Рейган

Антиядерное движение

Проводя курс на противостояние с СССР, выдвигая предложения, связанные с развитием оружия не просто массового, а всеобщего уничтожения, фактически заморозив переговоры о сокращении вооружений, которые на протяжении длительного времени проходили в Женеве между делегациями США и СССР, Рейган вынужден был учитывать массовое антиядерное движение, которое развернулось в Западной Европе, а затем охватило и Соединенные Штаты.

В советской и иной коммунистической пропаганде эти выступления преподносились как борьба против агрессивного американского империализма, против политики Рейгана как главного носителя зловещих военных планов. При этом особое внимание обращалось на участие в этих выступлениях левых сил, особенно компартий. На деле, однако, такого рода выступления, особенно значительные в Великобритании, ФРГ, Греции, Франции, Италии, в основном носили спонтанный характер. Особо активное участие в них принимала молодежь, прежде всего так называемые «новые левые», преимущественно провозглашавшие свою аполитичность и в то же время выражавшие страх за себя и своих близких в случае ядерной войны. При этом обращалось особое внимание, что наиболее вероятным сценарием ядерной войны явилось бы уничтожение западноевропейских центров, в то время как США скорее всего остались бы вне опасности. При весьма слабой реальности и демагогичности такой аргументации она оказывала немалое воздействие на население.

Широкую известность получила блокада американской военной базы Гринэм Коммон в графстве Беркшир в Великобритании (около 90 километров от Лондона), начатая в 1981 году и продолжавшаяся до 2000 года. На этой базе было размещено около 160 крылатых ракет средней дальности, способных нести ядерное оружие. Инициатором движения стала организация «Женщины за мир». Пиком антиядерной акции явились события лета 1983 года, когда около семидесяти тысяч человек окружили базу живой цепью, ложились на землю перед установками, перевозившими ракеты, приковывали себя наручниками к воротам и т. п.[455] База была закрыта в 1992 году, а затем на ее месте был разбит парк развлечений.

До этого, однако, впереди было много лет. Тогда же подобные акции стали проводиться в различных местах Великобритании, а затем и в ряде других стран Западной Европы.

Движение получило значительно более слабый отзвук в США. Но все же и здесь произошел ряд антиядерных уличных выступлений. Наиболее значительным был митинг в Центральном парке Нью-Йорка 13 июня 1982 года. Корреспондент «Нью-Йорк таймс» писал по этому поводу, подчеркивая мирный и не связанный только с левыми силами характер выступления: «Многолюдный парад и митинг, организованные коалицией групп, выступающих за мир, собрали вместе пацифистов и анархистов, детей и буддистских монахов, римско-католических епископов и лидеров коммунистической партии, университетских студентов и членов профсоюзов»[456]. В печати особо подчеркивалось, что в этой демонстрации и других акциях против ядерной опасности принимала участие дочь президента Рейгана Патрисия.

Развернувшееся движение, которое охватило не только главные города, но и провинцию, побудило сенаторов демократа Э. Кеннеди и республиканца-прогрессиста М. Хэтфилда выступить с соответствующим законодательным предложением. Инициатором его стал представитель знаменитого в США семейства. Побывав в 1983 году в родном штате Массачусетс и встретившись с активистами движения за замораживание ядерного оружия, Эдвард Кеннеди счел, что это движение может превратиться в реальную политическую силу, и заявил о его поддержке. Совместно с Марком Хэтфилдом, в свое время побывавшим в Хиросиме в качестве рядового солдата американской армии, Эдвард внес проект резолюции, который, правда, был отвергнут сенатом, но для ее принятия не хватило всего лишь одного голоса. Средства массовой информации активно обсуждали внесенные предложения.

Вместе с Хэтфилдом Э. Кеннеди подготовил книгу по проблемам ядерного вооружения[457]. Основная идея работы состояла в том, что СССР и США обладают достаточными ядерными арсеналами, чтобы не только уничтожить друг друга, но и разрушить всю земную цивилизацию. Какие бы то ни было аналогии между разрушениями Второй мировой войны и тем, что может произойти в результате ядерных конфликтов в современных условиях, неуместны, убеждали авторы. Около 47 тысяч ядерных боеприпасов, накопленных, по их подсчетам, к этому времени, каждый из которых мощнее, иные в тысячи раз, бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки, должны служить зловещим предупреждением тем, кто не исключает возможности ядерной войны, писали Кеннеди и Хэтфилд[458]. Эти суждения известных политика и политолога воспринимались как косвенный выпад против президента, тем более весомый, что один из них был однопартийцем последнего.

Гонорар за книгу был использован для проведения в Вашингтоне форума американских и советских физиков-ядерщиков и специалистов других профессий, на котором молодой советский ученый Владимир Валентинович Александров[459], американский астрофизик Карл Саган и другие изложили свою концепцию «ядерной зимы»: в случае развязывания термоядерной войны температура на всей планете понизится до арктической в результате резкого повышения количества отраженных солнечных лучей, вследствие этого человечество исчезнет или, в лучшем случае, деградирует до уровня доисторической эпохи[460].

Вслед за этим был образован Комитет избирателей за замораживание ядерного оружия, который призвал на предстоявших в 1984 году выборах голосовать только за тех кандидатов, которые активно выступят за эффективные меры по прекращению термоядерной гонки[461].

Президент Рейган прилагал все силы, чтобы представить движение за ядерное разоружение как пропагандистскую акцию, инспирированную советской агентурой. В выступлении в Орландо 8 марта 1983 года он назвал его «очень опасным обманом» (это была та самая речь, в которой он назвал СССР «империей зла», о чем мы расскажем ниже)[462].

Президент, однако, понимал, что на самом деле ни Э. Кеннеди, ни М. Хэтфилда, ни К. Сагана к советским агентам причислить никак невозможно, так же как и его собственную дочь. В этих нелегких для себя условиях Рейган после долгих колебаний решил, наконец, выступить с нетривиальным ответом, который вынашивал в течение ряда лет.

Нетривиальный ответ антиядерным выступлениям

Уже в начале своего пребывания у власти президент поставил перед своими советниками, а через них — перед учеными и инженерами задачу разработки систем, которые должны были обеспечить решающее преимущество США в холодной войне против СССР.

Вначале военные и гражданские специалисты в области стратегии и вооружений ограничивались самыми общими рассуждениями, которые вошли в секретные директивы, подписанные Рейганом. Наиболее значительной из них была директива № 75, утвержденная президентом 17 января 1983 года: она намечала план экономической дестабилизации советской экономики. В литературе этот документ без необходимых оснований подчас называют «стратегическим планом победы в холодной войне»[463]. Должных оснований для этого нет, так как план носил самый общий и приблизительный характер.

Но более перспективные усилия направлялись в иную сторону. 23 марта 1983 года, после двухлетней работы военных экспертов, политиков, ученых, Рейган объявил о «стратегической оборонной инициативе» Соединенных Штатов, которую сокращенно именовали СОИ, а в пропагандистских целях стали и в американских оппозиционных кругах, и во враждебных Рейгану кругах за рубежом, в частности в СССР, называть программой «звездных войн».

Президент тем вечером из Овального кабинета Белого дома выступил с обращением к нации, которое было названо «Об обороне и национальной безопасности» и транслировалось всеми основными теле- и радиокомпаниями[464].

