Реальная угроза

Глава 8 Развёртывание

Просто удивительно, как гладко все прошло, подумал Чавез. В конце концов, все они были сержантами, но тот, кто занимался организацией этого дела, был, несомненно, знающим и умным человеком, потому что все обошлось без слепых поисков, кому какие обязанности поручить. В их отделении были сержант, что помогал капитану Рамиресу в оперативном планировании, санитар, превосходно подготовленный в подразделении сил спецназа, уже прошедший курс владения оружием. Джулио Вега и Хуан Пискадор были раньше пулемётчиками, и сейчас им передали лёгкие бельгийские пулемёты. То же относилось и к радисту. Каждый член группы сразу вписался в отделение, занял отведённое ему место. Все прошли достаточную подготовку и потому с уважением относились к опыту и навыкам другого, а дальнейшая подготовка, при которой каждый овладевал дополнительными навыками, чтобы в случае необходимости заменить товарища, ещё больше заставила их уважать друг друга. Напряжённый режим подготовки усилил чувство гордости, с которым они прибыли в лагерь, и спустя две недели группа действовала, как хорошо оглаженный механизм. Чавез, прошедший обучение в школе рейнджеров, занимался разведкой и шёл впереди. Его задачей было прощупать обстановку, беззвучно передвигаться с одного места на другое, наблюдать и прислушиваться, а затем докладывать капитану Рамиресу.

— О'кей, где они? — спросил капитан.

— Двести метров отсюда, за тем выступом, — прошептал в ответ Чавез. — Пятеро. Трое спят, двое охраняют. Один сидит у костра, второй ходит с автоматом.

В горах было прохладно даже летом. Где-то вдалеке койот выл на луну.

Иногда слышался шорох — это олень пробирался среди деревьев, и единственным звуком, принадлежащим человеку, был отдалённый гул реактивных самолётов. В ясной ночи видимость казалась удивительной, даже не требовались очки, повышающие остроту зрения в темноте, которые имелись у каждого. В разреженном горном воздухе звезды на небе не сверкали, а просто светились, напоминая отдалённые сияющие точки. При обычных условиях Чавез обратил бы внимание на красоту ночи, но сейчас он думал только об операции.

Рамирес и сержанты были одеты в четырехцветные маскировочные комбинезоны, сделанные в Бельгии. Их лица тоже были соответственно раскрашены косметическими палочками (разумеется, в армии их так не называли), причём настолько умело, что люди слились с тенями подобно уэллсовскому человеку-невидимке. Но самое главное — они чувствовали себя в темноте как дома. Ночь была их лучшим и самым надёжным союзником. По своей природе человек дневной охотник. Все его органы чувств, все инстинкты, а также все изобретения лучше всего работают при дневном свете.

Первобытные ритмы сковывают его по ночам, если только он не прошёл подготовки, направленной на преодоление этого. Даже американские индейцы, казалось, растворившиеся с природой, боялись ночи и почти никогда не вели по ночам боевых действий; больше того, у них не принято было охранять ночью свой лагерь, что позволило американской армии разработать свою первую действенную стратегию ночных операций. В темноте человек разжигает костры не только для того, чтобы обогреться, но и для того, чтобы увеличить поле обзора, однако тем самым уменьшает этот обзор до нескольких футов, тогда как человеческий глаз, подготовленный должным образом, способен достаточно хорошо видеть в темноте.

— Всего пять?

— Я насчитал только пять.

Рамирес кивнул и сделал знак ещё двум солдатам приблизиться к нему.

Шёпотом отдав несколько приказов, он вместе с этими двумя двинулся вправо, чтобы подняться над лагерем. Чавез вернулся вперёд. В его задачу входило снять часового и солдата, что сидя дремал у костра. Двигаться в темноте, не нарушая тишины, труднее, чем видеть. В темноте человеческий глаз легче распознает движущиеся предметы, чем стоящие на месте. Чавез осторожно переставлял ноги, чтобы что-то не хрустнуло или не выскользнуло, нарушив тишину, — не следует недооценивать возможности человеческого слуха. При дневном свете этот способ передвижения мог произвести комическое впечатление, но имел явные преимущества.

Правда, красться так довольно медленно, а Динг, как всякий молодой мужчина, не отличался терпением. Это было его слабостью, от которой он стремился избавиться. Пригнувшись, держа наготове оружие, готовый к любой неожиданности, Чавез ощущал, как обострены все его органы чувств, — словно по телу протекал электрический ток. Он медленно поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, а глаза его никогда не замирали на одном предмете — ведь стоит только остановить взгляд на чем-нибудь в темноте, как этот предмет через несколько секунд начинает исчезать, словно растворяясь во мраке.

Чавез ощущал беспокойство, но не мог понять отчего Он замер, осмотрелся, секунд на тридцать обратив все свои органы чувств на поиск слева от себя.

Ничего. впервые за сутки ему захотелось надеть очки ночного видения. Динг отогнал от себя эту мысль. Белка или другой ночной грызун. И уж, конечно, не человек. Никто не может передвигаться в темноте беззвучнее, чем ниндзя, улыбнулся он. Через несколько минут он достиг намеченной позиции и под прикрытием карликовой сосны опустился на колени. Сдвинув крышку с зелёного циферблата своих электронных часов, он наблюдал, как цифры мелькают одна за другой, приближая момент нападения. Часовой ходил по кругу, огибая костёр. Он не удалялся от него больше чем на тридцать футов, стараясь глядеть в сторону, чтобы не нарушить ночное зрение. Но пламя костра отражалось от камней и сосен вокруг, и отражённый свет не мог не влиять на ночное зрение часового — он дважды взглянул прямо на Чавеза, но не увидел его. Время.

Чавез поднял свой МР-5 и выстрелил в грудь часового. Тот вздрогнул от резкого удара, схватился за место попадания и, удивлённо застонав, свалился на землю. Выстрел сопровождался лишь едва слышным металлическим щелчком, похожим на удар одного скатившегося камушка о другой, однако в сонной ночной тишине он показался необычным. Солдат, дремавший у костра, шевельнулся, но не успел закончить движение, повалившись от второй пули Чавеза. Все развивалось отлично.

Чавез прицелился в одного из спящих, когда услышал характерный звук пулемётной очереди Джулио, напоминающий треск разрываемой ткани. Трое спавших вскочили на ноги и упали, не успев выпрямиться.

— Откуда ты взялся, черт побери? — недовольно произнёс «мёртвый» часовой.

Место на груди, куда подала восковая пуля, болело, и досада от неожиданности нападения усиливала боль. К тому моменту, когда он встал, Рамирес и остальные уже вошли в лагерь.

— Парень, а ты молодчина, — раздался голос позади Чавеза, и на плечо его опустилась рука. Сержант едва не подпрыгнул — мимо прошёл незнакомый мужчина и остановился у костра. — Иди сюда.

Ошеломлённый Чавез подошёл к костру. По пути он вынул обойму — при попадании в лицо восковые пули могут нанести нешуточные ранения.

— Итак, признаем результат успешным, — заметил мужчина. — Пятеро убитых, причём они даже не успели опомниться. Капитан, ваш пулемётчик немного перестарался. Я бы чуть повременил с очередью — пулемётная стрельба разносится очень далеко. Кроме того, я попытался бы подобраться поближе — впрочем, эта скала была наилучшим прикрытием. Ладно, забудем об этом. Моя ошибка. Не всегда удаётся выбрать подходящую местность. Мне понравилась дисциплина вашего отделения во время подхода, а само развёртывание было превосходным. Ваш разведчик, капитан, производит прекрасное впечатление. Он едва не заметил меня.

Последняя похвала показалась Чавезу сомнительной.

— А вы кто такой, чёрт возьми? — тихо спросил Динг.

— Парень, я занимался такими операциями в боевой обстановке, когда ты бегал с игрушечным пистолетом. К тому же я смошенничал. — Кларк поднял руку с очками ночного видения. — Я осторожно пробирался вперёд и замирал всякий раз, когда ты поворачивал голову. То, что ты слышал, было моим дыханием. Ты едва не раскрыл меня. Мне даже показалось, что учебную операцию из-за меня придётся отменить. Извини. Между прочим, меня зовут Кларк. — Он протянул руку.

— А меня — Чавез. — Сержант пожал протянутую руку.

