Рейган

Неудачи демократов и Рейган

Президентство Картера вначале не было однозначным. Казалось, что он приступает к исполнению демократических обещаний, которые в изобилии преподносились публике во время предвыборной кампании. Были продолжены начатые ранее переговоры с СССР об ограничении стратегических вооружений и выработан соответствующий договор ОСВ-2, подписанный Картером и Л. И. Брежневым в Вене 18 июня 1979 года.

Однако через полгода после этого СССР ввел свои войска в Афганистан, что было расценено во всем западном мире как откровенное вмешательство в дела другой страны. Тот факт, что эти действия были проявлением глобальной внешнеполитической стратегии, в которой СССР был силой, противостоявшей США, также ведущим политику с позиции силы, при этом игнорировался. Ответом правительства США было оглашение намерения начать широкомасштабное финансирование афганских антикоммунистических вооруженных формирований экстремистского мусульманского толка[254].

В результате сенат США отказался от ратификации договора с СССР и договор не вступил в силу.

В конце 1970-х годов началась новая волна обострения международной напряженности, которая обосновывалась президентом США как борьба за демократию во всем мире, против коммунистической угрозы, а в СССР официально трактовалась как агрессивная внешняя политика американского империализма, диктуемая военно-промышленным комплексом США. В идейно-политическом отношении советская внешнеполитическая позиция была несравненно более уязвима. В то же время предыдущие переговоры Картера с Брежневым и подписание ими договора ОСВ-2 оценивались большинством американских наблюдателей (прежде всего республиканцами, но также и рядом демократов) как беспринципная уступка коммунизму.

Пытаясь сохранить реноме, Картер в 1980 году, в конце своего президентства, выдвинул «новую ядерную стратегию», которая не исключала возможности длительной ядерной войны, используя ядерно-ракетное преимущество США, которое после долгих лет отрицания было наконец признано. Предусматривалось нанесение ударов в первую очередь по ядерным объектам СССР, чтобы в случае необходимости произвести затем новые удары по крупным городам[255].

К новой стратегии в самих Соединенных Штатах относились с недоверием, имея в виду многочисленные заявления Картера о недопустимости ядерной войны. Ситуация продолжала обостряться в результате уничтожения советскими силами нескольких американских разведывательных самолетов, то ли действительно нарушивших воздушное пространство СССР, то ли оказавшихся поблизости от соответствующей линии. США и некоторые другие страны Запада бойкотировали летние Олимпийские игры 1980 года в Москве.

Именно во время президентства Картера США потерпели еще одну внешнеполитическую неудачу: произошла так называемая «исламская революция» в Иране, в результате которой был свергнут лояльный к западным державам шах Мохаммед Реза Пехлеви, в стране возник террористический средневековый режим, а новый фактический диктатор Ирана аятолла Хомейни объявил Америку «большим дьяволом». Более того, в 1979 году американское посольство в Тегеране было захвачено мусульманскими фанатиками, его сотрудники стали заложниками, а попытка освободить их военной силой окончилась полным провалом.

В прямом противоречии с предыдущими декларациями, но учитывая новые реалии, связанные с событиями в Иране, Картер в январе 1980 года объявил район Персидского залива зоной интересов США, где он был готов в случае необходимости применить вооруженные силы. Это заявление стали именовать «доктриной Картера», хотя носило оно частный и недолговечный характер[256].

Неудачи преследовали Картера и в Центральной Америке, в частности в Никарагуа, где после свержения диктатора Анастасио Сомосы к власти пришли левые силы, инспирируемые коммунистическими властями Кубы во главе с Ф. Кастро, хотя и не следовавшие коммунистическим принципам, остававшиеся на позициях общедемократических.

В области внутренней политики Картер по некоторым вопросам фактически следовал рекомендациям Рейгана, разумеется, не признавая этого факта. Он провел весьма ограниченное и частичное снижение налогов. Попытка же отказаться от государственного регулирования в ряде отраслей дала ничтожные результаты: удалось провести соответствующие мероприятия, и то частично, только по отношению к авиаперевозкам и производству пива. Разумеется, эти «дерегуляционные акты» были несоизмеримы[257].

Другие обещанные внутренние мероприятия (введение единой системы социального обеспечения, снижение стоимости лечения, реорганизация федерального аппарата, создание «открытого правительства» и пр.) остались на уровне деклараций, причем часто без разъяснения, в чем конкретно заключался их смысл.

Падению авторитета Картера способствовало случайное событие, непродуманно рассказанное им представителям прессы и затем издевательски раздутое враждебными Картеру силами. Случай получил название «инцидента с кроликом». Произошло следующее. Когда Картер отдыхал в родном городе Плейнс в августе 1979 года и отправился на лодке на рыбалку, к нему подплыл зверек, которого называют морской кролик (он обычно водится в болотах). Президенту показалось, что животное на него нападает, что это опасный хищник. Он несколько раз отгонял его веслом, чем, собственно, и завершилась вся эта история.

Однако, когда пресс-секретарь Белого дома Д. Пауэлл сообщил об этом прессе, у журналистов создалось впечатление, что Картер сильно испугался животного, счел его бешеным, удрал от него и т. д. В печати появились сатирические намеки, карикатуры и прочие подобные материалы. Газета «Вашингтон пост» опубликовала передовую статью под заголовком «Банни становится Багсом: Президент атакован кроликом»[258]. От частного случая пресса переходила к обобщениям, называя Картера беспомощным и слабым политиком. Композитор и певец Том Пэкстон даже сочинил на эту тему язвительную песенку[259]. Тот факт, что подобная мелочь комментировалась с таким шумом, был весьма показателен для характеристики итогов президентства Картера.

В условиях, когда все большее число американцев, голосовавших за Картера, разочаровывалось в практических результатах его политики, Рейган не только сохранял, но и расширял свое влияние. После выборов 1976 года он стал рассматриваться повсеместно в США и за рубежом как реальный лидер Республиканской партии, хотя официально такого поста не существовало.

Рональд отказался от предложения вести ежедневные политические комментарии на крупном телеканале Си-би-эс, заявив, явно заигрывая с массами, что его лицо надоело телезрителям во время избирательной кампании. Вместо этого он возобновил сотрудничество с ведущими радиокомпаниями, для которых уже начал писать комментарии непосредственно после того, как покинул столицу Калифорнии Сакраменто. Это было выгодно в материальном отношении и обеспечивало широкую аудиторию, так как радиоканалы были синдицированы между собой и с рядом газет, в которых затем публиковались тексты передач. Соответственно и гонорары были высокими.

Правда, в первые месяцы после избрания Картера ряд комментаторов высказывали предположение, что Рейган слишком стар, чтобы вновь включиться в активную политическую борьбу (ему пошел шестьдесят шестой год), что по американским законам он уже превысил пенсионный возраст (65 лет). Но уже первые материалы, переданные по радио и опубликованные в печати, показали, что к ним проявляет интерес самая широкая аудитория. По подсчетам биографа, тексты Рональда передавались по 286 радиостанциям и публиковались в 226 газетах, охватывая аудиторию примерно в 20 миллионов человек[260]. Он уловил разницу между выступлением по телевидению, когда зрители видят лицо и манеры выступающего, и по радио, когда текст передается при помощи голоса. Об этом он позже неоднократно говорил своим сотрудникам. Рассказывал об этом, в частности, государственный секретарь Джордж Шульц[261]. Да и сам Рональд, безусловно, вспоминал свои радиодебюты в молодости и стремился использовать и совершенствовать свой опыт.

Анализ статей и комментариев Рейгана этого периода показывает, что его тяга к самообразованию, к развитию собственного интеллектуального потенциала оставалась высокой, несмотря на солидный возраст. Его статьи отнюдь не носили характера научных исследований, не базировались на разнообразных источниках, а опирались в основном на текущую прессу, в основном центральную, но подчас и местную. Они не содержали глубокого и разностороннего анализа и в то же время показывали стремление автора к выявлению фактов, его отказ от придуманных примеров, чем он ранее неоднократно грешил. Но главное — Рейган проявлял себя как сторонник сплочения республиканцев на базе умеренно консервативной платформы, все более отказываясь от наследия Голдуотера.

Он, однако, сохранял воинственную позицию и риторику, когда писал, например, что «правительство должно наконец закрыть свои двери; если все бюрократы уберутся через мраморные вестибюли, граждане этой страны будут совсем недолго скучать по ним и даже, возможно, не заметят, что они ушли»[262].

Политологические штудии

В характеристике СССР и американо-советских отношений у Рейгана наблюдалась странная смесь старых представлений, навеянных отчасти мотивами холодной войны, беллетристикой и фильмами не очень высокого уровня, и стремлением разобраться в том, что действительно происходит в далекой огромной стране и существуют ли перспективы нового смягчения напряженности в двусторонних отношениях.

В одной из статей появилась «страшилка», явно заимствованная из кинофильмов о Брассе Бэнкрофте, в которых он сам когда-то играл. Рейган писал, что у СССР существует некое лазерное оружие, которое способно уничтожить любую воздушную цель, и что США должны сосредоточить усилия на том, чтобы создать такое же оружие и этим предотвратить собственную гибель[263].

Возможно, в каком-то низкопробном источнике Рональд обнаружил «цитату» из «Николая» Ленина (об установлении подлинного имени персонажа он не позаботился) по поводу того, что не важно, мол, если исчезнет три четверти человечества, зато оставшаяся четверть будет жить при коммунизме. Но скорее всего Рейган в данном случае перепутал Ленина с Мао Цзэдуном, который действительно говорил нечто подобное. Любопытно, что в мемориальной Библиотеке Рейгана эта цитата «из Ленина» приведена на одном из центральных стендов. Она же приводится крайними консерваторами в Интернете как одно из важнейших высказываний Рейгана[264].

