Реальная угроза

Глава 5 Первые шаги

Чавез проснулся с головной болью, обычно сопровождающей первые несколько часов, проведённые в разреженном воздухе. Эта головная боль возникает где-то позади глаз и распространяется по всей голове. Несмотря на это, он был благодарен судьбе. На протяжении всей своей армейской карьеры он всегда просыпался за несколько минут до подъёма. Это позволяло ему постепенно перейти от сна к бодрствованию, и потому процесс пробуждения становился немного более лёгким. Чавез повернул голову налево и направо, осматривая все вокруг в оранжевом свете, проникающем сюда через окна без занавесок.

Здание назвал бы казармой всякий, кому не приходится постоянно жить в ней.

Чавезу оно казалось скорее охотничьим домиком — догадка, оказавшаяся совершенно правильной. В спальне площадью примерно в две тысячи квадратных футов он насчитал ровно сорок железных кроватей, на каждой из которых были тонкий армейский матрас и коричневое армейское одеяло. Простыни, однако, были пристёгнуты по углам эластиком. Чавез пришёл к выводу, что заниматься разными глупостями здесь не придётся, и это его вполне устраивало. Пол был голым — из гладкой, натёртой воском сосны, а сводчатый потолок опирался на тёсаные сосновые столбы, заменяющие готовые балки. Сержанту показалось удивительным, что во время охотничьего сезона находятся люди — богатые люди, — готовые платить деньги, чтобы жить в таких условиях: ещё одно доказательство того, что деньги не наделяют мозгами их владельцев. Самому Чавезу казармы не так уж нравились, и единственной причиной, почему он не захотел жить на частной квартире внутри Форт-Орда или поблизости от него, было его желание скопить деньги на «Корветт». Иллюзия пребывания в казарме становилась окончательной из-за того, что у ножек каждой кровати стоял настоящий армейский шкафчик, приобретённый в магазине, торгующем списанным армейским имуществом.

Он подумал, а не стоит ли приподняться на локтях, чтобы выглянуть в окно, но тут же пришёл к выводу, что скоро в любом случае все увидит. От аэропорта они ехали два часа, и сразу после прибытия каждому выделили койку в здании.

Остальные кровати были заполнены спящими и храпящими солдатами. Чавез сразу понял, что это солдаты: никто другой не может так храпеть. Тогда это обстоятельство показалось ему зловещим. Единственная причина, по которой молодые мужчины спят и храпят уже в десять вечера, объясняется усталостью.

Значит, это не санаторий. Ну что ж, и в этом нет ничего удивительного.

Сигнал пробудки прозвучал в виде электрического звонка, похожего на звучание дешёвого будильника. Это понравилось Чавезу. По крайней мере, не звук горна — он ненавидел звуки горна по утрам Подобно большинству профессиональных солдат, Чавез знал цену сну, и побудка не была поводом для ликования. Тут же вокруг него зашевелились мужские тела под аккомпанемент обычного ворчания и ругани. Чавез сбросил одеяло, сел и с удивлением заметил, какой колодный здесь пол.

— Ты кто? — спросил мужчина на соседней койке.

— Чавез, старший сержант. Рота «Браво», 3-й батальон 17-1 о полка.

— А я Вега, тоже старший сержант. Штабная рота, 1-й батальон 22-го полка. Приехал вчера вечером?

— Да. Что здесь происходит?

— Я толком не знаю, но вчера нас изрядно погоняли, — заметил старший сержант Вега. Он протянул руку. — Меня зовут Джулио.

— Доминго. Все зовут меня Динг.

— Откуда родом?

— Из Лос-Анджелеса.

— Я из Чикаго. Вставай. — Вега поднялся. — Единственным здешним достоинством является то, что тут сколько угодно горячей воды и отличное хозяйство, без всяких фокусов. Вот если бы ещё по ночам включали отопление .

— Где мы, черт побери?

— Колорадо. Это я, по крайней мере, знаю. Больше ничего. — Оба сержанта пристроились в колонну солдат, направляющихся в душ.

Чавез огляделся вокруг. Ни одного человека в очках. Все выглядели подтянутыми, в отличной физической форме, даже для пехотинцев. Несколько явно увлекались гантелями, однако у большинства, подобно Чавезу, были худощавые подтянутые тела бегунов на средние дистанции. Ещё одно обстоятельство оказалось настолько очевидным, что ему потребовалось на осознание его целых полминуты.

Все без исключения походили на выходцев из Латинской Америки.

После душа он почувствовал себя намного лучше. В раздевалке лежала высокая стопка чистых полотенец, а у стен было достаточно умывальников, чтобы каждый мог побриться, не толкая друг друга локтями. Даже у кабин в уборной были дверцы. Если не принимать во внимание разреженный воздух, пришёл к выводу Чавез, место выглядело многообещающе. Тот, кто составлял распорядок дня, выделил сержантам двадцать пять минут на то, чтобы прийти в себя и приготовиться. Да, отношение к ним было почти цивилизованным.