— У тебя это здорово получается, Чавез. За последнее время мне не приходилось встречаться с таким искусством. Особенно мне понравилось, как ты передвигаешься. Мало у кого хватает терпения. Ты мог бы пригодиться нам в третьей группе спецназа. — Это была самая высокая похвала Кларка, которая звучала очень редко.

— Что это за группа?

Кларк ухмыльнулся и покачал головой.

— Нечто, чего никогда не было, — не забивай себе голову.

Кларк подошёл к тем двоим, которых «застрелил» Чавез. Оба потирали одинаковые места на бронежилетах, у самого сердца.

— Да, ты умеешь стрелять, парень.

— Из этого кто угодно попадёт в цель.

Кларк повернулся и взглянул на молодого человека.

— Имей в виду, когда начинается настоящая схватка, всё становится другим.

Чавез почувствовал подлинный смысл в этих словах.

— А что именно становится другим, сэр?

— Вот тут самое трудное, — признался Кларк; отделение капитана Рамиреса собиралось вокруг костра. Кларк обращался к Чавезу, как учитель к талантливому ученику:

— С одной стороны, ты должен относиться к этому как к учебной операции, с другой помнить, что здесь всякие ошибки исключены. Ты должен учитывать и одно, и другое. У тебя отличное природное чутьё, парень. Положись на него. Оно сохранит тебе жизнь. Если тебе что-то кажется подозрительным, скорее всего так оно и есть. И не путай это чувство со страхом.

— Почему?

— Тебе будет страшно в бою, Чавез. Мне всегда было страшно. Приучи себя к этой мысли, и она будет помогать тебе, а не мешать. Ради Бога, не стыдись страха. Половина трудностей, с которыми сталкиваются солдаты, возникает оттого, что люди боятся показать свой страх.

— Сэр, а для чего нас готовят?

— Этого я не знаю. Подготовкой занимаются другие. — Кларку удалось скрыть свои опасения на этот счёт. Солдат готовили как-то необычно, не в соответствии с той операцией, которую, как полагал Кларк, им предстоит осуществить. Должно быть, Риттер снова решил перехитрить всех. Ничто так не беспокоило Кларка, как умный начальник.

— Но ведь вам придётся работать с нами в поле.

Удивительно точное замечание, подумал Кларк. Он сам попросил, чтобы его направили сюда; но он, конечно, понимал, что Риттер сделал все, чтобы заставить Кларка обратиться с такой просьбой. В ЦРУ он был самым квалифицированным специалистом по операциям такого рода. Вообще в США мало кто обладал подобным опытом, а те, кто относился к этой категории, становились слишком старыми для оперативной работы. Может быть, всё дело в этом? Кларк не знал, хотя и подозревал, что Риттер любит скрывать такие операции, особенно если хочет проявить осторожность. Умные и осторожные люди часто кончают тем, что обманывают самих себя, подумал Кларк, и Риттер тут не составлял исключения.

— Может быть, — неохотно ответил Кларк. Не то чтобы он не хотел общаться с этими парнями, он боялся к ним привязаться, не зная, что произойдёт дальше и сможет ли он им помочь.

— Итак? — Директор ФБР Джейкобс повернулся к Мюррею. Мюррей протянул руку за чашкой кофе. — Но доказать будет нелегко. Он умён и хитёр, да и вся команда придёт на помощь. Если вы читали его досье, то поймёте почему. Настоящий морской офицер. В тот самый день, когда я прибыл в Мобил, он спас команду с горящего рыболовного судна — говори после этого про удивительное совпадение. Он так близко подвёл свой фрегат, что на борту выгорела краска. Разумеется, можно изолировать всех членов команды и допросить по одному, но вот как это сделать? Ведь сначала нужно определить, кто принимал участие. Мне очень не хочется говорить это, но скорее всего затраченные усилия не оправдают себя, особенно если принять во внимание, что его несомненно поддержит член сената США, да и прокурор федерального округа вряд ли проявит особый интерес. Все это Брайту не понравилось, но мне удалось убедить его. Между прочим, у этого парня большое будущее.

— А насколько убедительной является защита у двух арестованных? — спросил Джейкобс.

— Их положение почти безнадёжно. Вещественные доказательства очень убедительны. Данные баллистических испытаний показывают, что пуля, извлечённая полицией Мобиля из палубы, была из пистолета, найденного на яхте, и на пистолете обнаружены отпечатки пальцев обоих подозреваемых — в этом нам здорово повезло. Группа крови на краях пробоины в палубе — АВ, резус положительный, это совпадает с группой крови жены владельца яхты. Кровяное пятно на ковре в трех футах подтверждает, что у неё были месячные, а это вместе с пятнами семенной жидкости, обнаруженными тут же, даёт все основания подозревать их в изнасиловании. Сейчас в лаборатории ведётся анализ по ДНК — сравнивают семенную жидкость, пятна которой были найдены на ковре, — хотите, заключим пари, что результаты окажутся положительными? Мы сняли полдюжины кровавых отпечатков пальцев, совпадающих с отпечатками пальцев подозреваемых не меньше, чем по десяти точкам сравнения. У нас очень много вещественных доказательств, гораздо больше, чем нужно для того, чтобы выиграть процесс, — уверенно произнёс Мюррей, — а парни в лаборатории ещё не добрались даже до половины собранных материалов. Федеральный прокурор будет требовать смертной казни. Думаю, он своего добьётся. Вопрос заключается лишь в том, давать ли нам согласие на смягчение Приговора в обмен на информацию, которую могут дать Подозреваемые. Впрочем, не я веду это расследование.

При последней фразе Мюррея директор ФБР Джейкобс улыбнулся:

— Предположим, дело поручено вам.

— Примерно через неделю нам станет известно, нуждаемся ли мы в информации. Чутьё подсказывает мне, что нет. Мы, наверно, сможем определить, на кого работал убитый владелец яхты и, следовательно, кто распорядился его убить, — а вот почему, нам пока неизвестно. Однако маловероятно, что подозреваемые знают имя этого человека. Думаю, нам в руки попали два на-емных убийцы — sicarios, которые надеялись, выполнив задание, получить доступ к более выгодной сфере бизнеса. На мой взгляд, эти двое — мелкая сошка, рассчитаны на одноразовое использование. Если так, то они не знают ничего такого, что мы сами не сумеем узнать. Пожалуй, стоит дать им последний шанс, но я бы возражал против смягчения приговора. Четыре убийства, причём с отягчающими обстоятельствами. У нас существует закон о применении смертной казни, а за такое преступление они, безусловно, заслуживают электрический стул.

— Сколько злости у тебя накопилось к старости, — заметил Шоу.

Это была ещё одна шутка, понятная лишь полицейским. Билл Шоу являлся сотрудником ФБР и отличался незаурядным умом. Он выдвинулся на борьбе с внутренним терроризмом и достиг немалых успехов, радикально перестроив систему сбора и анализа информации в ФБР. Этот высокий худощавый мужчина, блестящий шахматист, спокойный и собранный, был в прошлом хорошим оперативником и, приводя разумные и убедительные доводы, отстаивал необходимость применения смертной казни. Здесь мнение полицейских было едва ли не единодушным. Чтобы встать на их сторону, достаточно было увидеть место преступления со всеми его ужасными подробностями.

— Федеральный прокурор согласен, Дэн, — произнёс директор ФБР — Эти двое больше никогда не станут перевозить наркотики.

Будто это имеет какое-то значение, подумал Мюррей. Самым важным для него было то, что убийцы заплатят жизнью. Поскольку на борту яхты был найден достаточно крупный груз кокаина, федеральный прокурор мог прибегнуть к закону, предусматривающему высшую меру наказания за преступления, связанные с наркотиками. В данном случае взаимосвязь, может быть, и являлась несколько натянутой, но для трех руководителей ФБР это не имело значения. Убийства четырех человек — зверского и заранее подготовленного — было достаточно. Однако будет циничной ложью утверждать — как это сделают и они, и федеральный прокурор Южного округа Алабамы, — что ведётся борьба с наркомафией.

