Рейган

Разрешение «посольского кризиса»

Крайняя осторожность Рейгана в освещении внешнеполитических проблем в инаугурационной речи объяснялась особенностями текущего момента.

Как раз в дни, предшествовавшие инаугурации, шли к успешному завершению переговоры об освобождении американских заложников в Тегеране, которые проводились в режиме секретности. Если бы в своей инаугурационной речи Рейган заговорил о международных делах, то непременно должен был затронуть тему о судьбе американцев, все еще томившихся в плену мусульманских экстремистов. Но ничего по этому вопросу Рональд сказать просто не мог: любое упоминание «посольского кризиса» могло внести серьезную путаницу в переговоры или даже сорвать их.

Рейган надеялся, что заложники будут освобождены до инаугурации, возможно — в ее ходе. Ему немедленно доложили бы об этом, и в таком случае инаугурационные торжества наполнились бы новым смыслом. Этого, однако, не произошло.

И все же давно ожидаемое событие свершилось. Заложники были освобождены именно в день инаугурации, примерно через час после речи Рейгана.

В связи с важностью этого события, ставшего своего рода символом возрождения национальной гордости, расскажем о нем чуть подробнее, в основном используя документы, собранные французскими кинодокументалистами, по которым в 2014 году Аудиовизуальным институтом Франции был снят документальный фильм «Архивы раскрывают тайны. 1981 год. Освобождение американских заложников в Иране»[314].

Как мы уже знаем, переговоры об освобождении заложников в течение длительного времени велись при посредстве правительственных органов и спецслужб Великобритании и Алжира. После неоднократных отказов диктатора Ирана аятоллы Хомейни вступать в какие бы то ни было сделки (эти отказы, как оказалось, носили характер торга) его представители в конце концов согласились на разбойничий выкуп. Картер был вынужден дать согласие на выплату Ирану 2,9 миллиарда долларов из государственного резерва США. Естественно, сделка, являвшаяся фактической капитуляцией властей США во имя спасения жизней сограждан и наносившая удар по престижу Америки, держалась в тайне в течение трех десятилетий и была раскрыта только несколько лет назад — по истечении срока секретного хранения соответствующей документации.

Деньги поступили в Иран через британских и алжирских посредников 19 января 1981 года. Картер надеялся, что заложники будут освобождены еще в часы его президентства, однако освобождение произошло только 20 января, когда уже была завершена процедура инаугурации. Рейгана информировали об этом, когда он направлялся к своей машине.

Для Рейгана это было действительно торжеством. Сын Майкл рассказывает, что, собираясь на череду инаугурационных балов, облачившись в смокинг с белым галстуком-бабочкой и проверив, как он выглядит перед зеркалом, отец обернулся к членам семьи, подпрыгнул, щелкнув каблуками, словно был юношей, а не пожилым джентльменом, и воскликнул: «Я — президент Соединенных Штатов!»[315]

Через два часа на первом торжественном обеде новый президент прежде всего подошел к микрофону и заявил: «Мне сообщили новость: самолеты с заложниками на борту покинули воздушное пространство Ирана и теперь свободны от этой страны». Краткое заявление было встречено бурей аплодисментов. Журналисты бросились к телефонам, чтобы сообщить сенсацию в газеты и на телевизионные каналы.

С промежуточными техническими посадками на территории Греции и Алжира два самолета, на которых находились 52 освобожденных заложника, завершили свой полёт на американском военном аэродроме в районе Франкфурта-на-Майне. Их встречало огромное количество журналистов. На самолетах виднелись надписи «Добро пожаловать на свободу!».

Бывшие заложники были помещены на несколько дней в военный госпиталь, где прошли курс реабилитации и были допрошены сотрудниками ЦРУ и ФБР. Было зафиксировано, что иранские экстремисты при покровительстве властей этой страны обращались с заложниками жестоко: избивали их, связывали, отвратительно кормили.

21 января Рейган на один день прилетел во Франкфурт для встречи с освобожденными согражданами, но основную встречу приберег для приема в Вашингтоне, куда бывшие заложники, теперь уже одетые в торжественные военные и гражданские мундиры ведомства государственного департамента, прибыли через неделю.

27 января состоялся прием освобожденных заложников и их родных в Белом доме. Рейган, выступивший с торжественной речью, заявил: «Пусть террористы знают, что при повторении их злодеяний нашим ответом будет быстрое и полновесное возмездие». Этим он подчеркивал, что внешнюю политику будет проводить жестко и энергично. Речь на приеме практически стала внешнеполитическим завершением инаугурационного выступления. Так даже то достижение, которое было осуществлено фактически при администрации Картера, легло в копилку нового американского президента.

Новый президент торжественно праздновал свое вступление в высшую должность. Ему было необходимо продемонстрировать не только радость по поводу освобождения заложников, но и свою тесную связь с деловой Америкой, крупнейшими предпринимателями и банкирами, наиболее популярными представителями художественного мира. Важно было показать, что несмотря на свой солидный возраст он здоров, бодр, полон сил, способен достойно выдержать нелегкую нагрузку не только инаугурации, но и полутора десятков балов, проходивших вечером 20 января.

Один из них даже состоялся в Музее авиации и космонавтики, который был создан в 1966 году за несколько лет до рассматриваемых событий переехал в новое огромное помещение в самом центре столицы, непосредственно под Капитолийским холмом. Инаугурационный бал в этом музее стал свидетельством того, что Рейган не собирается пренебрегать внешнеполитическими делами, намерен бросить «космический вызов» Советскому Союзу.

Четыре года назад торжества по поводу вступления на президентский пост Картера обошлись в 3,4 миллиона долларов, а нынешние балы стоили 19,4 миллиона[316]. Надо, правда, отметить, что разница не была столь уж огромной, так как инфляция за эти четыре года сильно подскочила. Во всяком случае, данные Гливса Витни, директора Центра президентских исследований университета в Гранд-Вэлли, свидетельствуют, что стоимость торжеств Рейгана значительно превышала все предыдущие инаугурации[317].

Разумеется, средства на них поступали не из государственного бюджета. Ни одного доллара ни прямым, ни косвенным способом Рейган не мог взять и по политическим, и по личным, принципиальным соображениям. Деньги на пышные балы поступали в виде пожертвований и, главное, от продажи билетов, каждый из которых стоил тысячи долларов.

