарат с кофе. Вам принести? – медленно поднимаюсь и вопросительно смотрю на женщину.

Кречетова не ожидала участия с моей стороны. И это минус. Мне. Точнее, той Оле, которая так и не смогла найти общий язык с родителями любимого человека.

– Если можно.

– Сахар? Сливки?

– Два сахара и немного сливок. Так нежнее, – с легким кивком уточняет.

Скомкано улыбаюсь и спускаюсь на первый этаж за кофе. Теперь знаю, что свекровь любит обычный американо со сливками и сахаром. Потому что так нежнее.

Возвращаюсь с двумя картонными стаканчиками и усаживаюсь на свое место. Чувствую себя поуверенней и посвободнее.

– Наверное, мне перед вами нужно извиниться… За прошлое, – опустив взгляд говорю.

Я долго собиралась с мыслями, чтобы это сказать. К слову, извинения не всегда вылетают легко и быстро. Иногда нужно действительно осознать, за что именно ты извиняешься. В чем твоя вина?

– И ты меня извини, – устало говорит. Без тени фальши.

Между нами повисает неловкость и молчание. Но внутри я чувствую, как упал груз какой-то недосказанности и обид. Словно одним махом разрубила узел, который стягивался многие годы. Дышать легче. И смотреть в глаза свекрови тоже стало легче.

Потом не знаю, что именно меня толкает, но я рассказываю про нас с Максом. Как мы встретились на мероприятии, как начали встречаться, как решили снова быть вместе, потому что по-другому не получилось. Порознь намного хуже, нежели вместе.

Рассказываю все о своих чувствах, о своих планах и переживаниях. Оставляю за пробелами только историю с Ксенией.

Макс приходит через полчаса.

Мы с Елизаветой Павловной одновременно встаем и устремляем свои испытывающие взгляды на мужчину. Вижу, как бледнеет свекровь, теребит ремешок сумки и поджимает губы.

– Вы не переубивали здесь друг друга? – спокойно говорит.

Мы выдыхаем и с натягом улыбаемся.

– У отца случился микроинфаркт. Ему уже лучше, он под наблюдением. Сейчас угрозы жизни нет.

– Так и знала, его эти просмотры боевиков до добра не доведут. Вечные стрелялки, пугалки, – причитает.

Макс обнимает мать, гладит по спине, пока та снова плачет. Он прекрасно понимает, что дело не в фильмах, но дает матери высказаться, выплеснуть свои переживания.

– К нему можно? – спрашивает, чуть успокоившись.

– Нет. Нужно разъехаться по домам. Мы придем завтра и увидим его.

Елизавета недовольно взмахивает руками и что-то бормочет. Не представляю, каково ей сейчас оставить мужа в больнице одного. Нам ведь всегда кажется, если будем находиться за стенкой, то чем-то поможем больному человеку.

– Кстати, а где Ксения?

Мы с Кречетовым переглядываемся и тут же опускаем взгляды в пол. Говорить о ней никто не хочет. Меня скручивает от ее имени, и я держусь, чтобы не начать рассказывать матери о ее замечательной дочери. Только-только же контакт налажен!

– Ты ей звонила? Потому что я нет.

– Я сначала набрала тебя, рассказать, что случилось. Затем Ксюше. Объяснила, что с отцом беда, и ты уже едешь в больницу.

– Ясно, – коротко отвечает, но оправдывать сестру не спешит. Тоже злится.

Ксения так и не появляется. Мы помогаем Елизавете Павловне сесть в такси и просим отзвониться, когда будет дома. Себе заказываем отдельную машину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мы больше не разговариваем с Максом этим вечером. Не потому что не о чем. Каждый думает о своем. И нам комфортно молчать вместе.

Да и засыпаем мы, обнявшись.