В 6.30 цивилизованности пришёл конец. Солдаты надели форму, в том числе тяжёлые сапоги, и вышли из казармы. Там их ожидали четверо, стоявшие на одной линии. По мнению Чавеза, это были офицеры. Да и кто другой мог иметь такое выражение лица и манеру стоять? Позади этих четверых стоял ещё один мужчина, он был старше других, но тоже выглядел и вёл себя как офицер, но... не совсем, подумал Чавез.

— Куда мне идти? — спросил Динг Вегу.

— Ты должен следовать за мной. Третье отделение, Капитан Рамирес. Крутой, сукин сын, но хороший мужик. Надеюсь, ты ничего не имеешь против пробежки?

— Попытаюсь не обосраться перед тобой, — ответил Чавез.

На лице Веги появилась усмешка.

— Именно это я и сказал им.

— Доброе утро, парни! — пророкотал голос старшего. — Для тех, кто ещё не знает меня, сообщаю, что я — полковник Браун. Всех, кто прибыл вчера вечером, я приветствую в нашем маленьком горном убежище. Вас уже распределили по отделениям, и теперь я заявляю, что организационная фаза подготовки закончена. Наша группа полностью укомплектована.

Чавеза ничуть не удивило, что Браун оказался единственным мужчиной, не относящимся к латиноамериканской расе. Однако он не знал, почему это не удивило его. Четверо офицеров направлялись теперь к строю солдат. Это были инструкторы физической подготовки, что сразу было видно по белым чистым майкам и непоколебимой уверенности в повадках, — они не сомневались, что сумеют загнать кого угодно.

— Надеюсь, все хорошо выспались, — продолжал Браун. — Начнём день с гимнастических упражнений...

— Да, конечно, — пробормотал себе под нос сержант Вега, — и загнёмся ещё до завтрака.

— Ты здесь сколько времени? — негромко спросил Чавез.

— Второй день. Господи, надеюсь, скоро станет легче. Офицеры прибыли, видно, по крайней мере, на неделю раньше — они не блюют после пробежки.

— ...и непродолжительного трехмильного кросса по холмам, — закончил Браун.

— Ну это-то не слишком страшно, — заметил Чавез.

— Именно так я думал вчера утром, — ответил Вега. — Слава Богу, что я бросил курить.

Динг не знал, что сказать в ответ. Вега был тоже лёгким пехотинцем из 10-й горной дивизии и, подобно Чавезу, способен был передвигаться весь день с пятнадцатью фунтами снаряжения на спине. Однако воздух был очень разреженным, до такой степени, что Чавез не мог понять, на какой высоте они находятся.

Они начали с обычной дюжины физических упражнений, да и число повторений не было слишком уж большим, хотя Чавез почувствовал выступающий пот. Лишь во время пробежки он понял, насколько трудно ему придётся. Солнце взошло над горами, и сержант впервые сумел оценить, какая местность их окружает. Лагерь находился в глубокой долине и занимал примерно пятьдесят акров почти ровной площадки. Всё остальное вокруг казалось вертикальным, однако при более близком знакомстве склоны были не круче сорока пяти градусов и местами покрыты приземистыми карликовыми соснами, которые никогда не достигнут высоты, необходимой для рождественских украшений. Четыре отделения — каждое с инструктором и капитаном во главе — двинулись в разных направлениях по тропинкам, выбитым в горных склонах. На протяжении первой мили, по оценке Чавеза, они поднялись примерно футов на пятьсот, постоянно пробираясь по причудливым изгибам в сторону возвышенности, покрытой скалами. Инструктор не дал команды петь, что обычно является составной частью пробежки строем.

Впрочем, и строя-то никакого не было, просто вереница солдат, старающихся не отстать от безликого робота, чья белая майка звала их навстречу смерти от изнеможения. Чавез, не начинавший ни одного дня за последние два года без пробежки длиной в добрых три мили, заметил, что задыхается уже после первой.

Ему хотелось сказать что-то вроде: «Здесь нет проклятого воздуха, нечем дышать!» — но он понимал, что нельзя понапрасну расходовать кислород, каждая молекула которого была необходима для обогащения его крови, циркулирующей в теле. Инструктор остановился на вершине холма и обернулся, чтобы убедиться, все ли следуют за ним;

Чавез, который напрягал все силы, чтобы сохранить своё место в цепочке бегущих, получил возможность увидеть панораму, достойную фотографии самого Анселя Адамса, причём она казалась удивительно живописной в ослепительном свете утреннего солнца. Но единственной мыслью сержанта, когда он увидел горы, протянувшиеся перед ним больше чем на сорок миль, был ужас, что его заставят пробежать все эти мили. Господи, а мне казалось, что я в отличной форме! Черт побери, я действительно в отличной форме!

Следующая миля пролегала на восток по узкой полоске хребта, и сверкающее солнце безжалостно светило в глаза, которым нужно было постоянно оставаться настороже. Тропинка, проложенная по вершине хребта, была узкой, и стоило ступить в сторону от неё, как можно было упасть и сильно разбиться. Инструктор постепенно увеличил темп бега — или, по крайней мере, так казалось солдатам, пока, наконец, не остановился на другой вершине.