Новые кадры

Однако от торжеств пора было переходить к реальным политическим шагам, направленным на достаточно четко определенные изменения во внутренней жизни и менее определенные — во внешней политике.

Вместе с тем на первый план выходила качественно новая задача борьбы против международного терроризма, который все больше ассоциировался с исламским фундаментализмом. Не случайно первое заседание с участием представителей Госдепартамента, ЦРУ, ФБР, министерства обороны, которое Рейган провел 21 января, было посвящено именно этому вопросу. В этот же день Рейган встретился с руководителями Конгресса для обсуждения наиболее важных экономических проблем. Он был действительно твердо намерен начать восстановление пошатнувшегося положения США в современном мире.

Для этого было необходимо укомплектовать штат Белого дома надежными людьми. В качестве руководителя аппарата первоначально намечался Эдвин Миз, известный уже нам юрист и политолог, член «кухонного кабинета», который был одним из главных советников во время предвыборной кампании. Но, поразмыслив, президент решил назначить на весьма ответственный пост другого человека, сочтя, что Миз — слишком самостоятелен, не очень дисциплинирован и стремится толковать волю Рейгана в собственном духе, так что его конкретные действия приходилось «исправлять».

После раздумий пост главного непосредственного помощника, каковым должен быть руководитель аппарата президента, был предложен юристу и историку Джеймсу Бейкеру. Помимо того, что Бейкер был квалифицированным специалистом, Рейган счел немаловажным, что у него не было еще одного, политологического образования и соответствующих претензий не только политико-технологического, но и явно политического свойства. Кроме того, Бейкер был другом вице-президента Буша, их сблизила не только политика, но и потеря близких: от рака скончалась жена Бейкера Мэри, от лейкемии умерла дочь Буша Полин. Возникал некий мостик дружеского сотрудничества между Рейганом и Бушем, важный, если иметь в виду, что еще совсем недавно они были конкурентами при выдвижении кандидата Республиканской партии на президентский пост и, более того, Бейкер тогда активно помогал Бушу в борьбе против Рейгана[318].

Бейкер когда-то был членом Демократической партии, затем беспартийным и только позже присоединился к республиканцам, но, главное, он проводил в согласии с Рейганом курс на сплочение нации, на устранение конфронтации между сторонниками обеих партий. Наиболее правые республиканцы вскоре развернули против Бейкера шумную кампанию. Видные партийные деятели Говард Филипс и Клаймер Райт пытались убедить Рейгана отстранить Бейкера от его поста. Президент, однако, давлению не поддался[319]. Бейкер сохранял высокий административный пост в Белом доме на протяжении всего первого срока президентства Рейгана, а затем перешел на работу в правительство.

Сказанное не означает, что «кухонный кабинет» прекратил существование или сильно ослабил влияние на Рейгана. Президент по-прежнему считался с его мнением. Майкл Дивер стал заместителем руководителя администрации Белого дома, Эдвин Миз — официальным советником президента. Именно эти три человека вместе с президентом определяли конкретные действия Белого дома, по крайней мере на первых порах президентства Рейгана. Кто-то принес русское слово «тройка», и именно им стали называть этот триумвират, оказывавший определенное влияние на президента, хотя по всем вопросам политики тот стремился найти собственные решения.

Среди прочих кадровых назначений особенно важным было назначение государственного секретаря (министра иностранных дел). Эта должность была предложена недавно ушедшему в отставку с военной службы генералу Александру Хейгу — ветерану корейской и вьетнамской войн, видному штабному работнику, который ранее являлся специальным помощником президента Никсона по военным вопросам и руководителем аппарата Белого дома, а затем командующим вооруженными силами США в Европе. Именно Никсон рекомендовал его Рейгану. Хейг считался «ястребом», и почти тотчас же после назначения начались его стычки с более умеренным министром обороны Каспаром Вайнбергером[320].

Более того, Хейг потребовал полной автономии Государственного департамента от Белого дома. Рейган ответил неопределенно, будучи уверен, что сохранит за собой безоговорочный контроль за внешней политикой. Хейг же воспринял слова президента о полном доверии как предоставление безусловной самостоятельности. Рейган жаловался в своих мемуарах: «Он не желал даже, чтобы я как президент был вовлечен в решение вопросов внешней политики — он рассматривал ее в качестве только своей территории»[321].

Высокомерное поведение Хейга, его генеральские замашки вызывали недовольство советников президента. Дивер говорил Рейгану, что Хейг стал «раковой опухолью, которую необходимо вырезать». Довольно быстро стало ясно, что долго на посту руководителя внешней политики Хейгу не продержаться.

При предыдущих президентах значительную роль в определении комплекса вопросов внешней политики, обороны и государственной безопасности играл советник президента по национальной безопасности. Вначале этот пост у Рейгана занимал Ричард Аллен, политолог, в прошлом сотрудник Гуверовского института войны, революции и мира в городе Пало-Алто (Калифорния). Он считался разумным и умеренным советником, но пробыл в своей должности недолго — лишь год. Аллен серьезно скомпрометировал себя, организовав осенью 1981 года интервью Нэнси Рейган японскому журналу и получив за это гонорар — в общем-то незначительную сумму в тысячу долларов. История эта получила огласку, так как о ней появилась информация в том же японском журнале, началась газетная шумиха. Аллен вынужден был уйти в отставку[322].

Новым советником по национальной безопасности стал недоучившийся юрист Уильям Кларк, старый приятель и сотрудник Рейгана по Калифорнии. Судя по имеющимся материалам, особого влияния на президента он не оказывал, постоянно был предметом насмешек либеральных кругов в связи с тем, что часто появлялся в фермерской шляпе и ковбойских сапогах и любил играть с пистолетом, который можно было увидеть даже на его письменном столе. Долго на своем посту Кларк также не продержался. Он вступил в конфликт с Госдепартаментом, Рейган встал на сторону Госдепа. Кларк был переведен в правительство, где получил должность министра внутренних дел (пост второстепенный, связанный не с силовыми структурами, а большей частью с охраной природы и подобными делами).

Так же непродолжительное время занимали этот пост преемники Кларка. В бытность Рейгана президентом значительно больший удельный вес в решении внешнеполитических проблем имел Государственный департамент. Пост советника по нацбезопасности постепенно отошел на второй план.

