Реформация. История европейской цивилизации от Виклифа до Кальвина: 1300—1564 гг.

@importknig

Перевод этой книги подготовлен сообществом "Книжный импорт".

Каждые несколько дней в нём выходят любительские переводы новых зарубежных книг в жанре non-fiction, которые скорее всего никогда не будут официально изданы в России.

Все переводы распространяются бесплатно и в ознакомительных целях среди подписчиков сообщества.

Подпишитесь на нас в Telegram: https://t.me/importknig

Оглавление

Читателю

УКАЗАНИЯ ПО ИСПОЛЬЗОВАНИЮ ЭТОЙ КНИГИ

КНИГА I. ОТ ВИКЛИФА ДО ЛЮТЕРА 1300-1517

ГЛАВА 1. Римско-католическая церковь 1300-1517 гг.

ГЛАВА II. Англия: Виклиф, Чосер и Великое восстание 1308-1400

ГЛАВА III. Франция в осаде 1300-1461 гг.

ГЛАВА V. Англия в пятнадцатом веке 1399-1509 гг.

ГЛАВА VI. Эпизод в Бургундии 1363-1515 гг.

ГЛАВА VII. Средняя Европа 1300-1460

ГЛАВА VIII. Западные славяне 1300-1517

ГЛАВА IX. Османский прилив 1300-1516

ГЛАВА X. Португалия открывает торговую революцию 1300-1517 гг.

ГЛАВА XI. Испания 1300-1517

ГЛАВА XII. Рост знаний в 1300-1517 гг.

ГЛАВА XIII. Завоевание моря 1492-1517

ГЛАВА XIV. Эразм Предтеча 1469-1517

ГЛАВА XV. Германия накануне Лютера 1453-1517

КНИГА II. РЕЛИГИОЗНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1517-64

ГЛАВА XVI. Лютер: Реформация в Германии 1517-24

ГЛАВА XVII. Социальная революция 1522-36

ГЛАВА XVIII. Цвингли: Реформация в Швейцарии 1477-1531 гг.

ГЛАВА XIX. Лютер и Эразм 1517-36

ГЛАВА XX. Веры в войне 1525-60 гг.

ГЛАВА XXI. Джон Кальвин 1509-64

ГЛАВА XXII. Франциск I и Реформация во Франции 1515-59 гг.

ГЛАВА XXIII. Генрих VIII и кардинал Вулси 1509-29

ГЛАВА XXIV. Генрих VIII и Томас Мор 1529-35

ГЛАВА XXV. Генрих VIII и монастыри 1535-47 гг.

ГЛАВА XXVI. Эдуард VI и Мария Тюдор 1547-58

ГЛАВА XXVII. От Роберта Брюса до Джона Нокса 1300-1561 гг.

ГЛАВА XXVIII. Реформаторские переселения 1517-60 гг.

КНИГА III. ЧУЖЕСТРАНЦЫ В ВОРОТАХ 1300-1566

ГЛАВА XXIX. Объединение Руси 1300-1584 гг.

ГЛАВА XXX. Гений ислама 1258-1520

ГЛАВА XXXI. Сулейман Великолепный 1520-66

КНИГА IV. ЗА КУЛИСАМИ

ГЛАВА XXXIII. Жизнь народа 1517-64

ГЛАВА XXXIV. Музыка 1300-1564

ГЛАВА XXXV. Литература в эпоху Рабле 1517-64 гг.

ГЛАВА XXXVI. Искусство в эпоху Гольбейна 1517-64

ГЛАВА XXXVII. Наука в эпоху Коперника 1517-65 гг.*

КНИГА V. КОНТРРЕФОРМАЦИЯ 1517-65

ГЛАВА XXXVIII. Церковь и реформа 1517-65 гг.

ГЛАВА XXXIX. Папы и Собор 1517-65 гг.

Читателю

Будущий читатель заслуживает дружеского предупреждения, что "Реформация" - не совсем честное название для этой книги. Точное название было бы следующим: "История европейской цивилизации за пределами Италии с 1300 по 1564 год или около того, включая историю религии в Италии и случайный взгляд на исламскую и иудейскую цивилизацию в Европе, Африке и Западной Азии". Почему такая извилистая тематическая граница? Потому что IV том ("Век веры") этой "Истории цивилизации" довел европейскую историю только до 1300 года, а V том ("Возрождение") ограничился Италией 1304-1576 годов, отложив итальянские отголоски Реформации. Поэтому данный том VI должен начинаться с 1300 года; и читателя позабавит тот факт, что Лютер появляется на сцене лишь после того, как была рассказана треть истории. Но давайте в частном порядке согласимся, что Реформация действительно началась с Иоанна Виклифа и Людовика Баварского в четырнадцатом веке, продолжилась с Иоанна Гуса в пятнадцатом и достигла кульминации в шестнадцатом с безрассудным монахом из Виттенберга. Те, кого в настоящее время интересует только религиозная революция, могут опустить главы III-VI и IX-X без невосполнимых потерь.

Реформация, таким образом, является центральной, но не единственной темой этой книги. Мы начнем с рассмотрения религии в целом, ее функций в душе и коллективе, а также условий и проблем Римско-католической церкви за два века до Лютера. Мы будем наблюдать за Англией в 1376-82 годах, Германией в 1320-47 годах и Богемией в 1402-85 годах, повторяя идеи и конфликты лютеранской Реформации; по ходу дела мы будем отмечать, как социальная революция с коммунистическими устремлениями шла рука об руку с религиозным восстанием. Мы слабо повторим главу Гиббона о падении Константинополя и поймем, как продвижение турок к воротам Вены позволило одному человеку бросить вызов сразу и императору, и папе. Мы с сочувствием рассмотрим усилия Эразма по мирному самореформированию церкви. Мы изучим Германию накануне прихода Лютера и, возможно, поймем, насколько неизбежным он был, когда пришел. Во второй книге на сцену выйдет собственно Реформация: Лютер и Меланхтон в Германии, Цвингли и Кальвин в Швейцарии, Генрих VIII в Англии, Нокс в Шотландии и Густавус Ваза в Швеции, а также долгая дуэль между Франциском I и Карлом V; другие аспекты жизни Европы в те бурные полвека (1517-64) будут отложены, чтобы дать религиозной драме развернуться без путаных задержек. В третьей книге речь пойдет о "чужестранцах в воротах": Россия, Иваны и Православная церковь; ислам и его вызывающее вероучение, культура и власть; борьба евреев за христианство в христианском мире. В четвертой книге мы "за кулисами" изучим право и экономику, мораль и нравы, искусство и музыку, литературу, науку и философию Европы в эпоху Лютера. В книге V мы проведем эксперимент по сопереживанию - попытаемся взглянуть на Реформацию с точки зрения пострадавшей Церкви; и мы будем вынуждены восхититься спокойным мужеством, с которым она перенесла охватившую ее бурю. В кратком эпилоге мы попытаемся увидеть Ренессанс и Реформацию, католицизм и Просвещение в широкой перспективе современной истории и мысли.

Это увлекательная, но сложная тема, ведь почти каждое слово, которое можно написать о ней, может быть оспорено или обидеть. Я старался быть беспристрастным, хотя знаю, что прошлое человека всегда накладывает отпечаток на его взгляды и что ничто так не раздражает, как беспристрастность. Читатель должен быть предупрежден, что я воспитывался как ревностный католик и что я храню благодарные воспоминания о преданных светских священниках, ученых иезуитах и добрых монахинях, которые так терпеливо сносили мою дерзкую юность; но он должен также отметить, что большую часть своего образования я получил, читая лекции в течение тринадцати лет в пресвитерианской церкви под терпимым покровительством таких выдающихся протестантов, как Джонатан С. Дэй, Уильям Адамс Браун, Генри Слоан Коффин и Эдмунд Чаффи; и что многие из моих самых преданных слушателей в этой пресвитерианской церкви были евреями, чья жажда образования и понимания помогла мне по-новому взглянуть на их народ. Меньше, чем кто-либо другой, я имею оправдание для предрассудков; и я чувствую ко всем вероисповеданиям теплое сочувствие того, кто узнал, что даже доверие к разуму - это шаткая вера, и что все мы - осколки тьмы, ищущие солнце. Я знаю об ультиматумах не больше, чем самый простой уличный мальчишка.

Я благодарю доктора Артура Апхэма Поупа, основателя Института Азии, за исправление некоторых ошибок в главах об исламе; доктора Герсона Коэна из Еврейской теологической семинарии Америки за проверку страниц о евреях; моего друга Гарри Кауфмана из Лос-Анджелеса за рецензию на раздел о музыке; и, pleno cum corde, мою жену за ее неослабную помощь и освещающие комментарии на каждом этапе нашей совместной работы над этой книгой.

Если Жнец задержит свою руку, то через пять лет выйдет заключительный том VII, "Век Разума", в котором история цивилизации будет доведена до Наполеона. Там мы раскланяемся и удалимся, глубоко благодарные всем, кто вынес на своих руках тяжесть этих томов и простил многочисленные ошибки в нашей попытке распутать настоящее на составляющие его прошлое. Ведь настоящее - это прошлое, свернутое для действия, а прошлое - это настоящее, развернутое для нашего понимания.

УИЛЛ ДЮРАНТ

Лос-Анджелес, 12 мая 1957 г.

УКАЗАНИЯ ПО ИСПОЛЬЗОВАНИЮ ЭТОЙ КНИГИ

1. Даты рождения и смерти обычно опускаются в тексте, но их можно найти в указателе.

2. Религиозная позиция авторов, цитируемых или упоминаемых в тексте, обозначается в библиографии буквами C, J, P или R - католик, иудей, протестант или рационалист.

3. Отрывки, предназначенные для решительных студентов, а не для широкого круга читателей, выделены уменьшенным шрифтом.

4. Чтобы сделать этот том самостоятельной единицей, некоторые отрывки из "Возрождения", посвященные истории Церкви до Реформации, были обобщены во вступительной главе.

5. Местонахождение произведений искусства, если оно не указано в тексте, обычно можно найти в Указателе под именем художника. Название города при таком распределении будет использоваться для указания его ведущей галереи, как показано ниже:

Амстердамский Рейксмузеум

Аугсбургская гемальдегалерия

Барселона - Музей каталонского искусства

Базель - Офентлихе Кунстсаммлунг

Бергамо-Академия Каррара

Берлинский музей Кайзера Фридриха

Бремен-Кунстхалле

Брюссельский музей

Музей изящных искусств в Будапеште

Чикагский художественный институт

Цинциннати - Художественный музей

Кливлендский музей искусств

Кольмар-музей Унтерлинден

Кёльн-Вальраф Рихартс Музей

Копенгагенский государственный музей искусств

Детройт - Институт искусств

Франкфуртско-Штадельский Кунстинститут

Женева - Музей искусства и истории

Гаага-Мауритсхус

Ленинград-Эрмитаж

Лиссабон - Национальный музей

Лондон - Национальная галерея

Мадрид-Прадо

Милан-Брера

Миннеаполис - Институт искусств

Мюнхенский дом культуры

Неаполь - Национальный музей

Нью-Йоркский столичный музей искусств

Нюрнбергско-германский национальный музей

Коллекция Филадельфия-Джонсон

Пражская государственная галерея

Галерея изобразительных искусств Сан-Диего

Стокгольм - Национальный музей

Художественный музей Толедо

Венский историко-кунсткамерный музей

Вашингтон - Национальная галерея

Художественный музей Вустера

Галереи Флоренции будут отличаться своими названиями - Уффици или Питти, как и галереи Боргезе и Национальная галерея в Риме.

6. В этом томе крона, ливр, флорин и дукат XIV и XV веков оцениваются в 25 долларов в деньгах Соединенных Штатов в 1954 году; франк и шиллинг - в 5 долларов; экю - в 15 долларов; марка - в 66,67 доллара; фунт стерлингов - в 100 долларов. Эти эквиваленты - всего лишь предположения, а неоднократное обесценивание валют делает их еще более опасными. Отметим, что в 1390 году в Оксфорде студент мог получить пансион за два шиллинга в неделю;1 около 1424 года лошадь Жанны д'Арк стоила шестнадцать франков;2 около 1460 года служанка отца Леонардо да Винчи получала восемь флоринов в год.3

КНИГА I. ОТ ВИКЛИФА ДО ЛЮТЕРА 1300-1517

ГЛАВА 1. Римско-католическая церковь 1300-1517 гг.

I. СЛУЖЕНИЯ ХРИСТИАНСТВА

Религия - последний предмет, который начинает понимать интеллект. В юности мы могли с гордым превосходством возмущаться ее заветными невероятностями; в наши менее уверенные годы мы удивляемся ее благополучному выживанию в светский и научный век, ее терпеливому воскрешению после смертельных ударов Эпикура, или Лукреция, или Лукиана, или Макиавелли, или Юма, или Вольтера. В чем же секрет этой стойкости?