Мюррей получил классическое образование тридцать лет назад в Бостонском колледже. Он всё ещё мог читать наизусть по-латыни отрывки из «Энеиды» Вергилия или пламенную обвинительную речь Цицерона против Катилины. Греческий язык он изучал, лишь чтобы читать, — иностранные языки для Мюррея представляли собой одно, а вот различные алфавиты — совсем другое, тем не менее он помнил легенду о Гидре, мифическом чудище с семью или даже больше головами. Каждый раз, когда отрубали одну голову, на её месте вырастали две. То же самое относилось к торговле наркотиками. Слишком уж колоссальные деньги связаны с ней. Деньги, при обладании которыми исчезает понятие жадности, деньги, которые позволяют купить все, что только может пожелать человек с достаточно простыми запросами, — а большинство баронов наркомафии относились к их числу. Только одна успешная сделка могла обогатить человека на всю жизнь, и потому было немало тех, кто охотно и сознательно рисковал жизнью ради одной такой сделки. Решив поставить на карту собственную жизнь, разве могли они думать о жизни других? Ответ был очевидным. Поэтому убивали они с таким же равнодушием и жестокостью, как и ребёнок, топчущий муравейник. Они убивали соперников, потому что не хотели их иметь. Они убивали семьи соперников, поскольку боялись, что через пять, десять или двадцать лет вырастет сын, желающий отомстить, а также потому, почему государства вооружаются ядерным оружием: важную роль играл принцип сдерживания и устрашения. Ведь даже тот, кто готов поставить на карту собственную жизнь, может дрогнуть при мысли о жизни своих детей.

Итак, в данном случае у Гидры удалось отрезать две головы. Месяца через три материалы расследования поступят в федеральный суд округа. Процесс продлится около недели. Защита будет стараться изо всех сил, но, если федеральный прокурор проявит осторожность при представлении суду вещественных доказательств, он выиграет процесс. Защитники попытаются опровергнуть улики, представленные береговой охраной, однако нетрудно предвидеть точку зрения прокурора: присяжные заседатели, глядя на капитана Уэгенера, увидят героя, а посмотрев на обвиняемых, увидят подонков. Единственная тактика, которую может выбрать защита, почти несомненно принесёт обратные результаты. Далее, судья должен вынести своё решение — но процесс будет проходить на Юге, где даже у федеральных судей представление о правосудии простое и ясное. Как только обвиняемых признают виновными, начнётся этап вынесения приговора, и снова это произойдёт на Юге, там, где население читает Библию. Присяжные заседатели примут к сведению отягчающие обстоятельства: убийство всей семьи, состоящей из четырех человек, вероятность изнасилования, убийство детей и провоз наркотиков.

Да, но на борту яхты было спрятано много денег — миллион долларов, возразит защита. Убитый глава семьи связан с наркобизнесом. А какие у вас доказательства? — благочестиво спросит прокурор. Кроме того, какова вина жены и детей? Присяжные заседатели выслушают все это внимательно, трезво, едва ли не с благоговением, получат рекомендации от того же судьи, который посоветовал с самого начала признать обвиняемых виновными. Затем присяжные удалятся на заседание, проведут там достаточно времени, обдумывая своё решение, делая вид, что взвешивают доказательства «за» и «против», и придут к заключению, принятому несколько дней назад. После этого вернутся в зал суда и объявят приговор: смерть. Преступники, больше не являющиеся обвиняемыми, будут переведены в федеральную тюрьму. Без сомнения, приговор будет автоматически обжалован, однако, если судья не допустил никаких серьёзных ошибок во время процесса, отмена приговора маловероятна — слишком очевидны вещественные доказательства.

Потянутся годы обжалований. Представители общественности станут возражать против смертной казни из философских соображений — Мюррей не был согласен с такой точкой зрения, хотя и уважал подобных людей за их настойчивость. Рано или поздно Верховный суд примет решение по этому вопросу, однако верховники, как звала их полиция, отдавали себе отчёт в том, что, несмотря на прошлые решения, отвергающие смертную казнь, в конституции ясно предусматривалась её неизбежность, а воля народа, выраженная через представителей в конгрессе, недвусмысленно требовала смертной казни при определённых преступлениях, связанных с наркотиками. Большинство конгрессменов выразили эту точку зрения сухим и точным языком. Таким образом, лет через пять, после того как все обжалования будут рассмотрены и отклонены, обоих убийц посадят на деревянный стул, пристегнут электроды и включат рубильник.

Это удовлетворит Мюррея. Несмотря на весь опыт и обширный кругозор, он оставался прежде всего полицейским. Было время, после выпуска из академии ФБР, когда он считал, что вместе со своими однокашниками — большинство их уже ушли на пенсию — действительно сумеет изменить мир. Судя по статистическим данным, они добились немалого, однако статистика — наука слишком сухая, слишком удалённая от простых людей. Для Мюррея борьба с преступным миром состояла из множества маленьких схваток. Жертвы преступления всегда оказывались в одиночестве — их грабили в одиночестве, похищали, насиловали и убивали в одиночестве, и все они являлись отдельными личностями, которых могли спасти или отомстить за них — жрецы-воители из ФБР. И здесь его взгляд на мир определялся ценностями католического образования, поскольку бюро оставалось цитаделью ирландско-католической Америки. Может быть, он не сумел изменить мир, зато спас немало жизней и отомстил за многих погибших. Как всегда, появятся новые преступления, но все битвы Мюррея заканчивались победами, и в конечном итоге, верил он, наступит перемена для его общества, и эта перемена принесёт положительные результаты. Он верил в это так же твёрдо, как верил в Бога, каждый схваченный преступник означал скорее всего спасённую жизнь когда-то в будущем.

И в данном случае он ещё раз способствовал торжеству справедливости.

Но это отнюдь не повлияет на торговлю наркотиками. На своём новом посту Мюррей получил возможность заглядывать далеко вперёд, о чём рядовые агенты ФБР говорят лишь после окончания рабочего дня, сидя за коктейлем. Хотя им и удалось отрубить две головы, арестовав этих убийц, у Гидры уже выросли две новые, а может быть, их уже и больше. Ошибка Мюррея заключалась в том, что он не следовал развитию мифа до его логического завершения, как сделали это до него другие. Геракл убил Гидру после того, как изменил тактику. Один из людей, помнивших это, находился в кабинете рядом с ним. Но Мюррею ещё не было известно, что, достигнув того уровня, на котором ты получаешь возможность принимать решения, открывающаяся панорама постепенно меняет твою точку зрения.

Кортесу тоже нравилась открывающаяся перед ним панорама, хотя на высоте этой крепости атмосфера была достаточно разреженной. Его новый босс отлично владел примитивными способами демонстрации своего могущества. Массивный письменный стол с креслом был повёрнут по отношению к широкому окну так, что сидящие напротив не могли рассмотреть выражение его лица. Он говорил спокойным, тихим голосом, в котором ощущалась недюжинная сила. Жесты его были сдержанными, речь мягкой. На самом же деле это был человек исключительной жестокости и, несмотря на все своё образование, гораздо менее интеллектуальный, чем он себя считал. Но именно поэтому ему и понадобились услуги Кортеса. Тем временем бывший полковник кубинской секретной полиции, получивший подготовку в Москве, устремил свой взгляд на зелень раскинувшейся перед ним долины. Он не возражал против того, чтобы Эскобедо занимался играми, давая своему посетителю зримое доказательство своего могущества. Кортес играл в подобные игры с намного более опасными людьми, чем этот.

— Итак?

— Я завербовал двоих, — ответил Кортес. — Один будет снабжать нас информацией за деньги, другой — по иным причинам. Кроме того, я познакомился ещё с двумя потенциальными кандидатами, но счёл их неприемлемыми.

— Кто эти, услугами которых вы будете пользоваться?

Кортес покачал головой.

— Я уже говорил, что личности моих агентов будут храниться в секрете. Это — основа разведывательных операций. Внутри вашей организации имеются осведомители, и неосторожное слово может поставить под угрозу наш сбор информации, в которой мы так нуждаемся. Хефе, — произнёс он заискивающе — этот человек любил лесть. — Хефе, вы наняли меня, чтобы использовать мой опыт и знания. Вы должны позволить мне вести работу как положено. Осведомлённость и надёжность моих источников вы оцените по полученной от меня информации. Мне понятны ваши чувства. Это вполне нормально. Кастро тоже задавал мне этот вопрос, и я отвечал ему точно так же. Давайте сохраним подобный порядок.

В ответ он услышал удовлетворённое ворчание. Эскобедо любил сравнивать себя с главой государства, особенно таким, который вот уже на глазах целого поколения безнаказанно занимает вызывающую позицию по отношению к янки. Феликс, даже не поворачивая головы, знал, что на красивом лице сияет довольная улыбка.

Он солгал дважды: Кастро никогда не спрашивал его об этом, как и никто на острове не осмелился бы возразить диктатору, задай он такой вопрос.

— Ну и что вы узнали?