Исключительно важным для проведения намечаемых мероприятий по «восстановлению величия Америки» было содействие третьей ветви государственной власти — Верховного суда. Этот орган, в обязанности которого входило прежде всего наблюдение за тем, чтобы полностью соблюдалась Конституция США, был в состоянии заблокировать любое решение президента или даже Конгресса, просто объявив их антиконституционными. Юридические обоснования такого решения считались необходимыми, но ушлые крючкотворы всегда могли таковые найти.

В принципе по поводу поддержки большинством Верховного суда его политики Рейган мог не беспокоиться. Подавляющее большинство членов суда (шесть из девяти) были назначены республиканскими президентами (на эти должности назначает президент, а затем соответствующие лица утверждаются сенатом, как уже отмечалось, пожизненно или до добровольной отставки). Но Рейган, который всячески стремился продемонстрировать, что является не партийным, а общенародным президентом, считал важным дополнить состав Верховного суда в связи с намечаемой отставкой судьи Поттера Стюарта человеком, назначение которого внесло бы вклад в копилку его популярности и явилось демонстрацией выполнения предвыборных заверений[323].

Во время избирательной кампании он обещал впервые ввести в Верховный суд женщину. Теперь надо было подобрать такую представительницу судейского сословия, назначение которой дало бы ему дополнительные преимущества. После долгих поисков и споров в администрации Рейгану единодушно была предложена кандидатура Сандры О’Коннор. Это была сравнительно еще молодая дама (ей в 1981 году исполнился 51 год), что, как и пол, было необычно для Верховного суда. Она окончила правовую школу Стэнфордского университета и успела пройти немалый политический путь в штате Аризона, где занимала судейские должности и была членом сената штата от Республиканской партии.

6 июля 1981 года Рейган принял О’Коннор и поставил перед ней несколько вопросов, из которых один и он сам, и вся Республиканская партия считали ключевым — о ее отношении к искусственному прерыванию беременности. Для правых республиканцев это был больной вопрос — их пропаганда твердила, что человеческая жизнь начинается в момент зачатия, что аборт — это убийство человека, что это тяжкое уголовное преступление, совершаемое как женщиной, так и тем, кто беременность прерывает.

Однако Рейган, который не занимал по этому вопросу какой-либо личной позиции, понимал, что большинство населения страны стоит за право женщины на аборт, что по этому вопросу высказался и сам Верховный суд, принявший в 1973 году решение по делу Роу против Вейда, которое устанавливало, что право на личную жизнь, предусмотренное Конституцией США, распространяется на решение женщины сделать аборт, хотя это право должно быть сбалансировано с защитой здоровья женщины и потенциальной человеческой жизнью. В связи с этим властям штатов предоставлялось право определять сроки беременности, после которых аборты разрешались лишь в исключительных случаях[324].

О’Коннор заявила президенту, что лично она категорически против абортов, но как юрист считает себя обязанной строго выполнять существующее законодательство. Этот ответ был также косвенным свидетельством, что в качестве верховного судьи собеседница будет конструктивно сотрудничать с президентом. Рональд записал в дневнике: «Вызывал судью О’Коннор и сказал ей, что буду выдвигать ее в Верховный суд. Уже начались нахлобучки со стороны моих собственных сторонников… Люди говорят, что она за аборты. Она же объявила, что лично для нее аборты отвратительны. Я думаю, что она станет хорошим верховным судьей»[325].

Действительно, республиканские консервативные активисты энергично выступили против назначения О’Коннор верховным судьей. Исполнительный директор Национального политического комитета в защиту жизни Питер Джемма назвал ее номинацию «прямым противоречием республиканской платформе, всему тому, что говорил кандидат Рейган и даже говорит президент Рейган относительно социальных проблем». Джемма даже попытался затормозить утверждение О’Коннор, потребовав тщательной проверки всех ее действий в штате Аризона. Его усилия, однако, успехом не увенчались.

О’Коннор была номинирована Рейганом 19 августа[326], утверждена членом Верховного суда 25 сентября 1981 года фактически единогласно (за нее голосовали 99 сенаторов, один сенатор на заседании отсутствовал) и с тех пор до отставки в 2006 году[327] проводила в высшем судебном органе умеренный курс, в основном соответствовавший позициям республиканцев. Во время своего второго президентского срока Рейган получил возможность назначить еще двух верховных судей, что полностью закрепило его позиции в этом органе.

В результате были сформированы все три ветви власти, которые в целом благоприятно относились к президенту и к тем новым законодательным и распорядительным инициативам и мероприятиям, которые он намечал. Особо важным был тот факт, что президент сформировал штат Белого дома и состав правительства из ответственных и сравнительно опытных чиновников, которым он доверял и которым предоставил широкие права решать текущие дела в соответствии с его общими установками, почти не вмешиваясь в конкретику проводимых мероприятий.

Президентский стиль и экономические наметки

Часто у простых американцев создавалось впечатление, что подчиненные просто обходят президента, принимая те или иные решения, в основном связанные с расходованием крупных средств или, наоборот, сокращением пособий для малообеспеченных (то есть нарушали общие указания Рейгана об экономии, но не за счет низших слоев населения). Так, руководителя бюджетного управления Дэвида Стокмана обвиняли в уменьшении социальных пособий, министра обороны Каспара Вайнбергера — в чрезмерных военных расходах и т. п. Тот факт, что за всеми этими непопулярными решениями стоял именно президент, оставался, как правило, неизвестным журналистам, а следовательно, основной массе населения.

Это позволяло президенту на протяжении двух сроков пребывания у власти вести сравнительно комфортный образ жизни, совмещая непродолжительные совещания с сотрудниками, приемы американских и зарубежных высокопоставленных деятелей, выступления в Конгрессе и поездки по стране с отдыхом в выходные дни и регулярными отпусками.

Обычно конец недели Рейган вместе с супругой проводил в загородной резиденции Кэмп-Дэвид (Лагерь Дэвида), основанной еще Ф. Рузвельтом и названной Д. Эйзенхауэром по имени своего внука. Расположенная в лесистогорной местности соседнего штата Мэриленд резиденция давала возможность насладиться свежим воздухом и отдохнуть от государственных забот. Как видно из дневниковых записей, Рональд особенно любил проводить время у киноэкрана, причем сохранял традиционные, консервативные вкусы. Ему не нравились сцены убийств, грубые реплики, откровенный секс. По поводу фильма «Офицер и джентльмен» он записал в дневнике: «В общем хорошая история, испорченная сценами наготы, языком и сексом»[328].