Имея в виду представленный им на рассмотрение Конгресса очередной проект бюджета, который уже претерпел значительные сокращения в комиссиях высшего органа власти, президент предупреждал, что дальнейшие сокращения расходов на оборону могут привести к катастрофическим для страны последствиям. От этих алармистских предсказаний Рейган перешел к несколько более спокойным, но не менее решительным предупреждениям: «Соединенные Штаты не начнут войну. Мы никогда не будем агрессором. Мы сохраняем нашу силу с целью защиты против агрессии — чтобы обеспечить свободу и мир. С самого начала атомной эры мы стремимся сократить риск войны путем поддержания строгой системы отпора и соблюдения подлинного контроля над вооружениями… Мы поддерживаем мир благодаря нашей силе; слабость означает только приглашение к агрессии».

Отметив, что новая мировая война не является неизбежной, и высказав мнение, что СССР не готовится к таковой, Рейган, в немалом противоречии с только что сказанным, стал буквально сыпать цифрами, не всегда проверенными, но явно преследовавшими цель внушить страх широкой аудитории перед советской военной мощью. Вот лишь небольшая выдержка из этого обращения к нации: «С 1974 года Соединенные Штаты создали 3050 тактических военных самолетов. Советский Союз создал вдвое больше. Если говорить о наступательных подводных лодках, то Соединенные Штаты создали 27, а Советский Союз — 61. Мы произвели 11 тысяч 200 бронированных машин, включая танки. Советский Союз произвел 54 тысячи — почти в пять раз больше. Наконец, что касается артиллерии: мы создали 950 артиллерийских и ракетных пусковых установок, тогда как Советы произвели более чем 13 тысяч — соотношение 14 к одному».

Речь шла о советском сателлите неподалеку от берегов США — Кубе, о создании левого правительства в крохотном островном государстве Гренада как угрозе безопасности США в связи с вероятным использованием этих территорий Советским Союзом и даже о подавлении свободолюбивого народа Польши как проявлении насильственных действий советского руководства.

Все сказанное являлось своего рода вступлением к главному, о чем пошла речь в самом конце обращения: «Америка обладает ныне технологиями, позволяющими добиться значительного повышения эффективности нашего обычного, неядерного вооружения. Энергично развивая эти новые технологии, мы можем значительно сократить возможность любого соблазна для Советского Союза атаковать Соединенные Штаты или их союзников… Я отлично сознаю, что оборонные системы имеют пределы и порождают определенные проблемы и сомнения. В сочетании с наступательными системами они могут рассматриваться как поощряющие агрессивную политику, а этого никто из нас не желает. Однако, твердо имея в виду эти соображения, я призываю научное сообщество нашей страны, тех, кто дал нам ядерное оружие, использовать свой великий талант на дело мира для человечества, дать нам средства для того, чтобы сделать ядерное оружие бессильным и излишним».

Рейган сообщил, наконец, что он дал указание о развертывании долговременных исследовательских работ и практических программ с целью значительного сокращения опасности ядерной войны: «У нас будут риски, а результаты потребуют времени. Но я верю, что мы сможем это осуществить. Переступая через этот порог, я прошу ваших молитв и вашей поддержки». Сразу после выступления несмотря на позднее время президент провел совещание с сотрудниками своей администрации, членами правительства, высшими военными руководителями, на котором поставил задачу срочной разработки практических планов, вытекавших из его инициативы.

Вначале высшие военные встретили задания президента сдержанно, если не сказать отрицательно. В значительной степени сказывалось и чувство обиды, так как именно чины Пентагона были в числе тех, кто снабдил Рейгана обоснованием «стратегической оборонной инициативы», но о намерении президента огласить эту программу их информировали только накануне вечером. Не высказали непосредственного одобрения и руководители других стран НАТО, которых вообще предварительно не познакомили с намерениями Рейгана. В союзных столицах СОИ трактовалась некоторыми аналитиками как стремление США защитить только свою территорию, оставив союзников на произвол судьбы.

Однако в течение краткого времени настроения как в американском руководстве, так и в столицах западноевропейских стран изменились в пользу предложения Рейгана и его аргументации. И в политическом, и в военно-техническом, и в моральном отношении план давал ответы на многие острые вопросы. Он в значительной степени делал беспочвенным движение за замораживание ядерного оружия, предлагал некий, пусть неопределенный, но все же выход из перспективы взаимно гарантированного уничтожения и «ядерной зимы».

Как видим, на словах американская программа, которую почти тотчас окрестили «планом звездных войн», была миролюбивой. Однако в советском руководстве понимали, что ее реализация, весьма дорогостоящая, требовала во много раз более рискованных и напряженных ответных усилий, что просто не по силам экономике СССР.

С самого момента выдвижения идеи СОИ ведущие советские деятели оценили ее не как путь к миру, а как средство нанести первый удар по территории СССР, не опасаясь ответного удара. Об этом, в частности, сравнительно подробно писал советский посол А. Ф. Добрынин[465].

На этом фоне чуть ли не издевательством прозвучало сделанное менее чем через неделю заявление Рейгана, что на том этапе, когда программа будет переведена в практическую плоскость, американская сторона будет готова поделиться ее секретами с другими странами, в том числе и с СССР. На пресс-конференции 29 марта президент заявил: «По моему мнению, если оборонительное оружие будет создано и развито, это сократит пользу баллистических ракет и, возможно, сделает их вообще излишними. В этом случае президент Соединенных Штатов (Рейган не сказал о себе, так как понимал, что завершение работ вряд ли произойдет в то время, когда он останется хозяином Белого дома. — Г. Ч., Л. Д.) сможет сказать: “Теперь мы имеем средства отпора — ракеты, мы имели их и раньше, но теперь многое изменилось”. И он сможет действовать по различным направлениям. Он сможет дать это самое оборонительное оружие им, чтобы доказать, что нет нужды больше сохранять эти ракеты. Или, имея такую оборону, сможет сказать: “Я хочу покончить со всеми моими ракетами. Покончите и вы с вашими”»[466].

Замысел этого заявления состоял в том, что Советскому Союзу было сложно и в экономическом, и в техническом отношении создать соответствующие оборонительные системы, даже если бы он располагал их рабочими чертежами.

Некоторые авторы полагают, что, выдвигая стратегическую оборонную инициативу, которую правильнее было бы именовать инициативой в области оборонительной стратегии, Рейган действовал импульсивно, не проведя предварительных консультаций с экспертами и вообще с научным сообществом[467].

Это утверждение соответствует действительности далеко не полностью. По поручению Рейгана на протяжении примерно двух лет его советники консультировались с представителями ученого мира, прежде всего с физиками, занимавшимися проблемами ядерного оружия и средствами его доставки. Горячую поддержку намерения Рейгана нашли у крупнейшего физика, виднейшего создателя водородной бомбы Эдварда Теллера, который в это время являлся руководителем Ливерморской национальной лаборатории двойного подчинения (министерству энергетики США и Калифорнийскому университету).

Лаборатория Теллера рассматривалась как «главная организация для решения проблем национальной безопасности»[468]. Теллер стал настолько ревностным сторонником СОИ, что в некоторых кругах именно его считали автором этой идеи, хотя, по существу дела, идея носила коллективный характер. Во всяком случае, авторитет Теллера был исключительно важен для проведения этого дорогостоящего комплекса в жизнь.