Мудрейшему мудрецу потребуется сотня жизней, чтобы дать адекватный ответ. Он мог бы начать с признания того, что даже в эпоху расцвета науки существует бесчисленное множество явлений, которым нет объяснения в терминах естественной причины, количественного измерения и необходимого следствия. Тайна разума все еще ускользает от формул психологии, а в физике тот же удивительный порядок природы, который делает возможной науку, может обоснованно поддерживать религиозную веру в космический разум. Наше знание - это удаляющийся мираж в расширяющейся пустыне невежества. Жизнь редко бывает агностической; она предполагает либо естественный, либо сверхъестественный источник любого необъяснимого явления и действует, исходя из одного или другого предположения; лишь небольшое меньшинство умов может упорно приостанавливать суждения перед лицом противоречивых свидетельств. Подавляющее большинство человечества вынуждено приписывать таинственные сущности или события сверхъестественным существам, возвышающимся над "естественным законом". Религия - это поклонение сверхъестественным существам, их умилостивление, выпрашивание или обожание. Большинство людей измучены жизнью и жаждут сверхъестественной помощи, когда естественные силы их подводят; они с благодарностью принимают веру, которая придает их существованию достоинство и надежду, а миру - порядок и смысл; они вряд ли могли бы так терпеливо мириться с беспечной жестокостью природы, кровопролитием и сутяжничеством истории или своими собственными бедами и утратами, если бы не верили, что все это - части непостижимого, но божественного замысла. Космос без известной причины или судьбы - это интеллектуальная тюрьма; нам хочется верить, что у великой драмы есть справедливый автор и благородный конец.

Более того, мы жаждем выжить, и нам трудно представить, что природа должна так кропотливо создавать человека, разум и преданность, чтобы уничтожить их на зрелом этапе развития. Наука наделяет человека все большими возможностями, но все меньшим значением; она совершенствует его инструменты и пренебрегает его целями; она молчит о конечных истоках, ценностях и целях; она не придает жизни и истории никакого смысла или ценности, которые не отменялись бы смертью или всеядным временем. Поэтому люди предпочитают уверенность в догматах неуверенности разума; устав от недоуменных размышлений и неопределенных суждений, они приветствуют руководство авторитетной церкви, катарсис исповеди, стабильность давно установленного вероучения. Стыдясь неудач, потеряв любимых, омраченные грехом и страшась смерти, они чувствуют себя искупленными божественной помощью, очищенными от вины и ужаса, успокоенными и вдохновленными надеждой, вознесенными к богоподобной и бессмертной судьбе.

Между тем религия приносит обществу и государству тонкие и всепроникающие дары. Традиционные ритуалы успокаивают дух и связывают поколения. Приходская церковь становится коллективным домом, объединяющим людей в общину. Собор возвышается как продукт и гордость объединенного муниципалитета. Жизнь украшается священным искусством, а религиозная музыка изливает свою умиротворяющую гармонию на душу и коллектив. К моральному кодексу, не свойственному нашей природе, но необходимому для цивилизации, религия предлагает сверхъестественные санкции и поддержку: всевидящее божество, угрозу вечного наказания, обещание вечного блаженства и заповеди, имеющие не шаткий человеческий авторитет, а божественное происхождение и непреложную силу. Наши инстинкты формировались на протяжении тысячи веков незащищенности и погони; они приспособлены к тому, чтобы быть жестокими охотниками и прожорливыми полигамистами, а не мирными гражданами; их некогда необходимая энергичность превышает нынешние социальные потребности; они должны проверяться по сто раз на дню, осознанно или нет, чтобы сделать общество и цивилизацию возможными. Семьи и государства, начиная с доисторических времен, прибегали к помощи религии, чтобы умерить варварские порывы людей. Родители находили религию полезной для приручения своенравного ребенка к скромности и самоограничению; педагоги ценили ее как ценное средство воспитания и воспитания молодежи; правительства давно искали ее сотрудничества в создании общественного порядка из разрушительного эгоизма и природного анархизма людей. Если бы религии не существовало, великие законодатели - Хаммурапи, Моисей, Ликург, Нума Помпилий - изобрели бы ее. Им не пришлось этого делать, поскольку она спонтанно и многократно возникала из потребностей и надежд людей.

На протяжении целого тысячелетия, от Константина до Данте, христианская церковь предлагала людям и государствам дары религии. Она превратила фигуру Иисуса в божественное воплощение добродетелей, с помощью которых грубые варвары могли быть пристыжены цивилизацией. Она сформулировала вероучение, которое делало жизнь каждого человека частью, пусть даже скромной, возвышенной космической драмы; оно связывало каждого человека судьбоносными отношениями с Богом, Который создал его, Который говорил с ним в Священном Писании, Который дал ему моральный кодекс, Который сошел с небес, чтобы претерпеть унижение и смерть во искупление грехов человечества, и Который основал Церковь как хранилище Его учения и земной проводник Его силы. Год за годом нарастала величественная драма; святые и мученики умирали за вероучение и завещали верующим свой пример и свои заслуги. Сто форм - сто тысяч произведений искусства - интерпретировали эту драму и сделали ее яркой даже для безграмотных умов. Дева Мария стала "прекраснейшим цветком всей поэзии", образцом женской нежности и материнской любви, адресатом самых нежных гимнов и посвящений, вдохновительницей величественной архитектуры, скульптуры, живописи, поэзии и музыки. Впечатляющая церемония ежедневно поднимала с миллиона алтарей мистическую и возвышающую торжественность мессы. Исповедь и покаяние очищали раскаявшегося грешника, молитва утешала и укрепляла его, Евхаристия приводила его к потрясающей близости с Христом, последние таинства очищали и помазывали его в ожидании рая. Редко когда религия достигала такого мастерства в своем служении человечеству.

Церковь была на высоте, когда благодаря утешениям своего вероучения, магии своего ритуала, благородной морали своих приверженцев, мужеству, рвению и честности своих епископов и высшей справедливости своих епископских судов она заняла место, освобожденное римским императорским правительством, в качестве главного источника порядка и мира в Темные века (приблизительно 524-1079 гг. н. э.) христианского мира. Церкви, как никакому другому институту, Европа обязана возрождением цивилизации на Западе после наводнения варварами Италии, Галлии, Британии и Испании. Ее монахи осваивали пустующие земли, ее монастыри давали пищу беднякам, образование мальчикам, ночлег путешественникам; ее больницы принимали больных и обездоленных. Ее женские монастыри давали приют безмужним женщинам и направляли их материнские порывы на социальные цели; на протяжении веков только монахини обеспечивали школьное образование для девочек. Если классическая культура и не погибла полностью в потоке неграмотности, то только потому, что монахи, допустив или допустив гибель многих языческих рукописей, скопировали и сохранили тысячи из них, а также сохранили греческий и латинский языки, на которых они были написаны; именно в церковных библиотеках, в Санкт-Галле, Фульде, Монте-Кассино и других местах, гуманисты Возрождения нашли драгоценные реликвии блестящих цивилизаций, которые никогда не слышали имени Христа. На протяжении тысячи лет, от Амброза до Вулси, именно Церковь готовила учителей, ученых, судей, дипломатов и государственных министров Западной Европы; средневековое государство опиралось на Церковь. Когда Темные века закончились - например, с рождением Абеляра, - именно Церковь построила университеты и готические соборы, предоставив людям дом для интеллекта и благочестия. Под ее защитой философы-схоласты возобновили древнюю попытку истолковать жизнь и судьбу человека с помощью разума. На протяжении девяти веков почти все европейское искусство вдохновлялось и финансировалось церковью ; и даже когда искусство приняло языческую окраску, папы эпохи Возрождения продолжали покровительствовать ему. Музыка в ее высших формах была дочерью церкви.

Прежде всего, церковь в своем зените дала государствам Европы международный моральный кодекс и правительство. Как латинский язык, преподаваемый в школах церковью, служил объединяющим средством для учености, литературы, науки и философии разных народов, как католическая, то есть вселенская, религия и обряд придавали религиозное единство Европе, еще не разделенной на суверенные государства, так и Римская церковь, претендуя на божественное установление и духовное руководство, предложила себя в качестве международного суда, перед которым должны были нести моральную ответственность все правители и государства. Папа Григорий VII сформулировал эту доктрину христианской республики Европы; император Генрих IV признал ее, подчинившись Григорию в Каноссе (1077); столетие спустя более сильный император Фридрих Барбаросса после долгого сопротивления смирился в Венеции перед более слабым папой Александром III; а в 1198 году папа Иннокентий III поднял авторитет и престиж папства до такой степени, что на какое-то время стало казаться, что идеал Григория о нравственном супергосударстве воплотился в жизнь.

Великая мечта разбилась о природу человека. Администраторы папской судебной системы оказались людьми предвзятыми, продажными и даже вымогательскими; а короли и народы, тоже люди, возмущались любой наднациональной властью. Растущее богатство Франции стимулировало ее гордость национальным суверенитетом; Филипп IV успешно оспорил власть папы Бонифация VIII над имуществом французской церкви; эмиссары короля на три дня заточили престарелого понтифика в Ананьи, и вскоре после этого Бонифаций умер (1303). В одном из своих основных аспектов - восстании светских правителей против пап - Реформация началась именно тогда.

II. ЦЕРКОВЬ В НАДИРЕ: 1307-1417 ГГ.

На протяжении всего четырнадцатого века Церковь переживала политическое унижение и моральный упадок. Начав с глубокой искренности и преданности Петра и Павла, она выросла в величественную систему семейной, школьной, социальной, международной дисциплины, порядка и морали; теперь она вырождалась в корыстный интерес, поглощенный самоокупаемостью и финансами. Филипп IV добился избрания француза на пост папы и убедил его перенести Святой престол в Авиньон на Роне. В течение шестидесяти восьми лет папы были настолько явными пешками и пленниками Франции, что другие народы оказывали им быстро уменьшающееся почтение и приносили доход. Обиженные понтифики пополняли свою казну за счет многочисленных поборов с иерархии, монастырей и приходов. Каждый церковный назначенец должен был перечислять в папскую курию - административное бюро папства - половину доходов от своей должности в течение первого года ("аннаты"), а затем ежегодно десятую часть или десятину. Новый архиепископ должен был заплатить папе значительную сумму за паллиум - ленту из белой шерсти, которая служила подтверждением и знаком его власти. После смерти любого кардинала, архиепископа, епископа или аббата его личное имущество переходило к папе. В промежутке между смертью церковного деятеля и назначением его преемника папы получали чистый доход от благотворительности, и их обвиняли в затягивании этого промежутка. Каждое судебное решение или услуга, полученная от курии, предполагала дарение в знак благодарности, и решение иногда диктовалось дарением.

Большая часть этих папских налогов была законным средством финансирования центрального управления церкви, функционирующей, с уменьшающимся успехом, в качестве морального правительства европейского общества. Однако некоторые из них шли на откорм церковных прихлебателей и даже на вознаграждение куртизанок, заполонивших Авиньон. Вильгельм Дюран, епископ Менде, представил Вьеннскому собору (1311 г.) трактат, содержащий такие слова:

Вся Церковь могла бы быть реформирована, если бы Римская Церковь начала с удаления из себя дурных примеров... которыми люди скандалят, а весь народ, как бы, заражен..... Ибо во всех землях .... Церковь Рима пользуется дурной славой, и все кричат и распространяют по всему миру, что в ее лоне все люди, от величайших до самых малых, устремили свои сердца к любостяжанию..... То, что весь христианский народ берет от духовенства пагубные примеры чревоугодия, ясно и известно, так как духовенство пирует роскошнее ...., чем князья и короли.1

"Волки властвуют над Церковью, - кричал высокопоставленный испанский прелат Альваро Пелайо, - и питаются кровью" христианской паствы.2 Эдуард III Английский, сам искушенный в налогообложении, напомнил Клименту VI, что "преемнику апостолов было поручено вести овец Господних на пастбище, а не обманывать их".3 В Германии папских сборщиков выслеживали, сажали в тюрьмы, калечили, душили. В 1372 году духовенство Кельна, Бонна, Ксантена и Майнца связало себя клятвой не платить десятину, взимаемую Григорием XI.

Несмотря на все жалобы и восстания, папы продолжали утверждать свой абсолютный суверенитет над королями земли. Около 1324 года Агостино Трионфо под покровительством Иоанна XXII написал "Сумму о церковной власти" в ответ на нападки на папство со стороны Марсилия Падуанского и Уильяма Оккама. Власть папы, говорил Агостино, исходит от Бога, чьим наместником он является на земле; даже если он великий грешник, ему следует повиноваться; он может быть низложен общим церковным собором за явную ересь; но за исключением этого его власть уступает только Божьей и превосходит власть всех земных владык. Он может свергать королей и императоров по своему усмотрению, даже несмотря на протесты их народа или избирателей; он может отменять указы светских правителей и конституции государств. Ни один указ любого князя не имеет силы, если папа не дал на него своего согласия. Папа стоит выше ангелов и может пользоваться равным почитанием с Богородицей и святыми.4 Папа Иоанн принял все это как логически вытекающее из общепризнанного основания Церкви Сыном Божьим и действовал в соответствии с этим с непреклонной последовательностью.

Тем не менее бегство пап из Рима и их подчинение Франции подорвали их авторитет и престиж. Как бы провозглашая свою вассальную зависимость, авиньонские понтифики при 134 назначениях в коллегию кардиналов назвали 113 французов.5 Английское правительство негодовало по поводу займов папы королям Франции во время Столетней войны и попустительствовало нападкам Виклифа на папство. Имперские курфюрсты в Германии отвергали любое дальнейшее вмешательство пап в выборы королей и императоров. В 1372 году аббаты Кёльна публично заявили, что "апостольский престол впал в такое презрение, что католическая вера в этих краях, похоже, подвергается серьезной опасности".6 В Италии папские государства - Лациум, Умбрия, Марки, Романья - были захвачены деспотами-кондотьерами, которые оказывали формальное повиновение далеким папам, но оставляли себе доходы. Когда Урбан V послал двух легатов в Милан, чтобы отлучить от церкви непокорных Висконти, Бернабо заставил их съесть буллы - пергамент, шелковые шнуры и свинцовые печати (1362).7 В 1376 году Флоренция, поссорившись с папой Григорием XI, конфисковала все церковное имущество на своей территории, закрыла епископские суды, снесла здания инквизиции, посадила в тюрьму или повесила сопротивляющихся священников и призвала Италию покончить со всей временной властью над церковью. Стало ясно, что авиньонские папы теряют Европу в своей преданности Франции. В 1377 году Григорий XI вернул папство в Рим.