— Американцы что-то готовят, — произнёс Кортес почти насмешливо, и в то же время по-деловому сухо. В конце концов, нужно оправдывать своё жалованье. — Правительство разрабатывает новую программу с целью помешать проникновению нашего товара к ним. Мои источники ещё не знают ничего конкретного, но сведения поступили от нескольких человек, так что в них, по-видимому, не приходится сомневаться. Мой второй источник сможет подтверждать информацию, которую я буду получать от первого. — Феликс чувствовал, что его уроки ничему не научат Эскобедо. Вербовка для одной операции двух взаимодополняющих источников вызвала бы восторженную письменную благодарность от любой настоящей разведывательной службы.

— И сколько будет стоить нам эта информация?

Деньги, произнёс про себя Кортес, подавив вздох. Для него все сводится к деньгам. Неудивительно, что для осуществления операций по безопасной транспортировке грузов Эскобедо понадобился профессиональный разведчик. Только дурак считает, что все покупается за деньги. Но иногда деньги приносят пользу, и хотя Эскобедо не знал этого, он платил их своим американским наёмникам и предателям больше, чем все разведслужбы коммунистических стран.

— Гораздо выгоднее заплатить огромную сумму одному, который занимает высокий пост, чем разбрасывать деньги по мелочам среди множества мелких чиновников. Чтобы получить нужную нам информацию, четверти миллиона долларов будет достаточно. — Разумеется, он львиную долю этой суммы оставит себе, ведь нужно покрывать собственные расходы.

— И это все? — недоуменно произнёс Эскобедо. — Да я плачу куда больше за...

— Шеф, у вас неправильный подход. Вы платите людям, исходя из их положения, а не за те сведения, к которым они имеют доступ. Вы никогда не думали о системном подходе в борьбе с врагами. Получая необходимую информацию, вы сможете намного эффективнее расходовать имеющиеся в вашем распоряжении средства. Вы сумеете разработать стратегию действий, а не тактику, — заключил Кортес.

— Да, конечно! Они поймут, что с нами надо считаться!

Уже не в первый раз Кортес подумал о том, что его главной задачей было побыстрее заработать побольше денег и скрыться... Может быть, дом в Испании... а может — занять место этого самовлюблённого клоуна. А ведь неплохая мысль...

Но не сейчас. Самодовольство Эскобедо потрясало, но в то же время он был умным человеком, способным на быстрые действия. Главным различием между ним и теми, кто руководил секретной полицией, где раньше служил Кортес, было то, что этот человек не боялся принимать решения и принимал их мгновенно. Здесь не было бюрократии, отсутствовали бесчисленные ряды столов, по которым передавались документы. За это он уважал эль хефе. По крайней мере, тот знал, как принимать решения. Может быть, когда-то и в КГБ знали это, даже в американских спецслужбах. Но все это в прошлом.

— Осталась неделя, — сообщил Риттер советнику по национальной безопасности.

— Приятно слышать, что дела продвигаются, — заметил адмирал. — И что тогда?

— Почему бы вам не сказать мне об этом? Это поможет разъяснить ситуацию, ответил заместитель директора ЦРУ, затем напомнил. — В конце концов, операция с самого начала была задумана вами.

— — Верно, я убедил в её целесообразности директора ФБР Джейкобса. — Каттер улыбнулся собственной находчивости. — Когда мы будем полностью готовы к началу операции — останется только нажать кнопку, так сказать, — Джейкобс полетит туда для встречи с их министром юстиции. Посол считает, что колумбийцы практически согласятся на что угодно. Они находятся в ещё более отчаянном положении, чем мы, и...

— Вы не сообщили...

— Нет, Боб, послу ничего не известно. О'кей? — Я вовсе не такой идиот, за какого ты меня принимаешь, мог прочитать в его глазах представитель Центрального разведывательного управления. — Если Джейкобс сумеет убедить его, мы тут же высадим наши группы, сбросим воздушный десант. Только мне хотелось бы внести одно изменение.

— Какое именно?

— Это касается авиационной части операции. В вашем докладе говорится, что в результате тренировочных операций по слежению мы уже обнаруживаем цели.

— Это верно, — признался Риттер. — Две или три каждую неделю.

— Необходимые средства для этого уже развёрнуты. Почему бы не приступить к перехвату? Мне кажется, что это даже поможет опознать районы, куда мы решим высадить наши диверсионные группы, а также получить более подробные разведывательные данные и тому подобное.

— Я предпочёл бы подождать, — осторожно заметил Риттер.

— Почему? Если нам удастся обнаружить те районы, которые используются чаще других, это поможет сократить перемещение групп по местности. Ведь именно в этом наибольший оперативный риск, не так ли? А так мы сумеем получить сведения, которые облегчат осуществление всего оперативного плана.

С Каттером трудно иметь дело, подумал Риттер, этот сукин сын достаточно хорошо разбирается в операциях, чтобы наломать дров. Что ещё хуже, он обладает властью и способен добиться своего, к тому же помнит о недавних успехах, которых так не хватало оперативному управлению ЦРУ. Как это он сказал несколько месяцев назад? За последнюю пару лет лучшие операции ЦРУ фактически вышли из управления Грира... Тут он имел в виду Джека Райана — стремительно восходящую звезду адмирала Грира и судя по тому, как сейчас вырисовывается ситуация, возможного нового заместителя директора по разведывательной работе. Это уже плохо. Риттеру искренне нравился адмирал Грир, его коллега по руководству ЦРУ, а вот к Райану, успевшему быстро зарекомендовать себя, Риттер относился с меньшей симпатией. И тем не менее это верно — две самые успешные операции ЦРУ за последние годы были задуманы не в том управлении, которому следовало это сделать, так что наступило время для оперативного управления подтвердить свою ведущую роль. Интересно, подумал Риттер, неужели Каттер намеренно пользуется успехами Райана, чтобы заставить его перейти к активным действиям? Вряд ли, решил он. Каттер ещё не столь опытен в политических схватках. Впрочем, он быстро научится.

— Начинать слишком рано — классическая ошибка в полевых операциях, — неуверенно заметил заместитель директора.

— Но мы-то начинаем не слишком рано. По сути дела у нас две отдельные операции, не так ли? — спросил Каттер. — Авиационная часть может действовать независимо от наземной. Я готов признать, что это сделает её менее эффективной, но обе части всё-таки могут функционировать раздельно. Разве это не позволяет нам проверить осуществимость той части плана, которая представляется более лёгкой, прежде чем приступить к более опасной? Ведь при этом мы продемонстрируем колумбийцам серьёзность наших намерений.

Слишком рано, твердил Риттеру внутренний голос, но на лице его отразилась нерешительность.

— Вы что, хотите, чтобы я обратился за окончательным решением к президенту? — спросил Каттер.

— Где он сегодня — в Калифорнии?

— Предвыборная поездка. Мне не хотелось бы беспокоить его по этому вопросу, но...

Создалась странная ситуация, подумал Риттер. Он недооценил Каттера, тогда как советник по национальной безопасности явно переоценил себя самого.

— Хорошо, вы правы. Операция «Орлиный глаз» начнётся послезавтра. Это время мне понадобится для того, чтобы оповестить всех участников и привести их в готовность.

— А «Речной пароход»?

— Ещё одна неделя для подготовки групп, затем четыре дня на переброску в Панаму и встречу с воздушной поддержкой, проверку систем связи и тому подобное.

Каттер усмехнулся и протянул руку за чашкой кофе. Теперь следует пригладить взъерошенные перья, подумал он.

— Господи, как приятно работать с настоящим профессионалом. Да вы взгляните на светлую сторону вещей, Боб. У нас будет целых две недели для допроса тех, кто попадает в нашу воздушную сеть, а диверсионные группы получат намного лучшее представление о том, где больше всего необходимо их присутствие.

Ты уже одержал верх, сукин ты сын, промелькнуло в голове Риттера. Неужели обязательно втирать соль в рану? Каким был бы исход спора, если бы Риттер не поддался нажиму советника по национальной безопасности? Что сказал бы президент? Положение Риттера было уязвимым. Он постоянно ворчал среди сотрудников спецслужб, что ЦРУ не провело ни одной серьёзной полевой операции за... пятнадцать дет? Все зависело от того, что называть «серьёзной», правда?

Теперь ему дали такую возможность, и оказалось, что интересная тема разговора за чашкой кофе во время заседаний высокопоставленных правительственных чиновников превратилась в ловушку для него самого. Полевые операции такого рода всегда связаны с немалым риском. Они опасны для тех, кто в них участвует.