Рейган неоднократно принимал Теллера. 11 февраля 1983 года президент вместе с членами Объединенного комитета начальников штабов посетил лабораторию Теллера, который продемонстрировал созданное им лазерное устройство, дальнейшее развитие которого способно было, по мнению ученого, уничтожать в космическом пространстве ракеты, направленные на США. Увиденное произвело большое впечатление на Рейгана и генералов. Председатель Объединенного комитета генерал армии Джон Весси задал Рейгану вопрос: «Не лучше ли защитить американский народ, чем мстить за него?»[469]

Этот риторический вопрос вполне соответствовал настроению самого Рейгана, который записал в дневнике: «Мы должны сказать миру, что стремимся защитить наш народ, а не мстить за него; что мы собираемся выработать программу исследований, чтобы создать оборонительное оружие, которое сделает ядерное оружие излишним»[470].

Поддержка Теллера и высших военных, как и одобрительные оценки других ученых убедили Рейгана в правильности его инициативы. В следующие месяцы Теллер несколько раз выступал в комиссиях Конгресса, убеждая в целесообразности щедрого финансирования «программы звездных войн». Хотя Теллер был отнюдь не молод (ему, родившемуся в 1908 году, шел уже восьмой десяток), он непосредственно включился в разработку компонентов СОИ. Вместе с коллегами он продолжал интенсивную работу по совершенствованию лазерной системы, основанной на ядерном заряде и способной одним ударом поразить серию ракетных боеголовок[471].

Выдающийся физик был автором и других идей. Он считал возможным создание ядерных боеголовок, которые сами бы зарывались в землю, находили и уничтожали командные центры противника и убежища руководителей враждебных государств. Эта идея, как и некоторые другие, не получила развития, однако на начальном этапе разработки вооружений совершенно нового типа рассматривалась в числе других вариантов[472]. Так что выдвижение СОИ отнюдь не исключало дальнейшего развития ядерного оружия, и Рейган отчетливо это сознавал. Осознавал он и то, что развитие современной военной и космической техники в огромной степени способствует активизации исследований и практических разработок в гражданских областях, общему прогрессу его страны.

Некоторые авторы в противоположность П. Летуа, отстаивавшего личную инициативу Рейгана, стремятся доказать, что президент фактически не имел отношения к разработке СОИ, что он жил в мире риторики, что реальные аспекты практического создания первых элементов СОИ проходили мимо него[473]. Как мы уже видели, и эта точка зрения не имеет под собой достаточно серьезных оснований. Как глава государства Рейган, выступив инициатором СОИ, настойчиво стремился к достижению практических результатов в максимально короткие сроки.

Президент, правда, не исключал возможности добиться улучшения отношений с СССР. Об этом свидетельствовал негласный прием им незадолго до выдвижения СОИ, 15 февраля 1983 года, советского посла Добрынина, которому было заявлено, что он, Рейган, лично стремится установить деловые отношения с новым советским лидером Андроповым[474]. Но дальше самых общих разговоров ни эта беседа, ни последовавшие вскоре действия обеих сторон не пошли…

Уничтожение южнокорейского самолета и дальнейшее обострение напряженности

1 сентября 1983 года советской стороной был сбит южнокорейский пассажирский самолет, следовавший из Анкориджа на Аляске в Сеул, сбившийся с курса и оказавшийся над советской территорией в районе Камчатки и острова Сахалин. Гибель 269 человек, находившихся на его борту, сбивчивые объяснения официальных лиц СССР (сначала факт уничтожения самолета просто отрицался[475], а затем распространилась версия, что был сбит шпионский самолет[476]) подлили немало масла в огонь антисоветских настроений в США и странах Западной Европы.

Рейган 5 сентября выступил по этому поводу с обращением к нации[477]. Он назвал советские действия «актом варварства, порожденным обществом, которое безответственно пренебрегает правами личности и ценностью человеческой жизни, постоянно стремится расширить свое господство над другими нациями». Более того, он выразил опасение, что этими действиями Советский Союз стремится запугать Соединенные Штаты. По предложению президента Конгресс принял резолюцию с осуждением действий СССР, в которой особенно подчеркивалось, что на борту самолета находились 62 американца, в том числе член палаты представителей от штата Джорджия Лоренс Макдоналд, который к тому же был председателем крайне консервативного Общества Джона Берча.

В последующие годы стали одна задругой выходить книги, посвященные этому трагическому событию, как правило, не основанные на достоверных источниках и содержавшие произвольные оценки и выводы. Среди них было даже издание, излагавшее фантастическую версию, что «советы» намеренно сбили самолет с курса, чтобы уничтожить его и этим обострить отношения с Соединенными Штатами[478]. В одной из книг выдвигалась версия, что самолет, выполнявший рейс КЕ007, на самом деле был разведывательным, вел наблюдение за советскими военными сооружениями на Дальнем Востоке, что Рейган и его ближайшее окружение либо знали об этом, либо получили информацию сразу после того, как самолет рухнул в океан[479]. За пределы более или менее правдоподобной беллетристики аргументы здесь не выходят.

Значительно более взвешенную трактовку событиям представил известный историк и политолог А. Даллин (сын известного российского меньшевика-эмигранта Д. Ю. Далина)[480]. В его работе трагедия самолета связана с рядом ошибок, а не со злонамеренным решением уничтожить пассажирский самолет. Даллин, однако, не исключал возможность использования южнокорейского самолета как своего рода прикрытия для другого, американского самолета, выполнявшего разведывательную миссию[481].

Выводы Даллина в основном были подтверждены расследованиями, которые проводились Международной организацией гражданской авиации (ИКАО), в частности, после предоставления ей в 1993 году по распоряжению президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина всех материалов «черных ящиков» погибшего самолета и всех записей переговоров советских должностных лиц, связанных с этим делом.

Расследование установило, что самолет летел под управлением автопилота, что пилоты были совершенно спокойны, не знали об отклонении самолета от заданного курса и не видели советских самолетов-перехватчиков. По всей видимости, автопилот был изначально неправильно настроен или испортился позже, а экипаж самолета не проверял данных, что, безусловно, свидетельствовало о его безответственности или недостаточной компетентности.

Относительно же ответственности советской стороны расследование пришло к заключению, что командование советских военно-воздушных сил решило, что имеет дело с американским самолетом-разведчиком, но не провело необходимого расследования и отдало приказ об уничтожении самолета, который уже выходил из воздушного пространства СССР. В действиях советской стороны содержалось серьезное нарушение служебных обязанностей. Приказ об уничтожении самолета отдал командующий войсками Дальневосточного военного округа генерал армии И. М. Третьяк[482].

Между тем в ответ на выступление Рейгана в Советском Союзе была развернута невиданная после сталинских времен антиамериканская пропаганда, причем в центре обвинений находился сам президент. Дело доходило до того, что Рейгана сравнивали с Гитлером. Тяжело болевший Андропов, которому оставалось жить последние месяцы, в свою очередь поддавшись этой волне, выступил с заявлением (точнее говоря, это заявление было опубликовано от его имени), что взаимоотношения СССР и США не пойдут на улучшение до тех пор, пока у власти находится Рейган. В заявлении говорилось: «Если у кого-то и были иллюзии насчет возможности эволюции в лучшую сторону политики теперешней американской администрации, то события последнего времени окончательно их развеяли. Ради достижения своих имперских целей она заходит так далеко, что нельзя не усомниться, существуют ли у Вашингтона какие-то тормоза, чтобы не перейти черту, перед которой должен остановиться любой мыслящий человек»[483].