— А ну, не стойте на месте! — заворчал он на тех, кто прибежал вместе с ним. Чавез заметил, что отстали всего два человека, оба из числа тех, кто прибыл вчера, да и то всего на двадцать ярдов. На их лицах был виден стыд и решимость выдержать все. — О'кей, парни, отсюда наш путь лежит под гору.

Так оно и было большей частью, но из-за этого бег стал лишь более опасным.

Ногам, словно резиновым от усталости, вызванной кислородным голоданием, приходилось спускаться по ведущему вниз склону, причём его крутизна менялась от плавной до опасно крутой, он был усыпан камнями, угрожающими неосторожным.

Здесь инструктор сбавил скорость бега ради безопасности, как подумали все.

Капитан пропустил мимо себя солдат и занял место в арьергарде, чтобы следить за развитием событий. Теперь их глазам открылся лагерь. Пять зданий. Из трубы одного поднимался дым, обещая завтрак. Чавез увидел вертолётную площадку, полдюжины автомашин, причём все с приводом на обе оси, и то, что могло быть только стрелковым полигоном. Никаких других следов проживания людей заметно не было, и сержант понял, что даже с высоты, с какой он смотрел вчера, не было видно строений ближе к их лагерю, чем в пяти или шести милях. Нетрудно было понять, почему этот район населён так редко. Но Чавез в настоящий момент не имел ни сил, ни времени для раздумий. Устремив взгляд на тропинку, он старался сохранять скорость бега и не потерять равновесия. Он занял место рядом с одним из тех двоих, что раньше отставали, и наблюдал за ним. Чавез думал уже об этом отделении, как о своём, а сослуживцы должны присматривать друг за другом. Но минутная слабость оставила солдата. Теперь он бежал, высоко подняв голову, стиснув руки в тугие кулаки, с силой выдыхая воздух и уверенно глядя вперёд.

Наконец склон постепенно перешёл в равнину, и перед ними показался лагерь С противоположной стороны приближалась другая группа.

— Выстроиться по двое, парни! — в первый раз крикнул капитан Рамирес. Он обогнал своих подчинённых и занял место инструктора, отбежавшего теперь в сторону. Пробегая мимо, Чавез заметил, что этот сукин сын даже не вспотел.

Третье отделение перестроилось в двойную колонну за своим командиром.

— Отделение! Быстрым шагом, марш! — Бегущие тут же перешли на быстрый шаг.

В результате нагрузка на лёгкие и ноги уменьшилась, они поняли, что перешли в подчинение капитана и все ещё находятся в армии. Рамирес провёл их до казармы Капитан не требовал, чтобы они хором отсчитывали шаг Это показывало, подумал Чавез, что он не дурак и достаточно умён, чтобы понять, что у его подчинённых не осталось сил на это. Наверно, Джулио был прав — Рамирес может оказаться хорошим командиром.

— Отделение, стой! — скомандовал капитан и повернулся к строю. — Вольно, ребята. Ну что, все оказалось не так уж плохо, верно?

— Madre de Dios — еле слышно пробормотал кто-то В задней шеренге кого-то тошнило, но желудок был пуст, и всё кончилось одними судорогами.

— О'кей, улыбнулся Рамирес своим подчинённым. — Это все из-за высоты. Но я провёл здесь две недели и знаю, что вы все привыкнете к этому очень быстро. Две недели спустя мы будем пробегать в день по пять миль с полной выкладкой, и вы будете чувствовать себя совершенно нормально.

Чепуха. Чавез разделял эту мысль с Джулио Вега, Одновременно понимая, что капитан, разумеется, прав.

Первый день в учебном лагере для новобранцев был куда хуже этого... а может быть, нет?

— Мы сделаем все, чтобы вы не слишком утомлялись. Вам даётся час, чтобы расслабиться и позавтракать. Не увлекайтесь пищей: после полудня предстоит ещё одна маленькая пробежка. В восемь ноль-ноль собираемся здесь для дальнейшей подготовки. Разойтись.

— Ну какое впечатление? — спросил Риттер. Они сидели на тенистой веранде старого дома плантатора на острове Сент-Кристофер. Интересно, что здесь выращивали раньше, подумал Кларк. По-видимому, сахарный тростник, хотя сейчас тут ничего не росло. То, что раньше было усадьбой плантатора, теперь должно было походить на островной приют богатого промышленника и его гарема любовниц.

На самом же деле все это принадлежало ЦРУ и использовалось как тайное место встреч, особенно хорошо укрытое место для допросов очень важных перебежчиков и для других, более земных, целей — вроде дома для отдыха руководителей управления.

— Общая информация относительно точна, но в ней недооцениваются чисто физические трудности Я не хочу критиковать тех, кто собрал её. Чтобы оценить ситуацию должным образом, нужно побывать там. Обстановка исключительно сложная.

Кларк вытянулся в плетёном кресле и протянул руку за стаканом. Его положение в управлении было много ниже положения Риттера, но, Кларк являлся одним из горстки сотрудников ЦРУ, чья роль была уникальной. Это обстоятельство, а также и то, что он часто выполнял личные поручения заместителя директора ЦРУ по оперативным делам, давало ему право вести себя в присутствии Риттера непринуждённо. Отношение самого Риттера к более молодому подчинённому не было почтительным, однако он уважал Кларка.