Опасны для отдавших приказ. И, наконец, опасны для проводящего их правительства. Он не раз говорил об этом Каттеру, но советник по национальной безопасности, подобно многим другим, был загипнотизирован романтическим ореолом полевых операций. Разведчики называли это синдромом «Операция невозможна» — по названию знаменитого телевизионного сериала. Даже профессионалы могут спутать телевизионную драму с действительностью, а правительственные чиновники склонны слышать лишь то, что им хочется, и не обращать внимания на неприятные для них стороны. Правда, предупреждать об опасности Риттеру было поздновато. В конце концов, именно он в течение нескольких лет утверждал, что такая операция возможна и даже может оказать полезное воздействие на международную политику, и часто повторял, что его управление все ещё знало, как её провести. То обстоятельство, что ему пришлось набирать оперативников в армии и ВВС, осталось незамеченным. Было время, когда ЦРУ могло воспользоваться своими собственными ВВС и собственной армией... а если эта операция окажется успешной, такие времена могут и вернуться. В этом нуждалось и ЦРУ, и страна, думал Риттер. Так что открывается возможность осуществить желаемое. Если для этого надо прибегнуть к союзу с такими политическими деятелями, как Каттер, держащими в руках власть, он готов заплатить эту цену, хотя опасно доверять дилетантам.

— Хорошо, я пускаю машину в ход.

— А я сообщу об этом боссу. Как вы думаете, когда мы получим результаты?..

— Этого никто не знает.

— Но ещё до ноября, — намекнул Каттер.

— Да, наверно. — И здесь политика, разумеется. Ничего не поделаешь, такова жизнь.

1-е авиакрыло специальных операций базировалось в Харлберт-Филд, в западной части комплекса ВВС на базе Эглин, штат Флорида. Это было уникальное подразделение, но любое военное подразделение, именуемое «специальным», по самой природе является уникальным. Это прилагательное призвано обозначать самые разные вещи. «Специальное оружие» очень часто означает ядерное оружие, и в данном случае слово применяется для того, чтобы не оскорблять чувствительный слух тех, кто связывает прилагательное «ядерный» с грибовидными облаками и миллионами погибших, словно замена прилагательного может повлиять на существо проблемы, что, впрочем, характерно для всех правительств мира. «Специальные операции», с другой стороны, означали нечто иное. Обычно это было связано с тайными делами, с доставкой людей в места, где им не следует находиться, со снабжением их во время прерывания там и обратной транспортировкой после завершения мероприятия, которым этим людям вообще не следовало заниматься. В этом наряду с другими заключались обязанности 1-го авиакрыла.

Полковник Пол Джоунс — Пи-Джи — не был знаком со всем, что входило в обязанности подразделения. Авиакрыло представляло собой странный конгломерат, где власть командира не всегда совпадала с воинским званием, где военнослужащие, и технический персонал, и экипажи не всегда знали, для чего они это делают, где самолёты и вертолёты совершали посадку и взлетали без всякого расписания и где не поощрялось любопытство. Авиакрыло было разделено на отдельные княжества, которые взаимодействовали друг с другом по мере необходимости и снова замыкались в себе, когда эта необходимость исчезала.

Княжество Пи-Джи включало полдюжины вертолётов МН-53Д «Пейв-лоу». Джоунс служил здесь уже очень долго и каким-то образом ухитрился почти все это время провести в воздухе. Выбранная им в ВВС карьера гарантировала интересную, захватывающую, вполне удовлетворяющую его стремлениям службу, но в то же время она стопроцентно исключала вероятность того, что на его погонах когда-нибудь появятся генеральские звезды. Однако его это мало интересовало. Он пришёл в ВВС, чтобы летать, а это не удел генералов. Джоунс выполнил свою часть принятых обязательств, а ВВС выполнили свою, что случается совсем не так часто, как иногда считают. С самого начала он сторонился самолётов, этих стремительных машин, что сбрасывают бомбы или сбивают друг друга.

На протяжении всей жизни Джоунс оставался простым человеком, он начал свою карьеру на «весёлых зелёных гигантах», спасательных вертолётах НН-3, прославившихся во Вьетнаме, затем перешёл на «супервеселые» НН-53, входящие в состав спасательных служб ВВС. Ещё молодым дерзким капитаном он принял участие в рейде на Сонг-Тай, где был вторым пилотом вертолёта, совершившего — намеренно — вынужденную посадку в лагере для военнопленных в двадцати милях к западу от Ханоя, что составляло часть операции по спасению содержащихся там американцев, которых, как выяснилось потом, перевели оттуда перед самым началом операции.

Это была одна из немногих неудач в его жизни. Полковник Джоунс не привык к неудачам. Если вас сбивали, можно не сомневаться — Пи-Джи прилетит и спасёт вас. В настоящее время он был лучшим спасателем в ВВС. Генерал, являющийся ныне начальником штаба ВВС, и ещё два генерала сумели избежать пребывания в ханойском «Хилтоне» благодаря ему и его команде. Пи-Джи был одним из тех, кому редко доводится самому расплачиваться в баре. И хотя он имел воинское звание полковника, генералы вытягивались перед ним первыми. Это была традиция, сопутствующая высшей воинской награде, вручаемой американскому военнослужащему за мужество, — Медали конгресса.

Подобно большинству героев, он выглядел на удивление заурядно. Ростом всего пять футов шесть дюймов, полковник Джоунс весил сто тридцать фунтов и ничем не отличался от любого мужчины средних лет, зашедшего в базовую пекарню за буханкой хлеба. Теперь ему приходилось для чтения надевать очки, и потому он походил на добродушного банкира из пригородного банка; вдобавок Пи-Джи никогда не повышал голос. Когда у него оставалось время, он косил траву на лужайке, а когда времени не было, этим занималась его жена. Ездил Джоунс в автомобиле «Плимут-Хорайзон», расходовавшем мало топлива. Его сын учился в Технологическом институте Джорджии, а дочь сумела получить стипендию в Принстоне; в результате они с женой остались одни в излишне тихом доме на базе, вспоминали прошлое и задумывались о жизни по уходе на пенсию, который был не за горами.

Однако сейчас полковник Джоунс сидел в левом кресле «Пейв-лоу», проверяя возможности способного молодого капитана, который, по общему мнению, был готов занять кресло командира вертолёта. Винтокрылая машина стоимостью в миллионы долларов мчалась над самыми верхушками деревьев со скоростью чуть меньше двухсот узлов. Над узким выступом Флориды царила тёмная облачная ночь, да и комплекс Эглин тут не был ярко освещён, однако для пилотов это не имело значения. У них — и у полковника, и у капитана — были специальные шлемы с очками ночного видения, мало отличающимися от тех, что носил Дарт Вейдер в «Звёздных войнах». Однако эти очки исправно действовали, превращая неясную темноту, проносящуюся под ними, в чёткую серо-зелёную картину. Пи-Джи крутил головой, глядя по сторонам, и следил за тем, чтобы и капитан поступал так же.

Опасность применения приборов ночного видения заключалась в том, что ощущение глубины — вопрос жизни и смерти для пилота, ведущего вертолёт на малой высоте, — из-за искусственного изображения, создаваемого масками, резко ухудшалось. Не исключено, думал Джоунс, что около трети катастроф, происходящих в полёте с вертолётами эскадрильи, следует отнести за счёт именно этого недостатка, а технические специалисты так и не сумели до сих пор найти решение проблемы. В эскадрилье «Пейв-лоу» потери во время операций и тренировочных полётов были относительно высокими. Такова была цена за подготовку к тому, что им предстояло осуществить, а исправить положение можно было только ещё более усиленной подготовкой.

Над вертолётом стремительно вращался несущий ротор с шестью лопастями, приводимый в движение двумя газовыми турбинами. «Пейв-лоу» был самым большим из вертолётов, его команда состояла из шести человек, и он мог нести более сорока солдат в полном боевом снаряжении. В носовой части корпуса то тут, то там виднелись выступы, скрывавшие радиолокационное, инфракрасное и прочее оборудование, так что со стороны вертолёт походил на гигантское инопланетное насекомое. У дверей по обе стороны фюзеляжа стояло по шестиствольному вращающемуся авиационному пулемёту на турели, третий такой пулемёт помещался у двери в грузовом отсеке, в кормовой части, потому что главным назначением вертолёта была тайная высадка и поддержка подразделений, принимающих участие в специальных операциях, а это дело опасное, так же, как и вторая по важности задача, к которой они готовились сегодня, — поиск и спасение в боевых условиях.