Политбюро ЦК КПСС приняло решение образовать комиссию по координации внешнеполитической пропаганды и контрпропаганды под председательством Андропова. Решили регулярно собирать в ЦК руководителей газет, радио и телевидения, а также ведущих политических обозревателей «для ориентировки по ведущим вопросам»[484]. Руководство СССР всерьез готовилось к противостоянию с Рейганом. Незадолго до смерти, находясь в больнице, Андропов продолжал прежнюю линию. Он говорил дипломату О. А. Гриневскому: «Американцы хотят нарушить сложившийся стратегический паритет и создать возможность первого парализующего удара»[485].

Опасные события происходили одно за другим.

На рассвете 23 октября грузовики с взрывчаткой протаранили помещения американского и французского контингентов миротворческих сил, размещенных в районе аэропорта столицы Ливана Бейрута в связи с продолжавшейся в Ливане гражданской войной. Произошли мощные взрывы, в результате которых погибли 241 американский и 58 французских военнослужащих, а также несколько гражданских лиц и оба террориста-смертника, находившиеся за рулем машин. По многим признакам было ясно, что взрывы осуществлены мусульманскими террористическими организациями[486]. Тем не менее в американских средствах массовой информации и это кровавое событие приписывалось советской агентуре.

Прошло всего лишь два дня, и по распоряжению Рейгана 25 октября была начата операция американских вооруженных сил против крохотного островного государства в Карибском архипелаге Гренада с численностью населения около десяти тысяч человек.

На этом острове в предыдущие годы происходили частые смены власти, государственные перевороты. Пришедший к власти в 1979 году левый лидер Морис Бишоп объявил об опоре на СССР и Кубу и начал перевооружение своей армии, которая, несмотря на свою микроскопичность, стала бесспорной боевой силой, превышавшей войска соседних, более крупных островных государств[487].

В США выражалась тревога, что «вирус марксизма» продолжит свое распространение. В апреле 1982 года Рейган на встрече с руководителями нескольких карибских государств обвинил Бишопа именно в этом[488]. Через год президент объявил о введении бойкота Гренады и призвал американцев отказаться от посещения этого острова. Недалеко от гренадских территориальных вод были проведены американские военно-морские учения.

Подозрения в США еще более усилились, когда в Гренаде началось строительство крупного аэропорта по контракту с британской фирмой, но силами кубинских рабочих. Рейган несколько раз повторил, что под видом международного аэропорта в Гренаде сооружается советско-кубинская военная база, представляющая опасность для США[489].

В этих условиях Бишоп проявил колебания, выступил с заявлениями о стремлении улучшить отношения с Соединенными Штатами. Ответом был государственный переворот в середине октября 1983 года, осуществленный леворадикальными элементами, которые обвинили Бишопа в предательстве и арестовали его. Последовали вооруженное освобождение Бишопа его сторонниками, новый захват заговорщиками и расстрел. Ориентация сформированного заговорщиками Революционного военного совета на Кубу и СССР стала еще более очевидной.

Учитывая все эти обстоятельства, Рейган после недолгих размышлений решил осуществить вторжение американских войск на остров под предлогом защиты примерно шестисот студентов из США, находившихся там в это время[490]. Операции было дано кодовое имя «Вспышка ярости», носившее пропагандистский характер и в то же время явно отражавшее умонастроение президента.

25 октября американские вооруженные силы начали интервенцию. Сопротивление гренадской армии, а также кубинцев продолжалось не более двух суток, несмотря на отсутствие у сил вторжения разведывательной информации и даже оперативных карт. Двигались они по картам из путеводителей, причем давным-давно устаревших.

К вечеру 26 октября сопротивление прекратилось. Подавляющее большинство населения, как показали последовавшие опросы, выразило удовлетворение происшедшим. Жителей меньше всего волновали мировоззренческие и прочие абстрактные вопросы. Они устали от переворотов и социалистических экспериментов правительства Бишопа. Американцы вели себя по отношению к мирному населению добросердечно. При этом военнослужащим была передана личная просьба президента о корректном поведении.

Вечером 27 октября Рейган выступил по радио и телевидению, связав события в Ливане и Гренаде в один узел[491]. Ситуация в Ливане была включена президентом в этот комплекс через присутствие в соседней Сирии советских военных советников и общую ориентацию руководства этой страны на советское влияние — Рейган указал на стремление сирийских властей превратить Ливан в часть своего государства. Но главное, чему было посвящено выступление, — это стремление обосновать вторжение американских войск в Гренаду.

Рейган не мог не отметить, что речь идет о крохотном островке — его площадь была почти такой же, как одного сравнительно небольшого города — столицы США. Кратко описав события последних лет и особенно последних дней в этой стране, вроде бы мимоходом обратив внимание на кубинское и предполагаемое советское присутствие, он объявил, что американское вторжение было предпринято с чисто гуманитарной целью — взять под защиту граждан США, прежде всего группу находившихся на острове американских студентов, что только по призыву правительств других стран Карибского бассейна американцы взяли на себя функцию «восстановить порядок и демократию» в этой стране. Затем последовали «страшилки», которые у Рейгана были в ходу довольно часто: кубинцев на острове оказалось гораздо больше, чем объявлялось ранее и чем предполагалось; было установлено, что они — не строители местного аэропорта, а военнослужащие, и т. п. Рейган пообещал вывести американские войска из Гренады как можно скорее.

Под конец он приберег одну из историй, как обычно примитивно патриотическую, но именно такую сентиментальную, какая должна была не просто понравиться большинству американцев, но и оправдать в их глазах само вторжение.

Правда, на этот раз он изложил очередную историю не от своего имени, а от имени командовавшего войсками вторжения в Гренаду генерала Пола Келли. Последний якобы посетил госпиталь, где находился тяжелораненый морской пехотинец, который почти ослеп и был не в состоянии говорить. Поняв, что перед ним генерал высокого ранга, он попросил бумагу и написал на ней лозунг морской пехоты: «Всегда оставайся верным». «У генерала Келли, — продолжал президент, — репутация очень рассудительного генерала и весьма жесткого морского пехотинца. Но он заплакал, когда увидел эти слова, и кто может осудить его за это?»

Можно полагать, что вместе с генералом и президентом плакали сердобольные американки, а их мужья хмурили брови, ибо плакать им было не к лицу…

Как обычно, в этом выступлении при всей его легковесности для людей рассудительных и образованных проявилось важнейшее качество Рональда как государственного деятеля — способность контактировать на равных с миллионами американцев, легко добиваясь их сочувствия, а следовательно, и понимания того дела, которое он в данном случае стремился обосновать.

Рейгану, впрочем, и этого показалось мало. Он просто не мог не завершить свое патетическое выступление словами о том, как целовали родную землю спасенные на Гренаде американские студенты, как только самолет, на борту которого они находились, приземлился на территории США.