Нередко время отдыха вместе с ним проводили близкие сотрудники, члены «кухонного кабинета», а также деятели искусств, главным образом певцы Фрэнк Синатра и Тони Беннетт, пианист и композитор, автор известных шлягеров Берт Бакарак, а также старые знакомые по Голливуду, в основном актеры средней руки, большинство которых уже ушли на пенсию.

Более длительные отпуска Рейган проводил на своем ранчо в Калифорнии, занимаясь физической работой на свежем воздухе — подстригая кусты и даже выкорчевывая засохшие деревья. Он признавался, что в эти дни просыпался поздно и «ненавидел» понедельники, потому что надо было возвращаться в Вашингтон, в Белый дом. Но все это были минутные настроения, так как Рональд оставался «политическим животным» даже во время отдыха, тщательно следил за событиями, за собственной репутацией и намечал новые планы, разумеется, в самой общей форме.

Он интересовался новейшей историей, но не читал серьезных работ, а просматривал документальные и художественные фильмы по истории, не особенно заботясь о степени их приближения к истине. Рональд, однако, «для себя» отмечал в дневнике низкое качество некоторых документальных лент. Посмотрев фильм о войне в Корее 1950–1953 годов, посвященный высадке американских войск в районе Инчона (фильм так и назывался — «Инчон»), что заставило северокорейскую армию отступить вплоть до китайской границы, он с оттенком сарказма отметил в дневнике, что американцы в нем показаны как «хорошие парни», а коммунисты как «сплошные злодеи»[329].

Это, однако, не означает, что Рейган старался уклониться от исполнения своих прямых обязанностей. Он исправно занимался ими, но так, как сам их понимал. Он считал, что, являясь избранным представителем нации, он прежде всего должен общаться с населением Соединенных Штатов как личность, как человек, которому доверен высший государственный пост. Именно в связи с этим Рональд обращал особое внимание на стиль и манеры, которых следует придерживаться, обращаясь к разным социальным, профессиональным, этническим, религиозным, территориальным и прочим группам. Часть своих выступлений он писал сам (в президентском архиве сохранились многие рукописные черновики его обращений к населению). В других случаях тексты готовили помощники, но Рейган затем работал над ними, придавая им собственный колорит (помощники старались следовать его манере, но все же их тексты далеко не всегда удовлетворяли президента). Дж. Вейсберг с полным основанием пишет: «Он неизменно улучшал проекты своих спичрайтеров при помощи более живого и обыденного языка, великолепного чувства юмора и своих человечных анекдотических историй. Никто не был в состоянии полностью уловить особый голос Рейгана. Когда вы читаете то, что было написано самим Рейганом, вы как бы слышите его голос»[330].

В некоторых случаях, но нечасто, Рейган прибегал к личному вмешательству в какую-нибудь житейскую ситуацию, создавая себе этим дополнительную популярность. Сам он с удовольствием описывал такого рода случаи в своем дневнике. В конце 1982 года он, например, рассказывал, что прочитал в газете о героическом поступке молодого безработного негра по фамилии Эндрюз, который спас человека, упавшего в метрополитене на рельсы. Рейган позвонил юноше, а затем сделал еще один звонок — в компанию, в которую тот безуспешно пытался устроиться на работу. «Я спросил, читали ли они эту историю. Они прочитали. Эндрюз получил работу»[331].

В дневнике можно встретить и другие истории, связанные с конкретными человеческими судьбами. Несколько раз такой рассказ завершался выводом: «У меня появился новый друг». Можно предположить, что Рейган был более или менее искренен в подобных заявлениях. Но в то же время это были ярко выраженные политические и популистские действия, рассчитанные на прессу, на публику, на то, что о них станет известно всей стране, на то, что «новые друзья» появятся в огромном количестве. Действительно, новые друзья появлялись в большом числе, и это свидетельствовало о росте популярности Рейгана.

Уже в первые дни после вступления в высшую должность советники предложили Рейгану на первые три месяца президентства (или на «сто дней», которые, как традиционно считалось в США, позволяют определить, насколько успешно новый президент справляется со своими обязанностями) сосредоточить внимание на определении программы экономического оздоровления страны. Комплекс первоочередных мер был намечен в Белом доме.

Вечером 18 февраля Рейган впервые появился в Конгрессе в качестве действующего президента. На объединенном заседании двух палат, на котором председательствовали спикер палаты представителей Т. О’Нейл и вице-президент Буш (он по должности являлся председателем сената), Рейган выступил с докладом о неотложных мерах в области экономики. Он назвал свое выступление «О программе экономического возрождения»[332]. Программа была рассчитана на четыре года, представлена в виде документа, экземпляры которого после выступления получили все конгрессмены. Это был обширный документ объемом в 280 страниц[333].

Рейган начал выступление, сославшись на свою инаугурационную речь, в которой клялся восстановить экономику, характеристикой плачевного состояния хозяйственной жизни нации. «Все мы являемся свидетелями страшной инфляции, которая впервые за 60 лет достигла двухзначных Цифр за последние два года. Плата за займы достигла абсурдного уровня более чем в 20 процентов и более 15 процентов для тех, кто занимает деньги, чтобы купить дом. По всей стране можно увидеть только что построенные дома, которые остаются пустыми из-за роста стоимости ипотек».

По данным президента, почти семь миллионов американцев остаются безработными. «Это люди, которые стремятся быть полезными. Но с каждым месяцем их отчаяние становится все глубже. Угроза увольнения и безработицы висит над миллионами, а те, кто работает, — в отчаянии из-за неспособности справиться с инфляцией». Склонный к образности президент заявил, что государственный долг, составляющий около триллиона долларов, можно представить в виде башни из тысячедолларовых купюр высотой в 67 миль (около 108 километров), то есть почти космической высоты. Темп роста производительности труда в США, который некогда был самым высоким в мире, стал, по словам Рейгана, одним из самых низких среди развитых стран.

От этой мрачной картины докладчик, однако, быстро перешел к позитиву: «В нашей власти изменить эту картину, и мы можем действовать, сохраняя надежду. Неизменны наши внутренние силы. Не пострадали наши человеческие, технологические, природные ресурсы, на которых строится экономика».