Когда он умер (1378), конклав кардиналов, в подавляющем большинстве французский, но опасающийся римской толпы, выбрал итальянца папой Урбаном VI. Урбан не отличался урбанизмом; он оказался настолько буйным нравом и так настаивал на реформах, нежелательных для иерархии, что собравшиеся кардиналы объявили его избрание недействительным, как сделанное под принуждением, и провозгласили папой Роберта Женевского. Роберт вступил в должность Климента VII в Авиньоне, в то время как Урбан продолжал оставаться понтификом в Риме. Начавшийся таким образом папский раскол (1378-1417), как и многие другие силы, подготовившие Реформацию, был обусловлен ростом национального государства; по сути, это была попытка Франции сохранить моральную и финансовую помощь папства в ее войне с Англией. За Францией последовали Неаполь, Испания и Шотландия; но Англия, Фландрия, Германия, Польша, Богемия, Венгрия, Италия и Португалия приняли Урбана, и разделенная Церковь стала орудием и жертвой враждебных лагерей. Половина христианского мира считала другую половину еретиками, богохульниками и отлученными от церкви; каждая сторона утверждала, что таинства, совершаемые священниками противоположного послушания, ничего не стоят, а крещеные дети, кающиеся, постриженные, умирающие, помазанные таким образом, остаются в смертном грехе и обречены на ад или в лучшем случае на лимб - если смерть наступит. Расширяющийся ислам смеялся над распадающимся христианством.

Смерть Урбана (1389) не принесла компромисса; четырнадцать кардиналов в его лагере выбрали Бонифация IX, затем Иннокентия VII, затем Григория XII, и разделенные нации продлевали разделение папства. После смерти Климента VII (1394) авиньонские кардиналы назначили Бенедикта XIII испанским прелатом. Он предложил уйти в отставку, если Григорий последует его примеру, но родственники Григория, уже закрепившиеся на своем посту, и слышать об этом не хотели. Некоторые из кардиналов Григория покинули его и созвали генеральный собор. Король Франции призвал Бенедикта уйти; Бенедикт отказался; Франция отказалась от верности ему и приняла нейтралитет. Пока Бенедикт бежал в Испанию, его кардиналы объединились с теми, кто покинул Григория, и вместе призвали к собору, который должен был собраться в Пизе и избрать приемлемого для всех папу.

Бунтующие философы почти за столетие до этого заложили теоретические основы "концилиарного движения". Уильям Оккамский протестовал против отождествления Церкви с духовенством; Церковь, по его мнению, - это собрание всех верующих; это целое обладает властью, превосходящей любую часть; оно может делегировать свои полномочия генеральному собору всех епископов и аббатов Церкви; и такой собор должен обладать властью избирать, обличать, наказывать или низлагать папу.8 Всеобщий собор, сказал Марсилий Падуанский, - это собранная мудрость христианства; как может кто-то один ставить свой собственный разум выше него? Такой совет, по его мнению, должен состоять не только из священнослужителей, но и из мирян, избранных народом.9 Генрих фон Лангенштейн, немецкий теолог Парижского университета, применил (1381) эти идеи к папскому расколу. Какой бы ни была логика в притязаниях пап на верховенство, утверждал он, возник кризис, из которого логика не предлагала иного выхода, кроме одного: только власть вне папства и выше кардиналов может спасти Церковь от разрушающего ее хаоса; и этой властью может быть только Всеобщий собор.

Пизанский собор собрался 25 марта 1409 года. Он призвал Бенедикта и Григория предстать перед ним; они проигнорировали его; он объявил их низложенными, избрал нового папу, Александра V, велел ему созвать новый собор до мая 1412 года и удалился. Теперь вместо двух пап было три. Александр не помог делу тем, что умер (1410), и кардиналы назначили его преемником Иоанна XXIII, самого неуправляемого человека, занимавшего понтификальную кафедру с двадцать второго года его имени. Управляя Болоньей в качестве папского викария, этот церковный кондотьер Бальдассаре Косса разрешал и облагал налогом все, включая проституцию, азартные игры и ростовщичество; по словам его секретаря, он совратил 200 девственниц, матрон, вдов и монахинь.10 Но у него были деньги и армия; возможно, он сможет отвоевать у Григория папские государства и тем самым заставить его безнадежно отречься от престола.

Иоанн XXIII откладывал, сколько мог, созыв собора, постановленного в Пизе. Когда он открыл его в Констанце 5 ноября 1414 года, прибыла лишь малая часть из трех патриархов, 29 кардиналов, 33 архиепископов, 150 епископов, 300 докторов теологии, 14 университетских делегатов, 26 князей, 140 дворян и 4000 священников, которые должны были сделать завершившийся собор крупнейшим в истории христианства и самым важным со времени Никейского собора (325), утвердившего тринитарное вероучение Церкви. 6 апреля 1415 года великое собрание издало гордый и революционный декрет:

Сей святой Констанцский синод, будучи генеральным собором и законно собравшись в Святом Духе для прославления Бога, для прекращения нынешнего раскола и для объединения и реформы Церкви в ее главе и членах... постановляет, провозглашает и определяет следующее: Во-первых, он заявляет, что этот синод .... представляет Воинствующую Церковь и имеет свою власть непосредственно от Христа; и каждый, какого бы ранга или достоинства он ни был, включая также папу, обязан повиноваться этому собору в тех вещах, которые относятся к вере, к прекращению этого Раскола и к общей реформе Церкви в ее главе и членах. Подобным же образом он заявляет, что если кто-либо ...., включая также папу, откажется повиноваться повелениям, уставам, постановлениям... этого святого собора... в отношении прекращения раскола или реформы Церкви, он будет подвергнут надлежащему наказанию .... и, в случае необходимости, будет прибегать к другим средствам правосудия.11

Собор потребовал отречения от престола Григория XII, Бенедикта XIII и Иоанна XXIII. Не получив ответа от Иоанна, он принял пятьдесят четыре обвинения против него как против язычника, угнетателя, лжеца, симониста, предателя, развратника и вора; шестнадцать других обвинений были отклонены как слишком суровые.12 29 мая 1415 года она низложила его. Григорий оказался более уступчивым и тонким; он согласился уйти в отставку, но только при условии, что ему сначала будет позволено вновь созвать собор под своей властью. Созванный таким образом, собор принял его отставку (4 июля). Чтобы еще раз подтвердить свою ортодоксальность, он сжег на костре (6 июля) богемского реформатора Иоанна Гуса. 26 июля собор объявил Бенедикта XIII низложенным; он поселился в Валенсии и умер там в возрасте девяноста лет, по-прежнему считая себя папой. 17 ноября 1417 года избирательная комиссия выбрала кардинала Оттоне Колонну папой Мартином V. Все христианство признало его, и папский раскол завершился.

Победа собора в этом отношении нанесла ущерб его другой цели - реформированию Церкви. Мартин V сразу же взял на себя все полномочия и прерогативы папства. Натравливая каждую национальную группу делегатов на другую, он убедил их принять расплывчатый и безобидный минимум реформ. Совет уступил ему, потому что устал. 22 апреля 1418 года он распустился.

III. ТРИУМФАЛЬНОЕ ПАПСТВО: 1417-1513 ГГ.

Мартин реорганизовал курию для более эффективного функционирования, но не нашел способа финансировать ее, кроме как подражая светским правительствам того времени и продавая должности и услуги. Поскольку церковь просуществовала столетие без реформ, но едва ли смогла бы прожить неделю без денег, он пришел к выводу, что деньги нужны больше, чем реформы. В 1430 году, за год до смерти Мартина, немецкий посланник в Риме отправил своему принцу письмо, в котором почти звучала тема и набат Реформации:

Жадность господствует при римском дворе, и день ото дня он находит новые .... приспособления для вымогательства денег у Германии..... Отсюда много возмущений и изжоги..... Возникнет множество вопросов в отношении папства, или же, наконец, от повиновения полностью откажутся, чтобы избежать этих возмутительных поборов со стороны итальянцев; и этот последний путь, как мне кажется, был бы приемлем для многих стран".13

Преемник Мартина столкнулся с накопившимися проблемами Апостольского престола, будучи набожным францисканским монахом, плохо подготовленным к государственной деятельности. Папство должно было управлять как государствами, так и Церковью; папы должны были быть людьми дела, по крайней мере, одной ногой в мире, и редко могли позволить себе быть святыми. Евгений IV мог бы стать святым, если бы беды не омрачили его дух. В первый год его понтификата Базельский собор вновь предложил утвердить верховенство генеральных соборов над папами. Он брал на себя одну за другой традиционно папские функции: выдавал индульгенции и диспенсации, назначал бенефиции, требовал, чтобы аннаты отправлялись ему самому, а не папе. Евгений приказал ее распустить; вместо этого она объявила его низложенным и назначила Амадея VIII, герцога Савойского, антипапой Феликсом V (1439). Папский раскол возобновился.

Чтобы завершить очевидное поражение папства, Карл VII Французский созвал ассамблею французских прелатов, дворян и юристов, которая провозгласила верховную власть генеральных соборов и издала Прагматическую санкцию Буржа (1438): церковные должности отныне должны были заполняться путем выборов местным духовенством, но король мог давать "рекомендации"; апелляции к папской курии запрещались, кроме как после исчерпания всех судебных путей во Франции; аннаты больше не должны были отправляться папе. По сути, санкция создавала независимую Галликанскую церковь и делала короля ее хозяином. Годом позже на диете в Майнце были приняты постановления, направленные на создание подобной национальной церкви в Германии. Богемия уже отделилась от папства. Казалось, что вся конструкция Римской церкви вот-вот рухнет.

Евгения спасли турки. По мере того как османы все ближе подходили к Константинополю, византийское правительство решило, что греческая столица стоит римской мессы и что воссоединение греческого и латинского христианства - необходимая прелюдия к получению военной или финансовой помощи с Запада. Греческие прелаты и вельможи в живописном паноптикуме прибыли в Феррару, а затем во Флоренцию, чтобы встретиться с римской иерархией, созванной папой (1438). После года споров было достигнуто соглашение, признававшее власть римского понтифика над всем христианством; и 6 июля 1439 года все участники конференции, с греческим императором во главе, преклонили колено перед тем самым Евгением, который еще недавно казался самым презренным и отверженным из людей. Согласие было недолгим, так как греческое духовенство и народ отреклись от него; но оно восстановило престиж папства и помогло положить конец новому расколу и Базельскому собору.

Череда сильных пап, обогащенных и возвышенных итальянским Ренессансом, вознесла папство до такого великолепия, какого оно не знало даже в гордые дни Иннокентия III. Николай V заслужил восхищение гуманистов, направив церковные доходы на покровительство учености и искусству. Каликст III установил гениальный обычай непотизма - передачи должностей родственникам - который стал опорой коррупции в Церкви. Пий II, блестящий как автор и бесплодный как папа, боролся за реформу курии и монастырей. Он назначил комиссию из прелатов, известных своей честностью и благочестием, для изучения недостатков Церкви, и перед этой комиссией он сделал откровенное признание:

Два дела особенно близки моему сердцу: война с турками и реформа римского двора. Изменение всего состояния церковных дел, которое я решил предпринять, зависит от этого суда как образца. Я намерен начать с улучшения нравов здешних церковников и изгнания симонии и других злоупотреблений".14

Комитет дал похвальные рекомендации, и Пий воплотил их в булле. Но в Риме почти никто не хотел реформ; каждый второй чиновник или сановник наживался на той или иной форме продажности. Апатия и пассивное сопротивление победили Пия, а неудачный крестовый поход, который он предпринял против турок, поглотил его энергию и средства. Под конец своего понтификата он обратился с последним воззванием к кардиналам:

Люди говорят, что мы живем ради удовольствий, накапливаем богатства, ведем себя высокомерно, ездим на тучных мулах и красивых полукровках .... держим гончих для погони, тратим много на актеров и тунеядцев и ничего на защиту веры. И в их словах есть доля правды: многие из кардиналов и других чиновников нашего двора действительно ведут подобный образ жизни. Если признаться честно, роскошь и пышность нашего двора слишком велики. И потому мы так ненавистны народу, что он не слушает нас, даже когда мы говорим то, что справедливо и разумно. Как вы думаете, что нужно делать при таком позорном положении вещей?... Мы должны выяснить, какими средствами наши предшественники завоевали авторитет и уважение Церкви..... Мы должны поддерживать этот авторитет теми же средствами. Воздержание, целомудрие, невинность, ревность по вере... презрение к земле, стремление к мученичеству возвысили Римскую церковь и сделали ее владычицей мира".15