Рональд не раз повторял, что ему известны некие «десять заповедей» Ленина, суть которых состоит в скорейшем низвержении мирового капитализма и установлении советской власти на всем земном шаре. Разумеется, такие «заповеди» не существовали, а сам Рейган в беседе с советским послом А. Ф. Добрыниным признался, что прочитал о них в какой-то из калифорнийских газет, названия которой не запомнил![265]

В то же время в статьях и заметках Рейгана, когда он писал о будущем того, что он называл социалистической системой, и о Советском Союзе, слышались, вначале очень слабо, а затем сильнее, и другие нотки. Он высказывал надежду, что неестественная, не соответствующая ни экономическим законам, ни моральным нормам система эволюционно изменится в результате внутренних процессов или попросту рухнет, уступив место чему-то другому, что Рейган и не пытался описать: «Они увидят заблуждения, свойственные их пути развития, и откажутся от своих целей» или же «их система рухнет»[266].

С молодых лет Рональд любил слушать и рассказывать анекдоты. Теперь же, став видным политическим деятелем, он с интересом прислушивался к внутреннему содержанию и даже намекам, как он полагал, содержавшимся в советских политических анекдотах. Неизвестно, тогда или позже Рейган познакомился с коллекцией анекдотов, которую собирали диссиденты С. А. Тиктин и Д. М. Штурман. Почти через десять лет, когда Рейган уже был президентом, в Лондоне был выпущен их большой труд на эту тему, к которому Рейган написал краткое предисловие в форме письма к составителям[267].

Но Рональд знал и пытался толковать советские политические анекдоты уже в радио- и газетных комментариях второй половины 1970-х годов. Подчас он сильно преувеличивал их значение, считая проявлением более широкого внутреннего оппозиционного движения, чем они являлись на самом деле. Он, например, приводил анекдот, в котором рассказывалось, как некий «комиссар», приехав в колхоз наблюдать за сбором урожая, спрашивает крестьянина, как идут дела. Тот отвечает: «Если бы мы собрали весь картофель, его гора поднялась бы до Бога!» Комиссар отвечает: «Мы живем в Советском Союзе, и здесь нет Бога», на что следует реплика колхозника: «Пускай, но здесь нет и картофеля!». В этом элементарном, не очень остроумном анекдоте Рейган без каких бы то ни было оснований увидел крестьянскую оппозицию против коммунистической власти в СССР[268]. Другой анекдот звучал не столь обнадеживающе. В нем говорилось, что трем собакам — американской, польской и советской — сказали, что они должны погавкать и за это получат мясо. Американская собака погавкала и получила мясо, польская собака спросила: «Что такое мясо?», а советская: «Что такое гавкать?» Когда Рейган рассказывал американской публике подобные анекдоты, зал содрогался от хохота, а авторитет оратора значительно повышался.

Рейган не мог не знать о возникшем в СССР диссидентском движении, но искал исходные моменты этого движения не там, где они реально существовали, а в анекдотах, которые обычно рассказывали на кухнях те, кто к диссидентству никакого отношения не имел. С их помощью просто выпускался пар, и начиная с хрущевских времен за них почти не преследовали или, точнее, преследовали только тогда, когда антисоветские анекдоты было удобно пристегнуть к более весомым обвинениям.

Из публикаций Рейгана этого периода видно, что, сравнивая опыт СССР и других стран, он начинал понимать различие между понятиями тоталитаризма и авторитаризма. Впрочем, и то и другое понятие он, как и большинство тогдашних политологов, относил к характеру режимов, не учитывая, что авторитаризм действительно представляет собой диктаторский политический режим одного лица или группы лиц, тоталитаризм же — это социально-экономическая, политическая, идеологическая система, одним из компонентов которой является авторитарная власть. Последняя, однако, может существовать и вне тоталитаризма.

Рейган знакомился с идеями неоконсерватизма, который получил более или менее четкое оформление в первой половине 1970-х годов благодаря публикациям Ирвинга Кристопа, Дэниэла Белла, Джейн Киркпатрик в журналах «Комментари», «Энкаунтер» и других, которые печатали и материалы самого Рейгана. На него особое впечатление произвела статья Джейн Киркпатрик «Диктатуры и двойные стандарты»[269], в которой впервые более или менее вразумительно была проведена разграничительная линия между тоталитаризмом и авторитаризмом. Киркпатрик относила коммунистические «режимы» (именно режимы, а не системы, что было бы намного точнее) к самым худшим режимам, существующим в мире, и считала, что они обречены на загнивание и гибель в неопределенном будущем, так как основаны на грубых нарушениях человеческой природы, естественных потребностей и желаний людей.

Рейган познакомился с Киркпатрик. Поняв, что их взгляды близки, он включил ее в свой «кухонный кабинет», а позже, став главой государства, назначил ее на высокий пост постоянного представителя США в ООН.

Рональд многое почерпнул и из политологических статей других неоконсерваторов. Он соглашался с ними в том, что характер внутренней политики каждого государства оказывает мощное воздействие на его внешнюю политику, что существуют принципы, которыми ни в коем случае нельзя жертвовать в международных переговорах. Он выражал согласие с их установкой, что следует осудить мнение «прагматиков», которые выражали готовность «торговать с людоедами», если считали это выгодным. Ему были близки позиции неоконсерваторов относительно необходимости использовать мощь США в «нравственных целях» (при этом отвергалась относительность понятия нравственности и последняя сводилась только к тому, что считали моральным представители взглядов, сходных с его собственными).

Как единственная супермощная держава, считал Рейган вместе с неоконсерваторами, США несут ответственность за состояние дел в мире, имеют право вмешиваться в дела того или иного региона, если там нарушены «моральные принципы». К числу главных моральных принципов были отнесены уважение демократии, приверженность рыночной экономике, соблюдение «свободы» (последняя понималась по-разному у различных неоконсервативных авторов, но большинство из них связывали с этим понятием государственную независимость страны и суверенность ее населения). По существу дела, неоконсерваторы присваивали своей стране роль мирового жандарма, высказывали недоверие к проектам социального планирования, считали необходимым вести пропаганду патриотизма и милитаристских ценностей среди гражданского населения, «единение народа и армии»[270].

Проблема выживания в ядерный век

И все же, подобно тем, кто разработал основные понятия неоконсерватизма, Рейган уделял основное внимание внешней политике, а в ее пределах — проблеме ядерного соперничества и в связи с этим — советско-американским отношениям.

В своих статьях Рейган критически высказывался о концепции «взаимного гарантированного уничтожения» в том случае, если будет применено ядерное оружие. Он писал, что эта концепция напоминает ему «двух ковбоев, стоящих друг против друга в кабаке, направив пистолеты в головы друг друга». Такое состояние не может продолжаться вечно, полагал он. Но дать ответ на вопрос, как следует поступить: выступить инициатором новых переговоров по ядерному оружию, готовиться к войне на уничтожение или же придумать что-то еще, он пока не был в состоянии.

В конце июля 1979 года Рональд посетил штаб-квартиру Североамериканского аэрокосмического оборонного командования. Во время визита ему в цифрах и фактах разъяснили, что другого способа «ответить» на советский ядерный удар, кроме нанесения превентивного удара, не существует. В присутствии Рейгана был проведен эксперимент: американские радары засекли приближение «советских ракет» (разумеется, некоего их искусственного варианта), но были не в состоянии предотвратить их полёт. Рональд покинул штаб-квартиру в городе Чейен-Маунтин (штат Колорадо) в удрученном состоянии, убедившись, что, если он будет избран президентом, у него не останется другого выбора, кроме как «нажать кнопку»[271].

Рейган сетовал: «Мы потратили такие деньги и создали такое великолепное оборудование и ничего не можем сделать, чтобы предотвратить удар ядерных ракет прямо по нашим головам». И все же мысли о том, чтобы найти какой-то другой, более благоприятный для его страны и всего мира вариант решения ядерной проблемы, причем с одновременным ослаблением СССР и гарантиями, что США не подвергнутся ядерному удару, его не оставляли.

Именно после этого визита помощник Рейгана Мартин Андерсон в разговоре со своим шефом высказал мысль, что, возможно, уже существуют или могут быть найдены способы создания противоракетных систем нового типа, которые были бы способны перехватывать и уничтожать межконтинентальные баллистические ракеты.

К этому времени Андерсон, который формально не входил в «кухонный кабинет», но пользовался у Рейгана все большим доверием, фактически стал его главным советником. Экономист по образованию и «креативщик» по призванию, раньше он являлся помощником президента Никсона, был фактическим автором идеи отказа США от обязательной воинской повинности и введения добровольной контрактной военной службы, привлек в администрацию в качестве советников ряд видных политиков и хозяйственников, в том числе знаменитого Алана Гринспена, который позже возглавил финансовую службу США.

Мысль Андерсона не была такой уж новой. К этому времени существовали более или менее надежные противоракетные системы (их называли зонтичными системами). Еще в 1963 году в США были начаты работы по программе «Сентинел» («Часовой»), которая по замыслу ее создателей должна была обеспечить защиту значительной части сухопутной территории страны от возможного нанесения ядерного удара. Система состояла из комплексов ракет-перехватчиков на дальних и ближних рубежах и соответствующих вычислительных систем. Но вскоре стали осознаваться трудности, связанные с реализацией этой программы, вполне возможные ошибки, которые могли привести к роковому исходу. Аналогичные работы велись и в СССР, где ученые, конструкторы и администраторы также стали понимать огромные трудности, стоявшие перед ними[272].