— Как дела у адмирала Грира? — спросил Кларк. Именно Грир завербовал его в Центральное разведывательное управление много лет назад.

— Никаких изменений. Ему осталось жить не более двух месяцев, — ответил Риттер.

— Плохо. — Кларк опустил взгляд в свой стакан, затем поднял голову. — Я многим ему обязан. Даже не многим — всей жизнью. Неужели ничего нельзя сделать?

— Нет, болезнь зашла слишком далеко. Ему дают обезболивающее, чтобы облегчить страдания, но это все. Мне очень жаль. Он и мой друг тоже.

— Да, сэр, я знаю. — Кларк осушил стакан и вернулся к прежней теме:

— Я всё ещё не совсем понимаю, в чём заключается ваш замысел, но, если вы намереваетесь захватить их в усадьбах, нужно сразу от него отказаться.

— Неужели такая операция окажется слишком трудной?

Кларк кивнул.

— Да. Придётся привлечь к операции пехотные части с необходимой поддержкой, и даже в этом случае мы понесём потери. Судя по словам Ларсона, служба безопасности у этих бандитов на очень высоком уровне. Думаю, можно попытаться подкупить кого-нибудь из охраны, но им и так платят достаточно много, так что это может обернуться против нас самих. — Кларк не спрашивал, какова цель операции, хотя и предполагал, что её целью является захват нескольких вершителей судеб в Медельинском картеле и переброска их внутрь Соединённых Штатов, где их поставят перед ФБР или на пороге какого-нибудь федерального суда. Подобно всем остальным, эта догадка была неверной. — То же самое относится и к попытке перехватить одного из них во время поездки. Они предпринимают все необходимые предосторожности — меняют время и маршрут поездок, к тому же их повсюду сопровождает вооружённая охрана. Таким образом, чтобы захватить кого-нибудь во время поездки, потребуется надёжная и своевременная информация, а для этого нужна помощь кого-то из близких к ним лиц. Ларсон ближе всех из числа тех, кто находится под нашим контролем, но и он недостаточно посвящён в их дела. Если попытаться убедить Ларсона, чтобы он занял положение, при котором будет посвящён во все подробности, его почти наверняка раскроют и убьют. Он передал нам немало полезной информации — Ларсон хорошо работает, — и попытка проникнуть в тайные дела боссов наркомафии подвергнет его слишком большой опасности. Полагаю, местные правоохранительные органы уже пытались...

— Пытались. Шестеро убиты или бесследно исчезли. То же самое относится к осведомителям. Они просто исчезают. Местная полиция так и кишит агентами наркомафии. Полицейские не в состоянии вести какую-либо операцию в течение длительного времени, не подвергая риску своих людей. Проходит некоторое время, и добровольцев больше не находится.

Кларк пожал плечами и взглянул на море. На горизонте вырисовывался белый силуэт круизного теплохода, направляющегося в порт.

— Думаю, не следует удивляться, почему эти бандиты действуют так успешно. Ларсон был прав — он сказал, что если им не хватает мозгов, они просто их покупают А где они вербуют советников?

— На открытом рынке, главным образом в Европе, и...

— Я имею в виду специалистов по разведке. Судя по всему, это настоящие мастера своего дела.

— Ну что ж, у них есть Феликс Кортес. Это всего лишь слух, но за последние несколько месяцев его имя возникало раз шесть.

— Полковник кубинской секретной полиции, который исчез, — кивнул Кларк.

Секретная полиция Кубы была создана по образцу КГБ. В прошлом поступали сообщения, что Кортес был советником у «мачетерос», террористической организации на Пуэрто-Рико. ФБР практически полностью уничтожило её за последние годы. Ещё один полковник секретной полиции по имени Филиберто Ойеда попал в руки ФБР, и после этого Кортес исчез. Выходит, он решил остаться за пределами своей страны. Тогда возникает следующий вопрос: работает ли Кортес в этой самой бурно развивающейся отрасли свободного предпринимательства или продолжает действовать под контролем кубинской секретной полиции? Как бы то ни было, секретная полиция Кубы создана русскими советниками. Её высший эшелон учился в академии КГБ. Таким образом, кубинские агенты являются достойными уважения противниками. Кортес, без сомнения, относился к их числу. Его досье в ЦРУ доказывало, что он истинный гений, когда речь заходит о сборе информации путём компромата нужных ему людей.

— Ларсон знает об этом?

— Да. Он слышал его имя на вечеринке. Разумеется, было бы неплохо знать, как выглядит Кортес, но в нашем распоряжении находится всего лишь описание, под которое подпадает половина мужчин, живущих к югу от Рио-Гранде. Впрочем, не беспокойтесь. Ларсон знает, как важно проявлять осторожность, а если уж действительно запахнет жареным, у него есть собственный самолёт, на котором он сможет вылететь из Колумбии. На эту тему у него совершенно определённые указания Я не хочу терять хорошего оперативника лишь потому, что ему поручают работу полицейского. Вас я послал туда, — добавил Риттер, — чтобы получить свежий взгляд на ситуацию Вы знаете, в чём заключается общая цель А теперь скажите, что, по вашему мнению там можно сделать для достижения этой цели?