Во время службы в Юго-Восточной Азии Пи-Джи работал с ударными бомбардировщиками А-1 «Скайрейдер», последними поршневыми боевыми самолётами, прозванными «Сэндиз». Никто не знал, кто будет поддерживать их сейчас. Для собственной защиты помимо пулемётов на борту находились подвесные контейнеры с осветительными ракетами и мелко нарезанной алюминиевой фольгой, приборы инфракрасного и радиолокационного глушения и... команда безумцев.

На лице Джоунса, скрытом шлемом, появилась улыбка. Вот это настоящий полет, и таких осталось не так уж много. У них была возможность лететь на автопилоте — радар позволял вести вертолёт над самыми вершинами деревьев и холмов без участия человека. Однако сегодня тренировочный полет проходил под управлением пилотов — имитировался выход из строя автоматической системы.

Впрочем, не имело значения, на автопилоте совершался полет или нет, — в любом случае ответственность за пилотирование несли люди, и сейчас Уиллис делал всё возможное, чтобы «прижать» вертолёт к верхушкам деревьев. Джоунс то и дело удерживал себя, чтобы не вздрогнуть, когда ветка, казалось, вот-вот хлестанёт по фюзеляжу. Однако молодой капитан Уиллис был превосходным пилотом и удерживал вертолёт на малой, но не слишком малой, высоте. К тому же Пи-Джи на долгом опыте убедился, что верхушки деревьев, тонкие и гибкие, в худшем случае только поцарапают краску. Ему не раз доводилось возвращаться домой на вертолёте, исполосованном зеленью, словно извоженные джинсы.

— Расстояние? — спросил Уиллис.

Полковник Джоунс посмотрел на показания навигационных приборов. Он мог ориентироваться по системе Допплера, спутниковой или инерционной, вдобавок к обычной навигационной карте, на которой велась прокладка курса, и настаивал на том, чтобы все его подчинённые тоже овладевали этим.

— Две мили, курс ноль-четыре-восемь.

— Ясно. — Уиллис сбросил газ.

Принять участие в этой тренировочной операции «вызвался» добровольно настоящий лётчик-истребитель. Его доставили на автомобиле в глубь леса, там ещё один вертолёт сбросил на вершину дерева парашют, имитируя выбросившегося из падающего самолёта лётчика. Лётчик-истребитель, в свою очередь, включил спасательный радиомаяк, который входит в снаряжение каждого пилота. Одним из усовершенствований, которое предстояло проверить на практике, была краска на куполе парашюта — она светилась в ультрафиолетовых лучах. Джоунс, выполняя обязанности второго пилота, в поисках ответного сигнала включил низкоэнергетический ультрафиолетовый лазер, сканирующий пространство перед вертолётом. Изобретатель этого метода, думал Джоунс, явно заслуживает награды.

Самой тяжёлой и самой страшной частью любой спасательной операции, которая кажется всегда особенно продолжительной, являются визуальные поиски пострадавшего. Ведь противник, находящийся на земле, тоже разыскивает выбросившегося с парашютом лётчика и, услышав шум вертолёта, решает, что совсем неплохо захватить вместо одного два экипажа, причём в один день... Почётная Медаль конгресса украсила грудь Джоунса именно за такую операцию в Восточном Лаосе, когда экипаж истребителя-бомбардировщика F-105 «Вайлд визел» привлёк внимание взвода северовьетнамской армии. Несмотря на активную поддержку со стороны ударных бомбардировщиков «Скайрейдер», сбитые лётчики не рискнули обнаружить своё местоположение. Однако Джоунс принял твёрдое решение не возвращаться обратно пустым, и его вертолёт получил в отчаянной перестрелке двести пробоин, прежде чем удалось спасти обоих лётчиков. Джоунс часто задумывался о том, хватило ли бы ему теперь храбрости — или безумия — совершить ещё одну такую попытку.

— Вижу парашют на два часа.

— «Эксрей два-шесть», вас вызывает «Папа Лима»; обнаружили парашют. Можете указать своё местоположение?

— Да, зажигаю дымовую шашку, зажигаю зелёную дымовую шашку.

Лётчик следовал установленным правилам, сообщив команде спасательного вертолёта, какую дымовую шашку он зажигает, но рассмотреть в темноте цвет шашки не удалось. Однако тепло, излучаемое пиротехническим устройством, светилось на инфракрасном экране подобно маяку, и вертолётчики увидели пилота, которого искали.

— Засекли?

— Да, — ответил Уиллис и бросил старшине экипажа:

— Приготовиться, мы нашли его.

— Готовы, сэр. — В хвостовом отсеке механик вертолёта главный сержант Циммер — они с полковником давно летали вместе — взглянул на рычаги управления лебёдкой. На конце стального троса находилось стальное приспособление, которое называлось проникателем. Достаточно тяжёлое, чтобы пробить любую крону, оно раскрывалось на конце подобно лепесткам цветка, образуя сиденье для спасаемого.

Затем проникатель поднимали через листву, и, что казалось самым удивительным в этом манёвре, при подъёме ещё никто не погиб. На случай, если спасаемый окажется ранен, сержант Циммер или санитар, находящийся на борту вертолёта, должен спуститься вместе с проникателем, усадить пострадавшего на сиденье и подняться вместе с ним. Иногда приходилось искать раненого лётчика под огнём противника. Вот почему пилоты спасательных вертолётов относятся к членам своего экипажа с особым уважением. Ничто так не пугает пилота, как мысль о том, что можно оказаться на земле, да ещё под вражеским огнём.

Но не на этот раз. В мирное время соблюдаются правила безопасности тренировочный это полет или нет: подъем спасаемого лётчика осуществляется с небольшой поляны. Циммер потянул рычаг управления лебёдкой. Находившийся на земле лётчик раздвинул лепестки проникателя, просунул ноги в сиденье и постарался держаться как можно крепче, зная, что последует за этим. Механик начал выбирать слабину лебёдкой, убедился, что спасаемый надёжно закреплён, и сообщил об этом пилоту.

Капитан Уиллис тут же на полную мощность включил турбину и начал подъем.

Через пятнадцать секунд спасённый лётчик оказался на высоте трехсот футов, удерживаемый стальным тросом толщиной в четверть дюйма, и впервые задумался над тем, каким нужно быть идиотом, чтобы вызваться для такого задания. Ещё через пять секунд сильная рука сержанта Циммера втащила его внутрь вертолёта.

— Эвакуация закончена, — доложил Циммер. Капитан Уиллис подал вперёд рычаг управления шагом, и вертолёт нырнул к земной поверхности. Пилот знал, что во время эвакуации поднялся слишком высоко, и теперь пытался продемонстрировать полковнику Джоунсу, что может очень быстро вернуться под прикрытие леса. Он успешно закончил манёвр, хотя и чувствовал на себе взгляд командира. Уиллис понимал, что совершил ошибку, а Джоунс ошибок не допускал и ежедневно твердил, что от них гибнут люди и ему надоело видеть это.

— Вы не могли бы на минуту взять управление на себя? — спросил Уиллис.

— Управление принимает второй пилот, — тут же отозвался Джоунс, кладя ладонь на рычаг управления и опуская «Сикорского» ещё на фут. — Не надо было так высоко подниматься при приёме спасённого на борт — внизу могут оказаться ракеты «земля — воздух».

— Ночью следует больше опасаться стрелкового оружия, чем зенитных ракет.

В общем-то, Уиллис был до некоторой степени прав. Трудно предсказать, чем это кончится. К тому же Уиллис знал, какой ответ последует.

— Вертолёт защищён против огня из стрелкового оружия, а крупнокалиберные пули не менее опасны, чем ракеты «земля — воздух». В следующий раз держитесь поближе к земле, капитан.

— Слушаюсь, сэр.

— В остальном совсем неплохо. Рука немного онемела?

— Да, сэр.

— Это, по-видимому, из-за перчаток. Они должны точно облегать кисть, в противном случае возникает желание стиснуть рычаги управления как можно туже, и тогда напряжение передаётся на всю руку. В конечном итоге рука немеет, и это сказывается на управлении вертолётом. Закажите себе самые удобные. Моя жена сама шьёт перчатки для меня. У вас может не оказаться второго пилота, готового принять на себя управление, а занемевшая рука отвлекает внимание. Управлять вертолётом и без этого достаточно трудно.