Главные проблемы состояли в том, что развертывание противоракет могло быть воспринято потенциальным противником как начало ядерной войны, что эта программа была крайне дорогостоящей и не вполне надежной, что требовалось огромное количество систем и подсистем, размещенных на территории таких государств, как США или СССР, что не исключались взрывы противоракет над собственной территорией. Наконец, с политической точки зрения считалось, что развитие комплекса противоракет поставит под угрозу концепцию ядерного сдерживания, будет способствовать разрушению тех предварительных договоренностей и даже договоров, которые существовали между США и СССР.

В результате 26 мая 1972 года между СССР и США был подписан договор об ограничении систем противоракетной обороны. В соответствии с ним оба государства обязались ограничить свои системы противоракетной обороны лишь двумя комплексами в районе столицы и в другом месте по выбору правительства соответствующей страны (с уведомлением второй стороны о его местонахождении) с числом противоракет не более ста. Позже было договорено, что второй комплекс должен быть размещен в районе государственной границы.

Было очевидно, что достигнутое соглашение носит временный характер, что гонка вооружений, прежде всего ядерно-космических, будет продолжаться. Рейган неустанно размышлял, как в этих условиях должно вести себя руководство его страны, но, как и эксперты в данной области, никакого ответа пока не находил.

К самому же договору об ограничении противоракетных систем он относился скептически. С бесспорным цинизмом он часто упоминал книгу Лоренса Бейленсона «Ловушка договора», в которой проводилась мысль, что государства соблюдают подписанные ими договоры только до той поры, пока последние соответствуют их интересам (как их понимают стоящие у власти правительства), что договоры о мирных отношениях никогда не ведут к миру[273].

Обращение к выводам Бейленсона во многом было связано с тем, что с этим человеком Рейган поддерживал товарищеские отношения в течение многих лет и считал его первоклассным аналитиком. Окончив Гарвардский университет и став адвокатом, Бейленсон служил юридическим представителем актерской гильдии в то время, когда ею руководил Рейган. Позже он стал личным адвокатом Рейгана и выиграл ряд дел, в которых тот был заинтересован. Рейган также ценил и рекомендовал своим знакомым и другим политикам вышедшую позже книгу Бейленсона «Выживание и мир в ядерный век»[274]. Вскоре после этого, уже став президентом, Рейган не удержался и в выступлении в Военной академии в Вест-Пойнте, процитировав обе книги Бейленсона, заключил: «Становится ясным, что никакая нация не может полностью доверять клочку бумаги, отказываясь в то же время от мощного оборонительного оружия»[275].

Время президентства Джимми Картера быстро подошло к концу. К началу 1980 года стало ясно, что Демократическая партия утратила свою привлекательность в глазах массы избирателей ничуть не меньше, чем перед предыдущими выборами партия республиканцев.

Кризис доверия Картеру и развертывание кампании

Фактически предвыборная кампания началась примерно за полтора года до выборов, уже в середине 1979 года.

К этому времени крайнее недовольство политикой Картера стало проникать и в высшую номенклатуру Демократической партии. Его упрекали в том, что, став президентом как признанный либерал, он все больше идет на уступки консерваторам во внутренней политике, а во внешней все дальше отходит от традиционной для демократов поддержки стабильности, в частности на Ближнем Востоке, где арабские фундаменталистско-мусульманские режимы не оставляли попыток стереть с лица земли единственную опору западной либеральной цивилизации в этом регионе — Израиль. Симпатии Картера все больше тяготели к мусульманским режимам, что было очевидно для серьезных наблюдателей.

На конференции демократов в Мемфисе в начале декабря 1978 года в ход была пущена тяжелая артиллерия: против Картера выступил сенатор Эдвард Кеннеди — родной брат президента Джона Кеннеди и кандидата в президенты Роберта Кеннеди. Эдвард Кеннеди после недолгих колебаний решил включиться в президентскую гонку.

Шли споры по поводу медицинского обслуживания населения. После конференции Кеннеди выдвинул новый план медицинского страхования, который привел бы к увеличению расходов государственной администрации не менее чем на 12 миллиардов долларов, что многими экспертами считалось непосильным для казны[276].

Другим направлением для атаки против Картера была избрана энергетическая отрасль.

Связано это было с тем, что во второй половине 1970-х годов проблемы энергетики периодически обострялись. Организация стран — экспортеров нефти (ОПЕК) регулировала добычу нефти, чтобы не допустить снижения мировых цен на нее, и в ряде случаев использовала нефть и углеводородные продукты как грозное оружие давления. США, не привыкшие к такому положению и оказывавшие решающее влияние на мировые хозяйственные дела за пределами советской сферы господства, реагировали на внешний энергетический нажим болезненно. Летом 1979 года Картер обнародовал свою энергетическую программу, рассчитанную на десять лет, которая предусматривала понижение вдвое энергозависимости страны от внешнего рынка за счет огромных капиталовложений — до 140 миллиардов долларов[277]. Э. Кеннеди выдвинул свой план развития энергетики, который за те же десять лет предусматривал достижение примерно таких же результатов, но при вдвое меньших затратах[278].

Дальнейший ход событий показал, что оба плана носили утопический характер. Дискуссии же по поводу зависимости США от ОПЕК продолжались.

Перед выборами демократы выдвинули в качестве двух главных кандидатов Картера и Эдварда Кеннеди. На первичных выборах в большинстве штатов победу одержал Картер. Против Кеннеди был использован сравнительно давний (произошел он 11 лет назад) инцидент, когда при странных обстоятельствах в неглубокой реке утонула его спутница и любовница, а он почему-то не оказал ей помощь[279] [280].

На национальном съезде демократов кандидатом в президенты был выдвинут Картер, авторитет которого продолжал падать на протяжении года выборов[281].

Над страной как зловещая тень висела судьба заложников, захваченных в Тегеране исламскими экстремистами в посольстве США с фактического одобрения правивших кругов этой страны. Неспособность американских властей решить проблему ни переговорным, ни насильственным путем воспринималась во все большей степени как признак неспособности Картера руководить государственными делами. Многие американцы, отвечая на соответствующие вопросы во время исследования общественного мнения, высказывали уверенность, что у него просто отсутствуют способности руководить государством[282].

Такая ситуация в значительной степени облегчала положение Республиканской партии. Учитывая это, Рональд Рейган объявил о своем вступлении в борьбу за президентский пост 13 ноября 1979 года, причем сделал это в весьма торжественной обстановке в знаменитом нью-йоркском отеле «Уолдорф-Астория», расположенном в центре Манхэттена.

Однако Рейган был не единственным кандидатом республиканцев. В первой половине 1980 года, когда обе партии проводили первичные выборы, то есть определяли, кто из претендентов действительно станет кандидатом, помимо Рейгана (он с самого начала считался наиболее перспективным) о своем выдвижении первоначально объявили еще десять кандидатов. Почти все они сошли с дистанции уже в первые месяцы. Серьезным соперником оставался бывший директор ЦРУ и член палаты представителей от штата Техас Джордж Буш (тогда он был просто Буш, таковым оставался и позже, когда сменил Рейгана на посту президента, и только после того, как его сын, также Джордж, в 2000 году был избран президентом США, отца стали называть Буш-старший). На первичных выборах Буш победил в важных штатах Пенсильвания и Мичиган, и с этим приходилось считаться.

Рейган проводил кампанию прежде всего под лозунгом сплочения Республиканской партии, в которой шли ожесточенные внутренние споры между либеральным крылом и неоконсерваторами. Первоначально он предполагал следовать неоконсервативному курсу, который в основном проводил в своей публицистике второй половины 1970-х годов. Однако советники, прежде всего Джон Сиарс, который возглавил его предвыборный штаб (он руководил его избирательной кампанией и четырьмя годами ранее), настояли на том, чтобы он несколько смягчил свои установки во имя партийного сплочения.

Джон Сиарс, сравнительно молодой юрист (в 1980 году ему исполнилось 40 лет), к этому времени считался видным политическим технологом и деятелем с немалыми амбициями. Получив юридическое образование в Джоржтаунском университете в Вашингтоне, он некоторое время работал в юридической фирме Ричарда Никсона в Нью-Йорке, а затем являлся одним из организаторов его первой президентской кампании. Правда, пробыв помощником президента недолгое время, он был устранен из президентского штаба, так как его сочли слишком претенциозным и не терпевшим возражений.

В кампании 1976 года Сиарс стремился контактировать с членами «кухонного кабинета» и, по мнению его членов, провел эту кампанию успешно в тех пределах, в каких это было возможно. Возглавив штаб Рейгана в начале 1980 года, Сиарс убедил Рональда, что он должен вести себя осторожнее, что ему следует попытаться сплотить по крайней мере правое крыло и центр партии, чтобы гарантированно одолеть Буша, а затем выиграть президентские выборы в борьбе, как предполагалось с самого начала, против Картера.

Однако, по мнению членов «кухонного кабинета», а затем и самого кандидата, Сиарс, убедив Рейгана в своей правоте, возомнил, что окажется способным определять основы политического курса республиканцев, это вызвало раздражение таких влиятельных советников Рейгана из «кухонного кабинета», как Эдвин Миз и Майкл Дивер. В результате им удалось убедить Рейгана, что в глазах информированной публики он подчас выглядит как «нечто вроде выразителя взглядов Джона Сиарса»[283]. Такого Рейган допустить не мог.

Раздражение несколько запутанными ходами Сиарса усилилось в ходе подготовки к праймериз в штате Нью-Гемпшир. Этот крохотный штат на восточном побережье страны считался показательным для определения позиций населения всего региона северной части восточного побережья. Обычно победившие на праймериз в Нью-Гемпшире получали номинацию на республиканском съезде.

Сиарс предложил, чтобы Рейган перед днем голосования вызвал на «поединок» Буша, с полным основанием считавшегося основным соперником. Такая практика в лагере республиканцев не была принята. Обычно дебаты происходили между несколькими кандидатами, но теперь, учитывая их количество, проводить полемику было, по мнению Сиарса, бессмысленно. Вняв доводам «кухонного кабинета», Рейган с ним не посчитался.