Естественно, за пределами США, не только в СССР и шедших за ним странах, но также в Западной Европе, это выступление было воспринято как резкое усиление тенденции к американскому доминированию в зарубежном мире.

В то же время исследовательские разработки и крупные научные открытия, связанные с подготовкой США к возможной крупномасштабной или даже мировой войне, служили, как это всегда бывает в такого рода случаях, и мирным целям. Почти каждое изобретение или открытие рано или поздно оказывается полезным, переходит в руки гражданского общества, а те, кто пользуется им, в большинстве случаев просто забывают или вообще не подозревают о его происхождении.

Может быть, наиболее ярким примером может служить создание в США развернутой Системы глобального позиционирования (Global Positioning System (GPS) — Джи-пи-эс), позволяющей с высокой точностью (до одного метра) определить местонахождение на Земле любого объекта и наиболее благоприятный маршрут движения по направлению к нему. Эта система была изобретена учеными и начала внедряться при помощи искусственных спутников Земли по заказу министерства обороны США.

Правда, первый спутник, созданный для этой цели, был выведен на орбиту еще в 1978 году, но практическое функционирование системы стало возможным только после того, как администрация Рейгана добилась выделения средств на запуск ряда спутников (в настоящее время действуют 24 таких космических аппарата).

Узнав от ученых, как работает Джи-пи-эс, президент принял решение о возможности ликвидировать секретный характер системы и предоставить ее для использования в мирных целях. 16 сентября 1983 года Рейган подписал исполнительное распоряжение о передаче системы для использования гражданским обществом во всем мире[492]. Распоряжение предусматривало публикацию материалов о системе в открытой научной печати.

В настоящее время Джи-пи-эс используется, в частности, миллионами водителей автомобилей во всех странах, которые за сравнительно небольшую плату приобретают соответствующие портативные устройства, своеобразные навигаторы, указывающие маршрут по заданному адресу. Но лишь очень немногие из них знают, что такую возможность они получили по инициативе президента Рональда Рейгана.

Перспективы СОИ и новые тенденции

Происшедшая трагедия с южнокорейским самолетом и ее последствия, а также события в Бейруте и операция в Гренаде еще более усилили напряженность холодной войны и явились новым стимулом для президента в развертывании работ, связанных с СОИ.

Как вскоре было установлено, необходима была долгосрочная программа научно-исследовательских, опытно-конструкторских и инженерно-технических разработок, практического тестирования сложнейших систем. Речь шла о создании национальной программы противоракетной обороны с многочисленными элементами космического базирования, которые исключили бы или крайне ограничили возможность поражения наземных (а также морских) целей из космоса. Намечалось развертывание над территорией США и океанским пространством нескольких эшелонов ударных космических боевых сил, способных перехватывать и уничтожать межконтинентальные баллистические ракеты, а также их боевые блоки (боеголовки) на различных участках полёта.

Следствием выступления со стратегической оборонной инициативой, промежуточным этапом на военно-политическом пути к созданию эффективной системы «звездных войн», которые в США рассматривались как оборонительные, а советским руководством — минимум как несбыточные или как планы на весьма отдаленное будущее, а максимум — как серьезная угроза безопасности СССР, подготовка прикрытия американской территории для нанесения по СССР ракетно-ядерного удара, стали командно-штабные учения под кодовым названием «Опытный лучник», которые были намечены на осень 1983 года по линии НАТО и согласованы Рейганом с главами государств и правительств европейских союзников по блоку.

Учения демонстративно начались 7 ноября, вдень главного советского праздника. Продолжались они пять дней. Были проверены принципиально новые секретные коды для коммуникаций, инструментарий для предотвращения прослушивания переговоров. Предусматривалось именно в эти дни осуществить тайную транспортировку в Западную Европу новых американских ракет средней дальности «Першинг-2» (осуществить это не удалось, так как логистические системы не справились со своевременной подготовкой перевозки: ракеты были доставлены через две недели после окончания учений)[493].

Но главное, что особенно понравилось Рейгану: участие в учениях приняли главы государств и правительств. Рейган, видимо, вспомнил свои актерские времена и в течение всех пяти дней в основном самозабвенно играл роль верховного главнокомандующего. Он был таковым по конституции, но, по существу дела, лишь формально, фактически передоверяя решение военных вопросов министру обороны и объединенному комитету начальников штабов. Теперь же он в основном выслушивал рапорты и принимал псевдовоенные решения. Он (как и другие главы государств) заблаговременно утвердил сценарий подготовки и проведения операции, который был строго секретным документом и стал доступен для исследователей лишь в наше время[494].

Согласно сценарию, который был известен только единицам, «оранжевые» (предполагаемый противник, то есть СССР) совершали нападение на «голубых» (страны НАТО) 6 ноября. Основные силы «голубых» вступали в военные действия на следующий день. «Оранжевые» начинали химическую атаку, которая значительно ухудшала положение противника, а в конце первого дня учений начиналось применение ядерного оружия.

Итог учений сценарием не рассматривался. Все находилось в зависимости от характера принимаемых решений и действий на различных уровнях, согласования этих действий между главами государств и правительств и их военными руководителями и т. д.

Рейган никак не предполагал, что в советском руководстве учения примут за начало подлинной ядерной войны против СССР. Но среди высокопоставленных советских деятелей явно были таковые, особенно в руководстве КГБ. Советские разведчики, находившиеся на Западе, в частности ведший двойную игру и являвшийся тайным агентом американских спецслужб О. А. Гордиевский, руководивший в Лондоне советской резидентурой, пытался довести до сведения своего руководства, что речь, безусловно, идет только о военной игре. Ему, однако, было сделано внушение в том смысле, что разведка должна сообщать факты, а не выражать собственное мнение[495].

Некоторые авторы считают, что во время учений «Опытный лучник» мир приблизился к ядерной войне почти так же вплотную, как во время кубинского кризиса 1962 года[496].

На впечатлительного Рейгана учения оказали глубокое воздействие, но не в том смысле, как полагали некоторые, действительно настроенные на войну американские военные. Ему докладывали и в ходе учений, и непосредственно после них, что в СССР крайне опасаются американского ядерного удара, что часть советских лидеров воспринимает учения как начало мировой войны, инициированной американской стороной[497].

Правда, министры и советники в основном докладывали ему, что Андропов и другие коммунистические лидеры не верят, что США собираются совершить нападение на СССР, точно так же, как не намерены сами начинать войну. На это, в частности, указывал Дж. Шульц в своих мемуарах: «Несмотря на “военную тревогу”, я действительно не верил, что Советы предполагают военное столкновение с нами»[498]. Шульц, политик опытный и знающий, высказывал даже предположение, что распространяемые в Вашингтоне слухи о том, что США готовятся нанести превентивный ядерный удар по СССР, ставили целью поссорить Рейгана с руководителями западноевропейских государств, настроенных в пользу мирного сосуществования с СССР. Любопытно, что противоположную точку зрения высказывали именно руководители силовых ведомств.

Так, Роберт Гейтс, в то время заместитель директора ЦРУ, позже писал, что советские лидеры с их особым, «асимметричным образом мышления, по всей видимости, верили, что во время “Опытного лучника-83” было возможно американское нападение»[499].