— Хорошо Наверно, вы правы, проявляя интерес к местным аэродромам и ограничивая операцию сбором разведывательной информации Если в нашем распоряжении окажутся достаточные силы, чтобы вести наблюдения, мы также сможем без особого труда найти немало установок по переработке, но их очень много, и их мобильность требует мгновенного реагирования для прибытия в место расположения По моему мнению, нам удастся повторить это не больше полудюжины раз, прежде чем противник поймёт, в чём дело После этого у нас начнут увеличиваться потери, а если противнику повезёт, мы можем потерять всю штурмовую группу. Разумеется, если речь идёт именно об этом. Проследить перевозку законченного продукта наземным транспортом окажется, на мой взгляд, невозможно без поддержки большого количества людей — слишком большого, чтобы такую операцию можно было сохранить в тайне, да и выгода, полученная нами, будет не очень велика В северной части страны находится множество грунтовых аэродромов, и проследить за всеми будет нелегко, но, по мнению Ларсона, эти люди могут оказаться жертвами своего собственного успеха Они так успешно подкупали военных и полицию в этом районе, что совершат крупную ошибку — начнут пользоваться местными аэродромами по определённой схеме, не прибегая к мерам, рассчитанным на беспорядочное их использование Если разведывательная группа не будет привлекать к себе внимания, она сможет успешно действовать на протяжении двух месяцев — впрочем, это излишне оптимистическая оценка, — прежде чем мы примем решение вывезти их оттуда. Мне нужно познакомиться с этими группами, увидеть, на что они способны.

— Я это организую, — кивнул Риттер. Он уже принял решение послать Кларка в Колорадо Лучше его никто не сможет оценить потенциальные возможности готовящихся там групп — Продолжайте

— Операция, которую мы подготавливаем, будет приносить плоды в течение одного-двух месяцев. Мы сможем следить за взлётом их самолётов и сообщать об этом тому, кто в них заинтересован. — Это была единственная часть операции, с которой познакомили Кларка. — В результате мы причиним противнику определённые неприятности на протяжении этого времени, но рассчитывать на большее не приходится.

— Картина, которую вы рисуете, Кларк, выглядит очень мрачной.

Оперативник наклонился вперёд.

— Сэр, если вы собираетесь провести тайную операцию с целью сбора тактической разведывательной информации о противнике, собственные операции которого децентрализованы, — да, такое возможно, но только на протяжении ограниченного времени и с получением ограниченного объёма сведений. Если вы увеличите объём операции, используете в ней больше агентов и попытаетесь получить более значительную отдачу, она обречена. Такую операцию можно вести, но время её действия ограничено. Я не понимаю, стоит ли вообще стараться. — Это было не совсем так. Кларк пришёл к выводу — совершенно правильному, — что главной причиной являлись выборы, проводящиеся в этом году, но решил промолчать. От агента-оперативника ждали иных сведений и не поощряли высказывать догадки, особенно верные.

— Почему мы стараемся, не должно интересовать вас, — напомнил ему Риттер.

Он не повышал голоса. Этого не требовалось, да и запугать Кларка трудно.

— Хорошо, но подобный замысел не является серьёзным Понимаете, сэр, это старая история. Поручите нам операцию, которую мы в состоянии провести, а не такую, которая для нас неосуществима. Скажите, насколько серьёзно мы относимся к этому делу?

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Риттер.

Кларк объяснил ему Лицо Риттера оставалось бесстрастным, когда он выслушивал ответ на свой вопрос. Одно из достоинств Кларка, подумал Риттер, состоит в том, что он единственный человек в управлении, способный обсуждать подобные темы спокойно, без всяких эмоций, и самое главное — говорить по существу дела. В ЦРУ было немало людей, для кого такие беседы представляли интересное интеллектуальное занятие, наводя на размышления, далёкие от профессионального знания предмета, сознательно или бессознательно полученные в результате чтения шпионских боевиков. «Господи, как было бы хорошо, если бы мы смогли...» — рассуждали они. Все почему-то думают, что в Центральном разведывательном управлении служат много профессиональных экспертов в этой области. Это не так. Даже КГБ перестал проводить подобные операции, поручая эту работу болгарам, которые считались их же союзниками, неотёсанными варварами, или настоящим третьим лицам вроде террористических групп в Европе и на Ближнем Востоке. Политическая цена этих операций была слишком велика, и, несмотря на маниакальную секретность, свойственную каждой разведывательной службе в мире, рано или поздно такие сведения становились достоянием общественности. Мир стал куда более цивилизованным с того времени, как Риттер закончил курсы «Фермы» на реке Йорк, и, хотя, по его мнению, это очень хорошо, бывали моменты, когда возвращение к добрым старым временам, обещавшим простое решение все ещё сохранившихся проблем, казалось таким заманчивым.

— Насколько трудной будет подобная операция? — спросил он, не скрывая интереса.

— При соответствующей поддержке и некоторые дополнительных мерах всё пройдёт очень легко — Кларк объяснил, какие потребуются дополнительный меры.