Представленный Конгрессу план предусматривал резкое сокращение государственных расходов, уменьшение налогов на 20–30 процентов, упрощение или даже отмену элементов правительственного регулирования, которые администрация считала «непродуктивными или контрпродуктивными», принятие мер по повышению курса доллара. По расчетам Рейгана и его помощников, осуществление этой программы должно было создать примерно 13 миллионов новых рабочих мест и предотвратить дальнейшее развитие инфляции. Предложено было сократить бюджет на 1982 год, внесенный еще Картером, на 41,4 миллиарда долларов, что, согласно заявлению Рейгана, можно было сделать «без вредных последствий для законных обязательств правительства в отношении всех тех, кто нуждается в нашей помощи».

В то же время Рейган обратился к Конгрессу с предложением существенно увеличить военные расходы страны.

В докладе содержались многочисленные конкретные предложения по реализации поставленных в нем задач: ликвидации некоторых правительственных департаментов (в частности, департамента экономического развития), более жестком контроле над предоставлением государственной помощи нуждающимся, чтобы сократить злоупотребления или даже покончить с ними, и т. д.

Так зарождалось то важное явление в хозяйственном и социальном развитии Соединенных Штатов, которое, напомним, вскоре получит название рейганомики. На том, как реализовывались ее планы, мы остановимся ниже.

Покушение

Вскоре произошло событие, которое вновь подтвердило, что за политическими, религиозными, нравственными и прочими разногласиями, обычно происходившими в обстановке относительной терпимости, кроются силы, несущие непосредственную угрозу жизни наиболее ответственных деятелей, прежде всего президентов. Это было крайне негативное продолжение достоинств американской демократии. Вся страна еще помнила трагическую гибель президента Джона Кеннеди и кандидата в президенты Роберта Кеннеди. Известно было и о покушениях на жизнь президента Ф. Рузвельта, о том, как он чудом избежал гибели. При этом, как ни удивительно звучит сказанное, покушения на жизни президентов обычно не имели политической окраски, а если имели, то очень слабую.

Между тем в начале президентства Рейгана его штаб не придавал особого значения охране жизни президента, который пришел к власти под весьма неординарными лозунгами.

30 марта 1981 года в вашингтонской гостинице «Хилтон» Рейган встретился с представителями профсоюза строителей и торговцев строительными конструкциями, входившего в мощное объединение Американская федерация труда — Конгресс производственных профсоюзов (АФТ-КПП), которые проводили свою национальную конференцию[334]. За обедом президент выступил с обоснованием своих хозяйственных планов и заверил присутствовавших, что от их реализации рабочий класс не только не пострадает, но получит значительные преимущества. Рональд был в прекрасном настроении, строил из себя разбитного парня, подчеркивал, что он — единственный американский президент, который был ранее профсоюзным работником и продолжал сохранять членство в АФТ-КПП. Присутствовавшим нравился такой стиль общения, они часто смеялись.

Впрочем, президент не ограничился хозяйственными вопросами, преподносимыми в полушутливой форме. Он подчеркнул, что Америка зависит от труда рабочих, что она должна достойно вознаграждать этот труд, что без этого невозможно ее будущее, но лидеры страны (имелись в виду, естественно, бывшие лидеры) забыли, что «мы строим эту великую нацию на базе этики достойного вознаграждения труда, а не на основе его наказания».

На все новых примерах Рональд многократно повторял отдельные базовые положения своей стратегии: «В этом городе слишком много людей, которые считают, что деньги принадлежат правительству. Это не так. Это ваши деньги. Это деньги ваших сыновей и дочерей, на которые они собираются купить новые дома. Это деньги ваших родителей, чтобы они могли достойно жить на пенсии. И если мы, в нашей администрации, ничего другого не сделаем, мы должны хотя бы убедить этот город, что власть, деньги и ответственность в нашей стране принадлежат народу, а не зданиям из шлакоблочного бетона в Вашингтоне».

Рейган связал вопросы внутренней политики с международными делами, прежде всего с американо-советскими отношениями и положением в странах восточного блока. Он говорил об огромном советском военно-стратегическом потенциале, о мужественных выступлениях польских рабочих за свои права и интересы, которые, по существу дела, являлись выступлениями против тоталитарной системы во всем блоке. Этим президент обосновывал необходимость увеличения американских военных расходов — единственной области государственной деятельности, которая требовала не сокращения, а наращивания бюджетных поступлений[335].

Встреча завершилась весьма дружественно. Присутствовавшие подходили к Рейгану, обменивались с ним шутливыми репликами, обнимались с ним. Вся эта церемония фиксировалась множеством журналистов и телеоператоров.

В превосходном настроении примерно в 2 часа 30 минут дня Рейган вышел из здания отеля и направился к своей машине. На улице в это время было много прохожих, которые останавливались, увидев своего президента. Щелкали кино- и фотоаппараты. Ни в этот раз, ни ранее никто и не думал о том, что, когда столь высокое должностное лицо выходит из здания, пространство вокруг должно быть свободно. В Америке 1980-х годов осуществить это без решительных протестов было просто невозможно.

В этот момент раздались выстрелы. Стрелял 26-летний Джон Хинкли, студент Йельского университета, считавший себя начинающим писателем, но пока ничего не опубликовавший. Одержимый страстной любовью к юной, но уже известной актрисе Джоди Фостер и, естественно, отвергнутый ею[336] молодой человек надумал привлечь внимание актрисы поступком, подобным тому, что привел к пресловутой славе Герострата. Он решил убить президента США. Начал он с попыток совершить покушение на Картера. Однако удобного случая не представилось, и Картер благополучно покинул свой пост. Все свое внимание Хинкли перенес на Рейгана[337].

Узнав из газет расписание президента (такие сообщения печатались во многих газетах, становясь как бы путеводителем для злоумышленников), Хинкли накануне приехал в Вашингтон, написал письмо Джоди Фостер о том, что, возможно, он сегодня убьет Рейгана, вероятно, будет после этого застрелен на месте, но надеется произвести на нее впечатление «грандиозным размахом своего поступка».

Хинкли поджидал Рейгана у отеля. Увидев его, он выпустил в него из своего револьвера всю обойму — шесть пуль.

Стрелять несчастный полупомешанный не умел, руки его дрожали. Первая пуля попала в голову недавно назначенному пресс-секретарю Белого дома Джеймсу Брейди[338], который ранее активно участвовал в избирательной кампании, отвечая за связи с прессой, вторая — в спину полицейскому, наблюдавшему за правопорядком, третья никого не задела, четвертая ранила в грудь агента Секретной службы Т. Маккарти, пятая застряла в двери президентского лимузина. Наконец, последняя пуля, срикошетив от бронированной стенки лимузина, пробила Рейгану грудь и застряла в легком.