Президент прислушивался к обеим точкам зрения со всеми их многочисленными нюансами, но больше доверял собственным чувствам и настроениям. А таковые не просто часто менялись в зависимости от характера поступавших донесений, но чуть ли не раздваивались. При этом, однако, общим направлением чувств и размышлений все больше становились отвращение и ненависть к самой мысли о возможности ядерной войны.

10 октября Рональд посмотрел фантастический телевизионный фильм «На следующий день», в котором рассказывалось о ядерной атаке на американский город Канзас и о том, какие ужасы там происходили после атаки. В своем дневнике он записал, что фильм произвел на него такое впечатление, что он «впал в депрессию»[500].

Незадолго до учений, в конце октября, Рейган посетил проходившее в Пентагоне совещание высших воинских чинов по вопросам возможной ядерной войны. Согласно мнению министра обороны Вайнбергера, президент «проявил глубочайшее отвращение к самой идее ядерной войны… Эти военные игры напоминают ужасные фантастические события, которые сопровождают такой сценарий»[501]. Как видно, Рейган все еще находился под впечатлением фильма, просмотренного за три недели перед этим. Сам же Рейган в своих воспоминаниях, объединяя это посещение и то, что он наблюдал в так называемом «ситуационном зале» Белого дома (специальном подземном помещении, созданном еще при Франклине Рузвельте во время Второй мировой войны), откуда он руководил учениями, писал, что это был для него «самый отрезвляющий опыт»[502].

В тех же воспоминаниях Рейган констатировал: «Три года научили меня некоторым удивительным вещам относительно русских. Многие лица на вершине советской иерархии действительно боялись Америки и американцев. Наверное, это не должно было меня удивлять, но это было не так. Во время первых моих лет в Вашингтоне многие из нас, в администрации, считали само собой разумеющимся, что русские, подобно нам, считают немыслимым, что Соединенные Штаты могут нанести против них первый удар. Но чем большим был мой опыт общения с советскими лидерами и руководителями других государств, которые знали их, тем больше я начинал осознавать, что многие советские официальные лица боялись нас не только как противоположную сторону, но и как агрессоров, которые способны обрушить на них ядерное оружие в качестве первого удара. Но если дело было именно в этом, я тем более стремился к личным встречам с советским лидером, чтобы убедить его, что мы не покушаемся на Советский Союз и что русским нечего нас бояться»[503].

Сходной точки зрения придерживался Добрынин: «Что касается ядерной войны, то советское руководство и высшее военное командование считались с такой возможностью. Они были убеждены, что большой военный конфликт между СССР и США, если он произойдет, неизбежно приведет к применению ядерного оружия… Надо сказать, что президентство Рейгана вызвало у нашего руководства, в частности лично у Андропова и Устинова[504], впечатление и даже убеждение в том, что новая администрация США активно готовится к возможности ядерной войны»[505].

Подобные настроения распространяла среди населения СССР вся тоталитарная пропагандистская машина, одновременно убеждая в том, что руководство страны, как и весь советский народ, мечтает о мире, что в общем-то соответствовало действительности. В результате возникали широко распространенные опасения, что поджигатель войны Рейган может начать неспровоцированную ядерную войну против СССР. Такого рода настроения отражал широко циркулировавший анекдот того времени: на вопрос, будет ли новая мировая война, звучал ответ: «Будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется».

В мае 1981 года Политбюро приняло решение о проведении широкомасштабной разведывательной операции под названием «Ракетно-ядерное нападение» (РЯН), в которой были задействованы все советские резидентуры за рубежом. Программа была инициирована Андроповым, являвшимся в то время председателем КГБ СССР, и имела побочной целью укрепление власти самого Андропова, что сыграло определенную роль в том, что после смерти Брежнева именно он стал генеральным секретарем ЦК КПСС[506].

Программа РЯН была настолько секретной, что даже посол Добрынин не был информирован о ней и узнал об этой программе случайно от резидента советской разведки в Вашингтоне, который проговорился, не ведая, что тот не осведомлен[507]. Только после смерти Андропова в феврале 1984 года операция РЯН без официальной отмены была фактически заморожена.

Между тем еще при жизни Андропова возникли, казалось бы, новые проблески в перспективе хотя бы некоторого улучшения отношений. Судя по дневнику американского президента, он искренне стремился к этому. Одна из записей гласила, что он «еще более, чем раньше, стремится оказаться в одной комнате наедине с советским лидером и попытаться убедить его, что мы не собираемся нападать на Советский Союз и что русским не следует нас бояться»[508].

На том, чтобы добиваться снижения градуса напряженности во взаимоотношениях с СССР, настаивали и некоторые советники Белого дома, особенно энергично выступал за это госсекретарь Шульц.

Как в свое время в контактах с Брежневым, Рейган — чтобы подчеркнуть внешне неофициальный и личный характер своих действий — написал письмо Андропову от руки. Оно было вложено в запечатанный конверт и передано 21 июля 1983 года через советское посольство. Андропов ответил тем же. Его письмо Рейгану от 1 августа (напечатанное на пишущей машинке, но с припиской от руки в конце) было получено в посольстве и тотчас передано в Белый дом. Письма, естественно, были секретными, но не для дипломатов высшего звена из обеих стран.

По оценке Добрынина, первое письмо «было типичное рейгановское послание, внешне достаточно доброжелательное, без его обычных публичных выпадов, но не содержавшее каких-либо новых компромиссных предложений по решению важных проблем». Рональд продолжал мыслить в самых общих категориях, высказывал благие пожелания: «Если мы сможем договориться об общем, контролируемом сокращении числа ядерных вооружений, которые у нас имеются, не станет ли это первым шагом к ликвидации всего подобного оружия? Каким благословением было бы это для обоих народов, представителями которых мы являемся!»

Аналогичный характер носил и ответ. В нем перечислялись основные вопросы разногласий, а в заключение говорилось: «Я буду приветствовать предметный и откровенный обмен мнениями с Вами по этому и другим вопросам. Согласен, чтобы он осуществился, когда это будет диктоваться интересами дела, доверительным образом. Со своей стороны предложил бы это делать через советского посла в Вашингтоне и лицо, которое Вы сочтете необходимым выделить». От руки было дописано: «Искренне надеюсь, господин президент, что Вы серьезно обдумаете высказанные мною соображения и сможете откликнуться на них в конструктивном духе»[509].

При всем общем характере эта переписка свидетельствовала, что Рейган счел необходимым несколько понизить градус противостояния. Об этом же свидетельствовала и сугубо личная документация. В апреле 1983 года Рейган писал в дневнике: «Некоторые из членов Национального] с[овета] б[езопасности] занимают слишком жесткую линию и не думают, что надо найти какой-то подход к Советам. Я считаю, что также стою на жесткой линии и никогда не пойду на умиротворение, но я хотел бы попытаться посмотреть, не возникнет ли лучший мир, если бы они на деле показали, что хотят наладить дела со свободным миром»[510].

За месяц и одну неделю до смерти Андропова американский журнал «Тайм» признал его вместе с президентом США Рейганом «людьми года»[511]. Значительной частью наблюдателей в разных странах эта акция была отмечена как свидетельство вероятного предстоящего смягчения отношений между обоими государствами.