Несмотря на труды таких пап, как Николай V и Пий II, а также таких искренних и опытных церковников, как кардиналы Джулиано Чезарини и Николай Куза, недостатки папского двора нарастали по мере приближения пятнадцатого века к концу.16 Павел II носил папскую тиару, которая по своей стоимости превосходила дворец. Сикст IV сделал своего племянника миллионером, с жадностью включился в политическую игру, благословил пушки, которыми велись его сражения, и финансировал свои войны, продавая церковные должности самым высоким покупателям. Иннокентий VIII праздновал в Ватикане браки своих детей. Александр VI, подобно Лютеру и Кальвину, считал безбрачие священнослужителей ошибкой и завел пять или более детей, прежде чем впасть в разумное целомудрие в качестве папы. Его гомосексуальная мужественность не так уж сильно впилась в глотку того времени, как мы могли бы предположить; некая тайная амурность была тогда принята как обычное явление среди духовенства; Европу оскорбило то, что беспринципная дипломатия Александра и безжалостный генералитет его сына Цезаря Борджиа отвоевали папские государства для папства и добавили необходимые доходы и силу Апостольскому престолу. В этой политике и кампаниях Борджиа использовали все те методы стратагемы и смерти, которые вскоре были сформулированы в "Князе" Макиавелли (1513) как необходимые для создания могущественного государства или объединенной Италии. Папа Юлий II превзошел Цезаря Борджиа в ведении войны против хищной Венеции и вторгшихся французов; он бежал, когда мог, из тюрьмы Ватикана, лично возглавлял свою армию и наслаждался грубой жизнью и речами военных лагерей. Европа была шокирована тем, что папство не только секуляризовано, но и военизировано; тем не менее, она не могла удержаться от восхищения могучим воином, превращенным в папу; и через Альпы дошли слухи о заслугах Юлия перед искусством в его разборчивом покровительстве Рафаэлю и Микеланджело. Именно Юлий начал строительство нового собора Святого Петра и впервые предоставил индульгенции тем, кто внес свой вклад в его строительство. Именно при его понтификате Лютер приехал в Рим и воочию увидел ту "раковину беззакония", которую Лоренцо Медичи назвал столицей христианства. Ни один правитель Европы больше не мог думать о папстве как о моральном суперправительстве, связывающем все народы в христианское содружество; само папство, как светское государство, стало националистическим; вся Европа, по мере угасания старой веры, распалась на национальные осколки, не признающие ни наднационального, ни международного морального закона, и была обречена на пять веков межхристианских войн.

Чтобы справедливо судить об этих папах эпохи Возрождения, мы должны рассматривать их на фоне их времени. Северная Европа могла чувствовать их недостатки, поскольку финансировала их; но только те, кто знал буйную Италию периода между Николаем V (1447-55) и Львом X (1513-21), могли смотреть на них с понимающей снисходительностью. Хотя некоторые из них были лично набожны, большинство из них приняли ренессансную убежденность в том, что мир, оставаясь для многих долиной слез и дьявольских ловушек, может быть также сценой красоты, интенсивной жизни и мимолетного счастья; им не казалось скандальным, что они наслаждаются жизнью и папством.

У них были свои достоинства. Они трудились, чтобы избавить Рим от уродства и убожества, в которые он впал, пока папы находились в Авиньоне. Они осушали болота (по удобной доверенности), мостили улицы, восстанавливали мосты и дороги, улучшали водоснабжение, основали Ватиканскую библиотеку и Капитолийский музей, расширяли больницы, раздавали милостыню, строили и ремонтировали церкви, украшали город дворцами и садами, реорганизовали Римский университет, поддерживали гуманистов в возрождении языческой литературы, философии и искусства, давали работу художникам, скульпторам и архитекторам, чьи работы теперь являются сокровищницей всего человечества. Они растратили миллионы; они использовали их конструктивно. Они потратили слишком много на новый собор Святого Петра, но вряд ли больше, чем короли Франции потратили бы на Фонтенбло, Версаль и замки Луары; возможно, они думали об этом как о превращении рассыпанных крох мимолетного богатства в непреходящее великолепие для народа и его Бога. Большинство этих пап в частной жизни жили просто, некоторые (например, Александр VI) - воздержанно, а к пышности и роскоши прибегали лишь по требованию общественного вкуса и дисциплины. Они возвысили папство, которое еще недавно было презираемым и нищим, до впечатляющего величия власти.

IV. МЕНЯЮЩАЯСЯ СРЕДА

Но в то время как церковь, казалось, вновь обретала величие и авторитет, в Европе происходили экономические, политические и интеллектуальные изменения, которые постепенно подрывали структуру латинского христианства.

Религия обычно процветает в аграрном режиме, наука - в индустриальном. Каждый урожай - это чудо земли и прихоть неба; скромный крестьянин, подверженный непогоде и изнуренный трудом, видит повсюду сверхъестественные силы, молится о благосклонности небес и принимает феодально-религиозную систему ступенчатого перехода от вассала, сеньора и короля к Богу. Городской рабочий, торговец, фабрикант, финансист живут в математическом мире рассчитанных величин и процессов, материальных причин и закономерных следствий; машина и счетная таблица располагают их к тому, чтобы видеть на все более обширных территориях господство "естественного закона". Рост промышленности, торговли и финансов в XV веке, перемещение рабочей силы из деревни в город, подъем меркантильного класса, расширение местной, национальной и международной экономики - все это было дурным предзнаменованием для веры, которая так хорошо сочеталась с феодализмом и мрачными превратностями полей. Предприниматели отвергли церковные ограничения, а также феодальные повинности; церковь путем прозрачного теологического жонглирования вынуждена была признать необходимость взимания процентов за кредиты, если капитал должен расширять предприятия и промышленность; к 1500 году старый запрет на "ростовщичество" был повсеместно проигнорирован. Юристы и бизнесмены все больше и больше заменяли церковников и дворян в управлении государством. Само право, триумфально восстанавливая свои римские императорские традиции и престиж, возглавило шествие секуляризации и день за днем вторгалось в сферу церковного регулирования жизни каноническим правом. Светские суды расширяли свою юрисдикцию, епископальные - сокращали.

Подрастающие монархии, обогащаясь за счет доходов от торговли и промышленности, с каждым днем освобождались от господства церкви. Короли возмущались пребыванием в их владениях папских легатов или нунциев, которые не признавали никакой власти, кроме власти папы, и превратили церковь каждой страны в государство внутри государства. В Англии статуты Provisors (1351) и Praemunire (1353) резко ограничили экономические и судебные полномочия духовенства. Во Франции Прагматическая санкция Буржа была теоретически отменена в 1516 году, но король сохранил право назначать архиепископов, епископов, аббатов и приоров.17 Венецианский сенат настаивал на назначении на высокие церковные должности во всех венецианских зависимых территориях. Фердинанд и Изабелла отменили решения папы при заполнении многих церковных вакансий в Испании. В Священной Римской империи, где Григорий VII отстаивал против Генриха IV папское право на инвеституру, Сикст IV уступил императорам право назначения на 300 бенефиций и семь епископств. Короли часто злоупотребляли этими полномочиями, отдавая церковные должности политическим фаворитам, которые получали доходы, но игнорировали обязанности своих аббатств и соборов.18 Многие церковные злоупотребления были связаны с такими светскими назначенцами.

Тем временем интеллектуальная среда Церкви менялась, что было ей на руку. Она по-прежнему выпускала трудолюбивых и добросовестных ученых; но школы и университеты, которые она основала, воспитали образованное меньшинство, чье мышление не всегда нравилось святым. Слушайте святого Бернардино, около 1420 года:

Очень многие, глядя на нечестивую жизнь монахов и монашек, монахинь и светского духовенства, содрогаются от этого; более того, часто они терпят крах в вере и не верят ни во что выше крыш своих домов, не считая истинными те вещи, которые написаны о нашей вере, но полагая, что они написаны по коварному изобретению людей, а не по вдохновению Божьему..... Они презирают таинства .... и считают, что душа не существует; они не... боятся ада и не желают рая, но всем сердцем держатся за преходящие вещи и решили, что этот мир будет их раем.19

Вероятно, представители делового класса были наименее набожными; с ростом богатства религия падает. Гоуэр (1325?-1408) утверждал, что английские купцы мало заботились о будущем, говоря: "Тот, кто может получить сладость этой жизни и оставить ее, будет глупцом, ибо никто не знает, куда и каким путем мы пойдем" после смерти.20 Неудача крестовых походов заставила медленно угасать вопрос о том, почему Бог христианства допустил победу ислама, а взятие Константинополя турками освежило эти сомнения. Деятельность Николая Кузского (1432) и Лоренцо Валлы (1439), разоблачивших "Доношение Константина" как подделку, нанесла урон престижу церкви и ослабила ее право на мирскую власть. Восстановление и публикация классических текстов подпитывали скептицизм, открывая мир знаний и искусства, процветавший задолго до рождения той христианской церкви, которая на Пятом Латеранском соборе (1512-17) отрицала возможность спасения вне ее лона: nulla salus extra ecclesiam .21 Открытие Америки и все более широкое освоение Востока открыли сотни народов, которые с очевидной безнаказанностью игнорировали или отвергали Христа и имели свои собственные верования, столь же позитивные и столь же морально эффективные, как и христианство. Путешественники, возвращавшиеся из "языческих" земель, привозили с собой целый ворох странных верований и ритуалов; эти чуждые культы соприкасались локтями с христианским поклонением и верой, а соперничающие догмы терпели поражение на рынке и в порту.

Философия, которая в XIII веке была служанкой теологии, посвятив себя поиску рациональных оснований для ортодоксальной веры, освободилась в XIV веке с Уильямом Оккамом и Марсилием Падуанским, а в XVI стала смело светской, вопиюще скептической с Помпонацци, Макиавелли и Гвиччардини. Примерно за четыре года до "Тезисов" Лютера Макиавелли написал поразительное пророчество:

Если бы религия христианства сохранялась в соответствии с таинствами Основателя, государство и сообщество христианства были бы гораздо более сплоченными и счастливыми, чем сейчас. Невозможно найти более весомое доказательство его упадка, чем тот факт, что чем ближе люди к Римской церкви, главе их религии, тем менее они религиозны. И тот, кто изучит принципы, на которых основана эта религия, и увидит, как сильно отличаются от этих принципов ее нынешняя практика и применение, поймет, что ее гибель или наказание уже близки.22

V. ДЕЛО ПРОТИВ ЦЕРКВИ

Стоит ли перечислять обвинения, выдвинутые лояльными католиками против Церкви XIV и XV веков? Первым и самым болезненным было то, что она любила деньги и имела их слишком много для своего блага.* В "Centum Gravamina", или "Сотне жалоб", перечисленных против Церкви Нюрнбергским сеймом (1522 г.), утверждалось, что она владеет половиной богатств Германии.23 Католический историк считает, что доля церкви составляет треть в Германии и пятую часть во Франции;24 А генеральный прокурор Парламента в 1502 году подсчитал, что три четверти всех французских богатств - церковные.25 Статистических данных для проверки этих оценок не существует. В Италии, конечно, одна треть полуострова принадлежала Церкви в виде папских государств, а в остальных она владела богатыми владениями.†

Шесть факторов способствовали накоплению земель во владении Церкви. (1) Большинство тех, кто завещал собственность, оставляли ей что-то в качестве "страховки от пожара"; а поскольку Церковь контролировала составление и обнародование завещаний, ее представители могли поощрять такие завещания. (2) Поскольку церковная собственность была в большей безопасности, чем другая, от разорения бандитами, солдатами или правительствами, некоторые люди в целях безопасности завещали свои земли Церкви, держали их как ее вассалы и передавали все права на них после смерти. Другие завещали Церкви часть или все свое имущество с условием, что она будет обеспечивать их в болезни или старости; таким образом, Церковь предлагала страхование от потери трудоспособности. (3) Крестоносцы продавали или закладывали и конфисковывали земли церковным органам, чтобы собрать деньги на свое предприятие. (4) Сотни тысяч акров были заработаны для Церкви благодаря мелиоративным работам монашеских орденов. (5) Земля, однажды приобретенная Церковью, была неотчуждаемой, и никто из ее сотрудников не мог ее продать или подарить, кроме как с помощью обескураживающе сложных способов. (6) Церковная собственность обычно не облагалась налогом со стороны государства; однако иногда короли, опасаясь проклятия , взимали с духовенства поборы или находили юридические уловки для конфискации части церковных богатств. Правители северной Европы, возможно, меньше роптали бы на богатства Церкви, если бы доходы от них или разнообразные пожертвования верующих оставались в пределах национальных границ; они приходили в ярость при виде северного золота, тысячами ручейков стекающегося в Рим.

Церковь, однако, рассматривала себя как главного агента в поддержании морали, социального порядка, образования, литературы, учености и искусства; государство полагалось на нее в выполнении этих функций; для их выполнения ей требовалась обширная и дорогостоящая организация; для ее финансирования она облагалась налогами и собирала сборы; даже церковь не могла управляться отцеубийцами. Многие епископы были как гражданскими, так и церковными правителями своих регионов; большинство из них назначались светскими властями и происходили из патрицианского сословия, привыкшего к легким нравам и роскоши; они облагали налогами и тратили, как князья; иногда, выполняя свои многочисленные функции, они скандалили со святыми, надевая доспехи и с воодушевлением ведя свои войска на войну. Кардиналов редко выбирали за их благочестие, обычно за их богатство, политические связи или административные способности; они смотрели на себя не как на монахов, обремененных обетами, а как на сенаторов и дипломатов богатого и могущественного государства; во многих случаях они не были священниками; и они не позволяли своим красным шапкам мешать им наслаждаться жизнью.26 Церковь забыла о бедности апостолов в потребностях и расходах власти.