— Так точно, сэр.

— Между прочим, вы сдали экзамен.

Капитан Уиллис знал, что не следует благодарить полковника, и, размяв онемевшую руку, просто сказал:

— Принимаю управление на себя.

Пи-Джи убрал руки с рычагов управления.

— Второй пилот управление сдал, — отозвался он. — Между прочим...

— Да, сэр?

— Примерно через неделю мне предстоит специальная операция. Вас это может заинтересовать?

— В чём она заключается?

— Об этом не положено спрашивать, — упрекнул его полковник. — Назовём её ВСЗ. Недалеко отсюда. Полетим на этом вертолёте.

— Отлично, — кивнул Уиллис. — Я готов. А кто ещё...

— Говоря попросту, никто. С нами отправятся Циммер, Чайлдс и Бин, а также группа поддержки. Для всех остальных мы осуществляем тренировочные полёты с побережья Калифорнии. Пока это все, что вам нужно знать.

Под маской шлема брови Уиллиса поползли вверх. Циммер служил с полковником ещё с Таиланда, где они летали на «весёлых зелёных гигантах», и был одним из немногих сержантов с опытом боевых действий. Бин славился как лучший пулемётчик эскадрильи, а Чайлдс если и уступал ему, то совсем немного. Каким бы ни было это ВСЗ — временное самостоятельное задание, — оно явно было делом серьёзным.

Это значило также, что Уиллис останется вторым пилотом дольше, чем он рассчитывал, но в такой ситуации это было неважно. Всегда приятно быть вторым пилотом у чемпиона боевых операций по спасению. По первым буквам этих слов составился сигнал вызова полковника; «БОС».

Чавез изумлённо переглянулся с Джулио Вегой:

— Jesuscristo!

— Есть вопросы? — спросил офицер, проводивший инструктаж.

— Есть, сэр, — послышался голос радиста. — Что произойдёт после того, как мы передадим эту информацию?

— Самолёт будет перехвачен.

— Как перехвачен, сэр? По-настоящему?

— Это зависит от экипажа самолёта. Если они не послушаются приказа, отправятся плавать. Больше мне нечего сказать. Джентльмены, все, что вы слышали здесь, является совершенно секретным. Никто — я подчёркиваю, никто! — не должен знать, о чём я говорил. Стоит услышать про это не тем, кому надо, и многие пострадают. Цель операции — помешать ввозу наркотиков в Соединённые Штаты. Не стану обманывать: дело может оказаться опасным.

— Наконец-то, — заметил кто-то негромко.

— Так вот, теперь вы об этом знаете. Повторяю, джентльмены, эта операция может оказаться опасной. Мы даём вам возможность все обдумать. Ваш отказ от участия не вызовет возражений. Против нас там серьёзный противник. Разумеется, — он улыбнулся, — у наc тоже парни что надо.

— Это точно, — подтвердил кто-то.

— Как бы то ни было, у вас целая ночь на раздумье. Отправляемся завтра в восемнадцать ноль-ноль. Вот тогда передумывать будет поздно. Все понятно? Хорошо. Мне больше нечего добавить.

— Встать! Смирно! — скомандовал капитан Рамирес. Все вскочили и вытянулись. Офицер вышел. Теперь наступила очередь капитана:

— О'кей, вы слышали, что он сказал. Подумайте как следует, парни. Мне хотелось бы, чтобы все вы приняли участие в операции — чёрт возьми, да мне понадобится каждый из вас, — но если предложение вам не по душе, лучше скажите сразу. Есть вопросы ко мне? — Вопросов не было. — Хорошо. Кто-то из вас знает таких, кто пострадал из-за наркотиков. Родственники ли это ваши или друзья, я не знаю. Теперь у нас есть возможность расквитаться. Эти мерзавцы разлагают нашу страну, и наступило время преподать им небольшой урок. Подумайте об этом.

Если возникнут сомнения, сразу сообщите мне. Я не буду против. — По его лицу и голосу было ясно, что всё обстоит как раз наоборот. Всякий, кто пожелает уклониться от участия в операции, окажется слабаком в глазах их офицера, а это будет вдвойне неприятно, потому что Рамирес вёл за собой отделение, разделяя с ними все лишения и трудности, также, как и они, обливаясь потом всё время подготовки. Он повернулся с вышел.

— Черт побери, — заметил, наконец, Чавез. — Я подозревал, что дело окажется серьёзным, но чтобы так... проклятье...

— У меня был приятель, который умер от слишком большой дозы, — произнёс Вега. — Он даже не принимал наркотики всерьёз, баловался, что ли, по-видимому, состав оказался плохим. Это перепугало меня до смерти. С тех пор я сам не притрагивался ни к чему. Я тогда страшно разозлился. Томас был другом, близким другом. Попадись мне тот мерзавец, что продал ему эту отраву, я познакомил бы его со своим пулемётом.

Чавез задумчиво кивнул, насколько это позволял его возраст и знание окружающего мира. Он вспомнил банды своего детства, казавшиеся ему такими жестокими, но теперь это напоминало шалости. Теперь схватки за свою территорию перестали определять, кто правит кварталом. Теперь были схватки за большие деньги, за право торговать наркотиками в определённом районе, и суммы, о которых шла речь, более чем оправдывали убийства. Вот это и превратило место, где он вырос, из района нищеты в зону военных действий. Бывшие соседи Чавеза порой боялись ходить по улицам своего квартала — там сновали люди с наркотиками и револьверами. Пули случайно залетали в окна и убивали сидящих перед телевизорами, а полицейские зачастую опасались заглядывать сюда и приезжали лишь группами, такими многочисленными и так вооружёнными, что они походили на оккупационную армию... и все из-за наркотиков. А те, кто был этому причиной, жили в роскоши и безопасности в полутора тысячах миль отсюда...

Чавез даже не задумывался над тем, как искусно управляли им и его товарищами — даже капитаном Рамиресом. Все они были военнослужащими, постоянно готовыми защитить свою страну от врагов, являлись продуктом системы, забравшей у них молодость и энтузиазм и наградившей взамен целеустремлённостью и чувством гордости за свои успехи, направлявшей их безграничную энергию в определённое русло и требовавшей от них только преданности. Поскольку военнослужащие рядового и сержантского состава приходят в армию главным образом из бедных слоёв общества, они быстро узнают, что их принадлежность к национальным меньшинствам не имеет значения — армия ценит поступки независимо от цвета кожи или акцента. Все они ещё до армии близко познакомились с несчастьями, вызванными наркотиками, и принадлежали теперь к той части общества, где применение наркотиков не допускается, — усилия военных, направленные на то, чтобы очистить свои ряды от наркоманов, были болезненными, но плодотворными.

Те, кто остался в армии, понимали, что для них употребление наркотиков исключено. На них смотрели как на удачников, сумевших вырваться из плена трущоб, добившихся успеха в жизни. Они принадлежали к числу смелых, не боящихся риска, дисциплинированных «выпускников» уличных банд.

А теперь им предлагали принять участие в такой операции, они получали возможность защитить не только свою страну, но и barios, где выросли. Уже завоевавшие видное место в рядах самых требовательных частей армии, прошедшие дополнительную подготовку, позволившую гордиться собой все больше, они не могли отказаться от участия в такой операции, как не могли отречься от мужественности. Среди них не было ни одного, кто хоть раз в жизни не задумывался бы над тем, чтобы прикончить торговца наркотиками. А теперь армия предлагает им нечто несравненно лучшее. Разумеется, они согласны.

— Пусть сбивают этих мерзавцев! — воскликнул радист. — В зад им «Сайдуайндером»! У тебя есть право на смерть, сволочь!

— Да, — кивнул Вега. — Хотелось бы мне взглянуть на это. Черт побери, с каким удовольствием я поохотился бы за их главарями прямо у них дома. Думаешь, мы смогли бы взять их, Динг?

Чавез усмехнулся.

— Шутишь, Джулио? Кто, по-твоему, у них в телохранителях, солдаты? Как-бы не так. Бандиты с автоматами, которые они даже не чистят. И это против нас? Чепуха. Может быть, такая охрана и годится для защиты от тех, кто угрожает им там, но не против нас. Да я подкрадусь поближе, аккуратно прихлопну часовых тихо, без единого звука — из своего «Хеклер и Кох» и дам вам, молокососам, закончить дело.