Рейган ни в коей мере не отказался от крайне негативной оценки советской социально-политической системы, общих внешнеполитических намерений коммунистического руководства. Однако все более приходил к выводу, что в руководстве СССР не стремятся к войне с США, что существуют реальные возможности добиться значительного улучшения взаимоотношений на основе преодоления страха друг перед другом.

В результате еще до того, как в СССР начались глубочайшие изменения, приведшие к его распаду, у американского президента стали вызревать настроения в пользу отказа от установки на «ограниченную ядерную войну», хотя и при полном сохранении планов стратегической оборонной инициативы и глубочайшем неприятии советского режима, решительно не соответствовавшего его понятиям о демократическом государственном устройстве.

Тем не менее непосредственно после учений «Опытный лучник» Рейган лично отобрал нескольких сотрудников из служб национальной безопасности и поручил им выработку предположительных мер по нормализации отношений с СССР[512]. Характер его мышления, ничуть не смягчившиеся настроения осуждения советской системы в сочетании с несколько новым подходом во взаимоотношениях видны из следующей дневниковой записи: «Я чувствую, что Советы настолько оборонительно настроены, буквально параноидально боятся нападения, что, ни в коей мере не становясь мягче в их оценке, мы должны сказать им, что никто не намерен делать ничего подобного. Какого черта они ожидают того, чего никто здесь совершенно не желает?»[513] [514]

16 января 1984 года Рейган сделал свои новые настроения и намерения достоянием публики. На следующий день в Стокгольме открывалась конференция 35 государств по вопросам сокращения вооружений (в ней участвовали как США, так и СССР), и Рейган из Белого дома по телевидению и радио обратился не только к американскому народу, но и (что было необычным) к другим нациям. Свое выступление он посвятил исключительно советско-американским отношениям, что было обозначено в его названии[515]. Над этой президентской речью помимо обычных сотрудников трудились также госсекретарь Шульц и считавшийся перспективным экспертом по СССР Джек Мэтлок.

Рейган выразил уверенность, что в течение последних лет положение начинает изменяться коренным образом. Это, считал он, укрепляет всеобщий мир, так как советское руководство не может недооценивать изменяющееся соотношение сил. Такого рода логический ход позволил президенту предположить возможность мирного решения спорных проблем путем переговоров. «Если Соединенные Штаты и Советский Союз смогут должным образом использовать возможности достижения мира, мы должны сделать все возможное, чтобы найти области общих интересов и опираться на них».

Предлагалось предпринять попытки сближения в трех важных областях: сокращение, а затем устранение использования силы в решении региональных споров (на Ближнем Востоке, в Афганистане, Юго-Восточной Азии и др.), причем особое внимание обращалось на Афганистан, где, по словам президента, происходило прямое «советское вторжение»; добиться перехода от затяжных переговоров к конкретным результатам в сокращении вооруженных сил и вооружений, прежде всего ядерного оружия; добиваться создания рабочих отношений и взаимопонимания. «Нам надо пройти длинный путь, но мы полны решимости пытаться и пытаться вновь. Мы должны начать с малого, но должны начать».

Уделяя особое внимание этому третьему направлению в улучшении взаимоотношений с СССР, Рейган, по существу дела, возлагал казавшиеся в то время несбыточные надежды на глубокие изменения в советском режиме: «Уважение прав отдельных граждан укрепляет взаимопонимание; отрицание таковых прав вредит ему. Расширяющиеся контакты и свободный обмен информацией повышают уровень доверия; стремление оторвать свой народ от остального мира снижает его; мирная торговля помогает этому, тогда как организованная кража промышленных секретов безусловно вредит этому процессу».

Стремление определить намеченный курс как двухпартийный, поддерживаемый большинством американского народа, выразилось в том, что Рейган цитировал слова президента от Демократической партии Джона Кеннеди, что при всех различиях существуют общие интересы, которые позволяют разрешить имеющиеся противоречия.

Рейган завершил выступление словами, которые вряд ли содержались в подготовленном для него тексте. Как часто поступал и ранее, он придал выступлению явно личностный оттенок, перейдя на «язык простых людей»: «Предположим на минуту, что Иван и Аня оказались в зале ожидания или под навесом в дождливую погоду или во время шторма вместе с Джимом и Салли, что между ними не существовало языкового барьера и они смогли познакомиться. Что ж, они будут обсуждать различия между их правительствами? Может быть, они обменяются мнениями о своих детях и о том, как зарабатывают себе на жизнь? Прежде чем расстаться, они, наверное, коснутся своих планов и увлечений, будущего своих детей или как им свести концы с концами. А когда они расстанутся, может быть, Аня скажет Ивану: “А Салли очень милая. Она учится музыке”. А Джим скажет Салли, что Иван похож на его босса. А может быть, они решат как-нибудь вместе поужинать. В любом случае они докажут, что не желают войны».

Слова Рейгана по поводу «третьей корзины» взаимоотношений между странами с различными социально-политическими системами казались тогда не более чем пропагандистским изыском, не имевшим реальной почвы для осуществления в обозримом будущем. Ни сам он, ни опытные политологи не могли предположить, что находившаяся в состоянии кризиса уже в течение трех десятилетий (со времени смерти Сталина) советская тоталитарная система начнет стремительно разрушаться уже через несколько лет. Рейган отнюдь не был пророком. Когда он говорил о будущем, которого желал бы, это были просто мечтания, не основанные ни на каком расчете, или, скорее всего, чисто пропагандистские ухищрения. События следующих лет, связанные с демократическими преобразованиями в СССР, а затем и с разрушением тоталитарной империи, были для него неожиданностью, приятным сюрпризом.

Надежды и разочарования

Рейган, не колеблясь, подписал 30 мая 1985 года секретную директиву № 172, напечатанную в девяти экземплярах, в которой давались указания о практическом развертывании стратегической оборонной инициативы и, главное, содержались обоснования ее необходимости, аргументация для ее представления американской публике и дипломатическому корпусу. «Совершенно необходимо, — говорилось в документе, — чтобы все, кто намерен выступать от имени Соединенных Штатов, представляли логичную и точную картину сущности и целей нашей программы». Директива исходила из того, что СССР остается основной угрозой безопасности Соединенных Штатов[516].

В то же время лед во взаимных контактах между советскими и американскими официальными лицами начинал медленно таять. Показателем этого стало восстановление по распоряжению президента «горячей линии» между Госдепартаментом и посольством СССР, прерванной двумя годами ранее[517]. Америка, по убеждению Рейгана, настолько восстановила свои силы к этому времени, что могла возобновить переговоры с СССР на равных, невзирая на идеологические и политические разногласия и различие социальных систем.

Нельзя не отметить, что в ряде работ американских авторов, главным образом журналистов, существенно переоценивается роль внешней политики США в первой половине 1980-х годов и роль самого Рональда Рейгана в коллапсе СССР и его распаде, а также в преодолении холодной войны и переходе к нормальным межгосударственным отношениям между США и СССР на последнем этапе его существования. Эту мысль энергично проводит Питер Швейцер, что вытекает даже из названий его работ[518].