Будучи мирскими, служители церкви зачастую были столь же продажными, как и чиновники современных правительств. Коррупция была заложена в нравах того времени и в природе человека; светские суды, как известно, поддавались убеждению денег, и ни одни папские выборы не могли соперничать по подкупу с избранием Карла V императором. За исключением этого случая, при римском дворе давались самые жирные взятки в Европе.27 За услуги курии была установлена разумная плата, но из-за корыстолюбия сотрудников фактические расходы превышали установленную законом сумму в двадцать раз.28 Можно было получить освобождение почти от любого канонического препятствия, почти от любого греха, если только побуждение было достаточным. Эней Сильвий, прежде чем стать папой, писал, что в Риме все продается и что там ничего нельзя получить без денег.29 Через поколение монах Савонарола с преувеличенным негодованием назвал Римскую церковь "блудницей", готовой продавать свои блага за монеты30.30 Еще через поколение Эразм заметил: "Бесстыдство Римской курии достигло своего апогея". 31 Пастор пишет:

Глубоко укоренившаяся коррупция завладела почти всеми чиновниками курии..... . Непомерное количество вознаграждений и поборов переходило все границы. Более того, со всех сторон чиновники нечестно манипулировали делами и даже фальсифицировали их. Неудивительно, что со всех концов христианства посыпались громкие жалобы на коррупцию и финансовые поборы папских чиновников.32

В Церкви пятнадцатого века было необычным, когда за заслуги возвышались безнадежные люди. От умеренной платы за рукоположение в священники до огромных сумм, которые многие кардиналы платили за свое возвышение, почти каждое назначение требовало тайной подпитки со стороны начальства. Излюбленным папским приемом для сбора средств была продажа церковных должностей или (как считали папы) назначение на синекуры или почести, даже на кардинальские должности, лиц, которые могли бы внести существенный вклад в расходы Церкви. Александр VI создал восемьдесят новых должностей и получил 760 дукатов (19 000 долларов?) от каждого назначенца. Юлий II сформировал "коллегию" или бюро из 101 секретаря, которые вместе заплатили ему 74 000 дукатов за эту привилегию. Лев X назначил шестьдесят камергеров и 141 оруженосца в папский дом и получил от них 202 000 дукатов.33 Жалованье, выплачиваемое таким чиновникам, рассматривалось и дарителем, и получателем, как рента по дарственной политике; но Лютеру оно казалось чистейшей симонией.

В тысячах случаев назначенец жил вдали от благотворительного учреждения - прихода, аббатства или епископата, - чьи доходы поддерживали его труд или роскошь; один человек мог быть заочным бенефициаром нескольких таких должностей. Так, деятельный кардинал Родриго Борджиа (будущий Александр VI) получал от множества бенефиций доход в 70 000 дукатов (1 750 000 долларов?) в год; а его яростный противник, кардинал делла Ровере (впоследствии Юлий II), владел в одно время архиепископством Авиньона, епископствами Болоньи, Лозанны, Кутанса, Вивьера, Менде, Остии и Веллетри, а также аббатствами Нонантолы и Гроттаферраты.34 Благодаря такому "плюрализму" Церковь сохранила своих главных руководителей, а во многих случаях - ученых, поэтов и исследователей. Так, Петрарка, резкий критик авиньонских пап, жил на предоставленные им синекуры; Эразм, сатирически описавший сотню церковных глупостей, регулярно получал церковные пенсии; а Коперник, нанесший наибольший вред средневековому христианству, годами жил на церковные бенефиции, минимально отвлекаясь от своих научных занятий35.35

Более серьезное обвинение, чем плюрализм, было выдвинуто против личной морали духовенства. "Нравы духовенства развращены", - говорил епископ Торчелло (1458); "они стали оскорблением для мирян".36 Из четырех монашеских орденов, основанных в XIII веке, - францисканцев, доминиканцев, кармелитов, августинцев - все, кроме последнего, стали скандально слабыми в благочестии и дисциплине. Монашеские правила, сформулированные в пылу ранней набожности, оказались слишком строгими для человеческой природы, все больше освобождавшейся от сверхъестественных страхов. Освобожденные своим коллективным богатством от необходимости ручного труда, тысячи монахов и монашек пренебрегали религиозными службами, бродили за стенами монастырей, пили в тавернах и предавались любовным утехам.37 Доминиканец XIV века Джон Бромъярд говорил о своих собратьях-монахах:

Те, кто должны быть отцами бедных... жаждут изысканной пищи и наслаждаются утренним сном.... . Очень немногие ручаются за свое присутствие на утрени или мессе.... . . Они предаются чревоугодию и пьянству... не говоря уже о нечистоплотности, так что теперь собрания клириков считаются притонами распутных людей и общинами актеров".38

Через столетие Эразм повторил это обвинение: "Многие мужские и женские монастыри мало чем отличаются от публичных борделей". 39 Петрарка нарисовал благоприятную картину дисциплины и набожности в карфузианском монастыре, где жил его брат, а несколько монастырей в Голландии и Западной Германии сохранили дух учебы и благочестия, который сформировал Братьев Общей Жизни и породил "Подражание Христу".40 Однако Иоганн Тритемиус, аббат из Шпонхайма (ок. 1490 г.), осуждал монахов этой рейнской Германии с яростной гиперболой:

Три религиозных обета... так же мало соблюдаются этими людьми, как если бы они никогда не обещали их соблюдать..... Весь день они проводят в грязных разговорах; все их время отдано игре и чревоугодию.... . Открыто владеют частной собственностью... каждый живет в своем собственном жилище.... . Они не боятся и не любят Бога; они не думают о будущей жизни, предпочитая плотские похоти потребностям души..... . Они презирают обет бедности, не знают обета целомудрия, поносят обет послушания..... Дым от их скверны поднимается по всей округе.41

Ги Жуанно, папский комиссар, посланный реформировать бенедиктинские монастыри Франции, представил мрачный отчет (1503 г.): Многие монахи играют в азартные игры, сквернословят, посещают трактиры, носят мечи, собирают богатства, прелюбодействуют, "ведут жизнь вакханалий" и "более мирские, чем простые мирские люди..... . Если бы я захотел рассказать обо всем, что произошло на моих глазах, я бы сделал слишком длинный рассказ об этом".42 В условиях растущего беспорядка в монастырях многие из них пренебрегали теми достойными восхищения делами благотворительности, гостеприимства и образования, которые давали им право на общественное доверие и поддержку.43 Папа Лев X сказал (1516): "Отсутствие правил в монастырях Франции и нескромная жизнь монахов достигли такого размаха, что ни короли, ни принцы, ни верующие в целом не испытывают к ним никакого уважения". 44 Недавний католический историк подводит итог по состоянию на 1490 год, возможно, с чрезмерной суровостью:

Прочтите бесчисленные свидетельства этого времени - исторические анекдоты, обличения моралистов, сатиру ученых и поэтов, папские буллы, синодальные конституции - что они говорят? Всегда одни и те же факты и одни и те же жалобы: подавление монастырской жизни, дисциплины, нравственности..... . Невероятно велико число монастырских разбойников и развратников; чтобы осознать их бесчинства, мы должны ознакомиться с подробностями, выявленными судебным расследованием, относительно внутреннего состояния большинства великих аббатств..... Злоупотребления среди картузианцев были столь велики, что орден пользовался дурной славой почти повсеместно..... Монашеская жизнь исчезла из женских монастырей..... Все это способствовало превращению этих молитвенных приютов в центры рассеянности и беспорядка.45

Светское духовенство, если мы будем снисходительно относиться к наложничеству, представляет собой лучшую картину, чем монахи и монахини. Главным грехом простого приходского священника было его невежество,46 Но он слишком плохо оплачивался и много работал, чтобы иметь средства или время для учебы, а благочестие людей говорит о том, что его часто уважали и любили. Нарушения священнического обета целомудрия были частым явлением. В Норфолке, Англия, из семидесяти трех обвинений в недержании мочи, поданных в 1499 году, пятнадцать были выдвинуты против священнослужителей; в Рипоне из 126 - двадцать четыре; в Ламбете из 58 - девять; то есть церковные преступники составляли около 2 3 процентов от общего числа, хотя духовенство, вероятно, составляло менее 2 процентов населения.47 Некоторые исповедники вымогали сексуальные услуги у кающихся женщин.48 Тысячи священников имели наложниц, в Германии - почти все.49 Предполагалось, что в Риме священники содержали наложниц; по некоторым данным, число проституток там составляло 6 000 при населении не более 100 000 человек.50 Снова процитируем католического историка:

Неудивительно, что, когда высшие чины духовенства находились в таком состоянии, среди регулярных орденов и светских священников пороки и нарушения разного рода становились все более распространенными. Соль земли потеряла свой аромат..... Но ошибочно полагать, что в Риме развращенность духовенства была сильнее, чем в других местах; существуют документальные свидетельства безнравственности священников почти в каждом городе итальянского полуострова..... Неудивительно, что, как с горечью свидетельствуют современные авторы, влияние духовенства упало, и во многих местах к нему почти не проявляли уважения. Их безнравственность была настолько грубой, что стали раздаваться предложения в пользу разрешения священникам жениться.51

Справедливости ради следует заметить, что похотливые священники считали наложничество не распутством, а почти всеобщим бунтом против правила безбрачия, навязанного безвольному духовенству папой Григорием VII (1074). Как греческая и русская православная церковь после раскола 1054 года продолжала разрешать браки своим священникам, так и духовенство Римской церкви требовало того же права; а поскольку каноническое право их церкви отказывало в этом, они брали наложниц. Епископ Анжерский Хардуэн сообщал (1428 г.), что духовенство его епархии не считало наложничество грехом и не пыталось скрыть, что пользуется им.52 В Померании около 1500 года такие союзы признавались народом как разумные и поощрялись им как защита для своих дочерей и жен; на общественных праздниках почетное место, как само собой разумеющееся, отводилось священникам и их супругам.53 В Шлезвиге епископ, пытавшийся объявить эту практику вне закона, был изгнан из своей резиденции (1499 г.).54 На Констанцском соборе кардинал Забарелла предложил, что если не удастся подавить наложничество священников, то следует восстановить брак священнослужителей. Император Сигизмунд в послании к Базельскому собору (1431 г.) утверждал, что брак духовенства улучшит общественную мораль.55 Современный историк Платина, библиотекарь Ватикана, цитировал Энея Сильвия, говоря, что есть веские причины для безбрачия духовенства, но есть и более веские причины против него.56 Нравственная история священства до Реформации предстает в лучшем свете, если рассматривать священническое наложничество как простительный бунт против жесткого правила, неизвестного апостолам и христианству Востока.

Жалобой, которая в конце концов вызвала Реформацию, стала продажа индульгенций. Благодаря полномочиям, переданным Христом Петру (Мф. 16:19), Петром - епископам, а епископами - священникам, духовенство получило право освобождать исповедующегося кающегося от вины за грехи и от наказания в аду, но не от совершения покаяния за них на земле. Теперь лишь немногие люди, как бы тщательно они ни каялись, могли рассчитывать на то, что умрут, совершив все положенные покаяния; за остальное пришлось бы расплачиваться годами страданий в чистилище, которое милосердный Бог учредил как временный ад. С другой стороны, многие святые своей набожностью и мученичеством заслужили заслуги, вероятно, превышающие положенные за их грехи; Христос своей смертью добавил бесконечное количество заслуг; эти заслуги, согласно церковной теории, можно рассматривать как сокровищницу, из которой папа может взять часть или все временные наказания, понесенные и неисполненные отпущенными кающимися. Обычно предписанные Церковью наказания принимали форму повторения молитв, раздачи милостыни, паломничества к святыне, участия в крестовом походе против турок или других неверных, пожертвования денег или труда на социальные проекты, такие как осушение болот, строительство дороги, моста, больницы или церкви. Замена наказания денежным штрафом (Wehrgeld) была давно устоявшимся обычаем светских судов, поэтому раннее применение этой идеи к индульгенциям не вызвало фурора. Раскаявшийся кающийся, заплатив такой штраф, то есть сделав денежный взнос на расходы церкви, получал частичную или полную индульгенцию, не совершая новых грехов, но избегая дня, месяца, года в чистилище или всего того времени, которое ему пришлось бы провести там, чтобы завершить покаяние за свои грехи. Индульгенция не отменяла вины в грехах; она, когда священник отпускал раскаявшемуся кающемуся грехи, прощалась на исповеди. Таким образом, индульгенция - это отпущение Церковью части или всех временных (т. е. не вечных) наказаний за грехи, вина за которые была прощена в таинстве покаяния.