— Все, что они сделали, нам на руку. Это их самая главная ошибка. Дело в том, что они не отходят от принятых традиций при защите своих успехов. Так часто бывает. Вопрос состоит в том, кто определяет правила игры. В данный момент, при существующем положении вещей, и мы и они играем по одинаковым правилам, а эти правила дают преимущество нашему противнику. Создаётся впечатление, что мы не хотим учиться на своём опыте, позволяем противной стороне создавать правила игры и принимаем их. Мы можем помешать им, причинять неудобства, уменьшить уровень получаемых ими доходов, но ведь, черт побери, при тех суммах, о которых идёт речь, это пустяк. Все это может изменить лишь одно.

— Что именно?

— Как бы вам понравилось жить в доме вроде этого? — спросил Кларк, показывая Риттеру одну из фотографий, сделанных им самим.

— Сочетание искусства Фрэнка Ллойда Райта с запросами Людвига Чокнутого, усмехнулся Риттер.

— Человек, построивший себе этот дом, верит в своё всемогущество, сэр. Он и его соратники подчинили своему влиянию целые правительства. Что там говорить, все считают, что они и есть правительство, если не обращать внимания на формальности. То же самое говорили в Чикаго во времена сухого закона про Капоне, будто именно он управляет городом — только одним городом, верно? Так вот, эти люди вот-вот станут настолько могущественными, что будут управлять своей собственной страной и брать в аренду другие. Давайте признаем, что они обладают фактической мощью правительства. Теперь умножим это на растущий эгоцентризм. Рано или поздно они поведут себя именно таким образом. Я знаю, что мы не пойдём на нарушение правил. Но меня ничуть не удивит, если они выйдут за их рамки раз или два, просто чтобы убедиться, удастся им это или нет.

Понимаете, что я имею в виду? Они стремятся как можно больше расширить пределы своего могущества и пока ещё не натолкнулись на кирпичную стену, границу, которая способна заставить их остановиться.

— Джон, ты превращаешься в настоящего психолога, — заметил Риттер с натянутой улыбкой.

— Возможно. Эти ребята торгуют наркотиками, химическими соединениями, ведущими к образованию труднонарушимой привычки, правда? Сами они обычно не пользуются своим товаром, но мне кажется, что они начинают привыкать к самому сильному наркотику в мире.

— Власти.

Кларк кивнул.

— Так вот, рано или поздно они примут слишком большую дозу этого наркотика. Ещё до этого момента, сэр, нужно, чтобы кто-то серьёзно задумался над моим предложением. Когда достигаешь вершины своей лиги, правила меняются. Разумеется, для этого нужно принять политическое решение.

Он был повелителем всего, что видел, и, как обычно бывает со всеми подобными афоризмами, это может быть одновременно и правильно, и ошибочно. Не вся долина, в которую он смотрел, принадлежала ему; участок земли, где он сейчас стоял, занимал меньше тысячи гектаров, а панорама, открывающаяся перед ним, охватывала целый миллион. Но ни один человек, живущий в обозреваемом им пространстве, не мог продолжать жить, если ему этого не хотелось. Таким было могущество, которым он обладал, и подобную власть он использовал слишком часто, чтобы запомнить отдельные случаи. Лёгкое движение руки, небрежное замечание, брошенное одному из компаньонов, и всё кончено. Нельзя сказать, что он относился к таким вещам бездумно, смерть — серьёзное дело, но он знал, что такое в его власти. Действительно, это безграничное могущество может свести человека с ума. Он не раз наблюдал, как это происходило с его деловыми партнёрами, причём неоднократно, к их глубокому сожалению. Но он любил изучать мир и его историю. Он извлёк немалую пользу из хорошего образования, навязанного ему отцом, одним из первых путепроходцев, что было весьма необычно для человека, выбравшего такую профессию. Больше всего он сожалел о том, что до смерти отца так и не проявил должную благодарность за полученное образование.

Благодаря ему он разбирался в экономике не хуже профессора университета. Он понимал силы, движущие рынком, и образующие их тенденции. Он понимал и исторические течения, которые вели к их формированию. Он изучал марксизм и, несмотря на то, что отверг его по многим причинам, знал, что в марксизме скрывается не одно зерно истины, смешанное с политической тарабарщиной.

Остальную часть своего профессионального образования он получил в процессе, Как это называют американцы, «обучения на рабочем месте». Пока его отец принимал участие в создании совершенно нового вида коммерческой деятельности, он наблюдал за ним, давал советы и осуществлял конкретные шаги. Он исследовал новые, ещё не открытые рынки — под руководством отца — и завоевал репутацию осторожного человека, стремящегося тщательно разрабатывать планы. Его часто разыскивала полиция, но никогда не задерживала. Он подвергался аресту лишь однажды, но после того, как скончались два следователя, у остальных наступил внезапный провал в памяти. В итоге его непосредственный контакт с полицией и правосудием закончился.