На месте покушения возникла паника, но агенты Секретной службы быстро пришли в себя и приняли необходимые меры, чтобы предотвратить возможные новые нападения. По оценке очевидцев, наибольшую выдержку и профессионализм проявил агент Секретной службы Джерри Парр, который прикрыл собой президента.

Хинкли схватили, причем он стал спрашивать у сотрудников Секретной службы, отложат ли из-за его поступка церемонию вручения премии «Оскар», намеченную на этот день (ее действительно перенесли на следующий день). Рейгана подхватили на руки и усадили в машину, даже не поняв, что он ранен. На место происшествия было вызвано подкрепление, пока же агенты, вооруженные ручным пулеметом и пистолетами, сгруппировались для отражения нового нападения[339].

Автомобиль Рейгана на предельной скорости направился в госпиталь Университета имени Джорджа Вашингтона. Это была счастливая случайность. По инструкции президента в случае ранения должны были везти в военный госпиталь, находившийся на значительном расстоянии, в пригороде столицы Бетесде. Если бы машина отправилась туда, Рейган мог умереть по дороге. В университетский госпиталь поехали только для проверки здоровья президента. Лишь когда Рональд начал кашлять кровью, стало понятно, что он ранен. Сначала он, почувствовав боль в груди, решил, что охранник, спасая его жизнь, перестарался и, возможно, сломал ему ребро.

В госпитале, куда в общей суматохе толком не сообщили, с кем именно произошел несчастный случай, не было подготовлено все необходимое, даже носилки подали с опозданием. Рональд держался мужественно, отказался лечь на носилки и сам пошел в приемное отделение чрезвычайной медицинской помощи. Но вдруг пожаловался на затрудненное дыхание и, потеряв сознание, упал.

Дежурный врач стал расспрашивать сопровождавшего Рейгана, его друга и помощника Эдвина Миза, по какому адресу проживает пострадавший. Только когда едва сдерживавший негодование Миз произнес: «Пенсильвания 1600» (почтовый адрес Белого дома), медики поняли, с кем имеют дело.

Теперь уже вся больница была поставлена на ноги. Немедленно была проведена операция по извлечению пули. Еще до начала операции Рональд, придя в себя и узнав, что ему предстоит, полушутливо спросил готовившегося к операции хирурга, республиканец ли он. Последовал уместный ответ: «Сегодня мы все республиканцы».

Вначале врачи серьезно опасались за жизнь президента, у которого было очень низкое кровяное давление. Тревога медиков сохранялась и во время операции. Доктор Бенджамин Аарон вспоминал: «В груди было много крови, в основном запекшейся, может быть, литр или больше. Входное отверстие в легком, из которого шла темная-темная кровь, было очень большим. Наибольшее кровотечение было в правой стороне, недалеко от легочной артерии… Мы могли только контролировать кровотечение. Больше пока не могли сделать ничего»[340].

Однако операция, проведенная быстро и успешно, спасла Рональду жизнь. Несмотря на весьма солидный возраст и большую потерю крови, он быстро пошел на поправку и вскоре возобновил исполнение своих обязанностей.

В первые часы всеобщей растерянности произошел курьезный случай. Государственный секретарь А. Хейг, забыв предусмотренные конституцией процедуры, объявил, что в связи с болезнью Рейгана берет на себя президентские полномочия и «контролирует ситуацию», хотя это была прерогатива вице-президента, который находился вне Вашингтона — почти на другом конце страны, в штате Техас. Получив тревожную информацию, он немедленно вылетел в столицу.

Оплошность была быстро исправлена, но пресса ухватилась за этот случай. Некоторые печатные органы даже преувеличили смысл события, заявив, что Хейг задумал осуществить военный переворот. И хотя ничего подобного отставной генерал не замышлял, его поведение почти все политики сочли опрометчивым[341]. После этого Рейган быстро стал терять доверие к Хейгу, а летом 1982 года его сменил более прагматичный, более подходящий для дипломатической службы Джордж Шульц.

Федеральное бюро расследований провело следствие по делу о покушении на президента. На основании заключения медиков было констатировано, что покушавшийся не отдавал отчета в своих действиях. Хинкли был признан умалишенным и провел следующие 35 лет своей жизни в соответствующем медицинском учреждении. Он был освобожден в 2016 году в связи с тем, что медики, а затем суд признали, что он не представляет опасности для окружающих. Ему была предоставлена возможность поселиться в родном штате Виргиния при ограничении передвижения и регулярном осмотре психиатрами[342].

Сотрудники ФБР тщательно допросили всех, кто сопровождал Рейгана во время посещения отеля «Хилтон»[343](список допрошенных сохранился в архиве Рейгана[344]). В числе допрошенных оказалась и актриса Джоди Фостер, которая никакого отношения к случившемуся не имела[345].

Едва придя в себя, Рональд в свойственной ему манере пытался шутить, хорошо понимая, что его остроты попадут в прессу и будут истолкованы в его пользу. В то же время его поведение, безусловно, свидетельствовало о мужестве, оптимизме и позитивном настрое. Он спросил сестру, щупавшую ему пульс: «Кто это держит мою руку? А если Нэнси об этом узнает?» Самой же Нэнси, примчавшейся в госпиталь, сказал, едва отойдя от наркоза: «Дорогая, извини меня, я забыл пригнуться!» Однако не всё было так гладко: несколько раз он впадал в полубессознательное состояние, не осознавал, где находится, почти сразу после операции у него началась пневмония, крайне опасная в его возрасте.

Однако врачи давали оптимистичные прогнозы. Деннис О’Лири — доктор, отвечавший за связь с прессой, после встречи с представителями Белого дома заявил журналистам далеко не в полном соответствии с реальностью: «Состояние президента было вполне стабильным на всем протяжении лечения… Серьезная опасность ни на один миг не грозила ему»[346].

Но на здоровье Рейгана последствия ранения, похоже, сказывались в течение всей оставшейся жизни. У него возникли проблемы со слухом, а младший сын Рональд отмечал, что временами у отца стали замечаться краткие периоды, когда он терял память и забывал знакомые лица.