Эта хитроумная и сложная теория вскоре была преобразована простотой народа и жадностью quaestiarii, или "прощателей", которым поручалось или предполагалось раздавать индульгенции. Поскольку этим распространителям разрешалось оставлять себе процент от выручки, некоторые из них не настаивали на покаянии, исповеди и молитве, оставляя получателю свободу трактовать индульгенцию как освобождающую его от покаяния, исповеди и отпущения грехов и почти полностью зависящую от денежного взноса. Около 1450 года Томас Гаскойн, канцлер Оксфордского университета, жаловался, что

В наши дни грешники заявляют: "Меня не волнует, сколько зла я совершаю перед Богом, потому что я могу легко получить полное отпущение вины и наказания благодаря отпущению грехов и индульгенции, дарованной мне папой, чье письменное разрешение я купил за четыре или шесть пенсов или выиграл в качестве ставки в теннис [с индульгенцией]". Ибо эти торговцы индульгенциями бродят по стране и дают письмо о помиловании, иногда за два пенса, иногда за порцию вина или пива... или даже за наем блудницы, или за плотскую любовь".57

Папы - Бонифаций IX в 1392 году, Мартин V в 1420 году, Сикст IV в 1478 году - неоднократно осуждали эти заблуждения и злоупотребления, но они были слишком стеснены в средствах, чтобы осуществлять эффективный контроль. Они издавали буллы так часто и по таким запутанным поводам, что образованные люди потеряли веру в теорию и обвинили Церковь в бессовестной эксплуатации человеческого легковерия и надежд.58 В некоторых случаях, как в случае с индульгенциями, предложенными Юлием II в 1510 году или Львом X в 1513 году, официальная формулировка поддавалась чисто денежной интерпретации59.59 Один высокопоставленный францисканский монах с гневом описывал, как во всех церквях Германии были установлены сундуки для приема платежей от тех, кто, не имея возможности поехать в Рим на юбилей 1450 года, мог теперь получить ту же самую пленарную индульгенцию, бросив деньги в ящик; и он предупреждал немцев, за полвека до Лютера, что с помощью индульгенций и других средств их сбережения утекают в Рим.60 Даже духовенство жаловалось на то, что индульгенции перекачивают в папскую казну пожертвования, которые в противном случае могли бы пойти на местные церковные нужды.61 И снова католический историк подводит итог этому вопросу с восхитительной откровенностью:

Почти все злоупотребления, связанные с индульгенциями, проистекали из того, что верующие, после посещения таинства покаяния как признанного условия для получения индульгенции, оказывались вынужденными делать денежные пожертвования, соразмерные их средствам. Это подношение за добрые дела, которое должно было быть только вспомогательным, в некоторых случаях превращалось в главное условие..... Нужда в деньгах, а не благо душ, слишком часто становилась целью индульгенции..... Хотя в формулировках булл никогда не отступали от учения Церкви, а исповедь, раскаяние и предписанные добрые дела становились условием получения индульгенции, все же финансовая сторона вопроса всегда была очевидна, и необходимость делать денежные пожертвования самым скандальным образом выставлялась на первый план. Индульгенции все больше приобретали форму денежного соглашения, что приводило к многочисленным конфликтам со светской властью, которая постоянно требовала свою долю от доходов.62

Почти таким же корыстным делом, как продажа индульгенций, было принятие или выпрашивание духовенством денежных выплат, грантов, наследств за совершение месс, которые должны были сократить срок наказания души умершего в чистилище. Благочестивые люди выделяли на эти цели большие суммы, чтобы облегчить участь усопшего родственника или друга, либо сократить или отменить свой собственный чистилищный срок после смерти. Бедняки жаловались, что из-за их неспособности оплачивать мессы и индульгенции именно земные богачи, а не кроткие, наследуют Царство Небесное; а Колумб с горечью восхвалял деньги, поскольку, по его словам, "тот, кто ими владеет, обладает способностью переносить души в рай".63

Тысяча других претензий раздули дело против Церкви. Многие миряне возмущались освобождением духовенства от действия государственных законов и опасной снисходительностью церковных судов к церковным преступникам. Нюрнбергский сейм 1522 года объявил, что светский истец не может добиться справедливости в отношении ответчика-церковника в духовном суде, и предупредил, что если духовенство не будет подвергнуто светским судам, то в Германии начнется восстание против Церкви;64 Восстание, конечно, уже началось. В дальнейших жалобах говорилось об отрыве религии от морали, об акценте на ортодоксальной вере, а не на хорошем поведении (хотя реформаторы должны были быть в этом отношении большими грешниками, чем церковь), о поглощении религии ритуалом, о бесполезном безделье и предполагаемом бесплодии монахов, об эксплуатации народного легковерия с помощью фальшивых реликвий и чудес, злоупотребление отлучением и интердиктом, цензура публикаций духовенством, шпионаж и жестокость инквизиции, использование не по назначению средств, выделенных на крестовые походы против турок, и притязания разорившегося духовенства на роль единственного распорядителя всех таинств, кроме крещения.

Все вышеперечисленные факторы повлияли на антиклерикализм в римско-католической Европе в начале XVI века. "Презрение и ненависть мирян к деградирующему духовенству, - говорит Пастор, - не были средним фактором в великом отступничестве".65 Один лондонский епископ в 1515 году жаловался, что люди "так злонамеренно настроены в пользу еретической праведности, что они... осудят любого клирика, хотя бы он был невиновен, как Авель".66 Среди мирян, по словам Эразма, звание клерка, священника или монаха было горьким оскорблением.67 В Вене священство, некогда самое желанное из всех профессий, за двадцать лет, предшествовавших Реформации, не получило ни одного рекрута.68

По всему латинскому христианству люди взывали к "реформе Церкви в главе и членах". Такие страстные итальянцы, как Арнольд из Брешии, Иоахим из Флоры и Савонарола из Флоренции, выступали против церковных злоупотреблений, не переставая быть католиками, но двое из них были сожжены на костре. Тем не менее, добрые христиане продолжали надеяться, что реформа может быть осуществлена верными сынами Церкви. Гуманисты, такие как Эразм, Коле, Мор и Буде, боялись открытого разрыва; было достаточно того, что греческая церковь решительно отделялась от римской; любое дальнейшее разрывание "бесшовного одеяния Христа" угрожало выживанию самого христианства. Церковь неоднократно, и часто искренне, пыталась очистить свои ряды и суды, а также принять финансовую этику, превосходящую светскую мораль того времени. Монастыри снова и снова пытались восстановить свои строгие правила, но человеческая конституция переписала все конституции. Соборы пытались реформировать Церковь, но были побеждены папами; папы пытались, но были побеждены кардиналами и бюрократией курии. Сам Лев X в 1516 году оплакивал полную неэффективность этих попыток.69 Просвещенные церковники, такие как Николай Кусский, добились местных реформ, но даже они были преходящими. Обличения недостатков Церкви, как со стороны ее врагов, так и со стороны ее почитателей, будоражили школы, волновали кафедры, наводняли литературу, день за днем, год за годом накапливались в памяти и негодовании людей, пока плотина благоговения и традиции не прорвалась, и Европу охватила религиозная революция, более масштабная и глубокая, чем все политические преобразования нового времени.

ГЛАВА II. Англия: Виклиф, Чосер и Великое восстание 1308-1400

I. ПРАВИТЕЛЬСТВО

2 5 февраля 1308 года Эдуард II, шестой король из дома Плантагенетов, во время торжественной коронации перед иерархией и дворянством, собравшимися в Вестминстерском аббатстве, принес клятву, которую Англия с гордостью требует от всех своих государей:

Архиепископ Кентерберийский: Сир, даруете ли вы и сохраните ли, и подтвердите ли своей клятвой народу Англии законы и обычаи, дарованные ему древними королями Англии, вашими праведными и благочестивыми предшественниками, и особенно законы, обычаи и привилегии, дарованные духовенству и народу славным королем святым Эдуардом, вашим предшественником?

Король: Я дарую их и обещаю.

Архиепископ: Сир, сохранишь ли ты к Богу и Святой Церкви, к духовенству и народу мир и согласие в Боге, всецело, после твоей власти?

Король: Я сохраню их.

Архиепископ: Сир, сделаете ли вы так, чтобы во всех ваших судах совершалась равная и правильная справедливость и благоразумие, милосердие и истина, в соответствии с вашей властью?

Я так и сделаю.

Архиепископ: Сир, согласны ли вы придерживаться и соблюдать законы и праведные обычаи, которые изберет община вашего королевства, и будете ли вы защищать и укреплять их к чести Божьей, насколько хватит ваших сил?

Король: Я дарую и обещаю.1

Поклявшись в этом и должным образом помазавшись и освятившись святыми маслами, Эдуард II передал управление страной в коррумпированные и некомпетентные руки и посвятил себя легкомысленной жизни с Пирсом Гавестоном, своим Ганимедом. Бароны восстали, поймали и убили Гавестона (1312) и подчинили Эдуарда и Англию своей феодальной олигархии. Вернувшись с позором после поражения от шотландцев при Бэннокберне (1314), Эдуард уединился с новой любовью, Хью ле Деспенсером III. Заговор его брошенной жены, Изабеллы Французской, и ее любовника, Роджера де Мортимера, низложил его (1326); он был убит в замке Беркли агентом Мортимера (1327), а его пятнадцатилетний сын был коронован как Эдуард III.

Самым благородным событием этой эпохи в истории Англии стало создание (1322 г.) прецедента, согласно которому для принятия любого закона требовалось согласие национального собрания. Издавна у английских монархов был обычай в случае необходимости созывать "Королевский совет" из видных дворян и прелатов. В 1295 году Эдуард I, воюя одновременно с Францией, Шотландией и Уэльсом и очень желая получить деньги и людей, приказал "каждому городу, боро и ведущему городу" послать двух бургезов (граждан, имеющих право голоса), а каждому ширу или графству - двух рыцарей (мелких дворян) на национальное собрание, которое вместе с Советом короля должно было сформировать первый английский парламент. У городов были деньги, которые можно было убедить их делегатов отдать королю; у графств были йомены (свободные землевладельцы), из которых получились бы крепкие лучники и пикинеры; пришло время встраивать эти силы в структуру британского правительства. Не было никаких притязаний на полную демократию. Хотя города были - или к 1400 году должны были стать - свободными от феодального господства, право голоса в городах принадлежало лишь небольшому меньшинству собственников. Дворяне и духовенство оставались правителями Англии: они владели большей частью земли, использовали большую часть населения в качестве своих арендаторов или крепостных, а также организовывали и направляли вооруженные силы страны.

Парламент (так он стал называться при Эдуарде III) заседал в королевском дворце в Вестминстере, напротив исторического аббатства. Справа от короля сидели архиепископы Кентерберийский и Йоркский, восемнадцать епископов и главные аббаты; слева - полсотни герцогов, маркизов, графов, виконтов и баронов; возле трона собрались принц Уэльский и Совет короля; а судьи королевства, сидящие на мешках с шерстью, чтобы напомнить им, как важна для Англии торговля шерстью, присутствовали, чтобы давать советы по вопросам права. При открытии сессии бюргеры и рыцари, впоследствии известные как общинники, стояли под барьером, отделявшим их от прелатов и лордов; теперь впервые (1295 год) в национальном собрании были Верхняя и Нижняя палаты. Объединенные палаты получали от короля или его канцлера pronunciatio (позднее "речь с трона"), в которой объяснялись темы для обсуждения и желаемые ассигнования. Затем общинники удалялись, чтобы собраться в другом зале - обычно в палате глав Вестминстерского аббатства. Там они обсуждали королевские предложения. По окончании обсуждений они назначали "спикера", который докладывал о результатах Верхней палате, и представляли свои петиции королю. По окончании заседаний обе палаты вновь собирались вместе, чтобы получить ответ государя и быть уволенными им. Только король имел право созывать или распускать парламент,

Обе палаты претендовали на свободу дебатов и обычно пользовались ею. Во многих случаях они энергично высказывали или излагали свои мысли правителю; впрочем, несколько раз он сажал в тюрьму слишком дерзких критиков. Теоретически полномочия парламента распространялись на законодательство; на практике большинство принятых статутов были представлены королевскими министрами в виде законопроектов; но палаты часто представляли рекомендации и жалобы и откладывали голосование по средствам до тех пор, пока не получали определенного удовлетворения. Единственным оружием общин была "власть кошелька"; но по мере того как росли расходы на управление и богатство городов, власть общин возрастала. Монархия не была ни абсолютной, ни конституционной. Король не мог открыто и прямо изменить закон, принятый парламентом, или принять новый; но большую часть года он правил без парламента, который мог бы его контролировать, и издавал исполнительные указы, которые затрагивали все сферы английской жизни. Он вступил на престол не по избранию, а по родословной. Его личность считалась религиозно священной; послушание и верность ему прививались со всей силой религии, обычая, закона, воспитания и церемониальной присяги. Если этого было недостаточно, закон об измене предписывал тащить пойманного мятежника против государства по улицам к виселице, вырывать у него внутренности и сжигать перед его лицом, а затем вешать.2

В 1330 году восемнадцатилетний Эдуард III возглавил правительство и начал одно из самых богатых событиями царствований в истории Англии. "Его тело было прекрасным, - говорит современный летописец, - а лицо - как у бога";3 Пока его не ослабила венера, он был настоящим королем. Он почти не обращал внимания на внутреннюю политику, будучи скорее воином, чем государственным деятелем; он дружелюбно уступал полномочия парламенту, пока тот финансировал его кампании. За время своего долгого правления он обескровил Францию, пытаясь присоединить ее к своей короне. Однако в нем было рыцарство, часто проявлялась галантность, а обращение с пленным французским королем Иоанном было таким, что украсило бы двор короля Артура. Построив Виндзорскую круглую башню с помощью подневольного труда 722 человек, он устроил там Круглый стол со своими любимыми рыцарями; он председательствовал на многих рыцарских поединках. Фруассар рассказывает непроверенную историю о том, как Эдуард пытался соблазнить прекрасную графиню Солсбери, получил вежливый отпор и устроил турнир, чтобы вновь насладиться ее красотой.4 Очаровательная легенда рассказывает, как графиня уронила подвязку, танцуя при дворе, а король поднял ее с пола и сказал: Honi soit qui mal y pense - "Позор тому, кто дурно думает об этом". Эта фраза стала девизом ордена Подвязки, который Эдуард основал в 1349 году.