— Опять эти рассуждения о ниндзя, — шутливо заметил стрелок.

Динг достал из нагрудного кармана рубашки одну из металлических звёзд и лёгким движением кисти послал её в притолоку двери, что находилась в пятнадцати футах.

— Надеюсь, ты шутишь, парень, — засмеялся Чавез.

— Послушай, Динг, когда ты научишь меня этому? — спросил стрелок. Больше никто не говорил об опасности, обсуждали только методы проведения операции.

Его звали Бронко. А настоящее имя было Джефф Уинтерс. Он совсем недавно получил звание капитана ВВС США и как лётчик-истребитель имел код вызова. Его код вызова — Бронко — своим происхождением был обязан давней пирушке в Колорадо — он тогда только закончил академию ВВС и там, празднуя выпуск, ухитрился свалиться с лошади такой смирной, что несчастное животное едва не испустило дух от испуга. Шесть банок пива «Куэрс» содействовали падению, сопровождаемому смехом однокашников. После этого события один из них — он так и не стал настоящим лётчиком, с холодной улыбкой вспомнил Уинтерс — тут же прилепил ему эту кличку. Парень умел ездить на лошадях, сообщил Бронко темноте ночи, но так и не научился летать на истребителях F-15. Нельзя сказать, что миром правит справедливость, но её всё-таки порой кое-где можно встретить.

Уинтерс был молодым мужчиной небольшого роста. Говоря точнее, ему исполнилось двадцать семь лет, и он успел налетать семьсот часов на истребителе фирмы «Макдоннел-Дуглас». Подобно тому как некоторые рождены для бейсбола, автогонок или сцены, Бронко Уинтерс появился на свет с единственной целью — быть лётчиком-истребителем. Зрение у него было таким, что повергло в шок офтальмологов, а по координации он превосходил эквилибриста на трапеции под куполом цирка; кроме того, Бронко обладал гораздо более редким даром, известным в небольшом обществе лётчиков-истребителей как нюх на ситуацию. Уинтерс всегда ощущал, что происходит вокруг. Самолёт был такой же неотъемлемой частью этого молодого человека, как мышцы собственной руки. Он передавал свои желания самолёту, и F-15С немедленно повиновался им.

Сейчас Бронко барражировал в двухстах милях от побережья Флориды, со стороны Мексиканского залива. Сорок минут назад он взлетел с базы ВВС в Эглине, пополнил баки от воздушного танкера КС-135, и в настоящий момент у него было достаточно топлива, чтобы оставаться в воздухе не меньше пяти часов, если экономить горючее, что он и собирался делать. Вдоль бортов самолёта находились топливные ячейки. При обычных условиях там находилось бы до восьми ракет, но для операции, предстоящей сегодняшней ночью, ему требовались только снаряды для 20-миллиметровой вращающейся авиапушки, а эти снаряды всегда хранились на борту самолёта, потому что их вес был необходим для поддержания равновесия.

Бронко описывал гигантские овалы над предписанным ему районом, до предела уменьшив скорость. Его тёмные, ничего не упускающие глаза непрерывно смотрели то в одну, то в другую сторону, разыскивая ходовые огни другого самолёта, но вокруг виднелись одни звезды. Ожидание ничуть не беспокоило его. Откровенно говоря, Бронко испытывал чувство невыразимой, тихой радости от того, что налогоплательщики его страны были настолько глупы, что платили ему свыше тридцати тысяч долларов в год за то, что он с готовностью делал бы бесплатно, а то и сам готов был приплачивать. Ну что ж, сказал он себе, пожалуй, именно это я делаю сегодня.

— Два-шесть «Альфа», говорит восемь-три «Квебек», как слышите? — раздалось по радиосвязи. Бронко нажал кнопку на ручке управления.

— Восемь-три «Квебек», это два-шесть «Альфа». Слышу вас хорошо. — Канал радиосвязи был шифрованным. Только два самолёта пользовались этой ночью для обмена шифрованными донесениями — единственным в своём роде алгоритмом; любой, включивший радиоприёмник на их частоте, услышал бы завывание радиопомех.

— Видим цель на экране, пеленг один-девять-шесть, расстояние два-один-ноль от нас. Двухмоторный. Курс цели ноль-один-восемь. Скорость два-шесть-пять. Конец.

Никакого приказа не последовало. Несмотря на защищённость радиосвязи, переговоры были сокращены до минимума.

— Принято. Конец.

Капитан Уинтерс передвинул штурвал влево. Курс и скорость, необходимые для перехвата, автоматически возникли у него в уме. Истребитель повернул к югу.

Уинтерс опустил нос самолёта и чуть-чуть увеличил скорость. Гирокомпас указывал курс 180. Вообще-то ему казалось, что он жестоко обращается с истребителем, совершая полёт на такой малой скорости, однако на самом деле двигателям ничто не угрожало.

Капитан Уинтерс увидел перед собой двухмоторный «Бич» — самолёт, чаще всего используемый для перевозки наркотиков. Это означало, что на его борту находится скорее кокаин, чем марихуана, занимавшая куда больше места, Бронко остался доволен — его мать наверняка искалечил кокаинист. Он выровнял свой F-15 прямо в хвост «Бича» примерно в полумиле от него. Ему доводилось перехватывать самолёт с грузом наркотиков уже восьмой раз, но впервые он мог что-то предпринять. Раньше ему даже не разрешали передавать информацию о контрабандистах таможенной службе. Бронко проверил курс цели — для лётчиков-истребителей любой самолёт, кроме чётко опознавшего себя как «свой», являлся целью — и взглянул на приборную панель. Радиопередатчик с направленной антенной находился в подвесном обтекаемом контейнере под центром фюзеляжа и был соединён с радиолокатором, замкнувшимся на «Биче». Лётчик вызвал по радио летящий перед ним самолёт и включил мощные посадочные прожекторы, осветившие «Бич» ослепительными лучами. Маленький самолёт мгновенно нырнул к поверхности залива, и F-15 последовал за ним. Бронко сделал повторный вызов и снова не получил ответа. Он передвинул кнопку на верхней части штурвала в положение «огонь». Третий вызов сопровождался очередью из автоматической пушки. «Бич» тут же осуществил серию манёвров уклонения, бросаясь из стороны в сторону. Уинтерс пришёл к выводу, что цель не собирается повиноваться его приказам. О'кей.

Рядовой пилот, сидящий за штурвалом маленького самолёта, был бы перепуган ослепительным светом прожектора и мог бы повернуть, чтобы избежать столкновения, но обычный пилот не совершил бы манёвр, на который пошли контрабандисты. «Бич» снизился до самой поверхности залива, едва не касаясь гребней волн, уменьшил скорость и выпустил закрылки. Самолёт летел теперь с посадочной скоростью, намного меньше той, на которую был способен F-15 без срыва воздушного потока. Такой манёвр часто заставлял самолёты Управления по борьбе с наркотиками и береговой охраны отказываться от преследования. Но задача Бронко заключалась не в преследовании контрабандистов. Когда «Бич» повернул на запад в сторону мексиканского берега, капитан Уинтерс выключил огни, увеличил мощности и поднялся на полторы тысячи футов. Там он резко развернулся, опустил нос машины и осуществил круговой радиолокационный осмотр горизонта. Вот он направляется на запад со скоростью 85 узлов, всего в нескольких футах от воды. Смелый парень, подумал Бронко, лететь так низко и с такой малой скоростью. Впрочем, это не имело значения.

Уинтерс выдвинул закрылки и воздушные тормоза и опустил истребитель вниз.

Он убедился, что кнопка управления огнём находится в боевом положении, и неотрывно следил за экраном прицела, ожидая, когда мигающая точка сольётся с целью. Если бы «Бич» увеличил скорость и попытался маневрировать, это затруднило бы задачу Бронко, но особого значения не имело. Бронко был слишком хорошим пилотом, а в своём F-15 просто почти непобедимым. Когда расстояние сократилось до четырехсот ярдов, его палец на мгновение нажал кнопку.

Светящаяся зелёная линия прочеркнула небо.

Несколько снарядов, по-видимому, пролетели мимо «Бича», зато остальные попали прямо в его кабину. Бронко не слышал никаких звуков попадания, а увидел только мгновенную яркую вспышку и затем взлёт фосфоресцирующей белой пены в том месте, куда упал самолёт.

У него мелькнула мысль, что он только что убил человека, может быть, двух.

Ничего страшного. Их не будут искать.