Порой это замечали и другие. Однажды на приеме в честь мэров крупных городов Рейган встретился в зале с прекрасно известным ему министром Сэмюэлем Пирсом, руководившим жилищным строительством и развитием городов. Этот единственный в кабинете министр-афроамериканец поклонился и приветливо улыбнулся президенту, который в ответ произнес: «Здравствуйте, господин мэр. Как дела в вашем городе?». В этом случае, как, по всей видимости, и в других, Рейган понял свою ошибку буквально через мгновение. Сев на свое место в зале заседаний, он принес извинения: «Я здороваюсь с таким количеством мэров, что назвал мэром министра моего собственного правительства». Пирс в ответ рассмеялся, и его поддержали все присутствовавшие[347]…

Впрочем, другие свидетели, включая старшего сына Майкла, решительно отвергают, что у Рейгана уже в это время стали возникать серьезные проблемы с памятью. Майкл свидетельствует, что, выписавшись из госпиталя, отец под руководством инструктора выработал для себя систему физических упражнений, чтобы как можно скорее возвратиться к нормальному состоянию. Отец даже хвастал, что его грудные мышцы стали крепче, чем до ранения[348].

После покушения руководство Секретной службы приняло меры по значительному усилению охраны президента и других высших руководителей администрации. Тщательно проверялись места, где предполагалось появление Рейгана, охрана старалась не допускать его появления на открытых, хорошо просматриваемых местах, в ряде случаев его обязывали надевать бронежилет, который он именовал «железной рубашкой». По требованию охраны Рональд прекратил воскресные посещения церкви, что делал на протяжении многих лет.

Почти через год после покушения на приеме в Белом доме в честь иностранных послов Нэнси Рейган жаловалась сидевшему рядом с ней советскому послу А. Ф. Добрынину (он был в это время дуайеном, то есть старейшиной, дипломатического корпуса): «Мы фактически узники в Белом доме… особенно после покушения на президента. Охрана следит за каждым нашим шагом. Я не могу даже посещать музеи и магазины. Единственная у нас отдушина, это когда мы приезжаем на калифорнийское ранчо, там можно перемещаться, не натыкаясь на охрану. Вместе с тем… со всем этим приходится мириться, так как в стране немало сумасшедших, которые готовы повторить покушение на президента»[349].

Первый космический челнок и рост рейтинга президента

Президент крайне сожалел, что из-за ранения не смог присутствовать на весьма важном мероприятии — встрече астронавтов Джона Янга и Роберта Криспена, которые впервые вернулись на Землю с космической орбиты не в спускаемой кабине, совершающей посадку на воду, а в аппарате «Спейс шаттл» (Space Shuttle — «космический челнок») — своего рода космическом корабле многоразового использования. Это было очередное крупнейшее достижение программы освоения космоса.

Первый полёт космоплана «Колумбия» был запланирован на 1979 год, но из-за различных технических проблем был отложен. Так Рейгану повезло в очередной раз: триумфальное первое возвращение астронавтов на космическом челноке состоялось именно в начале его правления. «Колумбия» стартовала в воскресенье, 12 апреля, когда в СССР праздновался День космонавтики в честь первого космического полёта Ю. А. Гагарина. Как всегда в таких случаях, полётом руководило Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА). Сама дата полёта, заранее согласованная с президентом, явно была выбрана для того, чтобы продемонстрировать, насколько в области космонавтики Соединенные Штаты обогнали первоначально лидировавший СССР.

Перед полётом Янгу напомнили, что баки «Колумбии» заполнены топливом, количество которого вдвое превышает необходимое для возвращения. По всей Америке передавали его ответную реплику: «Правильно, совсем не хотелось бы оказаться без керосина на полпути».

Полет завершился успешно. За 32 минуты спуска 88-тонная «Колумбия» прошла свыше семи тысяч километров. Янг идеально точно посадил корабль в предусмотренном месте — на дно высохшего озера в районе военно-воздушной базы «Эдвард» под Лос-Анджелесом — факт, особенно приятный Рейгану. «Как чудесно оказаться в Калифорнии!»[350] — таковы были первые слова Криспена, обращенные к окружившим «Колумбию» специалистам и журналистам.

Выздоравливавший Рейган внимательно следил за подготовкой к полёту, его ходом и возвращением астронавтов.

Исследование космического пространства находилось в центре внимания Рональда еще до его вступления в должность. Он установил тесную связь с администрацией НАСА, где была образована специальная группа, представитель которой входил в команду по переходу власти от Картера к новому президенту[351]. Это был единственный случай в новейшей истории США, когда избранный президент занялся планированием исследований космоса еще до вступления в должность.

В приветствии президента астронавтам и всему коллективу НАСА говорилось: «Предела нашим ожиданиям не существует. Мы сможем добраться до любой, самой дальней звезды»[352].

Исследования космоса интересовали нового президента далеко не только в связи с тем, что его страна добивалась новых научных прорывов, тем самым укрепляя престиж как Соединенных Штатов, так и их президента. Газета «Нью-Йорк таймс», которая первой опубликовала приветствие Рейгана астронавтам, не без основания выделяла информацию своих корреспондентов из Москвы о том, что в советских кругах отмечается особое значение осуществленного полёта с военной точки зрения, важного «не столько для исследований и академических организаций, сколько для Пентагона».

Действительно, Рейган все серьезнее задумывался над проблемами использования космического пространства для создания систем, которые смогут обеспечить не только неуязвимость территории США для советского ракетноядерного оружия, но и надежное военное превосходство его страны над СССР.

После возвращения в Белый дом Рейган 26 апреля в присутствии журналистов встретился с сотрудниками своего аппарата и министрами. На встрече, естественно, первый вопрос был о том, как он оценивает покушение на его жизнь. Журналисты ожидали, что Рейган будет повторять обычные истории о заговоре террористов, о коммунистических происках, но он удивил присутствующих, сказав, что единственной мыслью, засевшей в его сознании, была: «Нэнси, прости, я забыл пригнуться!»[353] Это парадоксальное заявление главы государства произвело неизгладимое впечатление на всю Америку, обеспечив ему небывалый рост популярности.

Первое официальное выступление президента после ранения состоялось на совместном заседании обеих палат Конгресса 28 апреля, то есть менее чем через месяц[354]. За эти дни его рейтинг резко подскочил: в конце марта его поддерживали 48 процентов опрошенных, теперь — 73 процента[355]. Это была рекордная цифра с начала проведения подобных опросов. Президента встретили бурными аплодисментами. Впервые за много лет главу администрации от правящей партии стоя приветствовали аплодисментами и депутаты-оппозиционеры. Так происшедшее способствовало дальнейшему укреплению исполнительной власти.