Алиса Перрерс оказалась менее сложной, чем графиня; хотя она и была замужем, но уступила алчному монарху, получила взамен большие земельные наделы и приобрела такое влияние на него, что парламент выразил протест. Королева Филиппа (по словам ее любящего пенсионера Фруассара) терпеливо перенесла все это, простила его и на смертном одре попросила его лишь выполнить ее обещания по благотворительности и, "когда Богу будет угодно призвать вас, не выбирать другого гроба, кроме как лежать рядом со мной".5 Он пообещал "со слезами на глазах", вернулся к Алисе и подарил ей драгоценности королевы.6

Он вел свои войны энергично, смело и умело. Война тогда считалась высшим и благороднейшим делом королей; невоинственных правителей презирали, и три таких правителя в истории Англии были свергнуты. Если позволите небольшой анахронизм, естественная смерть была позором, который не мог пережить ни один человек. Каждого представителя европейской знати готовили к войне; он мог продвинуться к владениям и власти только благодаря мастерству и храбрости в оружии. Народ страдал от войн, но до этого царствования редко участвовал в них; его дети потеряли память о страданиях, слышали старые рыцарские рассказы о славе и увенчивали своими лаврами тех своих королей, которые пролили больше всего чужой крови.

Когда Эдуард предложил завоевать Францию, мало кто из его советников осмелился посоветовать примирение. Только когда война затянулась на целое поколение и обременила налогами даже богатых, совесть страны подняла крик о мире. Недовольство приблизилось к революции, когда кампании Эдуарда, переходящие от победы к поражению, угрожали крахом экономики страны. До 1370 года Эдуард получал выгоду в войне и дипломатии от мудрой и верной службы сэра Джона Чандоса. Когда этот герой умер, его место во главе королевского совета занял сын Эдуарда, герцог Ланкастерский, прозванный Джоном Гонтским от Ганта или Гента, где он родился. Джон небрежно передал управление государством политическим магнатам, которые набивали свои кошельки за государственный счет. В парламенте звучали требования реформ, а люди доброй воли молились о счастливом выздоровлении нации через скорую смерть короля. Другой из его сыновей, Черный принц, названный так, вероятно, из-за цвета доспехов, мог бы привнести новую энергию в правительство, но в 1376 году он скончался, а старый король продолжал жить. "Добрый парламент" того года принял ряд реформ, посадил в тюрьму двух злоумышленников, отстранил Алису Перрерс от суда и обязал епископов отлучить ее от церкви, если она вернется. После того как парламент разошелся, Эдуард, игнорируя его постановления, вернул власть Джону Гонту, а Алису - в королевскую опочивальню; ни один епископ не осмелился ее упрекнуть. Наконец упрямый монарх согласился умереть (1377). Сын Черного принца вступил на престол под именем Ричарда II, одиннадцатилетнего юноши, на фоне экономического и политического хаоса, а также религиозного бунта.

II. ДЖОН ВИКЛИФ; 1320-84

Какие условия привели Англию в XIV веке к реформации?

Вероятно, нравы духовенства играли в этой драме лишь второстепенную роль. Высшее духовенство примирилось с безбрачием; мы слышим о епископе Бернелле, у которого было пять сыновей,7 но предположительно он был исключительным. Виклиф, Лэнгленд, Гоуэр и Чосер сходятся в том, что среди монахов и монашек есть пристрастие к хорошей еде и плохим женщинам. Но британцы вряд ли стали бы поднимать национальный фурор из-за таких отклонений, уже освященных временем, или из-за монахинь, которые приходили на службы с собаками на поводке и домашними птицами на руках8,8 или о монахах, которые наперегонки читали бессвязные молитвы. (В шутливом английском языке Сатана назначил специального помощника, который собирал все слоги, оброненные "хватателями, прыгунами, галопирующими, бормочущими, передними и бегущими" в таких синкопированных посвящениях, и назначал грешнику год в аду за каждый пропущенный или растоптанный слог.9)

Кошельковые нервы мирян и правительства были уязвлены растущим и мигрирующим богатством английской церкви. Духовенство неоднократно отчисляло десятую часть своих доходов в пользу государства, но настаивало на том, что ни один налог не может быть наложен на них без согласия их соборов. Помимо того, что в верхней палате парламента их представляли епископы и аббаты, они собирались, непосредственно или через прокторов, в соборы при архиепископах Кентерберийском и Йоркском и решали там все вопросы, касающиеся религии или духовенства. Как правило, именно из числа духовенства, как наиболее образованного сословия Англии, король выбирал высших должностных лиц государства. Иски мирян к священнослужителям, затрагивающие церковное имущество, подлежали рассмотрению в королевских судах, но суды епископов обладали исключительной юрисдикцией в отношении нарушителей пострига. Во многих городах церковь сдавала имущество в аренду арендаторам и претендовала на полную судебную власть над ними, даже если они совершали преступления.10 Такие условия вызывали раздражение, но главным раздражителем был поток богатств от английской церкви к папам - то есть в XIV веке в Авиньон - то есть во Францию. Подсчитано, что больше английских денег уходило папе, чем государству или королю.11

При дворе сформировалась антиклерикальная партия. Были приняты законы, заставлявшие церковную собственность нести большую и постоянную долю в расходах правительства. В 1333 году Эдуард III отказался больше платить дань, которую король Англии Иоанн обязался выплатить папе в 1213 году. В 1351 году Статут провизоров попытался положить конец папскому контролю над персоналом и доходами английских бенефиций. Первый статут о престолонаследии (1353 г.) объявил вне закона англичан, которые подавали иски в "иностранные" (папские) суды по вопросам, которые, по мнению короля , относились к светской юрисдикции. В 1376 году общины официально пожаловались на то, что папские сборщики в Англии отправляют большие суммы денег Папе, а отсутствующие французские кардиналы получают богатые доходы от английских визитаций.12

Антиклерикальную партию при дворе возглавлял Иоанн Гонтский, чья защита позволила Джону Виклифу умереть естественной смертью.

Первый из английских реформаторов родился в Хипсвелле, недалеко от деревни Уайклиф, в северном Йоркшире около 1320 года. Он учился в Оксфорде, стал там профессором теологии и в течение года (1360) был магистром Баллиол-колледжа. Он был рукоположен в священники и получил от папы различные бенефиции или жительства в приходских церквях, но тем временем продолжал преподавать в университете. Его литературная деятельность вызывала тревогу. Он написал обширные схоластические трактаты по метафизике, теологии и логике, два тома полемики, четыре тома проповедей и множество коротких, но влиятельных трактатов, включая знаменитый Tractatus de civili dominio. Большинство его сочинений написаны на изящной и непроницаемой латыни, которая должна была сделать их безвредными для всех, кроме грамматиков. Но среди этих неясностей скрывались взрывоопасные идеи, которые едва не отделили Британию от Римской церкви за 155 лет до Генриха VIII, ввергли Богемию в гражданскую войну и предвосхитили почти все реформаторские идеи Джона Гуса и Мартина Лютера.

Выставив худшую ногу вперед и уступив логике и красноречию Августина, Виклиф построил свое вероучение на ужасной доктрине предопределения, которая и по сей день остается магнитом и растворителем протестантской теологии. Бог, писал Виклиф, дарует Свою благодать всем, кому пожелает, и предопределил каждого человека, за вечность до рождения, быть потерянным или спасенным на протяжении всей вечности. Добрые дела не дают спасения, но они указывают на то, что тот, кто их совершает, получил божественную благодать и является одним из избранных. Мы действуем в соответствии с предрасположенностью, которую Бог нам определил; говоря словами Гераклита, наша судьба - это наш характер. Только Адам и Ева обладали свободной волей; своим непослушанием они лишили ее себя и свое потомство.

Бог - суверенный повелитель всех нас. Верность, которую мы должны Ему хранить, прямая, как клятва каждого англичанина королю, а не косвенная, через верность подчиненному лорду, как в феодальной Франции. Поэтому отношения человека с Богом прямые и не нуждаются в посредниках; любые притязания церкви или священника на роль необходимого посредника должны быть отвергнуты.13 В этом смысле все христиане являются священниками и не нуждаются в рукоположении. Бог властвует над всей землей и ее содержимым; человек может по праву владеть собственностью только как Его покорный вассал. Тот, кто находится в состоянии греха, то есть восстания против Божественного Владыки, теряет всякое право на владение, ибо для законного владения ("господства") необходимо состояние благодати. Из Писания ясно, что Христос хотел, чтобы у Его апостолов, их преемников и рукоположенных делегатов не было собственности. Любая церковь или священник, владеющие собственностью, нарушают заповедь Господа, находятся в состоянии греха и, следовательно, не могут совершать таинства. Самая необходимая реформа в Церкви и духовенстве - это полный отказ от словесных благ.

Как будто это было недостаточно хлопотно, Виклиф вывел из своего богословия теоретический коммунизм и анархизм. Любой человек, находящийся в состоянии благодати, разделяет с Богом право собственности на все блага; в идеале все должно быть в общем владении праведников.14 Частная собственность и государство (как учили некоторые философы-схоласты) - это результат греха Адама (то есть человеческой природы) и унаследованной греховности человека; в обществе всеобщей добродетели не было бы ни индивидуальной собственности, ни рукотворных законов церкви или государства.15 Подозревая, что радикалы, которые в это время замышляли восстание в Англии, истолкуют это буквально, Виклиф объяснил, что его коммунизм следует понимать только в идеальном смысле; власть предержащие, как учил Павел, установлены Богом и должны быть послушны. Это заигрывание с революцией было почти в точности повторено Лютером в 1525 году.

Антиклерикальная партия видела определенный смысл если не в коммунизме Уиклифа, то, по крайней мере, в его осуждении церковных богатств. Когда парламент вновь отказался платить дань короля Иоанна папе (1366 г.), Уиклиф был привлечен в качестве специального клирика (peculiaris regis clericus) - клирика на службе у короля - для подготовки защиты этого акта.16 В 1374 году Эдуард III подарил ему ректорство Люттерворта, по-видимому, в качестве вознаграждения.17 В июле 1376 года Уиклиф был назначен членом королевской комиссии, отправленной в Брюгге, чтобы обсудить с папскими агентами продолжающийся отказ Англии платить дань. Когда Джон Гонт предложил правительству конфисковать часть церковной собственности, он пригласил Виклифа защитить это предложение в серии проповедей в Лондоне; Виклиф подчинился (сентябрь 1376 года), после чего клерикальная партия заклеймила его как орудие Гонта. Епископ Лондона Кортеней решил косвенно напасть на Гонта, обвинив Виклифа в еретичестве. Проповедника вызвали на совет прелатов в соборе Святого Павла в феврале 1377 года. Он явился, но в сопровождении Джона Гонта с вооруженной свитой. Солдаты вступили в спор с некоторыми зрителями; завязалась драка, и епископ счел благоразумным удалиться. Уайклиф вернулся в Оксфорд невредимым. Кортеней отправил в Рим подробное обвинение, в котором приводились пятьдесят два отрывка из работ Уиклифа. В мае Григорий XI издал буллы, осуждающие восемнадцать положений, в основном из трактата "О гражданском господстве", и приказал архиепископу Садбери и епископу Куртенэю выяснить, придерживается ли Уайклиф этих взглядов; если да, то они должны были арестовать его и держать в цепях до получения дальнейших указаний.

К этому времени Виклиф заручился поддержкой не только Джона Гонта и лорда Перси Нортумберлендского, но и значительной части общественного мнения. Парламент, собравшийся в октябре, был настроен резко антиклерикально. Аргумент в пользу лишения церкви церковных прав прельстил многих членов, которые считали, что если король конфискует все богатства, принадлежащие сейчас английским епископам, аббатам и приорам, он сможет содержать на них пятнадцать графов, полторы тысячи рыцарей, шестьсот сквайров и иметь 20 тысяч фунтов стерлингов в год для себя.18 В это время Франция готовилась к вторжению в Англию, и английская казна была почти пуста; как глупо было позволять папским агентам собирать средства с английских приходов для французского папы и коллегии кардиналов, в подавляющем большинстве состоящей из французов! Советники короля попросили Виклифа подготовить мнение по вопросу: "Может ли Английское королевство законно, когда необходимость отражения вторжения неизбежна, удерживать сокровища королевства, чтобы они не были отправлены в чужие края, хотя папа требует этого под страхом порицания и в силу повиновения ему? Виклиф ответил памфлетом, в котором фактически призывал к отделению английской церкви от папства. "Папа, - писал он, - не может требовать эти сокровища иначе, как в виде милостыни. Поскольку всякое милосердие начинается дома, было бы делом не милосердия, а фатума направлять милостыню королевства за границу, когда само королевство в ней нуждается". Против утверждения, что английская церковь является частью вселенской или католической церкви и должна ей подчиняться, Уиклиф рекомендовал церковную независимость Англии. "Английское королевство, по словам Писания, должно быть единым телом, а духовенство, лорды и простолюдины - членами этого тела".19 Это предвидение Генриху VIII показалось настолько смелым, что советники короля приказали Виклифу больше не делать никаких заявлений по этому вопросу.