Буш принял вызов Рейгана. Однако, когда дискуссия, транслировавшаяся по телевидению, началась, в зале появились и другие кандидаты, что вызвало смятение не только аудитории, но и главного соперника Рейгана. Выступавший в качестве модератора (посредника) на дебатах издатель газеты «Телеграф» Джон Брин был возмущен поведением Рейгана и его штаба, грубо нарушивших условия встречи. Брин распорядился даже выключить микрофон Рейгана. «Я заплатил за этот микрофон, мистер Грин», — заявил Рейган, овладевший вниманием слушателей и исказивший фамилию модератора, скорее всего сознательно, чтобы его унизить. Очевидцы рассказывали, что никогда раньше не видели Рейгана, обычно выглядевшего весьма добродушно, таким разозленным[284]. По этому поводу сенатор-демократ Джон Керри, которого считали явным врагом Рейгана, говорил: «Даже тогда, когда он пытался разорвать сердца демократов, он делал это с улыбкой и в духе честных и открытых дебатов»[285].

Что же касается Буша, то он просто растерялся. Лишь несколько овладев собой, он сделал вид, что ничего серьезного не произошло, пытался спорить, но в ответ на резкие, наступательные выпады Рейгана с трудом произносил общие фразы. Присутствовавший на встрече консервативный журналист из Нью-Гемпшира Уильям Лоеб писал, что Буш выглядел как «маленький мальчик, которого выгнали со дня рождения, куда он пришел без приглашения»[286].

Рейган выиграл праймериз в Нью-Гемпшире с огромным перевесом над Бушем. Однако пресса, не только демократическая, но и республиканская, остро критиковала его политическую технологию (по существу дела, противоречившую предложениям Сиарса), которую сочли нечестной, обеспечившей победу без должных оснований.

В результате после победы на праймериз в штате Нью-Гемпшир, достигнутой в немалой степени благодаря не той стратегии сплочения республиканцев, которую разработал Сиарс, а неожиданному трюку, спутавшему карты соперника, Рейган решил, что его репутация оказалась под угрозой, отстранил Сиарса с его поста и заменил другим политическим технологом, юристом с Уолл-стрит Уильямом Кейси, который, в отличие от своего предшественника, руководил только организационными делами, не вмешиваясь в содержание предвыборной агитации, что вполне удовлетворило и «кухонный кабинет», и самого Рейгана.

Рональд, таким образом, прилагал все силы, чтобы его избирательная кампания воспринималась как честная политическая игра, и в то же время стремился показать, что в первую очередь именно он, а не только советники и тем более сотрудники организационного избирательного штаба, определяет содержание тех идей, которые он провозглашал в качестве своей предвыборной программы.

Повышению авторитета и шансов Рейгана невольно способствовал Картер рядом своих крайних и неблагоразумных заявлений. Известный телевизионный журналист Лесли Стал комментировал: «Картер предупреждал, что слишком рискованно вручать столь серьезное дело, как руководство страной, в руки актера-ковбоя. Он говорил, что конфронтация в ядерную эру — это не просто экранная вспышка… Изображение им Рейгана как “сумасшедшего бомбометателя” и расиста производило впечатление бессмысленности… В течение нескольких месяцев образ Картера опустился с представления о нем как о малоэффективном политике, но достойном религиозном человеке до образа мстительного злодея»[287].

Любопытно, что Рейган и его советники использовали придуманный Картером образ ковбоя, чтобы представить Рональда в качестве выходца из народа, из американской глубинки. Была напечатана агитационная листовка, на которой Рейган был изображен в ковбойской шляпе, а подпись гласила: «Америка — страна[288] Рейгана».

В следующие месяцы становилось все более ясным, что республиканцы большинства штатов высказываются в пользу Рейгана. Хотя Буш продолжал борьбу, все более определялось, что съезд поддержит его соперника. В конце концов уже к началу июня Буш отказался от дальнейшей борьбы, по всей видимости, заранее, еще до партийного съезда, согласившись выступить в качестве кандидата в вице-президенты от Республиканской партии.

Члены «кухонного кабинета» считали бывшего директора ЦРУ достойным кандидатом на вторую государственную должность, однако сам Рейган колебался. Негативное впечатление на него произвело поведение Буша на праймериз в Нью-Гемпшире, когда тот фактически спасовал под неожиданным давлением во время дискуссии с соперниками. Рейган задумал невиданное: выдвинуть в качестве кандидата в вице-президенты бывшего президента Форда. Он был убежден, что подобный ход значительно укрепит его связи с умеренным крылом республиканцев.

Рональд отправился на встречу с Фордом на курорт Палм-Спрингс, где тот отдыхал. Бывший президент колебался. С одной стороны, он стремился возвратиться в большую политику, хотя бы в качестве второго лица, с другой — отрицательно относился к Рейгану, считая его демагогом и некомпетентным политиком, которого он одолел на предыдущих выборах. Пытаясь сдержать свои эмоции, Форд говорил, что Рейган относится «к немногим политическим лидерам, чьи публичные выступления раскрывают больше, чем частные беседы»[289].

Поколебавшись, Форд сухо заявил Рейгану, что его не интересует сделанное предложение. Вскоре, однако, у Форда вновь возникли сомнения в том, правильно ли он поступил. Выступая в Детройте, он фактически дал понять, что заинтересован в участии в высокой политике. Это побудило Рейгана вновь посетить Форда. На этот раз беседа прошла более дружественно. Однако бывший президент фактически поставил ультиматум: в случае избрания он должен участвовать в решении всех политических вопросов наравне с Рейганом. Такая позиция была расценена последним как стремление к «сопрезидентству» и решительно отвергнута. Рейган возвратился к плану сотрудничества с Бушем.

Официальное выдвижение и кампания

Окончательно вопрос о вице-президентстве не был решен вплоть до съезда Республиканской партии, которому предстояло официально номинировать обоих претендентов на высшие посты.

Съезд состоялся в промышленном Детройте, штат Мичиган, который в то время процветал. Приехавший в город заблаговременно, Рейган остановился в дорогом и знаменитом отеле «Плаза», который тогда считался самым высоким гостиничным зданием в мире.

Съезд начал заседания 14 июля и продолжался до 17 июля.

В первые два дня Рейган, кандидатура которого на президентский пост оказалась единственной, вел в своем отеле переговоры с Фордом, убеждая того принять номинацию на должность вице-президента без каких-либо условий. Форд, однако, продолжал настаивать на «сопрезидент-стве» и выдвигал требования персонального характера: возвратить Генри Киссинджера, в свое время крупнейшего специалиста по международным отношениям и влиятельного политического деятеля при Никсоне, на должность государственного секретаря и назначить экономиста Алана Гринспена министром финансов.

Ни на одно, ни на другое условие Рейган согласия не дал. Переговоры в «Плазе» затормозились, а затем были сорваны. Советник Рейгана Роберт Аллен в ответ на вопрос, как следует поступить кандидату, ответил: «Это была бы самая глупая сделка, о которой я когда-либо слышал». Такого же мнения придерживались и другие советники[290].

Собственно говоря, ни против кандидатуры Киссинджера, ни против Гринспена особых возражений у Рейгана и его «кухонного кабинета» не было. Они, однако, полагали, что позиция Форда в случае избрания приведет к тому, что возникнет соперничество между президентом и вицепрезидентом, что сложится своего рода «двоевластие» и исполнительная власть может оказаться неработоспособной.

В этих условиях Рейган предложил Джорджу Бушу стать его «спутником» по предвыборной гонке, на что последний охотно согласился без каких-либо предварительных условий.

После этого было проведено голосование. В первом же его туре Рейган получил 1939 голосов (97,4 процента) и стал республиканским кандидатом в президенты.

Вечером 17 июля он выступил на съезде с большой речью, посвященной принятию им и Бушем номинации и предвыборной программы Республиканской партии[291].

Кандидат в президенты стремился избежать любой конкретики, ибо она просто отсутствовала в его предвыборном багаже. Да и имей он детальные планы руководства страной, он вряд ли поделился бы ими с делегатами съезда, так как это могло привести к возобновлению споров и даже конфликтов в партии не только между консерваторами и либералами, но также между представителями различных территориальных групп.

Речь отнюдь не была лишена противоречий. Чтобы продемонстрировать, что он будет не ставленником Республиканской партии, а президентом всего народа, Рейган цитировал заявление Франклина Рузвельта на съезде Демократической партии 1932 года, в котором содержалось обещание сократить правительственную бюрократию и значительно уменьшить расходы на нее. При этом ни словом не помянул, что мероприятия «нового курса» того же Рузвельта привели на самом деле отнюдь не к сокращению, а к резкому увеличению государственных расходов, появлению ряда новых правительственных учреждений с большим штатом, программ по преодолению кризиса, которые требовали крупных ассигнований, а в результате этого — увеличения налогов. Это был наиболее уязвимый момент речи, использованный в лагере демократов для того, чтобы как можно сильнее и язвительнее опорочить Рейгана.

В целом же речь шла о необходимости преодоления всеми признанных трудностей, каждая из которых могла разрушить Америку. В качестве таковых назывались дезинтегрированная экономика, недостаточность энергетических ресурсов и ослабленная боеспособность.

Несколько раз на протяжении речи кандидат повторял свое обещание «объединить страну, обновить американский дух и осознание цели». «Я хочу, — продолжал он, — довести это до сознания каждого американца, несмотря на его партийную принадлежность, каждого члена нашего общества, разделяющего наши общие ценности».