Свою речь президент начал с шутки, встреченной громким смехом всего зала заседаний палаты представителей: «Вы что, хотите вызвать меня на бис?» «У меня нет слов, чтобы выразить благодарность за эти приветствия», — продолжал оратор и далее говорил в столь же шутливом тоне, даже с оттенком черного юмора: «Ради такого приема можно было подставить себя под пулю».

Речь, как и первое выступление в Конгрессе, была посвящена проблемам экономики, вернее — уточненной программе экономического оздоровления страны.

Рейган сначала выразил благодарность за сочувствие и поддержку после событий 30 марта от своего имени, от имени своей жены, а также от имени других пострадавших, а затем опроверг высказываемое в последнее время мнение, что покушение было связано с тем, что американское общество «страдает затяжной болезнью», обладает некими порочными чертами, корни которых кроются в основе самой системы. Он, как всегда, не анализировал проблему по существу и по-прежнему прибегал к ярким историям, то ли действительно имевшим место, то ли выдуманным им самим или его помощниками.

На этот раз он рассказал о письме от одного школьника, который, узнав о его предстоявшем выступлении, написал: «Я надеюсь, что вы чувствуете себя достаточно хорошо, но, может быть, вам придется выступать в пижаме?» — а в конце письма добавил: «Если вам надо будет выступать в пижаме, я предупреждаю вас, чтобы вы этого не делали». Вновь раздавшийся смех свидетельствовал, что депутаты обеих партий слушали президента с неослабевающим вниманием. Рейгану исключительно важна была проявленная на заседании межпартийная солидарность — явление весьма редкое в американской практике.

По существу речь была посвящена двум главным вопросам — установлению строгого контроля за государственными расходами и инфляцией, а также сокращению налогов.

Объективная картина, которую обрисовал оратор, по-прежнему не была радостной. «Я хотел бы, — говорил Рейган, — чтобы наша экономика выздоравливала так же быстро, как это произошло со мной». Однако и инфляция, и высокие государственные расходы сохранялись. За первые три месяца нового президентства никаких изменений в экономике не произошло. За последние полгода стоимость жилья возросла на 15 процентов и в такой же степени сократилась покупка новых домов, за тот же период обанкротились свыше шести тысяч бизнесов, средняя почасовая заработная плата составляла меньше шести долларов, а безработными к весне 1981 года оставались около восьми миллионов человек.

Рейган полностью поддержал проект закона, внесенный на рассмотрение обеих палат на межпартийной основе членами палаты представителей Филом Грэмом из Техаса и Делом Латтой из Огайо. Закон предусматривал сокращение налогов при некоторой несбалансированности государственного бюджета, то есть при увеличении размеров внутренних займов и росте государственного долга. Этому предложению противостоял проект, внесенный членами бюджетного комитета палаты представителей, который предполагал в принципе сохранить прежний уровень налогов, но зато незначительно сократить государственный долг.

Значительная часть выступления была посвящена последнему достижению американской космонавтики — приземлению Роберта Криспена и Джона Янга на космическом челноке «Колумбия», о чем уже шла речь. Рейган говорил по этому поводу: «Последняя экспедиция с участием людей была почти шесть лет тому назад, и я вспоминаю, как мы ожидали этого нового дня через годы, как все мы возлагали надежды на техническую точность наших людей и наших машин. Каждое потрясающее достижение становилось общим местом, пока перед нами не вставали новые вызовы. При помощи космического челнока мы вновь проверили уровень нашего всестороннего развития, совершив прыжок из прошлого в обещания и неопределенности будущего… Космический челнок не только доказал наши технические возможности. Он еще более поднял уровень наших ожиданий. Он заставил нас вновь мечтать».

Процитировав поэта Карла Сэндберга о том, что американская республика — это именно народная мечта, Рейган завершил свою речь на деловой ноте: «Нам необходимо действовать. Время для действий пришло».

Спикер палаты представителей, демократ из Бостона Томас (Тип) О’Нейл, являвшийся парламентарием еще с 1952 года и переживший правление шести президентов, фактически признал новую американскую политическую реальность, вынуждавшую представителей Демократической партии стремиться к согласию с новым президентом. Он говорил: «Президент стал героем. Мы просто не можем спорить с человеком, который столь популярен, как он»[356].

Правда, весьма скоро О’Нейл вновь возглавил довольно острую оппозицию Рейгану, имея в виду, что в сенате большинство принадлежало республиканцам, то есть сторонникам президента. Отношения между Рейганом и демократическим большинством палаты представителей, его лидером О’Нейлом оставались неоднозначными на протяжении почти всех семи лет, когда Рейган и О’Нейл вынуждены были одновременно и конфликтовать, и сотрудничать (О’Нейл ушел в отставку в 1987 году).

С одной стороны, известен целый ряд весьма нелестных высказываний О’Нейла о Рейгане. В отличие (но не вопреки) от того, что было им сказано после ранения президента, спикер как-то заявил, что Рейган — «самый невежественный человек, который когда-либо занимал Белый дом». В другой раз спикер обозвал Рейгана «улыбающимся Гербертом Гувером» (напомним, что Г. Гувер был президентом США, когда в 1929 году началась Великая депрессия — самый страшный в истории США экономический кризис). Повторяли также его слова, что нынешний президент — «глава клики, приветствующей эгоистов», что все его президентство — «это одна огромная вечеринка для богачей»[357].

Как это ни странно, Рейган почти никогда не отвечал спикеру аналогичными выпадами. Более того, между ними вроде бы сохранялись добрые личные отношения, что, между прочим, лишний раз свидетельствует, насколько беспринципным и довольно грязным делом является любая политическая деятельность. Рейган в своих мемуарах отмечал, что с О’Нейлом они были добрыми друзьями «после шести часов вечера». В свою очередь, на вопрос Рейгана по поводу выпадов спикера против него О’Нейл в том же циничном духе отвечал, что это было «до шести часов вечера, и все это было политикой»[358]. Рональд однажды пошутил, что получил поздравительную открытку без подписи, но понял, что она от спикера, потому что на ней было изображено «кровоточащее сердце» — на такое способен, мол, был только спикер[359].