Себя он считал пережитком прошлого — классическим примером капиталиста, нажившего состояние, не брезгуя применением силы. Сто лет назад по территории Соединённых Штатов — он был подлинным знатоком этой страны — прокладывали железные дороги и при этом сокрушали все на своём пути. Индейские племена рассматривались как двуногая порода степных буйволов и подвергались безжалостному уничтожению. Профсоюзы — вербовались наёмные бандиты для борьбы с ними. Правительства — их подкупали или свергали. Пресса — ей позволяли истошно вопить... пока к ней не начинало прислушиваться слишком много людей. Этому он научился у своего отца. Местные газеты старались не быть излишне откровенными, особенно когда выяснилось, что их сотрудники простые смертные люди.

Железнодорожные короли выстроили для себя дома, похожие на дворцы, — зимние в Нью-Йорке и летние «коттеджи» в Ньюпорте. Стоит ли говорить, что они не сталкивались с проблемами, встающими на его пути, но любые исторические параллели разрушаются, если сравнение заходит слишком далеко. Он предпочитал также не обращать внимания на то обстоятельство. что Гоулды и Гарриманы создали нечто полезное для своего общества, а не ведущее к его уничтожению Наконец, ещё один полезный пример, который он извлёк из предыдущего столетия, заключался в том, что острая конкуренция крайне разорительна. Он уговорил своего отца начать переговоры с соперниками. Даже в то время у него был немалый талант убеждения.

Более того, был выбран момент, когда опасность извне сделала сотрудничество привлекательным. Лучше не ссориться друг с другом, увеличивая свою уязвимость, чем понапрасну тратить время, деньги, силы и кровь, — было его аргументом.

Разум одержал верх.

Его звали Эрнесто Эскобедо. Он был одним из многих главарей картеля, но большинство партнёров прислушивались к его мнению. Не то чтобы они всегда соглашались с ним, не все принимали его советы, но мысли, высказанные им, воспринимались с пониманием, которого они заслуживали, потому что, как правило, были эффективными.

У картеля не было главы как такового, поскольку картель не являлся единым предприятием, а скорее представлял собой группу лиц, тесно сотрудничающих друг с другом на конфедеративной основе, — почти комитет, но не совсем, едва ли не друзья, однако и это не соответствовало истинному положению вещей. Возникало желание сравнить картель с американской мафией, но картель был одновременно более цивилизованным и действовал в случае необходимости с большей свирепостью.

По мнению Эскобедо, картель лучше организован и более энергичен, что является признаками молодой и жизнеспособной организации по сравнению с мафией — формацией старого и феодального типа.

Он знал, что сыновья баронов-грабителей использовали богатство, накопленное их предками, для того, чтобы образовать могущественную элиту, которая правила своей нацией, придя к ней на «службу». Эскобедо, однако, не хотел оставлять такое наследство своим сыновьям. К тому же, если уж говорить строго, он сам являлся представителем второго поколения. Теперь всё происходило намного быстрее, чем раньше. Для накопления колоссального состояния больше не требовалась вся жизнь, и потому, убеждал себя он, не обязательно оставлять все сыновьям. Эрнесто сам мог распоряжаться деньгами. Первым шагом в достижении поставленной цели является признание, что это возможно. Он уже давно признал это.

Теперь он поставил перед собой цель осуществить поставленную задачу.

Эскобедо было сорок лет, и он отличался исключительной жизненной силой и решительностью. Он никогда не пользовался товаром, поставляемым другим, предпочитал отключаться с помощью вина, да и то прибегал теперь к этому очень редко. Бокал-другой перед обедом, коктейль во время деловых встреч с соратниками, но обычно — минеральная вода «Перье». Это качество завоевало ему ещё большее уважение среди остальных главарей картеля. Эскобедо был трезвым, рассудительным человеком, это знали все. Он регулярно занимался физическими упражнениями и следил за своей внешностью. В юности курил, но покончил с этой привычкой совсем молодым. Соблюдал режим питания. Его матери было семьдесят три года, но она была все ещё энергичной и живой женщиной. То же самое относилось к её матери, которой исполнился девяносто один год. Его отцу исполнилось бы семьдесят пять лет на прошлой неделе, если бы... но те, кто убил его отца, заплатили страшную цену за это преступление вместе со всеми членами их семей, причём большей частью от руки Эскобедо. Он вспоминал об этом с сыновней гордостью, особенно то, что изнасиловал жену последнего из убийц на глазах умирающего мужа, прикончив затем и её, и двух маленьких детей до того, как его веки сомкнулись навсегда. Эскобедо не получал никакого удовольствия, убивая женщин и детей, разумеется, но такие вещи необходимы. Он продемонстрировал убийцам своего отца, что он сильнее их, и, когда слава о его поступке распространилась, стала маловероятной попытка покушения на членов его семьи.

Такая жестокость была не по душе Эскобедо, но он знал, что подобные уроки укрепляют память. Он понял также, что те, кто не преподаёт своим врагам жестокие уроки, утрачивают уважение в глазах окружающих, а Эскобедо требовал больше всего уважения к себе Его личное участие в расправе — вместо того, чтобы поручить сведение счётов наёмным убийцам, — привело к тому, что его престиж внутри организации ощутимо возрос. Эрнесто — мыслитель, говорили его соратники, но знает, как отомстить врагам.