В то же время речь была воинственно враждебной по отношению к Демократической партии, давнего президента которой Рейган хвалил. Он, видимо, вспоминал свою прежнюю поддержку этой партии, пытался косвенно оправдать это тем, что ныне эта партия изменилась, не служит тем целям, которые когда-то выдвигал Ф. Рузвельт. Все современные беды Америки относились на счет четырехлетнего правления этой партии и ее президента Картера.

Рейган подчеркивал, что он и его партия не собираются следовать примеру демократов. «Американский народ, самый щедрый на земле, создавший самые высокие жизненные стандарты, не намерен принимать утверждение, что мы можем добиться лучшего мира для других, отодвигая себя назад». Это не был призыв к отказу от руководящего участия в решении мировых дел. Рейган многократно подчеркивал величие американской нации, ее историческую уникальность, ее заслуги перед человечеством, ее намерение и далее вершить мировые дела.

Вместе с тем он заявлял, что собирается в первую очередь заниматься внутренними проблемами. Он обещал в самых общих словах, но в то же время в весьма образных выражениях добиться сбалансирования бюджета путем резкого сокращения государственных расходов, понизить налоги, укрепить вооруженные силы. Он говорил: «Мы намерены положить конец мнению, что американские налогоплательщики существуют только для того, чтобы содержать федеральное правительство. Федеральное правительство существует для того, чтобы служить американскому народу. 20 января мы намерены восстановить эту истину». Подобными высказываниями была полна вся его речь. Рейган завершил выступление до предела торжественно: «Мы начинаем наш общий крестовый поход молчаливой молитвой. Да благословит Бог Америку».

Как и ожидалось, на съезде речь была воспринята с энтузиазмом. В стране же ее восприняли по-разному. Пресса Демократической партии, президент Картер, который к этому времени стал одновременно кандидатом в президенты на второй срок, не без основания обращали внимание на отсутствие в выступлении Рейгана цифр и фактических данных. Как и ранее, повторялись утверждения, что Рейган остается публицистом и актером, что, несмотря на работу губернатором Калифорнии, настоящим, полноценным государственным деятелем он так и не смог стать.

В то же время развернувшаяся с лета собственно избирательная кампания, то есть борьба между кандидатами двух главных партий, показывала, что существовавшее вначале почти равное положение постепенно и все быстрее изменялось в пользу Рейгана. По данным Института общественного мнения Гэллапа, уже в сентябре за Рейгана высказывались 58 процентов опрошенных[292]. В то же время, по данным некоторых других опросов, события последних лет привели к усилению недоверия к обеим партиям. В результате значительная часть опрашиваемых отзывалась негативно как о Картере, так и о Рейгане[293].

И все же, если Республиканская партия действовала более или менее сплоченно в поддержке своего кандидата, то в лагере демократов возник серьезный раскол, связанный с тем, что левая фракция этой партии по-прежнему поддерживала Эдварда Кеннеди. Некоторые демократы высказались в пользу конгрессмена Джона Андерсона, который безуспешно пытался выставить свою кандидатуру от Республиканской партии, после чего объявил себя независимым кандидатом. Сколько-нибудь значительным влиянием Андерсон не пользовался, но разброд среди демократов в результате его действий усиливался.

Рейган произносил свои предвыборные речи осторожно, следуя собственному образцу — выступлению 17 июля о согласии на выдвижение. Вместе с тем политические наблюдатели почти единодушно отмечали свойственные ему уверенность и оптимизм[294]. Рейгана противопоставляли в этом отношении Картеру, которого упрекали в том, что он сохранял пессимизм в отношении сложных проблем, перед которыми стояла страна, вместо того чтобы искать выход из ситуации. Некоторые авторы полагали, что именно такое поведение привело к тому, что Картер проиграл выборы[295]. В этом мнении видного политического комментатора Дэвида Фрама было немалое преувеличение, но какую-то роль пессимизм Картера, который явно был не по душе огромному числу американцев, свою роль сыграл.

В области внешней политики Картер представлял себя как решительного сторонника мира и морально-политического осуждения коммунистических режимов, сохраняя в то же время все подписанные с СССР соглашения. В платформе Республиканской партии и в выступлениях Рейгана также отмечалась необходимость не допустить ядерную войну, но в то же время подчеркивалось, что главным инструментом сохранения мира является наращивание американских вооруженных сил (это была единственная статья государственных расходов, которая, по мнению республиканского кандидата, нуждалась не в сокращении, а в увеличении).

Однако основное внимание уделялось внутренним делам. Картер сосредоточил свои усилия на том, чтобы убедить избирателей: Рейган отнюдь не является выразителем ожиданий рядовых американцев, он защищает интересы большого бизнеса, стремится ликвидировать гражданские права и социальные программы, начатые «новым курсом» Рузвельта и развитые его преемниками на высших государственных постах — от Трумэна до самого Картера, то есть только представителями Демократической партии.

Рейган же предпочитал не касаться вопроса о гражданских правах сколько-нибудь детально, заявляя только, что они являются незыблемой основой американского общества. Что же касается социальных программ, то он считал необходимым их сохранение только в тех пределах, когда необходимость в социальной помощи была действительно доказанной.

В отличие от многих предыдущих избирательных кампаний, политические дебаты 1980 года имели выраженную религиозную окраску. Оба кандидата почти в каждой своей речи обращались к христианским мотивам. Согласно опросам, Картера вначале поддерживала мощная евангелическая церковь. Однако сторонникам Рейгана удалось создать в этой конфессии сравнительно крупную группу поддержки, которую возглавил важный южный проповедник консервативного толка Джерри Фолуэлл. Он ранее был инициатором создания нескольких религиозных учебных заведений в Виргинии, а в 1979 году основал движение под названием «Моральное большинство».

Вначале это движение и его лидеры, в первую очередь сам Фолуэлл, акцентировали внимание на проблеме абортов, требуя их запрещения за исключением доказанных случаев угрозы жизни женщины. Встретив одобрение в лагере правых республиканцев, Фолуэлл пошел на сближение с ними и по другим вопросам. За краткое время «Моральное большинство» стало действительно превращаться в наиболее мощную евангелическую группу благодаря выдвижению внешне религиозных, а по существу, по насыщению их конкретным содержанием, политических лозунгов «за жизнь» (то есть против абортов), «за традиционную семью» (то есть за консервативные семейные ценности с осуждением «новых левых», добрачных и внебрачных сексуальных связей, легкого расторжения браков и т. п.), «за Америку» (то есть против действительно провальной политики Картера, за возрождение американского могущества и ликвидацию «вьетнамского синдрома» при будущем президенте Рейгане)[296].

В результате, по подсчетам специалистов, движение Фолуэлла быстро завоевало влияние и привлекло на сторону Рейгана примерно две трети белых христиан-евангелистов Соединенных Штатов. Джимми Картер жаловался, что благодаря огромным денежным поступлениям от верующих движение Фолуэлла затратило 10 миллионов долларов на публикации в газетах и передачи по телевидению и радио южных штатов, чтобы «обозвать меня предателем Юга и вообще не христианином»[297]. При безусловном преувеличении и смысловых натяжках это утверждение, видимо, в основном соответствовало истине.

Другой евангелистский проповедник, Уильям Грэм, который общался с рядом президентов США — от Трумэна до Обамы (Рейган не считал возможным приглашать его в Белый дом, видимо, потому, что между Грэмом и Фолуэллом отношения были натянутыми), — критиковал «Моральное большинство» за бесцеремонное вмешательство в политику, за обычные высказывания о тех, кого оно поддерживало: «Мы не всегда и не во всем соглашаемся, но мы знаем, что это — человек Бога. Его достижения проходят мимо большинства священнослужителей его поколения»[298]. Примерно так Фолуэлл и его последователи высказывались о Рейгане на протяжении второй половины 1980 года.

Постепенно предвыборные обязательства Рейгана хотя бы в некоторой степени конкретизировались.

В наибольшей степени это проявилось в экономической области. С подачи своего советника по хозяйственным вопросам, видного экономиста Роберта Манделла, который не был членом «кухонного кабинета», но оказывал глубокое влияние на эволюцию взглядов его членов и теории которого убеждали Рейгана, республиканский кандидат все более утверждался в необходимости резкого сокращения государственного вмешательства в эту решающую область жизнедеятельности человечества.

Канадско-американский ученый Р. Манделл, работавший в ведущих американских университетах, в 1960-е — начале 1970-х годов разработал свою теорию стабилизационной политики в открытых экономиках, которая исходила из необходимости минимального участия государства в экономических процессах. Его теория в популярной литературе получила название «эффект многостороннего вмешательства». Состояла она в том, что наиболее эффективно экономика может развиваться при максимальном снижении барьеров любого рода (налоговых, таможенных, регуляционных и т. д.). Он фиксировал внимание на основных валютных проблемах международных хозяйственных связей, на возможности создания валюты, объединяющей несколько стран. Он утверждал, что в рамках единой валютной системы ни у одной из стран, входящих в нее, не должно быть дефицита по долгам, и определял правила, соблюдение которых обеспечивает такую установку.

Не очень глубоко разбиравшийся в сложных экономических проблемах, Рейган быстро понял близость теории Манделла его собственным взглядам, неоднократно упоминал ее в своих выступлениях и гарантировал, что, придя к власти, будет проводить именно этот хозяйственный курс. Так зарождалось то явление, которое через несколько лет получит название «рейганомика».

Именно к этому времени избирательный штаб подготовил плакат, на котором красовалась улыбающаяся физиономия кандидата и провозглашалось: «Рейгана — в президенты! Сделаем Америку вновь великой!» Эти слова затем тиражировались в других плакатах, чуть иного содержания. Они стали лейтмотивом до предела шумной, не очень глубокой кампании, которая привлекала под знамена республиканцев все большие массы избирателей. Уже очень скоро политические аналитики констатировали удивительный феномен — подавляющая часть американцев при опросах уверенно отвечала, что будет голосовать за Рейгана.