Парламент объявил перерыв 28 ноября. 18 декабря озлобленные епископы опубликовали осуждающие буллы и приказали канцлеру Оксфорда привести в исполнение приказ Папы об аресте. В то время университет находился на пике своей интеллектуальной независимости. В 1322 году он получил право сместить неудовлетворительного канцлера, не посоветовавшись со своим официальным начальником, епископом Линкольна; в 1367 году он сбросил с себя весь епископальный контроль. Половина факультета поддерживала Виклифа, по крайней мере, в его праве выражать свое мнение. Канцлер отказался повиноваться епископам и отрицал власть любого прелата над университетом в вопросах веры; при этом он посоветовал Уайклифу некоторое время оставаться в скромном уединении. Но редкий реформатор способен на молчание. В марте 1378 года Уайклиф предстал перед собранием епископов в Ламбете, чтобы защитить свои взгляды. Когда слушания только начинались, архиепископ получил письмо от матери короля Ричарда II, в котором она отговаривала от окончательного осуждения Уайклифа; в разгар заседания толпа прорвалась на улицу и заявила, что английский народ не потерпит в Англии никакой инквизиции. Уступив этой комбинации правительства и населения, епископы отложили решение, и Виклиф снова отправился домой невредимым - более того, торжествующим. 27 марта умер Григорий XI, а через несколько месяцев папский раскол расколол и ослабил папство и всю власть Церкви. Уайклиф возобновил наступление и выпускал трактат за трактатом, многие на английском языке, распространяя свои ереси и восстания.

В эти годы он предстает перед нами как человек, закаленный в спорах и ставший пуританином с возрастом. Он не был мистиком; скорее, воином и организатором; и, возможно, он довел свою логику до безжалостных крайностей. Его талант к язвительности теперь проявлялся свободно. Он осуждал монахов за то, что они проповедуют бедность и накапливают коллективные богатства. Некоторые монастыри он считал "притонами воров, гнездами змей, домами живых дьяволов".20 Он оспаривал теорию о том, что заслуги святых могут быть использованы для спасения душ из чистилища; Христос и апостолы не учили доктрине индульгенций. 'Прелаты обманывают людей, притворяясь индульгенциями или помилованиями, и с проклятием лишают их денег..... . Люди - большие дураки, что покупают эти буллы о помиловании так дорого".21 Если у Папы была власть вырвать души из чистилища, почему бы ему из христианского милосердия не вырвать их сразу же?22 С нарастающей яростью Виклиф утверждал, что "многие священники .... оскверняют жен, девиц, вдов и монахинь всяческими развратными действиями".23 и требовал, чтобы преступления духовенства карались светскими судами. Он осуждал викариев, которые льстили богатым и презирали бедных, которые легко прощали грехи богатых, но отлучали от церкви неимущих за неуплату десятины, которые охотились, промышляли азартными играми и рассказывали о поддельных чудесах24.24 Английские прелаты, обвинял он, "отнимают у бедняков средства к существованию, но не противостоят угнетению"; они "больше ценят гнилой пенни, чем драгоценную кровь Христа"; они молятся только для показухи и собирают плату за каждую религиозную службу, которую совершают; они живут в роскоши, ездят на толстых лошадях с упряжью из серебра и золота; "они - разбойники .... злобные лисы .... хищные волки .... обжоры .... дьяволы .... обезьяны";25 Здесь даже язык Лютера является прогнозируемым. 'Симония царит во всех государствах Церкви..... Больше всего вреда приносит симония римского двора, ибо она наиболее распространена и прикрывается наибольшей святостью, и больше всего лишает нашу землю людей и сокровищ".26 Скандальное соперничество пап (во время раскола), их отлучения, их неприкрытая борьба за власть "должны побудить людей верить папам лишь в той мере, в какой они следуют за Христом".27 Папа или священник "является господином, да, даже королем" в духовных вопросах; но если он берет на себя земные владения или политическую власть, он недостоин своего поста. У Христа не было места, где бы покоилась Его голова, но люди говорят, что у этого папы больше половины империи..... . Христос был кроток... Папа сидит на своем троне и заставляет лордов целовать его ноги". 28 Возможно, мягко предположил Виклиф, папа - это Антихрист, предсказанный в Первом послании апостола Иоанна,29 зверь Апокалипсиса,30 предвещающий второе пришествие Христа.31

Решение проблемы, по мнению Виклифа, заключалось в отделении Церкви от всех материальных благ и власти. Христос и его апостолы жили в бедности, так же должны жить и его священники.32 Монахи и монахи должны вернуться к полному соблюдению своих правил, избегая всякой собственности и роскоши;33 Священники "должны с радостью терпеть, когда у них отнимают мирскую власть"; они должны довольствоваться пищей и одеждой и жить на свободно раздаваемую милостыню.34 Если духовенство не отречется от себя путем добровольного возвращения к евангельской бедности, государство должно вмешаться и конфисковать его имущество. Пусть лорды и короли чинят их" и "заставляют священников придерживаться бедности, предписанной Христом".35 Пусть король при этом не боится проклятий папы, ибо "ничье проклятие не имеет силы, кроме как в той мере, в какой проклинает сам Бог".36 Короли ответственны только перед Богом, от Которого они получают свою власть. Вместо того чтобы принять доктрину Григория VII и Бонифация VIII о том, что светские правительства должны подчиняться Церкви, государство, говорил Виклиф, должно считать себя верховным во всех мирских делах и взять под контроль всю церковную собственность. Священников должен рукополагать король.37

Власть священника заключалась в его праве совершать таинства. Виклиф обратился к ним с полным предвосхищением Лютера и Кальвина. Он отрицал необходимость ушной исповеди и выступал за возвращение к добровольной публичной исповеди, которую поддерживали первые христиане. "Тайная исповедь, совершаемая священникам... не нужна, но привнесена в последнее время извергом; ибо Христос не использовал ее, и никто из Его апостолов после Него".38 Сейчас она делает людей рабами духовенства и иногда используется в экономических или политических целях; и "с помощью этой тайной исповеди монах и монахиня могут согрешить вместе".39 Добрые миряне могут отпустить грех более эффективно, чем нечестивые священники; но на самом деле отпустить грех может только Бог. В целом мы должны сомневаться в действительности таинства, совершенного грешным или еретическим священником. Священник, хороший или плохой, также не может превратить хлеб и вино Евхаристии в физическое тело и кровь Христа. Ничто не казалось Уиклифу более отвратительным, чем мысль о том, что некоторые из священников, которых он знал, могли совершить такое богоугодное чудо.40 Как и Лютер, Виклиф отрицал транссубстанциацию, но не реальное присутствие; в результате таинства, которое никто не пытался объяснить, Христос стал "духовно, истинно, реально, действенно" присутствовать, но вместе с хлебом и вином, которые не перестали существовать (как учила Церковь).41

Виклиф не признал, что эти идеи были еретическими, но теория "консубстанциальности" встревожила некоторых его сторонников. Джон Гонт поспешил в Оксфорд и призвал своего друга больше ничего не говорить о Евхаристии (1381). Виклиф отверг этот совет и подтвердил свои взгляды в "Исповеди" от 10 мая 1381 года. Месяц спустя в Англии разразилась социальная революция, которая напугала всех владельцев собственности и заставила отказаться от любого учения, угрожающего любой форме собственности, мирской или церковной. Теперь Уиклиф потерял большую часть своей поддержки в правительстве, а убийство мятежниками архиепископа Садбери выдвинуло его самого решительного врага, епископа Куртенэя, на главенство в Англии. Кортеней считал, что если позволить концепции Уайклифа о Евхаристии распространиться, то это подорвет престиж духовенства, а значит, и основу морального авторитета Церкви. В мае 1382 года он созвал совет духовенства в монастыре Блэкфрайерс в Лондоне. Убедив собравшихся осудить двадцать четыре предложения, которые он зачитал из произведений Уиклифа, он направил канцлеру Оксфорда императивное распоряжение запретить автору впредь учить или проповедовать, пока не будет доказана его ортодоксальность. Король Ричард II в ответ на восстание, едва не свергнувшее его с престола, приказал канцлеру изгнать Виклифа и всех его приверженцев. Виклиф удалился жить в Люттерворт, где его, по-видимому, все еще защищал Иоанн Гонтский.

Смущенный восхищением, которое выражал ему священник Джон Болл, один из главных участников восстания, Виклиф выпустил несколько трактатов, в которых отмежевался от повстанцев; он отрекся от социалистических взглядов и призвал своих последователей терпеливо подчиняться своим земным владыкам в твердой надежде на воздаяние после смерти.42 Тем не менее он продолжал выступать с памфлетами против церкви и организовал группу "Бедных священников-проповедников", чтобы распространять свою Реформацию среди народа. Некоторые из этих "лоллардов* были людьми со скудным образованием, некоторые были донами Оксфорда. Все они были одеты в черные шерстяные одежды и босиком, как первые монахи; все были согреты пылом людей, заново открывших для себя Христа. В них уже был протестантский акцент на непогрешимой Библии в противовес ошибочным традициям и догмам Церкви, на проповеди на просторечии в противовес мистическому ритуалу на иностранном языке.43 Для этих священников-мирян и для их грамотных слушателей Уиклиф написал на грубом и энергичном английском языке около 300 проповедей и множество религиозных трактатов. А поскольку он призывал вернуться к христианству Нового Завета, он поручил себе и своим помощникам перевести Библию как единственный и безошибочный путеводитель по истинной религии. До этого времени (1381 г.) на английский язык были переведены лишь небольшие фрагменты Писания; французский перевод был известен образованным слоям населения, а англосаксонская версия, непонятная для Англии Уиклифа, дошла до нас со времен короля Альфреда. Церковь, обнаружив, что еретики, такие как вальденсы, активно используют Библию, отговаривала людей от чтения неавторизованных переводов,44 и осуждала вероисповедный хаос, который она ожидала, когда каждая партия должна будет сделать и раскрасить свой собственный перевод, а каждый читатель будет волен делать свое собственное толкование текста Писания. Но Виклиф был решительно настроен на то, чтобы Библия была доступна любому англичанину, умеющему читать. Судя по всему, он сам перевел Новый Завет, оставив Ветхий Завет Николасу Херефорду и Джону Перви. Перевод был завершен примерно через десять лет после смерти Уиклифа.

Перевод был сделан с латинской версии Иеронима, а не с иврита Ветхого Завета или греческого Нового. Он не был образцом английской прозы, но стал важнейшим событием в истории Англии.

В 1384 году папа Урбан VI призвал Виклифа предстать перед ним в Риме. Другая повестка превышала его по полномочиям. 28 декабря 1384 года у больного реформатора случился паралитический удар во время мессы, и через три дня он умер. Он был похоронен в Люттерворте, но по постановлению Констанцского собора (4 мая 1415 года) его кости были выкопаны и брошены в близлежащий ручей.45 Были проведены поиски его трудов, и все, что было найдено, было уничтожено.

Все основные элементы Реформации были в Виклифе: восстание против мирской жизни духовенства и призыв к более строгой морали; возвращение от Церкви к Библии, от Аквинского к Августину, от свободы воли к предопределению, от спасения делами к избранию божественной благодатью; отказ от индульгенций, ушной исповеди и транссубстанциации; низложение священника как посредника между Богом и человеком; протест против отчуждения национальных богатств в пользу Рима; призыв к государству прекратить подчинение папству; нападение (готовящееся Генрихом VIII) на мирские владения духовенства. Если бы Великое восстание не положило конец государственной защите усилий Уиклифа, Реформация могла бы принять форму и укорениться в Англии за 130 лет до того, как она вспыхнула в Германии.

III. ВЕЛИКОЕ ВОССТАНИЕ: 1381 ГОД

В 1307 году население Англии и Уэльса составляло 3 000 000 человек - медленный рост по сравнению с предполагаемыми 2 500 000 человек в 1066 году.46 Эти цифры свидетельствуют о вялом развитии сельскохозяйственных и промышленных технологий, а также об эффективном контроле над размножением людей в результате голода, болезней и войн на плодородном, но узком острове, который никогда не был предназначен для поддержания своими собственными ресурсами большого количества людей. Вероятно, три четверти населения составляли крестьяне, а половина из них - крепостные; в этом отношении Англия отставала от Франции на столетие.

Классовые различия были более резкими, чем на континенте. Жизнь, казалось, вращалась вокруг двух очагов: милостивая или высокомерная светлость на одном конце, надежда или обида на службу - на другом. Бароны, помимо своих ограниченных обязанностей перед королем, были хозяевами всего, что им принадлежало, и многого другого. Герцоги Ланкастерские, Норфолкские и Букингемские обладали поместьями, соперничающими с королевскими, а Невиллы и Перси - едва ли меньше. Феодал обязывал своих вассальных рыцарей и их оруженосцев служить и защищать его и носить его "ливрею".* Тем не менее, можно было переходить из класса в класс; дочь богатого купца могла получить дворянство и титул, и Чосер, возродившись, был бы поражен, обнаружив свою внучку герцогиней. Представители среднего класса переняли манеры аристократии, которые им удавались; они стали обращаться друг к другу как Master в Англии, Mon seigneur во Франции; вскоре каждый мужчина был Mister или Monsieur, а каждая женщина - Mistress или Madame.†