Состояние Эскобедо было столь огромным, что считать не имело смысла. Он обладал божественной властью над жизнью и смертью. У него были прелестная жена и три восхитительных сына. Когда его интерес к брачной постели угас, он начал выбирать любовниц. Всё, что можно было приобрести за деньги, любую роскошь, он покупал. Эскобедо принадлежали дома в городе, расположенном ниже, эта горная крепость и несколько ранчо на океанском побережье — фактически на побережье двух океанов, поскольку Колумбию омывают воды как Тихого, так и Атлантического океанов. На ранчо — конюшня с арабскими скакунами. Кое-кто из его соратников завели у себя площадки для боя быков, но его этот вид развлечений никогда не интересовал. Великолепный стрелок, Эскобедо охотился на все живущее в его стране — включая людей, конечно. Он попытался убедить себя, что ему следует быть удовлетворённым, но не смог.

Американские бароны-грабители путешествовали по всему свету, их приглашали ко дворам коронованных особ в Европе, они выдавали потомков за наследников благородных семей — циничный ритуал, конечно, но он полностью понимал его ценность. Эскобедо чувствовал себя лишённым свободы, и, хотя причина этого была очевидна, его оскорбляло, что человек, обладающий таким богатством и могуществом, лишён чего-то. Несмотря на все, что ему удалось достичь, он был не в силах преодолеть ограничения своей жизни, но, что казалось ещё хуже, это были ограничения, наложенные людьми, обладающими меньшей властью. Двадцать лет назад он выбрал свой путь к величию, и, несмотря на очевидный успех, то, что он когда-то выбрал именно такой путь, лишило его плодов, на которые он имел полное право, — лишь потому, что маленькие людишки не одобряли выбранный им путь.

Но такое положение существовало не всегда. «Закон? — произнёс когда-то один из великих железнодорожных королей. — Какое мне дело до закона?» И этот магнат сумел добиться своего, путешествовал, где хотел, и был признан великим человеком.

Тогда почему это не могу сделать я? — спросил себя Эскобедо. Часть его сознания знала ответ, но другая часть, более сильная, отвергала это. Он был неглупым человеком, даже умным, но, достигнув таких вершин, Эскобедо не хотел, чтобы его жизнью управляли другие. Говоря по правде, он нарушал все человеческие правила, какие хотел, и это шло ему только на пользу. Он стал таким могущественным, потому что создавал свои собственные правила, говорил себе делец. Придётся заставить себя придумать новые. Они будут вынуждены иметь с ним дело на его условиях. Приняв решение, Эрнесто стал искать пути его осуществления.

Что принесло пользу другим?

Самый очевидный ответ — успех. Если нельзя что-то преодолеть, приходится это что-то признать. В международной политике, как и в любом крупном предприятии, мало правил, за исключением одного — необходимости успеха. В мире нет страны, которая в конце концов не шла бы на сделки с убийцами; требовалось лишь одно — убийцы должны быть ловкими. Стоит убить несколько миллионов людей, и ты — государственный деятель. Разве не лебезит каждая нация в мире перед китайцами — а разве они не убили миллионы своих соплеменников? Разве Америка не старалась примириться с русскими — после того, как они убили многие миллионы собственных народов? При Картере американцы поддерживали режим Пол Пота, а ведь полпотовцы умертвили миллионы жителей своей страны. Когда Рейган был президентом, Америка пыталась установить modus vivendi[3] с теми самыми иранцами, которые убили столько своих соотечественников, и среди них множество тех, кто думали об Америке как о дружественной стране и оказались покинутыми. Среди друзей Америки было немало диктаторов с руками, обагрёнными кровью, принадлежащих и к левому крылу, и к правому, — и все это ради Realpolitik, причём отказывались поддерживать умеренных — как левых, так и правых, опасаясь, что они окажутся недостаточно умеренными. Итак, любая страна, у которой до такой степени отсутствуют принципы, может признать его, Эскобедо, вместе с его партнёрами по картелю, не так ли? Такой выглядела, по мнению Эскобедо, Америка. Ведь у него были принципы, от которых он отказывается отойти, тогда как у Америки их не было.

Коррумпированность Америки была для Эрнесто очевидна. В конце концов, именно он питал её. На протяжении многих лет в этой стране, его самом крупном и прибыльном рынке, существовали силы, стремящиеся превратить его бизнес из нелегального в легальный. К счастью, все они потерпели неудачу. Легализация наркотиков означала бы катастрофу для картеля, но у правительства не хватило здравого смысла добиться этого. Оно могло бы извлечь миллиардные прибыли от продажи наркотиков — подобно тому, как это делал Эскобедо со своими компаньонами, — но у правительства было недостаточно воображения и проницательности для этого. И ещё они считают себя великой державой! Несмотря на всю видимость мощи, у этих янки нет силы воли, нет мужества. Он мог контролировать происходящее в стране, где живёт, а вот они не могут. Они могут захватить океаны, поднять в небо тысячи самолётов, но не в состоянии воспользоваться ими для защиты собственных интересов. Эскобедо недоуменно покачал головой. Нет, американцы не заслуживают уважения.