В этих условиях важно было лишь поддерживать уже создавшуюся репутацию, что Рейган и делал, произнося краткие, простые и в то же время зажигательные речи, касавшиеся прежде всего экономических вопросов, которые преподносились как готовые рецепты будущего процветания.

Естественно, в выступлениях республиканского кандидата речь шла не только об экономических проблемах. Широкая палитра намерений была представлена в выступлении на ярмарке под Филадельфией 3 августа.

Здесь впервые в избирательной кампании был развернут курс на значительное расширение прав штатов и местных общин в противовес федеральному правительству. Кандидат говорил: «Я твердо верю, что ответ на все вопросы дает сам народ. Я верю в права штатов. Я верю в людей, которые делают все возможное для самих себя и на уровне общин, и на частном уровне, я верю, что мы разрушим баланс, созданный правительством, присвоившим себе власть, которую никогда конституция не предоставляла федеральным властям». Он продолжал нагнетать свое видение измененной ситуации, обещая «восстановить власть штатов и местных администраций, которая по праву должна им принадлежать»[299].

Некоторые комментаторы видели в подобных пассажах обращение к Югу, штаты которого часто жаловались на ущемление их прав индустриальным Севером. Другие говорили о возрождении Рейганом либертарианских политико-экономических установок, запрещающих насилие как над человеческой личностью, так и над группами людей во всех отношениях, в том числе в ведении хозяйственной деятельности.

По всей видимости, Рейган да и его штаб не задумывались над всеми этими тонкостями. Они проводили заранее определенный программный курс республиканцев, который Рейган превратил в общепартийную, а затем почти в общеамериканскую установку.

Постепенно общие положения в какой-то мере заменялись более определенными обещаниями. В нескольких выступлениях Рейган взял обязательство в течение не более трех лет добиться полностью сбалансированного государственного бюджета, утверждая, что этим он положит конец инфляции (он не посчитался с советниками, которые убеждали его, что небольшая контролируемая инфляция является стимулом экономического роста). Такого рода хозяйственные тонкости были ему чужды — он был убежден, что инфляция вредна всем слоям населения и этого было достаточно для того, чтобы объявить ей войну.

Вместо неопределенного обещания резко сократить или даже покончить с федеральными налогами в его выступлениях стала называться более или менее конкретная цифра — сокращение общегосударственных налогов на одну треть или на 30 процентов, причем на протяжении тех же самых первых трех лет его президентства.

При этом кандидат щедро использовал выражения, которые становились крылатыми независимо от того, имели или не имели они отношение к предмету, о котором шла речь. Рейгану было особенно приятно, когда ему удавалось уязвить Картера, который, в свою очередь, не жалел красок, чтобы представить своего соперника исчадием ада. Не доказывая это ни выдержками из его выступлений, ни сведениями очевидцев, Картер обвинял Рейгана в том, что он во внешней политике является поджигателем войны (это выражение охотно подхватывала пресса СССР, впрочем, обвиняя самого Картера в том же). Внутри страны основной огонь был направлен на предложения Рейгана сократить государственный бюджет, уменьшить налоги и расширить права штатов. Без каких-либо оснований заявляя, что при помощи «кодового термина права штатов» Рейган пытается возродить расизм, Картер пытался сыграть на сохранявшихся на Юге элементах расового неравенства, которые преодолевались законодательством предыдущих лет, но до конца искоренены не были.

Картер и другие демократы били тревогу, утверждая, что требования Рейгана неизбежно приведут к тяжелейшему экономическому кризису. При этом проводилось различие между понятиями «рецессия», под которой подразумевался застой или незначительное падение производства, и «депрессия», то есть катастрофическое падение производства и связанных с ним областей общественной жизни (невозможность расчетов по долгам, крах банковской системы, массовая безработица, социальные волнения и т. п.). На подобные обвинения Рейган обычно отвечал не по существу, а используя броские, подчас ходульные выражения, причем иногда заимствуя их у предшественников.

1 сентября он, например, выступил на праздновании Дня труда в городе Джерси-Сити, недалеко от Нью-Йорка. Затрагивалась масса вопросов по поводу того, как «вновь сделать Америку великой», но в центре внимания прессы осталось только одно выражение, причем принадлежавшее президенту Трумэну, которое Рейган лишь слегка дополнил. Трумэн в свое время иронически говорил: «Рецессия происходит тогда, когда ваш сосед теряет работу. Депрессия происходит, когда работу теряете вы». К этому Рейган добавил весьма оптимистичные для себя слова: «Восстановление происходит тогда, когда работу теряет Джимми Картер»[300].

В среде республиканцев перед их съездом и на самом съезде шли оживленные дебаты по поводу прав женщин. Если в Демократической партии существовало определенное единство взглядов о необходимости специального законодательства, провозглашавшего равенство прав женщин, то у республиканцев раздавались энергичные голоса антифеминистов, в результате чего из документов съезда просто были изъяты пункты, посвященные этому вопросу.

Рейган, однако, отлично понимал, что в Америке второй половины XX века политику, претендовавшему на высший государственный пост, просто не удастся оставить этот вопрос в стороне. Коли так, он решил попытаться переиграть Картера и в этом. В нескольких выступлениях Рональд пообещал не просто провести закон о равных правах женщин, а оформить его в законодательном порядке на самом высоком уровне, подготовив соответствующую поправку к Конституции США.

Рейган пообещал ввести женщин в состав правительства и при освобождении места в Верховном суде США (судьи назначались пожизненно, но могли уходить в отставку, и место освобождалось только в случае смерти или добровольного ухода члена Верховного суда). Чтобы преодолеть дискриминацию женщин, в ряде выступлений выдвигалось обещание работать не только на федеральном уровне, но и на уровне штатов, совместно с их губернаторами, чтобы уравнять местные законы о женских правах, провести соответствующие законы в тех штатах, где они отсутствовали.

Учитывая, что в широком общественном мнении Республиканскую партию обычно рассматривали как более правую, чем Демократическая, подчас как партию крупного корпоративного капитала, богачей с Уолл-стрит, Рейган прилагал усилия, чтобы развеять опасения, что он будет проводить антирабочую политику. С полным основанием он уделил вопросу о гармоническом сотрудничестве социальных групп особое внимание в уже упоминавшейся речи в День труда. Вот как он представил слушателям промышленного района, расположенного в Нью-Йорке и его окрестностях, свое видение этой жгучей проблемы:

«Когда мы говорим о сокращении налогов, когда мы говорим о том, чтобы остановить инфляцию там, где ее начинают — в Вашингтоне, мы говорим о путях свести вместе рабочих и управленцев во имя Америки. Мы говорим о работе, о производительности труда, о заработной плате. Мы говорим о том, чтобы покончить с политикой Джимми Картера, которая ведет не к росту, а сокращению экономического пирога, все уменьшая кусочки для каждого из нас… Мы можем иметь больший пирог с большими кусками для каждого. Я уверен, что вы и я сможем испечь этот больший пирог. Мы можем добиться того, чтобы вновь ожила мечта, которая привела в эту страну многих из нас, или наших родителей, или наших дедов.

Будем же работать, чтобы защитить человеческое право приобрести собственный дом, владеть им и быть уверенными, что это право будет распространено на максимальное число американцев. Собственный дом — это часть нашей мечты.

Я хочу работать в Вашингтоне, чтобы отвратить сокрушительное бремя налогов, которые ограничивают инвестиции, производство, не дают нашему народу быть по-настоящему богатым. Работа, сбережения, надежда для наших детей — часть этой мечты.

Я хочу помочь американцам каждой расы, вероисповедания и наследия сохранять и развивать это чувство общности, которое является подлинным сердцем Америки, потому что достойное соседство — часть этой мечты».

Мы не случайно привели такую большую цитату из этого выступления. Она, на наш взгляд, ясно показывает, что за пышными общими словами скрывалось стремление угодить максимальному числу американцев действительно различного материального положения, разных национальностей и вероисповеданий, развеять их опасения, что республиканский президент может действовать вопреки их интересам.

Во всех больших выступлениях содержались обещания не только сохранить, но и расширить гражданские права черных американцев, однако по этому вопросу кандидат отделывался самыми общими фразами.

Критика избирательной кампании Рейгана со стороны демократов была не такой уж аргументированной. Обвинения в том, что он представляет интересы только белого богатого меньшинства, слабели по мере поступления новой информации о выступлениях республиканского кандидата с самыми громкими обещаниями различным слоям населения, и враждебная пресса в основном стала обращать внимание на фактические ошибки и просто оговорки, которые действительно нередко допускал кандидат.

Следует признать, что, отступая от заранее подготовленных текстов, которые тщательно готовили сотрудники избирательного штаба, Рейган и в самом деле часто увлекался и говорил что-то если не совсем несуразное, то, во всяком случае, не соответствующее действительности. Так, он, явно стремясь отгородиться от наиболее правых элементов в американском обществе, несколько раз связал имя президента Картера с расистской организацией Ку-клукс-клан — только по той причине, что его родиной был южный штат Джорджия.

По этому поводу в прессе появился ряд карикатур, высмеивавших историческую неграмотность республиканского кандидата. Критически высказались по этому поводу и несколько губернаторов южных штатов. Своим случайным замечанием, не соответствовавшим истине, Рейган ослабил свои позиции в этом весьма чувствительном регионе страны.

Сам Картер был настолько оскорблен подобными пассажами Рейгана, что посвятил им несколько страниц в своем дневнике[301].