Книги Швейцера подверглись заслуженной критике со стороны квалифицированных историков, которые со всей очевидностью показали, что существовал целый ряд внутренних и внешних факторов, обусловивших завершение кризиса тоталитарной системы в СССР распадом государства. Стивен Эмброз, автор исследовательских трудов об американских президентах, в частности о Д. Эйзенхауэре, с полным основанием пишет: «В действительности было намного больше причин коллапса СССР, чем признает Швейцер; и в любом случае трудно принимать всерьез книгу, так плохо написанную, как эта[519]. Швейцер вкладывает свои слова в уста людей и мысли в их голову»[520].

Отношение Рейгана к СССР и его руководителям, намерения американского президента по отношению к основному военно-политическому противнику Соединенных Штатов на протяжении всего послевоенного периода были несравненно сложнее. Личные инициативы Рейгана, вся его политика отнюдь не играли решающей роли в крахе советского Левиафана. Один из авторов этой книги попытался в свое время проследить основные причины распада СССР в специальной статье[521].

Коротко говоря, к падению СССР привели не планы Рейгана или зловещие интриги американских спецслужб (такой подход встречается и в российской литературе[522]), а жесткие закономерности общественного развития: утопический характер планов коммунистической социальной инженерии; ускоренная экономическая недееспособность; возрождение конкурентной хозяйственной системы в теневой форме; разложение номенклатуры и имитация трудовой деятельности в низах; отход союзников и друзей; прорыв информационной блокады благодаря появлению новейших технологий, в частности в связи с созданием электронных вычислительных машин; усложнение национальных, республиканских и территориальных проблем; коррупция в партийно-государственном аппарате. Поражение в оружейном соперничестве, в частности в связи со стратегической оборонной инициативой Рейгана, было лишь одним из факторов, ускоривших разрушение советской тоталитарной системы, но не существенной, тем более не главной причиной этого основного социально-политического взрыва конца XX века.

Забегая вперед отметим, что Рейган был, естественно, весьма удовлетворен распадом СССР, хотя он, как и другие политики и политологи, никак не мог предвидеть, к каким катастрофическим последствиям приведет этот взрыв всемирно-исторического масштаба.

Никаких значимых изменений в отношениях между США и СССР не произошло и после того, как генеральным секретарем после смерти Андропова стал К. У. Черненко, которого даже весьма сдержанный и «правильный» с коммунистической точки зрения Добрынин называет человеком бездарным[523]. По всей видимости, разведывательные службы США, американские журналисты в Москве и прочие деятели, имевшие отношение к контактам с СССР, в первое время краткого правления Черненко не улавливали, что собой представлял этот партийный бюрократ. Будучи убежденным, что политический курс Советского Союза почти целиком зависит от того лица, которое возглавляет коммунистическую иерархию, Рейган надеялся, что сможет наладить с Черненко более плодотворный контакт, нежели с его предшественником. Президент записал в дневнике: «У меня какое-то внутреннее чувство, что я смогу поговорить с ним о наших проблемах с глазу на глаз и посмотреть, смогу ли убедить его, что Советы материально выиграли бы, если бы присоединились к семье наций»[524].

Следуя уже складывавшейся традиции, он послал Черненко написанное от руки предложение о встрече, заверяя, что у США нет каких-либо агрессивных намерений по отношению к СССР. Ответ, написанный от имени очередного генсека, был выдержан в самых общих словах, но они показались президенту обнадеживающими. На тексте переведенного для него советского письма он сделал надпись: «Я думаю, это требует нашего хорошо обдуманного ответа, причем не рутинного признания, оставляющего статус-кво таким, каким он есть». Последовало новое рукописное послание в Москву, в общем повторявшее предыдущее, но написанное более конкретно: «Я хотел бы, чтобы вы знали, что ни у меня, ни у американского народа нет никаких наступательных намерений по отношению к вам или советскому народу»[525].

Реального улучшения отношений, однако, не произошло. От встречи на высшем уровне советское руководство отказалось, поставив в качестве ее предварительного условия вывод американских ракет средней дальности из Европы. Было объявлено, что СССР намерен бойкотировать летние Олимпийские игры 1984 года в Лос-Анджелесе в качестве ответа на бойкот западными державами предыдущих игр в Москве.

Рейган был глубоко разочарован. Он считал себя уязвленным в самых лучших своих чувствах и был убежден, что его искренние мирные намерения наталкиваются на злую волю советской бюрократии. Он даже позволил себе опасную шутку. 11 августа 1984 года он выступал с одним из очередных обращений к нации и вместо обычного счета цифр в качестве проверки работы микрофонов заявил: «Я рад объявить, что сегодня я подписал закон, который навсегда ставит Россию вне закона. Через пять минут мы начнем ее бомбить».

Разумеется, эти страшные слова, являвшиеся злобным выплеском настроения, не пошли в эфир. Но если бы случайно они оказались в эфире и их услышала вся страна, можно себе представить, какая паника возникла бы в Америке и во всем мире! Этого не произошло, но через сотрудников Белого дома слова Рейгана просочились в народ и, безусловно, усилили самые мрачные его опасения[526]. «Шуточка» Рейгана достигла и СССР, и в советской печати, естественно, появились резкие отклики. Было опубликовано даже заявление Телеграфного агентства Советского Союза: «ТАСС уполномочен заявить, что в Советском Союзе с осуждением относятся к беспрецедентно враждебному выпаду президента США. Подобное поведение несовместимо с высокой ответственностью, которую несут руководители государств, прежде всего обладающих ядерным оружием, за судьбы собственных народов, за судьбы человечества»[527]. В газете «Правда» была опубликована статья Ю. Жукова под весьма характерным заголовком «Ядерная “шутка” президента»[528].

И все же когда в Нью-Йорк на очередную сессию Генеральной Ассамблеи ООН прилетел советский министр иностранных дел Громыко, он был приглашен в Белый дом. Посол Добрынин полагал, что министру был оказан прием скорее на уровне главы правительства, чем руководителя внешнеполитического ведомства. Его фотографировали вместе с президентом в Овальном кабинете. Когда к присутствующим вышла Нэнси Рейган, Громыко заговорил с ней:

Нэнси Рейган оказалась, таким образом, достойным дипломатическим партнером советского министра.

После официальной беседы президент попросил его, владевшего английским языком, остаться на пару минут в Овальном кабинете для «нескольких слов один на один». Немного помявшись, он сказал Громыко, что хорошо было бы уничтожить ядерное оружие полностью, чтобы оно не существовало вообще. Министр ответил общими словами[530]…

Отказываться от ядерного оружия советское руководство не собиралось. Более того, как раз в эти годы в СССР шла разработка воздушно-космического военного корабля принципиально нового класса: под руководством выдающегося конструктора Г. Е. Лозино-Лозинского создавалась система МАКС (Многоцелевая аэрокосмическая система), основным элементом которой был космический бомбардировщик-истребитель «Спираль» с экипажем на борту, способный уничтожать как космические и воздушные, так и наземные цели при помощи ядерного оружия[531].

Работа по созданию «Спирали» не была завершена. Когда же в СССР развернулись перестроечные процессы, а затем начался распад государства, работы над этим проектом были свернуты. Но до этих событий было еще несколько лет, и в середине 1980-х годов высшее советское руководство к неофициальным предложениям Рейгана о полном ядерном разоружении всерьез не отнеслось. Такой же была реакция на подобные его заявления и со стороны военно-промышленного комплекса Соединенных Штатов.