При подготовке текстов выступлений сотрудники Рейгана стремились придать им максимально разговорную форму. Но все же он почти в каждом выступлении выходил за пределы написанного текста, исключал из него целые выражения, что иногда приводило к серьезным огрехам. Вся страна смеялась, когда в одной из речей Рейган заявил, что «деревья загрязняют воздух». Что именно было написано в тексте и что взбрело ему в голову, когда он произносил эти слова, осталось неизвестным. Позже Рональд несколько раз заявлял, что имел в виду совершенно другое: он хотел сказать о вредности только некоторых пород[302].

Все эти нелепости, однако, производили впечатление только на некоторых избирателей, почти исключительно образованных, среди которых было распространено мнение, что Рейган, несмотря на неплохое образование, остался недоучкой.

Огромное большинство американцев волновали реальные, жизненные проблемы, на которые Рейган давал, как им казалось, простые и вразумительные ответы.

«Посольский кризис», дальнейшее ослабление позиций Картера и дебаты

Позиции Картера резко ослаблял продолжавшийся международный кризис, связанный с захватом мусульманскими экстремистами посольства США в Тегеране.

«Посольский кризис» продолжался четырнадцать с половиной месяцев. Во всем мире он рассматривался как свидетельство резкого ослабления влияния США, особенно на Ближнем Востоке, неспособности американского руководства и лично президента Картера спасти жизни своих соотечественников.

Посольство было захвачено студентами-экстремистами 4 ноября 1979 года. Они выдвигали ряд требований, из которых главным была выдача иранским властям бывшего шаха Мохаммеда Реза Пехлеви, находившегося на лечении в Нью-Йорке в связи с тяжелой болезнью. Одновременно была развернута пропагандистская кампания, что захват посольства осуществлен для того, чтобы сорвать заговор американского империализма и международного сионизма против «исламской революции».

В заложники были взяты 66 человек, из которых через две недели были освобождены 13 (афроамериканцы и женщины), а позже еще один человек в связи с болезнью. Власти Ирана вначале отмалчивались, но вскоре официально заявили о поддержке террористов.

В ответ на эти действия Картер объявил о закрытии иранских счетов в банках США, запрете ввоза нефти из Ирана (несмотря на нехватку энергоресурсов), а затем разорвал дипломатические отношения с Ираном и ввел полное экономическое эмбарго этой страны.

В руководстве американской администрации шли споры о том, как следует действовать далее. Госсекретарь Сайрус Вене настаивал на отказе от военного вмешательства, полагая, что ему удастся решить проблему путем переговоров. Видимо, основной расчет Венса был связан с тем, что бывшему шаху, по прогнозам врачей, оставалось жить недолго, что после его смерти дело разрешится без особых трудностей. Шах, однако, не умирал. В результате Картер отверг предложение Венса о переговорах с захватчиками и согласился на проведение операции по захвату посольства, получившей название «Орлиный коготь». Вене выступил против военной операции и ушел в отставку в связи с тем, что его мирные инициативы были отвергнуты.

Существует, правда, мнение, которое, в частности, отстаивал посол СССР в США того времени А. Ф. Добрынин, что причины ухода Венса были значительно серьезнее, что события в Тегеране стали если не предлогом, то лишь одной из причин его ухода, что, в свою очередь, ослабило позиции Картера. Добрынин писал: «Скорее, этот эпизод стал лишь последней каплей, переполнившей чашу неудовлетворенности госсекретаря общим курсом администрации в условиях международной напряженности и усиливающихся в этот период разногласий внутри администрации. В условиях, когда президент все чаще отказывался поддерживать позицию госсекретаря, Венсу было трудно эффективно выполнять свои обязанности»[303].

Что же касается операции по освобождению заложников, то она потерпела полную неудачу, фактически так и не начавшись. Некомпетентность проявили как сотрудники Пентагона и ЦРУ, которые разрабатывали операцию «Орлиный коготь», так и экипажи самолетов и вертолетов, привлеченные к операции. По плану предполагалось осуществить высадку в пустыне и одновременно захватить расположенный неподалеку от Тегерана небольшой аэродром. Но ни то ни другое осуществить не удалось. На части вертолетов, приземлившихся на территории Ирана 24 апреля 1980 года, обнаружились дефекты, в результате которых их пришлось бросить, один из вертолетов столкнулся с самолетом-заправщиком, возник пожар, и группа военнослужащих (девять человек) погибла. В результате операция была отменена, а участвовавшие в ней американцы с огромным трудом покинули Иран и возвратились на родину[304].

Смерть шаха 27 июля, а затем начавшаяся война между Ираном и Ираком несколько облегчили переговоры об освобождении заложников, посредниками в которых выступали дипломатические службы Великобритании и Алжира. Переговоры, однако, шли крайне медленно, с перерывами и влияли на всю избирательную кампанию, укрепляя позиции Рейгана и ослабляя Картера и его администрацию, которых обвиняли в полной государственной импотентности, о чем с немалой обидой писал Картер в своем дневнике[305].

К рассматриваемому времени в обиход президентских избирательных кампаний уже прочно вошли дебаты между основными претендентами, транслируемые по телевидению. Впервые они были проведены в 1960 году между Д. Кеннеди и Р. Никсоном.

Между избирательными штабами Рейгана и Картера (посредником выступала Лига женщин-избирателей, в которой были представлены как демократы, так и республиканцы) почти три месяца шли переговоры о проведении встреч перед миллионной аудиторией. Отношения между кандидатами вкупе с их советниками были настолько напряженными, что вначале никак не удавалось договориться ни по одному вопросу о формате возможных встреч. С обеих сторон раздавались упреки, что соперник боится проиграть на голубом экране.

Особенно остро по этому поводу высказывался Рейган. 21 сентября, выступая в Балтиморе, он заявил: «Картер знает, что не сможет выиграть дебаты, даже если они будут проведены в Розовом саду [Белого дома] перед чиновниками администрации, а вопросы будет задавать Джоди Пауэлл» (напомним: Джозеф Пауэлл являлся пресс-секретарем Белого дома при Картере)[306].

Когда же обе стороны пришли наконец к выводу, что такая ситуация крайне вредит каждой из них, до выборов оставалось совсем мало времени. Рейган, продолжая свойственные ему насмешки, заявил даже, что он может провести некое подобие дебатов перед телекамерами с пустым креслом, которое предназначалось для отсутствовавшего Картера.

В результате удалось провести только один тур дебатов менее чем за неделю до выборов — 28 октября.

Претенденты встретились в Кливленде, штат Огайо, в музыкальном зале Центра съездов. Посредником (модератором) выступал известный журналист, политический комментатор и актер Говард Смит, который умело направлял прения. Он легко преодолел затруднение, возникшее в связи с тем, что было не очень ясно, как обращаться к кандидату Рейгану. К Картеру обращение было понятным: «Мистер президент». Рейган же не занимал никакого официального поста. Смит вышел из положения, вспомнив старую американскую традицию называть тех, кто проиграл какие-либо выборы, тем титулом, на который этот кандидат претендовал (в результате до XX века любого кандидата в президенты, который, возможно, не набрал и одного процента голосов, до конца жизни называли «мистер президент»!). Смит обратился к Рейгану «мистер губернатор», хотя тот уже долгое время не был губернатором Калифорнии.

К экранам прильнула вся Америка, возбужденная острым накалом предвыборной борьбы и кризисным состоянием страны, которое ощущалось повсеместно. Дебаты транслировались по всем телевизионным каналам и, по данным статистиков, собрали наибольшую аудиторию за последние десять лет.

По настоянию Картера представители Рейгана согласились поставить в центр дискуссии международные вопросы, прежде всего контроль за соблюдением договоров по вопросам ядерного оружия. С другой стороны, с большим трудом удалось добиться согласия Картера на рассмотрение вопроса об американских заложниках в Тегеране.

Сами дебаты разочаровали зрителей. У одних создалось впечатление, что Рейган уже чувствовал себя победителем и держался чуть ли не высокомерно по отношению к еще действовавшему президенту; другие, преимущественно те, кто относился к кандидату республиканцев недружественно, высказывали предположение, что Рейган просто устал от избирательной кампании в силу своего возраста.

Пресса всей страны отмечала, что на ряд вопросов Картера Рейган просто не давал ответов. Когда Картер, например, стал критиковать позицию Рейгана по вопросам социального обеспечения, заявляя (без должных оснований), что тот собирается вообще ликвидировать бесплатную медицинскую страховку для пожилых и неимущих, соперник глубоко вздохнул и, укоризненно покачав головой, произнес только одну фразу: «Опять вы за свое!»[307]

Картер рассчитывал привлечь симпатии избирателей на свою сторону, когда заявил, что якобы спросил свою двенадцатилетнюю дочь Эми, какой вопрос сейчас самый главный, и она ответила: «Контроль над ядерным оружием». Однако эти слова, приписанные ребенку, вызвали шквал насмешек над президентом в республиканской прессе, оценившей их как искусственные, лживые, не свойственные детям. Появилась даже карикатура, изображавшая Картера с дочерью, сидящей у него на коленях и задающей вопросы: «А как с экономикой?», «А как с заложниками?»[308]

Рейган в свою очередь завершил дебаты, поставив перед американцами серию вопросов: «Вы живете лучше, чем четыре года назад? Легче ли вам пойти в магазин и купить вещи, которые вам нужны, чем четыре года назад? Увеличилась или уменьшилась безработица в стране по сравнению с тем, что было четыре года назад? Так же уважают Америку в мире, как это было раньше? Чувствуете ли вы, что ваша безопасность так же надежна, как это было четыре года назад?» Считая ответы на эти вопросы очевидными, Рейган закончил дебаты, выразив уверенность, что избиратели предпочтут «новый выбор»[309].

Победа

Дебаты действительно не могли изменить уже четко определившегося соотношения сил. Важным индикатором этого соотношения являлось то, что сторонниками Рейгана внезапно объявляли себя группы и течения, еще недавно находившиеся в противоположном лагере. Так, получивший известность во время уотергейтского скандала прокурор Леон Джаворски, расследовавший это дело и проявивший непримиримость к попыткам повлиять на него в пользу Никсона, а в первой половине 1980 года заявлявший, что Рейган — экстремист, вскоре резко изменил свою позицию. В сентябре он стал инициатором создания организации «Демократы за Рейгана». Эта организация явно копировала другую — «Демократы за Эйзенхауэра», в которой в свое время активно участвовал сам Рейган. Раскол Демократической партии из-за этого не произошел, но сам факт, что некоторые в прошлом активные ее члены высказались за кандидата соперничавшей партии, был весьма показательным.

Возможно, еще более важным стал тот факт, что в поддержку Рейгана высказался один из наиболее влиятельных конгрессменов Демократической партии — сенатор от штата Миннесота Юджин Маккарти, который в 1968 году выдвигался на пост президента, причем считался левым и проводил свою кампанию под лозунгом немедленного прекращения участия США в войне во Вьетнаме. В 1970-е годы Маккарти перестал выступать как демократ, стал независимым сенатором, но по-прежнему считался левым. В 1980 году, однако, будучи крайне разочарованным политикой Картера («Он наихудший президент из всех, которые у нас когда-либо были»[310], — заявил он однажды), Маккарти перешел на сторону кандидата от Республиканской партии, вначале в одиночку, а затем поддержав организацию «Демократы за Рейгана».

Все это предопределило исход голосования 4 ноября. За Рейгана было подано 43,9 миллиона голосов (50,1 процента), за Картера — 35,5 миллиона (41 процент). Разница была значительной, но не сокрушительным поражением Картера. Совершенно иной была картина результатов по штатам. Картеру удалось опередить соперника только в шести штатах и в столице, Рейган победил в сорока четырех штатах. В коллегии выборщиков кандидат республиканцев получил 489 мест, кандидат демократов — 49. Это был единственный случай в XX веке, когда президент, баллотировавшийся на второй срок, провалился.

Избранный президентом почти в 70 лет, Рональд Рейган был не намерен менять свои привычки и тем более перетруждать себя. Когда через несколько дней он ворчливо сказал одному из помощников, что его разбудили слишком рано, что он не выспался, а тот ответил, что вскоре придется подниматься еще раньше, Рейган прочитал ему целую лекцию о продолжительности рабочего дня. Он объяснил, что работу президента нельзя мерить количеством часов, которые тот проведет в Овальном кабинете Белого дома. «Покажите мне чиновника, который работает сверх положенного времени, — говорил он, — и я докажу вам, что он плохой чиновник»[311].

Как видим, личные чувства здесь тесно переплетались с уже глубоко усвоенной истиной, что чиновничество понапрасну тратит значительную часть своего рабочего времени, находя себе никчемные занятия только для того, чтобы оправдать свое существование, что от сокращения аппарата дело государственного управления только выиграет.

Два с половиной месяца между выборами и вступлением в должность были посвящены завершению подбора кандидатов на высшие посты в исполнительной власти, то есть той работе, которая была в значительной мере проведена во время избирательной кампании.

В соответствии со сложившейся уже традицией инаугурация нового президента состоялась 20 января следующего за выборами года. Как и полагалось, Рейган с супругой подъехал к Белому дому, который последний день занимал Картер, и, выпив по чашке кофе, оба президента — передающий полномочия и их принимающий — отправились на Капитолийский холм, где в западном крыле здания Конгресса происходила торжественная процедура вступления в должность.

Машина медленно двигалась по центральной улице Вашингтона. По обеим ее сторонам, а также на огромном открытом пространстве под холмом собрались толпы людей, в том числе приехавших со всех концов страны, чтобы наблюдать за торжеством.

Продолжавшееся 10–15 минут путешествие к Капитолию Рейган использовал для того, чтобы в очередной, теперь уже последний раз попытаться поиздеваться над Картером, уже без какой-либо политической нужды, просто чтобы унизить бывшего противника. Рональд заговорил о том, как поступал Джек Уорнер (напомним: один из владельцев крупнейшей кинофирмы в Голливуде, в свое время работодатель актера Рейгана) в ситуации, которую считал для себя неловкой, — рассказывал разные истории об известных актерах. Картер слушал молча и только после того, как машина остановилась и оба направились к подиуму, спросил своего помощника: «А кто такой Джек Уорнер?»[312] Получилось, что трюк Рейгана сработал в полной мере.

Ровно в полдень Рейган принес клятву верности американскому народу и Конституции США, которую принял председатель Верховного суда Уоррен Бергер. Затем в соответствии с традицией произнес непродолжительную речь, обращенную не только к присутствующим, но и ко всему народу Соединенных Штатов[313]. Ее, как и все торжество, передавали все телевизионные каналы и радиостанции страны.

Речь Рейгана на этот раз не была обычным набором торжественных фраз и общих обещаний, которыми, как правило, характеризовались инаугурационные выступления. Ему исключительно важно было подчеркнуть единство нации, руководя которой, он намеревался проводить крупные государственные мероприятия.

Поэтому он начал выступление с благодарности Картеру: «Я хотел бы, чтобы наши сограждане знали, как много вы сделали, чтобы сохранить наши традиции. Своим благородным сотрудничеством во время переходного процесса вы продемонстрировали наблюдающему миру, что мы являемся единой нацией, объединенной в сохранении политической системы, гарантирующей в наибольшей степени индивидуальную свободу, и я благодарю вас и наш народ за помощь в сохранении преемственности, которая является основой нашей республики».

Подчеркнув, что именно индивидуальная свобода является основой уникальной американской политической системы, Рейган обеспечил себе мостик для перехода к постановке тех задач, которые он был намерен осуществить.

Однако для этого необходимо было хотя бы кратко охарактеризовать нынешнее состояние страны, и Рейган остановился на нем, заострив те действительные проблемы, которые стояли перед Соединенными Штатами в последние годы. Речь шла об инфляции, падении производства, закрытии предприятий, безработице, низких зарплатах рабочих и низких доходах мелкого и среднего бизнеса и, главное, о налогах, которые съедают значительную часть доходов людей. Так что конкретная картина жизни американцев в немалой степени противоречила торжественным вступительным словам об индивидуальных свободах и заслугах бывшего президента — если не формально, то по существу. Сохранять такое налоговое бремя, которое существует в стране, означает гарантировать огромные социальные, культурные, политические и экономические потрясения.

Необходимо действовать, и действовать немедленно, буквально нагнетал тревогу президент. «Мы собираемся начать действовать, и действовать сегодня» — эти слова становились лейтмотивом инаугурационного выступления.

От экономических, в частности налоговых, проблем Рейган перешел к политическим, связав их в единый узел. Он убеждал, что в современных условиях правительство не может способствовать решению существующих проблем — само правительство представляет собой проблему. Он протестовал против утверждений о том, что общество стало слишком сложным, чтобы им можно было руководить путем самоуправления, что необходима некая элитная группа, которая должна стоять выше, чем управление во имя народа самим народом.

Впрочем, аргументация противоположного свойства выглядела не очень убедительно: «Если никто из нас не в состоянии управлять самим собой, тогда кто из нас обладает такими свойствами, чтобы управлять другими?» На поставленный вопрос ответ не давался. Вместо этого президент соглашался с тем, что общенациональное правительство, несомненно, должно существовать. «Решение, которое мы ищем, должно быть справедливым, ни одна группа не может платить более высокую цену». Это было, пожалуй, единственное место в выступлении, где проявилась неопределенность, свидетельствовавшая, что решение о реорганизации управления все еще найдено не было.

Рейган предлагал провести своего рода «инвентаризацию». Он не давал определенного ответа на вопрос, в чем конкретно она должна состоять, но некоторые исходные положения в речи все же были. Он говорил: «Наше правительство не должно иметь больше власти, чем та, которая предоставлена ему народом. Настало время проверить и пересмотреть рост правительства, которое проявляет признаки, что оно выросло за пределы, которые предоставлены ему народом». И продолжал: «Мое намерение состоит в том, чтобы сократить размеры и влияние федеральных властей и потребовать признания различия между властью, предоставленной федеральному правительству, и властью, зарезервированной для штатов, для народа. Все мы нуждаемся в напоминании: не федеральное правительство создает штаты, штаты создают федеральное правительство».

Чтобы его все же не поняли превратно, Рейган оговаривал, что у него нет намерения вообще ликвидировать федеральные власти, что он собирается заставить их работать — вместе с народом, не «над народом»: «Правительство может и должно предоставлять возможности, а не душить их, поощрять производство, а не подавлять его».

Новый президент торжественно заявил: «Мы — слишком великая нация, чтобы ограничивать себя мелкими мечтаниями. Мы не обречены на неизбежный закат, как мечтают некоторые. Я не верю в судьбу, которая нас ожидает, независимо от того, как мы поступаем. Я верю в судьбу только в том случае, если мы действительно ничего не будем делать. Так что со всей созидательной энергией, которой мы располагаем, давайте начнем эру национального обновления. Давайте обновим нашу решимость, наше мужество, нашу силу. Давайте обновим нашу веру и наши надежды. Мы имеем право на героическую мечту».

Эти положения являлись главным содержанием инаугурационной речи, в которой, в отличие от всех предыдущих выступлений такого рода, ничего не говорилось о внешней политике США, о холодной войне, о договорах и соглашениях с СССР и месте страны в НАТО и мировом сообществе.

Это отнюдь не означало, что Рейган пренебрегал внешнеполитической проблематикой. Вскоре мы убедимся, что это было отнюдь не так.